Анатолий Иванович подбросил в печурку ещё несколько поленьев. Он вытянулся в старом кресле, жмурясь на весело трещащий за вьюшкой огонь. За окном была уже глухая ночь, но никак не спалось, сон в последнее время начал бежать от него. Хозяйский взгляд время от времени окидывающий помещение всё ещё по привычке цеплялся за то, к чему необходимо был приложить руки, и в голове помимо воли мелькала мысль: «То и то требует того- то и этого, а там уже давно пора сделать то, что давно уже планировал…». Правда изредка мелькала мысль о бесполезности этих трудов, дабы простоит на его век дом и без всякого ухода, но он не мог просто сидеть, ожидая своего часа- вся его натура требовала хоть какого то дела. Пусть даже плодам его трудов и суждено было после него кануть в небытие, так как не было того, кому потом пригодились бы они. Сильный дождь лил как сумасшедший, барабаня в окно и по крыше деревянного двухкомнатного домика, стоящего в середине небольшой, давно покинутой людьми деревни, затерянной среди лесов Новгородской области. Уже десять лет тут никто не жил- вдоль разбитой и местами проросшей грунтовой дороги стояли ряды бревенчатых срубов. Одни из них всё ещё выглядели добротно: покрытые дранкой, всё ещё обнесённые заборами, со стёклами в окнах- впечатление что хозяева оставили их совсем недавно. Другие стояли покосившись, с зияющими окнами, вросшими казалось в землю. Третьи с провалившимися крышами, заросшие по самые верхушки коньков. Сюда никто практически не наведывался- редкая машина случайно заезжала в это богом забытое место по ухабистой асфальтовой дороге, сплошь покрытой ямами и колдобинами, несколько километров петляющей по лесу. Здесь не было ни водопровода, ни газа, ни даже электричества- единственным источником света служила газовая лампа, а тепло во всём доме поддерживалось старой, ещё видевшей войну буржуйкой. Здесь же был колодец с чистой водой, а буквально в километре протекала небольшая речушка, вдоволь изобиловавшая рыбой. Анатолий Иванович теперь был единственный обитатель деревни и остался единственный кто помнил её много лет назад, когда её только отстроили после того как сжегшие её фашистские оккупанты были выгнаны из земли русской. Потом уже, спустя много лет после гибели Советского Союза, умерла эта деревня, как умерли много других похожих на неё деревень в разных областях. Впрочем история самого Анатолия Ивановича тоже была чем то похожей на историю той деревни, где он теперь жил. Она не была особенной, скорее даже обыденной- историей десятков сотен, а может даже и тысяч людей не имевших или потерявших своё место в обществе. Кто-то ушёл в вечные странники, а кто-то вернулся обратно в некогда покинутые в поисках счастья родные места. Город Анатолий Иванович покинул можно сказать что и по своей воле, а и никто не заметил этого, приехав обратно в ту деревню, где родился чуть меньше семидесяти лет назад. Вернулся к истоками нашёл их заброшенными и покинутыми, но там и остался- некуда больше идти ему было, только там теперь осталось место его. Однако он не боялся оставаться один в этой глухомани и не испытывал страха перед различными незваными гостями. Лихих людей вряд ли бы сюда занесла нелёгкая, случалось, правда, забредали и кабаны и лоси, но в основном никаких эксцессов не было. К тому же возле дома ошивалась целая стая одичавших собак, постоянных обитателей деревни, которых Анатолий Иванович прикармливал, и которые знали его как хозяина. Старый велосипед на лето, на котором он ездил за семь километров на ближайшую железнодорожную станцию за продуктами, финские сани на зиму, огород и пенсия- вот и всё что теперь осталось у него. Но Анатолий Иванович быстро привык к своему отшельничеству- благо общительным человеком он по природе не был и уже сознательно стал сторонится человеческого общества. Единственно с кем он общался была продавщица небольшого магазина в посёлке у станции, да несколько человек в сбербанке, где получал пенсию. Там его давно знали, с усмешкой считая чокнутым стариканом, робинзонствующим в заброшенной деревне, но он не обижался на них и, случалось, брал даже в долг, который всегда возвращал в срок.
И при всех невзгодах здесь были и свои плюсы: как приятно сидеть у пылающего огня, слушать стук дождя по крыше и завывание ветра снаружи, попивая из кружки чай, поглощая свой скромный ужин при мутноватом свете газовой лампы. Думать о том, как неуютно сейчас за стенами домика, вдыхать запах дров, травы, сухих грибов, как тишина и уютный беспорядок старых всевозможных вещей создаёт покой и душевное равновесие. А зимой, выходя ночью на морозный воздух, смотреть на причудливо искрящиеся в темноте, покрытые снегом деревья. Когда пар идёт изо рта в холодный воздух, снег скрипит под ногами и снежинки словно мухи летят на свет лампы карманного фонаря из мрака ночи над головой. Только здесь, далеко за городом, вдохнув морозного воздуха со сладковатым дымом сгоревшего угля из печной трубы, чувствуешь, что всё таки живёшь, даже если еле сводишь концы с концами. К тому же он играл сам с собой в странную игру- подобно Дон-Кихоту вообразил себя барином, хозяином этой деревни, где жил и частенько делал обходы своей собственности, сопровождаемый неразлучно следовавшей за ним хвостатой кавалькадой.
Одно лишь время от времени тревожило его- как там сейчас они, те от кого сбежал он сюда, но и это чувство постепенно посещало его всё реже и реже, и вот уже прошло почти полгода с момента последнего звонка туда. Он совершенно не нужен был им со своими проблемами и, чувствуя, что ему уже осталось недолго, уже и сам не хотел навязываться к ним. Рады были они его уходу или нет, он не знал, но предполагал что и им скорее всего было всё равно.
Не обременённый практически никакими проблемами или мыслями, он в принципе спал неплохо- болезнь, верно делавшая своё дело изнутри здесь не давала о себе знать внешне. Но сегодня, именно в эту ночь ему не спалось. Не боль и даже не просто бессонница не давала ему сомкнуть глаз, просто нечто необъяснимое тревожило его изнутри. Странно это всё было- за весь день с ним не произошло ничего неординарного и непонятно даже с чего вдруг взялось это чувство, которое звало его прочь из дома в ненастную ночь.
«Что такое- с досадой подумал он: Эх, старость не радость. Видно конец близок. Да, ну что же, видимо пора уже. Ну, ладно пойду, что ли прогуляюсь. Духота, видать проклятая голову закрутила. Пойду, проветрюсь что-ли. Прогуляюсь по деревне взад и вперёд- всяко лучше будет!»
Анатолий Иванович вышел на улицу. Ни одного огонька не было видно вокруг, дождь лил как из ведра и он зашагал во мрак ночи по дорожке. Ветер донёс до него вой собак с другого конца посёлка- они как будто бы почуяли что-то недоброе. Быстро прошёл по лужам мимо поблёскивающих в свете изредка показывавшейся в прогалках туч луны мокрыми крышами времянок и хибарок соседних участков, и поспешил через напрямик поле к грунтовой дороге. Ноги его скользили по грязи и утопали в лужах, дождь хлестал по лицу, ветер трепал полы плаща. Собаки, проводившие его до конца деревни, смотрели ему в след, грудясь посреди дороги.
Куда же это я иду?- мелькнула у него быстрая мысль: Уже за околицу вышел. И собаки чего-то остались. Не хотят идти. Не к добру это!
Но что-то словно звало его в ночную тьму и он, повинуясь этому неясному позыву, беспрекословно следовал за ним. Внезапно ему вспомнилась бодрая девушка в спортивном костюме из кинофильма, спрашивающая двух несчастных, обездоленных стариков, словно маленьких, нашкодивших детишек: «Вы чьё, старичьё?». И старички не обиделись и со вздохом ответили: «Ничьё мы старичьё!». Вот и он был чем то похож на них, чего ему было тогда бояться? И он, оглянувшись назад, словно в последний раз, двинулся напролом через мокрые кусты, окаймляющие насыпь грунтовки. С трудом, скользя по мокрому грунту, вскарабкался наверх. И только успел выпрямиться, как услышал натужный рёв двигателя- справа к нему, подпрыгивая на ухабах, стремительно летели белые Жигули, с совершенно неуместной на такой скорости дороге. Видимо кто-то из деревенских балбесов гонял по полям, даже не заботясь о собственной безопасности. Анатолий Иванович только и успел, выставив руки, шарахнуться в сторону, как машина налетела на него. По счастью водитель в последнюю секунду вероятно заметил внезапно появившуюся из темноты фигуру, так как резко надавил на тормоза. Жигули понесло юзом и они сильно толкнули Анатолия Ивановича крылом, с сильным шлепком отшвырнув спиной в грязь, тоже существенно смягчившую падение. Тот почувствовал только сильный удар по затылку, от которого помутилось всё в голове и полыхнуло вмиг тысячами белых искр.
Взревел мотор, набирая обороты, шикнули покрышки и автомобиль стремительно рванул прочь. Неизвестный водитель не только не попытался оказать помощи пострадавшему, но и вообще не поинтересовался им, поспешив скрыться с места происшествия. Свидетелей этому всё равно не было, место было глухое, к тому же дождь быстро уничтожит все следы и само собой, что владелец авто даже не подумает позвонить в Скорую Помощь. Анатолий Иванович повернул голову вправо и несколько минут лежал неподвижно, смотря как удаляются в темноту красные огни габаритов машины. Стрелы дождя летели с бездонного, чёрного неба ему прямо в лицо, ледяная вода и грязь проникала под одежду, обжигая как огонь. Впрочем упал он ещё счастливо- он не чувствовал только правой ноги ниже колена, всё остальное довольно сносно подчинялось ему. Даже очки, лежавшие в грязи, возле его головы были целы и даже не поцарапались. Ну хорошо, что не сильно покалечило, хотя лучше бы сразу на смерть сбил- хоть конец бы этой бессмыслице настал. Суицид Анатолий Иванович презирал всей душой, поэтому он даже испытал некоторую досаду по этому поводу. Мокрый, с ног до головы покрытый грязью, с трудом приподнялся он на ноги и, охнув от боли, едва не упал в лужу опять. Правая ступня его выстрелила острой сухой болью, пронизавшей его насквозь. Он не то, что не мог идти, не мог даже стоять на ногах, поэтому снова сел на дорогу. Засунув руку в карман, он вытащил несколько мокрых клочков бумаги и раздавленный от удара корпус телефона с разбитым дисплеем. Аппарат не работал, боль в ноге не только не проходила, а наоборот с каждой секундой всё усиливалась и он начал чувствовать как на ней немеют пальцы. Сидя посреди дороги, в грязи, под проливным дождём, Анатолий Иванович осматривался вокруг, пытаясь со ориентироваться на местности и не смотря на кромешную темень, все же узнал где находится. Метров через сто отсюда должен недалеко от дороги должен стоять заброшенный дом, который несмотря на местами провалившуюся крышу мог служить неким убежищем, где можно было хоть как-то осмотреть себя, так как дожидаться под ледяным дождём чудесного появления ещё одной машины было бы просто нереальным делом. Стискивая зубы от боли, и опираясь на подобранную палку, он с трудом похромал к темневшему невдалеке строению и, подойдя ближе с каким то удивлением увидел в оконном проёме колеблющийся отсвет пламени. Внутри кто-то находился, по всей вероятности сидевший возле костра. Анатолий Иванович стиснул зубы и решительно двинулся к черневшему впереди дверному проёму. Что за компания сидела внутри, ему было неизвестно, однако это всяко было бы лучше, чем найти свой конец посреди грязной дороги под холодным дождём. Доковыляв кое как до порога, он, спотыкаясь, зашел в тёмный коридор, сплошь заваленный каким-то отвратительным, мокрым хламом и двинулся к центральной комнате, откуда доносилось потрескивание огня и смутные отзвуки нескольких голосов. Там собралась большая компания судя по всему лиц без определённого места жительства- сидя у полуночного костра они скорее всего ужинали чем бог послал и распивали спиртное. Анатолий Иванович тихонько откашлялся и, убедившись, что привлёк внимание собравшихся, зашел вовнутрь комнаты, сразу попав на свет. Там было гораздо теплее, даже можно сказать жарко после ледяного дождя снаружи, а вкруг большого костра, озарённая багровыми отблесками пламени, сидела довольно странная компания. Среди них особенно выделялся один-глубокий уже старик, сидевший на березовом чурбане во главе собрания- похоже что он и был тут старшим. Длинная, ухоженная борода, аккуратно зачёсанные назад седые волосы, массивный крест на шее делали его похожим на попа из деревенской церкви, а светлое, морщинистое лицо с большими задумчивыми глазами словно сошло с какой-то иконы. Но долгополая одежда хоть и была чистая, но настолько ветхая и рваная, что подходила больше юродивому. Рядом со стариком стояла суковатая, заскорузлая палка несомненно являющаяся посохом странника и рядом с ней лежал его мешок. Вид этого человека был странным настолько, что Анатолий Иванович так и не смог понять кем являлся этот старик и только увидев его грязные, босые ноги, решил что перед ним кающийся грешник. Кроме него в комнате сидело ещё десять человек и только четверо из них были лицами бомж неопределённого возраста, с заросшими лицами, в бесформенных лохмотьях, с почерневшими от грязи лицами и руками. Пятым был одноногий бородатый, сидевший возле сложенных костылей, и куривший мятую папиросу. Остальные присутствующие, среди которых был и совсем молодой парень, явно принадлежали к касте беспросветных алкоголиков, которые вполне возможно имели и дом и прописку, но окончательно потеряли самих себя. Исключение составлял скрюченный горбун с бельмом на глазу и сидевшая в самом углу престарелая полная женщина с одутловатым, табачного цвета лицом. Они по всей вероятности принадлежали к попрошайкам, просящим милостыню, неизвестно каким путём попавшие в этот глухой район. Перед ними на досках, заменявших им стол лежали не отбросы, выкопанные с помойки, но весьма неприглядного вида пища. Там же стояла початая бутылка «Кедровки», ещё одна, пустая, валялась возле импровизированного стола. Всё ночное собрание разом уставилось на вошедшего но без всяких эмоций. Только старик, которого Анатолий Иванович уже окрестил про себя странником, с едва заметной улыбкой посмотрел на него, да один из молодых, явно страдающий синдромом Дауна произнёс какой-то звук, отдалённо напоминавший смех.
Здравствуйте, люди добрые!- сказал Анатолий Иванович, приклонив голову: Разрешите присесть к вашей честной компании?
Проходи никому, даже самому себе уже не нужный человек. - сказал ему странник: Садись с нами. Этот костёр так же твой как и наш, ибо ты здесь имеешь равные с нами права. Если ты голоден, то раздели нашу трапезу с нами, так как ты имеешь на неё такие же права, как и мы все.
Спасибо- сказал Анатолий Иванович, ни сколько не удивлённый таким странным приветствием, и со стоном присел на валявшийся под ногами обломок ствола дерева.
У тебя повреждена нога?- спросил сидящий рядом с ним одноногий.
Да, вот потащился я, старый шут за каким то чёртом в ночь- стараясь придать своему голосу веселья сказал Анатолий Иванович, снимая сапог с повреждённой ноги и морщась от боли: И какой-то придурок на жигулях сбил. Прямо в лужу и таков был. Не остановился даже…
Все мы здесь, незнакомы раньше, этой ночью вокруг костра собрались. Не случайно и ты сюда попал, так как ты один из нас. – произнёс странник.
Один из вас?- растерялся Анатолий Иванович и от неожиданности выпустил из рук голенище сапога.
- Да. Ты один из нас. Мы здесь все собрались без вины виноватые, судьбой злой обделённые, несправедливостью чёрной опалённые. И ты тоже человек белым светом обиженный: не нужна тебе больше жизнь, так же как и нам всем; нет у тебя сил продолжать муку эту; нет у тебя смелости оборвать её, так как только вера в самое страшное у тебя и осталась, как и у нас всех. Вот почему ты пришёл этой ночью сюда, и не случайное твоё появление здесь. Сразу поняли мы как увидели тебя, кто ты. Ты двенадцатый.
Одноногий бородач резким движением стянул сапог с повреждённой ноги, Анатолий Иванович сдавленно застонал.
Вывихнул- сказал бородач: Терпи!
И молниеносно повернул его ступню. Сухой резкий крик разорвал тишину, в глазах у Анатолия Ивановича брызнули зелёные молнии боли и он бы потерял сознание, но чья-то рука поднесла к его носу стакан с какой-то едкой гадостью, скорее всего спиртом, и вдохнув, он более или менее пришёл в себя. Через несколько секунд туман, вставший в его голове понемногу развеялся и он замотал головой, с радостью чувствуя что вновь нога подчиняется ему и потихоньку уходит боль. Правда сильно ныл ещё помятый бок- вероятно там был огромный синяк, но это уже было пустяками по сравнению с вправленным вывихом. Анатолий Иванович обвёл взглядом всех вокруг- сидящие по прежнему хранили молчание и даже не смотрели не него, видимо блуждая в собственных тяжких мыслях.
Прямо тайное вече какое-то- сказал он, немного погодя: Как здорово что здесь сегодня все мы собрались. Но позвольте всё же спросить, какова всё же причина этого события?
Имя моё Серафим- сказал странник: В давнее время обвинён был умышленно ложно и в тюрьме отсидел двадцать пять лет не за свой грех. Десять лет назад вышел я на свободу в никуда. С тех пор странствую я по миру, дабы нет больше у меня ни дома, ни родных и славу Господню пою, грехи былые замаливая. Нет больше у меня иной судьбы. А сегодня сидят со мной товарищи твои по несчастью, обездоленные и на справедливости уповаем.
Серафим кивнул на сидящего в углу тощего, скрюченного парня с широким, застывшим в вечном недоумении лицом.
Григорий. Сирота с детства. Получил от детдома квартиру, да не удержал в девяностые, вот и выкинули его люди подлые одного в эту глухомань. Теперь и осталось ему что пить, да меж дворов болтаться, дурью всякой балуясь. Нет судьбы другой у него.
Игорь- Серафим кивнул на бородача: Инвалид второй группы. Выгнали родственники, болезнью его воспользовавшись из квартиры. Теперь и остаётся ему неприкаянному по свету белому без кола и двора мотаться.
Марфа. В секту попала под влияние дурное, всё отняли от неё, вот только вера и осталась.
Максим- Серафим кивнул на низкорослого исхудавшего человечка, сидевшего на огромном пакете: Дом сгорел, без всего остался. Теперь только в горькой утешение своё имеет.
Иван- Серафим показал на даунатика: Блаженный. Убогий.
Одного за другим Серафим представил всех присутствующих – горьких пьяниц, ненормальных, опустившихся- людей волей случая оказавшихся выброшенными за порог жизни. Кому из них люди злые здоровье и жизнь искалечили, кому обстоятельства роковые судьбу и душу исковеркали, а кто при рождении только приговор свой получил да дорогу в один конец.
И твоя судьба была зла к тебе, вот почему сегодня ты пришёл к нам.- завершил он свой рассказ: Поведай же и нам, что приключилось с тобой в этой жизни и почему ты здесь. Ибо не должно быть тайн сегодня про меж нас.
Нет у меня никакой тайны- ответил Анатолий Иванович: Лейкемию у меня нашли. Жить всё равно не долго осталось. Как узнал приговор свой, так и уехал с города от дочери своей непутёвой в деревню глухую. Вот уже пять лет как вдовец я, не могу больше маяться, да терпеть её пьянство. И чёрт бы с ней, дурой безмозглой- внучку жалко. Да что я сделать то могу да со здоровьем то своим ещё? Поэтому сам и уехал, дабы не маячить там. Вот и живу теперь тут на отшибе- дни свои доживаю словно отшельник или зверь дикий, что мне ещё осталось?! Ни денег у меня, ни угла своего- только времянка покосившаяся. Так что правильно вы сказали люди добрые, из вашего я числа, с вами я этот костёр сегодня разделю. Нет у меня судьбы иной, с вами я сегодня сидеть должен.
Горбун протянул ему пластиковую бутылочку с водкой и Анатолий Иванович, которого, несмотря на жар от костра продолжало трясти от холода изнутри, принял её. Теперь он был даже рад что сидел в такой компании, от которой недавно отшатнулся бы как от прокажённых, но не только потому что здесь нашлись те, кто не был безучастен к его существованию. Этой ночью должно произойти нечто важное для них всех, то ради чего они все попали сюда кто по своей, а кто и против своей воли. Чего именно по видимому никто не знал, даже негласный председатель этого собрания Серафим, однако ощущение некого грядущего не только не покидало каждого из них ни на миг, но и наоборот усиливалось с каждой минутой. Все молча ждали чего-то
Ну, будем здравы- сказал Серафим, поднимая стакан. Ночь шла за стенами дома, шел дождь, стуча по крыше, потрескивал костёр.
Здравы будем- отозвался горбун и все вокруг подняли кто стакан, кто кружку, кто что.
Доброй вам ночи, люди добрые! Раздался вдруг чей-то незнакомый голос. Сидящие у костра разом подняли головы и увидели стоящий в дверном проёме силуэт худощавой фигуры, черты лица которого скрывал ночной мрак.
Разрешите человеку усталому присесть погреется у огонька вашего с дороги дальней- попросил новый гость.
Проходи, садись- сказал Серафим: Коли бог собрал сегодня здесь нас всех, значит и для тебя место найдётся.
Своя дорога у каждого из нас- сказал горбатый: А у тебя своя. Все мы завтра пойдём своими путями- кресты свои нести на свою Голгофу. Проходи добрый человек, откушай с нами, чего бог послал нам грешным.
Спасибо на слове добром- сказал пришедший и вступил в полосу света от костра. Это был молодой человек лет двадцати с лишним, с бледным как мрамор лицом обрамлённым чёрными, вьющимися волосами, курчавой бородкой, густыми бровями и горбатым носом. Облачён он был в жалкое рубище, потемневшее и настолько потерявшее форму, что невозможно даже было определить, какой одеждой она раньше была. В прорехах, сплошь покрывавших это жалкое одеяние, виднелось голое, но удивительно белоснежное тело. Белые и чистые были ноги его, чисты были и волосы, словно только что одел он свои насквозь мокрые и грязные лохмотья.
«Юродивый ещё один что-ли?- удивлённо подумал про себя Анатолий Иванович: Потому и не мёрзнет. Говорят, и в сорокаградусный мороз с ветром ледяным голыми ходили страстотерпицы и ничего. Только почему у него нет даже креста? Странно.»
Нет у меня вериг и креста у меня нет. Ибо все вериги мои и крест мой со мной всегда ходят и грузом непосильным нести я их вечно обречён.- словно прочитав его мысли ответил таинственный гость: Тяжка ноша моя и никто в мире целом окромя меня не сможет поднять её.
«Видать совершил ты, человече грех смертный- подала голос Марфа: Велика милость Господа Бога Нашего к нам грешным.»
Нет люди, добрые человека несчастнее меня -ибо совершил я деяние страшное, коему прощения нет во веки веков. Но нет меж тем человека счастливей меня, так как безоговорочно выполнил я волю Господа Бога Нашего Иисуса Христа. Больше чем жизнь- душу свою за его великое дело отдал я без оглядки, прокляв себя в устах рода людского.
Сидящие у костра молчали, слушая диковинные слова, раздававшиеся из уст незнакомца.
Нет здесь тайн, на этом вече друг от друга- сказал Максим: Как звать тебя прикажешь?
Дай мне стакан твой воды полной- попросил гость: И вы всё увидите сами.
Горбатый протянул ему грязный, захватанный пальцами граненый стакан, до краев наполненный мутноватой водой. Незнакомец взял его в руку и через секунду протянул обратно. Стакан теперь сиял первородной чистотой и был наполнен какой-то другой, тёмной жидкостью, сладковатый аромат от которой разлился по всему помещению. Горбатый с недоумённо взял стакан, сунул в него длинный, бородавчатый нос и с изумлением вскинул глаза на гостя. Не веря своим глазам, он сделал глоток и воскликнул: Что за чудеса!
После чего предал стакан Анатолию Ивановичу: Попробуй!
Анатолий Иванович сделал глоток и почувствовал как пьянящая, тёплая волна успокаивающее побежала по его жилам.
Вино- сказал он: Вот так штука.
Здесь не было никакого фокуса- незнакомец всё время держал стакан на виду и даже не прикоснулся в его содержимому. Вода сама собой превратилась в вино!
Чудеса господни- воскликнула Марфа, она попробовала вино и перекрестилась: Да скажи же, наконец, кто ты такой?!
И тут её лицо неожиданно собралось и потемнело: Уж не лукавый ли в гости к нам пожаловал? Верующие здесь люди собрались, сгинь сатана, изыди искуситель! Свят, свят!
И она истово закрестилась.
Не дьявол я и не служка бесовской- ответил гость: А хуже дьявола для вас людей стал. Поэтому и гонят меня отовсюду, как только имя моё узнают, во веки веков ругательством ставшее, именам нечистым сродни.
Тихо - сказал Серафим: Пусть человек сам расскажет историю свою. Что же сделал ты в жизни своей? Не будем мы судьями тебе, выслушаем лишь. Да посочувствуем, ежели по незнанию да недомыслию натворил ты беды великой, а коли алчностью али корыстью ведом был, то облегчи душу свою от бремени своего нелёгкого. Все мы здесь одними узами повязаны, нет здесь непонимающих…
Слушай те же тогда историю мою, ибо знаете вы её хорошо. - сказал гость: Я тринадцатый ученик Иисуса Христа, тот, кого называют Иуда Симонов Искариот: Иуда вор, имевший с собой ящик для денег, Иуда предатель, за тридцать серебряников продавший учителя своего первосвященникам…
Он сделал долгую паузу, обводя пристальным взглядом всех, сидевших возле костра, ожидая презрительного смеха неверия или бури проклятий с пробиванием его камнями. Но все молчали, внимательно слушая его слова, только горбатый переменил позу и на лице его застыло недоумевающее выражение, да Марфа нехорошо посмотрела на стоящего и промолвила: Явился предатель. Чёрная твоя душа…
Тихо, Марфа- оборвал её Серафим: Как сказал Иисус: «Кто из вас без греха, тот пусть первым в меня камень кинет». Все мы здесь свои грехи заговариваем. На всё воля божья. Продолжай, Искариот исповедь свою- все мы здесь равны сегодня…
Тогда Иисус собрал нас и начал говорить с нами- продолжил Иуда: Пристально смотрел он на нас всех, и всматривался в каждого, попутно говоря вещи, бывшие свыше нашего разума.
Когда Иисус заметил, что они [его не понимают, он сказал] им: "Почему смятение привело вас в гнев? Ваш бог, который внутри вас, и […] [35] вызвал гнев [в] душах ваших. [Пусть] любой из вас, кто [достаточно силен] среди людей, явит истинную человечность и встанет перед лицом моим".
Все сказали: "Мы сильны".
Но ни у кого из них не хватило духа встать перед [ним], кроме Иуды Искариота. Он сумел встать перед ним, но не мог смотреть ему в глаза и отвернулся.
Иуда сказал ему: "Я знаю, кто ты и откуда пришел. Ты из бессмертной обители Барбело. А я недостоин произнести имя пославшего тебя".
Зная, что помыслы Иуды возвышенны, Иисус сказал ему: "Отойди от других, и я тебе поведаю тайны царства. Ты можешь их постичь, но будешь много скорбеть. [36] Ибо другой тебя заменит, дабы могли двенадцать [учеников] вновь примириться со своим богом".
Так учитель выделил меня из остальных, но не понял тогда, почему он поступил так. Потом, уже некоторое время спустя, было у меня видение странное, и я сказал, что хочу рассказать его. Иисус сначала засмеялся, но выслушал меня, после чего неожиданно изменил разговор, будто услышал нечто важное для себя из моего рассказа.
Иисус отвечал: "Ты станешь тринадцатым, и будешь проклят другими поколениями – и придешь править ими. В последние дни проклянут они твое возвышение [47] к праведному [поколению]".
Иисус сказал: "[Приди], дабы я мог научить тебя [тайнам], которых не видел никто никогда. Ибо есть великая и бескрайняя обитель, протяженности которой не видело ни одно поколение ангелов, [в которой] пребывает великий невидимый [Дух],
которую никогда не видели глаза ангела, никогда не постигали помыслы сердца, и никогда ее не называли никаким именем.
И явилось светящееся облако. Сказал он: "Да будет ангел мне в спутники". (Евангелие от Иуды)
Вот так произошло это. Но и тогда я так не понял слов учителя, даже когда он произнёс:
"Но ты превзойдешь их всех. Ибо в жертву принесешь человека, в которого я облачен".
И поведал мне Христос то, что ни одному смертному доселе известно не было и возрадовался я этому, однако больше того рад был что свой выбор он остановил на мне, ибо не сказал он ещё тогда всей правды страшной о моём предназначении. И открыл он её только перед самым тайным вече.
Иуда замолчал, словно вслушиваясь в собственные слова. Молчали и остальные присутствующие, угрюмо смотря на огонь, отражавшийся в их глазах. Один только Иван сидел улыбаясь и раскачивался на месте, мыслями быв где-то далеко отсюда в каком-то своём неведомом мире.
Иисус сам подошёл ко мне, мы были тогда только вдвоём с ним - никто не мог слышать нас.- продолжил Иуда: Я стоял на берегу моря и смотрел на искрящуюся в свете восходящей луны рябь бескрайней воды.
Достаточно ли твёрд, Иуда дух твой, так же как твёрд разум твой и мысли твои?- спросил меня учитель, подойдя ко мне.
Теперь он разговаривал со мной совсем по-другому и я необычайно обрадовался этому.
Я всегда твёрд в вере тебе, равви- ответил я.
- Тогда ты должен будешь идти так как писано тебе!
Я готов, равви следовать только тем путём, который ты укажешь мне!- вновь ответил я.
Мне нужно знать, Иуда достаточно силён ты для пути этого, дабы в последний момент слабость твоя не возобладала над тобой, и не повернул ты назад, испугавшись судьбы своей.
- Я готов, равви умереть самой жестокой смертью, но не сверну с пути тобой мне указанного.
- Дело идёт о душе твоей. Готов ли ты умертвить душу свою за меня, что бы на веки вечные быть преданным анафеме. Многие переносили муки плотские, дабы уберечь душу свою и все бояться потерять её. Не убоишься ты потерять душу свою и кануть в Геенне Огненной ради выполнения миссии моей?
- Я готов, равви ради тебя потерять всё: и тело, и душу и имя. Но скажи мне, что я должен сделать.
Учитель помолчал немного, всматриваясь мне в глаза, а потом произнёс: Ты должен предать меня. Таков путь, начертанный тебе, вот что значило твоё видение…
Я замолчал, обдумывая слова учителя, и спросил немного погодя: Почему именно я, равви?
Потому что ты единственный, кто готов пересилит свою привязанность ко мне, чтобы не руками, но деянием своим погубить меня. Но сделать это ты должен сам, по своей доброй воле.
Без этого никак нельзя, учитель?- спросил я.
Нет- ответил он: Ибо во имя спасения рода людского должен я взять на себя ношу тяжкую- все грехи людские забрать и выстрадать на себе. И храм Божий разрушенный за три дня должен быть воссоздан. И ты должен помочь мне в этом. Ибо не могу я отречься от деяний своих - пойти и сам римлянам сдаться. Тебя выбрал я не случайно - и ты должен предать Сына Божьего и за это быть во веки веков проклятым всем родом человеческим!
- Тебя казнят, равви?
- Да, Иуда. Я буду отдан на всеобщее поругание и распят как разбойник и богохульник.
- Я не хочу этого равви! Я не отрекусь от тебя! Лучше изгони меня прочь, побей камнями, предай анафеме, но я не отдам тебя на поругание этим язычникам!!!
Такова воля моя и я хочу знать, достаточно ли предан мне, дабы исполнить в точности, все предназначающиеся тебе?- спросил учитель в упор: Если ты не готов исполнить моё задание, я не прогоню тебя прочь и возлюблю по- прежнему как ученика своего. Решай сам- ибо тебе написано сотворить деяние это, но ты можешь отказаться от него.
Я стиснул руку в кулак: Я готов, учитель. Ради великой миссии твоей не отступлюсь я от задуманного тобой и в точности выполню предначертанное мне!
Ты понимаешь на что идёшь?- спросил Иисус.
- Да, равви.
И понимаешь ли ты, Иуда, что поддавшись в самый последний момент страху или жалости, откажешься от начертанного и спасёшь себя, но предашь этим меня не уже как Сыны Божьего, а как учителя своего на тебя положившегося?
- Да, равви. Я поступлю так как предначертано мне. Скажи, учитель как я должен сделать это.
- Не задавай лишних вопросов, Иуда, обращайся к разуму своему. Там найдешь ты ответ на вопрос свой. Храни же тайну свою до скончания своего, ибо разгласив её, сам же выкажешь сомнение в выборе своём и предашь тем опять же учителя своего.
Моя тайна умрёт вместе со мной, равви- ответил я: Клянусь!
Он едва улыбнулся одними глазами и отошел, оставив меня одного. Потом он омыл ноги нам, и мы омыли ноги друг другу. И дальше, когда сидели мы за общим столом, сказал Иисус слова для остальных учеников несведущих странные, но для меня одного ясные.
Не о всех вас говорю; Я знаю, которых избрал. Но да сбудется Писание: ядущий со Мною хлеб поднял на Меня пяту свою.
19 Теперь сказываю вам, прежде нежели то сбылось, дабы, когда сбудется, вы поверили, что это Я.
20 Истинно, истинно говорю вам: принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает; а принимающий Меня принимает Пославшего Меня.
21 Сказав это, Иисус возмутился духом, и засвидетельствовал, и сказал: истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.
22 Тогда ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит.
23 Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса
24 Ему Симон Петр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит.
25 Он, припав к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! кто это?
26 Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту.
27 И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее.
28 Но никто из возлежавших не понял, к чему Он это сказал ему.
29 А как у Иуды был ящик, то некоторые думали, что Иисус говорит ему: купи, что нам нужно к празднику, или чтобы дал что-нибудь нищим.
30 Он, приняв кусок, тотчас вышел; а была ночь.
(Евангелие от Иоанна)
Стояла тишина, лишь потрескивал затухающий костёр, да колотил снаружи дождь по мокрым дранкам крыши. Все молчали, Иуда махнул рукой и костёр разгорелся с новой силой, как будто в него выплеснули керосина, осветив ярким светом всю замусоренную комнату. Анатолий Иванович подпёр голову рукой и поймал себя на странной мысли. Если бы где ни будь в другом месте, скажем на улице, или в вагоне поезда, да пусть даже кто ни будь сказал бы ему, что он Иуда Искариот, то Анатолий Иванович просто пальцем повертел бы у виска, явное дело подумав, что собеседник либо псих, либо пьян. Но сейчас он не только не был удивлён столь бурному откровению неожиданного гостя, но и воспринимал его появление как нечто обыденное. Нет это был совсем не снобизм: что без разницы совершенно- Иуда ли вошёл, Цезарь, или Кеннеди, просто Анатолий Иванович видел перед собой даже не легендарного библейского персонажа, а простого человека, тяжко согнувшегося под грузом своего нелёгкого бремени. Остальные собеседники просто молчали и даже фанатично- религиозно настроенная Марфа не испытывала уже ненависти к Иуде, а возможно даже начала кое в чём сочувствовать ему. Так или иначе горбун произнёс: Присядь, Иуда Искариот, в ногах правды нет. Продолжай рассказ свой, мы все внимательно слушаем тебя…
Я пошёл к первосвященникам и продал своего учителя за тридцать серебряников, которые получил тут же- продолжил Иуда, оставаясь стоять на ногах: И возникла мысль у меня: подойти к первому же встречному и сказать: «Это есть Иешуа!». Но нельзя мне было через слово своё перейти и не дав волю чувствам своим, прочь прогнал от себя эту слабость. Понял я тогда почему учитель тогда смотрел на нас столь пристально- ждал он кто осмелится ему в глаза посмотреть, дабы понять кто из нас есть способный…
Мф.26:45 Тогда приходит к ученикам Своим и говорит им: вы всё ещё спите и почиваете? вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников;
Мф.26:46 встаньте, пойдём: вот, приблизился предающий Меня.
Мф.26:47 И, когда ещё говорил Он, вот Иуда, один из двенадцати, пришёл, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных.
Мф.26:48 Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его.
Мф.26:49 И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его.
(Евангелие от Матфея)
Иуда- ответил Иисус: целованием ли предаешь Сына Человеческого. (Евангелие от Луки)
Тогда он посмотрел на меня и возрадовалась душа моя- не предал я учителя своего. Да, он запретил Петру сопротивляться и велел убрать меч, после чего исцелил покалеченного им человека. Он не хотел нашей гибели, ибо римские легионеры были вооружены до зубов и в мгновения ока насадили бы нас на свои копья…
Иисус мог сказать только слово и появилось бы двенадцать легионов ангелов- сказала Марфа.
Да это так- ответил Иуда: Но тогда миссия Спасителя была бы сорвана. Так как не слепой страх ему нужно было зажечь в сердцах людских, а свет. Я понял это тогда и заставил себя веселиться вместе с теми кто пришёл со мной, глядя как легионеры уводят моего дорогого учителя…
Почему же ты потом повесился?- спросил Анатолий Иванович: Ты же выполнил всё, что тебе велел учитель.
Я не смог вытерпеть всего этого- сказал Иуда: Я ненавидел ухмыляющиеся лица этих зажравшихся язычников, смотрящие на страдания моего учителя, их издевательств над Сыном Божьим, поэтому я швырнул потом в их свиные рыла эти злосчастные тридцать серебряников. Меня прокляли все его ученики, возненавидели все те, кто был моими друзьями, даже римляне смотрели на меня как на крысу. А все эти языческие почести, что они оказывали мне, были омерзительнее куска зловонной падали. И я не вытерпел и совершил смертный грех… Так что вот, люди добрые- не Антихристов я слуга, а человек слову своему оставшийся верный и учителя своего поэтому не ослушавшийся. И проклят я, Иуда Симон Искариот был лишь родом человеческим, а не подобно Адаму и Каину Отцом Небесным Своим.
На всё воля божья- сказал угрюмо Серафим: Что же, Иуда Симонов Искариот, мы поняли тебя. Раздели с нами трапезу нашу- ибо ты самый несчастный человек из нас всех, собравшихся тут.
Спасибо, люди добрые- сказал смиренно Иуда, проведя рукой над импровизированным столом и все присутствующие замерли в удивлении, а горбун даже не сумел сдержать крик удивления.
На столе теперь громоздились горы разнообразных экзотических фруктов, мясные деликатесы, белый хлеб и разные сорта деликатесных вин.
Ешьте вволю и восславьте Господа Бога Нашего- сказал Иуда: И слушайте теперь меня дальше. За то, что не погнали вы меня- предателя Сына Божьего, скажу вам зачем я сюда сегодня к вам пришёл. За то, что впустил я дьявола добровольно в душу свою- не приняли меня в царствие небесное. Но за слову данному последовательность наградил меня Господь силой великой, сделав меня одновременно самым счастливым. Слушайте меня люди добрые и запоминайте каждое слово моё! Дано мне право раз в году лично самому решать какого человека в царствие небесное привести. Но привести могу я только одного и он должен быть по праву самым несчастным человеком в мире. Хожу я по земле и ищу утешения страждущих, а найдя самого несчастного из несчастнейших, забираю его с собой.
Ты должен убить кого-то из нас- без всяких эмоций спросил Анатолий Иванович.
Нет- ответил Иуда: Я беру только живых- это право мне дано самим Господом.
Ты хочешь выбрать кого-то из нас?- спросил Анатолий Иванович.
Это вы должны решить сами- ответил Иуда: Я долго искал а сейчас пришёл и сюда. Здесь сегодня собрались самые обделённые, самые несчастные, всеми забытые люди. Значит у вас у всех равные права. Вы сами должны решить кто из вас пойдёт в царствие небесное.
Почему ты выбрал именно нас- воскликнул Максим : Вокруг ведь много больных и убогих, ещё больше нас нуждающихся в помощи!
Моя задача помогать только самым обездоленным- сказал в ответ Иуда: У вас есть время до рассвета. Решайте же.
Уже светает- сказал Леонид, исхудавший маленький человек с распухшей от болячки нижней губой: Нам надо кинуть жребий.
Здесь не жребий должен решать- сказал Иуда: А вы сами. Поторопитесь же. Время идёт. А я, дабы не смущать вас подожду на улице.
Второй раз изумлён был Искариот за эту ночь- ибо вопреки его ожиданиям никто из присутствующих не вскочил с места, не кинулся вперёд всех целовать его руки и лохмотья, восхваляя свои достоинства и отталкивая других. Не было ни криков, ни спора, ни драки- не было вообще никакой реакции, словно не о царствие небесном речь шла а о походе в магазин. При этом сидящие ясно понимали, что происходит, просто все разом углубились в свои думы над этим невероятным предложением. Иуда с каким то изумлением осмотрел всех присутствующих и тихонько выскользнул за порог комнаты. Остановившись у входного проёма уличной двери, он неподвижно застыл, без отрыва смотря на начинающее потихоньку светлеть низкое, тяжёлое небо, уже целые сутки лившее холодный октябрьский дождь.
Мог ли поверить Анатолий Иванович, что происходящее не сон а явь. И вот тут среди ненастной ночи, когда жизнь потеряла для него всякий смысл настолько, что он рискнул подойти к явно подозрительной компании и не просто подошёл, а даже присел с ними, вдруг появилось нежданно- негаданно избавление от всего этого. Верил и даже сам не ожидал насколько явно. Всё в нём словно очнулось после долгой спячки- мысли его потекли вдруг ясно и трезво, он даже удивился такой перемене и вновь почувствовал себя в силе и здравии. Нет, болезнь не оставила его, просто внезапно он открыл он в себе нечто такое, о чём никогда даже не предполагал.
Остальные тоже молчали, но то лица их, до сих пор чёрные, прокоптелые, измученные, покрытые грязью, потерявшие всякое выражение, начали преображаться. Глаза, до сих пор пустые и равнодушные стали осмысленными, морщины словно разгладились, - это были же грязные, покрытые лохмотьями бродяги, что и час назад, но от прежнего подобия безликих крыс теперь не осталось и следа. Сейчас вокруг костра сидели уже человеческий существа. Нет это было не предвкушение приближения вожделенных райских кущ, нечто другое, более чем удивительное творилось со всеми ими, каждый чувствовал в себе те удивительные перемены, что произошли с Анатолием Ивановичем.
Ну- наконец сказал Анатолий Иванович: Кто из нас пойдёт в землю обетованную? Время идёт, нам надо решать!
Не знаю- ответил горбун: Это не так просто, как казалось раньше. Предложи мне это вчера, даже два часа назад, пусть даже Иуда подошёл бы ко мне одному- я бы согласился сразу. Но теперь, здесь даже не знаю.
Никто не осудит выбора твоего- сказал Серафим.
Я понимаю и всё же- горбун развел руками: Как то так в царствие небесное и сразу. Чем я заслужил его? Тем что я горбат и нищ? А что я сделал в своей жизни такого, что попасть туда. Нет, не могу решиться. Царствие небесное заслужить надо не убожеством, а праведностью своей. Нет слишком не праведный я для чести такой. Я же люди добрые в монахи хотел пойти, дабы смирением своим Господу Богу служить верой правдой.
А чего не пошёл тогда?- спросил Максим.
Не знаю и сам- ответил горбун: А теперь знаю. Потому что здесь проще существовать. Нет, нет люди добрые, рано мне ещё туда- не отмолил я все грехи свои. Это не мой черёд! Может, Марфа ты пойдёшь?
Эк чего удумал!- ответила та: А как в глаза-то людям смотреть потом буду? Иные годами в молитвах да постах скромных ради спасения души своей, а тут нате вам, баба Марфа ни с боку- припёку в рай вперёд всех полезла. Да и с кем идти то с предателем этим? Тьфу, прости Господи!
И она истово перекрестилась.
Тогда может ты Гришка пойдёшь?
А как же мечта моя? Хотел я вишь, память о себе оставить добрую. Вот была у меня мысль одна. Работать пойти, да деньги заработанные все на богоугодное дело употребить.-
Видели, может за лесом там часовенка разрушенная уже много лет стоит. Так вот отремонтировать её я удумал в одиночку было. Да вот никак не взяться было, а почему и сам не знаю. Вот уйду я, а чем вспоминать будут меня, коли по сей день всё дурачком называют, да пальцами тычут. Ан вовсе никакой не дурак я, а дело хочу лишь праведное сотворить. Никак нельзя идти мне- нужно часовенку починить… а то как же вдруг уйти и совсем ничего о себе не оставить?! Так нельзя, никак нельзя…
А меня возьмёшь с собой- спросил горбатый: Я же когда-то печником работал. Всё пропить можно, окромя мастерства.
Возьму- сказал Гришка: Мне помощники нужны. Вдвоём веселей будет.
А ты что Максим скажешь?
А ни чо!- ответил тот с какой-то злобой: Тридцать пять лет мне всего лишь. В самом расцвете сил и тут на тебе в рай. Да что в самом деле тунеядец какой?! Да мне тут ещё дел переделать- уйма! А всё вот она виной проклятая!
Он со злобой схватил полупустую бутылку и швырнул её в угол, где она, жалобно звякнув, разлетелась вдребезги.
Истинный крест, люди добрые завязал я с этой заразой!- и он размашисто перекрестился: Вот выйду отсюда и новую жизнь сразу начну! На работу устроюсь, благо есть ещё силы! Не отчаялся я крест свой нести и нести его смиренно дальше буду!
И какой раз ты уже говоришь это- заметил горбун: Всё одно потом к своему возвращаешься…
А ты за всех не говори!- ответил Максим: За себя отвечай! Отчаявшимся утешение нужно, а мне не надо!
Тихо, тихо!- прервал всех Анатолий Иванович: Не время сейчас. Остальных выслушать надо!
Что ты скажешь, Игорь?
А что сказать могу- произнёс тот: Искушение это, пусть и не бесовское, но искушение. Проверяет нас, кто согласен будет в царствие небесное, да за ним пойдёт без оглядки, того и в преисподнюю приведёт прямо. Ибо может предатель сей только бесчестных людей вылавливать, лукавством своим в рай попасть желающих. Нет веры у меня ему.
А я верю- смиренно ответил Серафим: Не лукавит он, а всамделишнее глаголет. Не суди , да сам не судим будешь.
А чего сам-то пойти не хочешь тогда?- спросил Игорь : Вроде укрощаешь плоть свою, от мыслей блудных, да дел греховных сторонишься. Вот, значит и пришел к тебе час воздания твоего.
Не пришло ещё время моего греха отпущения- ответил Серафим: А вот когда придёт, тогда сам Иисус меня за руку возьмёт и домой поведёт.
А ежели потом не дано тебе будет царствия небесного?- посмотрел на него Анатолий Иванович: Не пойдут ли прахом труды твои
- Если собьюсь я с пути истинного и допущу грех до себя, то тогда и сам во прах паду и прахом развеюсь. Всё Вседержитель видит, только нам, грешникам кажется, что оставил он нас милостью своей. А ведь заслужить то ещё надо милость эту. Вот Ивану надобно более. Он человек изумлённый. Внемлет Господь блаженным и духом нищим…
Не-е-ет!- промычал Иван и с ужасом затрясся, закрываясь руками: Мама. Одна, скучно ей. Не хочу без мамы.
А нужен ты ли маме своей такой-то?!- спросил Игорь: Да и где она, мать твоя-то?
Мама!- проныл даунатик: К маме хочу!
Супротив желания никак нельзя- сказал Анатолий Иванович: Это что же получается, люди добрые! Все хотят после кончины своей в Эдем попасть, и ничего для этого не жалеют. Иные короли и царствие своё без оглядки отдадут, а другие от всего плотского отказываются с ранних лет в воздержании да самоистязании живут. А нам людям, коим терять уже нечего оно и вовсе не нужно получается.
Нужно то оно нужно конечно- произнёс Серафим: Только вот правильно ты заметил, что терять нам тут нечего и не держит нас здесь ничего, так как ничего мы и не создали, а ежели имели что, то и потеряли сами же, сами же пустотой и стали. А от себя, мил человек и в царствие небесное не убежишь. Воссоздать надо сначала то, что разрушил сам, прихотям своим потакая, Да приумножить после, дабы людям после тебя прок какой от существования твоего остался. А в царствие небесное лишь те попасть хотят, кто и в этом свете не очищения, а лишь выгоды душе своей искал. Да слепцы всякие, кои света яко звери бояться.
Верное дело говорит он- сказал до сих пор не проронивший ни слова Леонид:
Сам то я раньше добровольцем был, волонтёром как бы. В хосписе детском клоуном, утешал детишек. Пока в аварию не попал, да изломанный весь сам себе утешения искать начал, во все тяжкие пустился. И решил я тогда, что отвернулся от меня Господь, да нет в мире справедливости. А сейчас, о ужас! Понял я насколько заблуждался в неверии своём, дабы помнит о нас Господь, только мы люди забываем о нём! И я забыл его, испытания не выдержав! Нет, не в царство небесное уходить мне надо, а к истокам возвращаться- ибо есть те кто нуждается во мне, не пропащий я человек, а заблудший!
Словно ставший негласным спикером этого неведомого собрания, Анатолий Иванович спрашивал остальных присутствующих, каждому желая отдать пропуск в счастливое будущее, бывшее совсем рядом- только дай согласие и все твои проблемы, страхи и невзгоды навсегда прекратятся. Но ни от кого не получил согласия- все вдруг находили незавершённые в жизни дела, которые не смогли бы оставить ни при каких обстоятельствах. Только один Игорь остался в недоверии к Иуде, этим и поясняя свой выбор, и по видимому Марфа вполне разделяла его точку зрения, так как больше не проронила ни слова.
А сам то ты как?- спросил горбун: Всё печёшься о нас, а о себе, поди и думать забыл. Что скажете, товарищи?! Вот он один из нас всех, кто по-настоящему достоин рая!
Воистину достоин!- ответил Гришка.
Это твоя ночь- сказал Серафим: Возблагодари того водителя, что сбил тебя, дабы пришёл ты сюда, счастливой судьбе навстречу!
Это знак- сказала Марфа: Ты избранный!
Иди!- протянул к нему руку Леонид: Твой жребий выпал!
Остальные сидящие так же были единогласны с ним, закивав головами и говоря: «Да он! Он должен пойти!» и даже Иван, улыбаясь своей вечной улыбкой, промычал что-то вроде «Угу».
Нет- ответил Анатолий Иванович: Никак нельзя мне идти. Ушёл сюда я, духом ослабнув, а ведь не понял так одного, что нет ничьей вины, окромя моей собственной, что так получилось всё. Вернуться туда должен я, покуда есть ещё время у меня- погибнет дочь моя непутёвая и внучку погубит. Нет не бывать этому, покуда жив я! А когда время придёт, тогда пусть и решает Господь что со мной, грешным делать.
Меж тем стало совсем светло- в окна стало видно низкое, свинцовое небо. Костёр догорел и теперь еле теплился серой кучкой пепла. Стало холодно, сырость ледяного октябрьского утра стала стремительно проникать в помещение, изо рта шёл лёгкий парок. Вместе с серым светом в дом вновь зашёл Иуда. Остановившись у входа, он несколько секунд пристально вглядывался в лица сидящих, которые теперь смотрели прямо на него, ожидая мучившего всех вопроса.
Вы приняли решение?- спросил он, внимательно обводя глазами каждого.
И тут встал Анатолий Иванович и сказал просто, без лишних слов, один за всех:
Благодарны мы тебе, Иуда Симонов Искариот за оказанную нам честь. Но не обессудь, нет среди нас того, кто пойдёт с тобой сегодня. Так как открылась нам этой ночью то ли истина, то ли нелепица, столь долго спавшая в каждом из нас. Не нужны мы никому на земле этой, но есть те, кто нуждаются в нас. Не исполнили мы того, что должны исполнить были, а значит некому идти сегодня в царствие небесное- рано одним и недостойны другие. Все мы остаёмся сегодня здесь, так как пробудил ты нас всех от слепоты собственной, из забвения показал шанс выйти…
Верны ли слова этого человека?- спросил Иуда.
Верны- в один голос сказали все сидящие, и даже Иван, хоть немного позже, но повторил слово это.
Что же мне ясен выбор ваш- ответил Иуда.
Легка кажется задача твоя, Иуда- сказал горбун: А ведь на самом деле не менее тяжела она как и бремя, тобой несомое. Тяжко душу человеческую живую найти, которая прежде срока, Господом отпущенного в рай пойти решится.
Сие тяжело- ответил Иуда: Дабы только человека с душой человечьей и могу я с собой взять.
Прости, Иуда, но вопрос к тебе есть один- сказал Серафим: А сказал ли что Спаситель старейшинам или Понтию Пилату перед предательством твоим?
«Я отвечу только за деяния Иуды Симонова Искариота- ответил Иуда: Гегемон, прокуратор и первосвященники сами ответят за себя. Прощайте, люди добрые. Не свидимся мы более с вами.»
И не оборачиваясь больше, вышел Иуда из дома и растаял в обступившем дом, стелящимся по земле холодном тумане. Наступило утро, вокруг стояла мёртвая тишина, слышно лишь было как где-то в глубине дома стучат последние капли ушедшего ночного дождя. У всех сразу словно свалилась гора с плеч- всем сразу вдруг стало необычайно легко, как уже давно не было у них всех. Исчезла ночь, исчез стол с диковинными яствами- вокруг вновь лежали сырые и грязные пакеты и лохмотья насквозь пропитанные прогорклым дымом костра. Не было и следа ночного гостя- словно было сном всё это тяжким и только сейчас проснулись все ото сна. Тишина-то какая- сказал Анатолий Иванович, прислушавшись: Новый день начинается. Новый…