Она
Дверь избушки со скрипом отворилась. Она медленно, тяжело переваливаясь вышла во двор. Охнув, почти упала на скамеечку. Верный друг – Ворон, черный, конечно же, уселся рядышком, с укоризной поглядывая на нее. Из-за поворота, запыхавшись от быстрого бега, появился Он. Увидел Ее, и как будто споткнувшись, замер. Понял, что опоздал.
Ее глаза уже не такие зоркие – не увидела, почувствовала, ведь сердце по-прежнему любящее. Ощутила ненависть и презрение, сжалась, и слеза тихонечко побежала по сухой теперь щеке. Не поняла, что не для Нее та ненависть.
Он пристально разглядывал Ее, а вдруг ошибся и все же успел, но зоркое сердце не обманешь… ненависть и презрение медленно и тяжело заполнили его, рука выронила мешочек с золотом… и даже не взглянув в последний раз, побрел прочь – не поверила, не дождалась, все решила сама…
Он
Ворон догнал уже около колодца. Опустился на плечо и бросил к ногам два мешочка с золотом. С раздражением Он попытался отогнать Ворона. Тот еще сильнее впился когтями в плоть и проорал в самое ухо: «Дуррраки!». С упреком посмотрел на Него и, тяжело вздохнув, улетел.
Хотел выбросить золото в колодец. Уже замахнулся, и вдруг увидел – ленточка из ее косы и кусочек бересты. «Снизошла до объяснений?!», – удивился он. «Прости»,- прочитал… «И все?! Да, как же так?! Я же сказал, что смогу, что достану… я же… не поверила, не дождалась… всегда все сама!». Не простил, но деньги не выкинул. Не смог. Она отдала самое ценное – молодость, она нарушила Закон – ради него…принять помощь – все, что осталось. И тихо ненавидеть себя за нерасторопность.
Она
- Я не могла иначе. Он ведь такой скромный, такой беспомощный…
- Дурра, – с радостью подтвердил Ворон.
- Но я же для Него, все для Него… Мать, бабушка, и остальные жили одни, так хотелось любви, а он не испугался… и этот в балахоне как вовремя появился, попросил ведь самую малость – Радость. Знаю, знаю, что душу не раздают направо налево, и про Закон знаю… не смотри на меня так! Не видела другого выхода!
- Дурра! Не удосужилась глаза открррыть и вокруг посмотррреть! Его сгубила, себя сгубила, рррод под пррроклятье подвела! Не поверррила, не доверррилась, все сама!!! Дурра!!! – и нахохлившись, отвернулся.
Сжалась на миг, но резко выпрямилась, забыв, что тело уже не молодо, сверкнула глазами, и рухнула на скамью.
- Дурра! – проворчал Ворон и полетел за кружкой целебного настоя.
Он
Любовь и ненависть боролись в Его сердце. Уступая друг другу, но не желая уходить. «Почему не поверила, почему все всегда сама, но я же… вон и купец сказал, что еще приедет, и попросил побольше свистулек изготовить. «Твои свистульки, – сказал, – каждая на свой манер разговаривает, каждая со своим настроением. Шепот их или заливистый смех проникает в самую душу, и исцеляет. Твори еще, Мастер», – и даже поклонился. А Она… даже послушать не хотела… ведунья тоже мне!»
Она
- Ну скажи, миленький, ну не томи. Расскажи, где Он деньги взял. Как смог достать? Ну, Вороша, ну пожалуйста.
- Воррроша, миленький… Дурра! За свистульки – деньги выррручил, горрродской купец вдвое обещал в следующий рраз дать. Целительные свистульки, – ехидно посмотрел куда-то мимо нее.
- Дура, ну какая же, дура, – под одобрительное хмыканье Ворона. – Ведунья, тоже мне! Но мать всегда говорила, что у мужиков ни ума, ни фантазии, лишь одно на уме…
- Видать здорррово ей досталось, – многозначительно проворчал Вороша. – А свой ум на что, а посмотррреть на него, как ты умеешь, а серррдце свое послушать, Ведунья, – закрыл глаза Ворон и низко склонил голову, будто в поклоне.
- Прощения молить и учиться жить дальше в этом теле. Зато поумнела как! – задорно подмигнула Ворону, молодость-ветренность и в таком теле жить может.
Он
- Люблю, ведь, люблю. Даже такую люблю. Сам дурак, почему не рассказал про купца, почему не уговорил свистульки послушать, стесняяяяялся… – и уронив лавку на землю, припустил за околицу.
- Она же ради меня, Она же самое ценное отдала. А я…, – запыхавшись, выбежал на тропинку, ведущую к ее дому. И как будто споткнувшись, замер.
Он и Она
Тяжело опираясь на клюку, в черном платье и с вороном на плече, Она. Низко опустив голову, брела по тропинке. Сердце Его сжалось от боли. Хотел убежать, пока не заметила. «Люблю», – стучала кровь в голове. И больше не раздумывая, бросился к Ней, упал на колени, обнял:
- Прости, я знаю, ты это для меня. А я себя так ненавидел, что не успел, не рассказал, не остановил…
- Ненавидел себя?! Не меня?! Я думала, ты меня… потому что тело теперь старое… потому что тебя не послушалась…прости, – прошелестела-прошептала, силы уже на исходе. И рухнула на колени рядом с ним:
- Прости не разглядела, не захотела смотреть внутрь, испугалась. Прости сама все решить хотела, не доверила, не доверилась…
- Ты прости, что стеснялся, что не делился, что боялся… Хотел все сам решить, не рассказал, не доверился… спасибо тебе за помощь, она для меня бесценна! Люблю тебя всей душой, и такую тоже люблю…
Слезы застилали глаза, наполняли душу, очищая ее. Они плакали. Он о своей нерешительности и стеснительности, она о своей упрямости и нежелании использовать Дар.
Души плакали, очищаясь. Он нежно взял в руки ее сморщенное старушечье личико и целовал, снимая губами слезинки: «Никогда больше твои глаза не будут плакать, никогда больше сердце твое не будет сжиматься от боли, никогда больше не будешь одна. Люблю и сделаю все для счастья твоего». «Никогда больше не буду унижать тебя недоверием, никогда больше не буду игнорировать свое сердце, всегда буду поддерживать тебя. Люблю, и сделаю все для счастья твоего». Он посадил ее на колени и достал из кармана последнюю свистульку. И тихонечко заиграл.
«Дурраки», – с умилением проворчал Ворон, наблюдая как целительные звуки возрождают душу Ее, как от Его прикосновений разглаживаются морщинки, и тело Ее наполняется силой. Радовался, как расцветает Любовь, и как открываются сердца. А свистулька все пела и пела…