(Приглашаю всех на сайт alexefimov.ru. Гиперссылка - на авторской странице в конце).
На Проза.ру размещены две части романа "Бездна" из четырех. Купить книгу можно здесь:
http://www.amazon.com/dp/B00KWW18T8/ ($0.99)
https://itunes.apple.com/us/book/isbn9781310125164 ($0.99)
Аннотация.
Путь к свету лежит через бездну. Главные герои этой книги - самые обычные люди, каждый из которых ищет свой собственный смысл жизни и свой путь к счастью в чокнутом мире, где деньги и власть значат слишком много, а правда и искренность - мало. Что общего у бомжа и учителя? Что чувствует бизнес-леди? Что за кулисами выборов? Как жить в каменных джунглях и быть человеком? Как жить без веры в деньги и в жизнь после смерти? Автор приглашает читателя в увлекательное путешествие по узкой тропинке к истине.
– Здесь я живу. – Она показала на девятиэтажку из темно-серого камня, скромно выглянувшую из-за новенькой восемнадцати этажной свечки. – Во-о-он мои окна, на первом.
– На углу?
– Следующие два. Я, кстати, никогда не жила выше первого. Сначала с родителями, а к тридцати созрела для самостоятельной жизни. Я поняла, как это удобно, когда лифт не работал, а я была молодая мама с коляской.
Слушая ее, он волновался как мальчик, все сильней с каждым шагом (его сердце то как будто совсем останавливалось, то вдруг выстукивало адреналиновый ритм), но в то же время краешком мозга думал о том, что квартиры на первом дешевле и, скорее всего, именно этим все объясняется.
Они уже у подъезда.
– Как насчет чашечки кофе? – спрашивает она. – У меня есть чуть-чуть коньяка со дня рождения, для крепости. Игорюша сегодня у дедушки с бабушкой, так что я не вижу причины отказываться.
Он этого ждал, разве не так? Он не хотел, чтобы эта сказка так быстро заканчивалась и чтобы в двадцать один ноль-ноль принц превращался в Сергея Ивановича Грачева, топающего обратно с ранними признаками похмелья и верными спутниками в виде сожаления и разочарования.
Он этого ждал, но зачем-то взглянул на часы. Это было лишнее действие. Разве он не знал, сколько времени? Прекрасно знал. Просто он волновался.
Ей показалось, что он сомневается.
– Пятнадцать минут погоды не сделают. Идем! – Она взяла его под руку. – Согреешься.
Они вошли, а октябрьский холод остался снаружи. Поднявшись во тьме по ступеням («Раз, два, три, четыре, пять», – он их считал и бережно ставил ноги на невидимый пол), они открыли скрипнувшую деревянную дверь, с надписями из каменного века и черными пятнами от факелов средневековья, и пошли по прямому, тусклому и очень длинному коридору. Он уходил во мрак. Сверху нудно гудели засиженные мухами и пыльные люминесцентные лампы, а на фоне не помнивших малярной кисти грязно-зеленых стен темнели двери из крашеной стали. Здесь пусто и глухо. Маленькие жалкие люди спрятались в своих тесных камерах и заперлись там на засовы, в страхе перед ранней осенней тьмой и вызовами жизни.
Цифра «7» висела на двери квартиры Лены на уровне его глаз.
– Бывает же, – сказал он.
– Что? – Вставив ключ в замочную скважину, она на миг замерла.
– У меня тоже седьмая.
– Правда? – Она глянула на цифру так, будто увидела ее впервые. – Наверное, в этом что-то есть. Но что?
Сначала она открыла железную дверь, а потом внутреннюю, деревянную.
– Прошу вас!
Из квартиры на них дохнуло теплом, вытеснившим спертую ауру затхлого каземата.
Лена щелкнула выключателем.
В прихожей уютно. Теплые бежевые тона, зелень, мягкий матовый свет, полукруглые бра. Столь часто встречающийся предмет интерьера как «одежда на вешалке» отсутствует. Прямо по курсу – зал, налево – кухня, направо – санузел. Все очень близко, компактно, в духе рационального, не от хорошей жизни взявшегося социалистического минимализма, памятники которого стоят твердо в эру бурного капитализма и страшного соцнеравенства.
Зал, кстати, не такой уж маленький, метров двадцать. Нестандартная, оказывается, квартирка, с сюрпризами,
Он смотрел, как Лена одну за другой расстегивает пуговицы пальто, видел в зеркале ее лицо – румяное и ставшее от этого еще более привлекательным, чувствовал запах ее духов – ее запах – и вдруг
пришла мысль,
что если он ее обнимет и поцелует, она не будет его отталкивать.
И не остановит его, когда он начнет ее раздевать. И...
Стоп! Ты расфантазировался и выдал желаемое за действительное.
В реальности ты всего лишь по-джентльменски помог ей снять пальто.
– Где у тебя шкаф?
– Здесь.
Еще один щелчок выключателя, и за дверью слева открылась приличных размеров ниша, метра полтора на два. Здесь у нее и гардероб, и мини-склад: верхняя одежда и обувь, а еще чемодан, трехколесный велик и пылесос.
– Здорово, – отметил он.
– Милости просим!
Он повесил ее пальто на плечики и снял свою куртку.
Ему не верилось, что он здесь, у Лены. В голове хмель, реальность слегка ватная, как приглушенная, и это спасает. Словно все это не с ним. Лена сейчас совсем другая: близкая, домашняя – а ведь еще совсем недавно они были друг к другу на вы, с церемониями. Удивительно, как все изменилось с тех пор, буквально за месяц.
Они сегодня поцеловались (или правильней будет сказать – он ее поцеловал?), но это было как во сне. Во тьме. Не здесь. Не по-настоящему. А сейчас она перед ним, женщина из плоти и крови, яркая и живая, чуть-чуть пьяная, и если он ее поцелует – снова приходит дерзкая мысль – что она сделает?
– У тебя прямо хоромы, – отметил он, когда они вошли в зал. – Здесь все квартиры такие?
– Нет, в основном малосемейки, которые еще меньше хрущевок. Таких, как моя, всего две на этаж. Ты, кстати, еще не видел кухню. Пойдем.
Щелк! – и он увидел ее, длинную-предлинную. Конца и краю ей нет. Метра три в ширину, а в длину все четыре, если не больше. Простенький гарнитур, мягкий кухонный уголок и электроплита не занимают здесь много места, пространства достаточно.
– Здесь вполне можно жить, – сказал он, – Есть стратегическое преимущество в лице холодильника.
Она вдруг погрустнела, темная тучка закрыла солнце.
– Кое-кто здесь и жил, пока не сплыл, – сказала она коротко.
Спустя мгновение тучка исчезла и вновь засияла солнце:
– Теперь у нас с тобой по программе кофе с коньяком.
– А можно отдельно?
– Да.
Она включила чайник.
– Пойдем. – Она как-то ненавязчиво приобняла его, по-дружески. – Он у меня старенький и слабенький.
Они вернулись в зал, и здесь он смог как следует рассмотреть обстановку. Бежевый угловой диван, рядом кресло из того же комплекта, круглый столик на колесиках, телевизор, стол-книжка, стул, синтезатор, бра, два шкафа с матовыми стеклянными дверцами, полки с книгами, – все гармонично, со вкусом. Приятная мягкость ковра под ногами. Много зелени.
Как же будет трудно выйти отсюда на улицу, где его встретят ветер, холод и ранний октябрьский снег. Он не хочет об этом думать. Стоп, время! Стрелки часов, не спешите!
Они сидели на диване, над которым плющ раскинул свои зеленые плети. Мощное воплощение воли к жизни. Он хочет стать как можно длинней, он тянется во все стороны, цепко хватаясь за нити и палочки, и homo sapiens делает так же. Он точно так же жаждет быть. С одной лишь разницей: у него есть мозг и он думает о цели своей жизни, тогда как его единственная цель – быть. Он и есть эта цель, тогда как все прочее – продукт его разума, не принявшего очевидное и отталкивающего свою природную сущность. Как же так? Разве нет высшей цели? Бога тоже нет? Это пугает. Это ужасно. Хочется забиться поглубже в свою кроличью норку и не думать об этом. В конце концов ты или смиришься с истиной и успокоишься, и даже воспрянешь духом, или будешь очень несчастен, или вернешься в то время, когда ты думал, что есть надфизиологический смысл жизни и твои страдания не бесцельны. Ты возвратишься к своему Богу. И, конечно же, он примет тебя, своего блудного сына, и простит, потому это твой личный Бог, которого ты то и дело подлаживаешь под себя. Он не откажет тебе, пока ты в него веришь.
– У тебя здесь целая оранжерея, – сказал он, чтобы отвлечься от этих мыслей.
– Я обожаю цветы. Они живые и все чувствуют. А букеты я не люблю, потому что в них цветы мертвые. – Она сделала паузу. – Хочешь посмотреть фотографии? Покажу тебе Игорька, он у меня чудо в перьях.
– Давай.
Она достала из шкафа фотоальбом и села ближе, колено к колену:
– Ты листай, а я буду комментировать.
В это время его мысли смешиваются с теплом ее тела, с запахом женщины, и так трудно собрать их последовательно и просто смотреть фотографии. Тот поцелуй – он ведь был. Он целовал эти губы. Что же это такое? Где он? Зачем? Что еще будет?
Со страниц фотоальбома ему улыбаются Лена и ее сын. Игорю четыре года, и он очень похож на мать: глаза, губы, улыбка – она. Только он белокурый. В отца? Его фотографий в альбоме нет, как нет его в их жизни.
Вскипел чайник.
Сделав два черных кофе, Лена принесла армянский коньяк (четверть бутылки) и хрустальную вазочку со сладостями.
– Прошу вас, сударь! Смешивайте коктейли!
Он исполнил просьбу дамы. В итоге кофе стал крепче и ароматней, с терпкими карамельными нотками.
– За что будем пить? – спросила Лена.
– За удачу?
– И за нас.
– Отлично!
Они осторожно соприкоснулись кофейными чашками, словно это были бокалы, и улыбнулись.
Дзинь!
Он сделал глоток, еще один, а между тем чувствовал, как все настойчивей и болезненней становится мысль о том, что скоро ему идти. Еще минут десять-пятнадцать, и все. Останутся только воспоминания об этом сказочном вечере, когда они были вместе, так близко, и ему не верилось, что ему это не снится.
...
Десять минут одиннадцатого. Пора. Ничего между ними не будет. Ничего не может быть. В конце концов разве готов он разрушить свой мир, целый мир, а взамен получить неизвестность и еще груз чувства вины на плечи? Оно уже и сейчас с ним, потому что он здесь, а не дома. Когда он вернется к Оле, то обманет ее, сляпав какую-нибудь историю (она поверит, можно не сомневаться), и почувствует сиюминутное облегчение, которое уже через мгновение выродится в монстра.
...
Не тяни. Ну!
– Я пойду.
С усилием вытолкнув это после пятиминутной психологической подготовки, он обрезал живую нить общения.
– Жаль.
Вот именно – жаль. Он встал, и Лена встала следом. Они вышли из зала. Потом она смотрела, как он одевается: шарф, кожаная куртка на синтепоне, ботинки. После неловкой секундной заминки они попрощаются, он выйдет, и кто знает, будет ли им еще так хорошо, как было сегодня?
– Беги! – Она поправила ему шарф; легкие музыкальные пальцы коснулись его шеи. – Вот и закончился праздник.
– Все когда-нибудь заканчивается.
– К этому невозможно привыкнуть. – Она улыбнулась грустно.
Вот и все.
Сейчас.
Он протянул руку вверх ладонью:
– Пока.
– Спасибо. Все было отлично. – Она вложила свою маленькую хрупкую ладонь в его большую. – До понедельника?
– Да, – он пожал ее руку. – До понедельника.
Тем временем он искал ее взгляд, а она смотрела мимо, на что-то невидимое рядом с ним. Смотрела грустно. О чем она думала? Что она чувствовала?
А он?
Он чувствовал себя так, будто спасается бегством и малодушничает и его совесть расколота на две части.
Он открывает дверь.
– Сережа.
Он оборачивается на ее голос.
– Может быть, на такси? Уже поздно, а район у нас не самый тихий.
– Доеду, не надо.
– Будь осторожней.
– Доставлю себя в пункт назначения в целости и сохранности.
– С тебя еще продолжение книги, ты помнишь?
– Конечно.
Он улыбнулся и вышел. Здесь по-прежнему гудят люминесцентные лампы и нет ни души. Лена осталась там, в уюте теплого рая, а его ждет октябрьский снег. Разве у него нет выбора? Разве это единственный путь: выйти на улицу и после что-то придумывать дома?
Громкое гудение ламп преследует его до самого выхода. Толстые двери камер слева и справа. В голове – множество объяснений для Оли, из которых надо выбрать самое правдоподобное, чтобы она поверила.
Его мир раздвоился. Как жить в нем дальше?