Тоннель

Этот день определенно не задался. Еще утром стало понятно, что остаток дня не принесет ничего хорошего. День начался с безобразного крика, вырвавшего меня из цепких объятий ночного кошмара. Кричал я сам. В очередной раз снится моя скоропостижная гибель в автомобильной аварии. Вряд ли это снилось из-за того, что должен был присутствовать на похоронах. Это на редкость настойчивое видение, стало сниться раньше, чем мой товарищ успел отбыть в мир иной. Просто в одно прекрасное утро проснулся в испуге от собственного крика.
Наверное, он - один из лучших людей в мире, с которым мне удалось повстречаться в жизни. И мухи за всю жизнь не обидел. Юра умер на своем рабочем месте - в библиотеке. Любил свои книжки, бедняга. Они и были последними с кем он успел проститься. Сколько коньяка с ним было выпито, сколько разговоров… Да. Время никого не щадит. 
А еще этот странный человек со своими разговорами. Уже под вечер, после долгих поминок, заскочил в недорогой бар «За углом». Мы тут с покойным по молодости часто засиживались. Заказал бокал коньяка, с надеждой отогреться. А то что-то  этой осенью рано похолодало. Да и дожди шли, поди, дня два.
Я сидел за барной стойкой, справа от меня сидел немолодой мужчина. Мятый пиджак строгого костюма, был явно широк для его узких плеч, и, учитывая выделявшийся живот, смотрелся довольно нелепо. Я это заметил, когда человек  подмигнув поверх запотевших очков, сел в пол-оборота ко мне. Ни слова не говоря, поднялся и уселся рядом, закурил и некоторое время сидел молча. Я не особо обращал на него внимания, все вспоминал, как однажды мы с Юрой отправились на рыбалку, на окраину его родного посёлка. Там так хорошо отметили это событие, что, не поймав ни рыбешки, очухались в обезьяннике местного отделения, а о наших похождениях по местным кабакам и клубам, тогда стали ходить легенды. Хорошо полицейский оказался из однокашников Юры и к вечеру отпустил восвояси. Они до сих пор не помнили всего того, о чем их уверяли местные и полицейский. Тогда я и дал себе зарок не пить. Да вот не сдержался. Такой день.
- … Да много всякого можно узнать о смерти, - я не сразу осознал, что нелепый человек, говорил. Оказалось, говорил со мной, уставив покрасневший, как и все лицо, нос к верхней витрине. Подслеповато щурился припухшими веками, по вереницам дорогих ликероводочных изделий, - В древности, например, считали, что человек, когда умирает, на самом деле засыпает…
Его неспешные, но уверенные слова, не сразу вынырнули из фона окружающих шумов и музыки блюз мена  Б.Б. Кинга. А вынырнув, их смысл еще некоторое время тыкался то тут, то там, в поисках прорехи в стене моего непонимания. Он повернул свой крупный нос, выделявшийся на фоне роговых дужек стареньких очков, в стиле а-ля партийный функционер 80 –х. Лицо слегка полновато, но уже усыпанное стариковскими морщинами. Явственно видно, что человек всю жизнь занят исключительно умственным трудом. Всем своим видом олицетворяя такого академика времен товарища Сахарова. И я не ошибся.
-… Представляете, оставляли умерших прямо в своих хижинах. Мол, спите, деды и бабушки сколько угодно, - он снова глянул на меня поверх очков, - правда, потом им стали делать отдельные погребальные дома. Да. Может они и правы. Может каждый раз, засыпая мы, умираем, а? Как думаете?
- А вы собственно кто? – от неожиданности, я не нашелся что ответить.
- Меня зовут Григорий Сибирский, - он протянул неожиданно тонкую руку, - академик РАН на отдыхе.
- Владимир Строгов, - я вежливо ответил его улыбке. Несомненно, этого человека я раньше где-то видел. Причем не по телевидению, а именно вот так с близи. Припомнить не получилось, потому лишь пожал плечами.
- Так как вы думаете? – он поднял одну бровь.
- Я сторонник материализма, - сказал я, - потому уверен, что после смерти ничего нет. А все эти попытки выдумать, что-то другое – это ни что иное как попытка избавиться от осознания своей смертности.
- И напрасно, - сказал голосом человека побывавшего «за порогом», и потому абсолютно уверенного, - например, древнеегипетская цивилизация считала жизнь до смерти подготовкой к жизни после. Я убежден, что наши предки язычники были более уверены по жизни и не боялись смерти. Они…
- Знаете, - мне не хотелось говорить об этом, и решил закончить этот, так неудачно  завязавшийся разговор, - я сегодня с похорон и не хотел бы сейчас говорить о смерти. И так наслушался…
- Они наверняка были гораздо здоровее психически, чем мы, – похоже, он меня не слушал, - Вы скажете наверно, что не боитесь смерти. А я утверждаю, что вы просто загнали свои страхи в какие-нибудь символы. Скажем темнота. А вы не задумывались, что боязнь темноты – это на самом деле скрытая боязнь смерти?
Я молчал, угрюмо уставившись в рубиновую глубину коньяка, но не спешил уходить – бокал был еще на половину полон. Единственное что мне оставалось, это отгородиться от, уже раздражавшего меня человека, пустив в свой слух фонограмму с гитарными запилами и переборами из Ghetto Woman. Композиция на удивление хорошо легла на мой коньяк. Потому я спокойно сидел, не обращая внимания на болтовню.
- … Вот, например древнегреческий философ Эпикур, говорил, что бояться смерти не надо, - краем глаза, к своему неудовольствию, замечал, как он время от времени коротко поглядывал на меня. Будто проверял, записываю ли я за ним лекцию, - Эпикур, аргументирует это довольно просто: Смерть как таковая для человека не существует. Оно лежит за рамками его опыта. А если человека постигает смерть, то он уже ничего не чувствует. И потому не надо бояться смерти…
Однако я не утерпел, и уже хотел попросить счет, но Григорий опередил. Накинул на плечи такой же старомодный, как он сам серый плащ и мятую фетровую шляпу. 
- Привет от Ольгуши, - бросил он уходя.
Признаться до меня не сразу дошло, что он сказал. А когда дошло, я поперхнулся последним глотком, обжегшим мое горло. Судорожно кашляя, выбежал за ним. На ночной улице никого не было. Я даже убедился, что он никуда не мог свернуть, улица хорошо просматривалась. Возможно, зашел в один из домов? С другой стороны, может мне послышалось?
Все еще пытаясь сдержать приступы кашля, встретил облегченное лицо бармена. Следует заметить, что бармен довольно хорошо сохранился, с тех пор как я был здесь в последний раз. Даже очень хорошо. Заказал еще бокал и спросил:
- Вы знаете этого человека?
- Какого человека? – не понял нестареющий бармен.
- То есть, как «какого»? Ну, сидел только что со мной, болтал о чем-то? – на моложавом лице бармена выступила озадаченность.
- Вы все время в одиночку пили. – Сказал, немного подумав, - вы бы лучше сразу оплатили заказ…
Он что смеется? Меня это несколько разозлило, но виду не подал и заплатил. Неужели привиделось? Нет, не может быть. Ведь в воздухе все еще пахло его сигаретой. Хотя тут постоянно курят и давно заметил, что у потолка завис сизый туман, красиво светящийся от светомузыки.
Должно быть, тебе непонятно мое недоумение. На самом деле, в большей степени, мое мрачное состояние духа и нарушение клятвы, приведшее меня в этот бар, было вызвано совсем не похоронами Юры. Нет, конечно, я был опечален его смертью. Когда ушла из жизни моя жена Ольга, во мне больше не осталось душевных сил. И смерть даже близких друзей не заставило бы заказать себе горячительного.
Люди, собравшиеся проводить Юру в последний путь, стояли полукругом, от попа, отпевавшего усопшего. Потому собравшиеся с одного конца стояли прямо напротив к другим скорбящим с другого. Я стоял сзади и углубился в воспоминания последних встреч с Юрой. В толпе стоял приглушенный шепот. В основном женщины сетовали на печальную участь Юры. Мужчины пребывали в гордом молчании. Промозглое небо, казалось, повисло в нерешительности: выпасть дождем или нет. Сырой холод воздуха заставлял кутаться в пальто.
Мой рассеянный взгляд упал на людей напротив. Я перестал дышать. Но мое сердце трепетало, билось об грудную клетку, надеясь вывести меня из парализованного состояния и заставить сделать вдох.
На той стороне, под множеством черных зонтов, среди олицетворений печали и скорби, мне улыбалась она. Ольга. Ольгуша. Между нами я ее часто так называл. Моя безвременно и уже десять лет как ушедшая в мир иной жена.  Ольгуша была одета в мое любимое платье. Оно было летним, с черными и фиолетовыми бутонами цветов на белом фоне. Платье ей очень шло. Подчеркивало изгибы фигуры и освежало образ. Но тогда, мне было не до платья. Она смотрела прямо на меня. Ее зеленые глаза излучали спокойствие и непоколебимое добродушие. Будто я неразумный, годовалый ребенок, который сделал себе больно по своей же детской глупости.
«Ну что ты! Что ты! Все же в порядке! Давай успокойся мой мальчик», - говорила ее снисходительная улыбка. А ветерок бросал пряди черных волос на глаза. Поправляя волосы, она сделала жест рукой. Такой, который, обычно делают учителя по пению. Только сейчас осознаю, что она показывала: «Успокойся и сделай вдох. Вот так».
- С вами все в порядке? – тревожный голос неизвестного мне родственника Юры, вывел меня из транса, - Может вам присесть? А то белый, будто мраморный, да еще шатаетесь. Обопритесь на меня.
Когда едва отдышавшись, пытаясь сдержать головокружение, оперся на участливого родственника и посмотрел снова. Ольги там больше не было. Впечатление моего сумасшествия, ненадолго забытого, пока не попал в этот бар, после слов бармена удвоилось и с новой силой путало мне мысли.
Все чего я хотел - это быстрей вернуться домой, принять горячий душ и попытаться уйти в забытьи сновидений.
***
Вечер пятницы выдался долгий. Теплый салон тойоты затягивал в сонливость. Сегодня я определенно, утомился больше обычного. Пока пробирался, периодически увязая в пробках, к проспекту, вечер почти отдал бразды правления над нашим беспокойным миром, повелительнице снов, любви и темных дел, ночи. Вырвавшись, наконец, из бесконечных дорожных заторов, повел свою старенькую иномарку, по просторной дороге. Через минут пятнадцать припаркую седан под окнами квартиры. Хотя мыслями я уже сидел дома пил пиво, засматривая хоккейными сражениями по телевизору. О да, я заядлый болельщик. Сегодня мне не хотелось куда-то идти, или приглашать к себе, а хотелось отдохнуть. Начало сезона для наших бойцов выдался оптимистический – пока идут с победами. Это хорошо. Мое одиночество в последнее время стало меня пугать. Уж к пятому десятку иду, а все один. Вот состарюсь совсем, в одиночку и помру. На дочурку единственную – нет надежды. Укатила в Москву, со своим мужем инженером. Уж пять лет там, год как ее не видел. Вот я и подумал, станет наша команда чемпионами, тогда точно женюсь. Есть у меня на примете одна особа. Не, ну, а что? Моя Ольга, царство ей небесное, уже десять лет как меня покинула. Думаю, тризну достаточно долго справлял. К тому же она мне года два не снилась. Значит, старые раны затягиваются. Та особа конечно, моложе меня, но не на много. Лет на пять, если мне не изменяет память. Лена. На службе – Елена Николаевна, несомненно, была красавицей. «Для ее возрастной группы» - как она иногда скромничала. Судя по тому, как хорошо мы с ней ладим, она определенно мной все более заинтересовывалась. Мне это на руку. О любви я и не задумываюсь. Моя любовь растворилась  в кладбищенской земле десять лет назад. Какая тут любовь между двумя одинокими людьми за сорок? Дружба – это да. Хотя она наверное так не считает. И в правду, она еще хоть куда…
Что мне снилось не помню. В таких снах, вряд ли кто-то что-то помнит. Очнулся, когда от мощного удара уже соскользнул с руля на правый бок. Тем не менее, мгновенно вернулся на место. Машина завиляла. Я закрутил баранку как сумасшедший новичок, впервые севший за руль, но на педаль тормоза не нажимал. В памяти намертво отпечаталось, что в таких случаях это равносильно самоубийству. Машину с трудом, превозмогая волны адреналина, прокатывавшиеся с ног до головы, всё-таки выровнял. Но когда свет фар автомобилей, ударивших прямо в лицо, дал мне понять, что нахожусь посередине встречных полос, страх неизбежного столкновения, на мгновение утихшего, мгновенно перерос в ужас. Едва ли я мог рационально обдумать свои дальнейшие действия. Единственное, что успел сделать, вырулить влево, к обочине, так как ближе всего встречный автомобиль теперь был от меня справа. Мотор взвыл, шины завизжали, машина накренилась вправо. С ревом звуковых сигналов и срывающимся гудением множеств тяжелых шин, всю мою машину вдавил в салон бампер большегрузного самосвала. На пару мгновений я закрыл глаза. Все мое тело сдавила резкая боль, рвавшая на части приходящее в себя сознание. Я не мог шевелиться, изо рта, раскрытого в мучительной жажде сделать вдох, непрерывно капала, пропитавшаяся металлом, слюна. Когда понял, что это не слюна, а ниже сердца уже ничего не чувствую, со всей очевидностью осознал, что меня ждет смерть. Ужас заполнил мою голову, и не оставалось ничего другого, кроме как проснуться.
Пред глазами стояла багровая муть. Осознав, что задыхаюсь, с осиплым вдохом, будто скрученный корчей сел на кровать. Так и в самом деле помереть не долго. С тех пор как меня стал мучить этот кошмар, и думать забыл, чтобы сесть за руль. На работу добирался на маршрутках. В первый раз сев на такси смог проехать всего около квартала. Каждую ночь обновляемые впечатления от кошмара, холодным потом проступали сквозь побледневшую кожу. Воздуха не хватало и немели ноги. В маршрутке людно, часто не видно даже окон. Мне так легче. Староват я стал. А ведь по молодости лет попадал в аварии и хоть бы хны. Скажи мне тогда двадцатилетнему юнцу, что вот так бы трусил из-за какого-то сна, рассмеялся и не поверил.
Все еще дрожа от мощного заряда адреналина выделившегося в организм, судорожно протирая холодный пот с бледного лица, отправился в душ. В зеркало на меня возбужденно глядел мертвец. На осунувшемся лице проступили темные круги под большими воспаленными глазами. Слипшиеся короткие волосы, стекающий с всклокоченной бородки мутный пот, судорожно дергающиеся  синие тонкие губы. Мне подумалось, что именно так должен выглядеть человек, у которого высосали почти всю кровь до капли.  Сил принимать душ стоя у не хватило, около часа сидя приходил в себя и не мог подняться. С каждым днем приходить в себя все тяжелее. Все больше чашек кофе приходилось пить перед отъездом.
***
Как-то вечером возвращался домой, сидя на переднем кресле маршрутки. Вечер придавал и без того серому промозглому осеннему дню, гонящее любого натруженного за день в теплый домашний уголок, унылость. Убаюканный журчанием грязных луж о колеса, сопровождаемая приглушенной музыкой Ретро-фм, дремал, прикрыв глаза.
Какой-то холодок внутри заставил мои глаза вопреки нежеланию видеть происходящее в окне, открыться. Мы находились именно на том самом проспекте, которое изо дня в день приходило мне в ночных видениях. Там, на встречной полосе, под огромным синим тонаром марки «КамАЗ», была смятая, будто бумага в комок, машина. Я стал просить водителя остановиться. Бросив ему сотку,  бросился, шлепая по лужам, к месту происшествия. Дождь хлестал по лицу, машины забрызгали грязью мою одежду, раза два едва не был сбит машиной. На взрывы гнева и проклятий водителей не обращал внимания. Все равно прошёл к груде искореженного металла под  тонаром. Водителя самосвала не было. И никого не было. Признаться, я не сразу сообразил, почему нет ни одной остановившейся машины, из которой бы вышли люди помочь пострадавшим. Меня в этот момент, занимало другое. В смятом до неузнаваемости окне, увидел окровавленное тело. Голова, со слипшимися темными волосами, кое-где проступившей  сединой, медленно откинулась, открыв мне лицо несчастного. Оно было худое, изо рта прямо на коротенькую седую бородку стекал поток темной крови. Но не кровь вызвала шевеление на моей промокшей голове и толпы мурашек стоптавших мою озябшую спину, а его обезумевшее лицо. Оно было моим. Правда, лет на десять старше. Пострадавший невидяще, скорее механически водил глазами. Он определенно меня не видел. Через пару мгновений взгляд остановился и остекленел. Колени подкосились, и я стал медленно заваливаться на бок. Меня подхватили чьи-то теплые руки. Повернув голову, увидел, что это была Оля. Капли воды будто обходили ее. В отличие от меня она была абсолютно суха. Ее тонкие брови слегка собрались в тревоге, тонкие губы пришли в движение, все вокруг было заполнено звенящим шумом бьющегося об асфальт капель дождя.
- Успокойся, - сказала она улыбнувшись, - все будет хорошо…
Вдруг рев моторов несущихся по дороге автомобилей ворвался в мою голову. Меня удержал на ногах незнакомец, тревожно, что-то пытавшегося мне сказать.
- С вами все в порядке?! – наконец услышал сквозь шум, - Может вас подвезти в клинику?
Там где раньше лежали останки автомобиля, смятые тонаром, теперь была лишь темная, бурлящая от постоянных брызг из-под колес,  лужа. Мне подумалось, что у меня что-то со зрением, - я никак не мог разобрать его лица. В таком, почему-то по родному удобном мне салоне автомобиля, немного пришел в себя, но чувствовалась подступающая простуда.Следует заметить, что в последнее время, меня все чаще стало донимать ощущение deja vu. Знаешь, когда кажется, что вот ситуация в которой ты неожиданно оказался со всеми разговорами и обстановкой уже было в твоей жизни. И поначалу смутное, но теперь отчетливое ощущение беды стало неотступно преследовать меня в таких ситуациях. Я грешил на мои кошмары, но со временем связь с deja vu отчетливо выделилось в моем смущенном рассудке. Вот и сейчас салон автомобиля, со всеми царапинами, мусором и игрушками висевшими на зеркале заднего вида, казалось так будто часто сидел здесь. Все это пагубно действовало на мое здоровье. Теперь и при свете дня я выглядел живым мертвецом.
Я согласился, но потом все-таки уговорил его и вышел неподалеку от своего дома. Неделю пролежал дома, глотая таблетки и запивая их чаем с лимоном. О случившемся не хотелось думать, но мысли так и крутились вокруг тем про психиатрическую больницу.
Взяв отпуск на пару недель, отправился к психоаналитику. Мне показалось, что имя доктора где-то слышал, но значения этому не придал. Сам понимаешь, я был убежден в своей шизофрении. Офис располагался, в одной из частных клиник города. Клиника размещалась в первом этаже жилого многоквартирного дома. Он был буквально весь из тонированного стекла, так что казалось, облеплен зеркалами. Наверно чтобы всякий видел свое сумасшествие отражавшееся в зеркале.
Меня неожиданно вежливо и обходительно проводили в офис. Внутри было чисто и все такое новое, будто только что построили. Причем для меня и только меня здесь и ждали. Хотя я подумал, раз клиника частная денег наверно хватает. А что до обхождения: то, во-первых время встречи назначил доктор, во-вторых, это клиника. Здесь все клиенты не в себе. Хотя, других возможных клиентов не заметно.
Минут пять ждал в просторном офисе, выдержанном в минималистическом стиле. В центре глухой выбеленной стены стоял огромный стол, с роскошным офисным креслом. Стол, возможно, был из красного дерева. Признаться, я несколько позавидовал их обладателю. Весь угол слева от стола занимали всевозможные офисные шкафы, компьютеры и принтеры. Справа, все заставлено книжными шкафами. Я отправился туда. Первый меня не привлек – в нем содержались книги по психологии. А вот широкий шкаф с другой стены пестрил такими именами как Платон, Кьеркегор, Ницше, Макиавелли и многих, многих других. Последний был набит религиозной литературой, где на самой высокой полке красовались богатые и толстенные тома Библий, Торы, Корана, других он не успел рассмотреть, споткнувшись о кушетку из черной кожи.
- Впечатляет?
Я от неожиданности чуть не повалился на кушетку. У приоткрытой двери стоял он. Тот самый человек из бара.
- Да, - сказал я, едва справляясь с волнением девственника перед первой ночью с женщиной, охватившим меня, как только Григорий Сибирский застал врасплох, - Большая коллекция.
- Правда, не все еще прочитал, - сказал он с сожалением, - вот например, уперся в Гегеля.
- Такой сложный? – мне удалось ненадолго унять дрожь в голосе.
- Да как сказать, - он подумал глядя витрину шкафа, - тут пол книги надо в уме держать, чтобы отчетливо понять вторую половину. Ну, ничего, поймем, куда ж нам деваться.
Это «нам» мне не понравилось.
- Ну что ж присаживайтесь, - он указал тонкой рукой, неожиданно для меня, на кресло перед столом. Он был все в том же мятом пиджаке, только сейчас был небольшой горб в области лопаток, отчего казалось, что его голова росла прямо из плеч. Кресло было таким мягким, что тут же утоп в нем, немедленно расслабившись. Какое хорошее кресло, надо будет узнать марку.
- Неважно выглядите, - он снял очки, потирая мятым платком, подслеповато уставившись в меня, - и заметно похудели с нашей последней встречи.
- Да, - мне все хотелось узнать, откуда он знает об Ольгуше, но решил повременить с расспросами, - тут такое дело. В последнее время…
- Кошмары мучают, всякое видится на улицах… - опередив, сказал он серьезно,- Сейчас мы поговорим. Просто поговорим никого психоанализа. Вам так будет лучше.
Я облегченно кивнул. Мне хотелось немного прийти в себя. Григорий закинул до блеска начищенные черные туфли прямо на полировку стола и мечтательно глядя в потолок заговорил.
- В Вузе, когда мы были на втором курсе, нас заставили учить крылатые латинские изречения. И вот одно вспоминается в таких случаях как у вас: «Homines miseri essent, si dies mortis iis notus esset». – глянул на меня из под очков в роговой оправе, - Как вы считаете?
- Я не знаю латинского.
- «Люди были бы несчастны, если бы знали день своей смерти».
- Трудно не согласиться.
- Почему? – спросил он, внимательно смотря мутными глазами.
- Потому что жизнь стала бы еще более коротка.
- Вы абсолютно правы, – он энергично ткнул коротким пальцем в меня, - субъективно она стала бы короче, но объективно осталась такой же. Притом не стало бы главной интриги. Все было бы наверно поскучней, вы не находите?
- Определенно, – сказал я, окончательно придя в себя от волнения, - А причем тут моя проблема?
- Подождите. Так вот. Заметил бы человек своей смерти? Или нет. Может ли заметить свою смерть?
- Пожалуй, нет, - сказал я, - после смерти человека больше нет. Значит, момент смерти некому осознать.
- Ах да. Вы ж не верите в загробную жизнь, - махнул рукой доктор, - Хотя вы вообще не верите в сверхъестественное.
- Да.
- В этом ваша проблема. Все было бы проще, если допускать, возможно, статистически, на какую-то, пускай даже маленькую долю, что все таки что-то там есть. Тогда бы вам, вашему рассудку было гораздо проще понять, что происходит.
- А что происходит? - мне определенно не нравился разговор.
- Я скажу вам прямо: вы мертвы, – доктор гипнотически уставился на меня.
- Что? – мне подумалось, будто послышалось, - Что?
- Вы умерли и сейчас спите. Во сне вы переживаете свою жизнь заново.
Я рассмеялся.
- Что за глупости, - давясь от хохота говорил я, - умер. ахахахх. Умер.
- А что вы так нервничаете?
- Как что? – удивился я, вскипая, - я хотел получить помощь, а вы забиваете мне голову какой-то мурой!
Сибирский сидел в той же позе и непроницаемо улыбался мне. Это подкинуло еще топлива в мою печь гнева.
- Я пошел, -сказал я вставая, - Всего хорошего.
- А как же тот факт, что все, что происходит в вашей жизни кажется уже происходившим и до боли знакомым, а?
- Такое у многих бывает, -  сказал я, закидывая плащ на плечи.
- А многие видят свою смерть? – его голос стал торопливым и громким, - а?
Я молчал и продолжал запахивать плащ, который никак не хотел одеваться. Сибирский стоял, прижав очки к обвисшему животу.
- Многие могут разговаривать с мертвыми женами?
Я одевался все медленней. В его словах я находил резон. А когда он сказал о жене, у меня совсем не осталось сил, и вспомнил, что хотел о ней спросить.
- Как? – сказал я, бессильно рухнув в кресло, - Как вы все узнали? Я никому ведь ничего не говорил…
- Вы думаете, вы один такой? – поднял тонкую бровь, - В последние лет сто вас очень и очень много.
- Откуда вы знаете о моей жене?
- У меня работа знать все о пациентах, - сказал он серьезно, - в вашем случае все от нее же и узнал.
- Какая ложь! – я вознегодовал, такое не могло уложиться в моей голове, мой голос переходил на истерический крик - Какая ложь! Кто вы?! Почему вы так надо мной издеваетесь?
- Подумайте сами: почему вы не помните, что делали на работе, всю прошлую неделю? Как обычно бывает во снах, они обрывочны.
- Что? – вдруг я понял, что действительно не помнил, но помнил ведь как был на похоронах, в баре и помнил, как каждый раз возвращался домой и вставал по утрам, но - Я…
- Да вы помните, - вдруг перебил  он, - только самые важные для вашей жизни вещи и события, а самые ближайшие обычные будни – нет.
- Нет, это, это не так, - я углубился в память. Как бы я не копался в ней, помнил  только что-то важное, но чем занимался всю неделю на работе не мог вспомнить.
- Почему в последнее время с вами никто не разговаривает? – говорил он успокаивающе положив ладонь на мое плечо, - Почему к вам никто не приходит и не звонит?
А ведь действительно, почему? Никто не то, что не пришел смотреть со мной хоккейный матч, и не позаботился позвонить мне?
- Вы все еще не верите, - утверждал он, - вот последний и самый неопровержимый факт, – он указал на дверь выхода. Я послушно двинулся туда, надеясь сбежать. Но когда  мои ботинки ступили на сырую землю, а перед моими глазами открылось, усаженное разнообразными надгробиями и крестами, кладбище. О побеге уже не думал.
- Хороший день, однако, - я услышал голос Григория, стоявшего за спиной.
- Как мы сюда попали? – я не нашел никаких следов дверей, порталов.
- Мы с вами были здесь всегда, - сказал он, протирая очки любовался голубым небом вечера «Бабьего лета», - взгляните на могилу.
Там на мраморном надгробии красовалась хмурая фотография. Мое лицо было немного потрепано. Нет, не потрепано - старо, подумал я, лет на десять. Под фотографией обозначились моя фамилия, имя и год рождения и смерти.
- Подождите, - меня осенило, - а как же тот человек, которого я встретил на дороге, когда мне привиделась автокатастрофа?
- Вы думаете, - сказал он, ухмыляясь, - все эти рассказы о призраках, которые вы слышали при жизни, выдумка? Вы -  самый настоящий и притом самый обычный призрак. Только спите, вместо того, чтобы отправиться  туда куда надо.
- Нет, - сказал я уверенно, - сейчас посмотрим…
Есть только один способ понять, правда, это или нет. Я двинулся к двум пожилым женщинам, облаченным в черные платки. Они брели, неспешно переговариваясь, держа в руках с цветы в горшках.
- Здравствуйте, - сказал я приветливо улыбаясь, - не подскажете ли…
Я осекся, когда они, не обратив ровно никакого внимания, прошли сквозь меня, как прохладный ветерок сквозь раскрытое настежь окно. Потрогал себя, убедившись в своей материальности. Если это сон, думал я, то они должны были мне ответить. Но ведь они прошли мимо.
- Они прошли сквозь вас, - сказал мне Сибирский, - потому что они ваше воспоминание. А как факт памяти – они действуют по законам той реальности, где они имели место быть. То есть в тот день, по окончанию похорон вашей жены, они прошли мимо, а значит, и здесь они пройдут мимо.
- Но ведь тот человек, - спросил я, предвидя ответ, - ведь он не проехал мимо?
- Вы помните, как он выглядел, как вы ехали домой? – доктор медленно подходил ко мне, - И чего это он ни с того, ни с чего вас подвез? Почему вас, грязного и мокрого, да еще не в себе, посадил в такой же, как и ваш автомобиль и довез прямо до дома?
Недолго думая бросился прочь из кладбища к автостраде. Если я мертв, то чего ж мне бояться, подумал перед тем как броситься под несущийся опасно быстро и близко к обочине, седан. Ничего не произошло. Машина лишь вильнула в сторону, едва не задев нагло прущую желтую маршрутку.
- Теперь-то верите? - раздался голос доктора. Он стоял, положив руки в карманы.
- Верю, - сказал я и сел прямо на бордюр. Мои глаза прослезились, от облегчения и понимания. Вся моя болезненная бледность не могла встревожить или напугать прохожих, потому что никто ее не видел. И ездил не на своей машине, потому что ее развалины покоятся где-нибудь на автомобильном кладбище. Призраки не водят машин. Теперь понятно, почему мой кошмар был так реалистичен. Ведь он был реальностью, с которой мой рассудок не мог примириться. Доктор уселся рядом. Разглядывал несущиеся по дороге автомобили, и наконец, справившись с собой, я поднялся.
- Кто вы?
- Я тот кормчий, что переводит покойников через реку смерти, – сказал он печально.
- А почему Григорий Сибирский? – спросил я у него, - выглядите как-то невзрачно.
- На самом деле это зависит от вас, - сказал он, - где-то в подсознании, скорее всего, смерть для вас – это старый доктор, который ставит страшный диагноз. У всех по-разному. Есть даже шутка  такая, автора не помню: о том, что мухе смерть приходит в домашних тапочках и с мухобойкой.
- Что теперь? – сказал я обреченно, - в Ад?
- Шумно тут, - сказал Григорий, поднимаясь, - Давайте пройдем назад, где поспокойней.
- Почему же в Ад? – спросил он, улыбнувшись, - разве вы убийца миллионов?
- Но ведь я же неверующий, - я запнулся, - был неверующий…
- Рано, поздно поверили, - неважно, - говорил он спокойно, снова и снова протирая очки, - Смерть все ставит на свои места. Главное в том, насколько вы готовы измениться после смерти. С вами было проще. Вот, например, был один субъект, долго не мог поверить. Ему казалось, будто его нет. Так и страдал подвешенный в иллюзорном ничто. Он ведь всю жизнь верил, что «потом» ничто. Можно сказать, был в настоящем аду.  А еще был, например, монах. Он считал, что непременно должен попасть в ад. И знаете, очень красочно и драматично его себе представлял.  Так и страдал в вымышленном им же аду. Да, выглядело все как настоящее. Пришлось распускать крылья и принять вид молодого юноши, чтобы он послушал и наконец, все  понял. Один все думал, что…  Что же это я, вам пора просыпаться - к вам гости…
***
Это была ты - моя дочь. Ты  совсем взрослая стала. Когда в последний раз я тебя видел, ты была еще совсем юной. А теперь настоящая женщина. Совсем как мама.  Хорошо хоть глаза остались мои. Кстати твоя мама меня уже ждет. Передает тебе огромный привет. Вон они там,  с доктором у входа в тоннель. Мне кажется или и вправду виден свет в конце. Не знаю. Ну что ж посмотрим! А ты не серчай, что болтаю много. Говорят, чтобы лучше все понять, а в моем случае еще и принять, надо выговориться. Вот выговаривался и пускай, что ты ничего не слышала. Но будь уверена, все что ты мне сказала, слышал и спасибо за цветы. Я тебя обнимаю, а то уже торопят. Прощай. Надеюсь, мы еще не скоро свидимся. Это я как папа говорю, а так конечно буду скучать.