- Да, в том самом Бухенвальде, пришлось мне побывать. – Повторил дядя Коля, доставая из помятой пачки очередную сигарету «Памир». – Я ведь добровольцем на фронт пошёл. Восемнадцати ещё не исполнилось. В сорок втором, в марте. – Он шумно затянулся и плеснул в стаканы самогон собственного производства.
Признаться, что я был поражён таким признанием, значит, ничего не сказать. Кто бы мог подумать, что ни чем не примечательный внешне, небольшого роста, прихрамывающий, тихий и доброжелательный, на вид лет шестидесяти человек, много лет, живущий в соседнем подъезде, ушёл добровольцем на войну, да ещё и угодил в этот знаменитый на весь мир концлагерь. Наш разговор происходил в восемьдесят пятом году, в маленьком сарайчике, в подвале двухэтажного дома, где он постоянно, что-то мастерил. В основном посылочные ящики, из каких-то обрезков фанеры и двп. В то время они шли у него нарасхват, по два рубля за штуку. В день 3 – 4 изделия. Учитывая, что из инструмента использовались лишь ножовка и молоток, а времени затрачивалось часа два от силы, то производительность труда у него была на высоте. Да и заработок по тем временам приличный выходил. Неплохой приварок к пенсии. Материал находил где-то сам. А разговорился я с ним случайно, презентуя ему старый фанерный . Он, конечно, решил отблагодарить, а я отказываться не стал. И вот каким-то образом разговор наш повернул в такое неожиданное русло.
- Ну и как же дядя Коля там тебе удалось выжить? - Спросил я. – В такую страшную переделку ты попал. Врагу не пожелаешь. -
- У меня вся жизнь переделка. А ты думаешь, это один такой огромный лагерь был. Нет. Название Бухенвальд, а на самом деле он из множества лагпунктов состоял. Я, к примеру, в конце 44 попал в Ордруф. И то не сразу. До этого полгода в самом Бухенвальде всё же промаялся. Но и в Ордруфе совсем недолго пробыл. Около месяца. Меня бауэру в работники отправили. Сначала как расконвойник ходил, а потом и жить стал на ферме. Не подумай, что за какие-то заслуги перед немцами. Бауэр сам выбрал. Может потому, что молодой и ростом мелковат. Из экономии. Да ещё и деревенский. Об этом отдельно спрашивали. Так многих отбирали. Скотником меня назначили. За коровами приглядывал. Представь себе, даже успехов в животноводстве добился. Принял у одной коровы сразу двух телят. Вот хозяева рады были. Меня с телятами фотографировали и даже вроде в какую-то местную газету снимок поместили. Так до прихода американцев, на ферме и прожил. Забрали меня конечно союзники, в лагерь для перемещённых лиц. Вопросы задавали. Как ко мне относились хозяева и прочее. Отвечал, что нормально. Наверное, от репрессий их спас. А потом предлагали в Америку жить ехать. А то, мол, в Союзе опять в лагерь отправят. Как изменника. Но уж очень домой хотелось. Не согласился я. Да и какой я изменник. В плен контуженным попал. Очнулся в каком-то сарае. Нас там человек двадцать оказалось. А потом тех, кто годился, в Германию и повезли. Ну, думаю, разберутся наши. За что в лагерь-то?
Месяца два разбирались. Опять же всё это время в лагере, каком-то, бывшем немецком, держали на баланде. А потом вызвали и сообщили, что состава преступления у меня не обнаружено. Будешь, мол, дослуживать.
Попал я в партию таких же бедолаг. Человек пятьдесят набралось. Отмыли нас, с недельку откормили и в эшелон. На пункте дислокации обмундировали, не поверишь, в форму НКВД и под Тернополь бандеровцев по лесам вылавливать. Командование рассчитывало, что по-быстрому получится. А нет. С ними война почти натуральная началась. Вернее они на нас в лоб не шли, а громили сельсоветы, райкомы в городках. Убивали коммунистов, активистов, их семьи и на отделения милиции налёты иногда делали. Ну как партизаны действовали. Правда зверствовали почём зря. Ни баб, ни малых, ни старых не жалели. Вспомнить жутко, что над людьми вытворяли. А мы по их следам и без стрельбы не обходилось. И не мало мы их по укладывали. А в лесу они вдруг как сквозь землю проваливались. Это позже мы про схроны узнали. И то в основном нахождение этих нор нам ихние же показывали, что на амнистию из леса выходили. Четыре года считай, я прослужил там. А конца и края этой партизанской войне не видно было. Но повезло мне, в июне сорок девятого направили меня с моим отделением эшелоны сопровождать.
Что в этих пульманах везли нам знать не положено, но караулы были усиленные. Догадки разные ходили. И все сводились к тому, что либо оружие, либо взрывчатку возим. И куда такую прорву всего? Может китайским товарищам помощь. Доезжали мы до места назначения и передавали вагоны другому конвою. А сами сутки отдыхаем и назад. Время беспокойное конечно. Американцы всё грозились напасть. Вроде бы разбомбить хотели атомными бомбами. Опять же слухи. Но нет дыма без огня.
И так около двух месяцев сопровождали мы таинственные грузы до Семипалатинска. Обычно на один рейс, туда – обратно у нас около десяти дней уходило. И это несмотря на то, что на восток эшелон в основном сквозняком шёл. Но, назад груз видимо не такой уж стратегический загружали и скорость, не та была. А в Сызрани мы новый скоростной состав принимали. И уж очень любопытно было узнать, что же мы возим такое. А в то время с вопросами лишними осторожно надо было быть. Чуть что и поминай, как звали.
И всё-таки, умудрившись подпоить, одного молодого солдатика с той охраны, мы кое-что разузнали. Он поведал, что состав, после Семипалатинска, всего два - три часа идёт и выходит к однопутке, со шлагбаумом и охраной как на границе. Они высаживались и их в Семипалатинск на студебекерах увозили. Где-то краем уха он узнал, что однопутка ведёт к какому-то большому и глубокому карьеру. Не иначе груз туда складывали. Нам эта информация показалась неинтересной. Зря только водку извели. Подумаешь очередные продуктовые склады НЗ, которые почему-то в строгой секретности по всему Союзу, повсеместно организовывали. Даже на островах Ледовитого океана.
А, когда 25 августа мы сопроводили шестой состав, то отправили нас, до особого распоряжения в казармы полка связи. На отдых. Полк находился в тридцати километрах севернее Семипалатинска. Там мы и пребывали как на курорте. Настроение отличное. Похоже, скоро дембель намечается. Да и пора уже. Правда, наград не удостоился я, хотя полтора года фронта и два ранения за спиной имел. Но, слава Богу, что на Колыму не упекли.А признаться, вопреки, досужим домыслам, далеко не всех после плена туда направляли. Да и не уместились бы мы в том ГУЛАГе. Одних, как меня, дослуживать направляли, а основную массу домой отпускали. Конечно, не у всех гладко получалось. У кого-то грешки, какие, или бывало, оклеветал кто. А разобраться, ты не в курсе верно, а я-то знаю, что уйма народу на стороне фрицев воевало. Да и в концлагерях не всем хотелось подыхать почём зря. За послабления и лишнюю пайку прислуживали немчуре. А домой хотелось. Ну и придуривались овечками. Вот через сито нас и пропускали. А кто же сам признается? Они и после отсидки утверждали, что невинно пострадали и номер лагерный в глаза совали. Но какое это доказательство? У меня и самого такой имеется. И всем этим капо и прочим, кто с немцами сотрудничал тоже номера накалывали.
Так вот на четвёртый день, 29 августа часов в 7 утра, так тряхануло казарму, что мы аж с кроватей слетели. Особенно тем, кто на втором ярусе досталось. Стёкла с северной стороны по вылетали. Качнуло несколько раз и успокоилось. Ну, землетрясениями в этих краях ни кого не удивишь, но так резко говорят, не бывало. Выскочили мы на улицу, смотрим, а на севере столб как бы пыли, огромным грибом поднимается. Выше облаков. Э, знать наши, в противовес америкашкам свою бомбу взорвали.
Уже лет через десять, узнал я, что в такой близости от взрыва облучиться смертельно должны мы были. А мне хоть бы хны. Пораскинул я мозгами и понял, что это было. Трумэн всерьёз в то время готовился тогда разбомбить 70 наших городов. На осень сорок девятого очередной срок назначен был. Пока мол, красные своей бомбы не имеют, надо кончать с ними. Вопрос остро стоял. Нашим уже известно было, какие города и когда, погибнуть должны. Да при таком раскладе кранты, Союзу пришли бы. Но видимо Сталину, либо кому ещё, идея пришла такая в голову. Ведь если узнают американцы, что есть у нас бомба, то не решаться нападать. И вот посчитал я, сколько тонн взрывчатки привезли мы за шесть рейсов. Составы, видимо, чтобы не привлекать внимания, небольшие были. По сорок вагонов. В каждый пульман, учитывая, удельный вес, тонн тридцать тротила уместится. Итого семь тысяч двести тонн. И если учесть, что не одни мы возили взрывчатку, а команды три. Значит примерно каждые три дня, эшелон с тротилом выгружался в карьер. А быстрей невозможно. Всё вручную и аккуратно выгружать надо. Умножь семь тысяч двести на три. 21600 тонн получается. А взрыв тот, около 22 килотонн мощностью оказался. То есть 22000 тонн получается. В Америке сейсмографы именно так и зафиксировали. И, притухли. Говорят Трумэн, чуть не заплакал. А наши, по началу молчок. Чтобы достоверней было. Так вот Иосиф Виссарионович кинул Гаррика через бедро с захватом. А спустя какое-то время бомба настоящая, как известно появилась. Но до сих пор ни кто в этом блефе не признался. Да и вряд ли признаются когда.-
Выслушал я дяди Коли рассказ и не знал верить или не верить. А с другой стороны, какой смысл ему врать? Очень похоже на правду. И вот, сколько лет прошло. И страна другая. И дяди Коли нет. Но и подтверждения его рассказа тоже не происходит.