Нет. Никогда. Ни за какие коврижки.
Схватив клещами автора за язык, упираясь ему ногою в живот - все равно вы не вытянете из него ни строки об искусствах. Спаси, сохрани и помилуй.
Тогда как прежде было здоровье и был запал. Был свой письменный стол в молодежной редакции, и в столе этом столько клопов, что ключи в замочках не провернешь.
И были в то далекое время два разнузданных трио с гитарами: "Лос Мазутнос проездос" и "Вос Марьинос рощос". Это были срамные полулегальные трио, и концерты они всегда давали в клубах, что расположены по ту сторону Окружной московской дороги:
Ах, билитенцыё вычурдела,
Ах, дро бумажничко ховело! -
пели шесть занюханных личностей, подкопченные паяльной лампой до цыганской кондиции.
И с каким удовольствием было бахнуто по ним фельетоном! Как сладко было помыслить, что не выйдут больше эти два трио в просцениум "бацать" чечетку и визжать, как кишки в блокаду.
Да, распались два коллектива, распались, волшебна сила печати. Но через сутки, как вышла газета, в тот единственный самый холодный час ночи, когда птицы засыпают на гнездах, два кирпича и булыга влетели автору в комнату, причинив кой - какие уроны. То они, "Лос Мазутнос Проездос" и "Вос Марьинос Рощос", давали прощальную гастроль критикану. Ах, милые, славные люди! Теперь осталось только мечтать о таких неприемлющих и несогласных.
Нет, уже два года спустя куда более изощренные меры, чем разбитие стекол, применяли солисты и коллективы к сочинителям фельетонов.
И проживал в столице один актерский дефицитный талант. В сфере искусств перебивался он тем, что натуралистичней прочих озвучивал икание на киностудиях при дубляже иностранных неореалистических фильмов. И семья его очень гордилась, что папа сопричастен большому киноискусству. Папа тоже гордился и на этой почве бесчинствовал в общественных местах и в быту.
Ах, не трогать бы его. Обойти. Сочинить бы хвалу про драматургический триптих "Проснись и пой!", "Садись и ешь!", "Встань и иди!". Сочинить бы и жить - как люди, с правом на уважение и покой.
А нет, не хватило ума, разругал дефицитный талант. И пришло двадцать шесть коллективных писем: "Мы, поклонники светлого дарования Ю.Анального, возмущены"…
И белым днем заявился в редакцию атлет в целлулоидной шапочке "Тур-де-Франс", в рубахе с карманами сзади, поверх желтый бип лидера, одним словом, велосипедный гонщик и олимпиец.
-Вопще, - сказал он редактору, - мне от этих дел ни жарко, ни холодно. Я человек здоровый, нормальный, у меня реакция на темноту вполне тоже нормальная, мне в зале свет погаси, так я сразу засну, но зачем моего брата обидели? Бросили тень зачем? Других разве нету мер, кроме гробить статьями? А человек теперь умом повредился: я с тренировочной езды как приеду, так он сразу берет бидон, к велосипеду садится и доит его в бидон за велосипедную сумку, будто велосипед есть коза, и улещивает его: "Машка, Машка!".
И как же дорого обошелся автору данный редкий артист! Сколько заступников за него отыскалось! И как нескоро удалось доказать, что мозг Анального - в полном порядке, а велокоза - всего лишь штукарство и недостойные трюки.
Обязательно надо выносить уроки из жизни. Некоторые не выносят - и вот отрезают себя от широких слоев знакомых, и вот они - интеллектуальные бобыли, и никто не поздравит их с праздником на открытке "В честь 150-летия изобретения крепостными братьями Дубиниными нефтеперегонного куба".
Скажем, отрешиться бы по-мудрому от этих рецензий, от меццо-сопрано и убогих либретто, а писать насчет экономики. Любо-дорого это, и без промедления приходят ответы на фельетоны от хозяйственников, без неуклюжих и неспортивных выкручиваний: "Обсудив фельетон "Дорогу человеку с улицы!", коллегия Министерства сообщает: факты, приведенные в фельетоне, подтвердились. Министерством приняты меры"…Это в сфере промышленности, транспорта, добычи ископаемых и морепродуктов.
Но никогда, ни в жизнь не подтверждаются факты, если пишете вы об искусстве. Вы ударите по сестрам Монгольфье и еще каким-то Эсфири Тэц с Ольгой Грэс (филармонические блекотуньи, эксплуатация долготерпения слушателей), - но не дождаться вам кирпича в окно или: "Факты, изложенные в… подтвердились". Стекла будут все в целости, но доставит редакционная почта эпистолу: "Напрасно филармоническая общественность города Уникального надеялась на квалифицированную оценку местных творческих сил представителем столичной прессы. Автор истратил свою потенцию на посещение уникальненских злачных мест, в алкогольном дурмане не найдя даже времени посетить филармонию".
И зря бедолага автор с блужданием во взоре и дрожью в запястье будет сочинять оправдательную докладную, сбиваясь на дикий делопроизводительский стиль: "В свете сообщенного обо мне руководителями филармонии гор. Уникального сим извещаю, что сообщенное обо мне является голым вымыслом. В состоянии трезвости мною проведены исчерпывающие беседы с руководителем филармонии Ермиловым - Дюбуа, членами худсовета Цилей Габбе и Кондаковым. Беседы проводились как раз в помещении филармонии, десятый этаж Дома учреждений, правое крыло, кабинеты 947, 948, 949. В кабинете 949 в клетке висит неперелинявшая птица (щегол), в машинке "Башкирия" буква "ы" западает, ножка дивана передняя правая отсутствует, замененная как подпорой трудом К.С.Станиславского "Моя жизнь в искусстве". В шкафу стоит латунный венок с гравированной надписью "В дань уважения". Циля Габбе наверняка бреет под носом. Более добавить ничего не имею".
Да. Все ясно. Он был трезв и со всеми имел беседы. Он исполнил свой долг. Но ничего под рубрикой "Меры приняты" не появится вослед фельетону. И долго еще будут забрасывать автора по телефону и почтой кизяками и всяческими гуано почитатели и тайные члены семьи Ольги Грэс и сестер Монгольфье.
И зря автор будет ходить, по привычке всматриваясь в глубины искусства: ба, а это что же теперь за поветрие? Что за соавторство настало такое для классиков? Легар - Артамошин, Коровьев - Бабель, Булгаков - Шегера…Как не стыдно привешиваться современным товарищам? Все-таки Легар - это вам не трамвай, переполненный в час пик.
И только сядет, только перышком упрется в бумагу словесник - тут навалятся на него сомнения. Заметим - не беспочвенные сомнения. Кое-чему уже жизнь научила, вышколила. Ведь такая поднимется буря, такие силищи выставят против словесника, от таких невероятных людей раздадутся звонки и упрашивания, что еще три года спустя будет автор делать свои этюды, наброски на обратных сторонах рецептов успокоительных средств седуксен и элениум.
Тут само собой он одумается, возьмется за ум, начнет лопатить экономические аспекты, и увеличится приток средств в обносившееся его семейство, и лишь по вредной инерции остро все примечать он скажет себе: погляди, до чего певец Х-зон предприимчив, находчив! Вот и голос увял совсем, а он не уходит со сцены, перешел на патриотические куплеты. От находчивости он рассуждает: эти вещи сколь плохо ни пой - все равно разругать не посмеют, и продлишь этим самым свой певческий век безразмерно. Так находчивый нищий, побирающийся в дни хоккейного чемпионата в хоккейный шлем, наберет подаяний значительно больше, чем его коллега, побирающийся просто в руку.
Но тут встрепенется и вздрогнет автор от диких ассоциаций, от возможных параллелей в сфере критики искусств, поднимет парусом воротник и убыстрит шаг, чтобы попасть на симпозиум "Оптимизация умственного труда работников горячих цехов". Хочется, знаете ли, тиши и глади, и просто тошно иногда вспоминать, что подробности - в афишах, а билеты - в кассах.