*** ***** ***
*** ***** ***
ХИНДУСТАНСКИЙ ВОЛК
Владимир П. Паркин
Роман.
Книга III
историко-приключенческого романа из пяти книг
«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»
УДК 821.161.1-311.3
ББК 84(2Рос=Рус)63.3
П 182
© Владимир П.Паркин, автор, 2013.
© Владимир П.Паркин, издатель, 2013.
ISBN 978-5-906066-06-0
*** ***** ***
*** ***** ***
ГЛАВА 1.
*****
Новый 1912-ый год. Аттракцион с металлическим натрием. Подарки от Черкезова. Конец ростовского авторитета. Дело о пожаре или политический сыск?
Новый 1912-ый год. Он пришел в Россию, пришел на планету Земля в полночь с 31-го декабря на 1-е января. И не только в страны, где его встречали по юлианскому календарю. Народонаселение иных стран, календарей и летоисчислений, отличающихся от европейских, в конце концов, сосуществуют одним пестрым, разноликим сообществом в едином измерении – Времени.
В России, как и во всем мире, Новый год праздник любимейший. Официальный календарь уважают и те, кто отмечает Новруз в день весеннего равноденствия, и те, кто, календарю солнечному предпочитает лунный, или китайский зодиакальный. Русский человек восприимчив к культуре иных народов необъятной России, и уважает чужие праздники. С удовольствием отметит в дружеской компании и мусульманский Новруз, и китайский новый год.
Однако, свой, европейский, всегда особенный. В полночь за каждым праздничным столом происходит некое языческое магическое таинство. Не только звучат поздравления, еще и загадываются желания. Молча. Все знают, как встретишь Новый год, так его и проживёшь.
Мало кто спит в эту полночь.
Молодожены Кудашевы – Елена Сергеевна, в девичестве Найдёнова, и Александр Георгиевич Кудашев, ротмистр Отдельного корпуса жандармов, встретили Новый год в компании своих казаков Брянцева и Митрохина в вагоне первого класса скорого поезда Красноводск-Ташкент, застрявшего в снежном буране под станцией Кель-Ата. В вагон-ресторан не пошли, но шампанское в серебряном ведёрке и добрый ужин в судках сверкающего мельхиора были доставлены из ресторана в купе вовремя.
В то же самое время Баранов Максим Аверьянович, полковник Первого Таманского казачьего полка, член военного совета штаба персидского экспедиционного корпуса, в таком же снежном буране прятался от жестокого ветра и колючего снега в собственной кавказской бурке, проверяя посты боевого охранения команды военных топографов в горах Персидского Курдистана.
Баранова Татьяна Андреевна, фельдшер областной больницы Красного креста и Красного полумесяца в Асхабаде, четыре часа простояла операционным ассистентом, оказывая первую помощь пострадавшим в пожаре на асхабадских армейских складах.
Илья Ильич Безведерников, учитель математики симбирского реального училища, обвинённый в шпионаже в пользу России, словно волк в клетке, метался в каменном мешке одиночной камеры тюрьмы военной цитадели Шпандау близ Берлина.
Полковник Отдельного корпуса жандармов Джунковский Евгений Федорович, помощник адъютанта Командующего войсками ТуркВо, начальник Особого отдела, сопровождая генерал-губернатора Самсонова Александра Васильевича в служебной командировке по гарнизонам Пишпека, по факту гибели ротмистра Шевердяева принял на себя командование губернаторским конвоем в перестрелке с отрядом китайских хунхузов, разбойничавших в киргизских долинах.
Генерал-майор Шостак Федор Александрович, Начальник Закаспийской области и Командующий войсками области же после бала в Асхабадском Военном собрании вместе с супругой отбыл на три дня в курортное местечко Фирюзу, расположенное в красивейшем ущелье Копет-Дага, на собственную дачу.
Гюль Падишах, он же Британец, он же Алан Фитцджеральд Мак’Лессон, он же Рами Радж-сингх – советник и эксперт по вопросам национальной политики генерал-губернатора Калькутты – праздновал Новый год в беломраморном дворце губернаторской резиденции – Радж Бхаван, в своей архитектуре повторившим дворец Кедлстон-холл в английском графстве Дербишир.
Тот, кто знал Рами Радж-сингха или Гюль Падишаха по Исфахану или по Хорасану, не узнали бы его, сменившего богатый азиатский наряд туземного раджи на безукоризненный английский черный фрак, белоснежную манишку с белой же бабочкой, заколотой булавкой с жемчужиной, которую опытный ювелир мог бы оценить в три тысячи золотых колониальных рупий.
С бокалом шампанского в руке за новогодним столом генерал-губернатора Калькутты* Мак’Лессон читал многочисленным избранным гостям генерал-губернатора и Вице-Короля Королевства Британской Индии стихи Рабиндраната Тагора**, строфу за строфой на бенгали, потом на хинди, с мгновенным собственным стихотворным переводом на английский.
…………………………………..
* Прим. Авт.: … «генерал-губернатора Калькутты» – он же – губернатор Королевства Британская Индия, он же – Вице-король лорд Чарльз Хардинг (с 1910-го по 1916-ый) – первый виконт Хардинг из Пенсхерст, пэр графства Кент, посол Великобритании в России с 1904-го по 1906-й год. Governor-General of India: Charles Hardinge of Penshurst (1910–1916).
** Рабиндранат Тагор – индийский национальный поэт, лауреат Нобелевской премии 1913 года.
………………………………….
В центре пиршественного зала, в котором отмечался европейский новый год по грегорианскому календарю, стояла зеленая пушистая ель, привезенная в тропическую Калькутту из Кулу, что в предгориях суровых Гималаев.
Глядя на новогоднюю ёлку, лорд Хардинг не вспоминал свое детство и родной английский Пенсхерст. Он вспоминал Английское посольство в Санкт-Петербурге, студёную зиму 1905 года, черные ели, русский мороз и стрельбу на улицах.
Глядя на новогоднюю ёлку, Мак’Лессон также вспоминал русский снег, мороз, долгую дорогу в арестантском вагоне сквозь бесконечные хвойные леса в Санкт-Петербург, в Трубецкой бастион Петропавловской крепости.
И Гюль Падишах, и его новый патрон, поднимая бокалы, пили не только за счастливый Новый год, но и за свершившееся счастливое возвращение на берега тёплого Ганга из холодной России…
В этот час в самой России «хозяин земли Русской» Романов Николай Второй Александрович –
– Божиею поспешествующею милостию, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель, Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая –
– встретил Новый 1912-ый год тихо и мирно в кругу своей большой горячо любимой семьи во дворце Царского Села.
На домашней новогодней ёлке игрушки, сделанные руками супруги и детей – российской императрицы Александры Федоровны – единственно любимой Аликс –немецкой принцессы Алисы Виктории Елены Луизы Беатрис Гессен-Дармштадской, дочерей – царевен Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии, сына – наследника российского престола цесаревича Алексея. Горят на ёлке и разноцветные электрические лампочки, и традиционные восковые свечи в фарфоровых с прищепками подсвечниках. В большом камине – прогорающий жар дубовых поленьев. Скромный стол. Тихо. Уютно. Так бы всегда и было. И ныне, и присно и во веки веков! Сбудется ли?..
Полковник Отдельного корпуса жандармов Адъютант Командующего войсками Закаспийской области Туркестанского края Российской империи, начальник Особого отдела политической полиции области кавалер Орденов Святого Георгия третьей и четвертой степеней князь Дзебоев Владимир Георгиевич в новогоднюю ночь традиционно исполнял обязанности оперативного дежурного. Не стать привыкать. Дома его не ждут. Некому ждать. Уж лучше на службе – меньше горьких мыслей в голове! Но и служба не сахар. Мало кому по плечу.
Вот и в новогоднюю ночь пришлось потрудиться не только за письменным столом у телефонного аппарата. Мундир полковника провонял дымом пожарища. Дорогая парадная шинель прожжена в нескольких местах…
Наступившее утро не принесло облегчения. Ни позавтракать, ни прикорнуть после бессонной ночи хоть на минуту так и не удалось.
*****
Первая Асхабадская мужская гимназия, что по улице Гоголя, своим двором делит территорию с бехаистской мечетью с выходом на улицу Куропаткина. Такое соседство ко многому обязывает. Гимназисты в основном ребята русские. Верующие – паства бехаистской мечети – в основном персы. Гимназистам вера бехаи или бахаи, как кто скажет – звуки фарси трудно произнести русскому человеку, не навязывается, но они знают, вера эта чистая, не терпит насилия, крови, лжи… В основе вероучения – Добро, возведенное в абсолют. Попробуй при таком близком соседстве пострелять из рогатки по воробьям, затеять потасовку с использованием гимназических ремней с бляхами или просто устроить перекур в тени прекрасных розовых кустов под осуждающими безмолвными взглядами почтенных старцев, гуляющих по аллеям или спешащих к службе…
Первое января. Утро. Солнце, пятиградусный морозец, легким снежком припорошены крыши, деревья, дороги...
Занятий в гимназии нет. Учитель физики Сысой Анисимович Прянишников с трудом достучался в запертое парадное. Заспанный сторож долго не хотел впускать учителя в помещение. Сысой Анисимович никак не мог втолковать сторожу, что его вызвали в гимназию по приказу полицейского околоточного. Сторож распахнул двери, только увидев остановившийся у крыльца тёмно-синий «Рено», и, поднимающуюся по ступеням к парадному, внушительную фигуру офицера в жандармской шинели с аксельбантами.
– Прошу вас, ваше высокоблагородие! – сторож хотел, было, принять у важного посетителя шинель.
Полковник Дзебоев жестом остановил сторожа, протянул учителю руку.
– Господин Прянишников? Будем знакомы. Полковник Дзебоев. Особый отдел политической полиции области. Можете называть меня Владимиром Георгиевичем. Спасибо, что пришли вовремя. У меня нет времени на бесполезное ожидание. Пройдемте к вам.
Прянишников осторожно пожал полковнику руку. Представился сам:
– Прянишников Сысой Анисимович, учитель физики Первой мужской Асхабадской гимназии.
Прошли по коридору. Строж трусцой обогнал их и ключом отпер кабинет физики.
– Прошу,с!
Вошли. Дзебоев снял фуражку, расстегнул шинель.
– Прохладно у вас.
– Печи не топлены, занятий нет. Завтра к началу все в норме будет – плюс двадцать! – Прянишников пытался найти нужный тон для общения.
Дзебоев не торопился начать беседу, осматривался. Обычный кабинет физики. Над классной доской портрет государя императора, на противоположной стене портреты Ньютона и Ломоносова. Шкафы, книги, наглядные пособия: барометр, микроскоп, модель электрогенератора, амперметр, вольтметр…
Фотография на стене заинтересовала. На ней группа гимназистов вокруг стола своего учителя. На столе железный лист. На листе горка сыпучего материала высотой в ладонь, из вершины которой изрыгается пламя и летят искры.
Прянишников посчитал, что уместно завязать разговор и прокомментировать фото:
– Это демонстрация химической реакции. Так называемый «Вулкан»… Учащимся очень интересно. В классе на моих уроках не бывает скучающих и равнодушных!
– Так вы химик. А представились как учитель физики!
Прянишников попытался улыбнуться:
– Я веду и курс химии. Кроме того, я руководитель добровольного познавательного кружка «Химия» для любознательных. Члены кружка – гимназисты пятого и шестого класса. Еще дети. Несовершеннолетние.
– Каким документом норматирована деятельность кружка?
– Не понял?
– Есть ли какое-либо указание, внеклассная программа, примерный устав, изданные Министерством образования? Собственный устав? Одобрение Совета Попечителей гимназии?
– В том то и дело, что подобный детский кружок первый в России. Первая, так сказать, ласточка! Господин полковник! Разве право российских граждан на свободу объединения не было провозглашено императорским манифестом «Об усовершенствовании государственного порядка» 17 октября 1905 года и закреплено в «Основных законах Российской империи»?!
– Ваша «первая ласточка» подпадает под «Временные правила об обществах и союзах» от 4 марта 1906-го года. Ваш кружок, каким бы мизерным вы не пытались его представить, де-факто является «общественной организацией» с направлением «культурно-просветительная деятельность». Подлежит несложной, но юридически значимой процедуре регистрации в городской управе Устава кружка, одобренного Советом попечителей, подписанного директором гимназии и утвержденного господином градоначальником, он же у нас – Начальник Закаспийской области. Деятельность кружка подлежит контролю со стороны М.В.Д.
Прянишников на минуту сник, но, начав оправдываться, перешел в настоящее контрнаступление:
– Понимаю, формально деятельность кружка незаконна. Но не преступна же… Не крамольна. Я со своими гимназистами не «Капитал» Карла Маркса изучаем, а основы перспективнейшей науки – химии!
– Вы, учитель физики, насколько компетентны в вопросах химии? – полковник Дзебоев, заложив руки за спину, медленно обходил кабинет физики, рассматривая наглядные пособия.
– В пределах университетского курса – с оценкой «отлично», – ответил Прянишников. – Я член Русского Химического Общества при Казанском университете, филиала Общества при Санкт-петербургском университете. Публиковался в «Технологическом журнале», в «Бюллетене Академии Наук»… Правда, не как первооткрыватель, а в рубриках общей полемики. В настоящее время пишу специальный учебник по химии для средних и старших классов гимназии.
Дзебоев остановился у высокого шкафа с застекленными дверцами. На полках в образцовом алфавитном порядке книги и журналы, на корешках которых можно было прочесть слово «физика».
– Разве изучение химии включено в программу гимназического курса? – Дзебоев подошел к другому шкафу, полки которого были уставлены стеклянной лабораторной утварью.
На верхних – спиртовки, пробирки, колбы, колбочки, змеевики для дисцилляции… На нижних образцы химических элементов и их соединений в банках темного стекла с завинчивающимися гуттаперчевыми крышками.
Не смотрел на Прянишникова, только слушал. Внимание полковника привлекла полка, в дверце которой отсутствовало стекло. Потрогал пальцем проем. Порезал палец острым осколком. Отдёрнул руку. Прикусил губами выступившую капельку крови.
– Отдельным предметом изучения и преподавания – нет. Для общего развития кругозора учащихся отведено в русле изучения физики всего двенадцать академических часов в год, – продолжал отвечать Прянишников.
Его кураж куда-то улетучился.
Дзебоев вдруг круто повернулся к Прянишникову. Тот от неожиданности чуть было не отпрянул в сторону. Шагнув навстречу, Дзебоев вынудил Прянишникова прижаться к кафедре. Негромко, но со значимостью в голосе спросил:
– Полагаете, что «Учебная книга для гимназии «Первые работы по химии» Верховского и Созонова уже устарела?
Прянишников совсем растерялся, скороговоркой, как нашкодивший гимназист, залепетал срывающимся голосом:
– Нет, что вы, господин полковник… Пишу, громко сказано. Скорее, редактирую, адаптирую к детскому восприятию, более легкому пониманию серьезных научных оборотов! Привожу занимательные примеры из истории освоения человечеством химических процессов, из истории развития науки. Подкрепляю лекцию наглядными практическими занятиями… Детям очень интересно!
Дзебоев мягко взял учителя за локоть, подвел к книжному шкафу.
– Будьте любезны, откройте полку.
Прянишников открыл.
– Покажите мне этот журнал! – попросил Дзебоев.
Прянишников снял журнал с полки.
– Читайте! – приказал Дзебоев.
Взяв в руки журнал, Прянишников понял, что гимназический кружок химии, созданный в нарушение правил регистрации, это легкий зефир по сравнению с нордическим шквалом, готовым обрушиться на него. Уже заикаясь, Прянишников прочёл:
"Журнал Русского физико-химического общества. Часть химическая", 1910. Леон Николаевич Шишков. Биографический очерк. Статьи: «О горении пороха», 1857-ой; «Состав и разложение гремучей ртути», 1855-ый».
Осёкся, глянув на Дзебоева. Не выдержал его пронизывающего взгляда. Сорвался на крик:
– Не виноват, ваше высокоблагородие! Журнал совершенно легален. Его кто угодно купить мог, либо в публичке взять для чтения. Ненаказуемо!
Дзебоев, не вступая в спор с Прянишниковым, подвел того к шкафу с химическими реактивами. Указывая на банку с наклейкой «KClO3», спросил:
– Подскажите, Сысой Анисимович, что такое «Калий хлор о три»?
Прянишников снял и протер платочком стекла очков. Надел. Наклонился к полке.
– «Калий хлор о три»? Хлорат калия или калиевая соль хлорноватой кислоты. Бертолетова соль!
Прянишников успокоился. Чертёнок куража снова взыграл в нем:
– Прошу прощения, господин полковник! В этой баночке всего 100 граммов вещества. Это только образец для наглядного представления. Набор химикатов утвержден Министерством образования. Здесь не подпольная лаборатория бомбистов, а гимназия. Если нет более вопросов, разрешите откланяться. Меня дома больная мама ждет!
– Минуточку! – Дзебоев жестом остановил Прянишникова. – При всем уважении к вашей маме. Еще пять-семь минут. Поверьте, у меня не пустой интерес! Или вы хотите продолжить беседу с вахмистрами из Охранного отделения?
Прянишников остыл мгновенно.
– Да, то есть нет… То есть, я готов отвечать.
Дзебоев указал на разбитое стекло дверцы:
– Как давно это случилось?
– Скажу точно: В ночь с двадцать девятого декабря на тридцатое. Под Новый год. Тридцатого в восемь тридцать я обнаружил кражу. Стекло шкафа было разбито. Окно открыто.
– Почему сразу не вызвали полицию?
– Меня отвлекли. Прибежала соседка, сообщила, что маме плохо. Я пропустил в этот день свои уроки. Отвез маму в Красный крест. Просидел с нею весь день. Сердце.
– Что пропало? Полный список, пожалуйста!
Прянишников замялся, повздыхал, сделал вид, что припоминает. Потом ответил:
– Это и пропало. Четыре баночки бертолетовой соли и одна – металлического натрия.
– Как сохранилась пятая с бертолетовой солью?
– Ее просто не заметили. Стояла в уголочке, этикеткой к стеночке.
– Остались ли банки с натрием?
– Одна. Не здесь, в другом шкафу, в темной комнате. Их всего две и было. Это очень дорогое вещество. Моя главная приманка для детей – аттракцион с самовоспламенением.
– Мне аттракцион не продемонстрируете?
– Одну минуту, – учитель физики уже отпирал дверь «тёмной» комнаты, заваленной учебными пособиями.
Дзебоев еще раз пригляделся к полке с реактивами. Все дверцы шкафов закрыты на небольшие внутренние замки. В том числе и дверца с отсутствующим стеклом. Вынул из планшета шестикратную лупу, прошелся по этикеткам. А это что? На белой бумаге этикетки одной из баночек не только типографское тиснение «Калий марганец эн о три», но и бурый отпечаток пальца. Кровавый отпечаток. Дзебоев осторожно вынул баночку из шкафа. За первой – вторую со смазанным отпечатком. И третья с несколькими отпечатками. Похоже, похититель был в таком состоянии возбуждения, что не обратил внимания на свою пораненную руку. Спешил. Отобранные вещественные доказательства Дзебоев выставил на учительский стол.
Вернулся Прянишников, протянул Дзебоеву стеклянную баночку. Темное стекло, гуттаперчевая крышка, белая этикетка с надписью «Na (Natrium. Металлический натрий)». И на обороте штемпель фиолетовыми чернилами: «1-я мужская гимназия. Асхабадъ».
– Это действительно натрий? – спросил Дзебоев.
Прянишников открыл баночку. В баночке в жидкости с запахом керосина брусочек серого металла размером со спичечный коробок.
– Да, это металлический натрий. Быстро окисляется, потому его хранят в керосине. Мягкий, как застывший воск. Легко режется ножом. Если кусочек бросить в воду, он не утонет, будет плавать. Вступит в реакцию с водой, при которой начнет выделяться водород. Смотрите!
В руках Прянишникова обычная деревянная бельевая прищепка, удерживающая стеклянную пробирку, до половины налитую водой.
Пинцетом отщипывается кусочек натрия размером со спичечную головку и опускается в воду. Реакция двух веществ начинается мгновенно: вода закипает, кусочек натрия серебряной расплавленной капелькой, кувыркаясь, шипя и потрескивая, стремительно уменьшаясь в объеме, носится по поверхности воды. Мгновение, и над пробиркой вспыхивает ослепительное пламя. Огонь! Секунд через десять реакция прекращается. Огонь потух. Кусочек натрия исчез.
– Вот и все. В пробирке – уже не вода, щёлочь, гидроксид натрия, а выделенный водород сгорел на наших глазах.
Дзебоев помрачнел. Молча взял со стола баночку с натрием, потуже завинтил крышку и поставил ее на учительский стол рядом с баночками со следами отпечатков пальцев.
Прянишников, ожидавший поначалу от своего зрителя традиционных положительных эмоций, был озадачен.
– Что-нибудь не так, господин полковник?
Дзебоев ответил не сразу. Устало вздохнул.
– Для вас, Сысой Анисимович было бы лучше, если бы действительно было «не так». Сейчас в кабинет войдет капитан полиции Горшков, брандмейстер Пожарной команды станции Асхабад Средне-Азиатской железной дороги, он же председатель Асхабадского Добровольного пожарного общества. Он ведет дознание по факту пожара на войсковом складе фуража, случившегося в новогоднюю ночь. Ему все подробным образом и расскажете. Постарайтесь вспомнить поименно всех, кто имел возможность видеть ваш аттракцион с натрием. И не обязательно из числа ваших кружковцев.
Прянишников был просто раздавлен свалившимся известием.
– Господин полковник! При чем здесь натрий? С полуночи в Новый год кто-то с час фейерверками баловал, ракеты в небо пулял! Не только я видел, весь Асхабадъ. Еще подумал, не дай бог, в дом залетит…
– Уважаемый Сысой Анисимович! Я редко отвечаю на вопросы, чаще задаю их сам. За собственную халатность и недальновидность вам ответить придется. Но мне жаль вашу больную маму. Поможете следствию – останетесь на свободе. Фейерверкер – капитан артиллерии, специалист по полевым ракетным установкам, уже допрошен и находится под стражей. Однако, его придется освобождать. Спросите, почему? Отвечу: во-первых, потому, что действовал согласно приказа и в полном соответствии с инструкцией по безопасности; во-вторых, потому что утром на соседней улице от складов в мусорном ящике были найдены четыре пустые баночки с надписью «Калий хлор о три», и одна – с надписью «Натрий». Личному составу Охранного отделения пришлось очень потрудиться. И засыпанные снегом арыки очистить и проверить, и десяток мусорных ящиков переворошить. Это при том, что они понятия не имели, что именно им нужно отыскать! А чернильный штемпель привел меня в ваш кабинет физики.
Дзебоев повысил голос:
– Десять тонн ячменя сгорело. Пожарные еле-еле отстояли склады с боеприпасами. В зиму конницу без фуража оставили. Вот так. Лично вы готовы компенсировать убытки?!
В дверь постучали. Вошел капитан общей полиции брандмейстер Горшков.
– Разрешите, Владимир Георгиевич?
– Заходите, Семен Никитич. Знакомьтесь, учитель физики и химии Прянишников Сысой Анисимович. Мы с ним уже пообщались, ситуацию разобрали, кой какие детали уточнили. Он сейчас все пройденное повторит для вас под протокол. Так как Сысой Анисимович человек грамотный, согласный сотрудничать с дознанием, он самостоятельно на ваших глазах все подробным образом и опишет. Возьмите с него подписку о невыезде, отберите на время дознания паспорт. Брать его под стражу пока не будем, если только не всплывут новые отягчающие обстоятельства. Гимназическому начальству тоже пока сообщать ничего не будем. На столе – вещественные доказательства, приберите их. Преступник нам свои визитные карточки оставил. Отдайте отпечатки на дактилоскопическую экспертизу. Работайте. Через два часа я жду вас у себя с докладом. К шести вечера поджигатели должны быть взяты под стражу. Исполнять!
Дзебоев, не прощаясь, направился к выходу. Распахнув дверь кабинета, оглянулся. Его провожал взгляд учителя физики, полный лютой ненавистью.
*****
Покинув гимназию, Дзебоев сел в «Рено».
На вопросительный взгляд своего шофера ответил вопросом:
– Подскажи, Илларион, ты все знаешь, магазин «Парижскiя моды» сегодня торгует?
– По идее – нет, но – как прикажете. Если нужно что, будут торговать.
– Нужно, Илларион, нужно. Давай, поехали!
Покатили. С улицы Гоголя поворот налево, по Куропаткина – прямо. Справа, за ажурной оградой Первого городского сада народного гуляния закаспийские акации – гледичии – в снежном убранстве. На верхних ветвях акаций гомонят черные зимующие грачи. На перекрестке у Гранд-отеля поворот направо, дальше – по Анненковской. Проехали квартал мимо восточной кованой ограды Первого сада, на перекрестке развернулись.
Остановились у двухэтажного доходного дома полковницы Осиповой. Других в Асхабаде пока не строят, боятся землетрясений.
Первый угловой этаж дома смотрит на Анненковскую широкой витриной. За стеклом два манекена: изящная мадмуазель в роскошном туалете, увешанная драгоценностями, и элегантный месье в шёлковом цилиндре с «Брегетом» в левой руке и тростью с набалдашником слоновой кости в правой. Над витриной мигающая разноцветными электрическими лампочками и украшенная зелеными еловыми лапами вывеска – «Парижскiя моды» – С Новым Годом!». На широкой входной двустворчатой двери большой амбарный замок. У двери на проталинке громадный кобель кавказской овчарки. Без цепи, но в ошейнике с номерком. Хозяйский. Зарегистрированный!
– Закрыто, – сказал Дзебоев.
– Откроют, – сказал Илларион.
Вольноопределяющийся Илларион – сын владельца асхабадского винзавода Петроса Лазаревича Ованесяна, личный шофер и переводчик Адъютанта Командующего войсками Закаспийской области начальника Особого отдела политической полиции полковника Отдельного Корпуса жандармов Дзебоева Владимира Георгиевича – знал, что делал.
Оставив начальника в машине, вольноопределяющийся вышел и, обогнув дом, вошел со двора в первый подъезд, поднялся на второй этаж. Так, на площадке квартира «третья» слева – ротмистра Кудашева, посредине «четвёртая» – начальника паровозоремонтного депо Попова, справа «пятая» – купца Григория Сергеевича Черкезова, крестного отца самого Иллариона Ованесяна. Электрический звонок в дверь был, наверное, слышим на вокзальной площади. Открыли. Зашел.
– Барев тес, тётя Сона! Барев тес, папа Гриша! С Новым годом! Ба! И папа здесь, и мама… А с кем сестренок оставили?!
*****
Полковник Дзебоев недолго сидел один в машине. Мимо его «Рено» пролетел и резко затормозил шагах в пятнадцати черный «Роллс-Ройс» Асхабадского Полицейского жандармского управления Среднеазиатской железной дороги. Дзебоев успел увидеть за его рулем ротмистра Иоганна фон Кюстера – исполняющего обязанности начальника этого управления. «Роллс» задом подкатил к «Рено» поближе.
Кюстер вышел, направился к «Рено». Дзебоеву ничего не оставалось, как тоже выйти из машины.
Поздоровались.
– Стоим? Что с машиной? – спросил Кюстер. – Поедем на моей? Вам в канцелярию или к себе?
– Все нормально. Жду своего Иллариона. Он по делу отлучился.
– А я вас ищу, Владимир Георгиевич. В «Гранд-отеле» в люксе труп обнаружили. Уже опознали. Я для вас фото заказал и информационную справку подготовил. Убили в постели. Три пули в грудь через подушку из браунинга. Пули из паркета извлекли и гильзы собрали. Ствол неизвестен. Не из оружейной лавочки Дёмина. Погибший прошел в отеле регистрацию, предъявил паспорт. Ростовский акционер пароходной компании Иннокентий Реутов. А по нашей картотеке – Кеша Лом. Четыре судимости. Вымогатель. Бомбил только чужие лужайки. В Ростове не светился. Под подушкой у него так и остался невостребованным наган. Магазин полон. Ствол чистый. С места происшествия сняты тридцать два читаемых отпечатков пальцев. Самый интересный – с оконного стекла, почти полная левая ладонь. Убийца уходил через окно второго этажа во двор. Приземлился неудачно, опрокинул мусорный бак, принадлежащий ресторану. Вероятно, повредил правую ногу, по следам на позавчерашнем снегу было видно – шел, прихрамывая, быстрым шагом. Выстрелов никто не слышал. Да и пальба была в городе с час после полуночи! Держите фотографии. Это – живой Кеша, а это – уже нет.
– Спасибо, Иоганн Иоганнович, – Дзебоев спрятал фотографии, справку и дактокарту в планшет. – С Новым годом вас!
– Взаимно. С Новым годом, Владимир Георгиевич! Что с пожаром? Есть новости?
– В шесть вечера позвоню вам, Иоганн Иоганнович. Работаем.
Кюстер уехал.
От магазина «Парижскiя моды» к «Рено» спешили купцы и промышленники Ованесян и Черкезов. За ними еле поспевал вольноопределяющийся Илларион.
Дзебоев сам пошел к ним навстречу.
Магазин был открыт. Подарки для Татьяны Андреевны и Елены Сергеевны выбирали все вместе – и купцы, и покупатель. Предметы одежды и обуви французских модельеров были отвергнуты сразу по соображениям этики. Драгоценности тоже. Остановились на парфюмерии. Два разных набора духов, помады и пудры. От кутюрье Поля Пуаре духи «Розина» и «Маргарита». В коробках голубого и розового бархатного картона хрустальные флаконы и эмалевые пудреницы ручной росписи утопают в пурпурном шёлке, утканном коронами и золотыми лилиями… Очень «республиканский» стиль! Дзебоеву понравилось. Вынул бумажник.
Черкезов развел руками:
– Ваше высокоблагородие! Примите от нас подарок к Новому году!
Дзебоев ответил весьма серьезно:
– Я не пользуюсь дамской парфюмерией. И не передариваю подарки, сделанные мне лично. Так что, потрудитесь назвать истинную цену, принять от меня деньги и выдать кассовый чек.
Расплатившись и получив покупки, упакованные в пергаментную цветную бумагу, перевязанные шёлковыми ленточками, поблагодарил господ Черкезова и Ованесяна.
– Я полагаю, что у не только у меня сегодня было к вам дело, но есть и у вас ко мне. Если найдете минут тридцать, прошу ко мне в кабинет на Инженерную. Разговор будет!
*****
Через двадцать минут «Рено» стоял на Андижанской у дома полковника Баранова.
Ворота на замке, но калитка открыта. Не обращая внимания на лай щенков, Дзебоев вошел во двор, прошел по расчищенной от снега дорожке к крыльцу дома. Поздоровался за руку с нестроевым казаком Пантелеевым, убиравшим со двора снег, перебросом сгоняя его в сугробы, наваленные под садовыми деревьями. Поднялся на крыльцо, постучался. Вышла старая казачка Мария Васильевна, жена Пантелеева. Проводила Владимира Георгиевича в зал.
С тахты поднялась Татьяна Андреевна. С первого взгляда на хозяйку было понятно: в этом доме праздником и не пахнет. Без улыбки. Под глазами темные круги. Голос тих, ровен, совершенно не окрашен.
– Здравствуйте, Владимир Георгиевич!
– Здравствуйте, Татьяна Андреевна! С Новым годом вас!
– С Новым годом. От Максима Аверьяновича известий нет? Всю ночь на телефон смотрела… Так и не позвонил. Обедать будете?
– Не смотрите на телефон, Татьяна Андреевна. В Персии он. Нет возможности позвонить. Но известие есть. Письмецо,с! И не одно. Простите, они доставлены в канцелярию вскрытыми. Уже работает военная контрразведка. Не обессудьте.
Баранова прижала письма к груди, повернулась к Дзебоеву спиной, хотела уйти в спальню.
Дзебоев остановил её:
– Татьяна Андреевна! Успеете прочитать. Подарки примите! Это вам от меня, это Леночке. Как вернутся, пусть позвонят мне, приеду. Застрял их скорый поезд на Кель-Ата. Это здесь снежок легкий и пушистый, а в предгорьях навалило сугробы в рост человека. Пути расчищаются. Не переживайте, они едут, к вечеру будут дома!
Татьяна Андреевна порозовела. Попыталась улыбнуться, но расплакалась. Промокнула глаза платочком.
– Простите, больше не буду. Спасибо вам за все Владимир Георгиевич! Хорошо. Не буду плакать. Буду ждать. А сейчас начну одеваться. Срочный вызов на операцию. Я ассистирую. Молодой человек, служащий первой мужской гимназии в гололёд пострадал. Порваны связки правой ноги, возможно закрытый перелом. Еду.
Простились.
В два часа пополудни полковник Дзебоев вошел в свой кабинет в Канцелярии Начальника Закаспийской области и Командующего войсками.
В приемной его уже ждал брандмейстер Горшков.
Жестом пригласил войти.
– Присаживайтесь, Семен Никитич. Есть результаты?
Дернул шёлковую ленту механического звонка, коротко приказал дежурному офицеру: «Два чая!».
– Виноват,с, господин полковник! Нет чая. Самовар распаялся.
Дзебоев глубоко вздохнул, набрал побольше воздуха и с минуту молча смотрел в стену. Потом выдохнул. Стараясь не повышать голос, спросил:
– Когда распаялся?
– С ночи. Вода ушла, а угли остались… Недоглядели!
– Почему не вызвали лудильщика? Этих мастеровых на текинском базаре без малого десяток работу ищут! Почему не купили новый? Ноги в руки и бегом в Гранд-отель. В ресторане получите у шеф-повара кипящий самовар и принесете сюда. И чтобы я с этого дня нарды в дежурной службе не видел. Уставы читать будете. Исполнять!
Повернулся к Горшкову:
– Что ж, начнем без чая. Давайте самое существенное. Уверен, вы ничего не упустили и все сделали правильно. Давайте, выкладывайте результат!
– Есть результат, Владимир Георгиевич! Истопник гимназии Иван Сизов. Молодой, двадцать четыре года. Бывший ученик этой гимназии. Не окончил. За год до предполагаемого окончания умер его отец, железнодорожный кондуктор. Пришлось гимназию оставить. Работал в паровозоремонтном депо слесарем. По вине стропальщика сорвавшимся грузом повредил локтевой сустав левой руки. Инвалид. В гимназию взяли на работу из жалости. Пенсии не получает. Депо зажилило!
– Проверьте этот факт и разберитесь с депо! – приказал Дзебоев.
– Слушаюсь! – Горшков пометил в своем блокноте и продолжил: – Отпечатки пальцев на этикетках идентичны отпечаткам пальцев на предметах в его доме. На его полотенце тоже кровавые пятна. Его мать утром тридцатого декабря перевязывала Ивану правую кисть руки. Порез был небольшой, но кровь сворачивалась плохо. В больницу не обращались. После перевязки Сизов ушел на работу в гимназию. Вечером тридцатого вернулся домой часов в восемь. Тридцать первого ушел на работу в семь утра. Домой не вернулся до сих пор. Где он, мать не знает. Это все.
– Фотографии принесли?
– Да. Взял у матери. Правда, на фото ему семнадцать лет. Других нет. Есть гимназические общие, но на них Сизов еще младше.
– Ничего, нормально. Похоже, я знаю, где Сизов. В хирургической Красного Креста на Таманской. Либо закрытый перелом, либо порваны связки правой ноги. Ему будут делать операцию. Захватите с собой из Охранного отделения двух-трех надежных сыскарей, поезжайте в Красный Крест. Если убедитесь, что поступивший с уже озвученным диагнозом больной и есть Иван Сизов, поставьте скрытое охранение. И немедленно назад ко мне. Вот документы, ознакомьтесь. Есть предположение, что во второй половине ночи с 31-го на 1-е Иван Сизов тремя выстрелами из браунинга убил в номере «Гранд-отеля» ростовского вора Кешу Лома. Неудачно спрыгнув на землю из окна второго этажа, повредил ногу. На оконном стекле оставил отпечаток своей, к сожалению, левой ладони. Вот дактокарта. Отдайте криминалисту. Пусть напишет заключение. При первой возможности, не конфликтуя с врачами, пусть откатает Сизову все пальчики. По выписке из больницы взять под стражу. А пока беречь. Охранять. Не допустить побега либо ликвидации подельниками. От расследования вас, Семен Никитич, не освобождаю, будете вести это дело до конца сами. Разыщите, где бы он ни был, окружного прокурора. Получите у него ордер на обыск у Сизовых. Основной предмет поиска – пистолет браунинг. Похищение со взломом химикатов, изготовление мощной зажигательной мины замедленного действия, умышленный поджог склада, убийство криминального авторитета – все звенья одной цепи. Есть самое опасное не известное нам звено – состав преступной группы. Могу только прогнозировать: численность группы не менее трех человек непосредственных исполнителей, но обязательно есть и организатор, и заказчик! Это враги умные, хладнокровные, безжалостные. Это не уркаганы. Уркан, мешавший им, был убит. Следовательно: это боевики политической партии. Какой? Кто именно? Нам в один день все не осилить. Но взять именно сегодня исполнителей мы обязаны! Есть вопросы?
– Вопросов нет. Разрешите исполнять?
Брандмейстер ушел. Дзебоей уже звонил в Охранное отделение. В дверь заглянул офицер дежурной службы.
– Чай господин полковник! Разрешите?
– Проходи, ставь на стол. Это все? Хоть галет каких-нибудь догадался бы!
– Виноват, догадался. К вам шеф-повар Тигран Аванов просится.
– Пусть заходит!
Через минуту полковник Дзебоев уже обедал ухой из осетрины на первое, и грузинскими хинкали на второе. На крыльце терпеливо ждал посуду внук шеф-повара Аванес. Тот самый, что так удачно продавал на конвойном перроне чебуреки с мясом.
*****
Через два часа вернулся брандмейстер Горшков. С ним – начальник уездного Охранного отделения поручик жандармерии Уткин и его помощник прапорщик Лебедев.
Все расселись за большим столом.
– Начнем? – спросил Дзебоев. – Если есть, что доложить, докладывайте, не тяните.
Пришедшие переглянулись. Начал Горшков. Из своего портфеля белого брезента выложил на стол тяжелый бумажный пакет и пухлую папку документов.
– Докладываю:
Первое: подозреваемый рабочий истопник Первой мужской гимназии Иван Сизов полностью изобличён в краже химических элементов из кабинета физики в упомянутой гимназии.
Второе: Иван Сизов изобличён в умышленном убийстве подданного России из Ростова Иннокентия Ивановича Реутова, он же Кеша Лом. Орудие убийства – пистолет «Браунинг» калибра 7,65 найден обыском во дворе дома, где проживал Сизов, а именно: за стропилом крыши отхожего места, завернутым в промасленную бумагу.
Третье: Перед смертью Иван Сизов был допрошен…
– Подожди, Семён Никитич! – Дзебоев резко встал с места. – Так он что, умер?!
– Умер, Владимир Георгиевич. Умер. Сам умер во время допроса. Сердце ни к черту, а еще молодой. Операции не выдержал, наркоза морфием. «Множественные переломы костей плюсны правой ноги». Это очень больно! Фельдшерица подтвердить может. Сам главврач Агапьев справку нам выдал. Не при чем мы!
– Вы что там все – с ума посходили! Во время допроса! Завтра все это в газетах будет. Знаете, под какими заголовками? «Очередное преступление царских жандармов!», «Несчастный сирота-инвалид не выдержал жандармского допроса!» и прочее… Не ожидал я такого от тебя, Семён Никитич!
Дзебоев без сил опустился на свой стул, стал судорожно расстегивать крючки воротника мундира. Прапорщик Лебедев кинулся к окну, распахнул его, потом к графину, налил пол стакана воды и подал Дзебоеву.
– Спасибо, казак, – прохрипел полковник. – Открой первый ящик стола, там валерьянка. Накапай сорок капель…
Отдышавшись, Дзебоев подал знак Горшкову продолжать.
Горшков и продолжил именно с того места, на котором его прервал начальник.
– После операции Иван Сизов был допрошен мною и поручиком Уткиным в присутствии прапорщика Лебедева и фельдшерицы Барановой. Он показал, что действовал по наущению некоего партийного товарища, которого все называли Бекмамбет. Товарищ хорошо говорил по-русски, был образован, носил европейскую одежду, шляпу котелок, всегда был при оружии и жил во втором доме к Левашовской от Ставропольской бани на улице Ставропольской же. Говорил Сизов спокойно. Мы слушали, записывали. Потом Сизов замолчал и умер. Меры, принятые врачами с тем, чтобы привести Сизова в чувство – результата не дали.
Горшков перевел дух, взглянул на Дзебоева, пытаясь увидеть, какое впечатление произвел на полковника его доклад.
– Дальше, дальше! – Дзебоев жестом поторопил Горшкова.
Доклад продолжил поручик Уткин:
– Мужчина, названный Сизовым «Бекмамбетом» нами был арестован. При аресте оказал активное сопротивление. Открыл беспорядочную стрельбу из нагана. Прапорщик Лебедев, переведенный в Охранное отделение из Первого Таманского казачьего полка, где служил в чине «юнкер» в должности командира команды пластунов, обманными движениями, перебежками и казаческими уворотами ловко заставил «Бекмамбета» опустошить барабан, и по произведенному седьмому выстрелу, скрутил его.
При обыске у «Бекмамбета» был найден подлинный паспорт на имя Вали Мухаммет Шафи Хатымтаева, башкира по национальности, из Оренбургской губернии, Верхнеуральского уезда, Дегтярно-Умчаринской волости деревни Ахунов. Хатымтаев согласно циркуляру Полицейского жандармского управления Оренбургской губернии находится в розыске. Характеризуется как ярый революционер. Замечен на митингах, организованных РСДРП в городах Верный, Ташкент, Бухара. Владеет туркестанскими языками, хорошо говорит на русском. Является мобильным агентом РСДРП. Перевозит нелегальную литературу, подпольные газеты, организует акции массовых демонстраций, акции неповиновений властям.
Во время проведения обыска на груди башкира было найдено двадцать прокламаций различного содержания, но с одним лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» на персидском языке, которые ране нами изымались в харчевне Паши Фаталиева и на базарной площади Текинки.
К концу обыска в квартиру Хатымтаева вошла некая Анна Киселёва. Увидев жандармов и сидящего на диване в наручниках Хатымтаева, быстро выскочила на улицу и села в поджидающий ее фаэтон. Конный наряд быстро догнал извозчика и задержал Анну Киселеву.
Был произведен обыск и на квартире Киселевой, проживающей на углу Козелковской и Ставропольской улиц в доме Симоновой. В квартире при обыске были обнаружены бумага, тождественная той, на которой печатались прокламации, письма, указывающие на принадлежность к РСДРП, флаконы гектографических чернил. На чердаке дома был обнаружен гектограф, завернутый в старую женскую юбку. В кармане той юбки – потертый пустой почтовый конверт с адресатом – «Анне Киселёвой в собственные руки».
Предметов, которые могли указать на причастность Хатымтаева и Киселёвой к организации пожара или прямого участия в поджоге найдено не было. И тот, и другая взяты под стражу. Уже находятся в Асхабадской тюрьме. На допросе пока молчат.
Это все. Пока все, – закончил поручик Уткин.
– Это почему – «всё»?! – встал из-за стола Дзебоев.- Не «всё»! Это только начало! Продолжайте допросы самым интенсивным образом, но без рукоприкладства. Как при штурме крепостей: интенсивность атаки должна не ослабевать, а с каждым часом усиливаться! Меняйте дознавателей каждые два часа. Через несколько часов допроса – каждые полчаса. Мозг допрашиваемых должен устать. То, что они пытаются скрыть и даже забыть, на вторые сутки они сами в полусне выдадут на чистом русском языке!
Дзебоев окончательно пришел в себя. Был бодр и энергичен:
– Не заставляйте меня поучать вас и делать за вас вашу работу. Работайте! Завтра в обед ко мне на доклад с результатом!
Все встали. Дзебоев каждому пожал руку. Поблагодарил за службу. Проводил до крыльца. Постоял на крыльце в одном мундире, подышал свежим воздухом. Возвращаясь в кабинет, окликнул дежурную службу: «Чаю мне!».
*****
Не успел закрыть дверь, как, постучавшись, вошел дежурный поручик со стаканом горячего чая в подстаканнике.
– Господин полковник! К вам купцы армянские. Говорят, по вашему вызову.
– Пропусти, сделай в книге запись.
В кабинет, держа в руках каракулевые папахи, вошли Ованесян и Черкезов. Вслед за посетителями – снова дежурный. Поставил на большой стол еще два стакана с чаем. Исчез.
Сели. Помолчали.
Начал Ованесян:
– Владимир Георгиевич! Просим простить за вторжение в праздничный день, но в будний, вы, верно, сильно заняты…
Дзебоев не поощрил, не отреагировал, хоть и хотелось криво улыбнуться.
Черкезов продолжил:
– Владимир Георгиевич! Мы не то, что жаловаться, просто поговорить хотели. Постараемся коротко. Вы знаете нас, мы люди долга и торговой чести. Дела честно ведем, налоги платим. С податными инспекторами проблем не имеем. Для нужд города отстёгиваем. Мои два магазина – «Парижскiя Моды» на Анненковской и «Скобяные товары» на Таманской – двадцать больничных коек в хирургии Красного Креста обеспечивают. Я готов в новом году финансировать еще десять коек детского отделения или открыть начальную русско-туземную школу в Кеши или где прикажете. И все это без принуждения, от души. Нам и нашим детям в нашем городе не только торговать и деньги зарабатывать. Нам здесь жить. Мы хотим, чтобы в городе жизнь была красивая, достойная, безопасная. Но есть проблема. Позволите озвучить?
Дзебоев кивнул.
Черкезов сделал глоток чая. Вытер усы белым платочком. Ованесян встал из-за стола:
– Доят нас враги рода человеческого, Владимир Георгиевич! Стригут, как баранов! Платим мы шакалам. И ворам, и партийным. Защиту пришли просить. Лучше мы эту дань городу отдадим, либо просто управлению полиции. Обеды, что ли бесплатные учредим, столовую в управлении откроем! Решать нужно этот вопрос. Быстро решать. Не решим – завтра побьют витрины, подожгут спиртохранилище. Это реально. Придется дела свернуть, уехать из области. У нас все.
Дзебоев достал портсигар, вынул папиросу, размял ее, потом сломал и бросил в пепельницу.
– Бросать курить надо!
Обратился к купцам:
– Как я понимаю, проблема, изложенная вами, касается не только магазинов модной одежды и винзавода?
– Эта проблема скоро раздавит весь мелкий и средний торговый и промышленно-кустарный класс,– Черкезов тоже достал папиросу, но закурить не решился. – Вымогатели не трогают только железную дорогу, где своя сильная жандармерия. Там беда другая. Партийные обложили данью под видом взносов в кассу взаимопомощи, в забастовочный фонд. Кто откажется, если собирают деньги боевики с наганами! ЭсЭр с РСДРП сферы влияния сначала поделили и мирно сосуществовали. А теперь наступил беспредел: деньги вымогают и те, и другие, и воры собственные, и воры залетные! Сопротивляться отдельным боевикам, даже уничтожать их – дело бесполезное. Нужно вождям головы откручивать, тогда будет порядок!
Дзебоев не выдержал, закурил:
– Если вы ко мне пришли с проблемами общеизвестными и общеполитическими, то не по адресу. В Государственной Думе на каждом заседании еще и не такое услышать можно – читайте газеты. Хотите положительного результата, давайте говорить конкретно. Сами начнете, или мне задавать вопросы?
– Начинайте, Владимир Георгиевич, мы не обидимся, можете не стесняться! – Черкезов спрятал свои папиросы, так и не закурив.
– Что вам известно о пожаре на армейском складе?
Черкезов ответил:
– Это ко мне. Двадцать восьмого под Новый год в магазин заявился некто Бекмамбет. По внешности похож на казаха. Хорошо одет, правильная речь. Объявил, что ставит магазин на уплату взносов в фонд революции, в кассу РСДРП. Пятьдесят процентов от чистого дохода. Для контроля усаживает в магазин своего доверенного человека – счетовода. На размышление дал сутки. Не заплачу – сгорит мой склад одежды и обуви! Я ему не поверил. Внешностью Бекмамбет на серьезного человека не тянул. Тридцатого утром приехал на извозчике. Спросил, отказываю ли я в помощи революции? Я спокойно ему ответил, не понимаю, что такое революция. Мне в ответ: скоро поймешь, кому отказываешь. После обеда ко мне второй вымогатель пожаловал. Здоровый такой. Русский. Тоже не из бедствующих. Заявил, что Кешу Лома уважают и в Ростове, и в Одессе. Он просто приказал закрыть магазин и выгреб кассу, потом прошелся по моим карманам. Приказал приготовить тысячу рублей к Новому году. Обещал придти первого. Тоже пожаром пугал. Говорил, если в полицию сообщу – семье моей не жить. Вот вам конкретика. Когда в новогоднюю ночь я увидел зарево за кладбищем, сразу понял – мой склад горит. Кинулся на огонь, вижу, горит за забором, военные оцепление держат, пожарные в два брандспойта огонь тушат. Так и решил, что вымогатели склад перепутали. Только потом в разговорах с другими купцами узнал, что эти двое весь город обошли, кого только не пугали. Очень многие откупались на месте по принципу: просят тысячу – дай сто и проводи разбойника от порога на дорогу!
– Именно так все и было, – поддержал Черкезова Ованесян. – Эти двое и у меня были, грозили поджечь спиртохранилище. Если подожгут, не пожар будет – взрыв! Я денег дал, обещал платить. От таких собственной охраной не убережешься.
Дзебоев потушил папиросу, поднялся, вынул из ящика стола стопку бумаги, положил на стол. Поставил между купцами чернильницу и стакан ручек для письма со стальными перьями.
Потом вынул из папки фотографию.
– Узнаете?
– Бекмамбет! – в один голос воскликнули Ованесян и Черкезов.
Положил на стол вторую фотографию. Точно такая же реакция:
– Кеша Лом!
– Вот и славно! – резюмировал Дзебоев. – Информирую вас официально: Бекмамбет арестован и водворен в тюрьму, Кеша Лом сегодня ночью расстрелян в номере люкс Гранд-отеля. Его убийца тоже умер, правда, своей смертью.
У купцов слов не было. Они лишь молча многозначительно переглянулись.
– А теперь, – продолжил Дзебоев, – все, о чем мне рассказали, вы изложите в письменном виде. В «шапке» – мое имя, потом ваши полные имена, год рождения, вероисповедание, адрес места жительства. Повествование заканчивается вашей росписью, ставится число.
– Владимир Георгиевич! Нельзя ли обойтись устным заявлением? – в один голос спросили Черкезов и Ованесян.
– Есть бумага – есть дело, есть работа. Нет бумаги… Что дальше? Знаете?! А вы уже свидетели по делу об убийстве и по делу об умышленном поджоге. Отказ от дачи свидетельских показаний уже само по себе уголовное преступление. Пишите, не тяните. Пишите!
Покинув Канцелярию Начальника области, купцы подвели итог встречи с полковником Дзебоевым.
– Какой человек! – сказал Ованесян.
– Какой человек! – повторил Черкезов.
– Как жаль, его самого мы так по-кавказски и не поздравили с Новым годом, – огорчился Ованесян.
– Доброе дело никогда не поздно сделать! – успокоил товарища Черкезов.
*****
В восемнадцать ноль ноль Дзебоев докладывал по телефону Начальнику Закаспийской области и Командующему войсками генерал-майору Шостаку Федору Александровичу:
– Ваше превосходительство! Предварительным сыском и дознанием дело об умышленном поджоге армейского склада фуража в основных чертах раскрыто. Организатор саботажной акции арестован и содержится в тюрьме. Приняты повышенные меры по организации безопасности военных объектов и мест публичного посещения жителями по всей Закаспийской области. Ваше превосходительство! Полковник Дзебоев боевое и оперативное дежурство по вверенной вам Закаспийской области сдал.
Услышал голос Шостака:
– Благодарю за службу, Владимир Георгиевич! Кто у тебя бразды правления принимает?
– Командир 23-го Туркменского стрелкового полка полковник Солоницын, ваше превосходительство!
– Хорошо, отдыхайте Владимир Георгиевич! Передайте трубку Солоницыну.
Солоницын взял трубку, доложил по-уставу:
– Ваше превосходительство! Полковник Солоницын боевое и оперативное дежурство по вверенной вам Закаспийской области принял!
*****
Cдав дежурство, полковник Дзебоев уснул еще в машине по дороге домой. В десять вечера, его уже в постели разбудил телефон. Это дозвонились и поздравили Владимира Георгиевича с Новым годом Кудашевы – Леночка и Александр Георгиевич. Договорились встретиться. Услышав короткие гудки, Владимир Георгиевич так и уснул с трубкой в руке.
*** ***** ***
*** ***** ***
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
*** ***** ***
*** ***** ***