После трагической гибели отца Франциска моё здоровье ухудшилось. Я попал в клинику по психическим заболеваниям, расположенную на холме во всё том же Думайре. Там, среди вековых ливанских кедров и прохлады под их кронами я обрёл мало-мальски приличный вид. Но до выписки было ещё далеко.
В клинике я близко сошёлся с Магметом, которого всегда сопровождал конвой, ибо он был одним из бойцов Сопротивления, попавшим в плен. Араб по национальности, он говорил на 5 языках, и средние его года подсказывали, что он хорошо шевелит мозгами - и тому доказательство - он отлично играл в шахматы, выуживая из пол- момента сто процентную победу. Ещё он бесконечно долго и пространственно рассказывал о своём деде, совершившем аж семь походов в Мекку и Медину.
"Я очень тонко чувствую и до ныне духовную сущность своего праотца - говорил однажды за завтраком Магмет - Дед, его звали Магмедом как и меня, наизусть знал весь Коран и всегда боролся за справедливость.
То, что происходит сей час в Сирии, мой дед - как и я- принял бы к сердцу, ибо это боль всех мусульман. Сирийский президент, покарай его Всевышний Аллах, отверг народную волю, отдавшись целиком деньгам и власти,- безграничной, но жестокой."
Магмет помогал медсёстрам и обслуживающему персоналу, всегда пребывая в движении. Он плохо спал ночью, пребывая в некой двойственности сознания, и весь мир казался ему как-бы картиной с искажённой действительность. Часами он разговаривал с Кайпат, санитаркой с золотистыми волосами и ярким ртом, никогда не знавшем помады. Я записал их диалог, наполненный горести и тоски.
"Дорогая Кайпат, твоя Сирия, погрязшая в войне, не кажется ли тебе, уснувшей в летаргическом сне, как девушка, обречённая век ждать своего возлюбленного?"
"Да, ты прав. Президент боится возмездия и труслив как заяц. Аллах непременно покарает его, ибо видит любую несправедливость.
Мой брат ушёл в Сопротивление, когда ему исполнилось семнадцать. Он сказал, что не боится правительственных изуверов и будет бороться до конца. Ещё он говорил, что Запад непременно поможет Освободительной Армии, защищая измученное население."
"Да, Кайпат, я также как и твой брат страдаю за правое дело. Меня взяли в плен под Эль-Хаджаном и хотели убить, но один из командиров заступился за меня, так как знал мою мать. Но он отсёк мне три пальца - вот эти- и засунул мне их в рот, крича, чтобы я их проглотил. Вот настоящее лицо Башара Асада, вашего президента. Об этом должны знать все..."
Диалог между ними ещё долго вёлся под непомерное лаяние собак, мечущихся в вольерах на окраине клиники. Кайпат была бледна и всё время бросала робкий взгляд на правую руку Магмета, на ладони которой отсутствовали пальцы. Конвой, играя в нарды, иногда поглядывал на сирийку и араба.
Под вечер мы с Магметом гуляли по коридору клиники, обставленному цветущими гортензиями. Араб по секрету сказал, что у него есть план как сбежать из-под конвоя. Я тогда только рассмеялся, нервно оглядываясь на двух верзил, неспешно шагавших сзади.
Но наутро я узнал, что ловкий араб действительно сбежал, усыпил нерасторопный конвой. Как была довольна Кайпат, вы себе не представляете: её лицо было ликом богини, покаравшей преступление.
В лице Магмета передо мной предстала вся ощетинившаяся оппозиция президента Сирии, кровь из носу желавшая власти и денег. И в России было всегда много сил, сеявших пламя на конституционной основе, видящие в разрухе догмат счастья. При Б.Ельцине в той же Чечне произошли тектонические разломы народа этой горной республике, которые подорвали веру в Российскую Федерации как крепкую державу. Только чудом эта держава не рухнула, не подгребла под собой весь русский народ. А в Сирии, некогда спокойной, было ещё более серьёзно: на лицо была гражданская война, опалившая собой лицо простого сирийца.