Зависть – чувство не очень хорошее и большинство профессионалов смотрят на дилетантов свысока, до зависти у них редко доходит дело. Для настоящего профессионала это как-то неприлично и даже унизительно.
Но это только до тех пор, пока дилетант не начинает играть существенную роль на их поле. Тогда зависть становится постоянным их спутником.
Жили-были два студента. Один – художник, только что с блеском окончивший Академию художеств и получивший направление на шестилетнюю стажировку за границу. Другой – скульптур, происходивший из древнего дворянского рода города Кёнигсберг, сын рязанского губернатора.
К двадцати трем годам он уже был офицером в отставке с истинно немецкой выправкой и строгой дисциплиной, участвовал в Крымской компании и Севастопольской обороне. Внешность богатого аристократа-арийца не вязалась с внешностью его незнатного визави, постоянно нуждающегося в деньгах.
Он постоянно голодал и искал заработка, рисуя какие-то этикетки для базарных торговцев. Но за них хорошо платили: по рублю за штуку, а этого хватало на неделю из расчета по 15 копеек на день. Бедного художника это не смущало.
Он был насмешником, весельчаком, любил розыгрыши, компании, хорошо музицировал и танцевал, был романтиком, любил играть в карты, умел рассказывать байки и анекдоты. Одним словом, широкая и щедрая русская душа, душа нараспашку.
В дружбе был искренен и легок. Как-то в юности, еще учась в смоленской гимназии и разочаровавшись на тот момент в женщинах из-за несчастной любви, решил создать из своих друзей тайное общество - «Орден женоненавистников».
Собрания проходили тайно. Для ордена он разработал особый ритуал - начинали и заканчивали заседание тем, что выпивали по стакану воды и закусывали черным хлебом, посыпанным солью. Один из членов оказался еще большим «насмешником» (если не назвать предателем): подлил в стаканы водку.
Понятно, что с ним сделали члены ордена, когда все раскрылось. Но на беду тот был родственником губернатора. Разразился скандал, начальник гимназии вызвал отца и предложил выбор: либо сын будет публично высечен розгами, либо его исключают. Отец позору предпочел исключение. Шутка оказалась неудачной.
В этот раз тоже все началось с шутки. Художник и скульптор встретились случайно, решили зайти в ресторан на Васильевском острове, сели за один столик. Вкусно пообедав, художник развернул газету и прочитал: «Объявляется конкурс проектов памятника «Тысячелетию государства Российского» (далее следовало его описание). Но была и приписка:
«Впрочем, составители проекта могут не стесняться сим указанием, лишь бы памятник выражал главную мысль сооружения: ознаменование постепенного в течение тысячи лет развития государства Российского».
«А почему бы не попробовать», - снова, шутя, предложил художник. Договорились: каждый делает свой вариант, потом выбирают лучший и представляют его на конкурс. И хотя художник в скульптуре был абсолютным дилетантом, но незашоренность академизмом, раскрепощенность, свобода, фантазия и смелость при несомненном таланте художника видеть целостность и ухватить смысловую идею, принесли успех именно его проекту.
И найденная раз идея потом повторялась им почти всегда: главный герой - опирается на многофигурное основание, в котором представлены основные его соратники. И все его скульптуры напоминают треугольник или колокол с четко обозначенной вершиной. Как художнику, ему удавались композиции и содержательное наполнение вспомогательных фигур: их позы, лица, выразительность.
Поэтому шутка обернулась славой, нешуточными деньгами, покровительством царской семьи и огромным количеством заказов. К сожалению, художник-профессионал в этот момент умер, став скульптором-дилетантом. Дилетантизм пожизненно тянулся за ним шлейфом:
профессионалы его не любили, потом завидовали, часто не допускали до конкурсов, и сам он мог только предлагать проекты, не в состоянии их изготовить.
Художник вынужден был брать уроки у своего друга скульптора, потому что ничего в этом не понимал. Его руки немели от бесконечного размягчения гипса и воска, все что он мог – изготавливать какие-то мелкие детали.
В последние два дня друзья работали без сна и отдыха, спасаясь кофе и крепким чаем, засыпая на ходу и еле открывая глаза.
Художник уже ненавидел и этот проект, и эту затею, и свою шутку. Когда макет был закончен, выяснилось, что он не входит в дверь, ее срочно пришлось расширять, но предварительно нужно было получить согласие полицмейстера. И все это на последнем пределе сил и нервов. Наконец, макет вытащили, и он на сутки отключился.
Чем дело кончилось, бедный художник узнал только на следующий день. Проснувшись, он увидел мольберт с одним словом «Поздравляем!» Его соавтор влетел в комнату со словом «Победа!», тормоша его, не верившего, что все кончилось. Их проект победил почти шестьдесят других, представленных на суд жюри. Причем их авторами были не самые последние скульпторы.
Художника звали Михаил Осипович Микешин, его друга-скульптора - Иван Николаевич Шрёдер. Обоим было всего по двадцать три, оба – неизвестные и молодые, бывшие студенты, у которых все было впереди.
На Микешина сразу свалился огромный груз ответственности и непростая миссия - руководить своими бывшими профессорами Академии, воспринимавшими это как оскорбление и не желавшими с ним советоваться и консультироваться.
Памятник требовал неимоверных усилий и организаторских способностей. Смог бы интеллигент Шрёдер это выдержать? Большой вопрос. А Микешин, имевший крестьянскую закалку и опыт выживания, сумел.
Оба получили за памятник пожизненную пенсию, были награждены орденом св. Владимира и через десять лет стали академиками, но вся слава все-таки досталась Микешину, как и вся критика памятника.
И хотя сегодня на табличке у памятника стоит имя Шрёдера как соавтора, он остался в тени автора идеи. Идея победила исполнительское мастерство, и в дальнейшем идея для Микешина всегда была главной и определяющей. Его не любили скульпторы-профессионалы, иногда справедливо критикуя и относясь к нему свысока.
Дальнейшая жизнь двух друзей сложилась по-разному. Микешин стал похож на русского помещика, щедрого на долги и роскошь. В облике Микешина все больше становилось барского и надменного. Он брался за многое и почти всегда в качестве дилетанта: писал мемуары, был редактором сатирического журнала, рисовал карикатуры, иллюстрировал книги.
В конце жизни много потрудился на ниве распространения в России эсперанто, продолжал не безуспешно участвовать в конкурсах проектов скульптур. За разносторонность Микешина называли русским Леонардо, который тоже ни в чем не был профессионалом.
Сегодня сохранилось четыре известных памятника Микешина: Тысячелетию России, Екатерине Второй в Санкт-Петербурге, ей же в Краснодаре и памятник Богдану Хмельницкому .
Шредер стал настоящим скульптором-профессионалом, создал много памятников и скульптурных бюстов, многие из которых не дошли до нашего времени. Они очень лаконичны, точны, даже скупы, без тех прикрас, которые были характерны для скульптур романтичного Микешина.
Нейтральный исторический стиль, очень сдержанный и так не похожий на стиль его бывшего друга и мне очень импонирует. Но его известность пропадает в тени Микешина-дилетанта
Скульптор уезжал учиться за границу, четыре года жил и работал в Южной Америке. С годами его облик становился более строгим и утонченным, в нем все больше проступала аристократическое благородство и сдержанность. Его скульптуры становились все больше похожи на него, так же, как скульптуры Микешина похожи на своего создателя. К сожалению фотографий Ивана Николаевича не осталось.
И теперь, глядя на их портреты в старости, не поверишь, что именно они, этих два совершенно разных человека когда-то сотворили чудо: памятник «Тысячелетия России».
Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/zavist-professionalov/