Золотились в траве одуванчики

Светлана Лях
                Не стремись, память, к прежним огням –
                Сожгли масло, лампады  расплавили.
                Возвратясь к давно прожитым дням,
                Мы найдём там не то, что оставили.












                СВЕТЛАНА ЛЯХ




                ЗОЛОТИЛИСЬ В ТРАВЕ ОДУВАНЧИКИ…





                Любовь – туман, принявший очертанья.
                В нём песнь звучит всего нежней,
                И вёсны льют благоуханье,
                Прикрыв руины прежних дней.


















                М о с к в а
                2013











            К моим читателям
                ***
Не всё, что было, сочтено,
Не всё и уцелело.
Воспоминаний полотно
Ткала я неумело.

Не всё смогу прочесть я там,
В переплетенье строчек,
И многим драгоценным дням
В них не нашлось и точек.
                ***
Дорога в прошлое, к мечтам,
Уходит далеко.
Душе, идущей по следам,
Придётся нелегко.
                ***   

















Светлана Лях. Золотились в траве одуванчики…
Воспоминания.

                С   С.П.Лях  2013








        Это была вторая весна их знакомства. Май. Стояла дивная солнечная, почти летняя погода. Она подходила к патентному ведомству и увидела, как на тёплом зелёном склоне под молодым весенним солнцем весело цвели одуванчики. Светлана нежно любила эти простые, гонимые с газонов цветы, их резные листья, одинаково прекрасные от весны и до ухода под снег, солнечные кружочки и белые пушистые головки.
                ***
Ковёр, вытканный шёлковой нитью:
По зелёному – жёлтый узор.
На него не решаюсь ступить я –
Одуванчики радуют взор.
                ***
       Сюда она должны была зайти ненадолго, чтобы оплатить поддержание своих патентов, если вы знаете, что это такое, а потом поехать к нему. Часом раньше в трубке прозвучало: «Я вас жду!». Светлое настроение, тогда ещё  лёгкая походка (каблучки весело стучали по асфальту), ожидание встречи… Она «услышала» стихи, достала из сумки блокнот и быстро записала:
                ***               
 Золотились в траве одуванчики,
 И походка была легка…
                ***
     Строки имели продолжение, но к названию этой книги они не имеют отношения. Тогда же родилась идея написать портрет с одуванчиками. Её пушистая, совершенно серебряная  голова в старинной причёске и в самом деле была похожа на отцветший одуванчик, но Лариса писать «божий одуванчик» решительно отказалась. В то время она ещё не  привыкла к шуткам своей «модели». Когда же означенная модель вскоре приехала к ней в ажурной льняной кофточке с таким же палантином, в ожерелье из сероватой яшмы, удивительно сочетающейся с льняной нитью, и с серьгами и брошью (цветы калины из фарфора), и привезла лёгкую чугунную подставочку для цветов каслинского литья, простенькую вазочку из  зеленоватого стекла, букет одуванчиков и, лукаво улыбаясь, села рядом со всей этой красотой, сердце художницы растаяло и появилась эта чудесная картина «Букет из одуванчиков», которую вы и видите сейчас на обложке.
                ***
Словно в земле обетованной
Душа Любовью к Вам полна,
И я с надеждой быть желанной
Смотрю с улыбкой с полотна.
                ***
     Все портреты Светы Лариса писала, как живые образы любящей женщины, и все они навеяны её стихами. «Букет из одуванчиков» – один из них, может быть, самый лёгкий и светлый.
     Поскольку мы уже косвенно коснулись внешности особы, с которой вы будете иметь дело на всем протяжении книги «Одуванчики», как главной её героини, я ещё немного расскажу о ней.
      В  марте 2000 года, когда началась эта печальная повесть, это была женщина 64 лет, выше среднего роста, тогда ещё довольно стройная. Через два года после двух тяжелых инфарктов она начнёт полнеть, но и тогда ещё долго будет сохранять фигуру. Мягкие, округлые движения, лёгкая походка на высоких каблуках, серебряные пушистые волосы, взятые в старинную причёску, которую она носила с юности, продолговатое лицо, изящная головка на ещё стройной шее, небольшой, чуть вздёрнутый носик и удивительные молодые глаза – живые, яркие, блестящие, меняющие цвет от голубого до изумрудно-зелёного в зависимости от цвета неба, одежды,  украшений.
     В это время она уже говорила. Говорила – это не фигура речи, просто говорила, иногда чуть спотыкаясь на отдельных звуках. При этом на лице вдруг проскальзывала судорожная гримаса – дальние отголоски  детской военной контузии, лишившей её членораздельной речи на долгие 47 лет. Как она «вылечилась» можно прочитать в её книге «Не уклоняйся от судьбы…» и, очень коротко, и в этой книге. Но всё это было до событий в «Одуванчиках» и прямого отношения к ним не имеет. Сама речь была лёгкой, часто с большим юмором. Голос звенящий, тихий (сказались долгие годы молчания), но удивительно мелодичный. «Таких голосов уже нет», - сказала однажды одна очень старая женщина «из бывших». И во всём облике этой особы, в её манерах и стиле одежды,
действительно, было что-то старинное. Многие считали её красавицей как в молодые годы, так и теперь. Да она и была красавицей!
                ***
Меня  т а к о й  давно уж нет.
Черты прекрасные недвижны.
Живая я и мой портрет
Разобщены рекою жизни.
                ***
     Речь идёт о портрете «Чаша радости, чаша печали…», написанного Ларисой  с любительской фотографии 1961 года. Светлане было тогда 25 лет. Этот портрет, помещённый на первую обложку журнала «Техника – молодёжи» (апрель 2005 года), оказался настолько узнаваемым, что позвонила её старая знакомая, с которой они не виделись с того самого года: «Я Аля. Мне твой телефон дали в редакции.  Мы жили с тобой в одной комнате в санатории в Гаграх. Сын купил журнал, и я тебя сразу узнала. У меня есть такая же фотография, только голова повёрнута в другую сторону, а за спиной – море». На картине так и есть. Это в редакции, рассказывая об антарктическом веществе АстроМеланине, море заменили айсбергами, а голову повернули в другую сторону. Лариса Копылова, прекрасная художница, написала четырнадцать портретов Светланы,  и этот был одним из них.
     О себе теперешней Света шутит:
                ***
Уже далеко не молодка,
И прежней красы уже нет.
Утратила лёгкость походка,
Расплылся квашнёй силуэт.
                ***
Над лицом – пушок из серебра.
На лице – морщины и обида…
Милая, давно тебе пора
Устыдиться собственного вида!
                ***
     В последнем четверостишье правда – только пушок из серебра. Морщин на её лице  до сих пор нет, да и никаких обид я никогда не замечала. Что же касается «силуэта», то это, увы, правда, хотя и сильно преувеличенная. Но Света, вообще, большая насмешница. Так что не очень-то ей верьте.
      Она всегда умела одеваться, хотя никогда не придавала этому большого  значения. Но к нему она всегда приезжала элегантно одетая, с тонко подобранными  украшениями из камней.
                ***
Звоню, говорю: «По пути загляну».
А сама собираюсь как на войну
Или на бал во дворец…
Опустел мой ларец.
                ***
      И только последние два лета, когда они уже не встречались, Света проходила в ситцевых платьях, купленных на базаре. «И ты в этом собираешься выходить на улицу? – ужаснулся её муж. Анечка, соседка, присутствующая при этой покупке, судя по её лицу, была согласна с ним, но, по присущей ей тактичности, промолчала.  Платья из ситца в цветочек были самого что ни есть старушечьего деревенского покроя  с пуговицами, вероятно, от наволочек, недошитых 50 лет назад.  Света заменила пуговицы, отрезала пояс,  явно предназначенный для эксталий, добавила лёгкий кружевной жилетик  и незатейливые стеклянные бусы (кстати, фабрики, построенной ещё при Екатерине и уничтоженной уже в 90-е годы)… Босоножки тоже были приобретены в бутике на том же базаре. А чтобы не делать причёску, она ходила в панамке, правда, не простой, а из небелёного льна с кружевами ручной работы и накрахмаленными полями, загнутыми как на старинных шляпах. Между прочим,  шляпка стоила не одну сотню рублей, а уж шляпки  носить она умела.
      Все эти гардеробные метаморфозы  Света выдавала за изменение статуса. Мол, теперь мне всё равно, уже «ничего личного», а ситец – это не жарко, шляпка – пусть волосы отдыхают, да и Свиблово – это и есть деревня… Правда, когда мы с ней однажды в то же лето поехали в концерт, она была причёсана и одета, как королева. Даже палочка, с которой она теперь ходит после былого высококаблучного  легкомыслия, была не каждодневная клюка российского здравоохранения, а элегантная тросточка, которую сын привёз ей из Японии. С ней, кстати, она ездила и к  нему, когда ещё ездила…
     … Но пора всё-таки вернуться к «Одуванчикам». По некоторым обстоятельствам, которые станут вам понятны позднее, мне придётся начать  эту непростую историю не с самого начала, а с золотой осени 2000 года.
     Одна учёная дама, моя старинная подруга, вдруг стала «слышать» стихи. Нет, никто их ей не читал, впрочем, может быть, «некто» и читал, но кто этот «некто»  до сих пор, спустя двенадцать лет, ни ей, ни мне неизвестно. Иногда эта таинственная фигура появлялась и в стихах, никак не раскрывая себя:
                ***               
    Продиктованы кем-то неведомым               
    Из неназванных тайных глубин               
    Строки книги о сердце преданном,             
    Заметённом метелью седин. 
                ***
Влажный воздух. Туманные дали.
Тусклая зыбкость озёрных зеркал.
«Звучит приглушённо здесь тема печали», –
Мне кто-то незримый спокойно сказал.
                ***   
     Большинство стихов были лирическими, что к этой осени было неудивительно, учитывая ряд произошедших к тому времени печальных, на мой взгляд, событий. Но удивительное в них всё-таки было, потому что их «слышала» женщина, которая никогда прежде не только не «слышала», не писала,  но и не читала стихов, даже в молодости. То же самое я могу сказать и о романах, что в ближайшем будущем создаст серьёзные трудности. Нет, она много читала, но  это была научная литература очень широкого профиля или путешествия (одна из её любимых книг «Охотники за головами на Соломоновых островах»), а всякие там «романтические бредни» (романы) её нисколько не интересовали, за что и поплатилась, сказала бы я со  злорадством, если бы она не была моей любимой подругой. 
      … Наступила чудная золотая осень 2000 года:
                ***
                Дрожит, волнуясь, дымка золотая.
                И в роще тихо и светло.
                От нас, тревоги отстраняя,
                Струит земля прощальное тепло.
                ***
                Позолота тронула берёзы,
                Роща стала тише и светлей
                И роняет золотые слёзы –
                Дар весенних и счастливых дней.
                ***
                Как пронзительно сине в небе –
                Только осенью видишь такое:
                Увяданья печальный жребий,
                Но и тихая радость покоя. 
                ***
                Румянит осень листья клёна,
                Лучит берёза свет во мгле,
                Крутой откос ещё зелёный,
                Туман белеет на заре.

                Прекрасна осень золотая –
                Покой, прозрачность, тишина.
                Душа не так красиво умирает,
                Когда она Любви полна.
                ***
                Август ушёл, и вянущие травы
                Покорно прилегли к земле.
                И я забыла милые забавы,
                И не летаю больше на метле.
                ***

     Это были первые стихи, которые она услышала об этой осени. Что же касается прекращения полётов на метле, то я вам сразу советую не доверять этому «признанию».
     … За двенадцать лет, что прошли с той поры, она написала  (сама она называет это «записала»)  24 книги лирики, включающие и некоторое количество стихотворений других жанров, вплоть до сатиры (скажу прямо, не без яда). Но я буду цитировать лишь лирические,  как свидетели описываемых событий.
                ***
Я кружила над пропастью лет
И писала, писала, писала
Всё о том, чего в мире уж нет…
А за окнами тихо светало.
                ***
В меру данных от Бога даров
Всё пишу и пишу невозбранно,
Не смущая покой докторов,
Как ни странно, как это ни странно.
                ***

        Эти строчки были написаны после того, как она узнала, что мы (её подруги) обратились однажды к её первому мужу, психиатру, а он нам сказал, что  «для неё» это нормально, что ему самому очень нравятся её стихи.
        Нет, нет, они встретились не в сумасшедшем доме, как вы можете подумать, прочитав эту историю. Они оба занимались верховой ездой. На прыжках через барьеры она часто падала с лошади и была к тому же настоящей красавицей, а он был единственным врачом в их группе. Через год после рождения сына они развелись, но, поостыв, она помирилась с беглым мужем, и с тех пор они сохраняют дружеские отношения. 
    
     … Но я возвращаюсь к книгам. По существу, все они – лирический дневник, личное откровение,  история одного романа, или, как она его называла, полуромана. По сути дела, в них, в словах и образах, воскресает история Любви горькой и нежной.
     Биолог по образованию (краснодипломная выпускница Биофака МГУ и кандидат биологических наук), она была далека от филологии и языкознания, хотя и написала несколько научных монографий.  Но будучи женщиной очень серьёзной (в чём вы тоже можете усомниться, прочитав «Одуванчики») и к тому же лауреатом международного конкурса «Элита информациологов мира» и академиком Международной Академии Информатизации, она для начала поинтересовалась в «Словаре русского языка» В.И.Ожегова, который оказался под рукой, что такое «роман» и, обнаружив половинное несоответствие научного определения слова («любовное отношение между мужчиной и женщиной») и тех событий, участницей которых была она сама, решила назвать историю полуроманом. Сюжет оного не блистал оригинальностью, но уже в полной мере (она – его любила, а он её – нет):
                ***
Всё в прошлом.
Жива только тень
Далёкого полуромана,
А в нём – белым снегом сирень
Сквозь зыбкие клочья тумана.

     И только в некоторых стихах она продолжала употреблять слово «роман» как более известное. Например:
                ***
Мой роман с Вами – в стихах,
А Ваш со мной – в суровой прозе.
Короче, обливанье кипятком,
Но на морозе.
             ***

        … И вот однажды, через двенадцать лет от начала, вдруг возникла идея написать нечто в прозе, описывающее этот полуроман. Что было толчком, побудившем её  оглянуться на это своё прошлое, неизвестно.
                ***
Сидя за письменным столом,
Я размышляла о былом,
И у меня идея крепла –
Всё возродить из дыма-пепла.
               ***
Под весёлую руку
Опишу я роман,
Где и счастье, и муку
Превращу я в туман.

За туманом я скрою
Не минуты – года
И весенней порой
Замолчу навсегда.
                ***
     Идея (или, как она её называла «затея») появилась в декабре 2012 года, когда она набирала на компьютере 24-ую книгу лирики. Ей вдруг  показалось, что эта книга будет последней: стихов она давно не слышала, встреч не было и того дольше, да и в душе, она чувствовала, всё тихо гасло, хотя мучительная тоска разлуки  всё ещё тяжело лежала на сердце, и порой появлялось ощущение невосполнимой пустоты.
                ***
Песни Любви отпеты…
Ни счастья, ни тревог.
Ни свадебной кареты,
Ни похоронных дрог.
                ***

        Но, видимо, наступало время перемен…  И даже само название последней книги показалось ей ироничным – «Что нового в стране воспоминаний?
                ***
Ждала я встреч с неудержимой силой,
А встречи были – рай и ад.
Встреч больше нет. Давно мой милый –
Лирический, как говорится, адресат.
                ***
     Но адресат-то он уже давно. Дело было в чём-то другом. Был какой-то тайный фон. Может быть, она просто устала, или ей надоела отведённая ей судьбою роль. Ответ не очевиден:
                ***
Когда ушёл, она стенала
И волосы рвала «под ноль».
Но очень скоро перестала –
Ей надоела эта роль.
                ***
     Я очень надеюсь, что эта шутка из её последней книги имеет под собой хоть какую-нибудь  почву. Двенадцать лет мы её ругаем, а она всё отшучивается:
                ***
Смету с Любви я паутину
И смело ей взгляну в глаза.
Увидя жуткую картину,
Перекрещусь на образа.
                ***
     Возможно, «точка» уже была, и она только искала место, где её поставить…

      … Так или иначе, но она собралась писать историю последних двенадцати лет своей жизни, своего рода исповедь. Если она собралась, то напишет. Но по излагаемым событиям это может быть только психологический триллер.  Но Света и тут может увидеть юмористическую сторону:   
                ***
Любовный пыточный застенок –
Ручьями кровушка бежит.
Да, мрачный, скажем так, оттенок
На всей истории лежит.
                ***
               
      И не заблуждайтесь насчёт нежных красок:             
                ***
Возьму краски я самые нежные,
Нарисую я дни безмятежные,
Лаком светлым покрою для верности,
Не заботясь о достоверности.
                ***
     Нет, как раз о достоверности она будет заботиться. Она же научный работник, и все свои монографии писала на предельной достоверности, без фантазий. И её автобиографическая повесть «Не уклоняйся от судьбы …»  написана таким же образом.
     Почему же всё-таки это желание  «в прозе воскресить роман» возникло именно сейчас?
Уж не потому ли, что на подходе был  восточный год Змеи, и она почувствовала, что пора «выползать» из этой истории, как из старой шкурки, или что там у них, у змей, имеется. Кто знает? Я спросила и получила в ответ:
                ***
И хочется вернуться ещё раз,
И ещё раз не хочется вернуться…
                ***
       Вы что-нибудь поняли? Я тоже.


    … Встал вопрос относительно выбора жанра. Это была история Любви, её странного рождения, расцвета и угасания. Обычно такие истории описывают в романах, и первоначально так и было задумано. Но тут возникло сразу несколько «но». Она вновь обратилась к тому же источнику филологических определений и растерялась. Замышлялось-то  всё как роман, но оказалось, что роман это – «это повествовательное произведение со сложным сюжетом и многими героями». А тут, как я уже говорила, сюжет-то самый простой и героев – кот наплакал: одна героиня и эпизодически появляющаяся фигура. В пьесе это было бы актёрское амплуа – «шаги за сценой», если таковое существует. Мы этот вопрос обсудим отдельно. Кроме того, ни под одно определение романного жанра это произведение  тоже никак не подходило бы. Обо всём этом говорили понятийные границы жанра. 
     Конечно, она знала, что книга будет документальной (с элементами разумного умолчания), но точно без фантазий. И тут «Одуванчики» явно не тянули на «исторический факт» по определению слова документальный. Оставался эпистолярный жанр, но тоже под большим вопросом, если иметь в виду переписку, которой не было. Письма шли  в один конец:
                ***
Утонула она в обаянии лисьем –
Просто конец света!
Остались … томов её писем –
Все без ответа!
                ***
      Вспомнили мы и про хроники, как «записи семейных событий в их временной последовательности», но и это было не то. Перебрав ещё несколько жанров – повесть, новелла, мемуары, мы ни на чём не остановились. По излагаемым событиям «Одуванчики» более всего походили всё-таки на психологический триллер или записки сумасшедшего (сумасшедшей, в данном варианте).
     Итак, с жанром мы определились, в том смысле, что получится, то получится. А так как в «Одуванчике» будет много её стихов в качестве доказательной базы, то я хочу сразу честно признать, что и о стихосложении, так же как и о написании романов, Света не имела ни малейшего представления.
      Как я уже сказала, поле её научных исследований и вненаучных интересов лежало очень далеко от стихосложения. Её даже не заинтересовала информация, полученная в школе, о каком-то различии между ямбом и хореем. Поэтому когда ей однажды сказали, что в её стихах встречается амфибрахий (это такая довольно редкая стихотворная стопа, если вы подзабыли), она крайне удивилась, а я – нет. Я бы не удивилась, если бы в них встречались и что-нибудь вроде анапеста, хориямба, и даже дактиля, не говоря уж птеродактиле. Поищите, может быть, и вам повезёт.
     Теперь, когда вы уже немного знаете о «героине», вероятно, вам нужно что-нибудь рассказать и о «герое», который, как вы поняли, и является «источником вдохновенья». Мне, как вы тоже должны были понять, очень нравятся ее стихи в отличие от этого источника, над которым и она сама иногда подшучивает, но нам не разрешает:
                ***
Я не точу кинжал отмщенья.
Как образ, сердцу дорогой,
Он был источник вдохновенья,
Как никогда никто другой.
                ***
        Необычайный дар
Если он смог пленить моё воображенье,
Я признаю в себе необычайный дар –
Умение от лёгкого волненья
Зажечь Любви космический пожар.
                ***
Я не разбила Ваши чары –
Не ставьте это мне в вину.
Ведь отчего зажглись пожары
И посейчас я не пойму.
                ***
     Я тоже не пойму, если на то пошло. 
        … Помня о том, что три её шутки из первой книги помогли его узнать его знакомым, и, зная, что мир тесен, она решила поговорить с ним, о чём стоит умолчать, чтобы в «Одуванчиках» не оказалось биографически узнаваемых черт, и мистер Икс так и остался бы таковым. Кроме того, она надеялась получить какие-нибудь психологические детали, зная, что кроме МАИ, он закончил ещё и психологической факультет какого-то современного «университета». Нет, она не надеялась, что в этом образовательном учреждении он получил знания психологии глубин, но ведь что-то же должен был получить, а ей хотелось описать всё как можно ближе к исторической достоверности.
     Она позвонила. «О, дорогая Светлана Павловна! Как я рад вас слышать!» Зная, что он всегда очень занят, она быстро и кратко изложила свою идею. На мгновение повисло молчание, потом он отговорился занятостью и обещал перезвонить. Дело было в декабре.
Но ни в том же декабре, ни  в январе, ни в феврале, ни в марте звонка не было. Словом, никакого отклика на поступившее предложение о деловой встрече не последовало, и она решила, что теперь имеет право на документальное изложение событий. Ничего личного.
      Мне бы тоже хотелось узнать результаты этой беседы, поскольку к этому времени мы уже окончательно решили, что текст «Одуванчиков» буду писать я. Сначала  Света было взялась писать сама, но быстро поняла, что не знает законов жанра. Я же читала и романы, и повести, и даже новеллы, и потому кое-какое представление об этих жанрах, можно сказать, имела. Удостоенная доверием, я охотно согласилась ещё и потому, что мне отчаянно не хотелось, чтобы Света погружалась в это своё прошлое и вызывала воспоминания. Мало того, я чувствовала, что до её «ничего личного» ещё очень далеко, хотя она нам и говорила чистую правду. Просто она заблуждалась. Присутствие этого человека проглядывало во всём, хотя он уже и был призраком былых времён, своеобразным привидением.
     Итак, писать буду я, но Света сказала, что будет редактировать (она работала и научным редактором, так что эти навыки у неё есть). Например, если я напишу, сердясь на то, как она себя  унижала: «И опять эта старая дура ему позвонила», то она, убрав «старую», как лишнее слово, «дуру» оставит в неприкосновенности, ведь это не ругательство, а истинная правда, которая, по общественному мнению, даже украшает блондинку. А она и была блондинкой до того, как поседела. Я согласилась, подумав про себя, что буду крайне осторожна с использованием неоднозначных в культурном сообществе выражений, даже если они только цитаты из её собственных дневников. Например:
                ***
Уйти бы в мир и тишину,
Когда ни видеть, ни коснуться…
Но хочется нырнуть в волну
Или заснуть и не проснуться,
Стучаться робко в двери рая
И получить под зад пинок,
Чтоб утешаться, сочиняя,
Стихов страдальческий венок.
                ***
      Вообще же, Света, скажу сразу, иногда проявляла склонность к энергичным выражениям, объясняя это тем, что выросла на фронте среди солдат, а после войны –  в арбатском дворе вместе с мальчишками-хулиганами, хотя в этой истории, которая будет изложена в «Одуванчиках», она будет стараться не выходить из образа «болонки на задних лапках», чем очень повеселила бы старшего сына, унаследовавшего от матушки ироничный склад ума и острый язычок, если бы он узнал об этом.
      Однажды, задолго до этой истории, в чём-то оправдываясь перед сыновьями, она уже выдвигала версию о болонке, ходящей перед ними на задних лапках, на что Алёша, проанализировав ситуацию, сказал, что плохо представляет себе волкодава на задних лапках. Младший, Максим, тогда лет пяти-шести,  тут же поддакнул, что тоже не представляет, за что и получили оба от болонки по лёгкой затрещине (до старшего уже едва дотянулась).
     …  Сейчас на дворе март 2013 года. Но я начну свой рассказ с марта 2000 года, рокового для моей подруги и главной героини «Одуванчиков». 
     Это был серый мартовский день. Не было ни ослепительного солнца, ни синих теней на снегу, какие писали знаменитые русские художники, ни весеннего запаха снега, о котором писали поэты, а была серая каша из грязного снега и столь же грязной воды. Распутье. Бездорожье. Мрачная мгла. С серого неба моросило нечто мелкое, холодное и мокрое. Свет был тусклым даже в полдень, что же говорить о первых сумерках. Серым был этот день и в том смысле, что заполнен он был житейскими заботами, а именно: необходимостью купить продукты для стола. Следующий день был днём её рождения, и она ждала гостей.
     Очень далёкая от предчувствия событий, которые  скоро потрясут её жизнь, с тяжёлыми сумками она поднялась по щербатым грязным ступенькам к входной двери дома и поднялась в лифте, который старчески скрипел и обо что-то истерически бился, на свой 14 этаж. Коридор на четыре квартиры ещё не имел общей двери, но родная фанерная дверь в квартиру уже была защищена железной типа гаражной, покрашенной суриком. До мягкой обивки дело так и не дошло, и номер квартиры был по-простому написан мелом. Это теперь на месте обеих мало приличных дверей стоит одна красивая цвета малахита с золотой ручкой, золотым номером и золотым же двередержателем – гордостью хозяйки. Правда, последний уже отвалился (года три назад по моим подсчётам), но ждёт своей очереди на повторное прибивание. Рядом с дверью стоит тумбочка, накрытая такого же цвета тканью. Это для сумок и для котов, которые теперь обитают в её доме и любят бегать по длинному коридору, уже отделённому от лифта и остального пространства, куда им вход запрещён, общей железной дверью пристойного вида. Соседи у Светы прекрасные, и никто этим кошачьим прогулкам не препятствует.  Надо отдать должное советским временам – коридор и тогда хорошо освещался люминесцентными лампами, что имело некоторое значение для развития сюжета.
     Итак, она открыла обе старые двери ключами, поставила сумки с продуктами на нижний ящик типовой советской вешалки, сняла мокрое пальто, забросила мокрый же берет на верхний ящик (для шляп), благо накануне он был протёрт от пыли. Теперь  этот (верхний) ящик, поставленный вертикально, служит домиком для веника и совка, и хозяйка очень гордится этим дизайнерским решением, когда приходят гости. Когда же гостей нет, то веник и совок, как бездомные, ютятся в углу или даже просто валяются на полу в кухне. Но это уже между нами.
        Но я отвлеклась… Сняв заляпанные грязью полусапожки классической советской модели «прощай, молодость», она переобулась в тапочки, мечтая хоть ненадолго прилечь, но тут раздался телефонный звонок. Обычный телефонный звонок. Но если бы она обладала интуицией или предвиденьем, то подумала бы, прежде чем снять трубку. Она устало опустилась на диванчик от кухонного гарнитура типа «уголок», приставленный в холле к большому столу, за которым обычно собирались гости, а прежде она по ночам писала свои научные монографии, и – без дурных предчувствий – сняла трубку.
      В трубке прозвучал мужской голос: «Я от Т.К., у меня проблема со здоровьем мамы. Т.К. сказала, что вы сможете мне помочь…». Так, от Т.К. ей звонили не один раз и почти всегда мужчины. Она тогда активно определяла границы своего метода меланорефлексотерапии  и никому не отказывала в помощи.  Но, на сей раз, было что-то странное. Очень странное. Нет, голос был обычный, безо всяких там модуляций и обертонов, пожалуй, даже серый, если голоса могут иметь цвет, да, серый, как и всё в тот день. Но она почувствовала, что что-то уже случилось.
- Светлана Павловна, можно я к вам приеду завтра?
- Нет, завтра у меня день рождения, будут гости, и я не смогу с вами поговорить. Приезжайте послезавтра или, лучше, 25-го.
- Хорошо.
      Опустив трубку, она оперлась локтями о стол, с трудом преодолевая усталость и нездоровье  (перед днём рождения она всегда чувствовала себя плохо). Что это было? Она ещё не знала, что это был пролог к тяжёлой драме.
          Подумав, она набрала номер Т.К.
- Танечка, сейчас от вас звонил человек. Спросила, кто он, стараясь не показать необычности своего звонка. Никогда прежде она не задавала таких вопросов. Надо помочь, стало быть, надо. Но тут явно было что-то необычное.
- Да я его плохо знаю. Он – бывший военный, теперь владеет косметическим салоном.
- Чем? Это как?
     Поговорив ещё немного ни о чём, они расстались. Итак, бывший военный и косметический  салон. Светлана знала, что армию и тогда, и несколькими годами ранее  просто громили, и многие отставники не находили себе применения, спивались, но косметический салон…  Ну да ладно, лишь бы  не охотник. Одного охотника она чуть было не спустила с лестницы вместе со своей приятельницей, которая его привела. Если вы охотник, то искренне нас обяжете, если не станете обращаться к ней. В ваших же интересах.

    … В назначенный день – звонок в дверь. Она открывает и при хорошем освещении в двух коридорах чувствует, как искажается, колеблется пространство. Такое однажды было, много лет назад, когда она взяла в руку пробирку с черными антарктическими дрожжами, ещё не зная, что это такое. Но тогда это была Судьба, а здесь просто стоял человек… Когда через несколько секунд всё стало на свои места, она увидела человека примерно своих  лет, среднего роста, худощавого, с лёгкой проседью на висках, с серо-голубыми глазами и мягкой улыбкой. Ничего в его внешнем облике к сотрясению пространства не располагало... Через полгода она напишет шутку:
                ***
                Владыка
Не очень молодой,
Не очень-то красивый,
Не очень, прямо скажем,
Синеглазый,
Но повлекло меня к нему
Какой-то тайной силой
С р а з у …
                ***               
      Ей вдруг показалось, что они когда-то встречались, но где и когда… Нет, они не были знакомы – это точно.
- Пожалуйста, проходите, раздевайтесь! Нет, нет, не разувайтесь! Мойте руки, будем пить чай. В то время в доме часто бывали гости, поэтому на столе под салфеткой всегда что-нибудь лежало «к чаю». Он изложил проблему. Она обещала подумать, как помочь. Слово за слово. Они разговорились. Было как-то легко и просто. Д р у з ь я  п о  п е с о ч н и ц е ! 
     Проводила и заметалась по квартире,  понимая, что что-то случилось. Появилось странное чувство опасности, абсолютно не объяснимое и ей, вообще, мало знакомое. Тогда она не поняла, что это Ангел-хранитель пытался её предостеречь, и эта тревога-дрожь была предчувствием неладного. Это я так думаю. Она мне первой рассказала об этом странном случае, и у меня появилось ожидание непоправимого. Так и случилось. Этот день  стал  «днём начала».
                ***
Ожидание смутной опасности…
Ангел-хранитель дал сердцу звонок.
Не услышала. Что ж… В полной ясности
Отбываю теперь полный срок.
                ***
     Теперь, спустя 13 лет, мы обе это хорошо понимаем. Собственно, поняли мы это значительно раньше, но было уже поздно.
     Осенью она напишет:
                ***
Заколебалось странно так пространство.
Пролился свет, быть может, неземной.
Мир приобрёл волшебное убранство.
Я поняла – вошёл любимый мой.
                ***
       Да, поняла, только не тогда. И скоро ей весь мир покажется  совсем другим, очень далёким от реальности, согретым теплом и нежностью, дыханием погожих весенних дней:
                ***
Этот день никогда не вернётся
Даже в памяти, даже во сне.
Лишь в душе его тень остаётся,
На бездонной её глубине.
                ***
Так нежно пахло талым снегом
И самой раннею весной,
Когда Любовь лихим набегом
Меня связала вдруг с тобой.
                ***
Что-то дальнее, звонкое, милое
Долетело вдруг до меня.
Той весной я тебя полюбила,
И капель танцевала, звеня.

В белой пене весеннего цвета
Пила радость из рук дорогих.
До сих пор помню отблески света.
Слёзы были? Да как же без них.
                ***
    Реальность же была, как видите, совсем не такова:
                ***
Мы с вами встретились продрогшей, грязно-снежной,
Туманами клубившейся весной.
Земля была безрадостной, бесплодной, безодеждной 
И залитой холодною водой.
                ***
     Интересно, что больше никогда, ни в одном из стихотворений мы не найдём описания такой безнадёжно серой весны. В памяти она будет воскресать совсем иной, обманывая и утешая её долгие годы:
                ***
Я помню ночь весны далёкой…
Тогда была я молодой,
И мир заполнен был высокой,
Черно-серебряной водой.

Воды весенние играли,
Хотели ивы зацвести,
И в вышине светло мерцали
Туманы Млечного пути.
                ***
Когда запутались в ветвях
Зимних ветров слабеющие крылья,
И веселилась на полях
Весна, я Вас увидела впервые.
И это было так давно
(От старины печалью веет),
Но что весною рождено,
Душа до зимних снов лелеет.
                ***


    …  Через несколько дней после их встречи на ВВЦ открывался Международный Салон промышленной собственности «Архимед», в котором должна была принимать участие и Светлана со своим препаратом АстроМеланином (ради которого он, собственно, и приезжал). Забегая вперёд, я скажу, что на этом «Архимеде» Света получила золотую медаль, но об АстроМеланине я расскажу позднее, чтобы вы не потеряли нить истории.

    … Однажды где-то в середине апреля он позвонил: «Завтра у нас выходной день, я буду свободен, приезжайте» Она приехала. На маленьком столике  стоял чай и пирожные. Он сел напротив. «Как вы, военный…», –  начала она разговор.  «Салон мы организовали вместе с женой несколько лет назад. Два года назад жена умерла. Онкология». Света увидела, как изменилось, посерело его лицо. Это был явный след горя. Света не была проницательной в своих впечатлениях, но понимание и сочувствие, дар душевной отзывчивости были всегда  в её характере.  Позднее она узнала (не от него), что горе было не одно. Она заболела, уже уйдя от него, и умерла на руках второго мужа. Чуткая к чужому страданию, Света быстро перевела разговор на какой-то пустяк и вскоре откланялась. Он не удерживал.
      Позднее она узнала, что у него потом были всякие там «ирочки», некоторые появлялись и во время их знакомства. Не ревнивая по природе и по убеждению, она считала это «делом житейским», её только изумлял его вкус (из того, что она видела). Но сочувствие к его горю, сострадание при ней остались. У каждого своя печаль.
     Она стала приезжать в салон. Сотрудницы салона встречали её доброжелательно. Мягкая, улыбчивая, она часто вызывала у людей симпатию. Он тоже встречал её приветливо, искусно изображая радость: «Светлана Павловна, дорогая, как я рад вас видеть!»  Потом уходил заниматься своими делами, иногда, вообще, забывая о ней, и она тихо исчезала.
     Так прошёл апрель. Тихий, красивый, солнечный. Весна Природы.
                ***
Высокий небосвод синеет,
Моя душа весной жива.
И у забора зеленеет
Новорождённая трава.
                ***
После дождя апрельские берёзы
Всё льют серебряные слёзы.
А в небе голубые окна
Горят всё ярче и не блёкнут.
                ***
     Света купила два нарядных платья, достала давно забытые изящные босоножки на высоком каблуке. Украшения из камней (её многолетняя слабость) покинули шкатулки.
     В самом конце апреля ей нужно было ехать в Париж на Салон изобретений  «Конкур Лепин»  на двенадцать дней или около того. «Но как же я без вас так надолго останусь?» -
сказал он по телефону перед её отъездом с очень милым вздохом дамского угодника (как я думаю). Она просияла. Неужели приняла за чистую монету?! Нет, это было бы уже явным помешательством. Нет, пока ещё нет.
     В Париже, в павильоне, где была размещена экспозиция изобретений российской делегации, было очень жарко и душно. К Светлане всё время подходили посетители-французы. У одного болела рука, у другого нога, у третьего позвоночник…У неё уже был богатый опыт меланорефлексотерапии, она всех лечила, все удивлялись быстрым результатам и писали ей благодарности. Эксперты присудили ей очень почётную медаль. Её изображение – на обложке монографии «АстроМеланин» (2007 год).
     Вечерами еле живая она ходила на Марсово поле (рядом с гостиницей), садилась на скамейку лицом в Эйфелевой башне. Башня снизу до верху мерцала огнями. Зрелище было фантастическое. Пели какие-то птицы. Она думала, что это чёрные дрозды, но спросить было не у кого. С висцерий на дорожки падали бледно-сиреневые, нежно пахнувшие цветы. Она отдыхала среди этого райского уголка. Вдруг однажды она почувствовала, как мягкие руки легли ей на плечи. Обернувшись, она увидела его улыбку. «Боже, как Вы тут оказались?!» Видение исчезло. Галлюцинация? Или… Она вспомнила, что Т.К. говорила о каких-то эзотерических практиках, которыми он якобы занимался. Но в тот момент она была уверена, что это был живой человек, а не улыбка чеширского кота. Или всё-таки кота?
     Делегация возвращалась в Москву восьмого мая. Париж праздновал Победу. Но советских флагов почему-то не было (это заметили мужчины). Она позвонила ВВ девятого. «Как я рад, как я рад!» - услышала она и первое, что спросила: «Вы владеете техникой выхода в астрал?»  «Нет, – как-то подозрительно быстро ответил он, – а что, я приходил к вам в гости?» «Да». «Расскажете?» «Расскажу». «Вы позволите заехать к Вам завтра часов в десять утра?» Да она бы позволила ему сбросить себя с Эйфелевой башни. Заболевание уже началось.
     И вот наступило 10 мая… 10 часов, 11 часов, 12 часов…  Ни визита, ни звонка. И вдруг  какое-то сильное отчаяние охватило её. Брызнули безудержные слёзы. Ну не так, конечно, как у клоунов в цирке, но именно о них она в этот момент и вспомнила.  Но слёзы текли и текли. Я много лет знаю Свету. Выжать из неё слезинку?!  Но сейчас они текли и текли и уже не только из глаз. Проходя мимо зеркала, она краем глаза увидела мокрые щёки, красный распухший нос и глаза, которые заставили её остановиться. Это были не глаза, а воплощённое горе. Слёзы мгновенно высохли. Что это было? И тут раздался звонок. «Светлана Павловна! Ради Бога, извините! У меня возникла срочная работа. Можно я  приеду завтра?» 
       Этот её рассказа о слезах меня поразил.  Нет, не удивил, а именно поразил. За долгие годы нашей дружбы я иногда видела слёзы в её глазах, то только тогда, когда она жалела животных.  Я думаю, что скоро она опубликует свою книгу «Записки эколога-мизантропа», написанную с болью и ненавистью к двуногим извергам. Но никогда, ни при каких, даже самых трагических событиях своей жизни, она не позволяла себе ни слезинки. И вдруг такое…Я нашла в её книгах еще несколько строк «со слезой», спросила о них, но она твёрдо сказала, что слёз как таковых больше не было, и всё же в стихах они, как ни странно, появлялись. Скорее всего это были «невидимые миру слёзы».
                ***
В белой пене весеннего цвета
Пила радость из рук дорогих…
До сих пор вижу отблески света.
Слёзы были? Да как же без них.
                ***
Горят слезой глаза. Я плачу
О том, что мудро не сбылось,
И за улыбкой слёзы прячу.
Сейчас он здесь – мой светлый гость.
               ***
Слёзы боли с огнями надежды
Я сплетала, пока могла,
И нарядные краски одежды
Для тебя одного берегла.

Ничего не осталось от страсти.
Разве искра… Порой…  Иногда…
Да и голос лишился власти,
Власти той, что имел тогда.
                ***
       Такие пронзительные стихи, с таким отчаянием, с такой болью, но когда я показала ей их, то она прочитала мне со спокойной улыбкой:
                ***
День ушёл и уже не вернётся,
И разлука легла между нами.
И теперь дожди-слёзы придётся
Утирать мне, скорбя, рукавами.
                ***
     Да, слёзы не её стихия, но она считает простительной эту женскую слабость и, вспомнив слова одного «мудреца», довольно резко ему возразила:
                ***
«Ничто не сохнет легче слёз», – 
Один мудрец сказал.
Но, видно, он не видел слёз
И сам не проливал.
               ***
    Как-то она провожала меня до метро. Был чудесный поздний зимний вечер. Морозно скрипел снег. Воздух был полон снежного серебра. И я вдруг вспомнила, что одна из её первых книг лирики называлась «Зачем слезе алмазная огранка…» с эпиграфом:
                ***
Чистейший знак, искусная обманка.
Ни радости, ни горя без неё.
Зачем слезе алмазная огранка –
Она блеснёт, сверкнёт, и нет её.
                ***
     Я спросила, почему. Она ответила, что не помнит. Скорее всего, она видела в тот вечер бриллиантовые искры инея на ветках, видела сквозь слёзы, но те слёзы, я надеюсь, были от мороза и ветра. Так ли это, я допытываться не стала, но мне вдруг показалось, что они тогда прощались у крыльца…
                ***
Не оскорбив молчаньем тишины,
Стояла тихо рядом с Вами
С сознанием своей вины,
И колебалась тень под фонарями.

Мне оставалось только поклониться,
Принять касание холодных губ…
Но стоит ли теперь виниться,
Тихо роняя слёзы в суп.
                ***
     И в этом вся Света.  Она умеет шутить в самые не располагающие к этому моменты.
                ***
Всё было: вспышки, ровный пламень…
Но загорелось всё и сразу,
Будто нашла коса на камень,
И искра выжгла ум и разум.
                ***
     Света по характеру очень открытый человек. Наша маленькая компания сразу обо всём догадалась, и после первых «допросов» почувствовала трагическую предрешённость   «этой истории». Нет, она не таилась от нас, даже шутку написала:
                ***
Плохо я Любовь таю –
Только разве не пою,
Говорю, смеюсь и плачу,
И с подружками судачу.
                ***
     Но слушать нас не стала. Незримое присутствие этого человека уже чувствовалось во всём. Она уходила в новую жизнь и не желала возвращаться.

               
     … А тем временем шло лето. Прекрасное, чудное лето. Природа, её гармония и красота, живой трепет жизни.
                ***
В зелёном шёлке утопая,
Цвела июньская пора.
Заря вставала золотая,
Шёл дождь из нитей серебра.
                ***
Гроза прошла, и всё сияет,
И воздух стал хрустально чист.
Июль в права свои вступает,
И каплю света держит лист.
                ***
      Они виделись, но не так часто, как бы ей хотелось. Помимо необъяснимого, что притягивало её к этому человеку, были и вполне объяснимые моменты, которые она, на мой взгляд, притягивала за уши, чтобы как-то отбиться от нашей, мягко выражаясь, критики. Он был трудоголиком, а она терпеть не могла бездельников, и очень заботился о матери, что она особенно ценила в людях. В общем:
                ***
Прекрасно всё, что искренне любимо нами.
И навсегда…  И каждый раз… И временами…
                ***
      Иногда он жаловался на своего сына Романа, мол, плохо учится, прогуливает лекции, нахватал кучу хвостов. Это отца очень огорчало, и однажды Света посоветовала ему высечь Ромку казацкой плёткой-пятихвосткой, прямо по этим хвостам. Что было дальше, я приведу её собственный рассказ: « Он вдруг посмотрел на меня, как на злую мачеху, которая решила извести со свету  бедного дитятю. Если бы я ожидала такую реакцию, то, конечно же, заменила бы плётку обыкновенным ремнём». Но Роме, видимо, просто не нравилось учиться в авиационном институте. Потом он благополучно закончил что-то другое, так что всё уладилось, в конце концов. Но она больше никогда не давала советов по его «воспитанию», вспоминая о «злой мачехе».

      А в Природе зацветал июнь, самый любимый её месяц
                ***
Склон неба в белых облаках,
Мягкий изгиб речушки,
Луг в милых голубых цветах,
И дальний зов кукушки.
                ***
     … Как-то вечером он позвонил и предложил завтра приехать. У меня завтра большое «окно». Приедете?  А то, как говорит теперешняя молодежь. Она приехала бы даже на четвертование, если вы знаете, что это такое. В салоне он запечатлел на её щёчке мимолетный поцелуй. «Мимо» и «лётный» в буквальном смысле, но она и ему была рада.
«Я Вам сделаю татуаж – губы и веки». И она, которая никогда даже не красилась, согласилась, только настояла, чтобы всё делалось без обезболивания. Ей не хотелось, чтобы он видел перекошенный от заморозки рот. Стало очень больно, потекли слёзы. «Потерпи, девочка, потерпи!» Услышав такое обращение, она попыталась засмеяться. Последовал окрик: «Не мешайте мне работать!». С кушетки поднялась женщина неопределимого возраста  с опухшими, кроваво-красными губами, из которых сочилась кровь, с безумными, налитыми кровью глазами, обведёнными чёрной каймой. Кожа век натуральной блондинки выдала своё «фи» надругательству над ней. Под одним глазом стал быстро набирать цвет вульгарный фиолетовый фингал, на верхнем веке другого глаза растекалось синее пятно (аппаратура была тогда старая, иглы толстые). Ужас! И этот ужас назывался татуаж…
       В метро народ, не осведомлённый о зрительных этапах татуажа,  смотрел на неё с удивлением. Вроде бы приличная седая дама благополучного с виду статуса, элегантно одетая, правда, причёска несколько набекрень, и вдруг со следами русских простонародных семейных забав. И это чучело ещё и улыбалось (видя реакцию публики).
      Дома Алёша: «Мама, где ты летала и с какой метлы грохнулась!» Я своим детям так не позволяю говорить с матерью. Правда, я в таком виде и не появлялась дома. Через неделю губы стали вполне пристойного розового цвета, фингал исчез, пятно на веке побледнело. Лицо посвежело и помолодело, что было очень кстати, учитывая известные обстоятельства. На ней тогда всё ещё хорошо заживало, чем она гордилась и даже при случае (и несколько кокетливо) говорила, что всё заживёт как на собаке, пока однажды не заметила, что на старых собаках всё заживает не так легко, как на молодых.
        А ещё в том салоне  рисовали картинки на разные части тела (татуировка), сажали мушки (под старину) и вставляли кольца (что называлось пирсинг), но на это ехидное предложение она не согласилась, однако в её первой книжке появилось шутливое стихотворение:
                ***
Расписана, раскрашена –
Полный татуаж.
Ещё б на попку ящерку –
И полный реставраж.
Ещё бы пару мушек
И парочке колец,
И старую развалину
Хоть в гроб, хоть под венец.
                ***
    И вот эта шутка вместе с двумя другими из той же книжки,  стали основой для идентификации личности мистера Икс. Как известно, мир тесен, но что бы до такой степени! А дело было так. Летом 2001 года к её невестке приехала на дачу её подруга Ольга, которая вышла замуж за Николая, второго мужа первой жены мистера Икса, и, когда на лужайке они читали «Прощальную чашу», то среди шуток нашли это стихотворение и ещё два:
                ***
Дорогой мой ВВО,
Подполковник ПВО,
И  т.д.
                ***
Надеюсь, образумлюсь я
И увлекусь я кем-нибудь московским,
Чтоб не пришлось мне завещать:
«Развейте прах над городом Жуковским».
               ***
       Мистер Икс, действительно, был подполковником ПВО (в отставке) и жил в то время в Жуковском…  Поэтому, замышляя эту книгу, Света подумала, что, может быть, не стоит вводить в неё сведения биографического порядка и хотела с ним обсудить и этот момент, но он не захотел, вообще, ничего обсуждать, и они попали в этот текст. Ну да ладно! Мир, конечно, тесен, но трудно сказать, до какой степени.
    … Теперь – в хронологическом порядке – о другой истории. В середине июня 2000 года  в Питере, кажется, в Инженерном замке состоялась  Пятая Международная выставка-конгресс «Высокие технологии, инновации, инвестиции». Света тоже в ней принимает участие. Живёт у Тани Герасименко  на Малой Морской. Чудесная солнечная погода. Золотые невские закаты. Белые ночи. По вечерам они гуляют на набережной Невы. Таня обращает внимание, что Света  что-то держит в руке на груди под шалью. Что? Оказалось, что  фотографию, которую она украла со стены в его кабинете, пришпиленную булавкой. 
 - Я на ночь кладу её под подушку.
- Светка, ты совсем с ума сошла!
- Видно, сошла.
     Сказать, что Таня была изумлена, это ничего не сказать!  И питерская Таня присоединяется к нам, её московским подругам. Только и от её увещеваний, увы, прока никакого не было. Сейчас, когда прошло столько лет, я иногда думаю, ей бы встретить наш сочувственный отклик, а мы всё пилили и пилили её…   Ведь никто из нас не поддержал её, только Галя молчала, за что заслуживала наше порицание, да ещё мой муж называл нас «старыми калошами».
                ***
Всё проходит, пройдёт и это.
История не нова.
Да, я знаю, катит в вечность
Свинцовые воды Нева.

Но пока… Под высокой подушкой
Ночью храню Ваш портрет.
И мирно спорю с невской подружкой
О том, чего вовсе и нет.
                ***

    …  Уже в самых первых книгах в стихах Светы, обращённых к этому человеку, звучит тепло и трепетно такая Любовь и нежность, льётся такой сердечный свет, что читаешь это с замиранием сердца, уже угадывая правду притяжения и страдания от удалённости и разлуки и от понимания ею того, что всё будет «без отклика и эха».
                ***
Я ждала Вас. Дождями
Осень поздняя мокла.
Проглядела насквозь я
Все оконные стёкла.
                ***
Мне без тебя так пусто, сиротливо.
Невыносима длительность минут,
Часов и дней, что несчастливо,
Безумно медленно текут.
                ***
Что в Вашем голосе, неласковом и строгом,
Так радует и так томит меня,
В моём светильнике убогом
Рождает пламя ясного огня?
                ***
Всё грустнее, задумчивей, тише
Становлюсь я день ото дня.
Как давно ты меня не слышишь
И не видишь, мой друг, меня.
                ***
Уже Любовь, как веянье печали,
Что, память о былом храня,
Уходит в сумрачные дали,
Уже без Вас и без меня.
               ***
Смотрю на Вас из дальней дали,
Из мира, где царит покой,
Забвенье счастья и печали,
Где Вас уж нет, где свет иной.
                ***
Чуть колеблется пламя свечи,
Тени пляшут, родясь и сгорая,
Я уйду, ты меня не ищи.
Как нежна тишина золотая.
                ***
     И все эти стихи из книг, изданных в 2002 году, но  ведь всё ещё только, казалось бы, началось, но она уже тогда предчувствовала будущее и писала как бы оттуда. Впрочем, всё это уже было и в настоящем. Мне не  хотелось бы неосторожно трогать сердечную рану, возвращаясь к далёким дням с их безнадёжной нежностью и затаённой грустью,  но раз я взялась писать, писать всё, как было и как есть (по её настоянию!), то мне придётся теперь следовать голой правде, «не доверяясь вдохновенью».
                ***
Надолго разум я теряла,
На краткий миг не верила я снам,
Лицом к земле то припадала,
То обращалась к небесам.
                ***
Время любить, его прочтенье,
Оно у каждого своё.
Пусть у меня – одно мгновенье,
Оно – прекрасное моё.
              ***
Давно отпылали те зори,
Когда молода я была,
И в сладкой и горькой неволе
Его у порога ждала.

Давно отпылили дороги
Той жаркой недолгой весны,
И тусклые краски тревоги
Не омрачают мне сны.
                ***
Я люблю его, но все закрылись раны,
А страданья и надежды далеки.
Прикрывают тёплые туманы
В светлых сумерках течение реки.
                ***
За горою дальней – невозможное.
Затерялись за тучами дали.
Где ты то, золотое-тревожное,
Что сны майские мне нагадали?
                ***
Любовь ушла, но в таинство её очарования
Я всматриваюсь из-за прикрытых век,
И вижу я себя в светлейший миг свидания –
Нежна, как тихо падающий снег.
                ***
Меня томят мечтания иные,
Другими стали у меня грехи,
Но старым другом и поныне
Заселены мои стихи.
                ***

      … А лето всё цвело и цвело, и не было ему никакого дела до наших тревог и печалей. У него была своя, праздничная радость, свои счастливые события, своя мелодия и свой магический напев, который она всегда чувствовала:
                ***
Налилась красным соком малина,
Полдень полон дремотной красы.
Желтизной засветилась рябина,
И клубника пускает усы.

Золотые и алые блики
На озёрной вечерней воде.
То заката июльского лики
Улыбаются первой звезде.

Полны свежести летние ночи,
На воде лежит свет серебра,
И мелодия нежная строчек
Ручейками струится с пера.

Пахнет в воздухе тёплой землёю,
И дожди поют песни свои.
Бог даст, встречусь я, милый, с тобою,
Но без этой прощальной Любви.
              ***

    … Положение становилось всё более сложным. Влечение невозможно было побороть, и она решила посмотреть его гороскоп или хотя бы космограмму, если время рождения окажется неизвестно. Когда-то давно Света серьёзно занималась астрологией, ходила на лекции А.В.Зараева, много читала, собрала библиотеку астрологической литературы, умела составить космограмму и гороскоп, если было известно место и точное время рождения (что бывало редко). Даже сдала экзамен и получила диплом. Потом она оставила эти занятия – серьёзно заниматься  было недосуг, а иначе она ничего не умела делать.
      И вот она ему позвонила. Должно же быть какое-то рациональное объяснение всей этой истории.
- Вы можете сказать мне свой день рождения. Я хочу посмотреть ваш гороскоп.
- Пожалуйста, с некоторым удивлением сказал он.
Услышав 52-ой год, от полной неожиданности она воскликнула: «Как 52-ой?!»  Она судорожно  пыталась просчитать разницу между его 52-м и своим 36-м. Ничего себе друзья по песочнице! Да когда он сидел в песочнице, она уже училась в университете!
                ***
Безжалостно нас развели во времени,
Когда судьбу мне сверху присудили.
Уже держала ногу в стремени…
Пешком под стол Вы, правда, не ходили.
                ***
«Это что, плохой год?!»
«Да нет», –  залепетала она, пытаясь скрыть смущение. Ей показалось, что он что-то почувствовал или даже понял.  И она закрутила хвостиком, мол, то да сё. Оказывается, он знал от мамы даже время рождения. Она составила его гороскоп. Сравнила  со своей космограммой. Времени своего рождения она не знала, поэтому гороскоп составить не могла, а ректификация по событиям жизни у всех астрологов давала очень разные асценденты. Встретились они, конечно, не случайно. Но больше всего её удивило стояние транзитных планет в день встречи. Поскольку я сама в астрологии ничего не понимаю, то я от этой тонкой материи вернусь к грубой реальности.
     Она позвонила Вере.
- Верочка, помнишь, ты как-то ко мне приехала, а у меня сидел человек (описала).
- Помню.
- Как ты думаешь, сколько ему лет?
- Ну, он моложе нас, года на три – четыре…
- А на 16 не хочешь?
- Но этого не может быть! И, вообще, мне давно не нравится твой интерес к нему. А теперь тем более.
      Да, действительно, ВВ смотрелся значительно старше своих лет,  но, даже узнав его возраст, ей всё равно иногда казалось, что они «друзья по песочнице». У неё, вообще, было нарушено чувство времени, хотя разумом она и понимала, в какую беду попала. Нет, она ни на что не надеялась, но это был серьёзный удар.
                ***
В эти дни меня тянет к началу,
В праздник света и запах дождя,
Что ушли, когда вдруг я узнала,
Как на много я старше тебя.
                ***
Правда ли, что в этой стороне
Годы, что умчались, не помеха?
Нет, не правда – отвечало мне
Тихое, рассеянное эхо.
                ***
Усталое сердце, морщины у глаз,
Голова откровенна седая.
Кто же полюбит такими нас,
Прошлое нам прощая?
                ***
Размыта дождём дорога,
И мост снесён водой…
Примет на свете много –
По всем мне не быть с тобой.

Все приметы мне равно горьки.
Нет других для меня, ты – один.
Я стою у реки, и пригорки
Горят горькою кистью рябин.

Под ногою мокрые травы,
Каблучок оставляет след.
И нет никакой переправы
Через шестнадцать лет.
                ***
     Да, она никогда не чувствовала своих лет. Никогда!  У неё, как я уже говорила, вообще, было нарушено чувство времени. Но у него, как и у любого мужчины, с чувством времени было всё в порядке. Их всегда интересуют женщины моложе их самих, и чем моложе, тем лучше. И что с того, что она умница и красавица. Бывают, конечно, ситуации, когда и молодых не любят. Не нравится – и всё тут!
     Вот и она хотела теперь, когда уже всё позади и «ничего личного», поговорить с ним, как с психологом, о возрасте и о вкусе. Но не получилось. Поэтому вопрос о возрасте, как наиболее вероятный и стандартный, будет стоять в этом рассказе. Тем более что мы все многократно его поднимали, основываясь на знании жизни и мужской психологии. Куда там! Она, признавая нашу правоту, отбивалась, часто в шутливой  форме. А, может быть, даже и чуть-чуть насмехалась, и не только над нами, но и над ним:
                ***
Минувших дней чарующие тени,
Вам моё сердце и моя хвала.
Казалось бы, бесчувственное время,
Но я горела и жила.
                ***
Не стоит взывать к разуму
В мой уходящий век.
Я всё ещё женщина,
А не человек.
                ***
На склоне лет моих пылает
Горит последняя свеча.
Я, милый мой, за всё отвечу,
Что натворила сгоряча.
                ***
Да где уж там женщине старой,
Возраста энной - весны,
Навеять любимому чары
И сладкие грешные сны.
                ***
Это не те младые дни,
Когда лишь только помани…
                ***

     Однажды она где-то случайно обнаружила выписку из Библии и сделала её эпиграфом к одному из стихотворений. Я приведу её здесь (за достоверность мы обе не ручаемся): «Сара, жена пророка Авраама, была в 65 лет в самом расцвете женской красоты, и в неё влюбился фараон Египта… Юдифи, соблазнившей полководца Олоферна так, что он потерял голову в буквальном смысле слова, было и вовсе под 70…». Я ей сказала, что там, кажется, было какое-то другое летоисчисление, если пророки жили до 300 лет, но она только засмеялась.  У неё было своё летоисчисление…
                ***
Мне рядом с ним уютно и спокойно.
Живу минутами, от всех отгородясь.
И что судить: пристойно – не пристойно.
Люблю открыто, не таясь.
                ***
Зажжение. Горение. Свечение.
Забвение… Угасла и молчу?
Как бы не так! Неодолимо тяготение.
Коли зажглась, гореть хочу.
                ***
Уносясь в волшебные чертоги,
Растеряла разум по дороге.
                ***
    Порой она пыталась и нас, и читателей убедить, что всё не так уж и плохо. Для меня эти стихи имели и щемящее звучание, и что-то очень светлое, правда, далёкое от реальной жизни. А для неё это была настоящая жизнь, её жизнь. Была Любовь, и она смело шла на этот свет, уже всё зная и понимая. Шла, как потом окажется, 12 лет…  И все её шаги звучали стихотворными строками, иногда приобретающими горький смысл. Но она никогда не отступала и перед худшей бедой.
                ***
Любовь, Любовь! Твоей богине
Сплести недолго чары-сеть.
В её волшебной паутине
Ни жить нельзя, ни умереть.

Найдёшь не скоро, что ответить,
Когда страшит приход зимы,
Но и зимою солнце светит,
Когда нас любят, любим мы.
                ***
Колебалась граница меж нами,
И была я то старой, то юной.
И душа отзывалась стихами,
Словно музыкой чуткие струны.
                ***
Тихая радость, лёгкая грусть,
Золото солнечных нитей.
Лет своих зимних я не стыжусь –
Такую, как есть, примите.
                ***
                Подругам
Заря закатная, покой…
Какие годы наши!
В них мёд тяжёлый, золотой
На дне прощальной чаши.
                ***
На нас печать другой эпохи,
Её зовут «закат Любви».
Мы для неё не так уж плохи –
Полнеба в зареве зари.

И чем, друзья, плоха нам осень?
Чем не цветущая пора?
Куда мы только взгляд ни бросим –
Лишь золото, багрянец, просинь,
Кленовых листьев веера!
                ***
Стесняться старости не надо –
Серым бывает и апрель.
В декабрьском дне своя отрада…
Поверь мне, милая, поверь!

И май порою хмур бывает,
Не радует и птичья трель.
Иной декабрь же так сияет…
Не верь несчастным, мне поверь!
                ***

    … А жизнь становилась всё тревожнее и тревожнее. Она стала походить на седьмое небо с грозовыми тучами. Душевное смятение поднималось высокой волной. Оно передавалось  и мне. Я видела, как она изменилась, даже внешне. Передо мной стояла молодая женщина с яркими, блестящими глазами и весёлой улыбкой (позвонил, увиделись) или печальным, остановившимся взглядом вдруг полинявших глаз (давно не звонил, давно не виделись). Всё сплеталось в причудливом узоре.  Бесспорно было одно – это была жизнь Любви, и её душа летела бабочкой на огонь.
                ***
Какую власть берёт над нами
Рождённый вдруг сердечный жар,
Не бледное, в лампаде, пламя –
Опустошительный пожар.
                ***
Мне Любовь словно чудо спасения,
Как в старинном сражении конь,
Как великое  о з а р е н и е,
Её ясный и яркий огонь.
                ***
     Есть женщины, чьи души не подвластны увяданию, и она была одной из них. Натура страстная, она была такой во всём. Сохранился отзыв официального оппонента  М.Н.Мейселя на её диссертацию: «С.П.Лях явила собой пример изумительного научного мужества, необычайной целеустремлённости и влюбленности в науку». Защита диссертации происходила в 1970 году. С тех пор прошло более 40 лет, а она, человек деятельной воли,  до сих пор работает, давно не имея ни лаборатории, ни денег на реализацию проекта производства АстроМеланина, открывая всё новые грани свойств этого антарктического вещества, работает с упорством, достойным, на мой взгляд, лучшего применения…

 
     … Но я вернусь к её роману или полуроману, называйте, как хотите.  Я видела, как этот человек приобретает над ней неодолимую власть.  Он умел всё – и приласкать, и ранить.  Иногда «кокетничал». Как именно, она описала в насмешливых стихах, цитируя его. Он, наверное, промолчал бы, зная, что будет таким образом «процитирован»:
                ***
«Я постарел, ночую дома…»
Как всё мило и знакомо.
                ***
Веет мягкостью и лаской
От синих омутов-очей,
Завлекает сердце сказкой:
«Я пока ещё ничей».
                ***
Нет, Светка, какая же ты всё-таки язва!

     И тем не менее её, как и прежде, грели иллюзии, которые она сознательно создавала сама, может быть, в надежде на скорое забвение:
                ***
Я из глубин воспоминаний,
Из зимних снов и полуснов,
За достоверность не ручаясь,
Набрать смогу лишь горстку слов.

Слова, что были мне дарами,
Меня сбивали с «вы» на «ты»…
Они давно забыты Вами,
Как прошлогодние цветы.
                ***
Я из событий пережитых,
Из дивных чувств, ужасных снов,
Из чувств, любимым не добитых,
Сплела венок судьбы даров:

Приход Любви без умиранья,
Весны не отцветающую весть,
И тайны встреч без расставанья,
И милого,  к а к о в  о н   н и   н а   е с т ь.
                ***
       На вечерних зорях с Яузы доносилось пение соловьёв. Они пели и ночью. Тогда ещё пойма Яузы не была «облагорожена», и соловьёв было очень много. Через несколько лет она напишет:
                ***
Ранним вечером напевом соловьиным
Мир входил в открытое окно.
Дорогим и бережно хранимым
Было чувство, что теперь погребено.
                ***
На грани сна в который раз
Привиделась мне дальняя дорога…
Улыбку светлых милых глаз
Стеснялась я просить у Бога.
                ***
Окаймлённое ивами озеро.
Майский вечер. Тепло. Тишина.
Я ж пишу, что с утра подморозило,
И всю ночь замерзала луна.
                ***
            Её комната заливалась лунным светом. Голубая лунная мгла тревожила её. Она давно поняла, что её ждёт впереди, и не терялась в догадках. «Отцветшее небо, туманы…» было одним из первых стихотворений, «услышанных» ею и самым трагическим, на мой взгляд:
                ***
Отцветшее небо, туманы…
Природа скромна и тиха.
Опал уже лист багряный.
Я стала слепа и глуха.

Не вижу, не слышу, не чувствую,
Живу в безучастной мгле.
Лишь образ любимый видится
На светлой, нездешней земле.

А всё остальное – мимо,
Теряется в сумрачной мгле.
Любите и будьте любимы,
Пока вы на этой земле.
               ***
     Как вы думаете, можно на эти стихи написать марш? Вы скажете, что нет, а я скажу, что да. На стихи Светланы Владимир Иванович Патрушев написал более 30 песен и романсов: «Шитье золотое по летнему фону…», «Чуть колеблется пламя свечи…»,
«На последних снегах синева…», «Дрожит, волнуясь, дымка золотая…», «Укротились дожди проливные…», «Лишь заплачет оттепель слезами…», « Минувших дней чарующие тени…», «Чаша радости, чаша печали…» и многие другие.  У нас у всех есть диски, и мы часто слушаем их.  Многие из его песен – чудесные  вальсы, но вот однажды он звонит Светлане и говорит, что написал марш.   Можете представить себе всю меру её изумления, когда она узнала, на какие слова…
      Владимир Иванович привёз запись. Марш звучал мажорно, с фанфарами, как и подобает маршу. Припевом служили последние четыре строчки. Пела Наташа Косминская. Она же прекрасно пела и многие другие песни, но к этому маршу Света долго не могла привыкнуть, пока не услышала его из-под купола павильона «Культура». Оттуда марш звучал прекрасно, тем более что слов было не разобрать…
     Несколько красивых, но очень печальных песен написала Наташа, сестра Светланы:
«Золотились в траве одуванчики…», «Дорога усыпана хвоей…», «Засвечены свечи цветные…», «Размыта дождём дорога…», « Голос памяти слаб и тих…», « Любовь –туман, принявший очертанья…». Это мои самые любимые. У Наташи низкий, глубокий голос, похожий на «цыганский», возможно, от  их прапрабабушки-цыганки. У девочек, вообще, очень «сложная» кровь, и они тоже очень разные как внешне, так и по характеру.
     Когда мы собираемся у Светы дома, то всегда зажигаем цветные свечи, о которых нам будет петь Наташа. И индийские ароматные палочки.
                ***
Засвечены свечи цветные,
И палочки льют аромат.
Так пахнут цветы луговые,
Только слабее стократ.

Думы грустят больные,
Сердце идёт на закат,
Лишь краски надежд золотые
Стали сильнее стократ.

Любовь и надежды былые
Не покидали палат.
Засвечены свечи цветные
И палочки льют аромат.
                ***
    В это первое лето её Любви надежда всё-таки временами приходила к ней, но она мало верила ей:
                ***
Мои счастливые  надежды
С тревогой смешивала я.
Всё оставалось, как и прежде,
Он был мне всё, судьба моя.
                ***
Синеет ночь, сады белеют –
Живёт весна в моём краю.
Лучи надежд мне сердце греют,
И я тебя, мой друг, люблю.
                ***
Это всё теперь как рана,
Как привычная тоска,
Образ сонного обмана –
У щеки твоя рука.
                ***
Как хороши заманчивые планы,
Приманные слова, их сладкие туманы,
Надежда видеть Вас и приласкаться,
Но жизнь найдёт, о чём мне сокрушаться.
                ***
     Надежды гасли быстро, и только память о них изредка пробегала по её строчкам:
                ***
Мы встретимся с тобою вновь,
Но будет всё, как прежде.
Ах, эта долгая Любовь,
Ты – памятник надежде.
                ***
Ты придёшь ко мне издалека,
Из моих забытых строчек.
И отпустит тёмная тоска,
Сердце радости захочет.

Губы тронут кожу у виска,
Как в тот день далёкого июля,
Плеч коснётся лёгкая рука,
И покажется, что сплю я.
         ***
     Тешить себя обманчивой надеждой было не в её духе, и к надеждам я больше возвращаться не буду. Приведу только несколько особенно любимых мною строк с их глубокой мудростью и скрытой щемящей болью:
               
Клён у дома вымыт дождём,
Ветер пахнет грозой и сиренью.
Мы весной счастья полного ждём,
К октябрю дорожим его тенью.
                ***
      Как вы видели, есть строки о Любви, от которых веет настоящей трагедией, но тут же, иногда, совсем рядом, появляются стихи-шутки:
                ***
Не верь тому, кто утверждает –
Любовь так долго не живёт.
Она, конечно, пропадает,
Да всё никак не пропадёт.   
                ***
Из древней древности известно –
Сопровождает нас звезда.
А как узнать (мне интересно),
Если свернём мы не туда?
                ***
Я однажды спросила звезду:
«Так куда же я долго бреду?»
И она вдруг сказала: «Мне жаль,
Но всегда мы уходим в печаль»
                ***
Что Любовь – молодое томление,
Расскажите кому-то другому.
Есть Любовь, что созвучна молению,
Только близкому богу, земному.
                ***
 В сомненье я: ты мне награда или кара…
Одно лишь несомненно, я – больна:
В ушах то шум восточного базара,
То обморочная вата-тишина.
                ***
Я б хотела создать манифест,
Только бьётся в сомненье сознанье,
Что Любовь нам – спасительный крест
Или всё-таки наказанье.
                ***
Живу без поиска к спасенью,
Неизвинительно и тяжело больна,
И всё меня толкает к помраченью
И без того с оттенком мрачности ума.
                ***
     Правда, никакой «мрачности ума» я за ней никогда не замечала, надо честно признаться. Это она на себя наговаривает.
               
               
     … Наконец пришла осень (2000-го года, напоминаю, если вы потеряли нить), и в один прекрасный день Света вдруг поняла, что стала «слышать» стихи. Более того, она поняла, что должна их записывать, записывать сразу. Малейшее промедление, и они уходили, забывались и, вероятно, навсегда. Строки отражали  её чувства, которые как бы переливались в строчки, или это были картины природы, иногда только хранящиеся в памяти, но вдруг оживающие перед её глазами и отдающие свой свет и краски словам. Но больше всего было живых чувств, на которые падало какое-то живое сияние. Это были и исповедь, и улыбки Любви, и её печали, надежды и безнадёжность, горестные разлуки,  борьба с собственными чувствами и признание поражения, ожидание встреч и тихое отчаяние без светлого дня:
                ***
Что прошло, то уже не вернётся.
Я устала немного, прилягу.
Всё смывается серым дождём,
Кроме строк, что легли на бумагу.
                ***
Прочту я когда-нибудь, в жизни другой
Стихи свои – отзвук биения сердца,
И ключиком этим (а он – золотой!)
Открою я в прошлое дверцу.
                ***
Лились признания, как речь в исповедальне,
Их принимала милосердная строка,
Как принимает осень увяданье,
Как утешает тёплая рука.
                ***
Услышав разума упрёки,
Гнала я чувства со двора,
Но вырывались стоны-строки
Из-под дрожащего пера.
                ***
        Из истории женской поэзии

Пьём мы воду из чистых источников,
Из глубин отдалённых веков.
Переводим без точных подстрочников
Крик отчаянья в строки стихов.
                ***
Даются нам высокие слова
Как образы Любви и горя.
Они живут в душе, как острова
Поверх житейского бушующего моря.
                ***
      Света давала ним читать эти стихи, и очень скоро мы поняли, что их надо публиковать. Нашлась типография, и полетела одна книга за другой.
                ***
И обречённость, и надежду,
И вдохновенье, и вериги…
Всё скромно скрыли под одежду
Мои печальные, как память, книги.
                ***
Только силой пера и искусства,
И Любовью тех солнечных дней
Возрождаем ушедшие чувства
И уводим из сада теней.
                ***
Ах, эти книги! Были, небылицы,
Отчаянье, надежды, забытьё…
Под их обложками хранится
Окошко в прошлое моё.
                ***
     Это уже из 16-ой книги, 2005-го года. Проходило время. С годами стихи становились, как ей казалось, спокойнее, отрешённее, «уже без слов, светящихся огнём», и даже с мягким юмором. И тут сказывался её светлый взгляд на жизнь.
                ***
Признаюсь вам я: ночью снежной
Опять пишу я «всё о нём»,
Только с печалью неизбежной,
Без слов, светящихся огнём.
                ***
Уже слова звучат иначе,
В них что-то есть от тишины,
Но нет, не сдавленные плачи –
Звук поколебленной струны.
                ***
Не ищите ключ для дешифровки –
Обернётся поиск пустотой.
Здесь лишь грёзы ветреной головки,
Что была когда-то золотой.
                ***
Схороню я под пеплом лет,
За неясной, туманной строчкой
Век Любви, её тьму и свет,
День за днём и ночь за ночкой.
                ***
Дни пролетели, истаяли ночи.
Песни – скучнее, строки – короче.
Всё меньше огня в том сердечном пожаре,
Всё больше там пепла, дыма и гари.
                ***
Как объяснить, что вдруг и сразу
В таком объёме столько чепухи?
А вдруг инопланетный разум,
Шутя, диктует мне стихи.
                ***
Поэмы, оды…Всё это – старинное.
Четверостишья – вот нам благодать.
Время бежит, и что-то длинное
Нам просто некогда, друзья, читать.
                ***
     Иногда стихи приходили в самый, казалось бы, неподходящий для стихов момент, когда  она мыла полы или чистила картошку, что её очень удивляло:
                ***
Плита, метла и паутина,
И вдруг Любовь – нежна, робка.
Да, даже грубая холстина
Приемлет тонкие шелка.
                ***
    В результате книги стали дневником «Любви прошедших грустных лет», когда прошлое уже вдали, но они позволяют нам пристально вглядеться в то время, а ей продлить эти дни, создать мост воспоминаний над пропастью ушедших лет, извлечь себя, ту, которая была тогда, в те светлые и горькие времена, из туманных глубин памяти. Ведь слова – это застывшие мгновенья, следы исчезнувшей жизни. В археологии это называется, кажется, артефактами.
      … Но уже поздняя ночь, и мне давно пора спать. Грусть о том, что уже не вернётся… Но спать, спать, спать. Надо тихо пробраться в спальню и не разбудить мужа. Он знал, что я пишу по ночам, хорошо к этому относился. Он, вообще, мне кажется, давно и тайно влюблён в Свету, считая её самый красивой, умной и талантливой из всей нашей компании. Правда, он не видел её в растрёпанном виде и в халате с оторванными пуговицами, но я думаю, что его и это не смутило бы.


    … Её первая книга (вышла в 2001 году) называлась «Прощальная чаша». Света тогда по неведенью законов коварства Любви и по наивности решила, что справилась с собой и просто прощается…  Последними строчками в книге были следующие:
                ***
Непоправимо, необоримо,
Неотвязно, невозвратимо,
Беспросветно, безнадёжно,
Беспощадно, невозможно…
Ну, сколько можно!!!
                ***
      Но не тут-то было! Всё только начиналось, и мы не ожидали скорого конца, но она и через год всё ещё надеялась на конец:
                ***
Спасительный урок давая,
Покинула меня Любовь земная –
Начало всех путей и всех дорог,
Неупиваемая чаша роковая,
Поставленная мною на порог.
                ***
Допила я прощальную чашу,
Уронила её на песок.
Оборвался на ноте звенящей
Мой таящий печаль голосок.
                ***
В прощальную скорбную чашу
Сложу я прах писем к тебе,
Зарёю последней окрашу
И чашу пущу по воде.
                ***
     Это цитаты из «Букета из одуванчиков» и «Гасли звезды в темном поднебесье…». В том же, 2002 году, вышла книга «Чаша радости, чаша печали…»:
                ***
Чаша радости, чаша печали,
В одной – капля, другая – полна.
В серебристо-прозрачные дали
Безвозвратно бежит волна.
                ***
     О картине, которая была помещена на обложку журнала «Техника – молодёжи», я уже говорила. Образ «чаши печали», «черной чаши» появлялся и в других её книгах:
                ***
Как холодно слова звучали,
Я не забуду никогда.
И в чашу, полную печали,
Упала новая беда.
                ***
Прохудился сосуд, где хранилась Любовь,
Оттого, что меня не позвали.
Через рану его теперь капает кровь
В чашу чёрную, чашу печали.
                ***
     Но есть в её стихах и образ «Чаши света». Нас, свидетелей тех дней, поражала и сама Света, которая так была похожа на эту чашу. Столько в ней было огня и света!
                ***
В метельном вихре Чаша света
Горит бестрепетным огнём.
И пусть в Любви нам нет ответа,
Пока мы любим, мы живём.
                ***
     Этот образ «чаши» не случайно появляется в её стихах. Она считает себя язычницей, знает старинные славянские обряды, поэтому ей близок этот образ:
                ***
Люблю я этот образ – чаша,
И принимает всё и отдаёт.
Лишь опрокинутая чаша
Уже не примет даже мёд.
                ***
     Когда в её 22-ой книге «Уже без слов, светящихся огнём…» (2009 год)  с портретом Светлана «Вне ликования и скорби»  появились «Черепки», нам стало грустно. Мы поняли, что начинается конец, и конец очень печальный.
                ***
Уже не ЧАША – черепки…
Печальная картина,
И память дорогой руки
Покрыла паутина.
                ***
     Но до 2009 года её очень далеко.  А пока золотая осень сменилась иной:
                ***
Осенний день уже не светел –
Стало темно в такую рань.
Соединились дождь и ветер
И собирают с клёнов дань.
              ***
Дробится лунная дорожка,
Темнеет тихая вода.
И нашу речку понемножку
Ноябрь затянет кромкой льда.
                ***
Небо нехотя розовеет,
Рдеет гроздьями бузина.
Уже утро, и мрак светлеет,
И крадётся с рассветом зима.
               ***
     Света плохо спит. Её стала мучить острая осенняя тоска, хотя она и не подвержена депрессиям. Мы с большой тревогой читали её новые стихи. Как всё горько и безотрадно!
                ***
Давно потух осенний пламень.
День ото дня всё холодней,
И на душе лежит не камень –
Нагромождение камней.
                ***
Я ждала Вас. Дождями
Осень поздняя мокла.
Проглядела насквозь я
Все оконные стёкла.
                ***
     Эта тоска появилась рано, ещё весной, но она старалась потушить её.
                ***
Мартовских сумерек скрытая грусть.
Нет у нас праздника. Нет, ну и пусть!
Пляски снежинок за серым окном.
Не оставляй ничего «на потом».
                ***
Светился туман жемчужно,
И нежно свистел соловей,
Но мне это было не нужно –
Я Вас не ждала у дверей.
                ***
     Да и дальше всё было невесело. В стихах отчётливо звучит минорная тональность.
                ***
Тепло. Тихо. На всём полудрёма.
Привыкаю я жить без тебя.
А в окно – звуки дальнего грома,
Утешающий шелест дождя.
                ***
Шитьё золотое по летнему фону –
Краски осенней мазки,
Призвук печальный к весёлому тону –
Вестник грядущей тоски.
                ***
В неизвестность пути пролегли,
И шаги мои в ней осторожны,
И трудны мне дороги земли,
И небесные знаки тревожны.
                ***
     И всё-таки нет-нет и мелькнёт что-нибудь шутливое:
                ***
Можно было б найти другого
Или заняться делом.
Но я в ту, разумную, сторону
Даже и не глядела.
                ***
       Но это неправда. Делом она занималась и даже очень активно. Готовилась к салонам изобретений, пополняла свои знаменитые «папки» с материалами по меланорефлексотерапии, всё ещё надеясь на создание клиники меланотерапии. Но тоска по неведомому счастью была непобедима. Цепляясь за иллюзии, которые сама и создавала, она понимала всё несовпадение с этим человеком, несовпадение очень глубокое, причём не только из-за разницы лет, но было и ещё что-то другое, необъяснимое, словно они были из разных миров. Я тоже думаю, что так оно и было. Она  искала «переправу», зная, что её нет. И всё-таки искала:
                ***
Стена крепостная,
            С водою ров.
Мы были с вами
            Из разных миров.
                ***
Ваша радость, мои печали –
Несогласные голоса.
Как-то странно нас повенчали
Неразгаданные небеса.
                ***
Живём давно на разных берегах
И в разные мы смотрим дали,
И прилетела б на крылах,
Да Вы меня бы не встречали.
                ***
     Но сейчас я оставлю тему тоски. Всё двенадцать лет она будет всплывать, как это ни печально, поэтому я ещё успею к ней вернуться.


    … История подходит к концу первого года её Любви, к концу 2000 года, и мне хочется всё-таки (чуть было не написала, для разнообразия) рассказать и о чувстве счастья, которое иногда посещало её, именно о чувстве счастья, что, на мой взгляд, совсем не то же самое, что счастье.
         Что было в его голосе, который её «звал», в «тепле глаз», в их «нежном мерцании»? Я не претендую на звание психолога, но уверена, что это всё иллюзия, но  Света ценила иллюзии (за отсутствием иного) и была счастлива. Разве не так?
                ***
Последней радуясь Любви,
Живу доверчиво и нежно.
Мне льют тепло глаза твои,
Пусть за окном морозно-снежно.
                ***
Я радуюсь тёплому, нежному свету,
Что льётся из ваших глаз,
И чувствую: горести канули в Лету,
А счастье сегодня, сейчас.
                ***
Перепадёт кусочек счастья –
И мы готовы возродить
Любви забытое несчастье
И обелиск огородить.
                ***
Пасмурно. Снежно. Холод.
Декабрьское ненастье.
А я, услышав голос,
Плачу от светлого счастья.
                ***
Среди вселенского молчанья
И сереньких земных забот
Как память, как воспоминанье
Тот голос всё ещё зовёт.

И в странной нежности звучанья –
Тепло, покой, осенний мед…
Ключа к разгадке этой тайны
Никто уже не подберёт.
                ***
Глаз любимых нежное мерцанье,
Дом с окном на полную луну,
Майских грёз обман-очарованье…
Вспомнила такую старину!
                ***
Жила я тогда под весенними звёздами
В далёком, счастливом краю,
И ветви сирени лиловыми гроздьями
Дарили мне свежесть свою.
                ***
     Света очень любила сирень,  и когда после университета пришла работать в Ботанический сад АН СССР, то часто ходила туда, где она цвела. Тогда в саду была прекрасная коллекция сортов сирени, и память о них сохранилась во многих её стихах.
      Но я опять отвлеклась. Действительно, можно быть «у весны в её нераздельном владении». Тогда и любой день кажется  «ярок», и можно принять на щит любой подарок. Она всю жизнь принимала на щит многие «подарки». Теперь она часто пренебрегала здравым смыслом, а уж до благих решений дело, вообще, не доходило. Это была совсем другая Света.
                ***
Я эту хмурость пасмурного дня
Просто не вижу – день мне ярок.
Судьбе не просто покорить меня –
Приму на щит любой подарок.
                ***
Лунные ночи. Лёгкие сны –
Счастья ночные виденья.
Открыто окно, и я у весны
В её нераздельном владенье.
               ***
Искрился смех, глаза сияли,
И на душе было легко.
Если и были где печали,
То это было далеко.
                ***
     Мне не хотелось бы тему счастья кончать грустно, но, увы, её счастье – это только иллюзии, мираж. Я же не люблю иллюзии, когда реальность уже не имеет ни цены, ни значения, хотя, может быть, в чём-то Света и права, только в чём? Если счастье бывает трагически недостижимым, тогда это о нём Света написала стихи, а весёлый, оптимистичный Володя Патрушев сделал из них невероятной пронзительности песню. Когда мы слышали её первый раз, улыбалась только Света, но руки у неё были крепко, до судороги, сжаты.
                ***
Тепло. Уют. Круженье ветра.
Но этот ветер за окном.
Я же с тобой, мой милый, светлый,
А остальное всё потом.

Когда иллюзии уходят,
Уходят в пепел или в дым,
Конечно, тени ещё бродят,
Но, зная правду, мы молчим.

А за окном всё плачет ветер.
Напев протяжен и певуч.
Новорождённый месяц светел,
И небо в клочьях быстрых туч.
                ***

     А вот как она сама шутливо решила тему  «счастье»:
                ***
                О счастье
Тема лежит за пределами книги.
Здесь – только дыба, топор и вериги.
                ***


             
     …  Теперь я хочу немного рассказать о её доме. У неё  вполне благополучная московская семья – второй муж и два сына, о которых она с таким теплом и юмором написала в повести «Не уклоняйся от судьбы…», внучка Олечка – студентка МАРХИ (Московский  архитектурный институт). Когда Олечка была ещё маленькая, Света написала:
                ***
Меховая оторочка
И узорное шитьё…
В шубке – внучка, сына дочка
И сокровище моё.
                ***
             Вторая внучка,  Аглая, ещё совсем крошка. В последней книжке есть страничка, уже посвящённая обеим внучкам – большой и маленькой. Старшая невестка, которую тоже зовут Светлана, врач-кардиолог. Света называет её своим ангелом-хранителем.
     О первом муже, враче-психиатре, я уже говорила. Второй муж, Лев Васильевич, всем нам очень нравится – умный, мудрый, спокойный, надёжный. Среди прочих достоинств он знает наизусть «Евгения Онегина», за что однажды и «поплатился». Увидев, что жена, очень грустная, сидит на диване перед тарелкой с остывшим омлетом, он процитировал: «Увы, Татьяна увядает: Бледнеет, гаснет и молчит! Ничто её не занимает, Её души не шевелит» и спросил, сделать ли ей кофе. Сделать. Ставя чашечку на журнальный столик, он продолжил цитирование: «И тихо слёзы льет рекой, Опершись на руку щекой». Это уже был перебор, и он тут же получил по шее. От неожиданности его память сама собой выдала цитату: «Служанок била осердясь – Всё это мужа не спросясь».  Это было настолько к месту, что Света долго смеялась, а смеяться  она тоже умела. Тем не менее, Лев Васильевич решил, что впредь он будет осторожнее с цитированием и не только потому, что рука у супруги тяжёлая.  Он видел, что жена больна, и насмешки тут неуместны. Мудрое сердце.
     Света была из тех женщин, которые очень ценят дом, домашний кров, домашнее тепло. И я могу только догадываться, какой силы должно быть чувство у умеющей владеть собой женщины, чтобы так забыться. Моего воображения недостаёт.
                ***
                Л.Б.
Нет, не бойся, я не брошусь,
Лишь постою на берегу,
А после, милая-хорошая,
Вернусь к остывшему очагу.
                ***
Отведу сердечные заботы,
Починю я разорённое гнездо,
И обуюсь в старческие боты,
Если так судьбою суждено.

Позабуду я блистанье молний,
Свет луны, полночную звезду.
И корыто я бельём наполню,
И в кухарках я не пропаду.
                ***
     У Светы много стихов, полных домашнего покоя и изредка тайной грусти:
                ***
Изломы молний за окном,
Тьма непроглядная и гром.
А здесь огонь, тепло, покой
И книга сказок под рукой.
                ***
Поздняя осень. Смеркается рано.
Свет от торшера. Уютность дивана.
Фильм поднебесный «Горы Памира».
Дом без тревоги. Гармония мира.
                ***
В доме тепло, покой, уют,
И не пою я о разлуке.
Но в нём, как привидения, живут
Звенящие печалью звуки.
                ***
Прости меня, душа моей Дороги,
Подруга светлых, незабвенных дней.
Я не делю с тобой тревоги –
Душа покоя стала мне нужней.
                ***
Тишина наступает с годами,
Утихают Любви голоса,
И дождями не плачут над нами
Безмятежных глубин небеса.
                ***
   Эти два последние четверостишья она напишет в 2005 году, когда ей вдруг покажется, что Любовь уходит…  Но пока я описываю события задолго до этих дней и себя не тороплю.
 
    ….. Итак, вернусь к этим событиям. 2001 год начался для неё печально. Она не скупилась на сердечные дары, хотя ещё летом  заметила, что её чувства не находят ни отклика, ни эха.
                ***
Моя душа в его неволе,
И я испытываю страх,
И как сказал один философ:
«Хожу у сердца в дураках».
                ***
Лето выдалось холодным и дождливым,
Небо стлалось серой пеленой.
Были Вы по-прежнему учтивым,
Обходя проблемы стороной.
                ***
Холодными, скучными стали
И прежде сухие объятья.
У чёрной безлунной печали
Заимствую краску на платье.
                ***
И многое уж мимо,
И я совсем не та,
И лишь в глазах любимых
Вечная мерзлота.
                ***
Я узнала Любовь по внезапной тоске,
По стреляющей боли в левом виске,
По беззвучному крику: «Не уходи!»,
По сиянию света там, впереди.
                ***
      И однажды появились строки как пронзительный крик. Когда я прочитала их первый раз, они меня испугали. Это было не просто предчувствие судьбы, это было её знание:
                ***
                В.В.
У меня – бесконечная грусть.
У тебя – всё дела и дела.
Я уже предсказать не берусь –
Т ы  з а м е т и ш ь,  ч т о   я  у м е р л а?
                ***
       И про бездомную собачонку тоже больно читать:
                ***
Вижу Ваш неулыбчивый взгляд,
Отвечаю взглядом собаки,
На чьей морде капли блестят
В темном сыром полумраке.
                ***
     У неё много стихов о «вечной мерзлоте» его сердца, но они не трогали его, если даже он их и читал.
                ***
Полна тоски и нежности Любовь.
Её мелодии – мелодии печали.
И к милому она стремится вновь,
Сколько б её ни унижали.
                ***
Дневник души, исповедальная тетрадь –
Почти одни сердечные печали.
Вы, может быть, пытались прочитать,
Да только быстро заскучали.

Вечерней ночи странный полусвет,
Свежий запах сирени из сада.
Из далёкого прошлого шлю Вам привет…
Что Вы сказали? Не надо…
                ***
Горела рана. Огненная боль
Стекала в строки книг.
Но не читал их мой король,
Прекрасно обходясь без них.
                ***
Зачем в прозрачной синеве,
В стихии этой зыбкой,
Его глаза синели мне
Холодною, чужой улыбкой.
                ***
      И только изредка от полных горечи признаний она переходила к шуткам, но это не было признаком освобождения, просто чертой характера.
                ***
 Я связана тайными узами
С насмешницами-музами.
                ***
Мой милый лис…
Когда его я речи слышу,
То погружаюсь в сладостную тьму.
От разума я больше не завишу,
Не верю просто я ему.
                ***
Любила я его улыбку
И неправдивые слова.
И гнулась я, как прутик зыбкий,
И так кружилась голова.
                ***
На высокой, девятой, волне
Я любила его, осторожного.
Отвечал же любимый мне,
Оставаясь в пределах возможного.
                ***
Сам не ходил он над обрывом –
Предпочитал уют в тиши.
Питал презрение к порывам
Моей отчаянной души.
                ***
Могла терпеть и стыд, и муку,
Жить без надежды поумнеть,
Лизнуть карающую руку
И со стыда не умереть.
                ***
      Эта «вечная мерзлота» ещё долгие годы ранила её сердце.
                ***
Всё темней и тревожнее встречи…
В них Любовь моя век доживала,
Холодней, равнодушнее речи…
И родник в лёд зима заковала.
                ***
    Но иногда по неизвестной ни ей, ни мне причине он менял тон:
                ***
С чарующей и отстраняющей улыбкой
Сказали: Вы – моя далёкая звезда.
Я не поверила той чаре зыбкой,
Но до сих пор пишу я письма в никуда.
                ***
       Однажды. Заканчивая телефонный разговор, она сказала:
- Пожалуйста, звоните! Не исчезайте!
Надо признать, что это было, увы, не без мольбы.
- Ну, куда же я от вас денусь!
Это звучало явно не серьёзно, хоть и тепло по тону. Она засмеялась.
- Ах Вы, черно-бурый лис!
Он и в самом деле напоминал ей по повадкам её первого мужа, только тот был лис рыжий.
 
           Унижения, которые она терпела в этой истории, меня крайне удивляли. Я много лет знала Свету и знала, что эта «гордая полячка» не только не терпела унижений, она их просто не замечала.  Даже когда она, лишённая долгие годы членораздельной речи, вынуждена была иногда куда-то звонить по телефону, а ей там говорили, что «проспись сначала, потом звони» или что-нибудь в таком же роде, это её никак не задевало. Когда кто-нибудь пытался  задеть или унизить кого-нибудь из её друзей, у неё на совершенно спокойном лице появлялось выражение, которое легко читалось, как «мало ваших предков секли на конюшне». О, это было то ещё выражение! Когда один наш общий знакомый однажды увидел его (к нему оно не имело ни малейшего отношения!), то потом сказал мне: «Я был готов сам пойти на конюшню и сам спустить портки». Историк, занимавшийся крепостным правом, знал, о чём говорил. До этого момента он считал Светочку белой и пушистой. Какое заблужденье!  Да, и ещё у неё было ругательство в этом же стиле – «быдло беспородное», всегда удивительно подходившее к обзываемому субъекту и не зависящее от его генетического происхождения, по большей части нам неизвестного.

               
    … Но я опять отвлеклась, а время идёт. Уже начало февраля 2001 года. Открывается Первый международный салон инноваций и инвестиций, за ним следует «Архимед». Его открытие совпадает с днём её рождения – 23 марта. Она показывает новый раздел меланорефлексотерапии. Члены комиссии, все технари, понять ничего не могут. Понять, действительно, трудно. Патентование методики прошло без прототипа – настолько она оригинальна. Присуждают серебряную медаль. Осенью в Брюсселе за другой раздел того же метода она получит золото. Там в жюри были и медики. Но для неё главное – другое. Проехал ВВ, привёз ей букет цветов, накинул на плечи  шарфик с логотипом своей фирмы (был какой-то юбилей). Приехал ненадолго, но она и тому была рада.
                ***
Шумел за гранью сна салон изобретений.
Всё проходило мимо внешней стороной.
И только важностью сердечных обретений
Положен был предел печали роковой.
                ***
       Света – очень ответственный человек, но тут она бросила и стенд, и посетителей, чтобы проводить его, ведь это лишних несколько минут рядом с ним.
       Очень скоро Лариса напишет её портрет в зелёном платье «Магия надежды»,
на котором будет запечатлён и этот шарф, честно говоря, довольно безвкусный, с голубыми грубыми тюльпанами. У Светы очень тонкий вкус, и сама себе такой она бы никогда не купила. Но тут подарок, как вы понимаете.
               
          … А в Природе – весна, правда, запоздалая. Кое-где ещё только капель, а кое-где снег уже дотаивает. Зима отступает.  Март. Пока ещё всё серое, местами грязное. Только небо уже голубое и солнце тёплое, яркое. В Свиблово прилетели грачи. Новая жизнь вступает в свои права.
                ***
Месяц март… И она ослабела,
Обветшали её терема.
Расцвела она девицей в белом,
В серой шале старушка-зима.
                ***
В тихом воздухе нежно звенели,
Как подвески хрустального бра,
Звуки первой весенней капели,
Превращаясь в ручьи серебра.
                ***
Шум, гам и элементы драки,
Но это вовсе не собаки.
У грачей – веселье,
Сегодня – новоселье.
                ***
               
      … Мир расцветал. Прошёл апрель, май. Они виделись не часто. Когда желание увидеть его становилось совсем уж болезненным, она, преодолев стыд, звонила и, получив кислое, как мне кажется, разрешение, сразу приезжала. Там она старалась не замечать усталости, холодности или даже скуки на его лице. Счастье долгожданной встречи!  Иногда он провожал её до выхода, и они прощались на крыльце, не столь высоком как в её стихах, но всё-таки на крыльце, а не у лифта, как обычно.
                ***
Была радость – только прикоснуться…
Прикоснуться… Сердце всё прощало.
Заставлял себя ты улыбнуться
Скучно, глядя мимо и устало.
                ***
Если б знал ты, с какою мукой
Я пытаюсь задуть огонь,
Когда ты перед нашей разлукой
Отнимаешь свою ладонь.
                ***
На высоком прощальном крыльце
Горят в сердце память и ласка.
На моём помертвевшем лице
Развесёлая держится маска.
                ***
     Поздняя весна и лето казались её чудесными:
                ***
Лик небес ещё светлый и чистый,
И нежна, шелковиста трава,
И черёмуха кистью душистой
На закате вчера расцвела.
                ***
Золотые солнечные тени,
В мире – радость, солнечно-светло,
И рука хранит прикосновенье –
Лёгкое и нежное тепло.
                ***
     Притяжение становилось всё сильнее, отчётливей, больнее. Она тосковала по самой краткой, простой, скучной ласке:
                ***
Уклончив нрав и вкрадчив голос,
В холодных омутах – приманчивая тишь.
Она в глаза чудовищу глядела
И никаких сокровищ не хотела,
Его тепла хотела лишь.
                ***
Мы друг друга касались едва,
Но внезапно слились наши тени.
Я глаза на тебя подняла –
День был ясный, тихий, весенний.

Всё плела я надежд кружева,
Но давно разошлись наши тени.
Я глаза к небесам подняла –
День был тусклый, серый, осенний.
                ***
      Однажды он вышел её проводить. В лифте были люди, и она стояла, опустив глаза, чтобы никто не увидел их, не отвечающего ситуации, сияния. На крыльце уже никого не было. Стоял чудесный летний день. Собственно, он был бы таковым где-нибудь в лесу или в парке, но здесь… Рядом чадила жаром и смрадом Марксистская улица. Но небо было голубое-голубое, как и его глаза. Вдруг она услышала какой-то странный звук, явно не с улицы.  Что это? «Это цикады», – сказал он, улыбаясь.  «Цикады? Здесь!?»  Она поверила. Мгновенно перед её глазами возникли жаркие холмы Коктебеля, запахло чабрецом и сухими степными травами. «Светлана Павловна, это – кондиционер. Видите? Вот он». Она увидела, но поверила не сразу – ведь он сказал «цикады»… «Мне пора, меня уже ждут». Он мимолётно коснулся губами её щеки, помог спуститься со ступенек. И она пошла к метро. Оглянулась. Он ещё стоял на крыльце, помахал рукой. Она чуть не бросилась обратно, пошла спиной, налетела на какого-то человека, извинилась, увидев его удивлённое лицо. Как слепая, спустилась в метро.
                ***
                Прощание
Смотрю в любимые глаза,
И нет светлей отрады.
Кусочек неба – бирюза,
И он сказал: «Цикады».

А в двух шагах – поток машин,
Серых домов громады,
Жара и пыль, шипенье шин,
Но он сказал: «Цикады».

В душе давно метель метёт,
И новые преграды,
И кто теперь меня поймёт,
Когда скажу: «Цикады».
                ***
     Через несколько лет она обратиться к ВВ с милым, нежным упрёком:
                ***
Забыли пение «цикад»
И женщину на том крыльце,
Прощанья скучный вам обряд
И муку на её лице.
                ***
     Боже, как горько! Событий было так мало, что даже такая мелочь казалась  достойной памяти.

      …  Помню, что когда-то я читала у какого-то врача, что любовь – это болезнь, и бывают случаи, что очень тяжёлая. Думаю, что это как раз такой случай, причём длительностью в двенадцать лет. Когда-то Галя, одноклассница и старинная подруга Светы, рассказывала, что уже в студенческие годы, когда они, девочки (школа-то была женская), приезжали к Марии Николаевне, своей бывшей учительнице, и за чаем жаловались ей на свои печальные любовные истории, то она, смеясь, советовала,  как можно чаще встречаться с «предметами» такой Любви. Якобы это самое лучшее лекарство, чтобы, разочаровавшись, освободиться от них. Не оттуда ли пришла эта шутка?
                ***
                Совет мудреца
«Скажи, мудрец, каким мне следовать заветам,
Отвергнутой в Любви, лекарство назови…»
Ответил мне мудрец советом:
«По всем известным мне приметам,
Лучшее лекарство от Любви –
Почаще видеться с её предметом,
Что б там не пели ночью соловьи».
             ***
      Ах, какая мысль мне пришла в голову! Вдруг ВВ слышал о таком «лекарстве» или даже лечился им?  Может быть, он просто не хотел, чтобы в нём разочаровалась такая умница и красавица, поэтому и избегал встреч. Кто знает этих мужчин, тем более изучавших психологию.
         
   …  А дальше у неё провал в памяти. У меня тоже. Осень 2000 или 2001? Или даже весна? Да это и не суть важно, поэтому оставим этот эпизод здесь. Она его называет «Зависть богов».  Это так назывался фильм, о котором тогда много говорили. Ей захотелось сделать ВВ приятное и она пригласила его на просмотр в ЦДРИ, где тогда часто бывала. Долго объяснять почему, это не имеет значения для течения событий. Ну, бывала и бывала.
       Она мало что видела на экране. Чуть повернув голову и опасно скосив глаза, Света видела только его профиль. ВВ вежливо и бестрепетно держал её руку. Через тонкую кашемировую шаль она чувствовала тепло его плеча. Это было счастье. Название фильма её не насторожило. Ей и в голову не пришло, что и её счастью боги тоже могут позавидовать. Она не предчувствовала, какая «зависть богов» ждёт её дома. …
     Фильм кончился. Они вышли на этот маленький пятачок перед станцией метро «Кузнецкий мост», который ей так нравился по вечерам своим уютом и мягкой освещённостью. ВВ держал её под руку, каблучки весело стучали по мостовой. Он предложил зайти в кафе на Кузнецком мосту. 
     Это было крошечное кафе какого-то восточного вида с входом через магазинчик с висящим до потолка разноцветным тряпьём. В небольшой комнате сидело много народу, но крошечный столик нашёлся и для них. Это был один из самых счастливых для неё вечеров. Нет, боги не напрасно ей позавидовали! Они сели за столик. Девушка зажгла свечу в хрустальном (или стеклянном?) бокале.
                ***
Хрусталь и свечи на столе,
Любимых глаз огни.
Я греюсь в нежном их тепле,
Всё прочее – в тени.
                ***
     Вид у него был уставший. Блестели поседевшие виски. Она понимала, что и он видит её полную седину. Завистливому взгляду её волосы представлялись пушистым серебром, но это была седина, полная седина, открывающая подлинность и сущность её лет. В этом она не заблуждалась. Если на то пошло, то мне кажется, что она, вообще, ни в чём не заблуждалась, даже когда хотела этого заблуждения.
                ***
Пламя свечи отражалось в глазах,
Блеск холодный теплом смягчая,
Серебрилось на чуть поседевших висках
И плавало в чашечке чая.
                ***
Глаза мерцают влажным блеском,
Белеют поседевшие виски.
Да что такого в Вас, холодно-резком,
Что я люблю Вас до тоски!
                ***
Свеча на столе, и струящийся свет
Тихо мерцает меж нами.
Милый, количество прожитых лет
Не измеряйте годами.
                ***
Заискрился луч света в бокале,
Зажигая радость огня.
Я таила слезу печали,
Но мой взгляд предавал меня.
                ***
     И сколько лет она будет вспоминать об этой встрече! Через восемь лет она напишет:
                ***
                Кузнецкий мост
Молча склонюсь я над старой строкой.
Грустная память напомнит о встрече:
Маленький столик, свеча и покой,
И шаль, тоже помню, греет мне плечи.
                *** 
    Они вышли из кафе.  Было уже поздно. После пересадки вагон был, вообще, полупустой. Они сели рядом. Напротив сидели, обнявшись, две молодые пары. Он тоже  приобнял её,  я думаю, из хулиганских побуждений, этакий армейский юмор.  Заметив интерес (Что это за странная пара?) молодёжной публики, сидящей напротив, она опустила глаза, чтобы не смущать его сияньем, но он, кажется, этого и не замечал. Красивая, необычная женщина, она всегда привлекала внимание. Пьяные ей даже всегда уступали место в транспорте. Я сама была однажды в автобусе свидетельницей такого аттракциона. Мужчина был настолько пьян, что долго не мог встать с уступленного места и пытался говорить по-французски: «Пардон, мадам!»
     Кстати, ей нравилось ездить с ВВ в метро в самую толкучку. Ездить – это громко сказано, но пару раз такое было. Как и всех прочих, их бесцеремонно толкали, и на мгновения она оказывалась притиснутой к нему. И это было так прекрасно! Улыбаясь,  она смотрела ему в глаза, догадываясь, что он догадывается о её чувствах. Какой позор! И ей не стыдно было рассказывать мне об этом. Она даже смеялась, а мне вдруг захотелось заплакать. Как только это возможно! Светка, такая серьёзная и, до этой истории, не только умная, но и разумная женщина, и вдруг такое… Воистину, «уносясь в волшебные чертоги, растеряла разум по дороге». И как же всё грустно, если можно радоваться таким крохам…
     Он проводил её до дома, легчайшим касаньем поцеловал в щёчку, и Света на крыльях Любви (лифт работал!) поднялась на свой 14 этаж, открыла дверь, зажгла свет… И… О, ужас! Бася! Зверёк лежал неподвижно, со вздувшимся животиком… Вот она, зависть богов!
                ***
Как же порою Любовь не мудра,
А для огня довольно и искры.
Зависть богов,  как мир, стара,
А на расправу-то боги быстры.
                ***
     Зверёк, любитель обоев, при долгом отсутствии хозяев (хозяйка – в кино с молодым человеком, хозяин – в классической командировке) оторвался по полной программе. Обои, содранные листами со стен, валялись повсюду. Это был первый случай, когда Свете пришлось прибегать к «медицине катастроф», но, увы, не последний.
     Она позвонила сестре. У сестры собака и, значит, ветеринары. Но, выясняется, в первом часу ночи, что её ветеринары шиншилл не лечат. Сестра обзванивает знакомых собачников в том же первом часу ночи. Наконец, находится ветврач, который знаком с шиншиллами и согласен приехать ночью. Хорошо, что в доме есть деньги!  Врачу ехать очень долго, чуть ли не с противоположного конца Москвы. Света так рассказала мне эту историю.  Делаю раствор АстроМеланина, по капле выдавливаю раствор из пипетки в ротик. Бася не сопротивляется, он без сознания.  Шёлковый комочек обвисает в руках, дыхания почти нет. К каменному животику прижимаю аппликатор с АстроМеланином. Конусом пытаюсь найти сердце. Приезжает ветеринар. Нет, он умрёт, ничего не могу сделать. Уезжает. Я опять капаю раствор. Почти засыпая, прижимаю аппликатор к животику. Уже светает.  И вдруг я чувствую какое-то движение. Бася просыпается, пьёт из пипетки. Сам. Животик делается мягче. Как-то слабо, неуклюже спускается на пол, сыплется мелкий горох. Пьёт раствор уже из поилочки. Просится на руки, сам подняться не может. Я прижимаю аппликатор к спинке. Он засыпает. Я почти тоже. Кладу его на постельку. Выметаю все обои, до мельчайшего кусочка. Закрываю его в комнате. Спать я уже не могу, у меня трясутся руки и ноги. Да, за всё надо платить…
     Утром звонит ветеринар: «Я вам найду такого же зверька» (в те годы это была редкость). «А у меня этот жив, то есть почти жив, бегает, если можно так сказать. Я надеюсь, что спасла его». «Но этого же не может быть. Я несколько лет лечу шиншилл, но из такого состояния они не оживают. Можно я к Вам приеду?» «Приезжайте». Приехал. Недоверчиво посмотрел на светло-коричневый раствор в пипетке и в поилке, на темно-коричневую тряпочку (аппликатор), не спросил, что это такое, попрощался и уехал.
На сей раз всё обошлось, но к «медицине катастроф» Свете ещё не раз пришлось обращаться. Однажды этот хулиган  пытался перегрызть провод холодильника, и его убило током. Свете пришлось выводить его из клинической смерти. Едва успела. Но это было позднее, года через два-три. Она точно не помнит. Сердце запускала конусом с АстроМеланином.
         О Басе, очаровательном мальчике-шиншиллёнке,  Света  могла бы рассказать много, но в связи с описываемой историей я расскажу только об одном факте, свидетелем которого я была сама. Однажды ВВ  приехал на её день рождения. Такое случалось в начале их знакомства два или три раза. Он немного опоздал, но местечко нашлось и для него. Стол для приёма гостей (и для Светиной писанины) стоял тогда в холле. Бася, который только поглядывал на гостей из-за двери, но не выходил, вдруг выбежал, прыгнул ему на колени, потом на плечо и уселся там, покусывая за ухо. Так Баська вёл себя только с домашними, даже меня он такой чести не удостаивал.
     О «зависти богов» она ещё вспомнит, по крайней мере, однажды:
                ***
Счастливая, я к Вам иду.
Бог зависти неосторожно потревожен.
Я буду отражать беду,
Но щит мой стар и ненадёжен.
                ***

               
    … Теперь я уже точно перехожу к осени 2001 года. Министерство промышленности, науки и технологий РФ (так, кажется, называлось тогда эта организация) приглашает Свету поехать в Китай в составе российской делегации. Поехать вдвоём очень дорого, и оформляют  её младшего сына Максима. Он хорошо знает английский и «в теме»:  несколько лет пытался пробить проект «АстроМеланин – онкологии». Показать возможности АстроМеланина,  как средства меланорефлексотерапии, он не сможет, но есть материалы на английском языке, так что всё как-нибудь устроится. И вдруг перед самым вылетом Максим заболевает – высокая температура, тяжёлое состояние. Переоформить поездку на Свету уже невозможно. Увы, полный облом! И деньги пропали. Дело в том, что все изобретатели – физические лица  должны были сами оплачивать дорогу, гостиницу, участие в салонах изобретений и выставках, а это – хорошие деньги.
     Светлану приглашают участвовать в промышленной выставке в ЮАР  на стенде Международной Академии Информатизации, но это уже такие деньги, которые просто не собрать, а впереди ещё Бельгия. В Брюсселе к стенду Светланы стоит очередь: у кого –  рука, у кого – нога, у кого – голова и так далее. У неё с собой китайские и корейские рецепты по иглоукалыванию, и  она, модифицируя их, использует для своей меланорефлексотерапии. За целый день Света очень устаёт и посмотреть город может только вечером.   Жюри экспертов присуждает ей золотую медаль. Кроме медали, она привозит из Бельгии брабантские кружева и двух лягушек. О лягушках чуть-чуть позднее, а кружева – это чудо. Я их видела и «живыми», и на картине Ларисы «Ночи полнолуния». Света в тёмно-синем, чуть мерцающем платье, со светло-лимонными кружевами и индийским ожерельем из золотистых цитринов. В лице, конечно, уже некоторая печаль, но картина изумительно красива.
      Однажды полушутя ВВ сказал Светлане, что из животных он больше всего любит лягушек. Она тоже любила лягушек, как и всех живых существ (кроме человечества). О его Любви к лягушкам стало известно и нам, поэтому на день рожденья мы подарили ей вазу для фруктов и кружку с лягушками. Она вспомнила, что видела такие же предметы в ларьках в подземных переходах, и, в конце концов, собрала изумительный сервиз в китайском стиле из керамики. Светло-зелёный фон, тёмно-зелёные лягушки с очаровательными мордочками, которые сидят на листьях лотоса среди его цветов. Красота! Мы до сих пор иногда пьём из этого сервиза чай, а в перерывах между чайными церемониями он стоит на открытых полочках буфета  из светлого дуба.
     А сейчас я расскажу о лягушках, которые Света привезла из Брюсселя. Зайдя вечером в индийскую лавочку с украшениями из серебра, она вдруг увидела кольцо с лягушкой. Ей пришла в голову одна идея. Никому из нас такая идея не только в голову, но и в любое другое места, конечно бы, не пришла. Она попросила индуса найти ей другую лягушку такого же типа. Три продавца долго копались во всех своих ящиках и ящичках и, наконец, нашли.  Она купила их и надела сразу на два пальца, средний и безымянный. Они были так сделаны, что их можно было поворачивать мордочками друг к друг или отворачивать друг от друга. И тогда создавалось полное впечатление, что они поссорились.  К ВВ она приезжала с лягушками в дружеском расположении духа, но при малейшем разладе демонстративно меняла их местами. Он замечал это, смеялся, и мир восстанавливался.
            Она стала часто носить эти кольца. И однажды, в полнолуние, ей приснился странный сон:
                ***
На пальцах – кольца-лягушки, египетское божество.
Храмовые светильники светят мне в лицо.
Богиня-лягушка в лотосе, вырезаны слова,
Но тайна была сокровенной, а надпись едва видна.
                ***
          Она проснулась. Луна светила прямо в окно. Штор на окнах не было, чтобы не мешать цветам. Она не сразу поняла, где находится, не сразу узнала свою комнату. Кольца были на пальцах. Она забыла их вечером снять. Что это был за сон, она не знала, но ей показалось, что это было «уже виденное»… Она почему-то зажгла все светильники в комнате и боялась заснуть. Когда-то она видела во сне Нил и крокодилов, и это было страшно. Но кольца она продолжала носить, и очень часто.

               
     … Но я опять отвлеклась. Плохой из меня Пимен получается. Остаток ноября, декабрь, январь и февраль уже 2003 года  были какими-то безрадостными. Она томилась долгим ожиданьем.  Он позвонил только на Рождество с каким-то странным поздравлением. Нет, она изредка приезжала к нему в салон, выслушивала порцию наставлений (о них позднее), давала себе «клятвы на Крови забыть предмет своей Любви», тут же их нарушала, ездила к Ларисе на сеансы.
     В 2004 году она напишет
                ***
Всё позади. Моя беда
Уж не боится ничьего суда.
                ***
Отвергнута и далека?
От позора страдаешь?
Да, чаша стыда горька,
Но и к ней привыкаешь.
                ***
Покров приличия давно уж сброшен –
Неосторожно я, доверчиво пишу.
И сразу разум не был спрошен,
Его и дальше не спрошу.
                ***
      Что касается  «чаши стыда», то, зная Свету, я могу ответственно сказать, что она ничего и не стыдилась ни до, ни после, а слово «уж», видно, попало сюда только для благозвучия строки. С «покровом приличия» тоже не всё так просто, а с разумом тем более. На все наши увещевания ответ был один:
                ***
Ни в чём я не каюсь,
Никого не виню.
Хранила я миг,
Поклонялась огню.

И гордость молчанья
Была мне чужда.
Я с милым, любимым
Была не горда.

Пугала и горечь
Последних минут.
Терпела я дыбу,
Терпела и кнут.

Бросала вдогонку
Прощальный я взгляд,
То было, то было
Век счастья назад.
                ***
     Она понимала своё положение и наше отношение ко всему этому, но продолжала шутить ещё долгие годы:
                ***
Я радуюсь блеску и звону цепей,
И нет до свободы мне дела.
Стремлюсь без предела и цели я к ней,
К Любви, что мне цепи надела.
                ***
Появляются и исчезают
В жизни женщины мужчины.
Только боги статистики знают,
С кем какой был процент чертовщины.
                ***   
     Я думаю, что самым горьким для неё было его отношение ко всей этой «истории». Наше отношение к ней отскакивало от неё (от Светы, не от истории), как горох.  Порабощённая, несущая ему не остывающее чувство, тихо молящая Любви и тепла, она тем не менее принимала ответственность за всё на себя, считая, что всё горе и счастье, все обретенья и утраты только в нас самих.
                ***
Душа была полна Любви…
Она не видела ни взгляда ледяного,
Не слышала пустого слова
И лишь молила: «Дар прими»…
Душа была полна Любви.
                ***
На склоне лет моих пылает,
Горит последняя свеча.
Я, милый мой, за всё отвечу,
Что натворила сгоряча.
                ***
     И на это была вся наша надежда на её выздоровление, когда спадёт пелена  с глаз…  А пока… Вглядываясь в то время, я понимаю, что болезнь лечению не уступала, и скользя от строчки к строчке в поисках более надёжных признаков надежды на исцеление, я не нашла ничего обнадёживающего. Зато нашла такую шутку:   
                ***
                В.В.
Собираясь на встречу, смотри,
Не забудь нагрудные латы –
Отражать будешь стрелы Любви
И её боевые захваты.
                ***
     Если задуматься, то струхнуть от такого натиска может любой мужчина, даже и подполковник ПВО, тем более в отставке, если он, конечно, читал её книги, в чём я сомневаюсь (в том, что читал, а не в том, что может струхнуть).


               
      Но жизнь продолжалась, и я спешу вперёд.  Зима 2002 года, потом ранняя весна. И вновь пленительные образы природы:
                ***

Тиха, как сон, и нежно ала
Заря вставала на холмах,
И в тишине река петляла,
И снег лежал на берегах.

Ах, как же холодно и снежно –
Легли высокие снега,
Но на полях мерцают нежно
Лилейным светом жемчуга.
                ***
     Она пишет весенние стихи о дне своего рождения. Володя Патрушев напишет на эти слова  песню. Сплошной мажор!
                ***
На последних снегах синева,
Ветви тихо качают берёзы.
Месяц март – молодая весна,
Как улыбка сквозь светлые слёзы.

С лаской матери приняла
В мир входящую – на счастье,
С водой вешнею унесла
Мир холодного ненастья.

Как давно та весна позади…
Но в осенней поре увяданья
С молодою весною в груди
Я иду к нему на свиданье.

Я слезу за улыбкой таю,
Снег на закате розов,
И надежду простую мою
Колыбельно качают берёзы.
                ***
     Но ни на какое свидание она уже пойти не может. Незадолго до этого она решила заняться своим здоровьем, извините за натурализм, зубами. Как декоративный элемент, они были ещё в порядке, но с функциональными обязанностями справлялись уже плохо. Кратко говоря, во время протезирования ей вкатили такую дозу адреналина,  что она получила тяжёлый инфаркт, но узнала об этом не сразу. В день рождения она принимала гостей, сидя в кресле, и гости, видя, в каком она серо-зелёном состоянии, спешили поскорей откланяться. Но и это было ещё не всё. Подошла её очередь на аквааэробику, и с первого апреля она стала ездить в бассейн на занятия. Это был смертельный номер, но и об этом она не знала. У этого «номера» была предыстория летом 2000 года (или 2001-го?)
     - Светлана Павловна! Не поехать ли нам куда-нибудь купаться?  Погода подходящая.
    -?!
     Она никогда не стеснялась, даже на пляже, того, что осталось от её прежней фигурки, или, точнее, того, что к ней с годами прибавилось. Но тут…
  - Если только по разным берегам и в густом тумане.
          Впрочем, она не отказалась. Ответ её был уклончив. Они ещё немного поговорили и расстались, но она тут же поехала искать купальник. Нашла. Более или менее закрытый, с юбочкой. Купила парео, даже два (одного ей показалось мало), сшила их, чтобы можно было закутаться от носа до пяток. И стала ждать судного дня. Но день этот так и не наступил. ВВ больше не позвонил. Купание было забыто, хотя погода не испортилась и была всё такая же «подходящая».
       Надо отдать ему должное, он никогда открыто ни на что не намекал. Но однажды, когда она сказала: «Неужели в Вашем сердце не найдётся для меня хоть маленького места?», он тут же ответил ей: «В маленьком вы не поместитесь!». После этого она сразу записалась  на аквааэробику.
      Очередь шла медленно, и только к апрелю ей удалось купить абонемент. Итак, группа молодых девочек и она. Дикая музыка, дикие упражнения. Но она очень старалась, поддерживая сердце АстроМеланином. В конце апреля поехала на Салон  изобретений в Женеву, там напилась настоящего кофе, вернулась в Москве, стала расставлять на лоджии тяжелые ящики с землёй для цветов… А ночью поняла, что дела не просто плохи, как было всё это время, а более, чем плохи. Приехала невестка-кардиолог с портативным кардиографом. «Светлана Павловна! Да у вас два трансмуральных инфаркта! Один – свежий, не более 3 - 5 дней, а другой – где-то в середине марта. Свежий – понятно, кофе в Женеве, старый – вопрос?  Лариса нашла в своём дневничке запись: вчера приезжала С.П., позировать не могла, сказала, что вчера чуть не померла в кресле у стоматолога. Достали документы об оплате, а там – среди прочего – адреналин. Его иногда используют, чтобы десна не кровавила. Алёшу среди ночи послали за лекарствами.
      Утром позвали консультанта. Невестка попросила Свету не говорить ему, что она ходила на аквааэробику,  а то А.В. хватит удар, и что я с вами, с двумя, буду делать». Посмотрев кардиограмму, консультант сказал, что надо немедленно в кардиореанимацию. Это после аквааэробики, самолёта, женевского кофе и ящиков с землёй… Невестка уговорила оставить дома. Лечили долго. В конце концов, вылечили (АстроМеланином!).  Пациентами «медицины катастроф» были не только Баська, но и его хозяйка.
                ***
Если верить врачам, умирают от сердца под утро,
Не дожив – кто часов, кто минут – до рассвета.
Может быть, так Природой задумано мудро,
Чтобы легче душе уходить было с белого света.
                ***
    Словом, инфаркт, даже два, даже трансмуральные (насколько я понимаю, это значит, что пробита стенка). Дело худо, и первый человек, которому она сообщает об этом, конечно, ВВ.  Она сказала мне потом, что испугалась больше не услышать его голос. Я её тут же грубо обругала:  И на кой тебе чёрт был нужен его голос на том свете?!   ВВ  сказал, что уезжает в Сочи на конференцию по косметологии на несколько дней, но… «Моя рука на вашем сердце…»
                ***
«Моя рука на вашем сердце…»
Ваш голос бархатно звучал.
Мне в счастье приоткрылась дверца…
Иллюзия – начало всех начал.
                ***
«Моя рука на вашем сердце…»
И тёплая рука легла на грудь.
Я спасена, мне Ваше сердце
Поможет обруч боли разомкнуть.
                ***
Слова уводят от меня разлуку,
Жизнь открывается мне ярко и светло.
Я прижимаю к сердцу Вашу руку,
Вбираю нежное её тепло.
                ***
      Вы сами видите этот кошмар. Тревожный симптом…  Я знаю, что у людей с серьёзной сосудистой патологией (инфаркты, инсульты) часто страдает психика.  Поэтому Света-кардиолог сказала Свете-больной, что если вдруг она заметит за собой что-нибудь странное, то пусть сразу скажет, на что последняя с иронией ответила, что на фоне того, что уже имеет место, трудно будет заметить что-нибудь новое.
      Вызвали Григория Ивановича. Он когда-то защищал диссертацию именно по психическим нарушениям у таких больных. Г.И. ужаснулся кардиограмме, но со стороны психики не нашёл ничего нового.  А зря!  Стихи, приведённые выше, явно свидетельствовали о новом, но ведь она их ему не показала. Да и мы о них узнали, только когда вышла книжка «Гасли звезды в тёмном поднебесье…», которая полностью была написана во время болезни.
     Так прошёл май… ВВ больше не звонил. Её состояние не улучшалось. Светлана (невестка и кардиолог) через день приезжала снимать кардиограмму. Увы!
                ***
Пала роса на травы придорожные.
Начало лета, молодой июнь.
Да только дни идут тревожные –
В известном смысле, только дунь…
                ***
В зелёном шёлке утопая,
Цвела июньская пора,
Заря вставала золотая
Шёл дождь из нитей серебра.

И я уж больше не страдаю –
Со мной теперь твоя рука.
В холсте постельном утопаю,
Мне ночь без боли коротка.
                ***
        Прошёл июнь, пошёл июль. Он позвонил два раза, сказал, что очень занят, много работы. И вот наступил август. Раздался звонок: « Светлана Павловна! У меня четыре часа свободного времени. Минут через сорок мы с Антоном заедем за вами. Поедем в Ботанический сад». Она не сказала, что ей запрещено вставать, кроме как в …  Качаясь от слабости, она оделась, причесалась, дрожащими руками застегнула замок ожерелья, нашла босоножки. Звонок в дверь. Она открыла и от слабости чуть не упала ему на руки. Спустились вниз. Увидев глаза Антона, она поняла, как плохо  выглядит. Подъехали ко входу в Ботанический сад, к тому, который через пруд граничит  с Останкинским парком. ВВ отпустил Антона, согласовав время его возвращения. Она шла, через силу улыбаясь, пытаясь скрыть одышку и думая только о том, как бы не упасть. Он заботливо поддерживал её под руку, видимо, только сейчас поняв, в каком она состоянии. Под старой ивой в тени была скамейка. Они сели. Было жарко, но дул ветерок. Её стало знобить. Он заметил это, закутал её в синий  палантин, упавший с плеч, придержал на груди, улыбнулся: «Я же с вами…». Почему я подчеркнула  в «синий», вы скоро узнаете.
                ***
Ты закрывал меня от ветра,
Придерживая на груди платок.
А я витала тайно где-то,
И нёс меня Любви поток.
                ***
Я слушала тебя. Все чувства трепетали,
Я словно растворялась в тёплой мгле.
И тихие слова так странно заглушали
Все остальные звуки на Земле.
                ***
Как я могу не быть счастливой?
Неяркий, тихий свет, покой.
Со мною Вы, над нами ивы
И влажный воздух над рекой.
                ***
     Нет, реки не было, был пруд, но какое это имеет значение. Через пять лет ранней весной, уже одна, она приехала сюда, посидела на той же, но уже поломанной скамейке.
                ***
Заросший пруд. Скамья под ивой.
Теней живые кружева.
Недолго, но была счастливой –
Ведь рядом Вы, и я жива.

Я снова здесь. Как пахнет тальник!
Но день уже цветёт без Вас.
И всё ж включаю в поминальник
Я этот день и этот час.
                ***
     …. Он предложил дойти до японского сада. Дошли. Но сад был закрыт (выходной день).  ВВ списал расписание работы, сказал, что в ближайшее время они посетят его, но не случилось. «Я должен возвращаться». Она кивнула. Они пошли к выходу. Машина уже ждала. Он проводил её до двери квартиры, и она, простившись, поспешила (побежала!) на лоджию, чтобы увидеть, как он будет спускаться с крыльца. Ещё несколько секунд! Ей казалось, что она чувствует себя намного лучше, почти здоровой. Тогда в доме ещё не было кошек, и лоджия была открыта. Это теперь она затянута зелёной пластиковой итальянской сеткой, которая вся увита виноградом. И летом эта зелень прекрасна, а уж осенью, малиново-золотая, она просто чудо. Посидеть в кресле на высоте 14-го этажа в окружении винограда и котов…  Но я вернусь к теме.
                ***
Я только заглянула в пропасть,
Но выжила, от края отошла.
И увели меня любимый голос
И тёплая любимая душа.
                ***
       Как же! Увы, снятая на следующий день кардиограмма улучшения не показала, но и ухудшения, слава Богу, тоже. Своё «гулянье под луной» она ото всех скрыла.  Даже я об этом узнала только из книги. Прошли годы, но она часто вспоминала и это время, и его слова «Я же с вами…», уже давно не веря им.
                ***
Уж гаснет меркнущее пламя,
Бледнеет месяц над рекой.
Я вспомню Ваше «Я же с вами…»,
И болью дрогнет мой покой.
                ***
     Однажды на какой-то выставке она увидела картину «Ирисы в японском саду» и сразу вспомнила Ботанический сад, их прогулку
                ***
Уже смиряясь с прошедшими годами,
Не ожидая перемен в судьбе,
Любуюсь садом я с лиловыми цветами
И веткой, припадающей к воде.
                ***
     Вскоре после их весьма рискованной прогулки ВВ прислал складную массажную кушетку и массажиста. Массаж был согласован с врачом. Света была тронута его заботой и покорно терпела эти массажные мучения. 15 сеансов! Сам в это время не появлялся и даже не звонил. Она тосковала, возвращаясь к каждой минуте их встречи, вздрагивала от каждого телефонного звонка.
      Теперь на её столике перед зеркалом стоит букет шёлковых ирисов, сделанных китайцами с удивительным мастерством и вкусом. Даже если бы они тогда и попали в японский сад, то ирисов бы не увидели. Август – не их время. Но для неё ирисы – очень любимые японцами цветы – оказались связанными с той встречей, которая осталась в её памяти как нечто светлое и дорогое.

     …  2002-ой год кончился для Светы новой книгой «Не печалюсь печалью, не таю я обид…», хотя вышла она в начале 2003-го года из-за задержки в типографии. Эпиграф у неё был невесёлый:
                ***
Скоротечны встречи в Любви,
Лишь печали о них вечны.
Пролетит по другому пути,
По другой колее поезд встречный.
                ***
     Она продолжала бороться с собой. Безрезультатно.  Нам уже тогда казалось, что эта борьба без победы будет идти вечно. Так оно и вышло.
                ***
Нет уже к воле доверья,
А сердце бунтует во мне.
Поставлена стража у двери,
И стражу я вижу в окне.
                ***
Надо выбрать что-то одно:
Или – или…
Даже если так суждено –
Трудно жить на свежей могиле.
                ***
     Осенью 2002-го года она, слабая и ещё очень нездоровая, почти никуда не выезжала, а он не приезжал и почти не звонил. Строки  были одна печальнее другой. Нашу ругань и взывания к разуму она выслушивала безучастно, отсутствующая, блуждающая где-то далеко. Она не таилась от нас, просто ей было реально, физически плохо. И это читалось и за словами, и за образами: 
                ***
Глаз любимых нежное мерцанье.
Дом с окном на полную луну.
Майских грёз обман-очарование…
Вспомнила такую старину!
                ***
Соберу я в памяти туманы
И пути, где потеряла след.
Были Вы там избранно-желанны,
Но туда уже возврата нет.
                ***
Мы Любви узоры вышиваем
(Краски счастья долго не линяют),
Но порою неразумно забываем,
Что из рая тоже выгоняют.
          ………………..
Память нам хранит виденья рая
(Краски рая в них не выгорают).
Их храним годами, уже зная,
Что из рая тоже выгоняют.
                ***
Всему назначено забвенье –
Уплыл вчерашний белый дым.
Зачем же снова возвращенье
От мертвых снов да к снам живым.
                ***
И дай нам Бог покой наркоза,
Когда в осенней стороне
Роняет листья словно слёзы
Берёза в плачущем окне.
                ***
       Итак, «покой наркоза»… Найдётся ли образ горестнее этого?

       И такими же грустными были и разделы книги:
 «Не скрывала пожары сердечные…», «Я уходила с ним во тьму…», «Точно я у расстрельной стены…», « Потускнели глаза озёр…», «Холодный взгляд смотрел сквозь душу…», «Жар-цвет рябин склевали птицы…», «Поставлена стража у двери…», «И костёр я засыпала снегом…», «Светит светом пронзительным лик золотой…», «Я в ножки кланялась судьбе…», «Шаль упала на мокрые камни…», «Говорят, перегорает горе…»
       Но, как ни странно, и в такой печальной книге оказалось много шуток, и даже сам раздел «Шутки» назывался «Смотрела помрачённым оком…»  «Око», и в самом деле, было не иначе как помрачённое. Это моё глубокое убеждение.
                ***
Когда я полюбила Вас,
Вход в ад не показался тесным.
Немало тех, кто раньше нас
Прошёл путём небезызвестным.
                ***
Ждала озябшая природа,
Возможно, не её прихода.
Но знаю, милый, что планета
Любовью и моей согрета.
                ***
Когда б без творческого дара
Я прожила свою Любовь,
Не миновать бы мне удара –
Сосуды б разорвала кровь.
                ***
Движеньем глаз остановил ты,
Движеньем рук меня привлёк.
Из сена же торчали вилы,
Но мне то было невдомёк.

Искрилась радость откровенно,
И искры те зажгли траву,
Что к той поре была уж сено,
Что и сгорело поутру.
                ***
Здравый смысл, безрассудный порыв,
То к земле, то я к небу летела.
В результате – сердечный надрыв
И почти бездыханное тело.
                ***
           Воспитательный момент
Нравоучительная речь
Душеспасительных занятий…
Я перед ним в мерцанье свеч,
Но в отлученье от объятий.
                ***
         
    … Эта последняя, мало понятная без объяснений шутка, подвела меня к тяжёлой теме, которую я всё откладывала, не зная с чего начать и как вписать в сюжетный мотив, избежав совсем уж мрачного колорита.  Но, видно, настало время. Всё равно её не обойти. К сожалению, это началось не сразу, но сразу стало очень настойчивым. ВВ стал вести с ней «благочестивые беседы».  Поначалу «мерами кротости и вразумления».
                ***
Он мне указывал, что годы не вернуть,
Что ждут меня и не такие беды,
И наставлял на беспорочный путь,
Ведя благочестивые беседы.
                ***
Меня влекли таинственные силы
И светоносная волна.
Я думала, что я счастлива,
Но просто я была больна.

И милый, строгий и суровый,
Мне указал и путь, и переход
От страсти пылкой и бедовой
К покою хладных, мёртвых вод.
                ***
       Она шутливо пыталась его со своей стороны «образумить», иногда даже дерзила:
                ***
Когда кой-где Вам говорят:
Кругом недремлющие зраки,
Да и котлы уже кипят…
Всё это, милый,  враки!
                ***
Нет, Небо лишнего не спросит
(Не бойтесь огненных картин),
Коль милая рука набросит
На плечи  с и н и й  палантин.
                ***
Любила Вас, и было мало
Мне вашей постной, строгой мины.
Порой воображенье рисовало
Куда приятнее картины.
                ***
Ты говорил, что всё прекрасно,
Звал на спокойные пути.
Когда ты рядом, я согласна.
Когда же нет, то уж прости.
                ***
Меня журил,
Но что-то изменилось в тоне,
И я тотчас прильнула
К его ладони.
                ***
Считай, наказана нестрого,
Когда у твоего порога,
Разбив надежды на корню,
Он всё же скажет: «Позвоню».
                ***
     Позднее Света напишет с ироничным юмором и даже с некоторым обидным намёком:
                ***
Теперь мы с Вами так похожи:
Я тоже стала старше, строже
И тоже знаю, наслажденье –
Есть душ безвольных заблужденье.
                ***
     Он сердился на её шутки, но продолжал терпеливо наставлять «на путь истинный», призывая следовать своему благочестивому примеру.  Однажды он, возможно, приоткрыл тайну своего отношения к Любви и желания предаваться добродетели:
                ***
«Забыв Любовь, постигнешь тайну,
Как жить в сердечной тишине.
Я сам узнал её случайно».
Так он сказал однажды мне.
                ***
        Но она не собиралась облачаться в креп. Она была другая!
                ***
Сдержи, мой друг, миссионерский пыл,
Не призывай и зимние туманы.
Ты в молодые годы отлюбил,
А мне достались поздние обманы.

Моя заблудшая душа
Правдивые разоблачения не слышит.
Она в мир солнечный ушла
И там весной и счастьем дышит.
                ***
    Шутки продолжались, иногда очень ехидные:
                ***
Вы держали вдали от себя
И меня, и мои книги,
Чтобы я не просила, любя,
Власяницу снять и вериги.
                ***
Ты предлагал мне назидания и дружбу,
Считая, для Любви всё отслужило службу.
                ***
    Прочитав эти строки, мы ей сказали, что неприлично так смущать молодого человека (пятидесяти лет). Она засмеялась: «Достал!»
     Однажды в канун 8 марта (2001 год)  ВВ подарил ей огромный букет. Не только огромный, но и изысканный. Света пошутила, мол, не  считает 8 марта праздником приличных женщин, ведь в средние века этот день был ведьминым днём, как, впрочем, и 1 мая.  Клара Цеткин, предложившая этот праздник, хорошо чувствовала соответствующие энергии… И он вдруг стал ей рассказывать о том, как грешна Любовь, как страшна за неё кара и, вообще, «где царствует свет разума, любви там места нет». На неё повеяло каким-то средневековьем. «Лекция» продолжалась долго.
                ***
Всё в мире посерело вдруг
Чернёным серебром.
Стояла поучаемым
Адамовым ребром.

Вещественною формой
Нависла бреда тень.
Безжизненно-холодным
Вдруг стал весенний день.
                ***

           На мгновение ей стало страшно. «Кто-то из нас явно не в себе», – подумала она. Не попросить ли помощи у первого мужа, врача-психиатра? Знакомство перешло в область трагического.
     «Спасение её души» продолжалось, но как-то урывками и, по его мнению, не достигало цели. По моему мнению, тоже. И однажды он пригласил её домой:
                ***
В слезах, почти в беспамятстве, внимая
Отъединению от жизни и огня,
Я посчитала всё изгнанием из рая,
Что был реален только для меня.
…………………………………..
Когда ж позднее, провожая,
Позволил, наконец, прильнуть к себе,
Сочла я это водвореньем рая
На грешной, настрадавшейся земле.
                ***
    Как видите, результат нулевой, но даже её природная весёлость не смягчала драматичности ситуации.
                ***
Страдальческие, скорбные глаза –
Печальней не встречала.
Пора уж класть под образа,
Выпоров сначала.
                ***
        Нам она рассказала, что по старинному русскому обычаю, под образа клали тяжело больных и умирающих. Естественно, их перед этим не пороли, но тут был особый случай.
                ***
Жить день за днём,
Когда не удержать волненье
И слёзы тихие по нём…
Меняю всякое спасенье
На несколько минут вдвоём.
                ***
Я тебя когда-то любила,
Но живу я теперь, смирясь.
А любя, лишь тебе светила,
Небу строгому не молясь.
                ***
             «Гнева Небес», которым он её постоянно стращал, она не боялась, считая, что за всё  человек должен отвечать сам, не перекладывая ни на кого вину. Это её жизненная позиция.  Он, вероятно, искренне огорчался, понимая, что душеспасительного страха у неё нет, а благочестивого смирения тем паче.
                ***
Когда с разгневанных небес
Спускают меч для душ смущённых,
Не говори: попутал бес,
Храни «величие обречённых».
                ***
     Света, вообще, не верит, что наш мир создан доброй силой, ведь он устроен так, что кто-то кого-то всё время убивает и ест, вынужден убивать и есть, чтобы самому жить, то есть мир построен на боли, страданиях и смерти. Какая уж тут божественная сила! Правда, есть, по её мнению, один добрый момент, если можно так выразиться:
                ***
Божие установление
В жизненной круговерти:
Мы не помним муки рождения,
Не запомним и муки смерти.
                ***
     Сейчас я хочу немного рассказать о присутствии в её шутках  таких слов, как «колдунья», «ведьма», «помело», «метла», поскольку однажды это имело серьезные последствия. «Чёрта» я не нашла в них, кроме «хвостика чертёнка», которого где-то я уже цитировала.
      Нет, пару раз, сильно осердясь, она посылала ВВ ко всем чертям, когда он утверждал, что нужно подчиняться всем уложениям, или как там это называется, канонам и, главное, требованиям живых служителей церкви. Да, посылала, но мысленно, внешне не выходя из образа «болонки на задних лапках». Напрочь лишённая дара смирения, она не выносила никакого насилия, тем более от людей, на которых смотрела с холодным и невежливым презрением. Иногда она, как ей казалось осторожно, дразнила ВВ шутками про помело, но,  заметив, что это ему очень не нравится, старалась остановиться, что, честно говоря, думаю, не всегда получалось. Не тот характер.
                ***
Если б добрые мысли и думы
Крушили вселенское зло,
Я б покинула берег угрюмый
И сожгла бы своё помело.
                ***
Золотятся цветы мать-и-мачехи,
Мёдом пахнут в весеннем тепле.
Скоро выйдут на свет одуванчики,
Кое-кто полетит на метле.
                ***
     Этими строчками она его не дразнила. Они из последней книги, которую он, может быть, никогда и не увидит.
            
      Старый доктор, Виталий Иванович Иванов (доктор медицинских наук, экстрасенс) тоже называл Свету «ведьмой» от слова «ведать»  и говорил: «Ты даже сама не знаешь, что ты знаешь и чем владеешь». Виталий Иванович умер несколько лет назад, о чём Света горько сожалела. Она, вообще, никогда не обижалась, когда её называли ведьмой. Такое было, например, в ИНМИ  АН СССР, где она когда-то работала. Порой, мне кажется, она даже сожалела о том, что не ведьма – тогда бы она такой шмон навела в этом заведении. Да и не только в нём.
     Но тут случилось «страшное». Однажды ВВ устроил строптивице и еретичке головомойку  (строгий выговор с нравоучениями, если вы забыли, что это такое) и в раздражении вдруг оговорился, что его «батюшка» сказал ему, что если женщина изобрела такое лекарство, как АстроМеланин, то она не иначе как ведьма. Наступило зловещее затишье… Выдержка ей, наконец, изменила…  Торнадо по сравнению с этим – просто зефир, свежий ветерок с речки-переплюйки.  И главное, не повышая голос. Я это видела, и не один раз.  В данном контексте, она сочла «ведьму» за оскорбление. Нет, не себя лично. На это ей было, мягко выражаясь, начхать. Но тронуть грязным языком её АстроМеланин… Глядя  ВВ в глаза, она стальным голосом высказала  всё  (нет, конечно, не всё!), что она думает про попов, вообще, и про попа – эксперта по ведьмам, в частности, и про всех дураков, которые их слушают, вообще, и про одного дурака, в частности…
       И тут она, наконец, увидела его глаза и прикусила язычок, но было поздно.  Она и без того не всегда попадала в образ болонки, а тут вдруг такое…  Как она вышла из этого положения, я не знаю, но уверена, что он не забыл этого досадного для её образа эпизода. Скорпионы редко что забывают.
       Она пыталась выяснить, откуда это у него? Не буду сообщать, как, но ей сказали, что это у него началось после смерти жены и, кажется, именно этот поп, который теперь так на него влияет, отпевал его жену. Но, по другим сведениям, ВВ не был на её похоронах. Она не стала ничего уточнять.  Да, она слышала о том, что именно несчастье  иногда приводит людей в церковь, но ей это казалось странным:
                ***
Иногда обретается вера
Горечью пережитого.
Неужели Небесная Сфера
Не печалится от такого?
                ***
     Через короткое время она простила ВВ этот скандал, который сама же и учинила, впрочем, поделом. Хотите возразить? Не стоит! Итак:
                ***
Глухая ночь и чары полнолунья
Меня томили поиском огня,
И сожалела я, что не колдунья,
В чём ты однажды обвинил меня.
                ***
     Кстати, рождённая в новолунье, в «трёхдневное отсутствие луны», как говорят на Востоке, Света страстно любит луну, её таинственную прелесть и её чары. Это видно по многим стихам.

….  Когда-то давно, ещё в 70-е и 80-е годы, у неё была подруга, которая ходила в церковь, за что её даже пытались выгнать с работы, когда кто-то донёс начальству об этом, но она никогда не навязывала Свете свои взгляды (а Света ей свои). Более того, когда Света однажды «услышала» (задолго до стихов она слышала и многое другое, чем очень удивляла нас)  слова «Елизавета» и «Марфо-Мариинская обитель», и  никто не мог ей сказать, кто это и что это, то именно Кристин дала ей почитать книгу Любови Миллер о Елизавете Федоровне Романовой, изданную в Австралии в 1986 году, которая просто потрясла её. И когда эта книга в 1994 году в репринтном издании вышла уже в Москве, Света купила 30 книг (всё, что смогла найти), раздарила друзьям и знакомым. К стыду своему, должна сказать, что многие из нас поначалу отнеслись к этой книге неподобающим образом. Иконы Елизаветы – образ этой Великомученицы – с тех пор стали жить в её доме рядом с иконами Серафима Саровского.
     Светлана считает, что она далека от христианства. Она очень жалеет Христа и его несчастную мать.
                ***
Один, и ЛУЧШИЙ, и распят,
А остальные преспокойно спят.
                ***
     Она считает, что его жертва была напрасной, ведь человечество за два тысячелетия после его смерти стало только хуже. «Я не люблю человечество, –  говорит она серьёзно и с улыбкой добавляет, – за исключением отдельных его представителей». Больше всего её возмущает то, что человек делает с Природой, как он уродует и уничтожает её, поэтому она считает себя язычницей, ведь одушевлённая Природа – основа язычества.
     Если вы, дорогой читатель (или читательница) позиционируете себя, как новый русский православный (или православная), то я не советую вам лезть к Светлане с «благочестивыми наставлениями». При её «негибком нраве», если она терпела их от ВВ, то вы получите от неё по полной программе, а в выражениях она порой не стесняется, объясняя это интересующимся тем, что выросла среди солдат на фронте  и в арбатском дворе с мальчишками-хулиганами. Впрочем, об этом я,  кажется, уже где-то говорила.
      Она не знает, какой была церковь когда-то (не знает истории), но современную церковь считает заменой идеологического отдела КПСС. С теми же служителями, кстати.  Если у вас другой взгляд, то потрудитесь при себе его и оставить. Нет, она не против религии, как таковой. Многим она нужна для утешения. Более того, Света готова уважать любую религию, которая не только проповедует добро, но и чьи служители не делают подлости и зла, например, не вырубают сотни реликтовых пицундских сосен  для своего поместья в Геленджике. Только не делайте голубые глазки, будто не знаете, кого я имею в виду.
       Как-то, готовя к печати книжку о своих кошках « О тех, кто встретит на пороге…», Света включила телевизор и увидела: сидит некто в рясе и вещает о том, что животные не имеют души, поэтому к ним нельзя проявлять милосердие. Просидев минуту с открытым ртом,  она тут же ввела в книгу подзаголовок «Повесть о кошачьих душах». Что она сказала перед этим, я писать не буду. Я всё-таки росла не в арбатском дворе. Меня родители, вообще, во двор не выпускали, чтобы я там не набралась чего-нибудь такого.
          Может показаться странным, но у Светы много удивительно светлых стихов о храмах. Я процитирую те, которые мне самой больше всего нравятся:
                ***
Я люблю купола золотые
И соборов готических взлёт,
Уважаю и храмы иные,
Те, где Небу приют и оплот.
                ***
Здесь гонят мрак возжжённые лампады,
Чтоб каждый для себя открыл
Ликов святых таинственные взгляды,
Тепло защиты Божьих крыл.
                ***
Плыл волною малиновый звон
Под светящимся тихим закатом.
Избавленье-покой дарил он,
Утешенье сердечным утратам.

Было что-то родное и вечное
В том, что звон колокольный открыл,
И терпенье, увы, бесконечное
Под защитою Божеских крыл.
                ***
За спиною мерцает лампада,
Бледным светом расцвечен оклад.
В добром лике – покой и отрада,
Мир и лад, мир и лад, мир и лад.
                ***
Как мы порой бываем рады,
К страстям душою охладев,
Увидеть нежный свет лампады,
Услышать храмовый напев.

А за окном унылый ветер,
Косых дождей сырая муть.
Но Божий мир и чист, и светел –
В его окно бы заглянуть.
                ***
Переносим огонь
                со свечи на свечу…
В этой бедной церквушке
                лишь милые  лица.
Для себя и для них
                попросить я хочу,
Чтоб не дал на пути
                ОН  душе заблудиться.
                ***
      Итак, Света считает себя язычницей, хотя и в буддизме находит много для себя близкого, в его Любви ко всем живым существам.  Действительно, вся Природа, все стихии, всё для неё имеет свою душу, своих духов, эльфов, гномов…  Всё живое, родное, печальное или весёлое, иногда зловещее, но всё равно живое. Меня с юности поражала в ней, городской девочке,  удивительная гармония с Природой, хотя, конечно, я не знала тогда, как это называется.
                ***
Лучей закатных розовые блики,
Мерцанье нежное звезды.
И у стихий есть лица, лики –
У света, ветра и воды.
                ***
Поздний август дни будто сузил,
Остерёг от вечерних дорог,
И несчастья связал в тугой узел,
И принёс узел тот на порог.
                ***
Тоску по нём, насупленное небо –
Смиренно всё перетерплю.
Ах, как же ветер треплет вербу,
Редеет крона на ветру.

А за окном всё плачет ветер –
Напев протяжен и певуч.
Новорождённый месяц светел,
И небо в клочьях быстрых туч.
              ***
Впереди потерялась дорога,
Позади не осталось следа.
И исчез с неба месяц двурогий,
И в пургу обратилась беда.
                ***
Ветер стих и притаился,
В кронах сосен спать прилёг,
А в костре ещё светился
Красным глазом уголёк.
                ***
Дождём долгим размыло путь,
И наряд буйный ветер унёс.
Кто теперь, Осень, может вернуть
Тихий шелест твоих берёз.
                ***
Нет печали прощанья у ранней весны –
Только радость от дня пробуждения,
Когда в слитном порыве небес и земли
Она празднует день рождения.
                ***
       Согласитесь, кто, кроме язычницы, мог написать такие строки!  Но ведь она ещё и эколог и по образованию, и по духу.  Эколог, нежно любящий каждую простую травинку, каждое живое существо (кроме человечества, если вы помните).
                ***
Если в нашем саду уже столько красот,
Что друзья восхищаются хором,
То заметим ли мы – рядом с нами живёт
Запыленный лопух за забором.
                ***
Отцвела наша русская слива –
Ей-то скромная выпала честь.
Цветёт белым глухая крапива,
А уж это – и вовсе не весть.
                ***
    Да, у нас не Япония, где о зацветании сливы сообщают даже по радио, а мы цветение своей сливы просто не заметим.

     Я хочу ещё немного процитировать из 6-ой книги, чтобы дать вам возможность побыть в том времени. Я и сама часто блуждаю в этих далях, наслаждаясь печальной музыкой стиха.
                ***
Мир по кусочкам не собрать,
Не оживить водичкой талой.
Смотрю я на седую прядь
Уже спокойно и устало.
                ***
Я ходила, любимый, у Вас на виду,
Я ходила, мой милый, по тонкому льду.
А душа состояла, мой друг, из огня,
И протаял тот лёд, утопил он меня.
                ***
Ещё только наметилась связь,
Слова сказаны только пустые.
Глядь… А тройка уже пронеслась,
Колокольчиков звуки остыли.
                ***
Не смотрю далеко вперёд.
Мне б минуту побыть подле Вас,
Ведь Любовь, как и всё, пройдёт –
Сказал мудрый задолго до нас.
           ***
Когда с небес потоком света
Бываем мы озарены,
Что «всё тщета и ловля ветра»,*
Об этом забываем мы.
                ______________
*Соломон Мудрый
                ***
       Но она, не очень веря авторитетам, вообще, не верила и Соломону:
                ***
Всё пройдёт, что идёт, что летит и течёт
Или ярко на щёчках алеет…
Да, всему на Земле предназначен уход,
Лишь Любовь никогда не стареет.
                ***
Звучал романс мне словно в утешенье.
Забытый образ вдруг воскрес.
Пришло давно забытое волненье –
Любовь смотрела на меня с Небес.
                ***
Цветут бледно-розовым яблони,
Белым – вишни и груши.
Каким же цветут цветом
Весною наши души?
                ***
     Судите сами, можно ли с такой женщиной говорить о здравом смысле? Вы ей – о реальности, а она вам в ответ:
                ***
Восток светился розовыми красками,
Роса сверкающими искрами лежала,
И, убаюканная радостными сказками,
Моя душа ему принадлежала.
                ***
     Григорий Иванович! Вы уверены в своей профессиональной пригодности, если считаете это всё нормальным?
    
               
    … Но я хочу вернуться к седьмой книге «Из далека, из дали дней…». Она была написана целиком в 2003 году и имела посвящение: «Всем, пережившим безответную Любовь»:
                ***
Драгоценный огонь души
И порывы сердца заветные
Ты слезами залить не спеши,
Даже если они безответные.
                ***
Я, милые мои, вас понимаю.
Когда не любят, то зови иль не зови…
И, как сестра по горю, обнимаю
Я всех просящих о Любви.
                ***
Не желайте сердцу покоя.
Покой – это счастье мёртвых.
А Любовь – это дело живое
И дорога следов нестёртых.
                ***
     … До Светы довели слухи, что ВВ собрался жениться и даже сообщили, на ком. «Невеста» была молода, но казалась ей корыстной, да и была таковой. А он был не молод и, главное, не богат, да и никаких видимых признаков влюблённости она за ним не замечала. «Невеста», в конце концов, вышла замуж за другого, потом за третьего –  по мере утяжеления их кошельков. Как я уже говорила, не ревнивая по природе и по убеждению (она и нас отучила ревновать, объяснив природу ревности, что это только чувство собственности в сочетании с чувством  собственной неполноценности),  Света отнеслась к этому спокойно.  Единственным отражением этой истории остались, кажется, только «Стрелы Купидона»:
                ***
Белая роза  д р у г у ю  ждала,
У моей – наряд пунцовый.
Для  д р у г о й  нашлась золотая стрела,
Для меня – наконечник свинцовый.
                ***
    … Религиозные наставления продолжались. Она уже не вскипала огнём, а хранила благоразумное молчание, стараясь не подводить себя под гнев, и только изредка, по своему собственному, не слишком изысканному выражению, «вяло отбрёхивалась».  Мы  корили её за столь неприличную лексику, но сочувствовали и сострадали.
 
             В обращениях к ВВ Света писала: 
                ***
Я не нуждаюсь в укоризне –
Не тратьте скучные слова.
Любовь – преображенье жизни,
Что на обочине цвела.
                ***
Не прельщайте меня тем светом,
Кущей райской, как светом в окне.
Мне светлее живётся на этом,
Пока ты, друг, приходишь ко мне.
                ***
     В её чувствах ничего не менялось. Бывает, что всё промелькнёт и исчезнет, но здесь ни рутина каждодневных будней, ни крах утешительных иллюзий – ничто не затмевало света живой Любви. Здесь всё ещё цвела весна.
                ***
Высветляя Любовью жизнь,
Что была раньше серой и тусклой,
Разгоняла коня – лишь держись!
Степь казалась мне тесной и узкой.
                ***
По многим приметам подломится лёд,
И идти по нему не годится,
Но иду я упрямо по льду вперёд –
В ледяную купель-водицу.
                ***
Я по ночам тебе шептала,
Как будто ты, мой друг, невдалеке,
Те тайные слова, что знала,
На мной теперь забытом языке.
                ***
Убаюкана шумом дождя,
В полудрёме – весенняя сказка:
Будто ты есть ещё у меня,
И со мной твоя нежная ласка.
                ***
Из источника чистого
Пила светлые чары,
А из света лучистого
Сотворяла пожары,
Что горели в крови,
Тёмный мир озаряя.
Так жила я в Любви,
В лесу тёмном блуждая.
                ***
Водит метель меня по кругу,
И я одна на том пути,
Только тоска со мной по другу,
Но до него мне не дойти.
                ***
    В его чувствах – тоже всё по-прежнему, то есть  н и ч е г о. При их встречах он часто вежливо или невежливо скучал и однажды даже не счёл нужным скрыть зевоту.  Она её заметила, но никаких охов-ахов по этому поводу не было. Может, человек просто не выспался – много работал. Шутница! Все её обращения к нему, я заметила, были без единого укора.
                ***
Пишу к тебе я, милый мой,
Без отклика и эха.
Меня покоит дождь ночной
И плед теплее меха.
                ***
Завёл ты себе немудрящий
Против меня оберег.
А был им – на сердце лежащий
Сухой и колючий снег.
                ***
Я для тебя непрошенная гостья,
Что забрела на твой порог,
Как собачонка в ожиданье кости,
Забыв хозяйский ласковый сапог.
                ***
     Изредка они перезванивались. Думаю, что звонила она, уже с усталой примирённостью или даже с безнадёжным смирением.  Её всё ещё властно звал тот голос, пусть и без модуляций и обертонов. Да, пишу об этом удручённо, даже сейчас, когда она утверждает, что нет уже «ничего личного».
                ***
Колдовская сила голоса,
И я иду к нему, дрожа.
Я через пропасть прохожу по волосу,
Даже не по лезвию ножа.
                ***
Мне этот голос не забыть…
Решенье воли отвергая,
Хотелось мне с тобою быть,
Путь даже изгнанной из рая.
                ***
     Пожалуй, я сюда вставлю тему «Телефон». С телефонного звонка всё началось и, как теперь уже известно, что и кончилось. Тема больная.
                ***
Не в силах выдержать разлуку –
Без Вас и жизнь мне не мила…
Ничто не удержало руку,
Я трубку со стыдом взяла.
                ***
И солнца нет, и день туманный,
Природа красками бедна,
И не звонит мой долгожданный.
Кругом зима и тишина.
                ***
Эти сумерки синие с золотом –
Завершенье прекрасного дня.
Но звонок Ваш короткий и с холодом…
Почему ты не любишь меня?
                ***
Целый век не звонили мне Вы.
От окна уже холод струился.
Гасли краски опавшей листвы,
Ветер в дом тёплый тихо просился.
                ***
Эта свежесть весеннего света,
Это небо  т а к о й  синевы,
И берёза уже приодета,
И порою звоните мне Вы.
                ***
Холодное отчаянье крадётся,
Затягивая сердце льдом,
Но вот ваш голос раздаётся,
И кажется – весна кругом.
                ***
      Но мы её оптимизм не разделяли.  Вся беда была в том, что сам он звонил очень редко, а она свои звонки называла «позорище». Как-то я пожаловалась мужу на это, на что он мне сказал: «Такую женщину никто и ничто не может унизить, даже она сама. Если бы она, действительно, чувствовала себя униженной, то давно бы плюнула на него с высокой горы». Тогда я отнеслась к этому скептически. Будущее показало, что он был прав, но до этого торжественного события было ещё, ох, как далеко.
               
     ….. Но я продолжу.  Иногда они встречались, думаю, что тоже по её инициативе, вероятно, где-нибудь в театре или в концерте. Он провожал её до дома. От расставания разрывалось сердце, хотя она и старалась скрыть это:
                ***
Давно не светятся слезой
Мои глаза в обряд  прощальный.
Застыл в них траурный покой –
Холодный, тихий, беспечальный.
                ***
Вдруг осиновый лист задрожал,
Да и солнце за тучей скрылось,
И ручей по щеке побежал…
Не слеза ли? Слеза затаилась.

То не слёзы были – вода.
Ах, вода… Скажи на милость!
Может быть, ты была и горда?
Вот бы я изумилась!
              ***
     Я с болью слушала, когда она рассказывала о том, с какой тишиной и радостью она прижималась к его плечу, когда они возвращались из театра в такси, и как ей хотелось, чтобы машина сломалась или чтобы кончился бензин. Безумие какое-то!
                ***
Подчиняясь покою руки,
Я к плечу твоему прижалась.
Придорожные огоньки
Остановить я старалась.
                ***
     А она всё надеялась, что всё это скоро утихнет, угаснет, уйдёт не только из жизни, но и из памяти, но она не знала, что впереди ещё десять лет («Никому не дано обойти судьбу…»):
                ***
Затеряются следы твои,
Небо зимнее погаснет надо мною.
Поклонюсь я памяти Любви,
Тихая и полная покоя.
                ***
Притерпелась, притихла, привыкла,
Не забочусь я больше побегом,
И душа тихой ивой поникла
Над сияющим розовым снегом.
                ***
С душой спокойной, тихой, ясной,
Убрав с лица серебряную прядь,
Когда-нибудь не буду ежечасно
Его я в памяти встречать.
               
Когда-нибудь из милого былого
Вдруг явит старое, забытое перо
Мне образ друга, в прошлом дорогого,
Да вот беда – узнаю ли его?
                ***
       Летом Света поехала к сестре на дачу. Вечерами Наташа пела у костра.
                ***
На лице пляшет отсвет костра –
Тёплый, слабый и нежно-розовый.
И поёт под гитару сестра
Про печаль и про дух берёзовый.
                ***
    Мир природы был полон звуков – ещё пели  некоторые птицы, под горой журчал родник…
                ***
                Голоса природы
Звуки рождаются и умирают,
Порой стремительно, порою не спеша.
Но как узнать, они страдают,
Когда уходит их воздушная душа?
                ***
        Прошли весна, лето, подступила осень. Как заклинания, она повторяла, что всё прошло, что «в нашем стане дымятся руины», была полна решимости достичь освобождения от порабощающей силы этого человека.  Временами действительно казалось, что она притихла, смирилась, что покой снизошёл на её душу,  но всё было не так просто.
                ***
Почти всё узнано, испытано, наказано…
И это ещё мягко сказано.
                ***
Вы в снах уже не снитесь мне,
От голоса не таю.
Увы, в далёкой стороне
Теперь я обитаю.

Когда бы раньше знала путь
И как грустна дорога,
Могла бы, может быть, свернуть
Или, вступив, не дрогнуть.
              …………
Осталось так немного дней,
Когда печаль красива.
Уже и ветер холодней,
И облетела ива.

Не потревожу Вас строкой
И правдой без покрова.
И не нарушу свой покой
Картинами былого.
                ***
Порою так хотелось приютиться,
Прижаться, ощутить твоё тепло.
Но годы шли – пришлось смириться…
И за окном – белым-бело.
                ***
Спустилась тишина ночная,
И, боль души заговорив,
Из мира этого ушла я,
Дверь осторожно притворив.
                ***
      И вновь ей кажется, что когда-то было счастье, пусть недолгое, даже совсем короткое, но счастье, и я думаю, что это была почти правда, трагическое счастье, если такое бывает:
                ***
Громкий смех и весёлые речи
Слышим в памяти в серые дни.
Хоть однажды, но был день беспечный –
В мире тёмном горели огни.
                ***
     А стихи всё текут и текут. Иногда я прошу её что-нибудь почитать мне, она соглашается.
                ***
И улыбка Любви, и слово,
Как забытые в книге цветы,
Приоткроют вам тайну былого,
Незабвенной её красоты.
                ***

     Её тихий, мелодичный голос делает их особенно красивыми, но у меня начинает щемить сердце. И она по моему лицу замечает это. Ну, вот! Приехали!
               
    … Они оба заняты. У него свои дела, у неё – свои.
                ***
Нам бы приблизиться друг к другу,
Что нам мешает – не пойму.
Быть может, гонит жизнь по кругу,
Каждого – по-своему.
                ***
        Она всё ещё пытается пробить проект. Некоторые её друзья продолжают по наивности выводить её на среднепоставленных чиновников (на высокопоставленных ни у кого из нас выхода нет), но тем, естественно, на всё плевать. Она, прекрасно понимая, насколько всё это бесполезно, всё-таки ездит, показывает результаты. «У государства нет денег». Я иногда помогаю ей, вижу эти, пардон, лица, каждый раз расстраиваюсь. А она улыбается. Я наступаю ей на ногу и тихо говорю:  «Светка, да не улыбайся ты так, а то тебя когда-нибудь посадят за непочтение к властям».   
                ***
Отнесёмся с доверием к жизни,
Пусть морозный туман, снег сечёт,
И мы «по фигу» нашей отчизне.
Впрочем, это и вовсе не в счёт.
                ***

    … Но я вновь выбилась из темы. Вышла вторая книга этого нелёгкого для неё года «Не стройте Храмы на Крови» с очень грустным эпиграфом:
                ***
Не воскрешайте память о Любви,
Не стройте Храмы на Крови!
                ***
              Она надеется, что всё прошло, покрылось пеплом, что сердце сгорело… Я не знаю, что здесь цитировать. Каждое четверостишье – живая боль или живая радость, и тут же на каждой странице утешительная красота русской Природы:
                ***
Душу томит безотчётная грусть,
Запах дождя тревожит.
Сердце сгорело, сгорело – и пусть,
Пепел печаль не множит.
                ***
Тёмный рассвет вставал спокойно,
Миру даря жемчужный свет.
В Природе всё всегда достойно,
И дисгармонии в ней нет.
                ***
Любуюсь тихой красотой.
Всё спит. Ещё так рано.
Рисую утренний покой
Словами из тумана.
               ***
       Они встречались редко, но подробности этих встреч не забыты как эхо слов, что отзвучали.
                ***
Я, волнуясь, ловлю Ваш взгляд
(Мы так редко рядом идём).
Засыпает нас листопад,
Воздух пахнет весенним дождём.
                ***
      Кажется, в июне  ВВ  пригласил ее на какую-то косметологическую выставку на ВВЦ, и там, в отделе сувениров, предложил ей выбрать себе подарок. Она выбрала шестигранную чашу для свечи ручной работы с зелёными  полупрозрачными стёклами. Она стоит у неё теперь рядом с лягушками. Мы иногда зажигаем в ней огонь, но не часто. Какую-то таинственную, мистическую, даже, пожалуй, средневековую картину являет это зрелище. И стихи, на мой взгляд, какие-то зловещие. Света сказала, что когда услышала их, ей стало нехорошо:
                ***
Заплясали вдруг тени и блики,
Вернулась память издалека
И напомнила чем-то безликим
Дальние мне века.

Шестигранная чаша светильника,
Стёкла держит прямой переплёт…
Не из старого ль склепа-могильника
Отправляются тени в полёт?

Кто же там, в нём, под тяжестью бремени
Жизнь со смертью не смог примирить?
Почему из далёкого времени
Вдруг ко мне протянулась нить?
                ***
      Я тогда спросила у неё, кто выбрал подарок – он или ты сама? Сама. Жутковато! Ей иногда снились мистические сны, но она не могла их разгадать. Я постараюсь найти эти стихи.
     Она по-прежнему много работает. Готовит новые материалы. Ездит, иногда больная, на какие-то деловые встречи, которые сама же и называет дурацкими.  Ей всё ещё казалось, что вот-вот и наступит конец, и она старалась его приблизить. Удивительно стойкое заблуждение!
                ***
Искрился снег, слепил глаза,
Играл огнями в тонкой пыли…
Нажала я на тормоза.
Вы разве не о том просили?
                ***
     Прочитав это, я вдруг вспомнила шутку о тормозах. В событиях шутки участвовал Алёша, старший сын Светы, который унаследовал от матушки, как я, кажется, уже говорила, очень острый язычок. Света боялась, что Алёша слишком быстро ездит на своём стареньком, очень стареньком «Запорожце», и поэтому часто настаивала на том, что главное у машины – тормоза. Алёша возражал.  Будущий автогонщик имел другое мнение:
                ***
Как-то давно на ремонтной площадке
Вышел с сыном спор.
Что у машины главное –
Тормоза или мотор…
«Или…»  сказал Алёша,
Строго глядя в глаза.
«Это у женщин главное –
Тормоза».
                ***
          Эти стихи очень понравились моему мужу. Он их набрал на компьютере крупным шрифтом и повесил в кухне, где у нас чаще всего имел место театр военных действий.  Два года эти стихи мирно висели, пока не приехала моя старшая дочь из Америки и не сочла их за ущемление конституционных прав женщин.  Отец с ней  не спорил, зная, что она скоро отъедет восвояси.  Кстати, Света тоже  когда-то водила машину и, насколько я помню, больше «налегала» на мотор, чем на тормоза, из-за чего мы однажды только каким-то чудом не влетели в речку. Прочитав эти слова, муж сказал мне, чтобы я не забыла приписать, что Света сдала на права с первого раза, а я с третьего. Вот так всегда, но, честно говоря, с четвёртого, просто он об одном экзамене не знает (был в отъезде). Но я до сих пор вожу машину (редко, по прямой, на дачу), а Света это занятие давно оставила. У неё сложные отношения с техникой. Хорошо, что они стараются держаться друг от друга подальше. Нам всем спокойнее.

     …  Но я должна вернуться к теме. Наверное, я мало читала хроник. Куда-то меня всё время заносит.
 А у неё ничего не кончалось. Качели раскачивались всё сильнее, перемешивались все времена и чувства.
                ***
Хотелось мне упасть к его ногам,
«Не уходи!» - молить в отчаянии,
Ползти по остывающим следам
В бесслёзном, ледяном молчании.
                ***
Эх, была не была! Погребальные колокола?
Всё, что было со мной, я вдохнула в слова,
Сохранила, забыла, затмила, простила,
С легким сердцем Любовь от себя отпустила.
                ***
Дни июня тихи и покойны,
И тепло от зари до зари,
И забыты тяжёлые войны,
И смешно умирать от Любви.
                ***
       Она мне сказала, что эти четверостишья были написаны в один день. Ужас! И этой же осенью Владимир Патрушев написал новую песню на её слова. В мажоре.
                ***
Укротились дожди проливные,
И река улеглась в берегах.
Притупились и чувства живые,
Прозвучавшие в смелых словах.

Небосвод удивительно чистый,
Под берёзой прохладная тень.
Луг зелёный, цветущий, душистый –
Летней радости памятный день.

Громкий смех и весёлые речи
Слышим в памяти в серые дни.
Пусть однажды, но был день беспечный,
В мире тёмном играли огни.
                ***
     И у неё был припев:
                ***
Тихая радость, легкая грусть,
Золото солнечных нитей.
Лет своих зимних я не стыжусь,
Такую, как есть, примите.
                ***
        В этой же книге я нашла чудесный «старинный плач». Приведу из него четыре строки, от которых на меня повеяло какой-то пронзительной чисто русской грустью:
                ***
На пустырь я ходила, в ведре – вода.
Там от жажды страдала трава-лебеда,
А когда я устала, не стало воды,
И засохли листочки травы-лебеды.
                ***
     Меня давно поражает, как не русская по крови женщина может писать такие пронзительно-русские стихи о русской Природе, о её красоте и хрупкости, о её тяжёлой судьбе.
      В этой же книге собраны чудесные, полные истинного лиризма «Песни Любви»: Шитьё золотое по летнему фону, Наряды, Призрак счастья, Сирень, Радость, Лето, У озера, Золото солнечных нитей, Разлука, Утрата, Зеркала, Венчание, Печаль заката, Гроза, Сиянье света…   И я в них слышу музыку и наслаждаюсь ею, особенно когда Света читает их сама.

      …  Как-то, если память мне не изменяет, даже осенью 2003 года, Светлана принимала участие в какой-то выставке на ВВЦ в павильоне «Культура». Тогда там работали её дорогие друзья (все они названы поименно в её книге «Не уклоняйся от судьбы…»), которые, действительно, поддерживали культуру во всех её проявлениях. К сожалению, сейчас там полная разруха, и, вероятно, даже само название «Культура»  следом за самой культурой скоро исчезнет с вывески этого павильона.
        И вот однажды в культурной программе, сопровождающей  выставку,  Владимир Иванович пел свои песни на стихи Светы, а она, так получилось, вынуждена была сама читать свои стихи. Мы все безобразно струсили. У меня, вообще, «страх сцены». Я и диссертацию защищала в полной истерике, хотя в меня и влили перед защитой пузырёк валерьянки. У Светы не было «страха сцены», у неё, вообще, не было никаких страхов, никаких комплексов, даже когда её «речь» состояла из одних нечленораздельных звуков и страшных судорог, если она всё-таки пыталась что-то сказать. Нет, в 2003 году этого ничего уже не было. Её речь в 1990 году восстановилась, но была хрупкой,  и иногда изменение погоды, магнитная буря или просто усталость вызывали мучительные судороги и  запинки, которые могли испортить впечатление от стихов, а она этого не хотела. Но всё обошлось, она ни разу не споткнулась!
      …  Что же было с речью? Мне придётся отвлечься от сюжета и немного рассказать об этом. Подробно эта трагическая история изложена в книге «Не уклоняйся от судьбы…»  Здесь я только кратко изложу канву событий. В 1943 году в результате фронтовой контузии Света потеряла речь. Лечили её долго и почти безрезультатно. Сорок пять лет! Школа, университет – все уроки, зачёты, экзамены только письменно. Даже на защите диссертации её доклад (с разрешения ВАКа) читала её научная руководительница Евгения Леонгардтовна Рубан.
       В 1990 году знакомым немцем Света была приглашена на несколько дней в Мюнхен, и там случайно попала в магазин для бедных фирмы Альди. Из голодной и пустой Москвы – в изобилие немецкого магазина для бедных! Она, мать, оставившая голодных детей в «стане победителей» через 45 лет после Победы, получила такой психологический шок, что её речь (через 47 лет!) внезапно восстановилась. В Москве врачи не могли поверить.  Но контузия есть контузия, и иногда речь даёт сбои... И три года в фронтовых условиях, в действующей армии – это тоже так просто не прошло для ребёнка.
      Чтобы уже больше не возвращаться к военной теме, я остановлюсь на ней здесь. Почти в каждой её книге есть стихи о войне, о военной памяти, о Победе. «Кто был на войне, тот там и остался». Света, увы, не помнит, кто это сказал, но считает, что это страшная правда.
                ***
Годы проходят. Всё позади.
Только вот пепел всё плачет в груди.
                ***
     Это она напишет уже в 2012 году. И это – тоже. После беседы с одной журналисткой.
                ***
               Интервью о войне
Я ночью кричала, забыть не могу,
Солдаты и кони – на буром снегу.
Память о ней – погружение в беды –
Просто не может быть мирной беседы.
Если вам скажут: «Всё в прошлом!»  – Не верьте!
Видевший смерть – носит рану до смерти.
                ***
Порою мне кажется – было вчера…
Не надо, не плачь, ведь мы живы, сестра!
Девятое мая все вспомнят весной,
О нём им напомнит салют громовой.
А я ночью вспомню кровавый тот снег
И буду кричать, словно это навек.

И как это тяжко давит на плечи.
Поставим, сестра, поминальные свечи!
                ***
     А это – уже 2013 год:
                ***
Старинный марш «Прощание славянки»,
Оркестра духового медь…
И вспомнилось мне детство и землянки,
И как к ним близко подходила смерть.
                ***
Ничейной земли не бывает.
Увы, но всё кажется мне,
Что я до сих пор пребываю
На этой проклятой войне.
                ***
             Вот что такое детская военная память! Сколько лет прошло, а она не отпускает. От того времени сохранилась единственная фотография «Май 45-го года», сделанная  сразу после Победы,  в городе Фридлянде, Восточная Пруссия. Там для девочек закончилась война: Свете – 9 лет, Наташе – 7 лет. Путь от Юхнова  до Восточной Пруссии. С 42-ого по 45-й год.
                ***
Словно метельная дымка
Глаза застилает мне.
Копия старого снимка –
Девочки на войне.
                ***
     Есть у неё и одно стихотворение о последнем дне мира:
                ***
                21 июня  41-го года:
Хмельные летние запахи,
Речушки крутой изгиб,
Цветёт белопенно таволга,
И ещё никто не погиб.
                ***
        Военная тема, видимо, так глубоко сидит у Светы в подсознании, что иногда неожиданно появляется даже в шутках:
                ***
Пронизан сиянием воздух,
Льёт свет свой небесный луна,
И тянет на негу и отдых,
Но в сердце – большая война.

Душа помрачённая бьется,
Противится чарам Любви.
Свет тихий, серебряный льётся
На ближние эти бои.
                ***
      Кто из нас знает этот военный термин – ближний бой? А она помнит его с детства…
    
    …   Кони… Я часто встречаю их в её книгах. Да, она в молодости ездила верхом, и до сих пор нежно любит лошадей. Когда однажды  её младший сын Максим, унаследовавший от неё Любовь к лошадям и страсть к верховой езде, привёз её в Питере в конюшню, она вдруг зарыдала. Почему? Она и сама не знала.
     В детстве и юности она часто видела страшные военные сны. Ей снились раненые и умирающие лошади, которых она видела на фронте. Особенно их крики. Это был самый большой ужас её детских снов.  В её восьмой книге я нашла описания сна, который ей приснился недавно:
                ***
                Сон
Вой ветра, убитые кони,
И что-то мне нужно вдали.
С трудом ухожу от погони
В красной горячей пыли.

Галопом иду на удачу,
Пугающе близко враги…
Но рок рассудил всё иначе –
И конь мой не сбился с ноги.
                ***
     Коней она и сейчас часто видит в снах, но, к счастью, сны не всегда бывают страшными.
                ***
Припадаю я мокрой щекой
К Вашей тёплой далёкой ладони.
Всё надеюсь – приснится покой,
Но мне снятся летящие кони.
                ***
Рождала ночь таинственные сны
С мелодией любимой Альбинони,
Сады в цветении весны,
И снова кони, кони, кони…
                ***
     С этой мелодией – адажио Альбинони два года назад было связано столько хлопот. Мы хотели подарить ей на день рожденья диск концерта в Барселоне квартета Иль Диво, где исполняется эта вещь. Нашёл только племянник Кирюша, сын Наташи, да и то не в Москве. Света сказала, что если бы в мире осталась только одна эта мелодия, мир был бы прекрасен. Мелодия, конечно, прекрасная, но чтобы  так её воспринимать…
     Что же касается снов о лошадях, то я просмотрела уйму сонников – всё там по-разному и всё какая-то ерунда. Свете о своих изысканиях я ничего не сказала. 
     У Светы есть  и другие стихотворения-сны, с другими «сюжетами», но их немного:
                ***
                Сон
Трубили лебеди в серебряные трубы.
Сияла яркая осенняя луна.
Лес оживал, а я кусала губы,
И сердце больно ранила весна.

Липа бросала тень на лица,
Но лунный свет боролся с ней.
Тебе хотелось отстраниться,
А мне прижаться потесней.
                ***
 
     …  Но 2003 год ещё не кончился. Судя по текстам девятой книги «Изведи из темницы душу мою…», которая вышла в начале 2004 года, но была о событиях 2003 года, они ещё изредка встречались:
                ***
Лукаво теплое сказал мне что-то,
Почти старинный мадригал…
Ушли житейские заботы,
Снег заискрился, засверкал.
                ***
Знаю я, ты меня покидаешь,
Просто так, без надгробных цветов.
Я стою пред тобой. Ты вдыхаешь
Слабый запах французских духов.
                ***
Ты рассеянно погладил по руке,
На миг краткий заключил в объятья…
Сколько лет в далёком далеке
Эту радость буду вспоминать я.
                ***
     Погладил по руке, и уже мир не может оставаться прежним! Приехали! Разве это не безумие?

   Она жила в непрерывном ожидании звонка, и он изредка звонил:
                ***
Ты – звонил мне от случая к случаю.
Обращался с великой небрежностью.
Я – жила в ожидании лучшего,
Томясь безнадёжной нежностью.
                ***
     Была в её новых стихах и память о каких-то встречах:
                ***
Прижаться б щекой к твоему плечу,
Как когда-то, однажды.
Но зимнему ветру я тихо шепчу:
«В одну реку не входят дважды».
                ***
А прежде был цветущий луг
И жаркий запах сена.
Теперь со мной лишь память рук
Пленительного плена.
             ***
     Прочитав это, я у неё спросила, что это за луг и что это за сено, тем более что они проскользнули в стихах уже второй раз… Что-то я про эту историю ничего не знаю… Она засмеялась и сказала, что не помнит, что это ей, наверное, приснилось.
      А жизнь продолжалась. Любовь – Любовью, а стирку, уборку, готовку, мытьё посуды  никто не отменял. И кошачьи горшки – тоже.
                ***
Среди житейских мелочей
Жить предстоит ей неизбежно,
Но тихий свет её лучей
Нас озаряет нежно.
                ***
     Память о счастье всё ещё живёт во многих строчках. Только было ли оно? Я не разделяла её оптимизм.
                ***
Шепот Любви, он тише ветра,
Нежней, светлей луча луны.
Я Вас любила, милый, светлый,
И были дни озарены.
                ***
.
     И в этой книге было много стихов о Природе. Лики земли и небесные лики.
                ***
Плачь по зиме – весенняя капель…
Духи зимы в рыданьях безутешных
Оплакивают милую метель,
Уже живущую в местах нездешних.
                ***
Воздух полон золотого света.
Спит трава, посеребрённая росой.
Чудо русского июньского рассвета,
Что сравнится в прелести с тобой!
                ***
       В ноябре, на время школьных каникул, Свету отправили с Олечкой в Египет, в Хургаду. Она много лет не была на море и обрадовалась этой поездке. В Египте было чудесно:
                ***
                Хургада
Горячий воздух над песком дрожал,
Вода казалась светло-бирюзовой,
И берег воду обнимал
Золотой податливой подковой.
                ***
Ветер свежий, волна лучится,
Из-под ног уходит песок,
Нежным отзвуком серебрится
Милых горлинок голосок.
                ***
Не однажды в русском снежном поле,
Видя ясную небес голубизну,
Вспомню я темнеющее море
И луной посеребрённую волну.
                ***
       Чудесно, за одним исключением. Вернувшись в Москву, Олечка (ей тогда было десять лет) сказала родителям: «Больше я с бабушкой никуда не поеду – она меня угнетала: заставляла ложиться спать в 10 часов, есть фрукты (Оля ела одни макароны) и гоняла купаться в море, а мне нравилось в бассейне». Итак, бабушка-деспот. Надо сказать, что Олечка и сейчас старается от бабушки благоразумно держаться подальше.
       В Москве в это время погода состояла из дождя, снега и ветра, но она рвалась в Москву  в надежде на встречу:
                ***
Здесь – ноги уходят в горячий песок,
Скучный дождь со снегом – у Вас.
Я сквозь даль вижу Ваш побелевший висок
И тоскую по холоду глаз.
                ***

     …  Если продолжать повествование в хронологическом порядке, как это положено в хрониках, то на очереди встал 2004 год. И пора в него перейти.  В этом году она написала три книги: «С фронтов проигранной войны…», «Наступила минута прощания…» и «Осенний свет». Я не упомянула об 11-ой книге «Земля и Небо над Землёй», потому что в ней, по просьбе художников – участников ежегодных выставок в ЦДРИ (кто не знает, то это – Центральный дом работников искусств), Света собрала стихи о Природе из первых десяти своих книг. Эти стихи казались художникам настолько живописными в прямом смысле слова, живыми образами земли и неба, что они в словесном описании видели картины. Но вот эти четверостишья из этой книги я  в более ранних книгах почему-то не нашла. Впрочем, это не важно. Важно, что они есть:
                ***
Позолота тронула берёзы,
Роща стала тише и светлей,
И роняет золотые слёзы –
Дар весенний и счастливых дней.
                ***
Густой туман. Деревья как намёки,
И вздохи ветра как прошение к судьбе.
Надмирные пространства свет далёкий
Струят к заснеженной Земле.
                ***
Узор небес изменчивый и зыбкий,
Что многих древностей древней.
Лучи как проблески улыбки
Последних предосенних дней.
                ***
Неподвижны лунные тени.
Ночь тиха, и светло кругом.
Сладкий запах белой сирени
Льётся в тихий, уснувший дом.
                ***
Если сегодня так ненастно,
И день весенний тих и мглист,
То завтра будет всё прекрасно,
И развернётся клейкий лист.
                ***
Ещё ноябрь, ещё не стужа,
Кругом задумчивый покой.
Ночной ледок трещит на лужах
Под скорой утренней ногой.
                ***   
      Но я вернусь к трём другим книгам. На обложке одной из них, «С фронтов проигранной войны…», картина: на тёмном фоне с красноватым свечением – экзотический осенний букет с желтыми хризантемами и какими-то диковинными цветами, и уже на его фоне сидит Света в профиль, освещённая мягким закатным светом из той дали, куда она смотрит. Я иногда описываю картины, потому  что они имеют самое непосредственное отношение к событиям  её жизни, которые теперь пытаюсь описать уже я, а раньше это делала Лариса, создавая портреты-образы, навеянные Светиными стихами. Мы ещё не знаем, будут ли эти картины репродуцированы в данном издании (всё это очень дорого), поэтому пытаюсь их хоть как-то описать. В книге «Не уклоняйся от судьбы…» они все есть.
      Этот портрет назван «Осенний свет», что я, к счастью, нашла на обложке книги, иначе  пришлось бы лезть на диван, над которым она висит, а кровать мы уже проломили, когда полезли за другой картиной, чтобы посмотреть её название и дату. Обе мы дамы солидные, но полезла я, поскольку утверждала, что я намного легче. Увы! Это только Света не стесняется говорить, сколько она теперь весит. Я ведь помню её ещё тогда, когда она весила 49 кг при росте 169 см, а на плацу её сдувало с лошади при сильном ветре.
         … Но я возвращаюсь к книгам. Я искала  в них события, прежде всего встречи, но их было так мало, что мне не хотелось  обсуждать эту тему  со Светой до момента её «редактирования». Я видела, что многие её воспоминания болезненны и горьки, что описанное в книгах остаётся для неё живым, что это ни кости, ни прах, разве только живые мощи…  И моя деятельность в качестве летописца чем-то напоминала мне эксгумацию. Ужас!  Я боялась, что она опять позвонит ему или, того хуже, поедет. Что её ждёт там? Я видела, как меняется её лицо, и боялась за её сердце:
                ***
Беда уже касалась сердца
В ту светлую, тревожную весну,
Когда приоткрывалась дверца
В последнюю, без света, тишину.
                ***
Была радость – только прикоснуться…
Прикоснуться… Сердце всё прощало.
Заставлял себя ты улыбнуться
Скучно, глядя мимо и устало.
                ***
     Нет, это не самые печальные из её книг. В них даже много шуток. Хотя бы эти:
                ***
Хранила верность образу покинутой,
Порою плакала в тиши.
Душой, из тела словно вынутой,
Жалела тело без души.
                ***
Как бы хотелось вознестись над бытом
И полететь поверх него,
Но руки-крылья над корытом –
Знаком присутствия его.
                ***
Всё, что могла перечувствовать,
Всё через сердце прошло.
Можете мне посочувствовать
И подарить помело.
                ***
Не давай слезе пролиться
В ожидании покоя.
Она всё же не водица –
Кое-то другое.
              ***
    О культе личности
Живая жизнь… В ней всякие пути,
И образины встретятся, и лики,
Но милого не позволяй себе ввести
В достоинство верховного владыки.
                ***
            
     За долгие годы нашего знакомства меня многое поражало в Свете, а в её книгах – невероятный контраст трагических строк с шутливыми, словно писал их другой человек. Но я забыла ещё одну шутку, которую  хочу особо прокомментировать:
                ***
Слова, слова… И тон красивый…
Но всё какие-то не те.
Скоро помчусь от Вас, мой милый,
Как кошка с банкой на хвосте.
            ***
      Собственно, я о «кошке с банкой на хвосте». Не знаю, как в других послевоенных московских дворах (меня, как я уже говорила, родители, вообще, во двор не выпускали без конвоя), но в арбатских дворах было в то время много бездомных кошек. Шпана, живущая в тех же дворах, иногда ловила их, привязывала пустые консервные банки к хвостам и гоняла обезумевших животных (иногда до смерти) с улюлюканьем двуногих идиотов, за что сестра Светы Наташа лупила эту шпану чем ни попадя, чаще всего почему-то доской по голове. Наташу боялись все хулиганы в окрестных дворах. Маленькая, но очень крепкая, протопавшая детскими ножками по фронтовым дорогам, она не боялась хулиганов даже много старше себя, и если доставала доской до их голов, то и доставала.       
        Света в те годы была слабой, с больными легкими девочкой, которую качало ветром, и, конечно, ни с кем справиться она не могла. Это теперь… И не только доской…
      Света собирала больных и покалеченных кошек в домашний лазарет, что, наверное, было не так просто в коммунальной квартире. Этот образ несчастной кошки с банкой на хвосте хорошо сохранился в её памяти. Временами она даже ассоциировала его с собой, когда жизнь уж очень безжалостно погоняла её. Но не без юмора, как я уже говорила, свойственного ей даже в ситуациях, весьма от юмора далёких.
         Мне хочется пусть и несколько выпасть из темы, но немного рассказать о доме её детства и юности на Арбате, где она жила с довоенного времени, очень долго, даже успела закончить университет. Дом, двухэтажная пристройка к большому многоэтажному дому дореволюционной постройки, по слухам, бывший каретный сарай, стоял во дворе за аркой и имел адрес:  Плотников переулок дом 10 дробь 28 (по Гагаринскому переулку). Их коммуналка была квартирой № 41. Она до сих пор любит свой неказистый дом памятью детства и юности. Его давно уж нет. Мы со Светой несколько раз ходили на это пустое место, но ей казалось, что она видит его каким-то боковым зрением и неизменно в тумане. Я старалась увести её оттуда поскорее, мне не нравилось её лицо. Она видела этот дом и в снах:
                ***
В печальных снах ни тишины, ни грома,
И мамы нет, и дома нет давно.
И только в снах встречаюсь с тенью дома,
Где в давний мир окно отворено.
                ***
        Сейчас в тех краях, в переулке Сивцев Вражек, в «доме на курьих ножках» –  памятнике советского конструктивизма, живёт её младший сын Максим. В его крошечной квартирке есть открытый угловой балкон с прекрасным видом.
                ***
Сивцев Вражек, 15. Мой старый дом.
Два балконных окна под широким углом,
А с балкона – пейзажи-полотна,
Но из спальни, сквозь тополь, лишь окна.
                ***
Сквозь дымку лёгкой белой шторы
Я вижу крыши и дома,
Высоких облаков узоры,
И новоделы-терема,

И башню странную генштаба
С аляповатою звездой,
И «храм» другой (на чайник баба!),
Чей купол псевдозолотой.
                ***

        И вот как-то, в прохладный июньский вечер Света и ВВ сидели на этом балконе. Сидели долго.  Говорили о чём-то ненужном.  Дул сильный ветер. Скамья тогда стояла на стороне Староконюшенного (оттуда вид лучше), а он всегда сильно продувается. Я сама там однажды зверски простудилась. Шаль не очень её спасала. Меня тогда и тёплое пальто не спасло.  Света сидела, съёжившись под ветром, крепко сжав закоченевшие руки.  Не после этой ли посиделки начались её бесконечные пневмонии?  Она сказала, что не помнит. Нет, она помнит, что сидели (и кто б сомневался!), но тогда ли начались пневмонии – не помнит.
                ***
Мы сидели на сильном ветру.
Я дрожала, тепла ожидая.
Он учил меня строго добру.
Я молчала в ответ, замерзая.
                ***
      … Но я немного отвлеклась, хотя и кажется – по делу. Итак, 2004-й год. Похоже, что я, и в самом деле, пишу хронику, хотя никаких хроник я, надо признаться, никогда не читала.
      Инфаркты она залечила, но началось ещё того хуже – бесконечные пневмонии, одна за другой.  Далеко не сразу стало понятно, что это шла тромбоэмболия малых ветвей легких (кажется, это так называется), пока она в критическом состоянии не попала в больницу с распухшей ногой и удушающим кашлем. Но до этого ещё год.
       А пока идут зима, весна, лето, осень и опять зима.
       Она пишет о жемчужном блеске заснеженных полей лунной ночью, о хрусте примороженного весеннего снега и лужах, набегающих с сосулек, о том, как луна серебрит цветущие вишни, о прелести сиреневых флоксов в предвечерние часы, о дымно-розовой мгле сумерек, о том, как лето пахнет малиной и мятой, о запахе зреющих вишен, о том, как небеса отражаются в лужах после  летней скорой грозы, об обманчивом свете луны, о мягкой, тёплой осени в тихом сиянии дней, о тишине погрустневших осенних лесов, об октябрьских ночных холодах, о предзимних ночных метелях, о криках ворон, возвращающихся с дальних кормёжек и о многом другом, что она видит или когда-то видела в Природе:
                ***
Пахло таинственно и горько
От тонких весенних ветвей,
И становилась апрельская зорька
День ото дня светлей.
                ***
Вдыхаю запах свежести душистой,
Вижу вечерниц чуть белеющий букет,
А с неба льётся бело-серебристый,
Обманчивый, как всё на свете, свет.
                ***
Цветут цветы и травы луговые –
Вдоволь теплом земля согрета.
Всё дарят нам глаза живые
И солнечное сердце лета.
                ***
На балконе синел василёк,
После жаркого дня – прохлада.
Густо-синим темнел восток,
Розовел тёплый жемчуг заката.
               ***
Горело озеро огнём,
Рябиновые рдели кисти,
Грустили о конце своём
Жёлтые листья.
                ***
Какая светлая нарядность:
Леса – из золота, река – из серебра,
Небесной сини неоглядность…
Осень – цветущая пора!
               ***
Помню я зацветающий сад,
Нежно-белый от цвета вишен.
Как теплу той весны он был рад –
Теплом вешним не был обижен.

Теперь вишни в осенней листве,
И темны нам ночные дороги.
В замутнённой дождями воде
Ловят рыбку осенние боги.
                ***
       И тут же боль разлуки, мечты  о встрече, просьбы об утешении, отчаянье, грусть  том, что жизнь уходит «словно кровь из раны», усталость, неверие «лисьим лукавым глазам» и вместе с тем зависимость от них…
                ***
Останется история в портретах
И на страницах тихих книг,
Любовью зимнею согретых.
Костёр погас, огонь поник.
               ***
С годами я мудрее стала.
Утихло эхо, замерло в тиши,
Но как же долго тосковала
Грусть обездоленной души.
               ***
В словах – тишина воды
И плач затаённый ветра.
Под знаком земной беды
Легли они горсткой пепла.
                ***
Неправда, что печаль нас возвышает,
На небеса нам открывает вид.
Когда печаль волной нас накрывает.
Готовы плакать мы по-чёрному, навзрыд
                ***
Иллюзия порой оберегает,
Незнанье истины нам сердце бережёт,
Молчание лукаво подкупает,
Но правда – час свой стережёт.
                ***
Взгляну усталыми глазами
На то, что было. Пройден путь.
На всё, навеянное снами,
Лишь грустью отзовётся грудь.
                ***
О вы, далёкие мгновенья!
Как же я вами дорожу!
Я помню вас, хоть вы мученье,
И на могилу к вам хожу.
                ***
Её глаза лучились светом.
Под светлой влагой – бирюза,
А улыбались ей ответом
Лисьи лукавые глаза.
              ***
     Она не может понять, что за тайна скрыта в соединении людских судеб и в их разъединении, какие вечные замки, какая стража хранит эту тайну:
                ***
Что видим в образе одном,
К которому душа стремится?
И почему в любом ином
Видение не может повториться?
                ***
Мне не известна тайна единения.
Тайна единства не известна мне вдвойне.
Они живут – и в этом нет сомнения –
В иной какой-то, дальней стороне.

И их хранят непроницаемые стены,
Неоткрываемые, вечные замки,
И страж не ведает ни страха, ни измены,
И не спускает меч с руки.
                ***
   Света чувствует, как быстро мчатся дни нашей жизни, и в «старинной песне» сравнивает их с «белогривыми волнами»:
                ***
                Старинная песня
Белогривые волны времени,
Пронеслись вы, ох, резвыми конями…
Я упрусь в твёрдый берег коленями,
Зачерпну вашу воду ладонями.

И пронзит чувство острой жалости
К той Любви, что искала спасения,
И не хватит одной только малости –
Злат-венца из травы забвения.
                ***
        Меня тоже пронзает острое чувство жалости и к бедной Светке, и к её безответной Любви, которая знакома и многим из нас, может быть, только не в такой острой форме. Я вспоминаю и свою, но очень далёкую, в юности, но, когда вспоминаю её «предмет», то думаю: «Слава Богу, что она не состоялась!».
      … Но я продолжу.  Ей кажется, что Любовь затихает, но, к сожалению, она опять ошибается:
                ***
Его люблю с теченьем дней
Всё тише, проще и нежней.
                ***
       Да, многое ушло в прошлое, в мир памяти, от которой она не в силах освободиться.  Нет, она понимает, что это мучительный тупик, но почему-то ей кажется, что в прошлом было всё прекрасно: и усыпляющий шум дождя, и воздух, полный снежного серебра, и заходящее солнце летнего вечера, и дрожащий свет фонарей при их прощании, и белый пух одуванчиков, и звенящая трель соловья в лунные ночи на Яузе…
                ***
О, память потускневших лет,
До боли милый отсвет нежный,
Нездешний сумеречный свет,
Души затихшей саван снежный.
                ***
С потухшим сердцем мысленно склоняюсь
Я перед памятью, что сохранила свет весны,
И сквозь скупые слёзы улыбаюсь,
Увидев прежние, в дрожащей дымке, сны.
                ***
Всё миновало без возврата,
Ушло в иные, дальние края,
Но отсвет этого заката
В волшебном свете вижу я.
                ***
Давно потух осенний пламень,
День ото дня всё холодней,
А на душе лежит не камень –
Нагромождение камней.
                ***
Тиха теперь осенняя вода,
Утихло золотое пламя,
И только сердце иногда
Вздыхает тихими стихами.
                ***
     … И вот субботний вечер. Мы, «девочки» от шестидесяти до семидесяти лет, собрались, наконец, всей компанией у меня дома, мирно пьём чай, обсуждаем «всю эту историю», и, главное, даём  дельные советы. Муж сидит в сторонке с Мурыськой на руках и как-то подозрительно перемигивается со Светой. Я когда-то пыталась научиться, как это она так делает, и чуть не окривела.  Он явно на её стороне. Он всегда и во всём принимает её сторону при любой нашей конфронтации, даже не вникая в суть разногласий. Наши чаепития муж называет «разгульное застолье». Мы уже все пьём по куче лекарств, не совместимых с алкоголем, поэтому только чай и в него, по капле, рижского бальзама.
                ***
Цейлонский чай. Варенье из малинки.
И, осуждая мой унылый вид,
Вы мне совет даёте по старинке:
«Судьба рассудит, Бог определит».
                ***
      Света смеётся над нашими постными физиономиями, говорит, что, может быть, ей «вся эта история» дана лишь для того, чтобы она, старая  сухая учёная дама, вдруг написала стихи о Любви, ведь её родители были филологами, и что-то же она должна была бы унаследовать от них.
                ***
                Моя Любовь
Её рождение – весна,
И родилась в сорочке.
Все муки вынесет она
И перельёт их в строчки.

Теперь ей книги – тёплый дом.
В них всё – её всевластье.
Там говорит особым языком
Моё страдающее счастье.
                ***
Неведомый сказал мне голос:
Простые вещи не таи.
Растёт ребёнок, зреет колос
Прикосновением Любви.
                ***
     Она считает, что мы всё преувеличиваем, а на самом деле всё далеко не так уж плохо:
                ***
Меж чёрных туч – лоскут неяркой просини…
И, жизнь едва не до конца пройдя
И зная неизбежность скорой осени,
Я слышу песнь весеннего дождя.
               ***
То солнцем налившийся сок винограда,
То от ворот – поворот.
Преграда, награда, боль и отрада –
Всё, чередуясь, идёт.
               ***
                Осенний свет
Я до сих пор не признаю главенства
Страдания в той милой стороне.
Тень старой боли и блаженства
Попеременно светят мне.
                ***
        Мы возражаем, опять – в который раз – напоминаем ей о нашем возрасте. Я призываю в свидетели мужа. Он кивает, но как-то неубедительно, а она смотрит на наши крашеные головы, на которых по проборам уже пробивается эта бессовестная седина, и смеётся:
                ***
День ото  дня  заметней проседь,
Да что там проседь – седина!
Вы ей готовы вызов бросить
И рассчитаться с ней сполна.

А я признаюсь без боязни –
Не вижу в ней большой беды.
Та в седине не видит казни,
Кто родом с пламенной звезды.
                ***
     Это она нас так дразнит. Мы ведь все шатенки и брюнетки. На нас седина очень видна, а она как была беленькая, так и осталась. Что же касается «пламенной звезды», то мы в этом и не сомневаемся.  В конце концов, она даёт нам совет:
                ***
С фронтов проигранной войны
Умей вернуться невредимой…
                ***
     Кстати, в её книжках много и других советов, правда, советую к ним отнестись с большой осторожностью. Света  ведь большая насмешница.
     Уже поздно. Муж идёт провожать «девочек» до метро. Все мы теперь живём в разных концах города. Уже у лифта  Света говорит нам, что, пожалуй, завтра поедет поздравить ВВ с днём  рождения. Приехали! Мы с грустью смотрим друг на друга. Нет, она неисправима! Мы так давно надеемся, опираясь на авторитет царя Соломона, что всё пройдет, но она уже однажды написала нам:
                ***
Не надейтесь, что всё в этом мире проходит.
Это – ложь во спасенье уставших сердец…
                ***
         Через два дня я зашла к ней, помогла пропылесосить, а то она и в молодости не была образцовой хозяйкой, а уж после таких тяжёлых болезней…  Я с завистью восхищалась её умом, научными трудами, её прекрасным вкусом, её дизайнерским талантом, но когда в доме на всём лежит вульгарная пыль, а гостей она частенько встречает с веником  в руке или со шваброй (тогда это называется «больной половой вопрос»)… А бывало, вообще, всё вверх дном и в полном беспорядке, когда она писала свои монографии. Хорошо, что её бесконечно терпеливый муж на всё смотрел (и до сих пор смотрит) тихим мудрым взором давно смирившегося с судьбой русского человека. Я всегда ставила (и до сих пор ставлю) его в пример своему мужу.
        Да, кстати, в этом же году Света написала  «Последние песни»:  «Лето», «Кукушка», «Весна и Осень», «Полынь», «Старинный сюжет», «Дождь», «Дороги», «Закат», «Тишина», «Оковы», «Прощание». Песни назывались – последние. Подчёркиваю – последние. Я тоже умею делать ехидные замечания.

      … Возможно, не совсем ко времени, но мне вдруг захотелось рассказать ещё об одной теме, которая, надо признаться, висит на мне тяжелым грузом. Не знаю, как её назвать, может быть, «Прощания». ВВ много работал, и Свете иногда хотелось как-то украсить его жизнь, но чем. Для нас стандарт – это театр, концерт, выставка… Всё очень примитивно.  Однажды  она пригласила ВВ на свою любимую оперу «Травиата», узнав, что он её никогда не видел. Ей даже показалось, что и не слышал о ней. В Большом театре опера почему-то тогда не шла, но она шла в Новой опере, где Света сама никогда не была, поэтому и не ожидала, что они там могут увидеть… Они шли от метро к театру. Он держал её под руку. Она скользила на высоких каблуках. Мела позёмка.
                ***
Я ещё вспомню и не раз
Те серые московские потёмки,
Когда, мой друг, меня в Вас,
Дразнил метельный хвост позёмки.
                ***
       Оркестр – звучал прекрасно, голоса – тоже, но Альфред выезжал на сцену на велосипеде, Виолетта была дешёвой проституткой в баре и тому подобное. Я вполне разделяю возмущение Светы, когда уродуют классику. Создайте что-нибудь своё и показывайте свою дурь всему миру, но классику-то зачем трогать.
         Они шли к метро после спектакля. Он видел, что она расстроена, но не мог понять, почему. А ей было стыдно за эту «Травиату». Приобщение к оперному искусству не удалось, и когда она спустя какое-то время предложила поход в Большой театр на оперу, он твердо сказал, что на оперу больше не хочет. Пришлось предложить балет. Но это всё позднее. И там была своя история. Пока что они возвращаются с «Травиаты».
                ***
Ваших рук оберегающая нежность,
И неоновый холодный свет.
Это завтра будет безнадежность,
А пока ещё далёк рассвет.
                ***
       В метро ВВ сказал, что не может проводить её сейчас до дома (какая-то срочная деловая встреча), посадил в вагон метро, обещал завтра позвонить и, может быть, даже приехать.  Забегая вперёд, скажу, что звонка, а тем более приезда не было ни завтра, ни послезавтра, ни третьего дня…
                ***
Смыкаются двери вагона,
Слова уже не звучат,
Лишь грохот и вой перегона
Спускают меня в ад.
                ***
Пустой вагон, померкший свет,
И я одна, и Вас уж нет,
И стук колёс, словно судьбы веленье:
«Смиренье! Смиренье! Смиренье!»

«Плачь! Плачь!» - в душе рыдает Верди.
И возвращаться горько мне с небес
К земной привычной тверди.
               ***
    
         Я нашла эти строки в её первой книге, значит, это была зима 2000 - 2001 годов.  Дата второго события известна точно, 18 ноября 2004 года. Они были на «Лебедином озере». В этот вечер пошёл первый снег – обильный, мокрый и липкий. Они с трудом дошли от метро до театра. Снег налипал на её каблуки, а идти-то было – пару шагов. И вновь он не смог её проводить (утром надо было вести куда-то какой-то отчёт, который ещё не был написан). Дверь вагона почему-то долго не закрывалась. Она стояла в дверях, пока они не захлопнулись.
                ***
                18 ноября 2004 года
Отчаянье стараясь скрыть,
Проститься и без слёз застыть…
Театр. Метро. Плывущая платформа.
Это – тоже Любовь. Обречённая форма.
                ***
     На станции Свиблово  она вышла из метро. Идти было невозможно. Снег налипал на каблуки и замерзал. Через несколько шагов приходилось останавливаться, сбивать льдинки о бордюрный камень. Уже вблизи дома она вдруг так подвернула ногу, что, ей кажется, от боли она на секунды потеряла сознание. Она смогла снять самую острую боль и дошла до дома. Как, не буду рассказывать. Она мне говорила, что больше всего боялась кого-нибудь встретить из-за унизительного чувства брошенности. Хирурги сказали, что нужно срочно делать операцию, иначе – костыли. Она отказалась. Стала залечивать травму сама своей меланорефлексотерапией. Невестка купила палку. О том, что произошло, никто, кроме меня и Гали, не знал. Где была, откуда шла… Через месяц она встала, но с той поры может ходить только с палочкой (она её называет клюкой).  ВВ на следующий день позвонил, любезно осведомился, как она добралась. Она сказала, что прекрасно. Только в книге 2012 года («Прогулки в прошлое, к забытым берегам…) она напишет (через 8 лет!) об этом, да и то с оттенком уклончивого смысла:
                ***
Шёл мокрый снег,
           налипал на каблук.
Будет много потом
           и встреч, и разлук.
Но с этого дня,
           что уже вдалеке,
Я буду ходить
           лишь с клюкою в руке.
                ***
       Надо сказать, что палка её не портит, появилась даже какая-то величественность, но подняться на ступеньку без палки она до сих пор не может. На наши охи-ахи она говорит, что видит и преимущества в клюке – теперь даже трезвые уступают место в транспорте. Было, на её взгляд, только одно неудобство: когда идёт дождь, а в руке – сумка с продуктами, где взять третью руку для зонта. Но теперь для походов в магазин у неё есть плащ, так что никаких неудобств она не видит.
     Но надо отдать ему должное, ВВ не всегда бросал её на произвол судьбы в метро. Иногда удавалось поймать такси или просто машину, и тогда он провожал её до дома. Чаще всего они прощались на крыльце.
                ***
Трепет теней под ночными огнями.
Радужный свет фонарей.
Помню снежок, что кружился над нами
И Вас у открытых дверей.
                ***
              Однажды она пожаловалась на сердце (сердце, действительно, стало давать сбои из-за высокого давления), он посадил её в лифт и простился. Ей так хотелось задержать его хоть на несколько секунд, но на улице дул сильный и холодный ветер, а ему ещё нужно было добраться до метро, ведь  шофер спешил (он не думал, что Свиблово так далеко) и, высадив их, сразу уехал…
                ***
Ветер дул, до костей леденя,
Мысль бежала безумным бегом.
Как ты холодно обнял меня,
И костёр я засыпала снегом.
                ***
        Она поднялась на свой 14 этаж, вышла из лифта, но вдруг ей так захотелось его вновь увидеть, что она поехала обратно, выскочила на улицу. Уже разыгралась метель. Она бросилась в ту сторону, куда, как ей казалось, он должен был пойти, но там никого не было. От соседнего дома отъезжало такси. Возможно, на нём он и уехал. Она обо что-то споткнулась, сломала каблук. Ей стало смешно, она ведь могла и побежать за ним.   Надеюсь, что больше такое не повторялось. Позднее она напишет стихотворение с описанием этого прискорбного  события, но не признается, при каких обстоятельствах оно случилось.
                ***
В эту ночь разыгралась метель,
Ветер взвихривал снег, и позёмка
Так крутила, что (ты мне поверь!)
Я споткнулась о хвостик чертёнка.
                ***
          Она долго стояла в темноте у окна. Крупные хлопья снега бились о стекло. На дороге сильно мело. Машин не было. Потом как-то внезапно всё стихло. Она легла.

         К сожалению, минуты прощания со временем не становились спокойнее.
                ***
Наступила минута прощания…
Болью кровь мне рванула висок,
Потемнело в глазах от отчаянья –
Река счастья теряла исток.

Вспоминая об этой минуте,
И теперь я беззвучно кричу,
И в житейской безрадостной мути
Забытья я напрасно ищу.

Не давай мне клубок, Ариадна!
Не хочу я вернуться назад,
Если правда его беспощадна,
Как дорога, ведущая в ад.
                ***
Нет, не играли солнечные блики
На дне моих потухших глаз.
Казались мне равновелики
Час смерти и прощальный час.
                ***
     Как она ни старалась, понимая необходимость расставания, ничего не получалось. Она, действительно, старалась, мы все свидетели, но, увы…
                ***
С какой нежностью тихой и грустью
Я прощалась с тобой, милый друг,
Без советов, дорожных напутствий
И дрожащих, опущенных рук.
                ***
Хотела свободно вздохнуть я,
Проститься легко и без грусти,
Как путники на перепутье.
Расстались и ладно, пусть себе.
                ***
     Само стихотворение длинное, и Наташи на его слова написала очень невесёлую песню.

     Света скрывала отчаяние, старалась улыбаться «улыбкой, вмерзающей в лёд»…
                ***
Уже подступала усталость,
И я не смотрела вперёд.
И только слегка улыбалась
Улыбкой, вмерзающей в лёд.
                ***
     Надо сказать, что тема « прощания» возникла в её стихах очень давно и далеко не всегда звучала так шутливо, как в этих строчках:
                ***
Скоро год уже прощаюсь с Вами…
Временами…
                ***
Не затягивай сцену прощания!
С тобой осень живёт, не весна.
И простись с ним минутой молчания,
Будь хоть в этом себе ты верна.

Не смотри умоляющим взглядом,
Не вымаливай лишних минут.
Те мгновенья, что он ещё рядом.
Уже милостыню подают.
                ***
       Света видела, что ВВ это всё в тягость или ему просто скучно, иногда ей казалось, что он даже не старается это скрыть… И однажды она написала:
                ***
Уж лучше сразу бы свинцом,
Чем провожать с таким лицом.
                ***
    На этой цитате я тему « прощаний» заканчиваю.  Когда первый раз я увидела эти строки, меня муж отпаивал валерьянкой. Ужас! До этой минуты я не считала себя женщиной такой уж слабонервной.
     В этом году в книге «Наступила минута прощания…» появились два маленьких «плача», очень трогательных и тихих:
                ***
Вновь тревожу старинный сюжет –
Плач покинутой: «Милый, где ты?»,
А за тучами лунный свет,
Слабый свет отдалённой планеты.
                ***
За высокими стенами спряталась грусть.
Он сказал, уезжая: «Я не вернусь!»,
Он сказал, уезжая: «Я не вернусь!»,
И высокие стены спрятали грусть.
                ***

     …  Хочу написать ещё о Светиных «советах», пока не забыла. Я не стану писать о ехидно-юмористических:
                ***
Рассыпала по отдельным строчкам
Мудрые целебные речения,
Словно клюкву по болотным кочкам,
Собирать которую – мучение.
                ***
Не казня, не возвышая,
Помни, мы ведь из ребра,
В прошлом изгнаны из рая
Без полушки серебра.
                ***
      Их много, но сейчас я не о них. В этих «советах» так много истинной мудрости и печали, но и много света. Я их очень люблю. Кроме того, они почти все были написаны именно в 2004 году:
                ***
В реке жизни вёсла не бросают,
Ты струи возвратной не ищи.
Радуйся, если речушку ту питают
Донные сердечные ключи.
                ***
Не плачьте, девочки, не плачьте
И не зовите милых зря,
Увидев паруса на мачте
И выбранные якоря.
                ***
Жизнь уходит, словно кровь из раны?
Тенью жизни мнится путь во мгле?
Не ищи небес обетованных –
Радуйся тому, что на земле.
                ***
Живи просто, не бойся обманов,
Кому можешь, радость неси.
У последнего платья не будет карманов –
Всё отдай, ничего не проси.
                ***
Ни днями светлыми, ни тёмными ночами,
Когда вы веселы или слеза дрожит,
Не утомляйте тщетными мольбами
Того, кем сердце ваше дорожит.
                ***
С сумой Любви не обивай пороги,
Не собирай в неё печали.
Границы чувств должны быть строги,
Что бы они ни означали.
                ***
Не выходи из круга света –
Он обещание тепла,
И милый сердцу образ лета,
Когда казалось – жизнь светла.
                ***
            
    … Это  последнее четверостишье – уже из книги 2005 года, к которому мы сейчас и подходим.  От него «остались» четыре небольшие книжечки и эти утешающие меня строки:
                ***
Мне прискучили песни-прощания,
Пустота серой нищей сумы.
Нет уже никакого желания
Видеть мир через образы тьмы.

Вызываю сияние полдня,
Трепет ранней весёлой весны.
Свет огня пусть мне светит сегодня,
В светлой гамме являются сны.
                ***
       Итак, первая – «Вернусь к прекрасным временам…». Итог  заблуждений, но с  элементами здравого смысла.
                ***
Вернусь к прекрасным временам,
К Любви не принятым дарам,
К напрасно сказанным словам...
Моя душа должна быть там.
                ***
     На обложке – седая дама с мягкой улыбкой и в шляпке с цветами на фоне изумительных цветных батиков (всё написано в тот же год Ларисой с натуры, включая даму, шляпку и батики). Вторая – «Не плачьте, милые, по мне…» с грустно склонённой головкой на обложке (фрагмент свадебной фотографии).  Это ответ нам, оплакивающим её горькую женскую судьбу:
                ***
Лето прошло. В осенней новизне,
В зеленоватой желтизне
Стоят берёзы на небесной сини,
Краснеют листья на осине,
И тёплым отсветом ложится
Лик красоты на наши лица.

Здесь всё волшебно и светло,
Прощально нежит нас тепло,
Чарует синь в прозрачной глубине…
Н е  п л а ч ь т е,  м и л ы е,  п о  м н е!
                ***
     Третья – «Ничего не забывайте в прошлом…». На обложке – черно-белая фотография Светы 61-го года, где она уходит по дорожке парка в Адлере и видна со спины, хорошо сочетаясь с кипарисом в некотором отдалении – оба такие стройные. Что делает время! Хорошо, что хоть фотографии остаются. В качестве доказательной базы.
                ***
Вот и груз печали с сердца сброшен.
Манит новый дальний светлый путь.
Ничего не забывайте в прошлом –
Вдруг захочется забытое вернуть.
                ***
      Совет-то разумный, но кто его даёт?!  Женщина самого что ни на есть неразумного поведения!
     И четвёртая книжка этого года – «Теперь осталась только память…». Ах, если бы! На обложке – фотография: Света стоит у своего стенда  на салоне изобретений в Женеве уже с двумя инфарктами, но ещё не знает об этом. Я обратила внимание, что она левой рукой опирается о стол. Я помню, что в Швейцарии она чувствовала себя еле живой, но не могла понять, почему. Кстати, эту же фотографию она поместила и на обложку повести «Не уклоняйся от судьбы…». А эта, семнадцатая по счёту книга лирики, сданная в печать за несколько дней до больницы, кончается такой шуткой, о которой через несколько лет мы вспомним обе:
                ***
Нельзя всю жизнь вздыхать над незабудкой –
Пора в мир солнечных лучей.
Простилась с ним, и этой шуткой
Я замыкаю круг вещей.
                ***
       Относительно вздыхания над незабудкой – очень правильный совет, но что касается «простилась с ним», то это полный самообман. Просто какое-то хроническое затмение!

      …  И снова родной ей мир Природы: теплый блеск заходящего солнца, сияние бездонной синевы неба, луч луны на дождевой капле после грозы, майский синий полумрак, серп новолунья, плач метели, чёрная туча в предгрозовой звенящей тишине, нежные тона лилово-розовых небес, золотая красота осени, цветенье липы, запах мёда, ночи с октябрьской тьмой, порхающий снег, сладкий запах белых гардений на её окне, теплые и сухие дни бабьего лета, осеннее ненастье, ручьи, разбуженные теплом и бегущие с косогора, багрянец заката, луг, мокрый от росы, золотые шары под окном деревенского дома, туман, серебрящийся над водой, родник в сосновом бору,  сухой шелест опавшей листвы, серая дождевая сетка за окном… Все эти образы я нашла в её стихах этого года.
                ***
Трава блестит. Грозы весенней чаши
Уже пусты, хоть гром ещё ворчит.
И утро стало голубей и краше,
И дятел веселей стучит.
                ***
Роса на солнце рассыпает
Весёлых искр волшебные огни.
Вы замечали? Не сверкает
Роса, которая в тени.
                ***
Уже октябрь. Трава пожухла,
Но солнце плавает в реке.
Солнце зашло – река потухла,
И лето скрылось вдалеке.

Осенний день уже не светел,
Стало темнеть в такую рань.
Соединились дождь и ветер,
И собирают с клёнов дань.
                ***
Зимы серебряное солнце,
В тебе так мало теплоты,
Но сквозь замерзшее оконце
В день ясный нежно светишь ты.
                ***
Заметала дороги пурга,
И метель в темноте завывала.
А наутро играли снега
Искрой света малиново-алой.
              ***
     И Природа не просто где-то, она здесь, рядом с ней, живая, созвучная её чувствам, утешающая. И она здесь всему своя, в доверительной близости. И это написано женщиной, уже давно – и круглый год – заключённой в московские панельные стены. Перед её глазами только короткая ленточка Яузы и клочок искалеченной бездарным «облагораживанием» московской окраины. Но она, арбатская девочка, нежно любит кусочек этой убогой земли, где уже сорок лет стоит её  новый дом.
                ***
              Весна в Свиблове
Небеса в зелёных переливах,
И вечерняя видна звезда,
И не плачет дождь в плакучих ивах,
Что в усадьбе старой у пруда.

На горушке ж стоит церквушка
(Мне и в окно она видна).
Век восемнадцатый… Старушка…
Но около неё – весна!
                ***
     Звенигород, студенческие годы

Эти нежные серые тени,
Заревая июньская сонь.
Встану я у костра на колени,
Вновь вдохну в его душу огонь.

Наливается зеленью колос,
За рекой – синь цветущего льна,
Тайных строк еле слышу я голос,
Легкой дымкой лежит тишина.

Воздух полон весёлого шума
Пробудившихся птиц голосов.
Не смотри же на жизнь так угрюмо
Из печальных, тревожащих снов.
                ***
Тёмная осень. Пронзительный ветер.
Мокро и сыро. Грязь как в болоте.
Но образ весенний в памяти светел,
Даже когда уже всё на излёте.
             ***
Уймись метель, не пой печали!
Довольно плакать и кружить!
Многим в Любви не отвечали –
Они ведь продолжали жить.
                ***
Хотела б трепетно приникнуть
К ладони Вашей я щекой,
И ивой тихою поникнуть
Над первозданною рекой.
                ***
Ветер бился в оконные стёкла,
И по стёклам стекала слеза –
Заходилась там в плаче и мокла
Одинокая дева-Гроза.
                ***
Мать-Зима поразвесила иней,
На берёзах блестит серебро,
Но мир кажется сердцу пустыней,
Из которой исчезло добро.

Вижу я из окна перекрёсток
Заметённых снегами путей.
Оторвусь от шитья, сняв напёрсток,
И приму тишину у дверей.
                ***
Тогда небо было высоким,
На носу золотились веснушки,
По лесам зеленели осоки
Под далёкие крики кукушки.

Если б знать, что тогда было счастье,
И родник не был призрачным сном,
Не рвала бы я душу на части,
А хранила её под крылом.

Как же остро хочу временами
Я вернуться в тот милый лесок,
Поискать воду-Жизнь под корнями,
Да родник тот давно пересох.
                ***
Гаснет свет уходящего дня.
Фонарь заглядывает в лужу.
Любовь, Любовь! Не отпускай меня,
Мою блуждающую душу…
                ***
     Теперь вы сами можете оценить, сколько истины в её утверждении «Теперь осталась только память…». Кстати, именно в этот год были написаны мои любимые строки, которые висят с тех пор у меня над кроватью:
                ***
Клён у дома вымыт дождём,
Ветер пахнет грозой и сиренью.
Мы весной счастья полного ждём,
К октябрю дорожим его тенью.
                ***
     Она пишет о том, что, едва скрестившись, разошлись их дороги и что единственная радость – услышать его голос:
                ***
Ты не шёл по моей дороге,
По моей шла Любовь, дорогой.
Только духи дорог были строги,
И тебя повели по другой.
          ***
Холодное отчаянье крадётся,
Затягивая сердце льдом.
Но вот Ваш голос раздаётся,
И кажется весна кругом.
              ***
     Думаю, что это был телефон. В книгах я ничего не нашла о встречах. Света пишет о развалинах, о том, что многое видится только сквозь дымку лет и что давно пора бы выплакать печали и что жгучее мучение разлуки пригасло (если бы так!), но… Она давно примирилась с тем, что неизбежно, и давно поняла, что убивать Любовь нельзя: «Душа, лишённая восторга – воин, убитый не в бою». Когда-то в языческие времена такая смерть считалась несчастьем. Она не чувствовала себя обездоленной и считала, что ей есть, о чём горевать:
                ***
Стало тихо, печально и пусто,
Словно предано было земле
Не остывшее тёплое чувство
В предрассветной ознобливой мгле.
                ***

       Словом, если посмотреть со стороны, то всё – печаль, печаль, «вечная закатная печаль», и уже не столько живая жизнь, сколько жизнь воспоминаний:
                ***
Обернусь я назад – там бездонная грусть,
Мир, светящийся лунным сияньем.
Он красив, но туда я уже не вернусь –
Утешаться скупым подаяньем.
                ***
Исчезло то, что было как отрада
В далёком времени моём…
Судить со строгостью не надо
Костёр, погасший под дождём.
                ***
Дверь закрылась за теми годами,
Где так горько бывало не раз.
Сжалься, Небо, над бедными нами,
В чьих сердцах свет Любви не погас.
                ***
Любви неповторимые черты,
Её души и простоты…
Живые образы тех дней,
Напоминают мне о ней,
О милом друге, о весне…
П о п л а ч ь т е,  м и л ы е,  п о  м н е !
                ***
     Мне почему-то кажется, что эта последняя строчка – шутка. Но Света не была бы Светой, если бы  и в этих печальных книгах не появились бы и откровенные шутки. Их немного, но они есть, как всегда светлые, как и положено шуткам, но не без иронии, впрочем, достаточно мягкой.  О незабудках я уже говорила, но есть и другие:
                ***
Как-то пусто живу, доживаю,
Даже ночь провожу в серых снах.
До сих пор по нему я страдаю,
Но уже в приглушённых тонах.
                ***
Ещё счастливое волненье,
Живой и тёплый милый друг,
Любви весеннее волненье
В душе, во взгляде и вокруг…

Картины тех воспоминаний
О, нет, не причиняют боль –
Наряды в сундуках желаний
Уже давно побила моль.
               ***
               
    … Но я всё-таки продолжу.  В этот год произошло  два события, одно из которых имеет прямое отношение к «этой истории», как мы её называем.
        Я уже говорила о том, что при первой встрече Свете показалось, что она была знакома с этим человеком, но она была уверена, что этого не может быть.  И тем не менее это чувство её не покидало. И осенью, когда она стала слышать стихи, одними из первых были:
                ***
Притяженье к тебе,
Притяженье тобой,
Словно было уже
Это в жизни другой.
                ***
Когда-то я тебя любила,
Как и теперь, мой друг, люблю?
И всё уже происходило?
Как странно… Словно дежа-вю.
                ***
     Ей даже стало казаться, что это из какой-то другой, прежней жизни. К идее перевоплощений она относилась с недоверием, хотя несколько раз в жизни она сама видела иногда во сне, иногда иначе события из истории, а потом оказывалось, что так оно и было. Это её всегда изумляло. Так и сейчас. Однажды  в ночь на 8 марта 2012 года она не могла уснуть, подошла к окну, выходящему на Яузу. Была дивная ночь с большой ясной луной.
                ***
Воздух, пронизанный лунным сияньем.
Ночь полнолунья. Колдунья-Луна.
Речка струится туманным мерцаньем.
Юный расцвет – молодая весна.
                ***
В этом тихом, серебряном свете
Поддалась вдруг душа смятенью –
Будто кто-то проехал в карете
Полуузнанной светлой тенью.
               
         И она вдруг стала слышать стихи, которые ей показались знакомыми. Она успела их записать, а потом нашла в своих прежних  книгах. Вот они:
                ***
В пространствах разных, в разных временах
Мы жили прежде и живём теперь,
Так почему так часто в моих снах
В одни покои отворяем дверь?
                ***
                Сон
Я всё звала, звала, не пробуждая эха.
Не слыша звона верного подков…
Забыла я, была тому помеха –
Ров времени из нескольких веков.
                ***
Так уж устроена душа…
Забыв навеки о былом,
Всё ищет в облике ином
Того, за кем вослед пришла…
Так уж устроена душа.
                ***
Выплывают из памяти лица,
Лица милых, ушедших друзей.
Может быть, даже встреча приснится –
Ваша жизнь была рядом с моей.

Озарится вдруг память ночная,
Словно вспышками дальних зарниц,
И лицо, что любила, страдая
Промелькнёт среди множества лиц.
                ***
Вижу тихое, зачарованное.
Уходящее во тьму…
То дорога легла заколдованная,
Что вела меня прежде к нему…
                ***
        Больше всего её удивило длинное стихотворение, которое она нашла в книге 2003 года «Не стройте Храмы на Крови»:
                ***
                Сон: Белая лестница
Ночь свежа. Как-то странно тускнеет свет месяца,
И покровом ложится жемчужная, влажная мгла.
Ветер стих, и из тьмы появляется лестница,
Та, что память в веках для меня сберегла.

Я стою перед ней, не решаясь подняться.
Закрывается мир всё темнеющей мглой.
Вы умели любить и гвардейски сражаться,
Не хочу я тревожить ваш вечный покой.

На далёком пути не даны будут встречи,
Не услышать мне вас и на вас не взглянуть.
Не наброшу персидскую шаль я не плечи,
Не прикрою краями озябшую грудь.

Ночь свежа. Как-то странно тускнеет свет месяца,
И покровом ложится жемчужная мгла.
И во тьме растворяется белая лестница,
По которой сегодня я к вам не пришла.
                ***
     Когда она на следующее утро позвонила мне и рассказала, я поняла по голосу, что она в большой тревоге. Уже первый раз, когда мы читали эти стихи, нам всем стало как-то не по себе. У Светы дрожали руки. В стихах было что-то мистическое. А потом это повторение… Это явно был какой-то знак, но знак чего? Мы до сих пор его не разгадали:
                ***
Воды памяти… Не надо их бояться,
Пусть они глубоки и темны.
Всё прошло? Миры соединятся,
Если зачерпнуть из глубины.
                ***
    
     Но кроме этой необъяснимой и даже пугающей мистики, Света нашла более простое объяснение «притяжения».  В 2003 году сестра Светы Наташа в мамином архиве нашла фотографию их отца. Раньше считалось, что все фотографии утрачены. После войны отец  жил не в Москве и очень рано умер, в 1955 году. Ему было только 49 лет. Свете тогда исполнилось 19. Она была явно «папина дочка», и я думаю, что её томила неосознанная, глубинная тоска по отцу. Мой отец тоже рано умер, и я тоже была «папина дочка», и я знаю, о чём говорю. 
         Фотография была военного времени (отец в форме) относительно молодой, как ей показалось. В первый момент Света вдруг увидела поразительное сходство отца с ВВ, и только потом, присмотревшись, она поняла, что сходства было не так уж и много. Но в первый момент…  И она вспомнила, как однажды, когда они возвращались из загородной поездки (машину вёл Антон, а они сидели на заднем сидении), ВВ положил руку ей на плечи  и едва заметно привлёк к себе, она вдруг явственно увидела свою внучку Олечку, как она прижалась к отцу под его рукой. Света давно уже не пугалась ни зрительных, ни слуховых «галлюцинаций», поскольку Григорий Иванович объяснил ей, что  просто она иногда видит или слышит (как теперь стихи, например) иным зрением или слухом, и тем не менее это «видение» поразило её тогда. Я видела ВВ дважды и никакого сходства с портретом Светиного отца не заметила.
                ***
                Отцу
Мне при встрече с ним показалось –
На плече твоя рука,
Когда я устало прижалась…
Возвращались издалека.
                ***
     Через два года она напишет с подлинной болью о ненужности  запоздалого знания:
                ***
Тихо вышла из детского сна,
Где тень ласки отца повстречала.
Мне навеяла грёзу весна…
Т а  р у к а  к о л ы б е л ь  н е  к а ч а л а.
                ***
   Действительно, может быть, какая-то туманная память детства (реального лица отца она не помнила) заставила её «вспомнить» отца при первой встрече с ВВ… Кто знает?
               
    …  Глубокой осенью этого года у Светы вдруг опухла правая травмированная нога и появилась сильная боль. К счастью, невестка сразу поняла, что это тромбоз. И вот Света в больнице. 1-ая Градская, 2-я хирургия. Ещё старое здание. Палата на 13 человек. Я приехала к ней, как только узнала об этом. Меня поразила странная, какая-то свинцовая бледность Светы, хотя она спокойно улыбалась, и глаза были по-прежнему светящиеся и яркие. Я помогла ей встать и удивилась, как тяжело она опирается на палку, ведь она уже много месяцев ходила, да, с  палкой, но только на улице, да и то как-то легко и быстро. Мы вышли в коридор, сели на диванчик для посетителей. Я заметила, что дыхание у неё с одышкой, даже когда она сидит, и лицо, при электрическом освещении, какого-то странного обескровленного цвета.
      И тут я должна сказать, что каждый раз я удивляюсь, как в жизни тесно переплетается трагедия и комедия. Я долго ехала (была у дочери за городом) и кое-куда захотела. Света показала мне, куда идти. Я вошла в длинное и узкое помещение с семью или восемью (на глазок) «посадочными местами», разделёнными невысокими перегородками. На этих местах лежали пластиковые крышки с отверстием, напоминающие детские плоские тарелки для катания с ледяных горок. Я не помню, как они называются – ни те, ни другие.  Это дополнение к основному сооружению оказалось не закреплённым и независимого нрава. Оно выскальзывало из-под меня, заставляя выполнять акробатические пируэты. Моя соседка через перегородку, видя мою неопытность, давала мне указания, как усидеть и не навернуться.
       Вернувшись, я высказала Свете свои впечатления. Нет, я бывала в больницах, но более поздней постройки и такого ещё не видела. Света засмеялась и сказала, что первое время она тоже была несколько смущена такой простотой больничных нравов, но потом вспомнила один анекдот и спокойно примирилась с ней (с простотой). Я вам тоже расскажу его на тот случай, если вы тоже когда-нибудь попадёте в такую больницу. Итак, мужчина открывает дверь и видит сидящую даму: «О, мадам, как вам идёт этот туалет!»  «Закрой дверь, дурак!»  – невежливо отвечает дама. Я как-то настолько ярко представила эту картину, что захохотала, а голос и смех у меня громкие. К тому же в старинных зданиях с очень высокими потолками прекрасная акустика. Не знаю уж, как меня персонал не вывел вон или не определил в другое отделение, если оно у них было. Обычно в больницах плачут, тем более в таких серьёзных отделениях, а не хохочут. Но что было, то было, но когда Света рассказала о своём диагнозе, мне стало не до смеха. Когда я звонила, Лев Васильевич не сказал мне всей правды.
     Я приехала через день и не одна. Света выглядела не лучше. Мы увидели на тумбочке стопку её книжек с закладками. Я удивилась. Оказывается, она решила, что, пока лежит и бездельничает (её выражение), выбрать фрагменты из книг для «Избранного». Как будет называться?
                «Пылал июль полдневным жаром,
                И мёдом пах чертополох…»
     Нет, всё-таки Света не адекватна: с красно-фиолетовым животом от уколов, с лицом безжизненного цвета, с этим странным кашлем и одышкой и, главное, в таких условиях…   Когда я первый раз приехала, она сказала мне с улыбкой: «Теперь я здесь живу!» Все нормальные люди в больнице лежат, а она там «живёт» и ещё, как видите, и работает.  Тем не менее, книга вышла в следующем году, 18-я по счёту. Там же в больнице она напишет:
                ***
Прошёл день без особых примет,
Не оттиснув на сердце печати.
Просто был земной ласковый свет
И покой на больничной кровати.
                ***
Печаль души я одолела,
Но телом я была больна
И по ночам без чувств глядела
В провал больничного окна.
                ***
     Шутка о больничной подушке была написана позднее, по старым впечатлениям. Тогда  ей дали вторую (или даже третью) подушку, и она лежала и спала почти сидя. Тромбы (к счастью, мелкие) уже закрыли часть лёгких, и ей трудно было дышать:
                ***
Вечерний час. Больничную подушку,
В которой не было пи пуха, ни пера,
Взбивала я с трудом под ушко…
Простите шутку, доктора!
                ***
    Да, я забыла сказать, с каким эпиграфом вышла эта книга:
                ***
Была Любовь светлейшим даром,
Небесным даром, видит Бог.
Пылал июль полдневным жаром,
И медом пах чертополох.
                ***
         Стоит ли говорить, что первому, кому она позвонила из больницы, был ВВ.  Он спросил, что с ней.  Она сказала, что так, ничего страшного – тромбоз и тромбоэмболия лёгких, дала номер мобильного телефона. Но никакого звонка не было за всё время. Я часто звонила, и по поразительной разнице в её голосе между словами «Алё!» и «Здравствуй, дорогая!» я понимала, что она ждёт другого звонка…

               
    … В книге «Вернусь к прекрасным временам…» (она вышла в самом начале года) впервые появляется образ «шаги за сценой». Он возник, как вторичный, из знаменитого шекспировского образа «Весь мир – театр». В Светиной интерпретации это звучало так:
                ***
«Весь мир – театр,
А люди в нём актёры…»
Но есть кассиры, билетёры…
И изначально предрешён
Исход борьбы между мирами:
Восторг Любви всегда смешон
Для не играющего в драме.
                ***
     Она уже давно поняла, что она и её стихи чужды ему, что он считает себя лишь случайным гостем в её жизни:
                ***
Вы были лишь свидетелем Любви,
Её страстей, её страданий.
Чужды Вам и стихи мои,
Как тень о ней напоминаний.
                ***
Окружена молчанием и тайной
Лилово-пепельная даль.
Он был не спутник – гость случайный.
Душа замкнулась в тихую печаль.
                ***
   Но образ «шаги за сценой» как сценическое амплуа, если таковое имеется в природе, возник именно в 2005 году:
                ***
Шестой уж год эти  ш а г и  з а  с ц е н о й –
И ад, и Небеса мои.
Я не казнюсь не равноценной меной:
За звук бездушный – царствие Любви.
                ***
     Ещё год назад она могла бы написать «Двенадцать лет эти шаги за сценой…», потому что с тех пор ничего не изменилось. Боюсь, что эту «хронологию» можно будет продолжать и дальше.  У неё есть ещё одно четверостишье об этом «образе». Я не очень понимаю его смысл, но, видно, оно было отзвуком какого-то события в Светиной жизни. Мне не хочется тревожить её память. Может быть, вы сами догадаетесь, о чём это…
                ***
          Театр
Может, духи Вас берегут –
Оповещают сиреной.
И, вообще, причём Вы тут –
Вы всего лишь  ш а г и  з а  с ц е н о й.
                ***
  … Побегут годы. Мы всё ещё будем надеяться её «образумить», даже  будем иногда нападать на ВВ (но слегка, опасаясь её недовольства!). Но Света будет во всём его оправдывать, объясняя, что он обратился к ней исключительно за помощью для матери. Она сделала, что смогла, и больше была ему не нужна. Всё остальное – только её проблема, её собственная роль, театр одного актёра. А ВВ тут совершенно не при чём, просто «шаги за сценой», что он просто ходил туда-сюда, туда-сюда и не сделал ни одного неверного шага. Ну, может быть, только  п а р у   л и ш н и х. 
 
      На заднею обложку книги «Вернусь к прекрасным временам…», верно,  как истинное свидетельство этих прекрасных времён,  Света поместила их единственную общую фотографию, сделанную на ВВЦ годом или двумя раньше. К собственному огорчению, должна сказать, что они прекрасно смотрятся рядом…  Этот черно-бурый лис ещё и улыбается! Как бы Светка не поместила её на последнюю обложку и «Одуванчиков».  На первой, я точно знаю, будет картина Ларисы «Букет из одуванчиков», кстати, моя самая  любимая.
     Итак, кончился 2005 год. Слава Богу, всё живы!
            
    …  2006 год. В начале года Света получает инвалидность – вторая группа, третья степень. Но я упомянула её здесь не из-за серьёзности группы, а из связанного с ней события, которое могло кончиться трагически. Ей часто не здоровится. Ночи часто кажутся ей безрассветными. Каждые несколько месяцев приходится делать уколы – тромбоз отступает медленно. Более полугода уходит на подготовку монографии «АСТРОМЕЛАНИН» (ей нельзя долго сидеть за столом, поэтому работа идёт медленно). Долго пришлось искать форму книги, ведь основной задачей было представить практическое значение АстроМеланина для медицины и фармацевтики. Она всё ещё искала теперь уже частных инвесторов для широкого промышленного производства вещества. Воз и ныне там. Проект дорогой – биотехнология…  Это вам не на одном углу купить семечки, а на другом продать. Книга маленьким тиражом вышла в 2007 году. Позднее для неё был создан сайт, откуда теперь её «скачивают» в больших количествах. Переиздать её не удаётся из-за отсутствия денег. Результат с инвесторами – нулевой. Видно, инвесторы таких сайтов не читают.
     Уникальное вещество, созданное природой в Антарктиде как защита синтезирующих его микроорганизмов от комплекса экстремальных факторов среды обитания, и поэтому не имеющее аналогов. История создания препарата «АстроМеланин» рассказана Светой в автобиографической повести «Не уклоняйся от судьбы…».
     Уже были две попытки публичной просьбы о помощи. Первая – в журнале «Сумма технологий» № 3 (11) 2002 года. Тогда старался помочь Сергей Беникович Оганджанян,                работавший в то время там редактором. Вторая -  журнал «Техника – молодёжи» (апрель 2005 год). Журналист Юрий Николаевич Егоров, как спецкор, ездил с российской делегацией на салоны изобретений в Париж и Брюссель. Там они со Светой и познакомились. Юрий Николаевич написал статью с очень точно обозначенной задачей –  найти инвесторов. В публикации он совершенно правильно изложил свойства АстроМеланина по материалам, которые дала ему Света, но нагородил там столько мистической и иной чепухи, не показав ей текст перед печатью, что она обещала его убить, на что он ей сказал по телефону: Дорогая Светлана Павловна, вы ничего не понимаете в журналистике!
   Она буянила, мы уговаривали её не убивать его.
-- Света! Он же поместил в журнал два твои портрета (один даже на обложку), назвал тебя «писаной русской красавицей», а ты собираешься его убить. Как-то нелогично!
--А логично приписывать мне высказывания, за которые меня надо было бы срочно посадить в сумасшедший дом…
-- Светка, мы бы тебя, вообще говоря, посадили бы в буйное отделение, ты ругаешься как пьяный ломовой извозчик. Как тебе не стыдно!
     Кстати, этот номер разошёлся мгновенно. Мы бегали, искали его по всей Москве. Другие лежали, а этого не было. Осенью Юрий Николаевич передал ей (через товарища!) ещё один журнал «За семью печатями» № 8 (2005 год), где тоже была его статья об АстроМеланине, но она даже не стала её читать. А я прочитала и сказала ей, что она написана гораздо сдержанней и почти без фантазий. Прочти! Нет, я просто устала. Действительно, её уже к тому времени совсем замучали просители, дать которым было нечего, а многие  из них плакали. Когда через год или два Света и Ю.Н. встретились на какой-то вставке в Москве, то помирились (собственно, он-то с ней и не ссорился). Света  решила, что раз он не приезжает к ней домой за убиением, а в публичном месте на глазах у сотен людей убить едва ли удастся, то придётся простить. На том и порешили. Железная логика!
     Результат этой статьи был ошеломляющий, но совсем не такой, как ожидали. Никто из потенциальных инвесторов не объявился, но её замучили звонками с просьбой об АстроМеланине.  Пришлось мне звонить в редакцию и просить не давать её телефон, а все звонки и корреспонденцию переводить на Егорова. То-то ему досталось!

      … Но сейчас идёт уже 2006 год, и жизнь, и «эта история»  продолжаются. В этом году была написана только одна маленькая книжечка (всего 32 страницы!), и хотя она начинается с шуток, и даже само название шутливое «Ещё корыто не разбито, раздоры спрятаны в ларец…», сама книга показалась мне печальной.  Я не нашла в ней ни одной строки о встречах, разве, может быть, только это, если это не память:
                ***
Обернулась с лицом побелевшим,
Не сказала: «Забудешь – умру!».
Тлеет память костром догоревшим,
Лёгким дымом живёт на ветру.
                ***
     Да и сама шутка, давшая название книге, родилась на моих глазах, но при обстоятельствах, далёких от шутки. Внучка моих соседей выходила  замуж с большой пышностью, но не прошло и двух месяцев, как она, уже с криками и мордобоем, делила с мужем свадебные подарки. Другие соседи вызывали милицию и бабушку. Совместными усилиями они водворяли мир, но не надолго. На одном из таких представлений и  оказалась Света, когда была у меня в гостях.
                ***
         Посвящается влюблённым и новобрачным

Ещё корыто не разбито,
Раздоры спрятаны в ларец,
И ваше будущее скрыто
От ваших мыслей и сердец.
                ***
      … Но, как всегда, и в этой книге много дивных образов Природы и её стихийных сил:    это и буйство светлых вешних вод, и  листопад с позолоченных солнцем крон, и лунная ночь с глубокими тенями, и  майская прозрачная темнота, и небесный свет ночной звезды, исчезающей на рассвете, и тающий под тёплыми лучами снег, радуга, сияющая над дождём, жаркие закаты в июльской золотой тиши,  и как дождь туманит в лужах синеву, и как мокрые дороги заносят ранние снега, и как пух тополей летит на крышу, и как ветер уснул до рассвета, до светлых рассветных лучей…
                ***
Мы весною, и часто напрасно,
Всё чего-то прекрасного ждём,
А в Природе уже всё прекрасно
Под весенним весёлым дождём.
                ***
Я вижу из окна скворечник,
Дождь пляшет в солнечном луче.
Пришла пора мелодий вешних,
Звучащих в радостном ключе.

Приветствую я жизнь такую,
Сияет солнце в вышине,
И забываю ту, иную.
Что притаилась там, на дне.
                ***
Неба высокого синь-синева,
Мятою пахнет на горке трава,
Отмель песчаная зноем согрета…
Прелесть июльского русского лета.
                ***
Мерцанье воздуха и света,
В воздушных далях – светлый дух.
Луна серебряного цвета
И снег, как лебединый пух.
                ***
Зелёный сумрак в чаще леса,
Воздух душист, прохладен, тих.
Лишь чуть дрожит его завеса,
И нет желаний… Никаких!
                ***
     Ей кажется, что она уже забыла его глаза,  что и чувства умолкли, потускнели, и что уже не ранятся её глаза о лёд любимых глаз, что печали забыты, что раны закрылись, что всё стало «спокойнее и проще» и что «горе сердца уже спрятано в тайник» и только глубинная память всё ещё хранит «давно забытое волненье». И сколько там ещё всего, даже нота надлома! Я ограничилась немногим:
                ***
Среди вселенского молчанья
И сереньких земных забот,
Как память, как воспоминанье,
Тот голос всё еще зовет.
               
И в странной нежности звучанья –
Тепло, покой, осенний мёд…
Ключа к разгадке этой тайны
Уже никто не подберёт.
               ***
Не всё сбылось. Сердечный трепет…
О, Боже, как же он далёк!
Но на дровах трепещет пепел,
И жаром дышит уголёк.
                ***
Время пройдёт, и обветшают
Страницы всех забытых книг.
Духи забвенья разрешают
Похоронить и светлый миг.
                ***
Спущу на потайное дно
Когда-нибудь я горе сердца.
О. нет, не вырвется оно –
В том тайнике стальная дверца.
                ***
Играет в туманных виденьях
Нежный, обманчивый свет.
Я всё ещё в тех сновиденьях,
И здесь меня всё ещё нет.
               ***
     Я заметила, что иногда в её стихах проскальзывает скрытая надежда или, может быть, тень надежды. Но не память ли это? Унылая картина!
                ***
На мокрый камень снег ложится,
И день без солнца и теней.
Успело многое забыться
В событиях минувших дней.

Но чувств встревоженные тени
Внезапно поднялись из тьмы,
И жаром вспыхнул день весенний
Среди бесчувственной зимы.
                ***
Магия когда-то сказанного слова…
И возникнут вновь невдалеке
На развалинах печального былого
Призрачные замки на песке.
                ***
В мире заснеженном – тихие звуки,
Песни печальные долгой разлуки.
Всё в них печально, и радость былого
Тает в печали печального слова.

Что-то развеялось, что-то размылось,
Что-то с горушки невидной спустилось.
Что-то живёт ещё в сердце, храня
Тайну страданий и тайну огня.
                ***
    Нет, в этом есть и надежда. Сердце всё ещё предано снам и ищет спасения от правды.
                ***
Знаю я, он меня не забудет –
Я в глазах его видела знак…
Время нас милосердно рассудит –
Вспыхнет свет, раздвигающий мрак.
               ***
   Однажды ей показалось, что память может таить и опасность, и она оставляет нам предостережение:
                ***
Провалы в прошлое опасны,
Не стоит с ними нам играть.
Хоть эти пропасти безгласны,
Поверь мне, есть им что скрывать.
                ***
Я вернулась с других берегов,
Где была тебе, милый мой, рада,
И с картин своих прежних оков
Не свожу теперь твёрдого взгляда.
                ***
     И тут же – сплошное противоречие – с утратой памяти теряются краски жизни:
                ***
Сразу вешняя жизнь потускнела,
Как забыла я имя твоё.
Песнь лишилась живого напева,
На крыло поднялось вороньё.
                ***
Полиняют от времени строки,
Чувства станут и в снах бледней,
И смешны будут казни-упрёки
Тех прекрасных отчаянных дней.
                ***
     Так всё-таки хочет она конца и покоя или не хочет? И знает ли она это сама? Спрашивать я, пожалуй, остерегусь.
                ***
Прядётся призрачная нить,
И россыпь слов слагает строчку,
И мне её ни изменить,
Ни, наконец, поставить точку.
                ***
    И себя ли она утешает, или кого-нибудь из нас, тоже не понятно:
                ***
Ты не горюй! Наступит день такой,
Когда душа воспоминания отпустит.
И снизойдёт спасительный покой
И чувство светлой, мирной грусти.
                ***
Если огонь, не остывая.
Несёт душевную беду,
Ты вспоминай виденья рая
В весеннем колдовском саду.
                ***
     Приехали!
     Нет, я больше не могу. Уже три часа ночи. Пошла спать, а то, как бы и у меня  самой не начались «виденья рая», да ещё в «колдовском саду». Нет, наверное,  не случайно всё-таки Светка выходила замуж за психиатра. И бедный этот мужик ВВ. – она б его точно свела с ума, если бы он постоянно не спасался бегством.
     Наутро я ещё раз перечитала книжечку и вдруг увидела, как много в ней печали даже в пейзажах:
                ***
Здесь ивы голые продрогли,
И опустели берега,
И ночью мокрые дороги
Заносят ранние снега.
               ***
Было темно, словно свет не родился.
Утро ненастное. Дождь за окном
Бледным намёком по стёклам струился,
Будто и он был объят дрёмой-сном.
             ***
     И вновь размышление о том, зачем нам даётся Любовь:
                ***
Не ведаем, зачем и почему
Даётся нам её рожденье,
И взгляд, летящий в синеву,
И горькое его паденье.
                ***
    И в минуту отчаяния словно крик из болотной топи:
                ***
О, Небо! Кровь останови
За несколько мгновений до Любви!
                ***
    Приехали! Это уже полный ужас!  И я решила больше к этому не возвращаться, вспомнив, что когда-то я встречала фразу, которая так поразила меня, что я её выписала в тетрадь. Тетрадь долго искала, но нашла:
                Физули (1482 – 1556) «Страшней любви несчастья нет»   
    


               

    …  2007 год. Двадцатая книга «Вы снова здесь, и свет и тени…». Одна, небольшая, за целый год. На обложке – ещё один портрет Светы. Лариса писала его по недавней фотографии. Света тяжело болела и на сеансы ездить не могла. Его названия я не помню, а он висит высоко над диваном, и его трудно достать. Когда я впервые его увидела, то сказала: «Ну, наконец, я вижу женщину с твоим твёрдым  (стальным!) взглядом, а то ты своим присутствием Ларису гипнотизировала, мол, такая белая и пушистая… Теперь ты во всёй красе!» Сюжета на портрете нет. Женщина сидит на фоне дальних гор в розовом свете заката или восхода и просто смотрит вдаль. На плечах – лёгкий шарфик в сиренево-аметистовых тонах и в таких же тонах ожерелье из бисера. Всё, как на фотографии. Очень красиво! 
      И вновь всё так непоследовательно. То всплеск горячего чувства, то «всё позади», «ни порывов, ни заблуждений», «Любовь отлетела к другим берегам» и «пройдена точка возврата»:
                ***
Вы снова здесь, и свет и тени,
Те, что делили жизнь со мной.
Я рада вам, как дням весенним,
Как возвращению домой.
                ***
Снегопады вернули свежесть
Потемневшим весенним снегам,
Но Любовь, мне оставив нежность,
Отлетела к другим берегам.
                ***
Ни порывов, ни заблуждений…
О, эти страсти прежних дней!
Лишь отзвуки былых сражений
Храню я в памяти своей.
                ***
Всё позади. Те дни промчались
И сном растаяли вдали,
И я забыла, как рождались
Стихи из боли и Любви.
                ***
Потушены краски заката,
И вечер льёт  пепельный свет,
И пройдена точка возврата
К волнениям трепетных лет.
                ***
     И меня сразу поразило чувство одиночества, особенно острое на фоне зимнего пейзажа:
                ***
Зимнее солнце… Неизбежность –
Холод, включённый в круг вещей.
Но я люблю покой и нежность
Его негреющих лучей.
                ***
Всё ушло за леса, за туманы
И исчезло за дальней горой,
Там, где воют степные бураны
Над равниною мглисто-седой.

Но пусть скрылся в той дали туманной
День весны с его юной игрой,
Я храню в сердце дар безобманный –
Её небо с вечерней зарёй.
                ***
Не пеку я давно пироги,
Не дарю никому оберега.
За окном лишь чужие шаги –
Хруст морозного лунного снега.
                ***
     Света, и в самом деле, когда-то пекла ему пироги (мы ещё смеялись тогда над ней, зная, какая она никудышная кулинарка и как она не любит готовить) и дарила ему каменные обереги.  ВВ как-то сказал ей, что они у него лежат на ночном столике перед её фотографиями. Ох, лис!

    …  Упомянув каменные обереги, я, пожалуй, расскажу о Светиной коллекции пейзажных камней, которую она собирала много-много лет. Даже в экспедиции ездила, о чём она очень весело написала в книге «Не уклоняйся от судьбы…». В некоторых местах смеялся даже мой муж, человек серьёзного и даже мрачного характера. Когда-то часть этой коллекции она показала и ВВ.  Он искренне восхитился или изобразим восхищение, не знаю, я на этом вернисаже не присутствовала, но его реакция подкупила Свету. Я не буду сама рассказывать о том, что такое пейзажные камни.  Света сейчас готовит книгу о них «Образы Природы: каменные пейзажи», пока я пишу этот триллер, и я просто возьму из её материалов кусок текста и приведу его здесь (в кавычках, разумеется). Думаю, что это самое разумное решение. Итак:
      «В суете, заботах и тревогах непростого нашего бытия, во всём том, что называется прозой жизни, Природа и её одухотворённое отражение в искусстве даруют человеку свет и радость, очищают и облагораживают его душу, вызывая к жизни возвышенное чувство трепетного восхищения красотой земли, вечно меняющейся в своих обликах, но всегда неизменно прекрасной. Человек как бы соединяется с Природой, чувствует в ней что-то своё, родное, близкое и созвучное своим думам, переживаниям, надеждам и стремлениям. Так в скромном сотворчестве человека с Природой рождаются пейзажи настроения, то широко и свободно убегающие к далёкому горизонту, то ограниченные деревянной рамой окна или холста, но от этого не менее прекрасные.
      Таковы  они, эти каменные пейзажи, может быть, самое удивительное из того, что есть в удивительнейшем мира камня, ибо это – Природа и искусство разом, искусство самой Природы и человека, который нашёл, увидел, открыл для себя и для мира эту неведомую прежде страну, столь поразительно, с иллюзией полной достоверности, похожую на нашу Землю, из недр которой она однажды вышла и куда, вечная и нетленная, уже никогда не уйдёт, как рано или поздно уходит всё живое на Земле. Под этим невиданным небом о смерти и думать забудь!
     Не отгорит осенний клён в том вечно золотом лесу, не упадёт багряный лист на жёлтую траву. Не закатится солнце за каменный горизонт. Не поблёкнет лунный свет в застывшем водопаде. Не обрушится гневная волна бушующего моря на вечно одинокий парус, и не закричит в тревоге над ним летящий буревестник. И словно вечной памятью хранимые не тают круги у кромки льда. Непотухающие зори, нерастопимые и вечные снега, невысыхающие росы и неувядающие цветы, бессмертные травы и день, что дольше века, не покидающая нас весна…».
      Всё это и многое другое можно увидеть, даже не напрягая воображение, на этих пейзажах из яшм, родонита и других камней, названия которых я и запомнить не могу.
    
    ... Но я вернусь к книге «Вы снова здесь, и свет и тени…». Я нашла в ней только три стихотворения, обращённых непосредственно к ВВ.  Они очень разные – от вдруг вновь вспыхнувшего жара души до грустного и кроткого прощания. И на всём какая-то элегическая грусть:
                ***
Вдруг начнёт выплывать из забвения,
Тёмный полог завес приподняв,
Жар души до остуды-смирения,
Прежним светом Любви засияв.

И я вспомню, как к Вам обращали
Мои строки надежды слова.
Замели их метели печали,
И задвинули в угол дела.
               ***
С какой нежностью тихой и грустью
Я прощаюсь с тобой, милый друг,
Без советов, дорожных напутствий
И дрожащих опущенных рук.

Не взволнуюсь я прежним волненьем –
В этот сон я уже не вернусь.
Тают чары Любви с отдаленьем,
Остаётся лишь тайная грусть.
                ***
Дни прекрасные дышат весной,
Смотрит небо глазами синими.
Полно сердце Любовью живой,
Но уже без Вашего имени.
                ***
Ночь к концу, и на грани зыбкой,
В предрассветный лиловый час
Я Вас вспомню с лёгкой улыбкой,
Может быть, и в последний раз.
                ***
     Так он ей и поверил, если, конечно, читал. Не доискаться истины теперь.
      А она всё надеялась, пусть и с затаённым сомнением, что хоть в снах он её навестит:
                ***
Может, в снах ты меня навестишь,
В месяц светлого листопада,
В ту осеннюю нежную тишь?
Как я буду тебе рада!..
              ***
     Виделись ли они в этом году, мне сейчас уже не вспомнить. Должно быть, виделись, по крайней мере, один раз, ведь именно тогда она напишет эти страшные строки, о которых я уже говорила:
                ***
Уж лучше сразу же свинцом,
Чем провожать с таким лицом.
                ***
     Чувствуется, что душа Любви ещё жива, что она бьётся в печали и отчаянье:
                ***
Когда мы уплываем к берегам,
Где нас не ждут и будут нам не рады,
Не стоит удивляться, если там
Мы не найдём ни чуда, и отрады.
                ***
Среди дней, когда отсвет печали
Сменит боль невозвратных потерь,
Я увижу вновь новые дали,
И за мною закроется дверь.
                ***
Где будем завтра – на балу или на тризне?
И что нас ждёт – удача или крах?
Ведь дни моей и Вашей, друг мой, жизни –
Увы, река в туманных берегах.
                ***
        Но и в этой книге много света, когда она пишет о Природе. Судите сами. Это – названия циклов:  «Вспоминаю метельные песни…», «Снега весенней синевы…», «Цветёт весна…», «Открыта солнцу и дождям…», «Небо лёгкое, серо-жемчужное…», «После грозы – кругом сиянье…», «Эти яркие дни листопада…», «Солнечный день – всё лазурь, серебро…», «Стоял розовый отсвет заката…».
                ***
Всё прошло, но как прежде люблю я
Ветра с ветками ивы игру,
День весёлый, закат и ночную
Голубую июньскую мглу.

Живёт в пепельном свете восхода
Нежность ночи, свечение дня,
Зимний холод глубин небосвода,
Тепло рук, не предавших меня.
                ***
     И всё-таки книга заканчивалась циклом, который открывался такими строками:
                ***
Явилась не там, не тогда, не к тому,
И встречена была небрежно.
Зачем же предана  е м у
Ты так мучительно и нежно?
                ***
     Всё очень грустно, но «светлая память былого» не покидает её:
                ***
Души мирно почивших теней
То всплывают, то вдруг тонут снова.
Подниму я со дна этих дней
Только светлую память былого.

Вспоминая тот солнечный день
И холодные, в сторону, взоры,
Я хочу их ожившую тень
Запереть на тройные запоры.

Но порой, сквозь туман полусна,
Когда грёза и данность сольются,
Я б хотела (коварна весна!)
Даже в эти минуты вернуться.
                ***
     И как ни любила она иллюзии, как ни создавала и не лелеяла их,  горькая правда жизни нашла к ней дорогу:
                ***
Мир иллюзий давно уж не светел
От обманов и горьких потерь.
И какой теперь, скажем так, ветер
Распахнёт в него ветхую дверь.
       ……………………..
Отыскать бы утерянный ключ
И вернуться в мир прежних огней,
Но скользящий по памяти луч
Не находит там даже углей.
                ***
     Да, в книге были ещё и «Осколки», но, пробежав по строчкам, я не нашла среди них ни одной шутки.
     С 19 июля по 19 августа этого года в павильоне «Культура» на ВВЦ работала выставка «Год чтения». Свету пригласили принять в ней участие уже в качестве «поэтессы»  (кавычки её). Она неважно себя чувствовала, и мы часто подменяли её на стенде.

    …  А теперь о трагическом событии… Свету уговорили осенью 2007 года поехать по путёвке, полученной по инвалидности, в санаторий «ООО Удельная» под Москвой, который позиционировался как «реабилитационный центр г. Москвы». Оттуда она вернулась ещё с одним инфарктом. 31 октября на территории этого «санатория» прямо на глазах у людей вызванные администрацией живодёры стали расстреливать щенят бездомной матери. Совсем маленьких, которых многие «реабилитируемые» кормили и опекали. Света услышала выстрелы с другого берега озерца, а когда узнала, что произошло… Сделав «голубые глаза» и нечестную улыбку, она попросила у администрации такую большую книгу отзывов в шикарном переплёте якобы для выражения благодарности (я, мол, через пару дней, увы, уже должна уезжать). Тю-тю-тю… Они купились. Этого я от неё никак не ожидала. Света – самый что ни на есть типичный Овен (с Солнцем, Луной и Марсом в Овне), и никаких дипломатических изысков я за ней не наблюдала. Никогда. Закрывшись в комнате, она крупными буквами написала всё, что думала по этому поводу. Несколько человек, кто были свидетелями этого безобразия, тоже подписались, но большинство, возмущаясь в тряпочку, испугавшись, отказались. Типичная картина нашей жизни. Обнаружив, что страницы этого фолианта не пронумерованы, Света крупными жирными цифрами восполнила этот «пробел» от первой страницы до последней. Пусть попробуют выдрать!  Вернувшись в Москву, через знакомого журналиста она передала жалобу в правительство Москвы и вскоре в еженедельнике «Московская среда» (№ 2 за 2008 год) на первой странице вышла заметка «Выстрелы в сердце». Наказали ли кого-нибудь за это преступление, мы не знаем. Но с тех пор Света ни в какие «реабилитационные центры» не ездит.


               
    Итак, ноябрь 2007 года. Света залечивает третий инфаркт. Деятельная жизнь на это время исключается. И она, лёжа, начинает писать книгу «Не уклоняйся от судьбы…», книгу об истории АстроМеланина. Конечно, в ней были и страницы о другой жизни, той, что за пределами науки, но их немного. Это –  главы «Быт», «Лошади», « Камни», «Астрология», «Стихи», «Портреты», «Песни», «О счастье». В ней  даже есть глава «Любимые мужчины», в которой она пишет о сыновьях Алеше и Максиме, о муже Льве Васильевиче, с которого она предлагает лепить статую «Кротость и Терпение», и любимом коте Соре, что по-японски означает  «ясное небо», хотя на самом деле кот был тёмно-серым, как хорошая грозовая тучка. Об истории, которой посвящена книга «Золотились в траве одуванчики…», в ней, кроме некоторого тумана,  ничего нет.
      Света очень торопится, ведь всё может кончиться плохо (с инфарктами не шутят), а книга – об АстроМеланине (более сорока лет труда!)… Не успеть написать о нём –  нельзя!
     Мы вместе с врачами, чадами и домочадцами её ругаем «Здоровье дороже!», но ей, похоже, дороже АстроМеланин. Книга получилась замечательная! Я её читала с вечера до утра, не могла остановиться. Об этом же говорили и другие люди. Как ни странно, в ней много света и даже юмора, кроме тех страниц, где она пишет о своём военном и фронтовом детстве. Её сестра Наташа говорила мне, что она не могла их читать без слёз: «Я просто рыдала!». Я сказала Свете об этом, она мне ответила, что старалась писать очень аккуратно, о многом умалчивая, но «кто был на войне, тот там и остался». Она не могла вспомнить, чьи это слова, но явно человека, который был  т а м…Книга вышла в следующем году крошечным тиражом, от которого почти ничего не осталось, и в 2012 году Света смогла её переиздать, не делая никакой правки и ничего не добавляя (с того же самого диска).

     … 2008 год.
                ***
В этот мир не ведут ни дороги, ни тропы,
Лишь слова переносят порою туда,
Где давно затопили забвенья потоки
И на дно погрузили тот мир навсегда.
                ***
       Так начинается новая книга, двадцать первая – «В этот мир не ведут ни дороги, ни тропы…». Она тоже единственная книга лирики, изданная в этом году.  Света понимает, что за прошедшие годы уже многое ушло, ушло «в иные дали», и всё это не вернуть, но душа ещё жива, нет-нет да и проснутся в памяти печали:
                ***
Уже и чувства «по погоде» -
То недолёт, то перелёт:
Порой я радуюсь свободе,
Порой совсем наоборот.
                ***
Когда тоска за горло схватит,
Я с ней сражаться не берусь.
Пусть лучше на меня накатит
Меланхолическая грусть.
                ***
Время идёт уж вниз по склону,
Но пусть нас это не смутит.
Душа то дремлет приземлено,
То вдруг очнётся и взлетит
                ***
     Её насмешливый ум проявляет себя и здесь, и она шутит, отстраняясь от минорных мелодий:
                ***
В стихах убавила слезу.
Слова исполнены покоя.
И пролетевшую грозу
Давно сменила на другое.
              ***
      В этой книге я нашла только одно личное обращение к ВВ:
                ***
Мы встретились в последний раз.
Неужто с Вами разойдёмся?
И навсегда на этот раз?
Разлуке той не ужаснёмся,
Когда всё скроется из глаз?
                ***
     Они, вероятно, ещё встречались («нас бодрила осенняя свежесть», «мы молча шли», «время вяло течёт между встречами»), но:
                ***
Ещё тянутся нити из прошлого,
Ещё кажется: горько навек,
И в лицо бьёт колючее крошево –
Острый, мелкий, безжалостный снег.
               
Разгулялась метельно стихия…
Бледный отсвет несветлого дня
Утомлённо вплетаю в стихи я
Без порыва, Любви и огня.

В бледном сумраке зимнего вечера
Всё мне кажется –  мы одиноки.
Время вяло течет между встречами,
И тоска выливается в строки.
                ***
     И тут же такие светлые душевные токи:
                ***
Купается свет в родниковой воде,
И память хранит не слёзы,
Хранит благодарность вечерней звезде
И майские лёгкие грёзы.
                ***
     И вновь –  «уже пепельный отсвет на многом», «тяжесть скорби опущенных рук», «плывут осенние туманы», «сады печальны и темны», «среди туч уже редкие просини», «метельных туч летящие армады», « осенних дней печаль и стужа»…
                ***
Уже все чувства на излёте –
Любовь уходит навсегда.
Ещё немного, и в болоте
Сомкнётся тёмная вода.
               ***
Не пою я уже о любимом,
Не смотрю уже в светлую даль.
Всё исчезло, развеялось дымом,
Но таю я от сердца печаль.
                ***
Бесповоротная дорога
Не порастает трын-травой.
Печаль  разлуки и тревога
Стоят всечасно за спиной.
                ***
     Но и на тех же страницах: «свет мерцающий зимней звезды», «ключом вешним кипела душа, зарёй утренней нежно светилась», «мир, дающий лунные сны»… И почти все картины  Природы очень светлы и радостны; «ночные ветры нежно веют», «закатная, в живом огне вода», «осинок кружевные кроны и шелест трепетной листвы», «дышала нежностью весна ночная», «в золотистом сиянии ива», «розой алела весенняя зорька», «весенний мир жемчужно-светел»… Дивная поэзия природы:
                ***
Побежала вода,
Лучом солнца согрета,
И была то вода
Вся из звуков и света.
               ***
Как же милы природы лики!
Остановись и посмотри,
Как на воде играют блики –
След догорающей зари.
                ***
Стволы берёз, светясь, белеют,
В ветвях запуталась луна,
Ночные ветры нежно веют,
И тени пишут письмена.
                ***
Звенит кузнечиками луг,
И пахнет луговая мята.
Такая благодать вокруг,
Что кажется – душа крылата.
                ***
Восходит солнце. Веер света
Явился к нам, как вестник чуда,
И осветил начало лета –
Листву с оттенком изумруда.
                ***
     Я обратила внимание на то, что в этой книжке, как ни в какой другой,  очень много стихов о «связи судьбы и слова», есть ли она, нет ли её…
                ***
Живую связь судьбы и слова
Давно пытаюсь я найти.
Да, тайна стоит дорогого,
Но к тем истокам нет пути.
                ***
И солнца нет, и дни тихи,
А ведь уже начало мая,
И мои майские стихи
Печалит сырость дождевая.
                ***
Я на страницы долго собирала
Золото дня и ночи серебро,
Но годы шли, и я устала –
Застыло слабое перо.
                ***
Упадёт словами на бумагу
Тихий свет серебряной луны.
Отойду я от окна и лягу,
О Любви досматривая сны.
               
А за окном уже светает,
Прозрачной стала синева,
И небо скоро запылает,
И я найду в огне слова.
                ***
       Наверное, ей иногда хотелось отвернуться от неприглядной правды, от всего этого грустного прошлого, отойти от него.  Тогда среди стихов появлялись и юмористические:
                ***
Я вспоминаю без тоски
Касанье дорогой руки,
И облетевший грустный лес
Из строк моих давно исчез.
                ***
Порой, бывает, раздуваешь
Уже холодный уголёк
И слово светлое вплетаешь
В стихов страдальческий венок.
                ***
Слова не прятала стыдливо…
О, моя маленькая месть!
Не в силах изменить, что было,
Я изменяю то, что есть.
                ***
     Света ждёт покоя, но его нет, хотя ей и кажется, что эта часть судьбы уже завершена:
                ***
Ещё долго мне будет казаться,
Что вот-вот и наступит покой,
Но берёза всё будет качаться
Под ветрами над серой рекой.
                ***
    И всё-таки она надеется, что он наступит, и что время, и в самом деле,  врачует раны:
                ***
В этот розовый час заката,
Омрачённого криком вороньим,
Всё, что было нам боль и утрата,
Всё забудем и похороним.
                ***
Не сразу, но с теченьем лет
Находим путь уйти от стресса
И слышим светлый благовест
В пространстве «сумрачного леса».
                ***
Уже сентябрь. Нет ни зарниц, ни звездопада.
Сады печальны и темны.
Лишь слышится шуршанье листопада,
И небо в ожидании луны.
 
Плывут осенние туманы,
Тускнеют дни и вечера,
Но время вечное врачует раны,
Ещё болевшие вчера.

Неслышно падает на крышу
Осенний запоздалый лист.
Но мне всё кажется, что слышу
Я звук, что так печально чист.
                ***
     А пока всё сложно и очень не весело, но безрадостная нота звучит, как это ни странно, оптимистично. Прямо какая-то оптимистическая трагедия! Ни колебаний, ни сомнений.
                ***
Мартовских сумерек скрытая грусть…
Нет у нас праздника. Нет? Ну и пусть!             
                ***
Мне у судьбы уже не выпросить
Ни молодости, ни добра,
Но я не готова выбросить
И треснувшие зеркала.
                ***
     Но память вновь и вновь возвращает её к началу, очень далёкому от веселья.
                ***
Проснулись в памяти печали…
Хранитель памяти решил
Вернуть меня опять в те дали
И сухари уж насушил.
                ***
Я не знала, что будет за встречей,
Не гадала, а шла наугад,
Шла спокойно, судьбе не переча,
А по ветру летел листопад.
                ***
За открытыми окнами – май
И сирени душистые кисти.
Память-умница, не вплетай
В строки радости желтые листья.
                ***
Отрешившись от призрачных звёзд,
Дни заполнив рутинной работой,
Мы из памяти строим к ним мост,
Покрывая его позолотой.
                ***
   Да, позолота тут явно не помешает!

      Книга заканчивается, нет, не отчаяньем, а глубокой мудростью – что бы с нами ни случилось, Природа всегда с нами:
                ***
Я помню, дошла до предела.
Казалось, и Небу не внемлю,
А солнце сияло и грело
Холодную голую землю.
                ***
    … В том же году Света написала книгу о своих кошках «О тех, кто встретит на пороге…» (Повесть о кошачьих душах). Я уже упоминала о ней.  Я-то сама любила только собак и была совершенно равнодушна к кошкам. Наша Мурыся – кошка мужа. Меня она едва терпела и только в качестве прислуги. Даже когда я её кормила, она лопала с таким видом, будто делала мне  великое одолжение. Когда я приезжала от сестры, у которой собаки, эта наглая кошка на меня шипела. Муж говорил, что ей не нравилось сочетание шанели № 5 и запаха псины. Но, во-первых, я пользуюсь парфюмом Дюпон, а, во-вторых, подумаешь, какие аристократы: муж вырос в питерских подворотнях, а кошку подобрал на ближайшей помойке. Но, прочитав Светину книгу (и не один раз!), я готова видеть в любой кошке чудо. Мне даже кажется, что Мурыська это понимает и даже иногда позволяет взять себя на руки, чего прежде никогда не было.

               
    … 2009 год. Книга «Уже без слов, светящихся огнём…». Уже в первых четверостишьях видна вся её суть. Встреч уже нет, телефонных звонков – тоже, и не все раны лечатся временем:
                ***
Признаюсь вам я: ночью снежной
Опять пишу я всё о нём,
Только с печалью неизбежной
Без слов, светящихся огнём.
                ***
Дни пролетели, истаяли ночи.
Песни – скучнее, строки – короче.
Всё меньше огня в том сердечном пожаре,
Всё больше там пепла, дыма и гари.
                ***
     Есть целая глава «Из неотправленных писем», но ни в одном из этих «писем» нет надежды на какой-нибудь отклик. Это уже – страна воспоминаний, привычная печаль.
                ***
Всё растаяло в дальних туманах,
В предрассветный, бессолнечный час
И живёт в тех неведомых странах,
Где никто и не помнит о нас.
                ***
А какое там было начало!
Как зарницы сверкали во мгле!
И как сердце безумно стучало,
Словно дождь по иссохшей земле.
                ***
Была Любовь, как Божья милость,
Лучом зари в осенних днях.
Теперь же всё переменилось,
И мир теряется в тенях.
                ***
Синее небо рая.
Мартовские облака.
Я иду к тебе, замирая,
И походка моя легка.
                ***
Ни радости нет, ни опоры,
На сердце печали о нём.
Закрылись небесные створы,
И тучи набухли дождём.

Почти ничего не осталось –
Кругом лишь одни пустыри.
Ну, разве что самая малость –
Жемчужные краски зари.
                ***
Вешние давно забыты грёзы,
Плечи греет старенькая шаль.
Ранние бесснежные морозы.
Неутешная, куда ни кинь, печаль.
                ***
Показалось вдруг – прошлого нет.
Вымел кто-то. Пусто и чисто.
Всё размылось за давностью лет,
Да и время мелькает так быстро.
                ***
Любовь прошедших грустных лет…
Она ушла, затерян след,
И только ветхая страница
Всё хочет за неё молиться.
                ***
     И вновь она пишет о связи судьбы и слова, задушевно и просто, и слова эти – живые:
                ***
                Слово из прошлого

Пришло оттуда, где таилось,
Любви и нежности полно,
И сердце дрогнуло – открылось
В далёкий мир моё окно.

Слово, что сделалось туманом
И затаилось в тишине,
Прежде светилось в безобманном,
В поющем золотом огне.

Стояла ночь, и лишь светлело
В тумане позднее окно…
Всё отсветилось, отгорело.
Разве теперь не всё равно?
                ***
     То, что это уже «страна воспоминаний» достаточно посмотреть и на заголовки циклов:
«Всё растаяло в дальних туманах…», «Мне дорога страна былого…», «И нет пути в минувший день…», «Запру ворота за печалью и потеряю те ключи…», «Восходит к милому былому этот чарующий обман…», «Неоживающие тени, я их уже не воскрешу…», «Месяц над садом, где пел соловей…», «Порою память выхватит из тьмы…», «Вот и кончился путь наш недолгий…», «Как миражи ушедших дней…», «Почти ничего не осталось…», «Итак, всё кончено… И что же?»
     Но и в этой стране всё ещё тёплое, живое, с памятью о счастье, готовое вернуться в живой мир. И она явно не хочет расставаться с воспоминаниями, кажется, что они впечатаны в память:
                ***
В душе живут воспоминанья
Заменой жизни или сна,
И память лунного сиянья
У в ночь открытого окна.
                ***
Проснулась от света, что лился в окно,
И вспомнила счастье, что было давно.
Морозное солнце искрилось лучами,
И мне показалось, что снова я с Вами.
                ***
Когда тихо, совсем по-осеннему,
И ничем нам уже не помочь,
Всё ж зовёт нас к чему-то весеннему
Дверь балкона, открытая в ночь.
                ***
Вспомню Вас, и слеза набежит
Вслед возникшему вновь привиденью,
Что опять предо мною стоит
Мягкой серой таинственной тенью.
                ***
Затянуты таинственной вуалью
Другое время и другие сны.
Я в память проводила их с печалью,
В мир зимне-снежной белой тишины.
                ***
     Но она понимает, что уже ничего не вернуть, да и возвращать по сути дела нечего. Да и нужно-то было ей так мало, так мало:
                ***
Хочу вернуть я из туманной дали
Всё ускользнувшее из памяти моей –
И крохи радости, и долгие печали,
И тьму, и мрак, и проблески огней.
              ***
Что тебе моя грустная нежность
Из минувших, забытых времён,
Что когда-то несла безутешность –
Только тень, населявшая сон.
                ***
Июньских дней нежнейшая отрада –
Цвела сирень, душу томил дурман,
Лилась в окно душистая прохлада,
И дали тихо кутались в туман.

Когда теперь вернулась без возврата
Из дальних дней, туманных милых стран,
Льётся в окно душистая прохлада,
Но в старых днях забыла я роман.
                ***
Вызываем забытые тени,
Ожидаем хороших вестей,
Преклоняем пред прошлым колени,
Будто было в то время светлей.
                ***
Любовь… Что помню я о ней?
Лишь несколько коротких дней,
В которые хотелось бы вернуться…
 Дай Бог и в них не обмануться!
                ***
Горит луна волшебным светом,
Но мне чужда её краса.
Нет, не горит огонь ответный –
Душа забыла небеса.
                ***
     Нет, душа небеса не забыла и не забыла той власти, которую берёт над нами сердечный жар:
                ***
Какую власть берёт над нами
Рождённый вдруг сердечный жар,
Не бледное, в лампаде пламя –
Опустошительный пожар.
                ***
     Но теперь уже всё в прошлом, даже её любимая белая сирень:
                ***
Всё в прошлом. Жива только тень
Далёкого полуромана,
А в нём – белым снегом сирень
Сквозь зыбкие клочья тумана.
                ***
   Тяжёлый год. Света часто плохо себя чувствует, подводят сосуды, мучает гипертония.
                ***
Не так уж долог будет путь…
И много ль мне осталось?
Всё тише-тише дышит грудь,
Всё тяжелей усталость.
        ***
     Но именно в этой книге она так смело шутит над собой. Я б не решились.
                ***
Уже далеко не молодка,
И прежней красы уже нет,
Утратила лёгкость походка,
Расплылся квашнёй силуэт.
                ***
     Ощущение красоты Природы Свету никогда не покидает, и среди стихов о ней  очень много лёгких и светлых:
                ***
И корка на сугробах серебриста,
И тени полдня цвета аметиста –
Всё в мире радостно для глаз.
Опять весна! Весна у нас!
                ***
Золотые солнечные тени,
В мире радость, солнечно-светло,
И рука хранит прикосновенье –
Лёгкое и нежное тепло.
                ***
Пылал в вечернем золоте заката
Июньский день над светлою рекой…
В ладони нежно пахла мята,
Даря мне сладостный покой.
                ***
Розовый свет на краях облаков,
Гаснет заря, догорая.
Небо приносит с других берегов
Светлую память рая.
                ***
     Портрет на обложке. «Вне ликования и скорби». Он был написан Ларисой первым. Впервые он появился на обложке первой книги «Прощальная чаша» даже ещё без рамы. Просто тогда другого не было, но только к этой книге он подошёл идеально.


               
   …  2010 год, 2011 год…  В её чувствах ничего не меняется, но стихов она почти не слышит. Изредка что-то появлялось – капало, как она выражалась, но в 2012 году всё-таки  набирается книга, и она «слышит» её название «Прогулки в прошлое, к забытым берегам…». На обложке – картина «Портрет 50-х», написанная с фотографии Светы студенческих лет. Фотография была сделана в фотостудии на Арбате в стиле 50-х годов: пальчик под щёчкой. У меня самой есть подобная.
                ***
Вновь вешние воды,
Туманятся дали,
И оба на десять лет
Старше мы стали.
                ***
Эта свежесть весеннего света,
Это небо  т а к о й  синевы,
И берёза уже приодета,
И порою звоните мне Вы.
                ***
     Да, прошло 12 лет со времени их первой встречи, и они оба стали старше. Многое изменилось:
                ***
Лёгкая грусть – предвестие печали
У озера с прозрачной чернотой.
Теперь всё видится иначе, чем вначале
С убийственной и зримой полнотой.
                ***
           Идёт весна 2012 года. Её уже 76 лет, ему осенью будет 60. Прочитав «и порою звоните мне Вы», я спросила, как часто. В прошлом году – два раза. Один звонок был обычный, так, ни о чём. Второй, летом, её удивил: «Гуляем с сыном в лесу, тут так прекрасно. Вспомнил о вас, решил позвонить… Я рад слышать ваш голосок и ваш смех – колокольчиком».
                ***
Память тихо, словно эхо,
Повторит Вам звуки смеха,
Их весёлый перезвон
Из иных, мой друг, времён.
                ***
     А уж как она была рада слышать его голос! Встреч давно не было и не предвиделось. Она понимала, что это конец, давно конец, но всё прощалась и прощалась, прикованная к прошлому:
                ***
Настало время поклониться тени,
Пройтись по дорогим местам
И, благодарно преклонив колени,
Оставить все могилы там.
                ***
Прогулки в прошлое, к забытым берегам,
В уже померкнувшие дали,
К весенним призрачным садам
Давно не повод для печали.
                ***
Вот и всё. На этом и конец.
В печаль ушла былая боль и сила.
С другого берега вдруг прискакал гонец,
Но я не вынимать послание просила.
                ***
     Ей даже казалось, что она уже «сожгла корабли»:
                ***
Солнце скрылось за краем земли,
Гаснет алое пламя заката.
Почему я сожгла корабли?
Неужели боялась возврата?
                ***
     Но я напомнила ей, что она ещё в первой книге писала о расставании и разлуке
                ***
Скоро год уже прощаюсь с Вами.
Временами.
                ***
     И потом всё прощалась и прощалась. Судите сами:
                ***
Когда всё кончено, утрачено, всё дым,
Но мы стремимся и за ним (2002 год).
                ***
Ушедшая Любовь невозвратима,
Как не вернуть в костёр нам кольца дыма (2002)
                ***
Улетела Любовь. Как странно!
Но остаться никто и не звал.
Проливались росою туманы,
Лес светлеющий дремал (2002)
                ***
Любовь умирала мучительно долго.
Расстаться достойно с ним не было сил.
Хотелось «Прощай!» сказать гордо и колко,
А голос о счастье просил и просил (2003)
                ***
Осенних прощаний недальние сроки.
Весна и Любовь за горами.
Закончу, мой милый, прощальные строки
Простыми, как счастье, словами.

Ковёр золотой бросит осень под ноги,
Туман одарит кружевами,
И разведут далеко нас дороги,
Дожди окропят их слезами (2004)
                ***
Пейзаж уже голый, унылый,
И ночи длинны и темны.
Прощайте, мой самый милый,
До новой моей весны (2004)
                ***
Пела песни ему на прощание
Этой тихой и тёплой зимой,
А душа… Та хранила молчание,
Словно голос похищен был тьмой. (2005)
                ***
И так далее.

     Но всё возвращалось, и мир воспоминаний не становился ни темнее, ни серее, как она ни старалась таковым его представить:
                ***
Уходят в тень и забываются
Воспоминанья прежних дней.
Тайны и клады закрываются –
Мы с каждым годом всё бедней.
                ***
В туманах памяти я вижу,
Нет, нет, отнюдь не чашу слёз.
Ищу я память поцелуя,
Но нахожу лишь пепел грёз.
               ***
Поздним вечером в пасмурный день
Серой, скучной, ненастной осени
Вдруг я вспомню Вас и сирень
Цвета неба в полянах просини.
                ***
Было там – осеннее цветенье,
И, казалось, краше не найти.
Потеряло цену и значенье,
Словно весть, застрявшая в пути.
                ***
Тогда казалось, это – пытка,
Все эти горести потерь.
Стихов страдальческих улыбка
Мне и самой смешна теперь.
                ***
     Последние четыре строчки – это полная неправда, как бы она ни иронизировала:
                ***
Были стихи полны лиризма –
Иллюзии эпохи романтизма.
                ***
     А в следующем четверостишье  правдива только одна строчка, первая. Уколы в живот помогают только на время.
                ***
Уже моя густая кровь
Бежит с осенней ленью,
И вспоминается Любовь
Лишь промелькнувшей тенью.
                ***
     Мне очень нравится её шутка о наших потерях с годами, и я готова её остановить по её же просьбе, но как…
                ***
С годами где-то затерялись
И соловья на Яузе трель,
И вишен белая метель
И даже, Боже мой, свет дня…
Остановите же меня!
                ***
     Да её же собственными словами:
                ***
Пронзительный ветер. Холодная осень.
Время прощаний. Рождается грусть.
И всё-таки что-то с собою уносим,
Хоть что-то теряем… И пусть!
                ***
Забыты горести зимы.
Цветут сады в начале мая.
И верить вновь готовы мы,
Уже всё ведая, всё зная.
                ***
     Книга кончается философским заключением,  что не может не заставить задуматься, а биологам легко согласиться с ним:
                ***
Не забывайте! Мы – лишь звено.
Счастье, несчастье, свобода…
Природе же нужно только одно –
П р о д о л ж е н и е   р о д а.
                ***
     Но больше всего мне жаль её науку, наверное, самую большую её драму, ведь она бьётся с АстроМеланином уже 45 лет. И не только она, сколько других учёных, каждый со своей проблемой:
                ***
                Наука в России
Горька угаданная правда
Незавершённого труда.

Бывает грустно. Иногда.

Но потаённый смысл событий,
Когда касается открытий…

Или в них тайна неспроста?
Или здесь гиблые места?

Не поискать других ли мест?
Или на всём поставить крест?
                ***
     Конечно, поискать!  И чем дальше, тем лучше!

     Всё это горько и грустно, и только Природа по-прежнему прекрасна:
                ***
Косые завесы далёких дождей,
А наш небосвод ясен,
И Яуза как будто бежит веселей,
И мир – из окна – прекрасен.
                ***
Небо наливалось синью васильковой,
Утро примеряло сарафан парчовый.
Появилось облако белое, жемчужное,
Заискрилось поле, ночью снежно-вьюжное.
                ***
Мир наполнен осенним покоем,
Его грустной, без слёз, тишиной,
Его светлым и нежным настроем,
Бестревожной его глубиной.
                ***
Свет золотой из синевы вечерней дали
Струится, нежно рощу озаря.
Обходится Природа без печали
В погожих днях начала сентября.
                ***
Свет ложится весёлыми бликами
На речушку и ивы над ней,
И наяды с прозрачными ликами
Растворяются в играх теней.
                ***
Далёкая луна сквозь кружево ветвей.
Зелёный полусвет в окно вливался.
Беззвучна тишина, и только соловей
Её заполнить нежностью старался.
                ***
Земля отдавала дневное тепло,
И свежестью пахла мята.
Всё хорошо. Почему вдруг пришло
Это грустное чувство заката?
                ***
     …  Да, я забыла. В 2011 году вышла  маленькая книжка «Ксюша» (Из дорогих воспоминаний) о белой крысе, которая жила в её доме, когда Максим был маленький. Эту трогательную повесть Света посвятила памяти «расходного материала» - миллионов животных, принявших мученическую смерть в лабораторных освенцимах «ради блага человечества». Это я процитировала. Света выступает против опытов на животных, и я вполне разделяю её протест. И проклятия тем, кто этим занимается.
                ***
              Извергам в белых халатах
Чем вы лучше «врачей» в Освенциме и Дахау?
И ваши «научные достижения» и ноу-хау?
Вы тоже давно уж, убийцы, не люди,
И кара за души убитые будет!
И ждёт вас в аду такой же виварий,
Какой на Земле вы не раз создавали.
                ***
     Это из будущей Светиной книги «Записки эколога-мизантропа».
      В послесловии «Ксюши» Света пишет: «Слава Богу, что хоть одному существу из великого множества несчастных «лабораторных» животных, миллионами гибнущих мученической смертью в лабораторных освенцимах, посчастливилось прожить свою недолгую жизнь вне этих застенков, в доме, где его любили, как маленького члена семьи».

               
      … 2013 год. И вот последняя книга лирики «Что нового в стране воспоминаний?» Она написана в 2012 году и ещё не вышла. Света дала мне её прочитать в рукописи. Она начинается с объявления о закрытии двери в страну воспоминаний… Это мы читали ещё в «Прощальной чаше». Если вы помните, это первая книга.
      А дальше пошли воспоминания и о «шелесте темнеющей волны», и о том, как прекрасно пели бессонные птицы «в вечернем сумраке весны» (я думаю, что это воспоминание о парижских чёрных дроздах, наши птицы, кроме соловьёв, мне кажется, в сумерках не поют), и о том, как ветер тучи нагоняет «в страну прекрасных светлых грёз», и о том, как слова когда-то прежде светились в золотом огне, а теперь «сделались туманом и затаились в тишине», и о прекрасных видениях весны, и огорчение от того, «что было, нет того в помине» (а что было-то, хотела бы я знать!). И вновь « сверканье рос, пора цветенья», «горячий отсвет колдовских огней» (это о Стожарах), « душевный взлёт, что тоже пламя»…
                ***
Июля шумные дожди
И февраля метели,
И то огонь, то лёд в груди…
Так годы пролетели.

И самый сильный чародей
Нам не сошьёт наряд,
Не снимет старости цепей,
Не остановит взгляд,

И мимо нас Любовь пройдёт,
Приопустив глаза…
Всему бывает свой черёд.
Вернись в тайник, слеза!
                ***
Не просто всё остановить,
Когда уже грозить накрыть
Нас высоченная волна…
А на дворе цветёт весна.
                ***
     И тут же Природа, как всегда, живая и прекрасная:
                ***
Тихо падали на землю
Редкие снежинки.
Это праздновал апрель
По зиме поминки
             ***
Воздух пахнет капелью и снегом,
И Зима, покидая чертоги,
Защитила себя оберегом,
Чтоб никто не напал по дороге.
                ***
Прекрасное стояло лето –
Земля обласкана, согрета,
Луга цвели, и издалёка
Смотрело солнечное око
На золотую зелень рощ
И радостный, недолгий дождь.
                ***
      Иногда приходили разумные мысли:
                ***
Юные слёзы… Ночные виденья…
Как можно дойти до такого паденья!
                ***
Я потерпела пораженье.
Без Вас мне ни дышать, ни жить.
Всё это так, но погребенье
Придётся всё же отложить.
                ***
Свет золотой, что из глубин вечерних далей –
Закат нам шлёт последние лучи.
Цветущий сад не место для печалей,
И мест таких ты лучше не ищи.
                ***
     Иногда очень неразумные:
                ***
Весна и новые надежды.
Опять чего-то тайно ждём,
И вновь волнует, как и прежде
Запах земли перед дождём.
                ***
Порою вспыхивает что-то,
И хочется вернуться ещё раз
Всё в то же самое болото,
Где так манила «нежность глаз».
                ***
Влекло к Вам глубоко и странно,
Как-то таинственно-обманно.
Да и теперь, мне кажется, влекусь
И ни за что опять не поручусь!
                ***
      Приехали! Мадам, вы неисправимы! Я пыталась говорить ей о порабощающей силе этого человека, давала понять полунамёками… Она смеялась: Некто в чёрном, пахнет серой…
        И опять беда была в том, что она и в этой стране всё продлевала и продлевала прощание и вспоминала совсем не то, что надо было бы вспоминать:
                ***
Судить прошлое буду потом,
А пока продлеваю прощание
И вздыхаю о времени том,
И ищу я себе оправдание.
                ***
              Из дорогих воспоминаний
Тогда был день уж очень хмурый,
Только душа была светла.
Себя ругая «старой дурой»,
Я всё же на свиданье шла.
                ***
     Он давно не звонил, несколько лет они не виделись:
                ***
Сижу одна, перебирая
Всё не забытое пока,
А за окном цветут, играя,
Заката алые шелка.
                ***
Живу теперь без потрясений
Под небом блёклой синевы.
Вокруг меня пейзаж осенний,
И не звоните больше Вы.
                ***
     Иногда её одолевало отчаянье, и только природная весёлость помогала кое-что обращать в шутку:
                ***
Дом ночной погружён в темноту,
Лишь ночник в изголовье кровати.
Всё прошло. Я смотрю в пустоту,
Словно дом мой в больничной палате.
                ***
Я видела – растёт стена,
Хотела даже подольститься.
Теперь навек разлучена –
Плохая из меня лисица.
                ***
Смотрю я на весы сомнений,
Покорно жду судьбы велений:
Или вновь сладостная грёза,
Или верёвка и берёза.
                ***
     Приехали!
     Шутки шутками, но я обратила внимание, что некоторые четверостишья и здесь кончаются трагическим рефреном:
                ***
Небеса с умирающим светом,
Дымка сумерек летнего дня,
Всё окрашено пепельным цветом…
Почему ты не любишь меня?
                ***
Я дрожала. То было волненье
Золотого весеннего дня
И его в небесах отраженья…
Почему ты не любишь меня?
                ***
     Книга начиналась со слов «Закрою дверь в страну воспоминаний…»:
                ***
Закрою дверь в Страну воспоминаний,
Забуду пропускной пароль.
Она не место для мечтаний,
Не зал надежд и ожиданий.
Надежды в сундуках желаний
Уже давно побила моль.
                ***
     А закончилась:
                ***
Закрыла дверь в Страну воспоминаний,
Забыла пропускной пароль.
Она не место для скитаний,
Не зал надежд и ожиданий –
Лишь тень волнений и желаний,
Всё, как хотел ты, мой король.
                ***
     Ой ли?  И как это всё печально, пронзительно-печально…

                ***
Было надо то или не надо,
Только долго всё не гасло и не гасло.
Догорает синяя лампада,
Исчерпав отмеренное масло.
               ***
Спасаясь от воспоминаний,
На семь замков я заперла дневник,
Где память-жизнь, огонь признаний,
Ныне забытый мной язык.
                ***
Душа уж залечила раны,
Огонь Любви давно погас.
Всё скрыли мглистые туманы,
Но память приютила Вас.
                ***
     Итак, вновь « память приютила»… Действительно, что может быть  н о в о г о   в Стране воспоминаний? Грустно! Хотя на обложке – очень весёлый летний букет. Тоже работа Ларисы.
      Но чтобы не было совсем уж грустно, я приведу ещё несколько шуток из этой последней книги
                ***
Душа переполнена чем-то небесным,
Что хочется выразить чем-то словесным.
                ***
Не можешь разрешить сомнений –
Спроси совета у ужа,
А ищешь острых ощущений –
Садись, дружище, на ежа!
                ***
        Где нас нет
Осень там тихая, зима безметельная,
Лето с цветами, весна акварельная.

                ***
Излишне мрачная картина –
Вторая жизни половина.
Но сяду я, поев ухи,
Писать домашние стихи.
                ***
Бывало, обходила я преграды,
Не ожидала ни хулы я, ни награды.
Бывало всякое, но если я упрусь,
Таких ослов ты не рождала, Русь!
                ***
     Увы, но это истинная правда!  По крайней мере, в этой истории никто из нас её «переослить» не смог. Каждая из нас по отдельности её пилила, а когда все мы собирались вместе, и ей приходилось защищаться со всех сторон одновременно, то она строилась «в каре», если вы помните, что это такое, и за ней всегда было последнее решение. Увы!
     29 октября прошлого года, в день его 60-летия она послала ему подарок с курьерской службой. Ехать самой ей почему-то не захотелось.  Но звонила в этот день она ему каждый год, хотя про её день рожденья он давно забыл, что её уже не задевало. А вот молчание 9 мая, в святой для неё день … И на это были наши последние надежды...
             
     …  И в завершение книги «Золотились в траве одуванчики…»  я хочу познакомить всех вас с образцами женской логики, причем логики женщины, которая  была автором несколько научных монографий, написанных не только блестящим языком, но и в соответствии со строгой научной логикой, чтобы вы могли осознать, что делает Любовь даже с умными (по крайней мере, в науке) женщинами, если вы этого ещё не поняли:
               
                ***
Это теперь с судьбою я не спорю,
Тебя я не зову и неволю,
Не создаю миры, не бью в колокола…
Надеюсь, я не умерла?!         (2001)
                ***
               
                ***
Так больно, так горько и сиро…
Упасть бы пред памятью ниц,
Коснуться весеннего мира
Трагически-светлых страниц.

Я Вами тот мир населила
Во множестве ликов и лиц,
И женские тайны явила,
Как крики подраненных птиц.
                ***
Любовь ушла, но в таинство её очарованья
Я всматриваюсь из-за прикрытых век,
И вижу я себя в светлейший миг свиданья –
Нежна, как тихо падающий снег.
                ***
Тревожить старое не надо –
Оно закрыто на печать.
Там двери рая, двери ада…
Какая где – не угадать.
              ***
Смотрю на Вас из дальней дали,
Из мира, где царит покой,
Забвенье счастья и печали,
Где Вас уж нет, где свет иной.
                ***
Предвечерье, и вид безотрадный.
Грусть-печаль, полумрак-полусвет.
Где теперь Вы, мой друг ненаглядный,
Из забытых счастливых лет?
                ***
Уже Любовь, как веянье печали,
Что, память о былом храня,
Уходит в сумрачные дали,
Уже без Вас и без меня.
                ***
Чуть колеблется пламя свечи,
Тени пляшут, родясь и сгорая.
Я уйду, ты меня не ищи…
Как нежна тишина золотая.

Вспоминается прошлый путь
И туманное время встречи.
Говорю я себе: «Забудь
Свой огонь! И он не вечен»
                ***
Не напомнит небо голубое
Мне прекрасный, но далёкий май.
Всё прошло, и всё теперь иное…
Лишь дрожит в руке простывший чай.
                ***
Курятся дымы благовоний,
Струится мерцанье зеркал,
Но стала я тише, спокойней,
И занавес будто упал.
                ***
Я успокоилась. Закончились все муки.
Прощальное воспоминание светло.
Ночная жизнь. Таинственные звуки –
То билась бабочка ночная о стекло.          (2002)
                ***

В весенних серебряных ливнях –
Движение лет молодых.
Покой листопада – в дивных
Осенних дождях золотых.
                ***
И забылись слова, что я пела,
И не мучит вечерняя грусть,
И весна мотыльком улетела,
И к тебе я уже не вернусь.
                ***
                Цепь
Было всё это так давно,
Но память Вас не забыла.
Правда, кое-какое звено
Я от неё утаила.
                ***
Зачем мне Вас вернула память
(И так наказана давно),
Ведь света бледными лучами
Согреть погост не суждено.

Зачем же свет, жемчужно-нежный,
Вечерний свет моей зимы,
Меня ведёт дорогой снежной
В мир, где встречались странно мы.
                ***
Воспоминанья давних дней,
Они порой в груди теснятся.
Минуты нежности твоей
Остаться в вечности стремятся.        (2003)
                ***
Ждала того, кто не придёт,
Слова роняла в тьму,
Любила, зная наперёд,
Что не нужна ему.

Давно уже забыла кровь
Томление тех дней.
Любовь, Любовь, моя Любовь…
Что помню я о ней?
                ***
Ночь полнолуния. Снег серебрится.
Ели как терема.
Старая боль не даёт мне забыться.
Где твой покой, зима?
                ***
Развеется пепел остылый –
Прах золотого огня.
Кто тебе скажет: «Милый!»
После меня.
                ***
Не разом рухнуло, исчезло,
А постепенно уходило прочь –
Через забор, как видно, перелезло
И скрылось молча, тайно, в ночь.
                ***
Славь Любовь! Она тоже труд
Под холодным дождём и ветрами.
Не всегда за него подают
В её бедном дарами храме.             (2004)
                ***
               
                ***
Из глубины и света зазеркалья
Сияли мне глаза мои не раз.
Теперь смогу увидеть только сталь я
Своих холодных, всё забывших глаз.               (2005)
                ***
И т.д.
     Надеюсь, что теперь вам всё ясно? А я вот до сих пор в раздумье.
               
     Ну, вот, кажется, я закончила. Правда, хотелось бы чем-то более оптимистичным.

     Позвонила Свете. Оптимистичным? Поставь дату 9 мая 2013 года. Напиши:
 Н е  п о з в о н и л!  И добавь своё любимое «Приехали!» или моё любимое «Проехали!».
        Всё, всё, дорогая!   
         Целую! Мне надо котов кормить. Они сидят напротив меня и старательно изображают: « Же не манж па сис жур» (написание оригинала).
                З а н а в е с !
          Светик, я тебя люблю. Я тебя тоже.
Девочки! Что-то случилось. Мне страшно! Я чувствую – конец всего!  Оборвалась дорога…
                ***
Рассеются  печали и обиды,               
Запретный выполню обет,
И к Вам когда-нибудь я выйду
Холодная, как лунный свет.
                ***
      Это было написано Светой очень давно. Мы не верили, но неужели именно сейчас это предсказание исполнилось?!  Неужели именно сейчас нашлось, наконец, место для «точки»…
     Через два дня она позвонила и сказала, что ни читать, ни «редактировать» не будет. Оставь всё, как есть, дорогая! Я и оставила.
     Чуть позже она позвонила вновь. Добавь, пожалуйста, в конце:
                ***
Уже необитаем остров,
Замёрзло море, волны спят.
Корабль Любви – всего лишь остов,   
И о крушениях со мной не говорят.
                ***
     Я добавила. Показала мужу.
      Не реви! Света – сильная. Выплывет! В её любимой Антарктиде – тоже льды. Ей не привыкать…
     19 мая приехала Света с огромным тортом. Будем худеть!
     Вчера родился внук! Жизнь продолжается! Что может быть для женщины ценнее дома!
                ***
                Золотились в траве одуванчики,
                И походка была легка.
                Милые, родные мои мальчики!
                Я пришла домой издалека.
                ***
                Нельзя всю жизнь вздыхать над незабудкой.
                Пора в мир солнечных лучей.
                Простилась с ним, и этой шуткой
                Я замыкаю круг вещей.
                ***
                19 мая 2013 года

      

               


 








                Книга издана при финансовой поддержке
                ООО «Надсониэлла Фармасьютикалс».


               
                Сердечно благодарю
Марию Сергеевну и Александра Сергеевича Коршуновых
   за компьютерную вёрстку книги.

      









    

               


 

 
 




 
               
       
    








               
    

    








 

   
 
    


               
   
 


 


   

 
 
         


 

      

      

    
 



 
               

    
               

      
               

    
               
 
    
    









      





               
               




               


 
    
 



      
 

    
 
   
   
    

      

 
    


      
               
                Не стремись, память, к прежним огням –
                Сожгли масло, лампады  расплавили.
                Возвратясь к давно прожитым дням,
                Мы найдём там не то, что оставили.












                СВЕТЛАНА ЛЯХ




                ЗОЛОТИЛИСЬ В ТРАВЕ ОДУВАНЧИКИ…





                Любовь – туман, принявший очертанья.
                В нём песнь звучит всего нежней,
                И вёсны льют благоуханье,
                Прикрыв руины прежних дней.


















                М о с к в а
                2013











            К моим читателям
                ***
Не всё, что было, сочтено,
Не всё и уцелело.
Воспоминаний полотно
Ткала я неумело.

Не всё смогу прочесть я там,
В переплетенье строчек,
И многим драгоценным дням
В них не нашлось и точек.
                ***
Дорога в прошлое, к мечтам,
Уходит далеко.
Душе, идущей по следам,
Придётся нелегко.
                ***   

















Светлана Лях. Золотились в траве одуванчики…
Воспоминания.

                С   С.П.Лях  2013








        Это была вторая весна их знакомства. Май. Стояла дивная солнечная, почти летняя погода. Она подходила к патентному ведомству и увидела, как на тёплом зелёном склоне под молодым весенним солнцем весело цвели одуванчики. Светлана нежно любила эти простые, гонимые с газонов цветы, их резные листья, одинаково прекрасные от весны и до ухода под снег, солнечные кружочки и белые пушистые головки.
                ***
Ковёр, вытканный шёлковой нитью:
По зелёному – жёлтый узор.
На него не решаюсь ступить я –
Одуванчики радуют взор.
                ***
       Сюда она должны была зайти ненадолго, чтобы оплатить поддержание своих патентов, если вы знаете, что это такое, а потом поехать к нему. Часом раньше в трубке прозвучало: «Я вас жду!». Светлое настроение, тогда ещё  лёгкая походка (каблучки весело стучали по асфальту), ожидание встречи… Она «услышала» стихи, достала из сумки блокнот и быстро записала:
                ***               
 Золотились в траве одуванчики,
 И походка была легка…
                ***
     Строки имели продолжение, но к названию этой книги они не имеют отношения. Тогда же родилась идея написать портрет с одуванчиками. Её пушистая, совершенно серебряная  голова в старинной причёске и в самом деле была похожа на отцветший одуванчик, но Лариса писать «божий одуванчик» решительно отказалась. В то время она ещё не  привыкла к шуткам своей «модели». Когда же означенная модель вскоре приехала к ней в ажурной льняной кофточке с таким же палантином, в ожерелье из сероватой яшмы, удивительно сочетающейся с льняной нитью, и с серьгами и брошью (цветы калины из фарфора), и привезла лёгкую чугунную подставочку для цветов каслинского литья, простенькую вазочку из  зеленоватого стекла, букет одуванчиков и, лукаво улыбаясь, села рядом со всей этой красотой, сердце художницы растаяло и появилась эта чудесная картина «Букет из одуванчиков», которую вы и видите сейчас на обложке.
                ***
Словно в земле обетованной
Душа Любовью к Вам полна,
И я с надеждой быть желанной
Смотрю с улыбкой с полотна.
                ***
     Все портреты Светы Лариса писала, как живые образы любящей женщины, и все они навеяны её стихами. «Букет из одуванчиков» – один из них, может быть, самый лёгкий и светлый.
     Поскольку мы уже косвенно коснулись внешности особы, с которой вы будете иметь дело на всем протяжении книги «Одуванчики», как главной её героини, я ещё немного расскажу о ней.
      В  марте 2000 года, когда началась эта печальная повесть, это была женщина 64 лет, выше среднего роста, тогда ещё довольно стройная. Через два года после двух тяжелых инфарктов она начнёт полнеть, но и тогда ещё долго будет сохранять фигуру. Мягкие, округлые движения, лёгкая походка на высоких каблуках, серебряные пушистые волосы, взятые в старинную причёску, которую она носила с юности, продолговатое лицо, изящная головка на ещё стройной шее, небольшой, чуть вздёрнутый носик и удивительные молодые глаза – живые, яркие, блестящие, меняющие цвет от голубого до изумрудно-зелёного в зависимости от цвета неба, одежды,  украшений.
     В это время она уже говорила. Говорила – это не фигура речи, просто говорила, иногда чуть спотыкаясь на отдельных звуках. При этом на лице вдруг проскальзывала судорожная гримаса – дальние отголоски  детской военной контузии, лишившей её членораздельной речи на долгие 47 лет. Как она «вылечилась» можно прочитать в её книге «Не уклоняйся от судьбы…» и, очень коротко, и в этой книге. Но всё это было до событий в «Одуванчиках» и прямого отношения к ним не имеет. Сама речь была лёгкой, часто с большим юмором. Голос звенящий, тихий (сказались долгие годы молчания), но удивительно мелодичный. «Таких голосов уже нет», - сказала однажды одна очень старая женщина «из бывших». И во всём облике этой особы, в её манерах и стиле одежды,
действительно, было что-то старинное. Многие считали её красавицей как в молодые годы, так и теперь. Да она и была красавицей!
                ***
Меня  т а к о й  давно уж нет.
Черты прекрасные недвижны.
Живая я и мой портрет
Разобщены рекою жизни.
                ***
     Речь идёт о портрете «Чаша радости, чаша печали…», написанного Ларисой  с любительской фотографии 1961 года. Светлане было тогда 25 лет. Этот портрет, помещённый на первую обложку журнала «Техника – молодёжи» (апрель 2005 года), оказался настолько узнаваемым, что позвонила её старая знакомая, с которой они не виделись с того самого года: «Я Аля. Мне твой телефон дали в редакции.  Мы жили с тобой в одной комнате в санатории в Гаграх. Сын купил журнал, и я тебя сразу узнала. У меня есть такая же фотография, только голова повёрнута в другую сторону, а за спиной – море». На картине так и есть. Это в редакции, рассказывая об антарктическом веществе АстроМеланине, море заменили айсбергами, а голову повернули в другую сторону. Лариса Копылова, прекрасная художница, написала четырнадцать портретов Светланы,  и этот был одним из них.
     О себе теперешней Света шутит:
                ***
Уже далеко не молодка,
И прежней красы уже нет.
Утратила лёгкость походка,
Расплылся квашнёй силуэт.
                ***
Над лицом – пушок из серебра.
На лице – морщины и обида…
Милая, давно тебе пора
Устыдиться собственного вида!
                ***
     В последнем четверостишье правда – только пушок из серебра. Морщин на её лице  до сих пор нет, да и никаких обид я никогда не замечала. Что же касается «силуэта», то это, увы, правда, хотя и сильно преувеличенная. Но Света, вообще, большая насмешница. Так что не очень-то ей верьте.
      Она всегда умела одеваться, хотя никогда не придавала этому большого  значения. Но к нему она всегда приезжала элегантно одетая, с тонко подобранными  украшениями из камней.
                ***
Звоню, говорю: «По пути загляну».
А сама собираюсь как на войну
Или на бал во дворец…
Опустел мой ларец.
                ***
      И только последние два лета, когда они уже не встречались, Света проходила в ситцевых платьях, купленных на базаре. «И ты в этом собираешься выходить на улицу? – ужаснулся её муж. Анечка, соседка, присутствующая при этой покупке, судя по её лицу, была согласна с ним, но, по присущей ей тактичности, промолчала.  Платья из ситца в цветочек были самого что ни есть старушечьего деревенского покроя  с пуговицами, вероятно, от наволочек, недошитых 50 лет назад.  Света заменила пуговицы, отрезала пояс,  явно предназначенный для эксталий, добавила лёгкий кружевной жилетик  и незатейливые стеклянные бусы (кстати, фабрики, построенной ещё при Екатерине и уничтоженной уже в 90-е годы)… Босоножки тоже были приобретены в бутике на том же базаре. А чтобы не делать причёску, она ходила в панамке, правда, не простой, а из небелёного льна с кружевами ручной работы и накрахмаленными полями, загнутыми как на старинных шляпах. Между прочим,  шляпка стоила не одну сотню рублей, а уж шляпки  носить она умела.
      Все эти гардеробные метаморфозы  Света выдавала за изменение статуса. Мол, теперь мне всё равно, уже «ничего личного», а ситец – это не жарко, шляпка – пусть волосы отдыхают, да и Свиблово – это и есть деревня… Правда, когда мы с ней однажды в то же лето поехали в концерт, она была причёсана и одета, как королева. Даже палочка, с которой она теперь ходит после былого высококаблучного  легкомыслия, была не каждодневная клюка российского здравоохранения, а элегантная тросточка, которую сын привёз ей из Японии. С ней, кстати, она ездила и к  нему, когда ещё ездила…
     … Но пора всё-таки вернуться к «Одуванчикам». По некоторым обстоятельствам, которые станут вам понятны позднее, мне придётся начать  эту непростую историю не с самого начала, а с золотой осени 2000 года.
     Одна учёная дама, моя старинная подруга, вдруг стала «слышать» стихи. Нет, никто их ей не читал, впрочем, может быть, «некто» и читал, но кто этот «некто»  до сих пор, спустя двенадцать лет, ни ей, ни мне неизвестно. Иногда эта таинственная фигура появлялась и в стихах, никак не раскрывая себя:
                ***               
    Продиктованы кем-то неведомым               
    Из неназванных тайных глубин               
    Строки книги о сердце преданном,             
    Заметённом метелью седин. 
                ***
Влажный воздух. Туманные дали.
Тусклая зыбкость озёрных зеркал.
«Звучит приглушённо здесь тема печали», –
Мне кто-то незримый спокойно сказал.
                ***   
     Большинство стихов были лирическими, что к этой осени было неудивительно, учитывая ряд произошедших к тому времени печальных, на мой взгляд, событий. Но удивительное в них всё-таки было, потому что их «слышала» женщина, которая никогда прежде не только не «слышала», не писала,  но и не читала стихов, даже в молодости. То же самое я могу сказать и о романах, что в ближайшем будущем создаст серьёзные трудности. Нет, она много читала, но  это была научная литература очень широкого профиля или путешествия (одна из её любимых книг «Охотники за головами на Соломоновых островах»), а всякие там «романтические бредни» (романы) её нисколько не интересовали, за что и поплатилась, сказала бы я со  злорадством, если бы она не была моей любимой подругой. 
      … Наступила чудная золотая осень 2000 года:
                ***
                Дрожит, волнуясь, дымка золотая.
                И в роще тихо и светло.
                От нас, тревоги отстраняя,
                Струит земля прощальное тепло.
                ***
                Позолота тронула берёзы,
                Роща стала тише и светлей
                И роняет золотые слёзы –
                Дар весенних и счастливых дней.
                ***
                Как пронзительно сине в небе –
                Только осенью видишь такое:
                Увяданья печальный жребий,
                Но и тихая радость покоя. 
                ***
                Румянит осень листья клёна,
                Лучит берёза свет во мгле,
                Крутой откос ещё зелёный,
                Туман белеет на заре.

                Прекрасна осень золотая –
                Покой, прозрачность, тишина.
                Душа не так красиво умирает,
                Когда она Любви полна.
                ***
                Август ушёл, и вянущие травы
                Покорно прилегли к земле.
                И я забыла милые забавы,
                И не летаю больше на метле.
                ***

     Это были первые стихи, которые она услышала об этой осени. Что же касается прекращения полётов на метле, то я вам сразу советую не доверять этому «признанию».
     … За двенадцать лет, что прошли с той поры, она написала  (сама она называет это «записала»)  24 книги лирики, включающие и некоторое количество стихотворений других жанров, вплоть до сатиры (скажу прямо, не без яда). Но я буду цитировать лишь лирические,  как свидетели описываемых событий.
                ***
Я кружила над пропастью лет
И писала, писала, писала
Всё о том, чего в мире уж нет…
А за окнами тихо светало.
                ***
В меру данных от Бога даров
Всё пишу и пишу невозбранно,
Не смущая покой докторов,
Как ни странно, как это ни странно.
                ***

        Эти строчки были написаны после того, как она узнала, что мы (её подруги) обратились однажды к её первому мужу, психиатру, а он нам сказал, что  «для неё» это нормально, что ему самому очень нравятся её стихи.
        Нет, нет, они встретились не в сумасшедшем доме, как вы можете подумать, прочитав эту историю. Они оба занимались верховой ездой. На прыжках через барьеры она часто падала с лошади и была к тому же настоящей красавицей, а он был единственным врачом в их группе. Через год после рождения сына они развелись, но, поостыв, она помирилась с беглым мужем, и с тех пор они сохраняют дружеские отношения. 
    
     … Но я возвращаюсь к книгам. По существу, все они – лирический дневник, личное откровение,  история одного романа, или, как она его называла, полуромана. По сути дела, в них, в словах и образах, воскресает история Любви горькой и нежной.
     Биолог по образованию (краснодипломная выпускница Биофака МГУ и кандидат биологических наук), она была далека от филологии и языкознания, хотя и написала несколько научных монографий.  Но будучи женщиной очень серьёзной (в чём вы тоже можете усомниться, прочитав «Одуванчики») и к тому же лауреатом международного конкурса «Элита информациологов мира» и академиком Международной Академии Информатизации, она для начала поинтересовалась в «Словаре русского языка» В.И.Ожегова, который оказался под рукой, что такое «роман» и, обнаружив половинное несоответствие научного определения слова («любовное отношение между мужчиной и женщиной») и тех событий, участницей которых была она сама, решила назвать историю полуроманом. Сюжет оного не блистал оригинальностью, но уже в полной мере (она – его любила, а он её – нет):
                ***
Всё в прошлом.
Жива только тень
Далёкого полуромана,
А в нём – белым снегом сирень
Сквозь зыбкие клочья тумана.

     И только в некоторых стихах она продолжала употреблять слово «роман» как более известное. Например:
                ***
Мой роман с Вами – в стихах,
А Ваш со мной – в суровой прозе.
Короче, обливанье кипятком,
Но на морозе.
             ***

        … И вот однажды, через двенадцать лет от начала, вдруг возникла идея написать нечто в прозе, описывающее этот полуроман. Что было толчком, побудившем её  оглянуться на это своё прошлое, неизвестно.
                ***
Сидя за письменным столом,
Я размышляла о былом,
И у меня идея крепла –
Всё возродить из дыма-пепла.
               ***
Под весёлую руку
Опишу я роман,
Где и счастье, и муку
Превращу я в туман.

За туманом я скрою
Не минуты – года
И весенней порой
Замолчу навсегда.
                ***
     Идея (или, как она её называла «затея») появилась в декабре 2012 года, когда она набирала на компьютере 24-ую книгу лирики. Ей вдруг  показалось, что эта книга будет последней: стихов она давно не слышала, встреч не было и того дольше, да и в душе, она чувствовала, всё тихо гасло, хотя мучительная тоска разлуки  всё ещё тяжело лежала на сердце, и порой появлялось ощущение невосполнимой пустоты.
                ***
Песни Любви отпеты…
Ни счастья, ни тревог.
Ни свадебной кареты,
Ни похоронных дрог.
                ***

        Но, видимо, наступало время перемен…  И даже само название последней книги показалось ей ироничным – «Что нового в стране воспоминаний?
                ***
Ждала я встреч с неудержимой силой,
А встречи были – рай и ад.
Встреч больше нет. Давно мой милый –
Лирический, как говорится, адресат.
                ***
     Но адресат-то он уже давно. Дело было в чём-то другом. Был какой-то тайный фон. Может быть, она просто устала, или ей надоела отведённая ей судьбою роль. Ответ не очевиден:
                ***
Когда ушёл, она стенала
И волосы рвала «под ноль».
Но очень скоро перестала –
Ей надоела эта роль.
                ***
     Я очень надеюсь, что эта шутка из её последней книги имеет под собой хоть какую-нибудь  почву. Двенадцать лет мы её ругаем, а она всё отшучивается:
                ***
Смету с Любви я паутину
И смело ей взгляну в глаза.
Увидя жуткую картину,
Перекрещусь на образа.
                ***
     Возможно, «точка» уже была, и она только искала место, где её поставить…

      … Так или иначе, но она собралась писать историю последних двенадцати лет своей жизни, своего рода исповедь. Если она собралась, то напишет. Но по излагаемым событиям это может быть только психологический триллер.  Но Света и тут может увидеть юмористическую сторону:   
                ***
Любовный пыточный застенок –
Ручьями кровушка бежит.
Да, мрачный, скажем так, оттенок
На всей истории лежит.
                ***
               
      И не заблуждайтесь насчёт нежных красок:             
                ***
Возьму краски я самые нежные,
Нарисую я дни безмятежные,
Лаком светлым покрою для верности,
Не заботясь о достоверности.
                ***
     Нет, как раз о достоверности она будет заботиться. Она же научный работник, и все свои монографии писала на предельной достоверности, без фантазий. И её автобиографическая повесть «Не уклоняйся от судьбы …»  написана таким же образом.
     Почему же всё-таки это желание  «в прозе воскресить роман» возникло именно сейчас?
Уж не потому ли, что на подходе был  восточный год Змеи, и она почувствовала, что пора «выползать» из этой истории, как из старой шкурки, или что там у них, у змей, имеется. Кто знает? Я спросила и получила в ответ:
                ***
И хочется вернуться ещё раз,
И ещё раз не хочется вернуться…
                ***
       Вы что-нибудь поняли? Я тоже.


    … Встал вопрос относительно выбора жанра. Это была история Любви, её странного рождения, расцвета и угасания. Обычно такие истории описывают в романах, и первоначально так и было задумано. Но тут возникло сразу несколько «но». Она вновь обратилась к тому же источнику филологических определений и растерялась. Замышлялось-то  всё как роман, но оказалось, что роман это – «это повествовательное произведение со сложным сюжетом и многими героями». А тут, как я уже говорила, сюжет-то самый простой и героев – кот наплакал: одна героиня и эпизодически появляющаяся фигура. В пьесе это было бы актёрское амплуа – «шаги за сценой», если таковое существует. Мы этот вопрос обсудим отдельно. Кроме того, ни под одно определение романного жанра это произведение  тоже никак не подходило бы. Обо всём этом говорили понятийные границы жанра. 
     Конечно, она знала, что книга будет документальной (с элементами разумного умолчания), но точно без фантазий. И тут «Одуванчики» явно не тянули на «исторический факт» по определению слова документальный. Оставался эпистолярный жанр, но тоже под большим вопросом, если иметь в виду переписку, которой не было. Письма шли  в один конец:
                ***
Утонула она в обаянии лисьем –
Просто конец света!
Остались … томов её писем –
Все без ответа!
                ***
      Вспомнили мы и про хроники, как «записи семейных событий в их временной последовательности», но и это было не то. Перебрав ещё несколько жанров – повесть, новелла, мемуары, мы ни на чём не остановились. По излагаемым событиям «Одуванчики» более всего походили всё-таки на психологический триллер или записки сумасшедшего (сумасшедшей, в данном варианте).
     Итак, с жанром мы определились, в том смысле, что получится, то получится. А так как в «Одуванчике» будет много её стихов в качестве доказательной базы, то я хочу сразу честно признать, что и о стихосложении, так же как и о написании романов, Света не имела ни малейшего представления.
      Как я уже сказала, поле её научных исследований и вненаучных интересов лежало очень далеко от стихосложения. Её даже не заинтересовала информация, полученная в школе, о каком-то различии между ямбом и хореем. Поэтому когда ей однажды сказали, что в её стихах встречается амфибрахий (это такая довольно редкая стихотворная стопа, если вы подзабыли), она крайне удивилась, а я – нет. Я бы не удивилась, если бы в них встречались и что-нибудь вроде анапеста, хориямба, и даже дактиля, не говоря уж птеродактиле. Поищите, может быть, и вам повезёт.
     Теперь, когда вы уже немного знаете о «героине», вероятно, вам нужно что-нибудь рассказать и о «герое», который, как вы поняли, и является «источником вдохновенья». Мне, как вы тоже должны были понять, очень нравятся ее стихи в отличие от этого источника, над которым и она сама иногда подшучивает, но нам не разрешает:
                ***
Я не точу кинжал отмщенья.
Как образ, сердцу дорогой,
Он был источник вдохновенья,
Как никогда никто другой.
                ***
        Необычайный дар
Если он смог пленить моё воображенье,
Я признаю в себе необычайный дар –
Умение от лёгкого волненья
Зажечь Любви космический пожар.
                ***
Я не разбила Ваши чары –
Не ставьте это мне в вину.
Ведь отчего зажглись пожары
И посейчас я не пойму.
                ***
     Я тоже не пойму, если на то пошло. 
        … Помня о том, что три её шутки из первой книги помогли его узнать его знакомым, и, зная, что мир тесен, она решила поговорить с ним, о чём стоит умолчать, чтобы в «Одуванчиках» не оказалось биографически узнаваемых черт, и мистер Икс так и остался бы таковым. Кроме того, она надеялась получить какие-нибудь психологические детали, зная, что кроме МАИ, он закончил ещё и психологической факультет какого-то современного «университета». Нет, она не надеялась, что в этом образовательном учреждении он получил знания психологии глубин, но ведь что-то же должен был получить, а ей хотелось описать всё как можно ближе к исторической достоверности.
     Она позвонила. «О, дорогая Светлана Павловна! Как я рад вас слышать!» Зная, что он всегда очень занят, она быстро и кратко изложила свою идею. На мгновение повисло молчание, потом он отговорился занятостью и обещал перезвонить. Дело было в декабре.
Но ни в том же декабре, ни  в январе, ни в феврале, ни в марте звонка не было. Словом, никакого отклика на поступившее предложение о деловой встрече не последовало, и она решила, что теперь имеет право на документальное изложение событий. Ничего личного.
      Мне бы тоже хотелось узнать результаты этой беседы, поскольку к этому времени мы уже окончательно решили, что текст «Одуванчиков» буду писать я. Сначала  Света было взялась писать сама, но быстро поняла, что не знает законов жанра. Я же читала и романы, и повести, и даже новеллы, и потому кое-какое представление об этих жанрах, можно сказать, имела. Удостоенная доверием, я охотно согласилась ещё и потому, что мне отчаянно не хотелось, чтобы Света погружалась в это своё прошлое и вызывала воспоминания. Мало того, я чувствовала, что до её «ничего личного» ещё очень далеко, хотя она нам и говорила чистую правду. Просто она заблуждалась. Присутствие этого человека проглядывало во всём, хотя он уже и был призраком былых времён, своеобразным привидением.
     Итак, писать буду я, но Света сказала, что будет редактировать (она работала и научным редактором, так что эти навыки у неё есть). Например, если я напишу, сердясь на то, как она себя  унижала: «И опять эта старая дура ему позвонила», то она, убрав «старую», как лишнее слово, «дуру» оставит в неприкосновенности, ведь это не ругательство, а истинная правда, которая, по общественному мнению, даже украшает блондинку. А она и была блондинкой до того, как поседела. Я согласилась, подумав про себя, что буду крайне осторожна с использованием неоднозначных в культурном сообществе выражений, даже если они только цитаты из её собственных дневников. Например:
                ***
Уйти бы в мир и тишину,
Когда ни видеть, ни коснуться…
Но хочется нырнуть в волну
Или заснуть и не проснуться,
Стучаться робко в двери рая
И получить под зад пинок,
Чтоб утешаться, сочиняя,
Стихов страдальческий венок.
                ***
      Вообще же, Света, скажу сразу, иногда проявляла склонность к энергичным выражениям, объясняя это тем, что выросла на фронте среди солдат, а после войны –  в арбатском дворе вместе с мальчишками-хулиганами, хотя в этой истории, которая будет изложена в «Одуванчиках», она будет стараться не выходить из образа «болонки на задних лапках», чем очень повеселила бы старшего сына, унаследовавшего от матушки ироничный склад ума и острый язычок, если бы он узнал об этом.
      Однажды, задолго до этой истории, в чём-то оправдываясь перед сыновьями, она уже выдвигала версию о болонке, ходящей перед ними на задних лапках, на что Алёша, проанализировав ситуацию, сказал, что плохо представляет себе волкодава на задних лапках. Младший, Максим, тогда лет пяти-шести,  тут же поддакнул, что тоже не представляет, за что и получили оба от болонки по лёгкой затрещине (до старшего уже едва дотянулась).
     …  Сейчас на дворе март 2013 года. Но я начну свой рассказ с марта 2000 года, рокового для моей подруги и главной героини «Одуванчиков». 
     Это был серый мартовский день. Не было ни ослепительного солнца, ни синих теней на снегу, какие писали знаменитые русские художники, ни весеннего запаха снега, о котором писали поэты, а была серая каша из грязного снега и столь же грязной воды. Распутье. Бездорожье. Мрачная мгла. С серого неба моросило нечто мелкое, холодное и мокрое. Свет был тусклым даже в полдень, что же говорить о первых сумерках. Серым был этот день и в том смысле, что заполнен он был житейскими заботами, а именно: необходимостью купить продукты для стола. Следующий день был днём её рождения, и она ждала гостей.
     Очень далёкая от предчувствия событий, которые  скоро потрясут её жизнь, с тяжёлыми сумками она поднялась по щербатым грязным ступенькам к входной двери дома и поднялась в лифте, который старчески скрипел и обо что-то истерически бился, на свой 14 этаж. Коридор на четыре квартиры ещё не имел общей двери, но родная фанерная дверь в квартиру уже была защищена железной типа гаражной, покрашенной суриком. До мягкой обивки дело так и не дошло, и номер квартиры был по-простому написан мелом. Это теперь на месте обеих мало приличных дверей стоит одна красивая цвета малахита с золотой ручкой, золотым номером и золотым же двередержателем – гордостью хозяйки. Правда, последний уже отвалился (года три назад по моим подсчётам), но ждёт своей очереди на повторное прибивание. Рядом с дверью стоит тумбочка, накрытая такого же цвета тканью. Это для сумок и для котов, которые теперь обитают в её доме и любят бегать по длинному коридору, уже отделённому от лифта и остального пространства, куда им вход запрещён, общей железной дверью пристойного вида. Соседи у Светы прекрасные, и никто этим кошачьим прогулкам не препятствует.  Надо отдать должное советским временам – коридор и тогда хорошо освещался люминесцентными лампами, что имело некоторое значение для развития сюжета.
     Итак, она открыла обе старые двери ключами, поставила сумки с продуктами на нижний ящик типовой советской вешалки, сняла мокрое пальто, забросила мокрый же берет на верхний ящик (для шляп), благо накануне он был протёрт от пыли. Теперь  этот (верхний) ящик, поставленный вертикально, служит домиком для веника и совка, и хозяйка очень гордится этим дизайнерским решением, когда приходят гости. Когда же гостей нет, то веник и совок, как бездомные, ютятся в углу или даже просто валяются на полу в кухне. Но это уже между нами.
        Но я отвлеклась… Сняв заляпанные грязью полусапожки классической советской модели «прощай, молодость», она переобулась в тапочки, мечтая хоть ненадолго прилечь, но тут раздался телефонный звонок. Обычный телефонный звонок. Но если бы она обладала интуицией или предвиденьем, то подумала бы, прежде чем снять трубку. Она устало опустилась на диванчик от кухонного гарнитура типа «уголок», приставленный в холле к большому столу, за которым обычно собирались гости, а прежде она по ночам писала свои научные монографии, и – без дурных предчувствий – сняла трубку.
      В трубке прозвучал мужской голос: «Я от Т.К., у меня проблема со здоровьем мамы. Т.К. сказала, что вы сможете мне помочь…». Так, от Т.К. ей звонили не один раз и почти всегда мужчины. Она тогда активно определяла границы своего метода меланорефлексотерапии  и никому не отказывала в помощи.  Но, на сей раз, было что-то странное. Очень странное. Нет, голос был обычный, безо всяких там модуляций и обертонов, пожалуй, даже серый, если голоса могут иметь цвет, да, серый, как и всё в тот день. Но она почувствовала, что что-то уже случилось.
- Светлана Павловна, можно я к вам приеду завтра?
- Нет, завтра у меня день рождения, будут гости, и я не смогу с вами поговорить. Приезжайте послезавтра или, лучше, 25-го.
- Хорошо.
      Опустив трубку, она оперлась локтями о стол, с трудом преодолевая усталость и нездоровье  (перед днём рождения она всегда чувствовала себя плохо). Что это было? Она ещё не знала, что это был пролог к тяжёлой драме.
          Подумав, она набрала номер Т.К.
- Танечка, сейчас от вас звонил человек. Спросила, кто он, стараясь не показать необычности своего звонка. Никогда прежде она не задавала таких вопросов. Надо помочь, стало быть, надо. Но тут явно было что-то необычное.
- Да я его плохо знаю. Он – бывший военный, теперь владеет косметическим салоном.
- Чем? Это как?
     Поговорив ещё немного ни о чём, они расстались. Итак, бывший военный и косметический  салон. Светлана знала, что армию и тогда, и несколькими годами ранее  просто громили, и многие отставники не находили себе применения, спивались, но косметический салон…  Ну да ладно, лишь бы  не охотник. Одного охотника она чуть было не спустила с лестницы вместе со своей приятельницей, которая его привела. Если вы охотник, то искренне нас обяжете, если не станете обращаться к ней. В ваших же интересах.

    … В назначенный день – звонок в дверь. Она открывает и при хорошем освещении в двух коридорах чувствует, как искажается, колеблется пространство. Такое однажды было, много лет назад, когда она взяла в руку пробирку с черными антарктическими дрожжами, ещё не зная, что это такое. Но тогда это была Судьба, а здесь просто стоял человек… Когда через несколько секунд всё стало на свои места, она увидела человека примерно своих  лет, среднего роста, худощавого, с лёгкой проседью на висках, с серо-голубыми глазами и мягкой улыбкой. Ничего в его внешнем облике к сотрясению пространства не располагало... Через полгода она напишет шутку:
                ***
                Владыка
Не очень молодой,
Не очень-то красивый,
Не очень, прямо скажем,
Синеглазый,
Но повлекло меня к нему
Какой-то тайной силой
С р а з у …
                ***               
      Ей вдруг показалось, что они когда-то встречались, но где и когда… Нет, они не были знакомы – это точно.
- Пожалуйста, проходите, раздевайтесь! Нет, нет, не разувайтесь! Мойте руки, будем пить чай. В то время в доме часто бывали гости, поэтому на столе под салфеткой всегда что-нибудь лежало «к чаю». Он изложил проблему. Она обещала подумать, как помочь. Слово за слово. Они разговорились. Было как-то легко и просто. Д р у з ь я  п о  п е с о ч н и ц е ! 
     Проводила и заметалась по квартире,  понимая, что что-то случилось. Появилось странное чувство опасности, абсолютно не объяснимое и ей, вообще, мало знакомое. Тогда она не поняла, что это Ангел-хранитель пытался её предостеречь, и эта тревога-дрожь была предчувствием неладного. Это я так думаю. Она мне первой рассказала об этом странном случае, и у меня появилось ожидание непоправимого. Так и случилось. Этот день  стал  «днём начала».
                ***
Ожидание смутной опасности…
Ангел-хранитель дал сердцу звонок.
Не услышала. Что ж… В полной ясности
Отбываю теперь полный срок.
                ***
     Теперь, спустя 13 лет, мы обе это хорошо понимаем. Собственно, поняли мы это значительно раньше, но было уже поздно.
     Осенью она напишет:
                ***
Заколебалось странно так пространство.
Пролился свет, быть может, неземной.
Мир приобрёл волшебное убранство.
Я поняла – вошёл любимый мой.
                ***
       Да, поняла, только не тогда. И скоро ей весь мир покажется  совсем другим, очень далёким от реальности, согретым теплом и нежностью, дыханием погожих весенних дней:
                ***
Этот день никогда не вернётся
Даже в памяти, даже во сне.
Лишь в душе его тень остаётся,
На бездонной её глубине.
                ***
Так нежно пахло талым снегом
И самой раннею весной,
Когда Любовь лихим набегом
Меня связала вдруг с тобой.
                ***
Что-то дальнее, звонкое, милое
Долетело вдруг до меня.
Той весной я тебя полюбила,
И капель танцевала, звеня.

В белой пене весеннего цвета
Пила радость из рук дорогих.
До сих пор помню отблески света.
Слёзы были? Да как же без них.
                ***
    Реальность же была, как видите, совсем не такова:
                ***
Мы с вами встретились продрогшей, грязно-снежной,
Туманами клубившейся весной.
Земля была безрадостной, бесплодной, безодеждной 
И залитой холодною водой.
                ***
     Интересно, что больше никогда, ни в одном из стихотворений мы не найдём описания такой безнадёжно серой весны. В памяти она будет воскресать совсем иной, обманывая и утешая её долгие годы:
                ***
Я помню ночь весны далёкой…
Тогда была я молодой,
И мир заполнен был высокой,
Черно-серебряной водой.

Воды весенние играли,
Хотели ивы зацвести,
И в вышине светло мерцали
Туманы Млечного пути.
                ***
Когда запутались в ветвях
Зимних ветров слабеющие крылья,
И веселилась на полях
Весна, я Вас увидела впервые.
И это было так давно
(От старины печалью веет),
Но что весною рождено,
Душа до зимних снов лелеет.
                ***


    …  Через несколько дней после их встречи на ВВЦ открывался Международный Салон промышленной собственности «Архимед», в котором должна была принимать участие и Светлана со своим препаратом АстроМеланином (ради которого он, собственно, и приезжал). Забегая вперёд, я скажу, что на этом «Архимеде» Света получила золотую медаль, но об АстроМеланине я расскажу позднее, чтобы вы не потеряли нить истории.

    … Однажды где-то в середине апреля он позвонил: «Завтра у нас выходной день, я буду свободен, приезжайте» Она приехала. На маленьком столике  стоял чай и пирожные. Он сел напротив. «Как вы, военный…», –  начала она разговор.  «Салон мы организовали вместе с женой несколько лет назад. Два года назад жена умерла. Онкология». Света увидела, как изменилось, посерело его лицо. Это был явный след горя. Света не была проницательной в своих впечатлениях, но понимание и сочувствие, дар душевной отзывчивости были всегда  в её характере.  Позднее она узнала (не от него), что горе было не одно. Она заболела, уже уйдя от него, и умерла на руках второго мужа. Чуткая к чужому страданию, Света быстро перевела разговор на какой-то пустяк и вскоре откланялась. Он не удерживал.
      Позднее она узнала, что у него потом были всякие там «ирочки», некоторые появлялись и во время их знакомства. Не ревнивая по природе и по убеждению, она считала это «делом житейским», её только изумлял его вкус (из того, что она видела). Но сочувствие к его горю, сострадание при ней остались. У каждого своя печаль.
     Она стала приезжать в салон. Сотрудницы салона встречали её доброжелательно. Мягкая, улыбчивая, она часто вызывала у людей симпатию. Он тоже встречал её приветливо, искусно изображая радость: «Светлана Павловна, дорогая, как я рад вас видеть!»  Потом уходил заниматься своими делами, иногда, вообще, забывая о ней, и она тихо исчезала.
     Так прошёл апрель. Тихий, красивый, солнечный. Весна Природы.
                ***
Высокий небосвод синеет,
Моя душа весной жива.
И у забора зеленеет
Новорождённая трава.
                ***
После дождя апрельские берёзы
Всё льют серебряные слёзы.
А в небе голубые окна
Горят всё ярче и не блёкнут.
                ***
     Света купила два нарядных платья, достала давно забытые изящные босоножки на высоком каблуке. Украшения из камней (её многолетняя слабость) покинули шкатулки.
     В самом конце апреля ей нужно было ехать в Париж на Салон изобретений  «Конкур Лепин»  на двенадцать дней или около того. «Но как же я без вас так надолго останусь?» -
сказал он по телефону перед её отъездом с очень милым вздохом дамского угодника (как я думаю). Она просияла. Неужели приняла за чистую монету?! Нет, это было бы уже явным помешательством. Нет, пока ещё нет.
     В Париже, в павильоне, где была размещена экспозиция изобретений российской делегации, было очень жарко и душно. К Светлане всё время подходили посетители-французы. У одного болела рука, у другого нога, у третьего позвоночник…У неё уже был богатый опыт меланорефлексотерапии, она всех лечила, все удивлялись быстрым результатам и писали ей благодарности. Эксперты присудили ей очень почётную медаль. Её изображение – на обложке монографии «АстроМеланин» (2007 год).
     Вечерами еле живая она ходила на Марсово поле (рядом с гостиницей), садилась на скамейку лицом в Эйфелевой башне. Башня снизу до верху мерцала огнями. Зрелище было фантастическое. Пели какие-то птицы. Она думала, что это чёрные дрозды, но спросить было не у кого. С висцерий на дорожки падали бледно-сиреневые, нежно пахнувшие цветы. Она отдыхала среди этого райского уголка. Вдруг однажды она почувствовала, как мягкие руки легли ей на плечи. Обернувшись, она увидела его улыбку. «Боже, как Вы тут оказались?!» Видение исчезло. Галлюцинация? Или… Она вспомнила, что Т.К. говорила о каких-то эзотерических практиках, которыми он якобы занимался. Но в тот момент она была уверена, что это был живой человек, а не улыбка чеширского кота. Или всё-таки кота?
     Делегация возвращалась в Москву восьмого мая. Париж праздновал Победу. Но советских флагов почему-то не было (это заметили мужчины). Она позвонила ВВ девятого. «Как я рад, как я рад!» - услышала она и первое, что спросила: «Вы владеете техникой выхода в астрал?»  «Нет, – как-то подозрительно быстро ответил он, – а что, я приходил к вам в гости?» «Да». «Расскажете?» «Расскажу». «Вы позволите заехать к Вам завтра часов в десять утра?» Да она бы позволила ему сбросить себя с Эйфелевой башни. Заболевание уже началось.
     И вот наступило 10 мая… 10 часов, 11 часов, 12 часов…  Ни визита, ни звонка. И вдруг  какое-то сильное отчаяние охватило её. Брызнули безудержные слёзы. Ну не так, конечно, как у клоунов в цирке, но именно о них она в этот момент и вспомнила.  Но слёзы текли и текли. Я много лет знаю Свету. Выжать из неё слезинку?!  Но сейчас они текли и текли и уже не только из глаз. Проходя мимо зеркала, она краем глаза увидела мокрые щёки, красный распухший нос и глаза, которые заставили её остановиться. Это были не глаза, а воплощённое горе. Слёзы мгновенно высохли. Что это было? И тут раздался звонок. «Светлана Павловна! Ради Бога, извините! У меня возникла срочная работа. Можно я  приеду завтра?» 
       Этот её рассказа о слезах меня поразил.  Нет, не удивил, а именно поразил. За долгие годы нашей дружбы я иногда видела слёзы в её глазах, то только тогда, когда она жалела животных.  Я думаю, что скоро она опубликует свою книгу «Записки эколога-мизантропа», написанную с болью и ненавистью к двуногим извергам. Но никогда, ни при каких, даже самых трагических событиях своей жизни, она не позволяла себе ни слезинки. И вдруг такое…Я нашла в её книгах еще несколько строк «со слезой», спросила о них, но она твёрдо сказала, что слёз как таковых больше не было, и всё же в стихах они, как ни странно, появлялись. Скорее всего это были «невидимые миру слёзы».
                ***
В белой пене весеннего цвета
Пила радость из рук дорогих…
До сих пор вижу отблески света.
Слёзы были? Да как же без них.
                ***
Горят слезой глаза. Я плачу
О том, что мудро не сбылось,
И за улыбкой слёзы прячу.
Сейчас он здесь – мой светлый гость.
               ***
Слёзы боли с огнями надежды
Я сплетала, пока могла,
И нарядные краски одежды
Для тебя одного берегла.

Ничего не осталось от страсти.
Разве искра… Порой…  Иногда…
Да и голос лишился власти,
Власти той, что имел тогда.
                ***
       Такие пронзительные стихи, с таким отчаянием, с такой болью, но когда я показала ей их, то она прочитала мне со спокойной улыбкой:
                ***
День ушёл и уже не вернётся,
И разлука легла между нами.
И теперь дожди-слёзы придётся
Утирать мне, скорбя, рукавами.
                ***
     Да, слёзы не её стихия, но она считает простительной эту женскую слабость и, вспомнив слова одного «мудреца», довольно резко ему возразила:
                ***
«Ничто не сохнет легче слёз», – 
Один мудрец сказал.
Но, видно, он не видел слёз
И сам не проливал.
               ***
    Как-то она провожала меня до метро. Был чудесный поздний зимний вечер. Морозно скрипел снег. Воздух был полон снежного серебра. И я вдруг вспомнила, что одна из её первых книг лирики называлась «Зачем слезе алмазная огранка…» с эпиграфом:
                ***
Чистейший знак, искусная обманка.
Ни радости, ни горя без неё.
Зачем слезе алмазная огранка –
Она блеснёт, сверкнёт, и нет её.
                ***
     Я спросила, почему. Она ответила, что не помнит. Скорее всего, она видела в тот вечер бриллиантовые искры инея на ветках, видела сквозь слёзы, но те слёзы, я надеюсь, были от мороза и ветра. Так ли это, я допытываться не стала, но мне вдруг показалось, что они тогда прощались у крыльца…
                ***
Не оскорбив молчаньем тишины,
Стояла тихо рядом с Вами
С сознанием своей вины,
И колебалась тень под фонарями.

Мне оставалось только поклониться,
Принять касание холодных губ…
Но стоит ли теперь виниться,
Тихо роняя слёзы в суп.
                ***
     И в этом вся Света.  Она умеет шутить в самые не располагающие к этому моменты.
                ***
Всё было: вспышки, ровный пламень…
Но загорелось всё и сразу,
Будто нашла коса на камень,
И искра выжгла ум и разум.
                ***
     Света по характеру очень открытый человек. Наша маленькая компания сразу обо всём догадалась, и после первых «допросов» почувствовала трагическую предрешённость   «этой истории». Нет, она не таилась от нас, даже шутку написала:
                ***
Плохо я Любовь таю –
Только разве не пою,
Говорю, смеюсь и плачу,
И с подружками судачу.
                ***
     Но слушать нас не стала. Незримое присутствие этого человека уже чувствовалось во всём. Она уходила в новую жизнь и не желала возвращаться.

               
     … А тем временем шло лето. Прекрасное, чудное лето. Природа, её гармония и красота, живой трепет жизни.
                ***
В зелёном шёлке утопая,
Цвела июньская пора.
Заря вставала золотая,
Шёл дождь из нитей серебра.
                ***
Гроза прошла, и всё сияет,
И воздух стал хрустально чист.
Июль в права свои вступает,
И каплю света держит лист.
                ***
      Они виделись, но не так часто, как бы ей хотелось. Помимо необъяснимого, что притягивало её к этому человеку, были и вполне объяснимые моменты, которые она, на мой взгляд, притягивала за уши, чтобы как-то отбиться от нашей, мягко выражаясь, критики. Он был трудоголиком, а она терпеть не могла бездельников, и очень заботился о матери, что она особенно ценила в людях. В общем:
                ***
Прекрасно всё, что искренне любимо нами.
И навсегда…  И каждый раз… И временами…
                ***
      Иногда он жаловался на своего сына Романа, мол, плохо учится, прогуливает лекции, нахватал кучу хвостов. Это отца очень огорчало, и однажды Света посоветовала ему высечь Ромку казацкой плёткой-пятихвосткой, прямо по этим хвостам. Что было дальше, я приведу её собственный рассказ: « Он вдруг посмотрел на меня, как на злую мачеху, которая решила извести со свету  бедного дитятю. Если бы я ожидала такую реакцию, то, конечно же, заменила бы плётку обыкновенным ремнём». Но Роме, видимо, просто не нравилось учиться в авиационном институте. Потом он благополучно закончил что-то другое, так что всё уладилось, в конце концов. Но она больше никогда не давала советов по его «воспитанию», вспоминая о «злой мачехе».

      А в Природе зацветал июнь, самый любимый её месяц
                ***
Склон неба в белых облаках,
Мягкий изгиб речушки,
Луг в милых голубых цветах,
И дальний зов кукушки.
                ***
     … Как-то вечером он позвонил и предложил завтра приехать. У меня завтра большое «окно». Приедете?  А то, как говорит теперешняя молодежь. Она приехала бы даже на четвертование, если вы знаете, что это такое. В салоне он запечатлел на её щёчке мимолетный поцелуй. «Мимо» и «лётный» в буквальном смысле, но она и ему была рада.
«Я Вам сделаю татуаж – губы и веки». И она, которая никогда даже не красилась, согласилась, только настояла, чтобы всё делалось без обезболивания. Ей не хотелось, чтобы он видел перекошенный от заморозки рот. Стало очень больно, потекли слёзы. «Потерпи, девочка, потерпи!» Услышав такое обращение, она попыталась засмеяться. Последовал окрик: «Не мешайте мне работать!». С кушетки поднялась женщина неопределимого возраста  с опухшими, кроваво-красными губами, из которых сочилась кровь, с безумными, налитыми кровью глазами, обведёнными чёрной каймой. Кожа век натуральной блондинки выдала своё «фи» надругательству над ней. Под одним глазом стал быстро набирать цвет вульгарный фиолетовый фингал, на верхнем веке другого глаза растекалось синее пятно (аппаратура была тогда старая, иглы толстые). Ужас! И этот ужас назывался татуаж…
       В метро народ, не осведомлённый о зрительных этапах татуажа,  смотрел на неё с удивлением. Вроде бы приличная седая дама благополучного с виду статуса, элегантно одетая, правда, причёска несколько набекрень, и вдруг со следами русских простонародных семейных забав. И это чучело ещё и улыбалось (видя реакцию публики).
      Дома Алёша: «Мама, где ты летала и с какой метлы грохнулась!» Я своим детям так не позволяю говорить с матерью. Правда, я в таком виде и не появлялась дома. Через неделю губы стали вполне пристойного розового цвета, фингал исчез, пятно на веке побледнело. Лицо посвежело и помолодело, что было очень кстати, учитывая известные обстоятельства. На ней тогда всё ещё хорошо заживало, чем она гордилась и даже при случае (и несколько кокетливо) говорила, что всё заживёт как на собаке, пока однажды не заметила, что на старых собаках всё заживает не так легко, как на молодых.
        А ещё в том салоне  рисовали картинки на разные части тела (татуировка), сажали мушки (под старину) и вставляли кольца (что называлось пирсинг), но на это ехидное предложение она не согласилась, однако в её первой книжке появилось шутливое стихотворение:
                ***
Расписана, раскрашена –
Полный татуаж.
Ещё б на попку ящерку –
И полный реставраж.
Ещё бы пару мушек
И парочке колец,
И старую развалину
Хоть в гроб, хоть под венец.
                ***
    И вот эта шутка вместе с двумя другими из той же книжки,  стали основой для идентификации личности мистера Икс. Как известно, мир тесен, но что бы до такой степени! А дело было так. Летом 2001 года к её невестке приехала на дачу её подруга Ольга, которая вышла замуж за Николая, второго мужа первой жены мистера Икса, и, когда на лужайке они читали «Прощальную чашу», то среди шуток нашли это стихотворение и ещё два:
                ***
Дорогой мой ВВО,
Подполковник ПВО,
И  т.д.
                ***
Надеюсь, образумлюсь я
И увлекусь я кем-нибудь московским,
Чтоб не пришлось мне завещать:
«Развейте прах над городом Жуковским».
               ***
       Мистер Икс, действительно, был подполковником ПВО (в отставке) и жил в то время в Жуковском…  Поэтому, замышляя эту книгу, Света подумала, что, может быть, не стоит вводить в неё сведения биографического порядка и хотела с ним обсудить и этот момент, но он не захотел, вообще, ничего обсуждать, и они попали в этот текст. Ну да ладно! Мир, конечно, тесен, но трудно сказать, до какой степени.
    … Теперь – в хронологическом порядке – о другой истории. В середине июня 2000 года  в Питере, кажется, в Инженерном замке состоялась  Пятая Международная выставка-конгресс «Высокие технологии, инновации, инвестиции». Света тоже в ней принимает участие. Живёт у Тани Герасименко  на Малой Морской. Чудесная солнечная погода. Золотые невские закаты. Белые ночи. По вечерам они гуляют на набережной Невы. Таня обращает внимание, что Света  что-то держит в руке на груди под шалью. Что? Оказалось, что  фотографию, которую она украла со стены в его кабинете, пришпиленную булавкой. 
 - Я на ночь кладу её под подушку.
- Светка, ты совсем с ума сошла!
- Видно, сошла.
     Сказать, что Таня была изумлена, это ничего не сказать!  И питерская Таня присоединяется к нам, её московским подругам. Только и от её увещеваний, увы, прока никакого не было. Сейчас, когда прошло столько лет, я иногда думаю, ей бы встретить наш сочувственный отклик, а мы всё пилили и пилили её…   Ведь никто из нас не поддержал её, только Галя молчала, за что заслуживала наше порицание, да ещё мой муж называл нас «старыми калошами».
                ***
Всё проходит, пройдёт и это.
История не нова.
Да, я знаю, катит в вечность
Свинцовые воды Нева.

Но пока… Под высокой подушкой
Ночью храню Ваш портрет.
И мирно спорю с невской подружкой
О том, чего вовсе и нет.
                ***

    …  Уже в самых первых книгах в стихах Светы, обращённых к этому человеку, звучит тепло и трепетно такая Любовь и нежность, льётся такой сердечный свет, что читаешь это с замиранием сердца, уже угадывая правду притяжения и страдания от удалённости и разлуки и от понимания ею того, что всё будет «без отклика и эха».
                ***
Я ждала Вас. Дождями
Осень поздняя мокла.
Проглядела насквозь я
Все оконные стёкла.
                ***
Мне без тебя так пусто, сиротливо.
Невыносима длительность минут,
Часов и дней, что несчастливо,
Безумно медленно текут.
                ***
Что в Вашем голосе, неласковом и строгом,
Так радует и так томит меня,
В моём светильнике убогом
Рождает пламя ясного огня?
                ***
Всё грустнее, задумчивей, тише
Становлюсь я день ото дня.
Как давно ты меня не слышишь
И не видишь, мой друг, меня.
                ***
Уже Любовь, как веянье печали,
Что, память о былом храня,
Уходит в сумрачные дали,
Уже без Вас и без меня.
               ***
Смотрю на Вас из дальней дали,
Из мира, где царит покой,
Забвенье счастья и печали,
Где Вас уж нет, где свет иной.
                ***
Чуть колеблется пламя свечи,
Тени пляшут, родясь и сгорая,
Я уйду, ты меня не ищи.
Как нежна тишина золотая.
                ***
     И все эти стихи из книг, изданных в 2002 году, но  ведь всё ещё только, казалось бы, началось, но она уже тогда предчувствовала будущее и писала как бы оттуда. Впрочем, всё это уже было и в настоящем. Мне не  хотелось бы неосторожно трогать сердечную рану, возвращаясь к далёким дням с их безнадёжной нежностью и затаённой грустью,  но раз я взялась писать, писать всё, как было и как есть (по её настоянию!), то мне придётся теперь следовать голой правде, «не доверяясь вдохновенью».
                ***
Надолго разум я теряла,
На краткий миг не верила я снам,
Лицом к земле то припадала,
То обращалась к небесам.
                ***
Время любить, его прочтенье,
Оно у каждого своё.
Пусть у меня – одно мгновенье,
Оно – прекрасное моё.
              ***
Давно отпылали те зори,
Когда молода я была,
И в сладкой и горькой неволе
Его у порога ждала.

Давно отпылили дороги
Той жаркой недолгой весны,
И тусклые краски тревоги
Не омрачают мне сны.
                ***
Я люблю его, но все закрылись раны,
А страданья и надежды далеки.
Прикрывают тёплые туманы
В светлых сумерках течение реки.
                ***
За горою дальней – невозможное.
Затерялись за тучами дали.
Где ты то, золотое-тревожное,
Что сны майские мне нагадали?
                ***
Любовь ушла, но в таинство её очарования
Я всматриваюсь из-за прикрытых век,
И вижу я себя в светлейший миг свидания –
Нежна, как тихо падающий снег.
                ***
Меня томят мечтания иные,
Другими стали у меня грехи,
Но старым другом и поныне
Заселены мои стихи.
                ***

      … А лето всё цвело и цвело, и не было ему никакого дела до наших тревог и печалей. У него была своя, праздничная радость, свои счастливые события, своя мелодия и свой магический напев, который она всегда чувствовала:
                ***
Налилась красным соком малина,
Полдень полон дремотной красы.
Желтизной засветилась рябина,
И клубника пускает усы.

Золотые и алые блики
На озёрной вечерней воде.
То заката июльского лики
Улыбаются первой звезде.

Полны свежести летние ночи,
На воде лежит свет серебра,
И мелодия нежная строчек
Ручейками струится с пера.

Пахнет в воздухе тёплой землёю,
И дожди поют песни свои.
Бог даст, встречусь я, милый, с тобою,
Но без этой прощальной Любви.
              ***

    … Положение становилось всё более сложным. Влечение невозможно было побороть, и она решила посмотреть его гороскоп или хотя бы космограмму, если время рождения окажется неизвестно. Когда-то давно Света серьёзно занималась астрологией, ходила на лекции А.В.Зараева, много читала, собрала библиотеку астрологической литературы, умела составить космограмму и гороскоп, если было известно место и точное время рождения (что бывало редко). Даже сдала экзамен и получила диплом. Потом она оставила эти занятия – серьёзно заниматься  было недосуг, а иначе она ничего не умела делать.
      И вот она ему позвонила. Должно же быть какое-то рациональное объяснение всей этой истории.
- Вы можете сказать мне свой день рождения. Я хочу посмотреть ваш гороскоп.
- Пожалуйста, с некоторым удивлением сказал он.
Услышав 52-ой год, от полной неожиданности она воскликнула: «Как 52-ой?!»  Она судорожно  пыталась просчитать разницу между его 52-м и своим 36-м. Ничего себе друзья по песочнице! Да когда он сидел в песочнице, она уже училась в университете!
                ***
Безжалостно нас развели во времени,
Когда судьбу мне сверху присудили.
Уже держала ногу в стремени…
Пешком под стол Вы, правда, не ходили.
                ***
«Это что, плохой год?!»
«Да нет», –  залепетала она, пытаясь скрыть смущение. Ей показалось, что он что-то почувствовал или даже понял.  И она закрутила хвостиком, мол, то да сё. Оказывается, он знал от мамы даже время рождения. Она составила его гороскоп. Сравнила  со своей космограммой. Времени своего рождения она не знала, поэтому гороскоп составить не могла, а ректификация по событиям жизни у всех астрологов давала очень разные асценденты. Встретились они, конечно, не случайно. Но больше всего её удивило стояние транзитных планет в день встречи. Поскольку я сама в астрологии ничего не понимаю, то я от этой тонкой материи вернусь к грубой реальности.
     Она позвонила Вере.
- Верочка, помнишь, ты как-то ко мне приехала, а у меня сидел человек (описала).
- Помню.
- Как ты думаешь, сколько ему лет?
- Ну, он моложе нас, года на три – четыре…
- А на 16 не хочешь?
- Но этого не может быть! И, вообще, мне давно не нравится твой интерес к нему. А теперь тем более.
      Да, действительно, ВВ смотрелся значительно старше своих лет,  но, даже узнав его возраст, ей всё равно иногда казалось, что они «друзья по песочнице». У неё, вообще, было нарушено чувство времени, хотя разумом она и понимала, в какую беду попала. Нет, она ни на что не надеялась, но это был серьёзный удар.
                ***
В эти дни меня тянет к началу,
В праздник света и запах дождя,
Что ушли, когда вдруг я узнала,
Как на много я старше тебя.
                ***
Правда ли, что в этой стороне
Годы, что умчались, не помеха?
Нет, не правда – отвечало мне
Тихое, рассеянное эхо.
                ***
Усталое сердце, морщины у глаз,
Голова откровенна седая.
Кто же полюбит такими нас,
Прошлое нам прощая?
                ***
Размыта дождём дорога,
И мост снесён водой…
Примет на свете много –
По всем мне не быть с тобой.

Все приметы мне равно горьки.
Нет других для меня, ты – один.
Я стою у реки, и пригорки
Горят горькою кистью рябин.

Под ногою мокрые травы,
Каблучок оставляет след.
И нет никакой переправы
Через шестнадцать лет.
                ***
     Да, она никогда не чувствовала своих лет. Никогда!  У неё, как я уже говорила, вообще, было нарушено чувство времени. Но у него, как и у любого мужчины, с чувством времени было всё в порядке. Их всегда интересуют женщины моложе их самих, и чем моложе, тем лучше. И что с того, что она умница и красавица. Бывают, конечно, ситуации, когда и молодых не любят. Не нравится – и всё тут!
     Вот и она хотела теперь, когда уже всё позади и «ничего личного», поговорить с ним, как с психологом, о возрасте и о вкусе. Но не получилось. Поэтому вопрос о возрасте, как наиболее вероятный и стандартный, будет стоять в этом рассказе. Тем более что мы все многократно его поднимали, основываясь на знании жизни и мужской психологии. Куда там! Она, признавая нашу правоту, отбивалась, часто в шутливой  форме. А, может быть, даже и чуть-чуть насмехалась, и не только над нами, но и над ним:
                ***
Минувших дней чарующие тени,
Вам моё сердце и моя хвала.
Казалось бы, бесчувственное время,
Но я горела и жила.
                ***
Не стоит взывать к разуму
В мой уходящий век.
Я всё ещё женщина,
А не человек.
                ***
На склоне лет моих пылает
Горит последняя свеча.
Я, милый мой, за всё отвечу,
Что натворила сгоряча.
                ***
Да где уж там женщине старой,
Возраста энной - весны,
Навеять любимому чары
И сладкие грешные сны.
                ***
Это не те младые дни,
Когда лишь только помани…
                ***

     Однажды она где-то случайно обнаружила выписку из Библии и сделала её эпиграфом к одному из стихотворений. Я приведу её здесь (за достоверность мы обе не ручаемся): «Сара, жена пророка Авраама, была в 65 лет в самом расцвете женской красоты, и в неё влюбился фараон Египта… Юдифи, соблазнившей полководца Олоферна так, что он потерял голову в буквальном смысле слова, было и вовсе под 70…». Я ей сказала, что там, кажется, было какое-то другое летоисчисление, если пророки жили до 300 лет, но она только засмеялась.  У неё было своё летоисчисление…
                ***
Мне рядом с ним уютно и спокойно.
Живу минутами, от всех отгородясь.
И что судить: пристойно – не пристойно.
Люблю открыто, не таясь.
                ***
Зажжение. Горение. Свечение.
Забвение… Угасла и молчу?
Как бы не так! Неодолимо тяготение.
Коли зажглась, гореть хочу.
                ***
Уносясь в волшебные чертоги,
Растеряла разум по дороге.
                ***
    Порой она пыталась и нас, и читателей убедить, что всё не так уж и плохо. Для меня эти стихи имели и щемящее звучание, и что-то очень светлое, правда, далёкое от реальной жизни. А для неё это была настоящая жизнь, её жизнь. Была Любовь, и она смело шла на этот свет, уже всё зная и понимая. Шла, как потом окажется, 12 лет…  И все её шаги звучали стихотворными строками, иногда приобретающими горький смысл. Но она никогда не отступала и перед худшей бедой.
                ***
Любовь, Любовь! Твоей богине
Сплести недолго чары-сеть.
В её волшебной паутине
Ни жить нельзя, ни умереть.

Найдёшь не скоро, что ответить,
Когда страшит приход зимы,
Но и зимою солнце светит,
Когда нас любят, любим мы.
                ***
Колебалась граница меж нами,
И была я то старой, то юной.
И душа отзывалась стихами,
Словно музыкой чуткие струны.
                ***
Тихая радость, лёгкая грусть,
Золото солнечных нитей.
Лет своих зимних я не стыжусь –
Такую, как есть, примите.
                ***
                Подругам
Заря закатная, покой…
Какие годы наши!
В них мёд тяжёлый, золотой
На дне прощальной чаши.
                ***
На нас печать другой эпохи,
Её зовут «закат Любви».
Мы для неё не так уж плохи –
Полнеба в зареве зари.

И чем, друзья, плоха нам осень?
Чем не цветущая пора?
Куда мы только взгляд ни бросим –
Лишь золото, багрянец, просинь,
Кленовых листьев веера!
                ***
Стесняться старости не надо –
Серым бывает и апрель.
В декабрьском дне своя отрада…
Поверь мне, милая, поверь!

И май порою хмур бывает,
Не радует и птичья трель.
Иной декабрь же так сияет…
Не верь несчастным, мне поверь!
                ***

    … А жизнь становилась всё тревожнее и тревожнее. Она стала походить на седьмое небо с грозовыми тучами. Душевное смятение поднималось высокой волной. Оно передавалось  и мне. Я видела, как она изменилась, даже внешне. Передо мной стояла молодая женщина с яркими, блестящими глазами и весёлой улыбкой (позвонил, увиделись) или печальным, остановившимся взглядом вдруг полинявших глаз (давно не звонил, давно не виделись). Всё сплеталось в причудливом узоре.  Бесспорно было одно – это была жизнь Любви, и её душа летела бабочкой на огонь.
                ***
Какую власть берёт над нами
Рождённый вдруг сердечный жар,
Не бледное, в лампаде, пламя –
Опустошительный пожар.
                ***
Мне Любовь словно чудо спасения,
Как в старинном сражении конь,
Как великое  о з а р е н и е,
Её ясный и яркий огонь.
                ***
     Есть женщины, чьи души не подвластны увяданию, и она была одной из них. Натура страстная, она была такой во всём. Сохранился отзыв официального оппонента  М.Н.Мейселя на её диссертацию: «С.П.Лях явила собой пример изумительного научного мужества, необычайной целеустремлённости и влюбленности в науку». Защита диссертации происходила в 1970 году. С тех пор прошло более 40 лет, а она, человек деятельной воли,  до сих пор работает, давно не имея ни лаборатории, ни денег на реализацию проекта производства АстроМеланина, открывая всё новые грани свойств этого антарктического вещества, работает с упорством, достойным, на мой взгляд, лучшего применения…

 
     … Но я вернусь к её роману или полуроману, называйте, как хотите.  Я видела, как этот человек приобретает над ней неодолимую власть.  Он умел всё – и приласкать, и ранить.  Иногда «кокетничал». Как именно, она описала в насмешливых стихах, цитируя его. Он, наверное, промолчал бы, зная, что будет таким образом «процитирован»:
                ***
«Я постарел, ночую дома…»
Как всё мило и знакомо.
                ***
Веет мягкостью и лаской
От синих омутов-очей,
Завлекает сердце сказкой:
«Я пока ещё ничей».
                ***
Нет, Светка, какая же ты всё-таки язва!

     И тем не менее её, как и прежде, грели иллюзии, которые она сознательно создавала сама, может быть, в надежде на скорое забвение:
                ***
Я из глубин воспоминаний,
Из зимних снов и полуснов,
За достоверность не ручаясь,
Набрать смогу лишь горстку слов.

Слова, что были мне дарами,
Меня сбивали с «вы» на «ты»…
Они давно забыты Вами,
Как прошлогодние цветы.
                ***
Я из событий пережитых,
Из дивных чувств, ужасных снов,
Из чувств, любимым не добитых,
Сплела венок судьбы даров:

Приход Любви без умиранья,
Весны не отцветающую весть,
И тайны встреч без расставанья,
И милого,  к а к о в  о н   н и   н а   е с т ь.
                ***
       На вечерних зорях с Яузы доносилось пение соловьёв. Они пели и ночью. Тогда ещё пойма Яузы не была «облагорожена», и соловьёв было очень много. Через несколько лет она напишет:
                ***
Ранним вечером напевом соловьиным
Мир входил в открытое окно.
Дорогим и бережно хранимым
Было чувство, что теперь погребено.
                ***
На грани сна в который раз
Привиделась мне дальняя дорога…
Улыбку светлых милых глаз
Стеснялась я просить у Бога.
                ***
Окаймлённое ивами озеро.
Майский вечер. Тепло. Тишина.
Я ж пишу, что с утра подморозило,
И всю ночь замерзала луна.
                ***
            Её комната заливалась лунным светом. Голубая лунная мгла тревожила её. Она давно поняла, что её ждёт впереди, и не терялась в догадках. «Отцветшее небо, туманы…» было одним из первых стихотворений, «услышанных» ею и самым трагическим, на мой взгляд:
                ***
Отцветшее небо, туманы…
Природа скромна и тиха.
Опал уже лист багряный.
Я стала слепа и глуха.

Не вижу, не слышу, не чувствую,
Живу в безучастной мгле.
Лишь образ любимый видится
На светлой, нездешней земле.

А всё остальное – мимо,
Теряется в сумрачной мгле.
Любите и будьте любимы,
Пока вы на этой земле.
               ***
     Как вы думаете, можно на эти стихи написать марш? Вы скажете, что нет, а я скажу, что да. На стихи Светланы Владимир Иванович Патрушев написал более 30 песен и романсов: «Шитье золотое по летнему фону…», «Чуть колеблется пламя свечи…»,
«На последних снегах синева…», «Дрожит, волнуясь, дымка золотая…», «Укротились дожди проливные…», «Лишь заплачет оттепель слезами…», « Минувших дней чарующие тени…», «Чаша радости, чаша печали…» и многие другие.  У нас у всех есть диски, и мы часто слушаем их.  Многие из его песен – чудесные  вальсы, но вот однажды он звонит Светлане и говорит, что написал марш.   Можете представить себе всю меру её изумления, когда она узнала, на какие слова…
      Владимир Иванович привёз запись. Марш звучал мажорно, с фанфарами, как и подобает маршу. Припевом служили последние четыре строчки. Пела Наташа Косминская. Она же прекрасно пела и многие другие песни, но к этому маршу Света долго не могла привыкнуть, пока не услышала его из-под купола павильона «Культура». Оттуда марш звучал прекрасно, тем более что слов было не разобрать…
     Несколько красивых, но очень печальных песен написала Наташа, сестра Светланы:
«Золотились в траве одуванчики…», «Дорога усыпана хвоей…», «Засвечены свечи цветные…», «Размыта дождём дорога…», « Голос памяти слаб и тих…», « Любовь –туман, принявший очертанья…». Это мои самые любимые. У Наташи низкий, глубокий голос, похожий на «цыганский», возможно, от  их прапрабабушки-цыганки. У девочек, вообще, очень «сложная» кровь, и они тоже очень разные как внешне, так и по характеру.
     Когда мы собираемся у Светы дома, то всегда зажигаем цветные свечи, о которых нам будет петь Наташа. И индийские ароматные палочки.
                ***
Засвечены свечи цветные,
И палочки льют аромат.
Так пахнут цветы луговые,
Только слабее стократ.

Думы грустят больные,
Сердце идёт на закат,
Лишь краски надежд золотые
Стали сильнее стократ.

Любовь и надежды былые
Не покидали палат.
Засвечены свечи цветные
И палочки льют аромат.
                ***
    В это первое лето её Любви надежда всё-таки временами приходила к ней, но она мало верила ей:
                ***
Мои счастливые  надежды
С тревогой смешивала я.
Всё оставалось, как и прежде,
Он был мне всё, судьба моя.
                ***
Синеет ночь, сады белеют –
Живёт весна в моём краю.
Лучи надежд мне сердце греют,
И я тебя, мой друг, люблю.
                ***
Это всё теперь как рана,
Как привычная тоска,
Образ сонного обмана –
У щеки твоя рука.
                ***
Как хороши заманчивые планы,
Приманные слова, их сладкие туманы,
Надежда видеть Вас и приласкаться,
Но жизнь найдёт, о чём мне сокрушаться.
                ***
     Надежды гасли быстро, и только память о них изредка пробегала по её строчкам:
                ***
Мы встретимся с тобою вновь,
Но будет всё, как прежде.
Ах, эта долгая Любовь,
Ты – памятник надежде.
                ***
Ты придёшь ко мне издалека,
Из моих забытых строчек.
И отпустит тёмная тоска,
Сердце радости захочет.

Губы тронут кожу у виска,
Как в тот день далёкого июля,
Плеч коснётся лёгкая рука,
И покажется, что сплю я.
         ***
     Тешить себя обманчивой надеждой было не в её духе, и к надеждам я больше возвращаться не буду. Приведу только несколько особенно любимых мною строк с их глубокой мудростью и скрытой щемящей болью:
               
Клён у дома вымыт дождём,
Ветер пахнет грозой и сиренью.
Мы весной счастья полного ждём,
К октябрю дорожим его тенью.
                ***
      Как вы видели, есть строки о Любви, от которых веет настоящей трагедией, но тут же, иногда, совсем рядом, появляются стихи-шутки:
                ***
Не верь тому, кто утверждает –
Любовь так долго не живёт.
Она, конечно, пропадает,
Да всё никак не пропадёт.   
                ***
Из древней древности известно –
Сопровождает нас звезда.
А как узнать (мне интересно),
Если свернём мы не туда?
                ***
Я однажды спросила звезду:
«Так куда же я долго бреду?»
И она вдруг сказала: «Мне жаль,
Но всегда мы уходим в печаль»
                ***
Что Любовь – молодое томление,
Расскажите кому-то другому.
Есть Любовь, что созвучна молению,
Только близкому богу, земному.
                ***
 В сомненье я: ты мне награда или кара…
Одно лишь несомненно, я – больна:
В ушах то шум восточного базара,
То обморочная вата-тишина.
                ***
Я б хотела создать манифест,
Только бьётся в сомненье сознанье,
Что Любовь нам – спасительный крест
Или всё-таки наказанье.
                ***
Живу без поиска к спасенью,
Неизвинительно и тяжело больна,
И всё меня толкает к помраченью
И без того с оттенком мрачности ума.
                ***
     Правда, никакой «мрачности ума» я за ней никогда не замечала, надо честно признаться. Это она на себя наговаривает.
               
               
     … Наконец пришла осень (2000-го года, напоминаю, если вы потеряли нить), и в один прекрасный день Света вдруг поняла, что стала «слышать» стихи. Более того, она поняла, что должна их записывать, записывать сразу. Малейшее промедление, и они уходили, забывались и, вероятно, навсегда. Строки отражали  её чувства, которые как бы переливались в строчки, или это были картины природы, иногда только хранящиеся в памяти, но вдруг оживающие перед её глазами и отдающие свой свет и краски словам. Но больше всего было живых чувств, на которые падало какое-то живое сияние. Это были и исповедь, и улыбки Любви, и её печали, надежды и безнадёжность, горестные разлуки,  борьба с собственными чувствами и признание поражения, ожидание встреч и тихое отчаяние без светлого дня:
                ***
Что прошло, то уже не вернётся.
Я устала немного, прилягу.
Всё смывается серым дождём,
Кроме строк, что легли на бумагу.
                ***
Прочту я когда-нибудь, в жизни другой
Стихи свои – отзвук биения сердца,
И ключиком этим (а он – золотой!)
Открою я в прошлое дверцу.
                ***
Лились признания, как речь в исповедальне,
Их принимала милосердная строка,
Как принимает осень увяданье,
Как утешает тёплая рука.
                ***
Услышав разума упрёки,
Гнала я чувства со двора,
Но вырывались стоны-строки
Из-под дрожащего пера.
                ***
        Из истории женской поэзии

Пьём мы воду из чистых источников,
Из глубин отдалённых веков.
Переводим без точных подстрочников
Крик отчаянья в строки стихов.
                ***
Даются нам высокие слова
Как образы Любви и горя.
Они живут в душе, как острова
Поверх житейского бушующего моря.
                ***
      Света давала ним читать эти стихи, и очень скоро мы поняли, что их надо публиковать. Нашлась типография, и полетела одна книга за другой.
                ***
И обречённость, и надежду,
И вдохновенье, и вериги…
Всё скромно скрыли под одежду
Мои печальные, как память, книги.
                ***
Только силой пера и искусства,
И Любовью тех солнечных дней
Возрождаем ушедшие чувства
И уводим из сада теней.
                ***
Ах, эти книги! Были, небылицы,
Отчаянье, надежды, забытьё…
Под их обложками хранится
Окошко в прошлое моё.
                ***
     Это уже из 16-ой книги, 2005-го года. Проходило время. С годами стихи становились, как ей казалось, спокойнее, отрешённее, «уже без слов, светящихся огнём», и даже с мягким юмором. И тут сказывался её светлый взгляд на жизнь.
                ***
Признаюсь вам я: ночью снежной
Опять пишу я «всё о нём»,
Только с печалью неизбежной,
Без слов, светящихся огнём.
                ***
Уже слова звучат иначе,
В них что-то есть от тишины,
Но нет, не сдавленные плачи –
Звук поколебленной струны.
                ***
Не ищите ключ для дешифровки –
Обернётся поиск пустотой.
Здесь лишь грёзы ветреной головки,
Что была когда-то золотой.
                ***
Схороню я под пеплом лет,
За неясной, туманной строчкой
Век Любви, её тьму и свет,
День за днём и ночь за ночкой.
                ***
Дни пролетели, истаяли ночи.
Песни – скучнее, строки – короче.
Всё меньше огня в том сердечном пожаре,
Всё больше там пепла, дыма и гари.
                ***
Как объяснить, что вдруг и сразу
В таком объёме столько чепухи?
А вдруг инопланетный разум,
Шутя, диктует мне стихи.
                ***
Поэмы, оды…Всё это – старинное.
Четверостишья – вот нам благодать.
Время бежит, и что-то длинное
Нам просто некогда, друзья, читать.
                ***
     Иногда стихи приходили в самый, казалось бы, неподходящий для стихов момент, когда  она мыла полы или чистила картошку, что её очень удивляло:
                ***
Плита, метла и паутина,
И вдруг Любовь – нежна, робка.
Да, даже грубая холстина
Приемлет тонкие шелка.
                ***
    В результате книги стали дневником «Любви прошедших грустных лет», когда прошлое уже вдали, но они позволяют нам пристально вглядеться в то время, а ей продлить эти дни, создать мост воспоминаний над пропастью ушедших лет, извлечь себя, ту, которая была тогда, в те светлые и горькие времена, из туманных глубин памяти. Ведь слова – это застывшие мгновенья, следы исчезнувшей жизни. В археологии это называется, кажется, артефактами.
      … Но уже поздняя ночь, и мне давно пора спать. Грусть о том, что уже не вернётся… Но спать, спать, спать. Надо тихо пробраться в спальню и не разбудить мужа. Он знал, что я пишу по ночам, хорошо к этому относился. Он, вообще, мне кажется, давно и тайно влюблён в Свету, считая её самый красивой, умной и талантливой из всей нашей компании. Правда, он не видел её в растрёпанном виде и в халате с оторванными пуговицами, но я думаю, что его и это не смутило бы.


    … Её первая книга (вышла в 2001 году) называлась «Прощальная чаша». Света тогда по неведенью законов коварства Любви и по наивности решила, что справилась с собой и просто прощается…  Последними строчками в книге были следующие:
                ***
Непоправимо, необоримо,
Неотвязно, невозвратимо,
Беспросветно, безнадёжно,
Беспощадно, невозможно…
Ну, сколько можно!!!
                ***
      Но не тут-то было! Всё только начиналось, и мы не ожидали скорого конца, но она и через год всё ещё надеялась на конец:
                ***
Спасительный урок давая,
Покинула меня Любовь земная –
Начало всех путей и всех дорог,
Неупиваемая чаша роковая,
Поставленная мною на порог.
                ***
Допила я прощальную чашу,
Уронила её на песок.
Оборвался на ноте звенящей
Мой таящий печаль голосок.
                ***
В прощальную скорбную чашу
Сложу я прах писем к тебе,
Зарёю последней окрашу
И чашу пущу по воде.
                ***
     Это цитаты из «Букета из одуванчиков» и «Гасли звезды в темном поднебесье…». В том же, 2002 году, вышла книга «Чаша радости, чаша печали…»:
                ***
Чаша радости, чаша печали,
В одной – капля, другая – полна.
В серебристо-прозрачные дали
Безвозвратно бежит волна.
                ***
     О картине, которая была помещена на обложку журнала «Техника – молодёжи», я уже говорила. Образ «чаши печали», «черной чаши» появлялся и в других её книгах:
                ***
Как холодно слова звучали,
Я не забуду никогда.
И в чашу, полную печали,
Упала новая беда.
                ***
Прохудился сосуд, где хранилась Любовь,
Оттого, что меня не позвали.
Через рану его теперь капает кровь
В чашу чёрную, чашу печали.
                ***
     Но есть в её стихах и образ «Чаши света». Нас, свидетелей тех дней, поражала и сама Света, которая так была похожа на эту чашу. Столько в ней было огня и света!
                ***
В метельном вихре Чаша света
Горит бестрепетным огнём.
И пусть в Любви нам нет ответа,
Пока мы любим, мы живём.
                ***
     Этот образ «чаши» не случайно появляется в её стихах. Она считает себя язычницей, знает старинные славянские обряды, поэтому ей близок этот образ:
                ***
Люблю я этот образ – чаша,
И принимает всё и отдаёт.
Лишь опрокинутая чаша
Уже не примет даже мёд.
                ***
     Когда в её 22-ой книге «Уже без слов, светящихся огнём…» (2009 год)  с портретом Светлана «Вне ликования и скорби»  появились «Черепки», нам стало грустно. Мы поняли, что начинается конец, и конец очень печальный.
                ***
Уже не ЧАША – черепки…
Печальная картина,
И память дорогой руки
Покрыла паутина.
                ***
     Но до 2009 года её очень далеко.  А пока золотая осень сменилась иной:
                ***
Осенний день уже не светел –
Стало темно в такую рань.
Соединились дождь и ветер
И собирают с клёнов дань.
              ***
Дробится лунная дорожка,
Темнеет тихая вода.
И нашу речку понемножку
Ноябрь затянет кромкой льда.
                ***
Небо нехотя розовеет,
Рдеет гроздьями бузина.
Уже утро, и мрак светлеет,
И крадётся с рассветом зима.
               ***
     Света плохо спит. Её стала мучить острая осенняя тоска, хотя она и не подвержена депрессиям. Мы с большой тревогой читали её новые стихи. Как всё горько и безотрадно!
                ***
Давно потух осенний пламень.
День ото дня всё холодней,
И на душе лежит не камень –
Нагромождение камней.
                ***
Я ждала Вас. Дождями
Осень поздняя мокла.
Проглядела насквозь я
Все оконные стёкла.
                ***
     Эта тоска появилась рано, ещё весной, но она старалась потушить её.
                ***
Мартовских сумерек скрытая грусть.
Нет у нас праздника. Нет, ну и пусть!
Пляски снежинок за серым окном.
Не оставляй ничего «на потом».
                ***
Светился туман жемчужно,
И нежно свистел соловей,
Но мне это было не нужно –
Я Вас не ждала у дверей.
                ***
     Да и дальше всё было невесело. В стихах отчётливо звучит минорная тональность.
                ***
Тепло. Тихо. На всём полудрёма.
Привыкаю я жить без тебя.
А в окно – звуки дальнего грома,
Утешающий шелест дождя.
                ***
Шитьё золотое по летнему фону –
Краски осенней мазки,
Призвук печальный к весёлому тону –
Вестник грядущей тоски.
                ***
В неизвестность пути пролегли,
И шаги мои в ней осторожны,
И трудны мне дороги земли,
И небесные знаки тревожны.
                ***
     И всё-таки нет-нет и мелькнёт что-нибудь шутливое:
                ***
Можно было б найти другого
Или заняться делом.
Но я в ту, разумную, сторону
Даже и не глядела.
                ***
       Но это неправда. Делом она занималась и даже очень активно. Готовилась к салонам изобретений, пополняла свои знаменитые «папки» с материалами по меланорефлексотерапии, всё ещё надеясь на создание клиники меланотерапии. Но тоска по неведомому счастью была непобедима. Цепляясь за иллюзии, которые сама и создавала, она понимала всё несовпадение с этим человеком, несовпадение очень глубокое, причём не только из-за разницы лет, но было и ещё что-то другое, необъяснимое, словно они были из разных миров. Я тоже думаю, что так оно и было. Она  искала «переправу», зная, что её нет. И всё-таки искала:
                ***
Стена крепостная,
            С водою ров.
Мы были с вами
            Из разных миров.
                ***
Ваша радость, мои печали –
Несогласные голоса.
Как-то странно нас повенчали
Неразгаданные небеса.
                ***
Живём давно на разных берегах
И в разные мы смотрим дали,
И прилетела б на крылах,
Да Вы меня бы не встречали.
                ***
     Но сейчас я оставлю тему тоски. Всё двенадцать лет она будет всплывать, как это ни печально, поэтому я ещё успею к ней вернуться.


    … История подходит к концу первого года её Любви, к концу 2000 года, и мне хочется всё-таки (чуть было не написала, для разнообразия) рассказать и о чувстве счастья, которое иногда посещало её, именно о чувстве счастья, что, на мой взгляд, совсем не то же самое, что счастье.
         Что было в его голосе, который её «звал», в «тепле глаз», в их «нежном мерцании»? Я не претендую на звание психолога, но уверена, что это всё иллюзия, но  Света ценила иллюзии (за отсутствием иного) и была счастлива. Разве не так?
                ***
Последней радуясь Любви,
Живу доверчиво и нежно.
Мне льют тепло глаза твои,
Пусть за окном морозно-снежно.
                ***
Я радуюсь тёплому, нежному свету,
Что льётся из ваших глаз,
И чувствую: горести канули в Лету,
А счастье сегодня, сейчас.
                ***
Перепадёт кусочек счастья –
И мы готовы возродить
Любви забытое несчастье
И обелиск огородить.
                ***
Пасмурно. Снежно. Холод.
Декабрьское ненастье.
А я, услышав голос,
Плачу от светлого счастья.
                ***
Среди вселенского молчанья
И сереньких земных забот
Как память, как воспоминанье
Тот голос всё ещё зовёт.

И в странной нежности звучанья –
Тепло, покой, осенний мед…
Ключа к разгадке этой тайны
Никто уже не подберёт.
                ***
Глаз любимых нежное мерцанье,
Дом с окном на полную луну,
Майских грёз обман-очарованье…
Вспомнила такую старину!
                ***
Жила я тогда под весенними звёздами
В далёком, счастливом краю,
И ветви сирени лиловыми гроздьями
Дарили мне свежесть свою.
                ***
     Света очень любила сирень,  и когда после университета пришла работать в Ботанический сад АН СССР, то часто ходила туда, где она цвела. Тогда в саду была прекрасная коллекция сортов сирени, и память о них сохранилась во многих её стихах.
      Но я опять отвлеклась. Действительно, можно быть «у весны в её нераздельном владении». Тогда и любой день кажется  «ярок», и можно принять на щит любой подарок. Она всю жизнь принимала на щит многие «подарки». Теперь она часто пренебрегала здравым смыслом, а уж до благих решений дело, вообще, не доходило. Это была совсем другая Света.
                ***
Я эту хмурость пасмурного дня
Просто не вижу – день мне ярок.
Судьбе не просто покорить меня –
Приму на щит любой подарок.
                ***
Лунные ночи. Лёгкие сны –
Счастья ночные виденья.
Открыто окно, и я у весны
В её нераздельном владенье.
               ***
Искрился смех, глаза сияли,
И на душе было легко.
Если и были где печали,
То это было далеко.
                ***
     Мне не хотелось бы тему счастья кончать грустно, но, увы, её счастье – это только иллюзии, мираж. Я же не люблю иллюзии, когда реальность уже не имеет ни цены, ни значения, хотя, может быть, в чём-то Света и права, только в чём? Если счастье бывает трагически недостижимым, тогда это о нём Света написала стихи, а весёлый, оптимистичный Володя Патрушев сделал из них невероятной пронзительности песню. Когда мы слышали её первый раз, улыбалась только Света, но руки у неё были крепко, до судороги, сжаты.
                ***
Тепло. Уют. Круженье ветра.
Но этот ветер за окном.
Я же с тобой, мой милый, светлый,
А остальное всё потом.

Когда иллюзии уходят,
Уходят в пепел или в дым,
Конечно, тени ещё бродят,
Но, зная правду, мы молчим.

А за окном всё плачет ветер.
Напев протяжен и певуч.
Новорождённый месяц светел,
И небо в клочьях быстрых туч.
                ***

     А вот как она сама шутливо решила тему  «счастье»:
                ***
                О счастье
Тема лежит за пределами книги.
Здесь – только дыба, топор и вериги.
                ***


             
     …  Теперь я хочу немного рассказать о её доме. У неё  вполне благополучная московская семья – второй муж и два сына, о которых она с таким теплом и юмором написала в повести «Не уклоняйся от судьбы…», внучка Олечка – студентка МАРХИ (Московский  архитектурный институт). Когда Олечка была ещё маленькая, Света написала:
                ***
Меховая оторочка
И узорное шитьё…
В шубке – внучка, сына дочка
И сокровище моё.
                ***
             Вторая внучка,  Аглая, ещё совсем крошка. В последней книжке есть страничка, уже посвящённая обеим внучкам – большой и маленькой. Старшая невестка, которую тоже зовут Светлана, врач-кардиолог. Света называет её своим ангелом-хранителем.
     О первом муже, враче-психиатре, я уже говорила. Второй муж, Лев Васильевич, всем нам очень нравится – умный, мудрый, спокойный, надёжный. Среди прочих достоинств он знает наизусть «Евгения Онегина», за что однажды и «поплатился». Увидев, что жена, очень грустная, сидит на диване перед тарелкой с остывшим омлетом, он процитировал: «Увы, Татьяна увядает: Бледнеет, гаснет и молчит! Ничто её не занимает, Её души не шевелит» и спросил, сделать ли ей кофе. Сделать. Ставя чашечку на журнальный столик, он продолжил цитирование: «И тихо слёзы льет рекой, Опершись на руку щекой». Это уже был перебор, и он тут же получил по шее. От неожиданности его память сама собой выдала цитату: «Служанок била осердясь – Всё это мужа не спросясь».  Это было настолько к месту, что Света долго смеялась, а смеяться  она тоже умела. Тем не менее, Лев Васильевич решил, что впредь он будет осторожнее с цитированием и не только потому, что рука у супруги тяжёлая.  Он видел, что жена больна, и насмешки тут неуместны. Мудрое сердце.
     Света была из тех женщин, которые очень ценят дом, домашний кров, домашнее тепло. И я могу только догадываться, какой силы должно быть чувство у умеющей владеть собой женщины, чтобы так забыться. Моего воображения недостаёт.
                ***
                Л.Б.
Нет, не бойся, я не брошусь,
Лишь постою на берегу,
А после, милая-хорошая,
Вернусь к остывшему очагу.
                ***
Отведу сердечные заботы,
Починю я разорённое гнездо,
И обуюсь в старческие боты,
Если так судьбою суждено.

Позабуду я блистанье молний,
Свет луны, полночную звезду.
И корыто я бельём наполню,
И в кухарках я не пропаду.
                ***
     У Светы много стихов, полных домашнего покоя и изредка тайной грусти:
                ***
Изломы молний за окном,
Тьма непроглядная и гром.
А здесь огонь, тепло, покой
И книга сказок под рукой.
                ***
Поздняя осень. Смеркается рано.
Свет от торшера. Уютность дивана.
Фильм поднебесный «Горы Памира».
Дом без тревоги. Гармония мира.
                ***
В доме тепло, покой, уют,
И не пою я о разлуке.
Но в нём, как привидения, живут
Звенящие печалью звуки.
                ***
Прости меня, душа моей Дороги,
Подруга светлых, незабвенных дней.
Я не делю с тобой тревоги –
Душа покоя стала мне нужней.
                ***
Тишина наступает с годами,
Утихают Любви голоса,
И дождями не плачут над нами
Безмятежных глубин небеса.
                ***
   Эти два последние четверостишья она напишет в 2005 году, когда ей вдруг покажется, что Любовь уходит…  Но пока я описываю события задолго до этих дней и себя не тороплю.
 
    ….. Итак, вернусь к этим событиям. 2001 год начался для неё печально. Она не скупилась на сердечные дары, хотя ещё летом  заметила, что её чувства не находят ни отклика, ни эха.
                ***
Моя душа в его неволе,
И я испытываю страх,
И как сказал один философ:
«Хожу у сердца в дураках».
                ***
Лето выдалось холодным и дождливым,
Небо стлалось серой пеленой.
Были Вы по-прежнему учтивым,
Обходя проблемы стороной.
                ***
Холодными, скучными стали
И прежде сухие объятья.
У чёрной безлунной печали
Заимствую краску на платье.
                ***
И многое уж мимо,
И я совсем не та,
И лишь в глазах любимых
Вечная мерзлота.
                ***
Я узнала Любовь по внезапной тоске,
По стреляющей боли в левом виске,
По беззвучному крику: «Не уходи!»,
По сиянию света там, впереди.
                ***
      И однажды появились строки как пронзительный крик. Когда я прочитала их первый раз, они меня испугали. Это было не просто предчувствие судьбы, это было её знание:
                ***
                В.В.
У меня – бесконечная грусть.
У тебя – всё дела и дела.
Я уже предсказать не берусь –
Т ы  з а м е т и ш ь,  ч т о   я  у м е р л а?
                ***
       И про бездомную собачонку тоже больно читать:
                ***
Вижу Ваш неулыбчивый взгляд,
Отвечаю взглядом собаки,
На чьей морде капли блестят
В темном сыром полумраке.
                ***
     У неё много стихов о «вечной мерзлоте» его сердца, но они не трогали его, если даже он их и читал.
                ***
Полна тоски и нежности Любовь.
Её мелодии – мелодии печали.
И к милому она стремится вновь,
Сколько б её ни унижали.
                ***
Дневник души, исповедальная тетрадь –
Почти одни сердечные печали.
Вы, может быть, пытались прочитать,
Да только быстро заскучали.

Вечерней ночи странный полусвет,
Свежий запах сирени из сада.
Из далёкого прошлого шлю Вам привет…
Что Вы сказали? Не надо…
                ***
Горела рана. Огненная боль
Стекала в строки книг.
Но не читал их мой король,
Прекрасно обходясь без них.
                ***
Зачем в прозрачной синеве,
В стихии этой зыбкой,
Его глаза синели мне
Холодною, чужой улыбкой.
                ***
      И только изредка от полных горечи признаний она переходила к шуткам, но это не было признаком освобождения, просто чертой характера.
                ***
 Я связана тайными узами
С насмешницами-музами.
                ***
Мой милый лис…
Когда его я речи слышу,
То погружаюсь в сладостную тьму.
От разума я больше не завишу,
Не верю просто я ему.
                ***
Любила я его улыбку
И неправдивые слова.
И гнулась я, как прутик зыбкий,
И так кружилась голова.
                ***
На высокой, девятой, волне
Я любила его, осторожного.
Отвечал же любимый мне,
Оставаясь в пределах возможного.
                ***
Сам не ходил он над обрывом –
Предпочитал уют в тиши.
Питал презрение к порывам
Моей отчаянной души.
                ***
Могла терпеть и стыд, и муку,
Жить без надежды поумнеть,
Лизнуть карающую руку
И со стыда не умереть.
                ***
      Эта «вечная мерзлота» ещё долгие годы ранила её сердце.
                ***
Всё темней и тревожнее встречи…
В них Любовь моя век доживала,
Холодней, равнодушнее речи…
И родник в лёд зима заковала.
                ***
    Но иногда по неизвестной ни ей, ни мне причине он менял тон:
                ***
С чарующей и отстраняющей улыбкой
Сказали: Вы – моя далёкая звезда.
Я не поверила той чаре зыбкой,
Но до сих пор пишу я письма в никуда.
                ***
       Однажды. Заканчивая телефонный разговор, она сказала:
- Пожалуйста, звоните! Не исчезайте!
Надо признать, что это было, увы, не без мольбы.
- Ну, куда же я от вас денусь!
Это звучало явно не серьёзно, хоть и тепло по тону. Она засмеялась.
- Ах Вы, черно-бурый лис!
Он и в самом деле напоминал ей по повадкам её первого мужа, только тот был лис рыжий.
 
           Унижения, которые она терпела в этой истории, меня крайне удивляли. Я много лет знала Свету и знала, что эта «гордая полячка» не только не терпела унижений, она их просто не замечала.  Даже когда она, лишённая долгие годы членораздельной речи, вынуждена была иногда куда-то звонить по телефону, а ей там говорили, что «проспись сначала, потом звони» или что-нибудь в таком же роде, это её никак не задевало. Когда кто-нибудь пытался  задеть или унизить кого-нибудь из её друзей, у неё на совершенно спокойном лице появлялось выражение, которое легко читалось, как «мало ваших предков секли на конюшне». О, это было то ещё выражение! Когда один наш общий знакомый однажды увидел его (к нему оно не имело ни малейшего отношения!), то потом сказал мне: «Я был готов сам пойти на конюшню и сам спустить портки». Историк, занимавшийся крепостным правом, знал, о чём говорил. До этого момента он считал Светочку белой и пушистой. Какое заблужденье!  Да, и ещё у неё было ругательство в этом же стиле – «быдло беспородное», всегда удивительно подходившее к обзываемому субъекту и не зависящее от его генетического происхождения, по большей части нам неизвестного.

               
    … Но я опять отвлеклась, а время идёт. Уже начало февраля 2001 года. Открывается Первый международный салон инноваций и инвестиций, за ним следует «Архимед». Его открытие совпадает с днём её рождения – 23 марта. Она показывает новый раздел меланорефлексотерапии. Члены комиссии, все технари, понять ничего не могут. Понять, действительно, трудно. Патентование методики прошло без прототипа – настолько она оригинальна. Присуждают серебряную медаль. Осенью в Брюсселе за другой раздел того же метода она получит золото. Там в жюри были и медики. Но для неё главное – другое. Проехал ВВ, привёз ей букет цветов, накинул на плечи  шарфик с логотипом своей фирмы (был какой-то юбилей). Приехал ненадолго, но она и тому была рада.
                ***
Шумел за гранью сна салон изобретений.
Всё проходило мимо внешней стороной.
И только важностью сердечных обретений
Положен был предел печали роковой.
                ***
       Света – очень ответственный человек, но тут она бросила и стенд, и посетителей, чтобы проводить его, ведь это лишних несколько минут рядом с ним.
       Очень скоро Лариса напишет её портрет в зелёном платье «Магия надежды»,
на котором будет запечатлён и этот шарф, честно говоря, довольно безвкусный, с голубыми грубыми тюльпанами. У Светы очень тонкий вкус, и сама себе такой она бы никогда не купила. Но тут подарок, как вы понимаете.
               
          … А в Природе – весна, правда, запоздалая. Кое-где ещё только капель, а кое-где снег уже дотаивает. Зима отступает.  Март. Пока ещё всё серое, местами грязное. Только небо уже голубое и солнце тёплое, яркое. В Свиблово прилетели грачи. Новая жизнь вступает в свои права.
                ***
Месяц март… И она ослабела,
Обветшали её терема.
Расцвела она девицей в белом,
В серой шале старушка-зима.
                ***
В тихом воздухе нежно звенели,
Как подвески хрустального бра,
Звуки первой весенней капели,
Превращаясь в ручьи серебра.
                ***
Шум, гам и элементы драки,
Но это вовсе не собаки.
У грачей – веселье,
Сегодня – новоселье.
                ***
               
      … Мир расцветал. Прошёл апрель, май. Они виделись не часто. Когда желание увидеть его становилось совсем уж болезненным, она, преодолев стыд, звонила и, получив кислое, как мне кажется, разрешение, сразу приезжала. Там она старалась не замечать усталости, холодности или даже скуки на его лице. Счастье долгожданной встречи!  Иногда он провожал её до выхода, и они прощались на крыльце, не столь высоком как в её стихах, но всё-таки на крыльце, а не у лифта, как обычно.
                ***
Была радость – только прикоснуться…
Прикоснуться… Сердце всё прощало.
Заставлял себя ты улыбнуться
Скучно, глядя мимо и устало.
                ***
Если б знал ты, с какою мукой
Я пытаюсь задуть огонь,
Когда ты перед нашей разлукой
Отнимаешь свою ладонь.
                ***
На высоком прощальном крыльце
Горят в сердце память и ласка.
На моём помертвевшем лице
Развесёлая держится маска.
                ***
     Поздняя весна и лето казались её чудесными:
                ***
Лик небес ещё светлый и чистый,
И нежна, шелковиста трава,
И черёмуха кистью душистой
На закате вчера расцвела.
                ***
Золотые солнечные тени,
В мире – радость, солнечно-светло,
И рука хранит прикосновенье –
Лёгкое и нежное тепло.
                ***
     Притяжение становилось всё сильнее, отчётливей, больнее. Она тосковала по самой краткой, простой, скучной ласке:
                ***
Уклончив нрав и вкрадчив голос,
В холодных омутах – приманчивая тишь.
Она в глаза чудовищу глядела
И никаких сокровищ не хотела,
Его тепла хотела лишь.
                ***
Мы друг друга касались едва,
Но внезапно слились наши тени.
Я глаза на тебя подняла –
День был ясный, тихий, весенний.

Всё плела я надежд кружева,
Но давно разошлись наши тени.
Я глаза к небесам подняла –
День был тусклый, серый, осенний.
                ***
      Однажды он вышел её проводить. В лифте были люди, и она стояла, опустив глаза, чтобы никто не увидел их, не отвечающего ситуации, сияния. На крыльце уже никого не было. Стоял чудесный летний день. Собственно, он был бы таковым где-нибудь в лесу или в парке, но здесь… Рядом чадила жаром и смрадом Марксистская улица. Но небо было голубое-голубое, как и его глаза. Вдруг она услышала какой-то странный звук, явно не с улицы.  Что это? «Это цикады», – сказал он, улыбаясь.  «Цикады? Здесь!?»  Она поверила. Мгновенно перед её глазами возникли жаркие холмы Коктебеля, запахло чабрецом и сухими степными травами. «Светлана Павловна, это – кондиционер. Видите? Вот он». Она увидела, но поверила не сразу – ведь он сказал «цикады»… «Мне пора, меня уже ждут». Он мимолётно коснулся губами её щеки, помог спуститься со ступенек. И она пошла к метро. Оглянулась. Он ещё стоял на крыльце, помахал рукой. Она чуть не бросилась обратно, пошла спиной, налетела на какого-то человека, извинилась, увидев его удивлённое лицо. Как слепая, спустилась в метро.
                ***
                Прощание
Смотрю в любимые глаза,
И нет светлей отрады.
Кусочек неба – бирюза,
И он сказал: «Цикады».

А в двух шагах – поток машин,
Серых домов громады,
Жара и пыль, шипенье шин,
Но он сказал: «Цикады».

В душе давно метель метёт,
И новые преграды,
И кто теперь меня поймёт,
Когда скажу: «Цикады».
                ***
     Через несколько лет она обратиться к ВВ с милым, нежным упрёком:
                ***
Забыли пение «цикад»
И женщину на том крыльце,
Прощанья скучный вам обряд
И муку на её лице.
                ***
     Боже, как горько! Событий было так мало, что даже такая мелочь казалась  достойной памяти.

      …  Помню, что когда-то я читала у какого-то врача, что любовь – это болезнь, и бывают случаи, что очень тяжёлая. Думаю, что это как раз такой случай, причём длительностью в двенадцать лет. Когда-то Галя, одноклассница и старинная подруга Светы, рассказывала, что уже в студенческие годы, когда они, девочки (школа-то была женская), приезжали к Марии Николаевне, своей бывшей учительнице, и за чаем жаловались ей на свои печальные любовные истории, то она, смеясь, советовала,  как можно чаще встречаться с «предметами» такой Любви. Якобы это самое лучшее лекарство, чтобы, разочаровавшись, освободиться от них. Не оттуда ли пришла эта шутка?
                ***
                Совет мудреца
«Скажи, мудрец, каким мне следовать заветам,
Отвергнутой в Любви, лекарство назови…»
Ответил мне мудрец советом:
«По всем известным мне приметам,
Лучшее лекарство от Любви –
Почаще видеться с её предметом,
Что б там не пели ночью соловьи».
             ***
      Ах, какая мысль мне пришла в голову! Вдруг ВВ слышал о таком «лекарстве» или даже лечился им?  Может быть, он просто не хотел, чтобы в нём разочаровалась такая умница и красавица, поэтому и избегал встреч. Кто знает этих мужчин, тем более изучавших психологию.
         
   …  А дальше у неё провал в памяти. У меня тоже. Осень 2000 или 2001? Или даже весна? Да это и не суть важно, поэтому оставим этот эпизод здесь. Она его называет «Зависть богов».  Это так назывался фильм, о котором тогда много говорили. Ей захотелось сделать ВВ приятное и она пригласила его на просмотр в ЦДРИ, где тогда часто бывала. Долго объяснять почему, это не имеет значения для течения событий. Ну, бывала и бывала.
       Она мало что видела на экране. Чуть повернув голову и опасно скосив глаза, Света видела только его профиль. ВВ вежливо и бестрепетно держал её руку. Через тонкую кашемировую шаль она чувствовала тепло его плеча. Это было счастье. Название фильма её не насторожило. Ей и в голову не пришло, что и её счастью боги тоже могут позавидовать. Она не предчувствовала, какая «зависть богов» ждёт её дома. …
     Фильм кончился. Они вышли на этот маленький пятачок перед станцией метро «Кузнецкий мост», который ей так нравился по вечерам своим уютом и мягкой освещённостью. ВВ держал её под руку, каблучки весело стучали по мостовой. Он предложил зайти в кафе на Кузнецком мосту. 
     Это было крошечное кафе какого-то восточного вида с входом через магазинчик с висящим до потолка разноцветным тряпьём. В небольшой комнате сидело много народу, но крошечный столик нашёлся и для них. Это был один из самых счастливых для неё вечеров. Нет, боги не напрасно ей позавидовали! Они сели за столик. Девушка зажгла свечу в хрустальном (или стеклянном?) бокале.
                ***
Хрусталь и свечи на столе,
Любимых глаз огни.
Я греюсь в нежном их тепле,
Всё прочее – в тени.
                ***
     Вид у него был уставший. Блестели поседевшие виски. Она понимала, что и он видит её полную седину. Завистливому взгляду её волосы представлялись пушистым серебром, но это была седина, полная седина, открывающая подлинность и сущность её лет. В этом она не заблуждалась. Если на то пошло, то мне кажется, что она, вообще, ни в чём не заблуждалась, даже когда хотела этого заблуждения.
                ***
Пламя свечи отражалось в глазах,
Блеск холодный теплом смягчая,
Серебрилось на чуть поседевших висках
И плавало в чашечке чая.
                ***
Глаза мерцают влажным блеском,
Белеют поседевшие виски.
Да что такого в Вас, холодно-резком,
Что я люблю Вас до тоски!
                ***
Свеча на столе, и струящийся свет
Тихо мерцает меж нами.
Милый, количество прожитых лет
Не измеряйте годами.
                ***
Заискрился луч света в бокале,
Зажигая радость огня.
Я таила слезу печали,
Но мой взгляд предавал меня.
                ***
     И сколько лет она будет вспоминать об этой встрече! Через восемь лет она напишет:
                ***
                Кузнецкий мост
Молча склонюсь я над старой строкой.
Грустная память напомнит о встрече:
Маленький столик, свеча и покой,
И шаль, тоже помню, греет мне плечи.
                *** 
    Они вышли из кафе.  Было уже поздно. После пересадки вагон был, вообще, полупустой. Они сели рядом. Напротив сидели, обнявшись, две молодые пары. Он тоже  приобнял её,  я думаю, из хулиганских побуждений, этакий армейский юмор.  Заметив интерес (Что это за странная пара?) молодёжной публики, сидящей напротив, она опустила глаза, чтобы не смущать его сияньем, но он, кажется, этого и не замечал. Красивая, необычная женщина, она всегда привлекала внимание. Пьяные ей даже всегда уступали место в транспорте. Я сама была однажды в автобусе свидетельницей такого аттракциона. Мужчина был настолько пьян, что долго не мог встать с уступленного места и пытался говорить по-французски: «Пардон, мадам!»
     Кстати, ей нравилось ездить с ВВ в метро в самую толкучку. Ездить – это громко сказано, но пару раз такое было. Как и всех прочих, их бесцеремонно толкали, и на мгновения она оказывалась притиснутой к нему. И это было так прекрасно! Улыбаясь,  она смотрела ему в глаза, догадываясь, что он догадывается о её чувствах. Какой позор! И ей не стыдно было рассказывать мне об этом. Она даже смеялась, а мне вдруг захотелось заплакать. Как только это возможно! Светка, такая серьёзная и, до этой истории, не только умная, но и разумная женщина, и вдруг такое… Воистину, «уносясь в волшебные чертоги, растеряла разум по дороге». И как же всё грустно, если можно радоваться таким крохам…
     Он проводил её до дома, легчайшим касаньем поцеловал в щёчку, и Света на крыльях Любви (лифт работал!) поднялась на свой 14 этаж, открыла дверь, зажгла свет… И… О, ужас! Бася! Зверёк лежал неподвижно, со вздувшимся животиком… Вот она, зависть богов!
                ***
Как же порою Любовь не мудра,
А для огня довольно и искры.
Зависть богов,  как мир, стара,
А на расправу-то боги быстры.
                ***
     Зверёк, любитель обоев, при долгом отсутствии хозяев (хозяйка – в кино с молодым человеком, хозяин – в классической командировке) оторвался по полной программе. Обои, содранные листами со стен, валялись повсюду. Это был первый случай, когда Свете пришлось прибегать к «медицине катастроф», но, увы, не последний.
     Она позвонила сестре. У сестры собака и, значит, ветеринары. Но, выясняется, в первом часу ночи, что её ветеринары шиншилл не лечат. Сестра обзванивает знакомых собачников в том же первом часу ночи. Наконец, находится ветврач, который знаком с шиншиллами и согласен приехать ночью. Хорошо, что в доме есть деньги!  Врачу ехать очень долго, чуть ли не с противоположного конца Москвы. Света так рассказала мне эту историю.  Делаю раствор АстроМеланина, по капле выдавливаю раствор из пипетки в ротик. Бася не сопротивляется, он без сознания.  Шёлковый комочек обвисает в руках, дыхания почти нет. К каменному животику прижимаю аппликатор с АстроМеланином. Конусом пытаюсь найти сердце. Приезжает ветеринар. Нет, он умрёт, ничего не могу сделать. Уезжает. Я опять капаю раствор. Почти засыпая, прижимаю аппликатор к животику. Уже светает.  И вдруг я чувствую какое-то движение. Бася просыпается, пьёт из пипетки. Сам. Животик делается мягче. Как-то слабо, неуклюже спускается на пол, сыплется мелкий горох. Пьёт раствор уже из поилочки. Просится на руки, сам подняться не может. Я прижимаю аппликатор к спинке. Он засыпает. Я почти тоже. Кладу его на постельку. Выметаю все обои, до мельчайшего кусочка. Закрываю его в комнате. Спать я уже не могу, у меня трясутся руки и ноги. Да, за всё надо платить…
     Утром звонит ветеринар: «Я вам найду такого же зверька» (в те годы это была редкость). «А у меня этот жив, то есть почти жив, бегает, если можно так сказать. Я надеюсь, что спасла его». «Но этого же не может быть. Я несколько лет лечу шиншилл, но из такого состояния они не оживают. Можно я к Вам приеду?» «Приезжайте». Приехал. Недоверчиво посмотрел на светло-коричневый раствор в пипетке и в поилке, на темно-коричневую тряпочку (аппликатор), не спросил, что это такое, попрощался и уехал.
На сей раз всё обошлось, но к «медицине катастроф» Свете ещё не раз пришлось обращаться. Однажды этот хулиган  пытался перегрызть провод холодильника, и его убило током. Свете пришлось выводить его из клинической смерти. Едва успела. Но это было позднее, года через два-три. Она точно не помнит. Сердце запускала конусом с АстроМеланином.
         О Басе, очаровательном мальчике-шиншиллёнке,  Света  могла бы рассказать много, но в связи с описываемой историей я расскажу только об одном факте, свидетелем которого я была сама. Однажды ВВ  приехал на её день рождения. Такое случалось в начале их знакомства два или три раза. Он немного опоздал, но местечко нашлось и для него. Стол для приёма гостей (и для Светиной писанины) стоял тогда в холле. Бася, который только поглядывал на гостей из-за двери, но не выходил, вдруг выбежал, прыгнул ему на колени, потом на плечо и уселся там, покусывая за ухо. Так Баська вёл себя только с домашними, даже меня он такой чести не удостаивал.
     О «зависти богов» она ещё вспомнит, по крайней мере, однажды:
                ***
Счастливая, я к Вам иду.
Бог зависти неосторожно потревожен.
Я буду отражать беду,
Но щит мой стар и ненадёжен.
                ***

               
    … Теперь я уже точно перехожу к осени 2001 года. Министерство промышленности, науки и технологий РФ (так, кажется, называлось тогда эта организация) приглашает Свету поехать в Китай в составе российской делегации. Поехать вдвоём очень дорого, и оформляют  её младшего сына Максима. Он хорошо знает английский и «в теме»:  несколько лет пытался пробить проект «АстроМеланин – онкологии». Показать возможности АстроМеланина,  как средства меланорефлексотерапии, он не сможет, но есть материалы на английском языке, так что всё как-нибудь устроится. И вдруг перед самым вылетом Максим заболевает – высокая температура, тяжёлое состояние. Переоформить поездку на Свету уже невозможно. Увы, полный облом! И деньги пропали. Дело в том, что все изобретатели – физические лица  должны были сами оплачивать дорогу, гостиницу, участие в салонах изобретений и выставках, а это – хорошие деньги.
     Светлану приглашают участвовать в промышленной выставке в ЮАР  на стенде Международной Академии Информатизации, но это уже такие деньги, которые просто не собрать, а впереди ещё Бельгия. В Брюсселе к стенду Светланы стоит очередь: у кого –  рука, у кого – нога, у кого – голова и так далее. У неё с собой китайские и корейские рецепты по иглоукалыванию, и  она, модифицируя их, использует для своей меланорефлексотерапии. За целый день Света очень устаёт и посмотреть город может только вечером.   Жюри экспертов присуждает ей золотую медаль. Кроме медали, она привозит из Бельгии брабантские кружева и двух лягушек. О лягушках чуть-чуть позднее, а кружева – это чудо. Я их видела и «живыми», и на картине Ларисы «Ночи полнолуния». Света в тёмно-синем, чуть мерцающем платье, со светло-лимонными кружевами и индийским ожерельем из золотистых цитринов. В лице, конечно, уже некоторая печаль, но картина изумительно красива.
      Однажды полушутя ВВ сказал Светлане, что из животных он больше всего любит лягушек. Она тоже любила лягушек, как и всех живых существ (кроме человечества). О его Любви к лягушкам стало известно и нам, поэтому на день рожденья мы подарили ей вазу для фруктов и кружку с лягушками. Она вспомнила, что видела такие же предметы в ларьках в подземных переходах, и, в конце концов, собрала изумительный сервиз в китайском стиле из керамики. Светло-зелёный фон, тёмно-зелёные лягушки с очаровательными мордочками, которые сидят на листьях лотоса среди его цветов. Красота! Мы до сих пор иногда пьём из этого сервиза чай, а в перерывах между чайными церемониями он стоит на открытых полочках буфета  из светлого дуба.
     А сейчас я расскажу о лягушках, которые Света привезла из Брюсселя. Зайдя вечером в индийскую лавочку с украшениями из серебра, она вдруг увидела кольцо с лягушкой. Ей пришла в голову одна идея. Никому из нас такая идея не только в голову, но и в любое другое места, конечно бы, не пришла. Она попросила индуса найти ей другую лягушку такого же типа. Три продавца долго копались во всех своих ящиках и ящичках и, наконец, нашли.  Она купила их и надела сразу на два пальца, средний и безымянный. Они были так сделаны, что их можно было поворачивать мордочками друг к друг или отворачивать друг от друга. И тогда создавалось полное впечатление, что они поссорились.  К ВВ она приезжала с лягушками в дружеском расположении духа, но при малейшем разладе демонстративно меняла их местами. Он замечал это, смеялся, и мир восстанавливался.
            Она стала часто носить эти кольца. И однажды, в полнолуние, ей приснился странный сон:
                ***
На пальцах – кольца-лягушки, египетское божество.
Храмовые светильники светят мне в лицо.
Богиня-лягушка в лотосе, вырезаны слова,
Но тайна была сокровенной, а надпись едва видна.
                ***
          Она проснулась. Луна светила прямо в окно. Штор на окнах не было, чтобы не мешать цветам. Она не сразу поняла, где находится, не сразу узнала свою комнату. Кольца были на пальцах. Она забыла их вечером снять. Что это был за сон, она не знала, но ей показалось, что это было «уже виденное»… Она почему-то зажгла все светильники в комнате и боялась заснуть. Когда-то она видела во сне Нил и крокодилов, и это было страшно. Но кольца она продолжала носить, и очень часто.

               
     … Но я опять отвлеклась. Плохой из меня Пимен получается. Остаток ноября, декабрь, январь и февраль уже 2003 года  были какими-то безрадостными. Она томилась долгим ожиданьем.  Он позвонил только на Рождество с каким-то странным поздравлением. Нет, она изредка приезжала к нему в салон, выслушивала порцию наставлений (о них позднее), давала себе «клятвы на Крови забыть предмет своей Любви», тут же их нарушала, ездила к Ларисе на сеансы.
     В 2004 году она напишет
                ***
Всё позади. Моя беда
Уж не боится ничьего суда.
                ***
Отвергнута и далека?
От позора страдаешь?
Да, чаша стыда горька,
Но и к ней привыкаешь.
                ***
Покров приличия давно уж сброшен –
Неосторожно я, доверчиво пишу.
И сразу разум не был спрошен,
Его и дальше не спрошу.
                ***
      Что касается  «чаши стыда», то, зная Свету, я могу ответственно сказать, что она ничего и не стыдилась ни до, ни после, а слово «уж», видно, попало сюда только для благозвучия строки. С «покровом приличия» тоже не всё так просто, а с разумом тем более. На все наши увещевания ответ был один:
                ***
Ни в чём я не каюсь,
Никого не виню.
Хранила я миг,
Поклонялась огню.

И гордость молчанья
Была мне чужда.
Я с милым, любимым
Была не горда.

Пугала и горечь
Последних минут.
Терпела я дыбу,
Терпела и кнут.

Бросала вдогонку
Прощальный я взгляд,
То было, то было
Век счастья назад.
                ***
     Она понимала своё положение и наше отношение ко всему этому, но продолжала шутить ещё долгие годы:
                ***
Я радуюсь блеску и звону цепей,
И нет до свободы мне дела.
Стремлюсь без предела и цели я к ней,
К Любви, что мне цепи надела.
                ***
Появляются и исчезают
В жизни женщины мужчины.
Только боги статистики знают,
С кем какой был процент чертовщины.
                ***   
     Я думаю, что самым горьким для неё было его отношение ко всей этой «истории». Наше отношение к ней отскакивало от неё (от Светы, не от истории), как горох.  Порабощённая, несущая ему не остывающее чувство, тихо молящая Любви и тепла, она тем не менее принимала ответственность за всё на себя, считая, что всё горе и счастье, все обретенья и утраты только в нас самих.
                ***
Душа была полна Любви…
Она не видела ни взгляда ледяного,
Не слышала пустого слова
И лишь молила: «Дар прими»…
Душа была полна Любви.
                ***
На склоне лет моих пылает,
Горит последняя свеча.
Я, милый мой, за всё отвечу,
Что натворила сгоряча.
                ***
     И на это была вся наша надежда на её выздоровление, когда спадёт пелена  с глаз…  А пока… Вглядываясь в то время, я понимаю, что болезнь лечению не уступала, и скользя от строчки к строчке в поисках более надёжных признаков надежды на исцеление, я не нашла ничего обнадёживающего. Зато нашла такую шутку:   
                ***
                В.В.
Собираясь на встречу, смотри,
Не забудь нагрудные латы –
Отражать будешь стрелы Любви
И её боевые захваты.
                ***
     Если задуматься, то струхнуть от такого натиска может любой мужчина, даже и подполковник ПВО, тем более в отставке, если он, конечно, читал её книги, в чём я сомневаюсь (в том, что читал, а не в том, что может струхнуть).


               
      Но жизнь продолжалась, и я спешу вперёд.  Зима 2002 года, потом ранняя весна. И вновь пленительные образы природы:
                ***

Тиха, как сон, и нежно ала
Заря вставала на холмах,
И в тишине река петляла,
И снег лежал на берегах.

Ах, как же холодно и снежно –
Легли высокие снега,
Но на полях мерцают нежно
Лилейным светом жемчуга.
                ***
     Она пишет весенние стихи о дне своего рождения. Володя Патрушев напишет на эти слова  песню. Сплошной мажор!
                ***
На последних снегах синева,
Ветви тихо качают берёзы.
Месяц март – молодая весна,
Как улыбка сквозь светлые слёзы.

С лаской матери приняла
В мир входящую – на счастье,
С водой вешнею унесла
Мир холодного ненастья.

Как давно та весна позади…
Но в осенней поре увяданья
С молодою весною в груди
Я иду к нему на свиданье.

Я слезу за улыбкой таю,
Снег на закате розов,
И надежду простую мою
Колыбельно качают берёзы.
                ***
     Но ни на какое свидание она уже пойти не может. Незадолго до этого она решила заняться своим здоровьем, извините за натурализм, зубами. Как декоративный элемент, они были ещё в порядке, но с функциональными обязанностями справлялись уже плохо. Кратко говоря, во время протезирования ей вкатили такую дозу адреналина,  что она получила тяжёлый инфаркт, но узнала об этом не сразу. В день рождения она принимала гостей, сидя в кресле, и гости, видя, в каком она серо-зелёном состоянии, спешили поскорей откланяться. Но и это было ещё не всё. Подошла её очередь на аквааэробику, и с первого апреля она стала ездить в бассейн на занятия. Это был смертельный номер, но и об этом она не знала. У этого «номера» была предыстория летом 2000 года (или 2001-го?)
     - Светлана Павловна! Не поехать ли нам куда-нибудь купаться?  Погода подходящая.
    -?!
     Она никогда не стеснялась, даже на пляже, того, что осталось от её прежней фигурки, или, точнее, того, что к ней с годами прибавилось. Но тут…
  - Если только по разным берегам и в густом тумане.
          Впрочем, она не отказалась. Ответ её был уклончив. Они ещё немного поговорили и расстались, но она тут же поехала искать купальник. Нашла. Более или менее закрытый, с юбочкой. Купила парео, даже два (одного ей показалось мало), сшила их, чтобы можно было закутаться от носа до пяток. И стала ждать судного дня. Но день этот так и не наступил. ВВ больше не позвонил. Купание было забыто, хотя погода не испортилась и была всё такая же «подходящая».
       Надо отдать ему должное, он никогда открыто ни на что не намекал. Но однажды, когда она сказала: «Неужели в Вашем сердце не найдётся для меня хоть маленького места?», он тут же ответил ей: «В маленьком вы не поместитесь!». После этого она сразу записалась  на аквааэробику.
      Очередь шла медленно, и только к апрелю ей удалось купить абонемент. Итак, группа молодых девочек и она. Дикая музыка, дикие упражнения. Но она очень старалась, поддерживая сердце АстроМеланином. В конце апреля поехала на Салон  изобретений в Женеву, там напилась настоящего кофе, вернулась в Москве, стала расставлять на лоджии тяжелые ящики с землёй для цветов… А ночью поняла, что дела не просто плохи, как было всё это время, а более, чем плохи. Приехала невестка-кардиолог с портативным кардиографом. «Светлана Павловна! Да у вас два трансмуральных инфаркта! Один – свежий, не более 3 - 5 дней, а другой – где-то в середине марта. Свежий – понятно, кофе в Женеве, старый – вопрос?  Лариса нашла в своём дневничке запись: вчера приезжала С.П., позировать не могла, сказала, что вчера чуть не померла в кресле у стоматолога. Достали документы об оплате, а там – среди прочего – адреналин. Его иногда используют, чтобы десна не кровавила. Алёшу среди ночи послали за лекарствами.
      Утром позвали консультанта. Невестка попросила Свету не говорить ему, что она ходила на аквааэробику,  а то А.В. хватит удар, и что я с вами, с двумя, буду делать». Посмотрев кардиограмму, консультант сказал, что надо немедленно в кардиореанимацию. Это после аквааэробики, самолёта, женевского кофе и ящиков с землёй… Невестка уговорила оставить дома. Лечили долго. В конце концов, вылечили (АстроМеланином!).  Пациентами «медицины катастроф» были не только Баська, но и его хозяйка.
                ***
Если верить врачам, умирают от сердца под утро,
Не дожив – кто часов, кто минут – до рассвета.
Может быть, так Природой задумано мудро,
Чтобы легче душе уходить было с белого света.
                ***
    Словом, инфаркт, даже два, даже трансмуральные (насколько я понимаю, это значит, что пробита стенка). Дело худо, и первый человек, которому она сообщает об этом, конечно, ВВ.  Она сказала мне потом, что испугалась больше не услышать его голос. Я её тут же грубо обругала:  И на кой тебе чёрт был нужен его голос на том свете?!   ВВ  сказал, что уезжает в Сочи на конференцию по косметологии на несколько дней, но… «Моя рука на вашем сердце…»
                ***
«Моя рука на вашем сердце…»
Ваш голос бархатно звучал.
Мне в счастье приоткрылась дверца…
Иллюзия – начало всех начал.
                ***
«Моя рука на вашем сердце…»
И тёплая рука легла на грудь.
Я спасена, мне Ваше сердце
Поможет обруч боли разомкнуть.
                ***
Слова уводят от меня разлуку,
Жизнь открывается мне ярко и светло.
Я прижимаю к сердцу Вашу руку,
Вбираю нежное её тепло.
                ***
      Вы сами видите этот кошмар. Тревожный симптом…  Я знаю, что у людей с серьёзной сосудистой патологией (инфаркты, инсульты) часто страдает психика.  Поэтому Света-кардиолог сказала Свете-больной, что если вдруг она заметит за собой что-нибудь странное, то пусть сразу скажет, на что последняя с иронией ответила, что на фоне того, что уже имеет место, трудно будет заметить что-нибудь новое.
      Вызвали Григория Ивановича. Он когда-то защищал диссертацию именно по психическим нарушениям у таких больных. Г.И. ужаснулся кардиограмме, но со стороны психики не нашёл ничего нового.  А зря!  Стихи, приведённые выше, явно свидетельствовали о новом, но ведь она их ему не показала. Да и мы о них узнали, только когда вышла книжка «Гасли звезды в тёмном поднебесье…», которая полностью была написана во время болезни.
     Так прошёл май… ВВ больше не звонил. Её состояние не улучшалось. Светлана (невестка и кардиолог) через день приезжала снимать кардиограмму. Увы!
                ***
Пала роса на травы придорожные.
Начало лета, молодой июнь.
Да только дни идут тревожные –
В известном смысле, только дунь…
                ***
В зелёном шёлке утопая,
Цвела июньская пора,
Заря вставала золотая
Шёл дождь из нитей серебра.

И я уж больше не страдаю –
Со мной теперь твоя рука.
В холсте постельном утопаю,
Мне ночь без боли коротка.
                ***
        Прошёл июнь, пошёл июль. Он позвонил два раза, сказал, что очень занят, много работы. И вот наступил август. Раздался звонок: « Светлана Павловна! У меня четыре часа свободного времени. Минут через сорок мы с Антоном заедем за вами. Поедем в Ботанический сад». Она не сказала, что ей запрещено вставать, кроме как в …  Качаясь от слабости, она оделась, причесалась, дрожащими руками застегнула замок ожерелья, нашла босоножки. Звонок в дверь. Она открыла и от слабости чуть не упала ему на руки. Спустились вниз. Увидев глаза Антона, она поняла, как плохо  выглядит. Подъехали ко входу в Ботанический сад, к тому, который через пруд граничит  с Останкинским парком. ВВ отпустил Антона, согласовав время его возвращения. Она шла, через силу улыбаясь, пытаясь скрыть одышку и думая только о том, как бы не упасть. Он заботливо поддерживал её под руку, видимо, только сейчас поняв, в каком она состоянии. Под старой ивой в тени была скамейка. Они сели. Было жарко, но дул ветерок. Её стало знобить. Он заметил это, закутал её в синий  палантин, упавший с плеч, придержал на груди, улыбнулся: «Я же с вами…». Почему я подчеркнула  в «синий», вы скоро узнаете.
                ***
Ты закрывал меня от ветра,
Придерживая на груди платок.
А я витала тайно где-то,
И нёс меня Любви поток.
                ***
Я слушала тебя. Все чувства трепетали,
Я словно растворялась в тёплой мгле.
И тихие слова так странно заглушали
Все остальные звуки на Земле.
                ***
Как я могу не быть счастливой?
Неяркий, тихий свет, покой.
Со мною Вы, над нами ивы
И влажный воздух над рекой.
                ***
     Нет, реки не было, был пруд, но какое это имеет значение. Через пять лет ранней весной, уже одна, она приехала сюда, посидела на той же, но уже поломанной скамейке.
                ***
Заросший пруд. Скамья под ивой.
Теней живые кружева.
Недолго, но была счастливой –
Ведь рядом Вы, и я жива.

Я снова здесь. Как пахнет тальник!
Но день уже цветёт без Вас.
И всё ж включаю в поминальник
Я этот день и этот час.
                ***
     …. Он предложил дойти до японского сада. Дошли. Но сад был закрыт (выходной день).  ВВ списал расписание работы, сказал, что в ближайшее время они посетят его, но не случилось. «Я должен возвращаться». Она кивнула. Они пошли к выходу. Машина уже ждала. Он проводил её до двери квартиры, и она, простившись, поспешила (побежала!) на лоджию, чтобы увидеть, как он будет спускаться с крыльца. Ещё несколько секунд! Ей казалось, что она чувствует себя намного лучше, почти здоровой. Тогда в доме ещё не было кошек, и лоджия была открыта. Это теперь она затянута зелёной пластиковой итальянской сеткой, которая вся увита виноградом. И летом эта зелень прекрасна, а уж осенью, малиново-золотая, она просто чудо. Посидеть в кресле на высоте 14-го этажа в окружении винограда и котов…  Но я вернусь к теме.
                ***
Я только заглянула в пропасть,
Но выжила, от края отошла.
И увели меня любимый голос
И тёплая любимая душа.
                ***
       Как же! Увы, снятая на следующий день кардиограмма улучшения не показала, но и ухудшения, слава Богу, тоже. Своё «гулянье под луной» она ото всех скрыла.  Даже я об этом узнала только из книги. Прошли годы, но она часто вспоминала и это время, и его слова «Я же с вами…», уже давно не веря им.
                ***
Уж гаснет меркнущее пламя,
Бледнеет месяц над рекой.
Я вспомню Ваше «Я же с вами…»,
И болью дрогнет мой покой.
                ***
     Однажды на какой-то выставке она увидела картину «Ирисы в японском саду» и сразу вспомнила Ботанический сад, их прогулку
                ***
Уже смиряясь с прошедшими годами,
Не ожидая перемен в судьбе,
Любуюсь садом я с лиловыми цветами
И веткой, припадающей к воде.
                ***
     Вскоре после их весьма рискованной прогулки ВВ прислал складную массажную кушетку и массажиста. Массаж был согласован с врачом. Света была тронута его заботой и покорно терпела эти массажные мучения. 15 сеансов! Сам в это время не появлялся и даже не звонил. Она тосковала, возвращаясь к каждой минуте их встречи, вздрагивала от каждого телефонного звонка.
      Теперь на её столике перед зеркалом стоит букет шёлковых ирисов, сделанных китайцами с удивительным мастерством и вкусом. Даже если бы они тогда и попали в японский сад, то ирисов бы не увидели. Август – не их время. Но для неё ирисы – очень любимые японцами цветы – оказались связанными с той встречей, которая осталась в её памяти как нечто светлое и дорогое.

     …  2002-ой год кончился для Светы новой книгой «Не печалюсь печалью, не таю я обид…», хотя вышла она в начале 2003-го года из-за задержки в типографии. Эпиграф у неё был невесёлый:
                ***
Скоротечны встречи в Любви,
Лишь печали о них вечны.
Пролетит по другому пути,
По другой колее поезд встречный.
                ***
     Она продолжала бороться с собой. Безрезультатно.  Нам уже тогда казалось, что эта борьба без победы будет идти вечно. Так оно и вышло.
                ***
Нет уже к воле доверья,
А сердце бунтует во мне.
Поставлена стража у двери,
И стражу я вижу в окне.
                ***
Надо выбрать что-то одно:
Или – или…
Даже если так суждено –
Трудно жить на свежей могиле.
                ***
     Осенью 2002-го года она, слабая и ещё очень нездоровая, почти никуда не выезжала, а он не приезжал и почти не звонил. Строки  были одна печальнее другой. Нашу ругань и взывания к разуму она выслушивала безучастно, отсутствующая, блуждающая где-то далеко. Она не таилась от нас, просто ей было реально, физически плохо. И это читалось и за словами, и за образами: 
                ***
Глаз любимых нежное мерцанье.
Дом с окном на полную луну.
Майских грёз обман-очарование…
Вспомнила такую старину!
                ***
Соберу я в памяти туманы
И пути, где потеряла след.
Были Вы там избранно-желанны,
Но туда уже возврата нет.
                ***
Мы Любви узоры вышиваем
(Краски счастья долго не линяют),
Но порою неразумно забываем,
Что из рая тоже выгоняют.
          ………………..
Память нам хранит виденья рая
(Краски рая в них не выгорают).
Их храним годами, уже зная,
Что из рая тоже выгоняют.
                ***
Всему назначено забвенье –
Уплыл вчерашний белый дым.
Зачем же снова возвращенье
От мертвых снов да к снам живым.
                ***
И дай нам Бог покой наркоза,
Когда в осенней стороне
Роняет листья словно слёзы
Берёза в плачущем окне.
                ***
       Итак, «покой наркоза»… Найдётся ли образ горестнее этого?

       И такими же грустными были и разделы книги:
 «Не скрывала пожары сердечные…», «Я уходила с ним во тьму…», «Точно я у расстрельной стены…», « Потускнели глаза озёр…», «Холодный взгляд смотрел сквозь душу…», «Жар-цвет рябин склевали птицы…», «Поставлена стража у двери…», «И костёр я засыпала снегом…», «Светит светом пронзительным лик золотой…», «Я в ножки кланялась судьбе…», «Шаль упала на мокрые камни…», «Говорят, перегорает горе…»
       Но, как ни странно, и в такой печальной книге оказалось много шуток, и даже сам раздел «Шутки» назывался «Смотрела помрачённым оком…»  «Око», и в самом деле, было не иначе как помрачённое. Это моё глубокое убеждение.
                ***
Когда я полюбила Вас,
Вход в ад не показался тесным.
Немало тех, кто раньше нас
Прошёл путём небезызвестным.
                ***
Ждала озябшая природа,
Возможно, не её прихода.
Но знаю, милый, что планета
Любовью и моей согрета.
                ***
Когда б без творческого дара
Я прожила свою Любовь,
Не миновать бы мне удара –
Сосуды б разорвала кровь.
                ***
Движеньем глаз остановил ты,
Движеньем рук меня привлёк.
Из сена же торчали вилы,
Но мне то было невдомёк.

Искрилась радость откровенно,
И искры те зажгли траву,
Что к той поре была уж сено,
Что и сгорело поутру.
                ***
Здравый смысл, безрассудный порыв,
То к земле, то я к небу летела.
В результате – сердечный надрыв
И почти бездыханное тело.
                ***
           Воспитательный момент
Нравоучительная речь
Душеспасительных занятий…
Я перед ним в мерцанье свеч,
Но в отлученье от объятий.
                ***
         
    … Эта последняя, мало понятная без объяснений шутка, подвела меня к тяжёлой теме, которую я всё откладывала, не зная с чего начать и как вписать в сюжетный мотив, избежав совсем уж мрачного колорита.  Но, видно, настало время. Всё равно её не обойти. К сожалению, это началось не сразу, но сразу стало очень настойчивым. ВВ стал вести с ней «благочестивые беседы».  Поначалу «мерами кротости и вразумления».
                ***
Он мне указывал, что годы не вернуть,
Что ждут меня и не такие беды,
И наставлял на беспорочный путь,
Ведя благочестивые беседы.
                ***
Меня влекли таинственные силы
И светоносная волна.
Я думала, что я счастлива,
Но просто я была больна.

И милый, строгий и суровый,
Мне указал и путь, и переход
От страсти пылкой и бедовой
К покою хладных, мёртвых вод.
                ***
       Она шутливо пыталась его со своей стороны «образумить», иногда даже дерзила:
                ***
Когда кой-где Вам говорят:
Кругом недремлющие зраки,
Да и котлы уже кипят…
Всё это, милый,  враки!
                ***
Нет, Небо лишнего не спросит
(Не бойтесь огненных картин),
Коль милая рука набросит
На плечи  с и н и й  палантин.
                ***
Любила Вас, и было мало
Мне вашей постной, строгой мины.
Порой воображенье рисовало
Куда приятнее картины.
                ***
Ты говорил, что всё прекрасно,
Звал на спокойные пути.
Когда ты рядом, я согласна.
Когда же нет, то уж прости.
                ***
Меня журил,
Но что-то изменилось в тоне,
И я тотчас прильнула
К его ладони.
                ***
Считай, наказана нестрого,
Когда у твоего порога,
Разбив надежды на корню,
Он всё же скажет: «Позвоню».
                ***
     Позднее Света напишет с ироничным юмором и даже с некоторым обидным намёком:
                ***
Теперь мы с Вами так похожи:
Я тоже стала старше, строже
И тоже знаю, наслажденье –
Есть душ безвольных заблужденье.
                ***
     Он сердился на её шутки, но продолжал терпеливо наставлять «на путь истинный», призывая следовать своему благочестивому примеру.  Однажды он, возможно, приоткрыл тайну своего отношения к Любви и желания предаваться добродетели:
                ***
«Забыв Любовь, постигнешь тайну,
Как жить в сердечной тишине.
Я сам узнал её случайно».
Так он сказал однажды мне.
                ***
        Но она не собиралась облачаться в креп. Она была другая!
                ***
Сдержи, мой друг, миссионерский пыл,
Не призывай и зимние туманы.
Ты в молодые годы отлюбил,
А мне достались поздние обманы.

Моя заблудшая душа
Правдивые разоблачения не слышит.
Она в мир солнечный ушла
И там весной и счастьем дышит.
                ***
    Шутки продолжались, иногда очень ехидные:
                ***
Вы держали вдали от себя
И меня, и мои книги,
Чтобы я не просила, любя,
Власяницу снять и вериги.
                ***
Ты предлагал мне назидания и дружбу,
Считая, для Любви всё отслужило службу.
                ***
    Прочитав эти строки, мы ей сказали, что неприлично так смущать молодого человека (пятидесяти лет). Она засмеялась: «Достал!»
     Однажды в канун 8 марта (2001 год)  ВВ подарил ей огромный букет. Не только огромный, но и изысканный. Света пошутила, мол, не  считает 8 марта праздником приличных женщин, ведь в средние века этот день был ведьминым днём, как, впрочем, и 1 мая.  Клара Цеткин, предложившая этот праздник, хорошо чувствовала соответствующие энергии… И он вдруг стал ей рассказывать о том, как грешна Любовь, как страшна за неё кара и, вообще, «где царствует свет разума, любви там места нет». На неё повеяло каким-то средневековьем. «Лекция» продолжалась долго.
                ***
Всё в мире посерело вдруг
Чернёным серебром.
Стояла поучаемым
Адамовым ребром.

Вещественною формой
Нависла бреда тень.
Безжизненно-холодным
Вдруг стал весенний день.
                ***

           На мгновение ей стало страшно. «Кто-то из нас явно не в себе», – подумала она. Не попросить ли помощи у первого мужа, врача-психиатра? Знакомство перешло в область трагического.
     «Спасение её души» продолжалось, но как-то урывками и, по его мнению, не достигало цели. По моему мнению, тоже. И однажды он пригласил её домой:
                ***
В слезах, почти в беспамятстве, внимая
Отъединению от жизни и огня,
Я посчитала всё изгнанием из рая,
Что был реален только для меня.
…………………………………..
Когда ж позднее, провожая,
Позволил, наконец, прильнуть к себе,
Сочла я это водвореньем рая
На грешной, настрадавшейся земле.
                ***
    Как видите, результат нулевой, но даже её природная весёлость не смягчала драматичности ситуации.
                ***
Страдальческие, скорбные глаза –
Печальней не встречала.
Пора уж класть под образа,
Выпоров сначала.
                ***
        Нам она рассказала, что по старинному русскому обычаю, под образа клали тяжело больных и умирающих. Естественно, их перед этим не пороли, но тут был особый случай.
                ***
Жить день за днём,
Когда не удержать волненье
И слёзы тихие по нём…
Меняю всякое спасенье
На несколько минут вдвоём.
                ***
Я тебя когда-то любила,
Но живу я теперь, смирясь.
А любя, лишь тебе светила,
Небу строгому не молясь.
                ***
             «Гнева Небес», которым он её постоянно стращал, она не боялась, считая, что за всё  человек должен отвечать сам, не перекладывая ни на кого вину. Это её жизненная позиция.  Он, вероятно, искренне огорчался, понимая, что душеспасительного страха у неё нет, а благочестивого смирения тем паче.
                ***
Когда с разгневанных небес
Спускают меч для душ смущённых,
Не говори: попутал бес,
Храни «величие обречённых».
                ***
     Света, вообще, не верит, что наш мир создан доброй силой, ведь он устроен так, что кто-то кого-то всё время убивает и ест, вынужден убивать и есть, чтобы самому жить, то есть мир построен на боли, страданиях и смерти. Какая уж тут божественная сила! Правда, есть, по её мнению, один добрый момент, если можно так выразиться:
                ***
Божие установление
В жизненной круговерти:
Мы не помним муки рождения,
Не запомним и муки смерти.
                ***
     Сейчас я хочу немного рассказать о присутствии в её шутках  таких слов, как «колдунья», «ведьма», «помело», «метла», поскольку однажды это имело серьезные последствия. «Чёрта» я не нашла в них, кроме «хвостика чертёнка», которого где-то я уже цитировала.
      Нет, пару раз, сильно осердясь, она посылала ВВ ко всем чертям, когда он утверждал, что нужно подчиняться всем уложениям, или как там это называется, канонам и, главное, требованиям живых служителей церкви. Да, посылала, но мысленно, внешне не выходя из образа «болонки на задних лапках». Напрочь лишённая дара смирения, она не выносила никакого насилия, тем более от людей, на которых смотрела с холодным и невежливым презрением. Иногда она, как ей казалось осторожно, дразнила ВВ шутками про помело, но,  заметив, что это ему очень не нравится, старалась остановиться, что, честно говоря, думаю, не всегда получалось. Не тот характер.
                ***
Если б добрые мысли и думы
Крушили вселенское зло,
Я б покинула берег угрюмый
И сожгла бы своё помело.
                ***
Золотятся цветы мать-и-мачехи,
Мёдом пахнут в весеннем тепле.
Скоро выйдут на свет одуванчики,
Кое-кто полетит на метле.
                ***
     Этими строчками она его не дразнила. Они из последней книги, которую он, может быть, никогда и не увидит.
            
      Старый доктор, Виталий Иванович Иванов (доктор медицинских наук, экстрасенс) тоже называл Свету «ведьмой» от слова «ведать»  и говорил: «Ты даже сама не знаешь, что ты знаешь и чем владеешь». Виталий Иванович умер несколько лет назад, о чём Света горько сожалела. Она, вообще, никогда не обижалась, когда её называли ведьмой. Такое было, например, в ИНМИ  АН СССР, где она когда-то работала. Порой, мне кажется, она даже сожалела о том, что не ведьма – тогда бы она такой шмон навела в этом заведении. Да и не только в нём.
     Но тут случилось «страшное». Однажды ВВ устроил строптивице и еретичке головомойку  (строгий выговор с нравоучениями, если вы забыли, что это такое) и в раздражении вдруг оговорился, что его «батюшка» сказал ему, что если женщина изобрела такое лекарство, как АстроМеланин, то она не иначе как ведьма. Наступило зловещее затишье… Выдержка ей, наконец, изменила…  Торнадо по сравнению с этим – просто зефир, свежий ветерок с речки-переплюйки.  И главное, не повышая голос. Я это видела, и не один раз.  В данном контексте, она сочла «ведьму» за оскорбление. Нет, не себя лично. На это ей было, мягко выражаясь, начхать. Но тронуть грязным языком её АстроМеланин… Глядя  ВВ в глаза, она стальным голосом высказала  всё  (нет, конечно, не всё!), что она думает про попов, вообще, и про попа – эксперта по ведьмам, в частности, и про всех дураков, которые их слушают, вообще, и про одного дурака, в частности…
       И тут она, наконец, увидела его глаза и прикусила язычок, но было поздно.  Она и без того не всегда попадала в образ болонки, а тут вдруг такое…  Как она вышла из этого положения, я не знаю, но уверена, что он не забыл этого досадного для её образа эпизода. Скорпионы редко что забывают.
       Она пыталась выяснить, откуда это у него? Не буду сообщать, как, но ей сказали, что это у него началось после смерти жены и, кажется, именно этот поп, который теперь так на него влияет, отпевал его жену. Но, по другим сведениям, ВВ не был на её похоронах. Она не стала ничего уточнять.  Да, она слышала о том, что именно несчастье  иногда приводит людей в церковь, но ей это казалось странным:
                ***
Иногда обретается вера
Горечью пережитого.
Неужели Небесная Сфера
Не печалится от такого?
                ***
     Через короткое время она простила ВВ этот скандал, который сама же и учинила, впрочем, поделом. Хотите возразить? Не стоит! Итак:
                ***
Глухая ночь и чары полнолунья
Меня томили поиском огня,
И сожалела я, что не колдунья,
В чём ты однажды обвинил меня.
                ***
     Кстати, рождённая в новолунье, в «трёхдневное отсутствие луны», как говорят на Востоке, Света страстно любит луну, её таинственную прелесть и её чары. Это видно по многим стихам.

….  Когда-то давно, ещё в 70-е и 80-е годы, у неё была подруга, которая ходила в церковь, за что её даже пытались выгнать с работы, когда кто-то донёс начальству об этом, но она никогда не навязывала Свете свои взгляды (а Света ей свои). Более того, когда Света однажды «услышала» (задолго до стихов она слышала и многое другое, чем очень удивляла нас)  слова «Елизавета» и «Марфо-Мариинская обитель», и  никто не мог ей сказать, кто это и что это, то именно Кристин дала ей почитать книгу Любови Миллер о Елизавете Федоровне Романовой, изданную в Австралии в 1986 году, которая просто потрясла её. И когда эта книга в 1994 году в репринтном издании вышла уже в Москве, Света купила 30 книг (всё, что смогла найти), раздарила друзьям и знакомым. К стыду своему, должна сказать, что многие из нас поначалу отнеслись к этой книге неподобающим образом. Иконы Елизаветы – образ этой Великомученицы – с тех пор стали жить в её доме рядом с иконами Серафима Саровского.
     Светлана считает, что она далека от христианства. Она очень жалеет Христа и его несчастную мать.
                ***
Один, и ЛУЧШИЙ, и распят,
А остальные преспокойно спят.
                ***
     Она считает, что его жертва была напрасной, ведь человечество за два тысячелетия после его смерти стало только хуже. «Я не люблю человечество, –  говорит она серьёзно и с улыбкой добавляет, – за исключением отдельных его представителей». Больше всего её возмущает то, что человек делает с Природой, как он уродует и уничтожает её, поэтому она считает себя язычницей, ведь одушевлённая Природа – основа язычества.
     Если вы, дорогой читатель (или читательница) позиционируете себя, как новый русский православный (или православная), то я не советую вам лезть к Светлане с «благочестивыми наставлениями». При её «негибком нраве», если она терпела их от ВВ, то вы получите от неё по полной программе, а в выражениях она порой не стесняется, объясняя это интересующимся тем, что выросла среди солдат на фронте  и в арбатском дворе с мальчишками-хулиганами. Впрочем, об этом я,  кажется, уже где-то говорила.
      Она не знает, какой была церковь когда-то (не знает истории), но современную церковь считает заменой идеологического отдела КПСС. С теми же служителями, кстати.  Если у вас другой взгляд, то потрудитесь при себе его и оставить. Нет, она не против религии, как таковой. Многим она нужна для утешения. Более того, Света готова уважать любую религию, которая не только проповедует добро, но и чьи служители не делают подлости и зла, например, не вырубают сотни реликтовых пицундских сосен  для своего поместья в Геленджике. Только не делайте голубые глазки, будто не знаете, кого я имею в виду.
       Как-то, готовя к печати книжку о своих кошках « О тех, кто встретит на пороге…», Света включила телевизор и увидела: сидит некто в рясе и вещает о том, что животные не имеют души, поэтому к ним нельзя проявлять милосердие. Просидев минуту с открытым ртом,  она тут же ввела в книгу подзаголовок «Повесть о кошачьих душах». Что она сказала перед этим, я писать не буду. Я всё-таки росла не в арбатском дворе. Меня родители, вообще, во двор не выпускали, чтобы я там не набралась чего-нибудь такого.
          Может показаться странным, но у Светы много удивительно светлых стихов о храмах. Я процитирую те, которые мне самой больше всего нравятся:
                ***
Я люблю купола золотые
И соборов готических взлёт,
Уважаю и храмы иные,
Те, где Небу приют и оплот.
                ***
Здесь гонят мрак возжжённые лампады,
Чтоб каждый для себя открыл
Ликов святых таинственные взгляды,
Тепло защиты Божьих крыл.
                ***
Плыл волною малиновый звон
Под светящимся тихим закатом.
Избавленье-покой дарил он,
Утешенье сердечным утратам.

Было что-то родное и вечное
В том, что звон колокольный открыл,
И терпенье, увы, бесконечное
Под защитою Божеских крыл.
                ***
За спиною мерцает лампада,
Бледным светом расцвечен оклад.
В добром лике – покой и отрада,
Мир и лад, мир и лад, мир и лад.
                ***
Как мы порой бываем рады,
К страстям душою охладев,
Увидеть нежный свет лампады,
Услышать храмовый напев.

А за окном унылый ветер,
Косых дождей сырая муть.
Но Божий мир и чист, и светел –
В его окно бы заглянуть.
                ***
Переносим огонь
                со свечи на свечу…
В этой бедной церквушке
                лишь милые  лица.
Для себя и для них
                попросить я хочу,
Чтоб не дал на пути
                ОН  душе заблудиться.
                ***
      Итак, Света считает себя язычницей, хотя и в буддизме находит много для себя близкого, в его Любви ко всем живым существам.  Действительно, вся Природа, все стихии, всё для неё имеет свою душу, своих духов, эльфов, гномов…  Всё живое, родное, печальное или весёлое, иногда зловещее, но всё равно живое. Меня с юности поражала в ней, городской девочке,  удивительная гармония с Природой, хотя, конечно, я не знала тогда, как это называется.
                ***
Лучей закатных розовые блики,
Мерцанье нежное звезды.
И у стихий есть лица, лики –
У света, ветра и воды.
                ***
Поздний август дни будто сузил,
Остерёг от вечерних дорог,
И несчастья связал в тугой узел,
И принёс узел тот на порог.
                ***
Тоску по нём, насупленное небо –
Смиренно всё перетерплю.
Ах, как же ветер треплет вербу,
Редеет крона на ветру.

А за окном всё плачет ветер –
Напев протяжен и певуч.
Новорождённый месяц светел,
И небо в клочьях быстрых туч.
              ***
Впереди потерялась дорога,
Позади не осталось следа.
И исчез с неба месяц двурогий,
И в пургу обратилась беда.
                ***
Ветер стих и притаился,
В кронах сосен спать прилёг,
А в костре ещё светился
Красным глазом уголёк.
                ***
Дождём долгим размыло путь,
И наряд буйный ветер унёс.
Кто теперь, Осень, может вернуть
Тихий шелест твоих берёз.
                ***
Нет печали прощанья у ранней весны –
Только радость от дня пробуждения,
Когда в слитном порыве небес и земли
Она празднует день рождения.
                ***
       Согласитесь, кто, кроме язычницы, мог написать такие строки!  Но ведь она ещё и эколог и по образованию, и по духу.  Эколог, нежно любящий каждую простую травинку, каждое живое существо (кроме человечества, если вы помните).
                ***
Если в нашем саду уже столько красот,
Что друзья восхищаются хором,
То заметим ли мы – рядом с нами живёт
Запыленный лопух за забором.
                ***
Отцвела наша русская слива –
Ей-то скромная выпала честь.
Цветёт белым глухая крапива,
А уж это – и вовсе не весть.
                ***
    Да, у нас не Япония, где о зацветании сливы сообщают даже по радио, а мы цветение своей сливы просто не заметим.

     Я хочу ещё немного процитировать из 6-ой книги, чтобы дать вам возможность побыть в том времени. Я и сама часто блуждаю в этих далях, наслаждаясь печальной музыкой стиха.
                ***
Мир по кусочкам не собрать,
Не оживить водичкой талой.
Смотрю я на седую прядь
Уже спокойно и устало.
                ***
Я ходила, любимый, у Вас на виду,
Я ходила, мой милый, по тонкому льду.
А душа состояла, мой друг, из огня,
И протаял тот лёд, утопил он меня.
                ***
Ещё только наметилась связь,
Слова сказаны только пустые.
Глядь… А тройка уже пронеслась,
Колокольчиков звуки остыли.
                ***
Не смотрю далеко вперёд.
Мне б минуту побыть подле Вас,
Ведь Любовь, как и всё, пройдёт –
Сказал мудрый задолго до нас.
           ***
Когда с небес потоком света
Бываем мы озарены,
Что «всё тщета и ловля ветра»,*
Об этом забываем мы.
                ______________
*Соломон Мудрый
                ***
       Но она, не очень веря авторитетам, вообще, не верила и Соломону:
                ***
Всё пройдёт, что идёт, что летит и течёт
Или ярко на щёчках алеет…
Да, всему на Земле предназначен уход,
Лишь Любовь никогда не стареет.
                ***
Звучал романс мне словно в утешенье.
Забытый образ вдруг воскрес.
Пришло давно забытое волненье –
Любовь смотрела на меня с Небес.
                ***
Цветут бледно-розовым яблони,
Белым – вишни и груши.
Каким же цветут цветом
Весною наши души?
                ***
     Судите сами, можно ли с такой женщиной говорить о здравом смысле? Вы ей – о реальности, а она вам в ответ:
                ***
Восток светился розовыми красками,
Роса сверкающими искрами лежала,
И, убаюканная радостными сказками,
Моя душа ему принадлежала.
                ***
     Григорий Иванович! Вы уверены в своей профессиональной пригодности, если считаете это всё нормальным?
    
               
    … Но я хочу вернуться к седьмой книге «Из далека, из дали дней…». Она была написана целиком в 2003 году и имела посвящение: «Всем, пережившим безответную Любовь»:
                ***
Драгоценный огонь души
И порывы сердца заветные
Ты слезами залить не спеши,
Даже если они безответные.
                ***
Я, милые мои, вас понимаю.
Когда не любят, то зови иль не зови…
И, как сестра по горю, обнимаю
Я всех просящих о Любви.
                ***
Не желайте сердцу покоя.
Покой – это счастье мёртвых.
А Любовь – это дело живое
И дорога следов нестёртых.
                ***
     … До Светы довели слухи, что ВВ собрался жениться и даже сообщили, на ком. «Невеста» была молода, но казалась ей корыстной, да и была таковой. А он был не молод и, главное, не богат, да и никаких видимых признаков влюблённости она за ним не замечала. «Невеста», в конце концов, вышла замуж за другого, потом за третьего –  по мере утяжеления их кошельков. Как я уже говорила, не ревнивая по природе и по убеждению (она и нас отучила ревновать, объяснив природу ревности, что это только чувство собственности в сочетании с чувством  собственной неполноценности),  Света отнеслась к этому спокойно.  Единственным отражением этой истории остались, кажется, только «Стрелы Купидона»:
                ***
Белая роза  д р у г у ю  ждала,
У моей – наряд пунцовый.
Для  д р у г о й  нашлась золотая стрела,
Для меня – наконечник свинцовый.
                ***
    … Религиозные наставления продолжались. Она уже не вскипала огнём, а хранила благоразумное молчание, стараясь не подводить себя под гнев, и только изредка, по своему собственному, не слишком изысканному выражению, «вяло отбрёхивалась».  Мы  корили её за столь неприличную лексику, но сочувствовали и сострадали.
 
             В обращениях к ВВ Света писала: 
                ***
Я не нуждаюсь в укоризне –
Не тратьте скучные слова.
Любовь – преображенье жизни,
Что на обочине цвела.
                ***
Не прельщайте меня тем светом,
Кущей райской, как светом в окне.
Мне светлее живётся на этом,
Пока ты, друг, приходишь ко мне.
                ***
     В её чувствах ничего не менялось. Бывает, что всё промелькнёт и исчезнет, но здесь ни рутина каждодневных будней, ни крах утешительных иллюзий – ничто не затмевало света живой Любви. Здесь всё ещё цвела весна.
                ***
Высветляя Любовью жизнь,
Что была раньше серой и тусклой,
Разгоняла коня – лишь держись!
Степь казалась мне тесной и узкой.
                ***
По многим приметам подломится лёд,
И идти по нему не годится,
Но иду я упрямо по льду вперёд –
В ледяную купель-водицу.
                ***
Я по ночам тебе шептала,
Как будто ты, мой друг, невдалеке,
Те тайные слова, что знала,
На мной теперь забытом языке.
                ***
Убаюкана шумом дождя,
В полудрёме – весенняя сказка:
Будто ты есть ещё у меня,
И со мной твоя нежная ласка.
                ***
Из источника чистого
Пила светлые чары,
А из света лучистого
Сотворяла пожары,
Что горели в крови,
Тёмный мир озаряя.
Так жила я в Любви,
В лесу тёмном блуждая.
                ***
Водит метель меня по кругу,
И я одна на том пути,
Только тоска со мной по другу,
Но до него мне не дойти.
                ***
    В его чувствах – тоже всё по-прежнему, то есть  н и ч е г о. При их встречах он часто вежливо или невежливо скучал и однажды даже не счёл нужным скрыть зевоту.  Она её заметила, но никаких охов-ахов по этому поводу не было. Может, человек просто не выспался – много работал. Шутница! Все её обращения к нему, я заметила, были без единого укора.
                ***
Пишу к тебе я, милый мой,
Без отклика и эха.
Меня покоит дождь ночной
И плед теплее меха.
                ***
Завёл ты себе немудрящий
Против меня оберег.
А был им – на сердце лежащий
Сухой и колючий снег.
                ***
Я для тебя непрошенная гостья,
Что забрела на твой порог,
Как собачонка в ожиданье кости,
Забыв хозяйский ласковый сапог.
                ***
     Изредка они перезванивались. Думаю, что звонила она, уже с усталой примирённостью или даже с безнадёжным смирением.  Её всё ещё властно звал тот голос, пусть и без модуляций и обертонов. Да, пишу об этом удручённо, даже сейчас, когда она утверждает, что нет уже «ничего личного».
                ***
Колдовская сила голоса,
И я иду к нему, дрожа.
Я через пропасть прохожу по волосу,
Даже не по лезвию ножа.
                ***
Мне этот голос не забыть…
Решенье воли отвергая,
Хотелось мне с тобою быть,
Путь даже изгнанной из рая.
                ***
     Пожалуй, я сюда вставлю тему «Телефон». С телефонного звонка всё началось и, как теперь уже известно, что и кончилось. Тема больная.
                ***
Не в силах выдержать разлуку –
Без Вас и жизнь мне не мила…
Ничто не удержало руку,
Я трубку со стыдом взяла.
                ***
И солнца нет, и день туманный,
Природа красками бедна,
И не звонит мой долгожданный.
Кругом зима и тишина.
                ***
Эти сумерки синие с золотом –
Завершенье прекрасного дня.
Но звонок Ваш короткий и с холодом…
Почему ты не любишь меня?
                ***
Целый век не звонили мне Вы.
От окна уже холод струился.
Гасли краски опавшей листвы,
Ветер в дом тёплый тихо просился.
                ***
Эта свежесть весеннего света,
Это небо  т а к о й  синевы,
И берёза уже приодета,
И порою звоните мне Вы.
                ***
Холодное отчаянье крадётся,
Затягивая сердце льдом,
Но вот ваш голос раздаётся,
И кажется – весна кругом.
                ***
      Но мы её оптимизм не разделяли.  Вся беда была в том, что сам он звонил очень редко, а она свои звонки называла «позорище». Как-то я пожаловалась мужу на это, на что он мне сказал: «Такую женщину никто и ничто не может унизить, даже она сама. Если бы она, действительно, чувствовала себя униженной, то давно бы плюнула на него с высокой горы». Тогда я отнеслась к этому скептически. Будущее показало, что он был прав, но до этого торжественного события было ещё, ох, как далеко.
               
     ….. Но я продолжу.  Иногда они встречались, думаю, что тоже по её инициативе, вероятно, где-нибудь в театре или в концерте. Он провожал её до дома. От расставания разрывалось сердце, хотя она и старалась скрыть это:
                ***
Давно не светятся слезой
Мои глаза в обряд  прощальный.
Застыл в них траурный покой –
Холодный, тихий, беспечальный.
                ***
Вдруг осиновый лист задрожал,
Да и солнце за тучей скрылось,
И ручей по щеке побежал…
Не слеза ли? Слеза затаилась.

То не слёзы были – вода.
Ах, вода… Скажи на милость!
Может быть, ты была и горда?
Вот бы я изумилась!
              ***
     Я с болью слушала, когда она рассказывала о том, с какой тишиной и радостью она прижималась к его плечу, когда они возвращались из театра в такси, и как ей хотелось, чтобы машина сломалась или чтобы кончился бензин. Безумие какое-то!
                ***
Подчиняясь покою руки,
Я к плечу твоему прижалась.
Придорожные огоньки
Остановить я старалась.
                ***
     А она всё надеялась, что всё это скоро утихнет, угаснет, уйдёт не только из жизни, но и из памяти, но она не знала, что впереди ещё десять лет («Никому не дано обойти судьбу…»):
                ***
Затеряются следы твои,
Небо зимнее погаснет надо мною.
Поклонюсь я памяти Любви,
Тихая и полная покоя.
                ***
Притерпелась, притихла, привыкла,
Не забочусь я больше побегом,
И душа тихой ивой поникла
Над сияющим розовым снегом.
                ***
С душой спокойной, тихой, ясной,
Убрав с лица серебряную прядь,
Когда-нибудь не буду ежечасно
Его я в памяти встречать.
               
Когда-нибудь из милого былого
Вдруг явит старое, забытое перо
Мне образ друга, в прошлом дорогого,
Да вот беда – узнаю ли его?
                ***
       Летом Света поехала к сестре на дачу. Вечерами Наташа пела у костра.
                ***
На лице пляшет отсвет костра –
Тёплый, слабый и нежно-розовый.
И поёт под гитару сестра
Про печаль и про дух берёзовый.
                ***
    Мир природы был полон звуков – ещё пели  некоторые птицы, под горой журчал родник…
                ***
                Голоса природы
Звуки рождаются и умирают,
Порой стремительно, порою не спеша.
Но как узнать, они страдают,
Когда уходит их воздушная душа?
                ***
        Прошли весна, лето, подступила осень. Как заклинания, она повторяла, что всё прошло, что «в нашем стане дымятся руины», была полна решимости достичь освобождения от порабощающей силы этого человека.  Временами действительно казалось, что она притихла, смирилась, что покой снизошёл на её душу,  но всё было не так просто.
                ***
Почти всё узнано, испытано, наказано…
И это ещё мягко сказано.
                ***
Вы в снах уже не снитесь мне,
От голоса не таю.
Увы, в далёкой стороне
Теперь я обитаю.

Когда бы раньше знала путь
И как грустна дорога,
Могла бы, может быть, свернуть
Или, вступив, не дрогнуть.
              …………
Осталось так немного дней,
Когда печаль красива.
Уже и ветер холодней,
И облетела ива.

Не потревожу Вас строкой
И правдой без покрова.
И не нарушу свой покой
Картинами былого.
                ***
Порою так хотелось приютиться,
Прижаться, ощутить твоё тепло.
Но годы шли – пришлось смириться…
И за окном – белым-бело.
                ***
Спустилась тишина ночная,
И, боль души заговорив,
Из мира этого ушла я,
Дверь осторожно притворив.
                ***
      И вновь ей кажется, что когда-то было счастье, пусть недолгое, даже совсем короткое, но счастье, и я думаю, что это была почти правда, трагическое счастье, если такое бывает:
                ***
Громкий смех и весёлые речи
Слышим в памяти в серые дни.
Хоть однажды, но был день беспечный –
В мире тёмном горели огни.
                ***
     А стихи всё текут и текут. Иногда я прошу её что-нибудь почитать мне, она соглашается.
                ***
И улыбка Любви, и слово,
Как забытые в книге цветы,
Приоткроют вам тайну былого,
Незабвенной её красоты.
                ***

     Её тихий, мелодичный голос делает их особенно красивыми, но у меня начинает щемить сердце. И она по моему лицу замечает это. Ну, вот! Приехали!
               
    … Они оба заняты. У него свои дела, у неё – свои.
                ***
Нам бы приблизиться друг к другу,
Что нам мешает – не пойму.
Быть может, гонит жизнь по кругу,
Каждого – по-своему.
                ***
        Она всё ещё пытается пробить проект. Некоторые её друзья продолжают по наивности выводить её на среднепоставленных чиновников (на высокопоставленных ни у кого из нас выхода нет), но тем, естественно, на всё плевать. Она, прекрасно понимая, насколько всё это бесполезно, всё-таки ездит, показывает результаты. «У государства нет денег». Я иногда помогаю ей, вижу эти, пардон, лица, каждый раз расстраиваюсь. А она улыбается. Я наступаю ей на ногу и тихо говорю:  «Светка, да не улыбайся ты так, а то тебя когда-нибудь посадят за непочтение к властям».   
                ***
Отнесёмся с доверием к жизни,
Пусть морозный туман, снег сечёт,
И мы «по фигу» нашей отчизне.
Впрочем, это и вовсе не в счёт.
                ***

    … Но я вновь выбилась из темы. Вышла вторая книга этого нелёгкого для неё года «Не стройте Храмы на Крови» с очень грустным эпиграфом:
                ***
Не воскрешайте память о Любви,
Не стройте Храмы на Крови!
                ***
              Она надеется, что всё прошло, покрылось пеплом, что сердце сгорело… Я не знаю, что здесь цитировать. Каждое четверостишье – живая боль или живая радость, и тут же на каждой странице утешительная красота русской Природы:
                ***
Душу томит безотчётная грусть,
Запах дождя тревожит.
Сердце сгорело, сгорело – и пусть,
Пепел печаль не множит.
                ***
Тёмный рассвет вставал спокойно,
Миру даря жемчужный свет.
В Природе всё всегда достойно,
И дисгармонии в ней нет.
                ***
Любуюсь тихой красотой.
Всё спит. Ещё так рано.
Рисую утренний покой
Словами из тумана.
               ***
       Они встречались редко, но подробности этих встреч не забыты как эхо слов, что отзвучали.
                ***
Я, волнуясь, ловлю Ваш взгляд
(Мы так редко рядом идём).
Засыпает нас листопад,
Воздух пахнет весенним дождём.
                ***
      Кажется, в июне  ВВ  пригласил ее на какую-то косметологическую выставку на ВВЦ, и там, в отделе сувениров, предложил ей выбрать себе подарок. Она выбрала шестигранную чашу для свечи ручной работы с зелёными  полупрозрачными стёклами. Она стоит у неё теперь рядом с лягушками. Мы иногда зажигаем в ней огонь, но не часто. Какую-то таинственную, мистическую, даже, пожалуй, средневековую картину являет это зрелище. И стихи, на мой взгляд, какие-то зловещие. Света сказала, что когда услышала их, ей стало нехорошо:
                ***
Заплясали вдруг тени и блики,
Вернулась память издалека
И напомнила чем-то безликим
Дальние мне века.

Шестигранная чаша светильника,
Стёкла держит прямой переплёт…
Не из старого ль склепа-могильника
Отправляются тени в полёт?

Кто же там, в нём, под тяжестью бремени
Жизнь со смертью не смог примирить?
Почему из далёкого времени
Вдруг ко мне протянулась нить?
                ***
      Я тогда спросила у неё, кто выбрал подарок – он или ты сама? Сама. Жутковато! Ей иногда снились мистические сны, но она не могла их разгадать. Я постараюсь найти эти стихи.
     Она по-прежнему много работает. Готовит новые материалы. Ездит, иногда больная, на какие-то деловые встречи, которые сама же и называет дурацкими.  Ей всё ещё казалось, что вот-вот и наступит конец, и она старалась его приблизить. Удивительно стойкое заблуждение!
                ***
Искрился снег, слепил глаза,
Играл огнями в тонкой пыли…
Нажала я на тормоза.
Вы разве не о том просили?
                ***
     Прочитав это, я вдруг вспомнила шутку о тормозах. В событиях шутки участвовал Алёша, старший сын Светы, который унаследовал от матушки, как я, кажется, уже говорила, очень острый язычок. Света боялась, что Алёша слишком быстро ездит на своём стареньком, очень стареньком «Запорожце», и поэтому часто настаивала на том, что главное у машины – тормоза. Алёша возражал.  Будущий автогонщик имел другое мнение:
                ***
Как-то давно на ремонтной площадке
Вышел с сыном спор.
Что у машины главное –
Тормоза или мотор…
«Или…»  сказал Алёша,
Строго глядя в глаза.
«Это у женщин главное –
Тормоза».
                ***
          Эти стихи очень понравились моему мужу. Он их набрал на компьютере крупным шрифтом и повесил в кухне, где у нас чаще всего имел место театр военных действий.  Два года эти стихи мирно висели, пока не приехала моя старшая дочь из Америки и не сочла их за ущемление конституционных прав женщин.  Отец с ней  не спорил, зная, что она скоро отъедет восвояси.  Кстати, Света тоже  когда-то водила машину и, насколько я помню, больше «налегала» на мотор, чем на тормоза, из-за чего мы однажды только каким-то чудом не влетели в речку. Прочитав эти слова, муж сказал мне, чтобы я не забыла приписать, что Света сдала на права с первого раза, а я с третьего. Вот так всегда, но, честно говоря, с четвёртого, просто он об одном экзамене не знает (был в отъезде). Но я до сих пор вожу машину (редко, по прямой, на дачу), а Света это занятие давно оставила. У неё сложные отношения с техникой. Хорошо, что они стараются держаться друг от друга подальше. Нам всем спокойнее.

     …  Но я должна вернуться к теме. Наверное, я мало читала хроник. Куда-то меня всё время заносит.
 А у неё ничего не кончалось. Качели раскачивались всё сильнее, перемешивались все времена и чувства.
                ***
Хотелось мне упасть к его ногам,
«Не уходи!» - молить в отчаянии,
Ползти по остывающим следам
В бесслёзном, ледяном молчании.
                ***
Эх, была не была! Погребальные колокола?
Всё, что было со мной, я вдохнула в слова,
Сохранила, забыла, затмила, простила,
С легким сердцем Любовь от себя отпустила.
                ***
Дни июня тихи и покойны,
И тепло от зари до зари,
И забыты тяжёлые войны,
И смешно умирать от Любви.
                ***
       Она мне сказала, что эти четверостишья были написаны в один день. Ужас! И этой же осенью Владимир Патрушев написал новую песню на её слова. В мажоре.
                ***
Укротились дожди проливные,
И река улеглась в берегах.
Притупились и чувства живые,
Прозвучавшие в смелых словах.

Небосвод удивительно чистый,
Под берёзой прохладная тень.
Луг зелёный, цветущий, душистый –
Летней радости памятный день.

Громкий смех и весёлые речи
Слышим в памяти в серые дни.
Пусть однажды, но был день беспечный,
В мире тёмном играли огни.
                ***
     И у неё был припев:
                ***
Тихая радость, легкая грусть,
Золото солнечных нитей.
Лет своих зимних я не стыжусь,
Такую, как есть, примите.
                ***
        В этой же книге я нашла чудесный «старинный плач». Приведу из него четыре строки, от которых на меня повеяло какой-то пронзительной чисто русской грустью:
                ***
На пустырь я ходила, в ведре – вода.
Там от жажды страдала трава-лебеда,
А когда я устала, не стало воды,
И засохли листочки травы-лебеды.
                ***
     Меня давно поражает, как не русская по крови женщина может писать такие пронзительно-русские стихи о русской Природе, о её красоте и хрупкости, о её тяжёлой судьбе.
      В этой же книге собраны чудесные, полные истинного лиризма «Песни Любви»: Шитьё золотое по летнему фону, Наряды, Призрак счастья, Сирень, Радость, Лето, У озера, Золото солнечных нитей, Разлука, Утрата, Зеркала, Венчание, Печаль заката, Гроза, Сиянье света…   И я в них слышу музыку и наслаждаюсь ею, особенно когда Света читает их сама.

      …  Как-то, если память мне не изменяет, даже осенью 2003 года, Светлана принимала участие в какой-то выставке на ВВЦ в павильоне «Культура». Тогда там работали её дорогие друзья (все они названы поименно в её книге «Не уклоняйся от судьбы…»), которые, действительно, поддерживали культуру во всех её проявлениях. К сожалению, сейчас там полная разруха, и, вероятно, даже само название «Культура»  следом за самой культурой скоро исчезнет с вывески этого павильона.
        И вот однажды в культурной программе, сопровождающей  выставку,  Владимир Иванович пел свои песни на стихи Светы, а она, так получилось, вынуждена была сама читать свои стихи. Мы все безобразно струсили. У меня, вообще, «страх сцены». Я и диссертацию защищала в полной истерике, хотя в меня и влили перед защитой пузырёк валерьянки. У Светы не было «страха сцены», у неё, вообще, не было никаких страхов, никаких комплексов, даже когда её «речь» состояла из одних нечленораздельных звуков и страшных судорог, если она всё-таки пыталась что-то сказать. Нет, в 2003 году этого ничего уже не было. Её речь в 1990 году восстановилась, но была хрупкой,  и иногда изменение погоды, магнитная буря или просто усталость вызывали мучительные судороги и  запинки, которые могли испортить впечатление от стихов, а она этого не хотела. Но всё обошлось, она ни разу не споткнулась!
      …  Что же было с речью? Мне придётся отвлечься от сюжета и немного рассказать об этом. Подробно эта трагическая история изложена в книге «Не уклоняйся от судьбы…»  Здесь я только кратко изложу канву событий. В 1943 году в результате фронтовой контузии Света потеряла речь. Лечили её долго и почти безрезультатно. Сорок пять лет! Школа, университет – все уроки, зачёты, экзамены только письменно. Даже на защите диссертации её доклад (с разрешения ВАКа) читала её научная руководительница Евгения Леонгардтовна Рубан.
       В 1990 году знакомым немцем Света была приглашена на несколько дней в Мюнхен, и там случайно попала в магазин для бедных фирмы Альди. Из голодной и пустой Москвы – в изобилие немецкого магазина для бедных! Она, мать, оставившая голодных детей в «стане победителей» через 45 лет после Победы, получила такой психологический шок, что её речь (через 47 лет!) внезапно восстановилась. В Москве врачи не могли поверить.  Но контузия есть контузия, и иногда речь даёт сбои... И три года в фронтовых условиях, в действующей армии – это тоже так просто не прошло для ребёнка.
      Чтобы уже больше не возвращаться к военной теме, я остановлюсь на ней здесь. Почти в каждой её книге есть стихи о войне, о военной памяти, о Победе. «Кто был на войне, тот там и остался». Света, увы, не помнит, кто это сказал, но считает, что это страшная правда.
                ***
Годы проходят. Всё позади.
Только вот пепел всё плачет в груди.
                ***
     Это она напишет уже в 2012 году. И это – тоже. После беседы с одной журналисткой.
                ***
               Интервью о войне
Я ночью кричала, забыть не могу,
Солдаты и кони – на буром снегу.
Память о ней – погружение в беды –
Просто не может быть мирной беседы.
Если вам скажут: «Всё в прошлом!»  – Не верьте!
Видевший смерть – носит рану до смерти.
                ***
Порою мне кажется – было вчера…
Не надо, не плачь, ведь мы живы, сестра!
Девятое мая все вспомнят весной,
О нём им напомнит салют громовой.
А я ночью вспомню кровавый тот снег
И буду кричать, словно это навек.

И как это тяжко давит на плечи.
Поставим, сестра, поминальные свечи!
                ***
     А это – уже 2013 год:
                ***
Старинный марш «Прощание славянки»,
Оркестра духового медь…
И вспомнилось мне детство и землянки,
И как к ним близко подходила смерть.
                ***
Ничейной земли не бывает.
Увы, но всё кажется мне,
Что я до сих пор пребываю
На этой проклятой войне.
                ***
             Вот что такое детская военная память! Сколько лет прошло, а она не отпускает. От того времени сохранилась единственная фотография «Май 45-го года», сделанная  сразу после Победы,  в городе Фридлянде, Восточная Пруссия. Там для девочек закончилась война: Свете – 9 лет, Наташе – 7 лет. Путь от Юхнова  до Восточной Пруссии. С 42-ого по 45-й год.
                ***
Словно метельная дымка
Глаза застилает мне.
Копия старого снимка –
Девочки на войне.
                ***
     Есть у неё и одно стихотворение о последнем дне мира:
                ***
                21 июня  41-го года:
Хмельные летние запахи,
Речушки крутой изгиб,
Цветёт белопенно таволга,
И ещё никто не погиб.
                ***
        Военная тема, видимо, так глубоко сидит у Светы в подсознании, что иногда неожиданно появляется даже в шутках:
                ***
Пронизан сиянием воздух,
Льёт свет свой небесный луна,
И тянет на негу и отдых,
Но в сердце – большая война.

Душа помрачённая бьется,
Противится чарам Любви.
Свет тихий, серебряный льётся
На ближние эти бои.
                ***
      Кто из нас знает этот военный термин – ближний бой? А она помнит его с детства…
    
    …   Кони… Я часто встречаю их в её книгах. Да, она в молодости ездила верхом, и до сих пор нежно любит лошадей. Когда однажды  её младший сын Максим, унаследовавший от неё Любовь к лошадям и страсть к верховой езде, привёз её в Питере в конюшню, она вдруг зарыдала. Почему? Она и сама не знала.
     В детстве и юности она часто видела страшные военные сны. Ей снились раненые и умирающие лошади, которых она видела на фронте. Особенно их крики. Это был самый большой ужас её детских снов.  В её восьмой книге я нашла описания сна, который ей приснился недавно:
                ***
                Сон
Вой ветра, убитые кони,
И что-то мне нужно вдали.
С трудом ухожу от погони
В красной горячей пыли.

Галопом иду на удачу,
Пугающе близко враги…
Но рок рассудил всё иначе –
И конь мой не сбился с ноги.
                ***
     Коней она и сейчас часто видит в снах, но, к счастью, сны не всегда бывают страшными.
                ***
Припадаю я мокрой щекой
К Вашей тёплой далёкой ладони.
Всё надеюсь – приснится покой,
Но мне снятся летящие кони.
                ***
Рождала ночь таинственные сны
С мелодией любимой Альбинони,
Сады в цветении весны,
И снова кони, кони, кони…
                ***
     С этой мелодией – адажио Альбинони два года назад было связано столько хлопот. Мы хотели подарить ей на день рожденья диск концерта в Барселоне квартета Иль Диво, где исполняется эта вещь. Нашёл только племянник Кирюша, сын Наташи, да и то не в Москве. Света сказала, что если бы в мире осталась только одна эта мелодия, мир был бы прекрасен. Мелодия, конечно, прекрасная, но чтобы  так её воспринимать…
     Что же касается снов о лошадях, то я просмотрела уйму сонников – всё там по-разному и всё какая-то ерунда. Свете о своих изысканиях я ничего не сказала. 
     У Светы есть  и другие стихотворения-сны, с другими «сюжетами», но их немного:
                ***
                Сон
Трубили лебеди в серебряные трубы.
Сияла яркая осенняя луна.
Лес оживал, а я кусала губы,
И сердце больно ранила весна.

Липа бросала тень на лица,
Но лунный свет боролся с ней.
Тебе хотелось отстраниться,
А мне прижаться потесней.
                ***
 
     …  Но 2003 год ещё не кончился. Судя по текстам девятой книги «Изведи из темницы душу мою…», которая вышла в начале 2004 года, но была о событиях 2003 года, они ещё изредка встречались:
                ***
Лукаво теплое сказал мне что-то,
Почти старинный мадригал…
Ушли житейские заботы,
Снег заискрился, засверкал.
                ***
Знаю я, ты меня покидаешь,
Просто так, без надгробных цветов.
Я стою пред тобой. Ты вдыхаешь
Слабый запах французских духов.
                ***
Ты рассеянно погладил по руке,
На миг краткий заключил в объятья…
Сколько лет в далёком далеке
Эту радость буду вспоминать я.
                ***
     Погладил по руке, и уже мир не может оставаться прежним! Приехали! Разве это не безумие?

   Она жила в непрерывном ожидании звонка, и он изредка звонил:
                ***
Ты – звонил мне от случая к случаю.
Обращался с великой небрежностью.
Я – жила в ожидании лучшего,
Томясь безнадёжной нежностью.
                ***
     Была в её новых стихах и память о каких-то встречах:
                ***
Прижаться б щекой к твоему плечу,
Как когда-то, однажды.
Но зимнему ветру я тихо шепчу:
«В одну реку не входят дважды».
                ***
А прежде был цветущий луг
И жаркий запах сена.
Теперь со мной лишь память рук
Пленительного плена.
             ***
     Прочитав это, я у неё спросила, что это за луг и что это за сено, тем более что они проскользнули в стихах уже второй раз… Что-то я про эту историю ничего не знаю… Она засмеялась и сказала, что не помнит, что это ей, наверное, приснилось.
      А жизнь продолжалась. Любовь – Любовью, а стирку, уборку, готовку, мытьё посуды  никто не отменял. И кошачьи горшки – тоже.
                ***
Среди житейских мелочей
Жить предстоит ей неизбежно,
Но тихий свет её лучей
Нас озаряет нежно.
                ***
     Память о счастье всё ещё живёт во многих строчках. Только было ли оно? Я не разделяла её оптимизм.
                ***
Шепот Любви, он тише ветра,
Нежней, светлей луча луны.
Я Вас любила, милый, светлый,
И были дни озарены.
                ***
.
     И в этой книге было много стихов о Природе. Лики земли и небесные лики.
                ***
Плачь по зиме – весенняя капель…
Духи зимы в рыданьях безутешных
Оплакивают милую метель,
Уже живущую в местах нездешних.
                ***
Воздух полон золотого света.
Спит трава, посеребрённая росой.
Чудо русского июньского рассвета,
Что сравнится в прелести с тобой!
                ***
       В ноябре, на время школьных каникул, Свету отправили с Олечкой в Египет, в Хургаду. Она много лет не была на море и обрадовалась этой поездке. В Египте было чудесно:
                ***
                Хургада
Горячий воздух над песком дрожал,
Вода казалась светло-бирюзовой,
И берег воду обнимал
Золотой податливой подковой.
                ***
Ветер свежий, волна лучится,
Из-под ног уходит песок,
Нежным отзвуком серебрится
Милых горлинок голосок.
                ***
Не однажды в русском снежном поле,
Видя ясную небес голубизну,
Вспомню я темнеющее море
И луной посеребрённую волну.
                ***
       Чудесно, за одним исключением. Вернувшись в Москву, Олечка (ей тогда было десять лет) сказала родителям: «Больше я с бабушкой никуда не поеду – она меня угнетала: заставляла ложиться спать в 10 часов, есть фрукты (Оля ела одни макароны) и гоняла купаться в море, а мне нравилось в бассейне». Итак, бабушка-деспот. Надо сказать, что Олечка и сейчас старается от бабушки благоразумно держаться подальше.
       В Москве в это время погода состояла из дождя, снега и ветра, но она рвалась в Москву  в надежде на встречу:
                ***
Здесь – ноги уходят в горячий песок,
Скучный дождь со снегом – у Вас.
Я сквозь даль вижу Ваш побелевший висок
И тоскую по холоду глаз.
                ***

     …  Если продолжать повествование в хронологическом порядке, как это положено в хрониках, то на очереди встал 2004 год. И пора в него перейти.  В этом году она написала три книги: «С фронтов проигранной войны…», «Наступила минута прощания…» и «Осенний свет». Я не упомянула об 11-ой книге «Земля и Небо над Землёй», потому что в ней, по просьбе художников – участников ежегодных выставок в ЦДРИ (кто не знает, то это – Центральный дом работников искусств), Света собрала стихи о Природе из первых десяти своих книг. Эти стихи казались художникам настолько живописными в прямом смысле слова, живыми образами земли и неба, что они в словесном описании видели картины. Но вот эти четверостишья из этой книги я  в более ранних книгах почему-то не нашла. Впрочем, это не важно. Важно, что они есть:
                ***
Позолота тронула берёзы,
Роща стала тише и светлей,
И роняет золотые слёзы –
Дар весенний и счастливых дней.
                ***
Густой туман. Деревья как намёки,
И вздохи ветра как прошение к судьбе.
Надмирные пространства свет далёкий
Струят к заснеженной Земле.
                ***
Узор небес изменчивый и зыбкий,
Что многих древностей древней.
Лучи как проблески улыбки
Последних предосенних дней.
                ***
Неподвижны лунные тени.
Ночь тиха, и светло кругом.
Сладкий запах белой сирени
Льётся в тихий, уснувший дом.
                ***
Если сегодня так ненастно,
И день весенний тих и мглист,
То завтра будет всё прекрасно,
И развернётся клейкий лист.
                ***
Ещё ноябрь, ещё не стужа,
Кругом задумчивый покой.
Ночной ледок трещит на лужах
Под скорой утренней ногой.
                ***   
      Но я вернусь к трём другим книгам. На обложке одной из них, «С фронтов проигранной войны…», картина: на тёмном фоне с красноватым свечением – экзотический осенний букет с желтыми хризантемами и какими-то диковинными цветами, и уже на его фоне сидит Света в профиль, освещённая мягким закатным светом из той дали, куда она смотрит. Я иногда описываю картины, потому  что они имеют самое непосредственное отношение к событиям  её жизни, которые теперь пытаюсь описать уже я, а раньше это делала Лариса, создавая портреты-образы, навеянные Светиными стихами. Мы ещё не знаем, будут ли эти картины репродуцированы в данном издании (всё это очень дорого), поэтому пытаюсь их хоть как-то описать. В книге «Не уклоняйся от судьбы…» они все есть.
      Этот портрет назван «Осенний свет», что я, к счастью, нашла на обложке книги, иначе  пришлось бы лезть на диван, над которым она висит, а кровать мы уже проломили, когда полезли за другой картиной, чтобы посмотреть её название и дату. Обе мы дамы солидные, но полезла я, поскольку утверждала, что я намного легче. Увы! Это только Света не стесняется говорить, сколько она теперь весит. Я ведь помню её ещё тогда, когда она весила 49 кг при росте 169 см, а на плацу её сдувало с лошади при сильном ветре.
         … Но я возвращаюсь к книгам. Я искала  в них события, прежде всего встречи, но их было так мало, что мне не хотелось  обсуждать эту тему  со Светой до момента её «редактирования». Я видела, что многие её воспоминания болезненны и горьки, что описанное в книгах остаётся для неё живым, что это ни кости, ни прах, разве только живые мощи…  И моя деятельность в качестве летописца чем-то напоминала мне эксгумацию. Ужас!  Я боялась, что она опять позвонит ему или, того хуже, поедет. Что её ждёт там? Я видела, как меняется её лицо, и боялась за её сердце:
                ***
Беда уже касалась сердца
В ту светлую, тревожную весну,
Когда приоткрывалась дверца
В последнюю, без света, тишину.
                ***
Была радость – только прикоснуться…
Прикоснуться… Сердце всё прощало.
Заставлял себя ты улыбнуться
Скучно, глядя мимо и устало.
                ***
     Нет, это не самые печальные из её книг. В них даже много шуток. Хотя бы эти:
                ***
Хранила верность образу покинутой,
Порою плакала в тиши.
Душой, из тела словно вынутой,
Жалела тело без души.
                ***
Как бы хотелось вознестись над бытом
И полететь поверх него,
Но руки-крылья над корытом –
Знаком присутствия его.
                ***
Всё, что могла перечувствовать,
Всё через сердце прошло.
Можете мне посочувствовать
И подарить помело.
                ***
Не давай слезе пролиться
В ожидании покоя.
Она всё же не водица –
Кое-то другое.
              ***
    О культе личности
Живая жизнь… В ней всякие пути,
И образины встретятся, и лики,
Но милого не позволяй себе ввести
В достоинство верховного владыки.
                ***
            
     За долгие годы нашего знакомства меня многое поражало в Свете, а в её книгах – невероятный контраст трагических строк с шутливыми, словно писал их другой человек. Но я забыла ещё одну шутку, которую  хочу особо прокомментировать:
                ***
Слова, слова… И тон красивый…
Но всё какие-то не те.
Скоро помчусь от Вас, мой милый,
Как кошка с банкой на хвосте.
            ***
      Собственно, я о «кошке с банкой на хвосте». Не знаю, как в других послевоенных московских дворах (меня, как я уже говорила, родители, вообще, во двор не выпускали без конвоя), но в арбатских дворах было в то время много бездомных кошек. Шпана, живущая в тех же дворах, иногда ловила их, привязывала пустые консервные банки к хвостам и гоняла обезумевших животных (иногда до смерти) с улюлюканьем двуногих идиотов, за что сестра Светы Наташа лупила эту шпану чем ни попадя, чаще всего почему-то доской по голове. Наташу боялись все хулиганы в окрестных дворах. Маленькая, но очень крепкая, протопавшая детскими ножками по фронтовым дорогам, она не боялась хулиганов даже много старше себя, и если доставала доской до их голов, то и доставала.       
        Света в те годы была слабой, с больными легкими девочкой, которую качало ветром, и, конечно, ни с кем справиться она не могла. Это теперь… И не только доской…
      Света собирала больных и покалеченных кошек в домашний лазарет, что, наверное, было не так просто в коммунальной квартире. Этот образ несчастной кошки с банкой на хвосте хорошо сохранился в её памяти. Временами она даже ассоциировала его с собой, когда жизнь уж очень безжалостно погоняла её. Но не без юмора, как я уже говорила, свойственного ей даже в ситуациях, весьма от юмора далёких.
         Мне хочется пусть и несколько выпасть из темы, но немного рассказать о доме её детства и юности на Арбате, где она жила с довоенного времени, очень долго, даже успела закончить университет. Дом, двухэтажная пристройка к большому многоэтажному дому дореволюционной постройки, по слухам, бывший каретный сарай, стоял во дворе за аркой и имел адрес:  Плотников переулок дом 10 дробь 28 (по Гагаринскому переулку). Их коммуналка была квартирой № 41. Она до сих пор любит свой неказистый дом памятью детства и юности. Его давно уж нет. Мы со Светой несколько раз ходили на это пустое место, но ей казалось, что она видит его каким-то боковым зрением и неизменно в тумане. Я старалась увести её оттуда поскорее, мне не нравилось её лицо. Она видела этот дом и в снах:
                ***
В печальных снах ни тишины, ни грома,
И мамы нет, и дома нет давно.
И только в снах встречаюсь с тенью дома,
Где в давний мир окно отворено.
                ***
        Сейчас в тех краях, в переулке Сивцев Вражек, в «доме на курьих ножках» –  памятнике советского конструктивизма, живёт её младший сын Максим. В его крошечной квартирке есть открытый угловой балкон с прекрасным видом.
                ***
Сивцев Вражек, 15. Мой старый дом.
Два балконных окна под широким углом,
А с балкона – пейзажи-полотна,
Но из спальни, сквозь тополь, лишь окна.
                ***
Сквозь дымку лёгкой белой шторы
Я вижу крыши и дома,
Высоких облаков узоры,
И новоделы-терема,

И башню странную генштаба
С аляповатою звездой,
И «храм» другой (на чайник баба!),
Чей купол псевдозолотой.
                ***

        И вот как-то, в прохладный июньский вечер Света и ВВ сидели на этом балконе. Сидели долго.  Говорили о чём-то ненужном.  Дул сильный ветер. Скамья тогда стояла на стороне Староконюшенного (оттуда вид лучше), а он всегда сильно продувается. Я сама там однажды зверски простудилась. Шаль не очень её спасала. Меня тогда и тёплое пальто не спасло.  Света сидела, съёжившись под ветром, крепко сжав закоченевшие руки.  Не после этой ли посиделки начались её бесконечные пневмонии?  Она сказала, что не помнит. Нет, она помнит, что сидели (и кто б сомневался!), но тогда ли начались пневмонии – не помнит.
                ***
Мы сидели на сильном ветру.
Я дрожала, тепла ожидая.
Он учил меня строго добру.
Я молчала в ответ, замерзая.
                ***
      … Но я немного отвлеклась, хотя и кажется – по делу. Итак, 2004-й год. Похоже, что я, и в самом деле, пишу хронику, хотя никаких хроник я, надо признаться, никогда не читала.
      Инфаркты она залечила, но началось ещё того хуже – бесконечные пневмонии, одна за другой.  Далеко не сразу стало понятно, что это шла тромбоэмболия малых ветвей легких (кажется, это так называется), пока она в критическом состоянии не попала в больницу с распухшей ногой и удушающим кашлем. Но до этого ещё год.
       А пока идут зима, весна, лето, осень и опять зима.
       Она пишет о жемчужном блеске заснеженных полей лунной ночью, о хрусте примороженного весеннего снега и лужах, набегающих с сосулек, о том, как луна серебрит цветущие вишни, о прелести сиреневых флоксов в предвечерние часы, о дымно-розовой мгле сумерек, о том, как лето пахнет малиной и мятой, о запахе зреющих вишен, о том, как небеса отражаются в лужах после  летней скорой грозы, об обманчивом свете луны, о мягкой, тёплой осени в тихом сиянии дней, о тишине погрустневших осенних лесов, об октябрьских ночных холодах, о предзимних ночных метелях, о криках ворон, возвращающихся с дальних кормёжек и о многом другом, что она видит или когда-то видела в Природе:
                ***
Пахло таинственно и горько
От тонких весенних ветвей,
И становилась апрельская зорька
День ото дня светлей.
                ***
Вдыхаю запах свежести душистой,
Вижу вечерниц чуть белеющий букет,
А с неба льётся бело-серебристый,
Обманчивый, как всё на свете, свет.
                ***
Цветут цветы и травы луговые –
Вдоволь теплом земля согрета.
Всё дарят нам глаза живые
И солнечное сердце лета.
                ***
На балконе синел василёк,
После жаркого дня – прохлада.
Густо-синим темнел восток,
Розовел тёплый жемчуг заката.
               ***
Горело озеро огнём,
Рябиновые рдели кисти,
Грустили о конце своём
Жёлтые листья.
                ***
Какая светлая нарядность:
Леса – из золота, река – из серебра,
Небесной сини неоглядность…
Осень – цветущая пора!
               ***
Помню я зацветающий сад,
Нежно-белый от цвета вишен.
Как теплу той весны он был рад –
Теплом вешним не был обижен.

Теперь вишни в осенней листве,
И темны нам ночные дороги.
В замутнённой дождями воде
Ловят рыбку осенние боги.
                ***
       И тут же боль разлуки, мечты  о встрече, просьбы об утешении, отчаянье, грусть  том, что жизнь уходит «словно кровь из раны», усталость, неверие «лисьим лукавым глазам» и вместе с тем зависимость от них…
                ***
Останется история в портретах
И на страницах тихих книг,
Любовью зимнею согретых.
Костёр погас, огонь поник.
               ***
С годами я мудрее стала.
Утихло эхо, замерло в тиши,
Но как же долго тосковала
Грусть обездоленной души.
               ***
В словах – тишина воды
И плач затаённый ветра.
Под знаком земной беды
Легли они горсткой пепла.
                ***
Неправда, что печаль нас возвышает,
На небеса нам открывает вид.
Когда печаль волной нас накрывает.
Готовы плакать мы по-чёрному, навзрыд
                ***
Иллюзия порой оберегает,
Незнанье истины нам сердце бережёт,
Молчание лукаво подкупает,
Но правда – час свой стережёт.
                ***
Взгляну усталыми глазами
На то, что было. Пройден путь.
На всё, навеянное снами,
Лишь грустью отзовётся грудь.
                ***
О вы, далёкие мгновенья!
Как же я вами дорожу!
Я помню вас, хоть вы мученье,
И на могилу к вам хожу.
                ***
Её глаза лучились светом.
Под светлой влагой – бирюза,
А улыбались ей ответом
Лисьи лукавые глаза.
              ***
     Она не может понять, что за тайна скрыта в соединении людских судеб и в их разъединении, какие вечные замки, какая стража хранит эту тайну:
                ***
Что видим в образе одном,
К которому душа стремится?
И почему в любом ином
Видение не может повториться?
                ***
Мне не известна тайна единения.
Тайна единства не известна мне вдвойне.
Они живут – и в этом нет сомнения –
В иной какой-то, дальней стороне.

И их хранят непроницаемые стены,
Неоткрываемые, вечные замки,
И страж не ведает ни страха, ни измены,
И не спускает меч с руки.
                ***
   Света чувствует, как быстро мчатся дни нашей жизни, и в «старинной песне» сравнивает их с «белогривыми волнами»:
                ***
                Старинная песня
Белогривые волны времени,
Пронеслись вы, ох, резвыми конями…
Я упрусь в твёрдый берег коленями,
Зачерпну вашу воду ладонями.

И пронзит чувство острой жалости
К той Любви, что искала спасения,
И не хватит одной только малости –
Злат-венца из травы забвения.
                ***
        Меня тоже пронзает острое чувство жалости и к бедной Светке, и к её безответной Любви, которая знакома и многим из нас, может быть, только не в такой острой форме. Я вспоминаю и свою, но очень далёкую, в юности, но, когда вспоминаю её «предмет», то думаю: «Слава Богу, что она не состоялась!».
      … Но я продолжу.  Ей кажется, что Любовь затихает, но, к сожалению, она опять ошибается:
                ***
Его люблю с теченьем дней
Всё тише, проще и нежней.
                ***
       Да, многое ушло в прошлое, в мир памяти, от которой она не в силах освободиться.  Нет, она понимает, что это мучительный тупик, но почему-то ей кажется, что в прошлом было всё прекрасно: и усыпляющий шум дождя, и воздух, полный снежного серебра, и заходящее солнце летнего вечера, и дрожащий свет фонарей при их прощании, и белый пух одуванчиков, и звенящая трель соловья в лунные ночи на Яузе…
                ***
О, память потускневших лет,
До боли милый отсвет нежный,
Нездешний сумеречный свет,
Души затихшей саван снежный.
                ***
С потухшим сердцем мысленно склоняюсь
Я перед памятью, что сохранила свет весны,
И сквозь скупые слёзы улыбаюсь,
Увидев прежние, в дрожащей дымке, сны.
                ***
Всё миновало без возврата,
Ушло в иные, дальние края,
Но отсвет этого заката
В волшебном свете вижу я.
                ***
Давно потух осенний пламень,
День ото дня всё холодней,
А на душе лежит не камень –
Нагромождение камней.
                ***
Тиха теперь осенняя вода,
Утихло золотое пламя,
И только сердце иногда
Вздыхает тихими стихами.
                ***
     … И вот субботний вечер. Мы, «девочки» от шестидесяти до семидесяти лет, собрались, наконец, всей компанией у меня дома, мирно пьём чай, обсуждаем «всю эту историю», и, главное, даём  дельные советы. Муж сидит в сторонке с Мурыськой на руках и как-то подозрительно перемигивается со Светой. Я когда-то пыталась научиться, как это она так делает, и чуть не окривела.  Он явно на её стороне. Он всегда и во всём принимает её сторону при любой нашей конфронтации, даже не вникая в суть разногласий. Наши чаепития муж называет «разгульное застолье». Мы уже все пьём по куче лекарств, не совместимых с алкоголем, поэтому только чай и в него, по капле, рижского бальзама.
                ***
Цейлонский чай. Варенье из малинки.
И, осуждая мой унылый вид,
Вы мне совет даёте по старинке:
«Судьба рассудит, Бог определит».
                ***
      Света смеётся над нашими постными физиономиями, говорит, что, может быть, ей «вся эта история» дана лишь для того, чтобы она, старая  сухая учёная дама, вдруг написала стихи о Любви, ведь её родители были филологами, и что-то же она должна была бы унаследовать от них.
                ***
                Моя Любовь
Её рождение – весна,
И родилась в сорочке.
Все муки вынесет она
И перельёт их в строчки.

Теперь ей книги – тёплый дом.
В них всё – её всевластье.
Там говорит особым языком
Моё страдающее счастье.
                ***
Неведомый сказал мне голос:
Простые вещи не таи.
Растёт ребёнок, зреет колос
Прикосновением Любви.
                ***
     Она считает, что мы всё преувеличиваем, а на самом деле всё далеко не так уж плохо:
                ***
Меж чёрных туч – лоскут неяркой просини…
И, жизнь едва не до конца пройдя
И зная неизбежность скорой осени,
Я слышу песнь весеннего дождя.
               ***
То солнцем налившийся сок винограда,
То от ворот – поворот.
Преграда, награда, боль и отрада –
Всё, чередуясь, идёт.
               ***
                Осенний свет
Я до сих пор не признаю главенства
Страдания в той милой стороне.
Тень старой боли и блаженства
Попеременно светят мне.
                ***
        Мы возражаем, опять – в который раз – напоминаем ей о нашем возрасте. Я призываю в свидетели мужа. Он кивает, но как-то неубедительно, а она смотрит на наши крашеные головы, на которых по проборам уже пробивается эта бессовестная седина, и смеётся:
                ***
День ото  дня  заметней проседь,
Да что там проседь – седина!
Вы ей готовы вызов бросить
И рассчитаться с ней сполна.

А я признаюсь без боязни –
Не вижу в ней большой беды.
Та в седине не видит казни,
Кто родом с пламенной звезды.
                ***
     Это она нас так дразнит. Мы ведь все шатенки и брюнетки. На нас седина очень видна, а она как была беленькая, так и осталась. Что же касается «пламенной звезды», то мы в этом и не сомневаемся.  В конце концов, она даёт нам совет:
                ***
С фронтов проигранной войны
Умей вернуться невредимой…
                ***
     Кстати, в её книжках много и других советов, правда, советую к ним отнестись с большой осторожностью. Света  ведь большая насмешница.
     Уже поздно. Муж идёт провожать «девочек» до метро. Все мы теперь живём в разных концах города. Уже у лифта  Света говорит нам, что, пожалуй, завтра поедет поздравить ВВ с днём  рождения. Приехали! Мы с грустью смотрим друг на друга. Нет, она неисправима! Мы так давно надеемся, опираясь на авторитет царя Соломона, что всё пройдет, но она уже однажды написала нам:
                ***
Не надейтесь, что всё в этом мире проходит.
Это – ложь во спасенье уставших сердец…
                ***
         Через два дня я зашла к ней, помогла пропылесосить, а то она и в молодости не была образцовой хозяйкой, а уж после таких тяжёлых болезней…  Я с завистью восхищалась её умом, научными трудами, её прекрасным вкусом, её дизайнерским талантом, но когда в доме на всём лежит вульгарная пыль, а гостей она частенько встречает с веником  в руке или со шваброй (тогда это называется «больной половой вопрос»)… А бывало, вообще, всё вверх дном и в полном беспорядке, когда она писала свои монографии. Хорошо, что её бесконечно терпеливый муж на всё смотрел (и до сих пор смотрит) тихим мудрым взором давно смирившегося с судьбой русского человека. Я всегда ставила (и до сих пор ставлю) его в пример своему мужу.
        Да, кстати, в этом же году Света написала  «Последние песни»:  «Лето», «Кукушка», «Весна и Осень», «Полынь», «Старинный сюжет», «Дождь», «Дороги», «Закат», «Тишина», «Оковы», «Прощание». Песни назывались – последние. Подчёркиваю – последние. Я тоже умею делать ехидные замечания.

      … Возможно, не совсем ко времени, но мне вдруг захотелось рассказать ещё об одной теме, которая, надо признаться, висит на мне тяжелым грузом. Не знаю, как её назвать, может быть, «Прощания». ВВ много работал, и Свете иногда хотелось как-то украсить его жизнь, но чем. Для нас стандарт – это театр, концерт, выставка… Всё очень примитивно.  Однажды  она пригласила ВВ на свою любимую оперу «Травиата», узнав, что он её никогда не видел. Ей даже показалось, что и не слышал о ней. В Большом театре опера почему-то тогда не шла, но она шла в Новой опере, где Света сама никогда не была, поэтому и не ожидала, что они там могут увидеть… Они шли от метро к театру. Он держал её под руку. Она скользила на высоких каблуках. Мела позёмка.
                ***
Я ещё вспомню и не раз
Те серые московские потёмки,
Когда, мой друг, меня в Вас,
Дразнил метельный хвост позёмки.
                ***
       Оркестр – звучал прекрасно, голоса – тоже, но Альфред выезжал на сцену на велосипеде, Виолетта была дешёвой проституткой в баре и тому подобное. Я вполне разделяю возмущение Светы, когда уродуют классику. Создайте что-нибудь своё и показывайте свою дурь всему миру, но классику-то зачем трогать.
         Они шли к метро после спектакля. Он видел, что она расстроена, но не мог понять, почему. А ей было стыдно за эту «Травиату». Приобщение к оперному искусству не удалось, и когда она спустя какое-то время предложила поход в Большой театр на оперу, он твердо сказал, что на оперу больше не хочет. Пришлось предложить балет. Но это всё позднее. И там была своя история. Пока что они возвращаются с «Травиаты».
                ***
Ваших рук оберегающая нежность,
И неоновый холодный свет.
Это завтра будет безнадежность,
А пока ещё далёк рассвет.
                ***
       В метро ВВ сказал, что не может проводить её сейчас до дома (какая-то срочная деловая встреча), посадил в вагон метро, обещал завтра позвонить и, может быть, даже приехать.  Забегая вперёд, скажу, что звонка, а тем более приезда не было ни завтра, ни послезавтра, ни третьего дня…
                ***
Смыкаются двери вагона,
Слова уже не звучат,
Лишь грохот и вой перегона
Спускают меня в ад.
                ***
Пустой вагон, померкший свет,
И я одна, и Вас уж нет,
И стук колёс, словно судьбы веленье:
«Смиренье! Смиренье! Смиренье!»

«Плачь! Плачь!» - в душе рыдает Верди.
И возвращаться горько мне с небес
К земной привычной тверди.
               ***
    
         Я нашла эти строки в её первой книге, значит, это была зима 2000 - 2001 годов.  Дата второго события известна точно, 18 ноября 2004 года. Они были на «Лебедином озере». В этот вечер пошёл первый снег – обильный, мокрый и липкий. Они с трудом дошли от метро до театра. Снег налипал на её каблуки, а идти-то было – пару шагов. И вновь он не смог её проводить (утром надо было вести куда-то какой-то отчёт, который ещё не был написан). Дверь вагона почему-то долго не закрывалась. Она стояла в дверях, пока они не захлопнулись.
                ***
                18 ноября 2004 года
Отчаянье стараясь скрыть,
Проститься и без слёз застыть…
Театр. Метро. Плывущая платформа.
Это – тоже Любовь. Обречённая форма.
                ***
     На станции Свиблово  она вышла из метро. Идти было невозможно. Снег налипал на каблуки и замерзал. Через несколько шагов приходилось останавливаться, сбивать льдинки о бордюрный камень. Уже вблизи дома она вдруг так подвернула ногу, что, ей кажется, от боли она на секунды потеряла сознание. Она смогла снять самую острую боль и дошла до дома. Как, не буду рассказывать. Она мне говорила, что больше всего боялась кого-нибудь встретить из-за унизительного чувства брошенности. Хирурги сказали, что нужно срочно делать операцию, иначе – костыли. Она отказалась. Стала залечивать травму сама своей меланорефлексотерапией. Невестка купила палку. О том, что произошло, никто, кроме меня и Гали, не знал. Где была, откуда шла… Через месяц она встала, но с той поры может ходить только с палочкой (она её называет клюкой).  ВВ на следующий день позвонил, любезно осведомился, как она добралась. Она сказала, что прекрасно. Только в книге 2012 года («Прогулки в прошлое, к забытым берегам…) она напишет (через 8 лет!) об этом, да и то с оттенком уклончивого смысла:
                ***
Шёл мокрый снег,
           налипал на каблук.
Будет много потом
           и встреч, и разлук.
Но с этого дня,
           что уже вдалеке,
Я буду ходить
           лишь с клюкою в руке.
                ***
       Надо сказать, что палка её не портит, появилась даже какая-то величественность, но подняться на ступеньку без палки она до сих пор не может. На наши охи-ахи она говорит, что видит и преимущества в клюке – теперь даже трезвые уступают место в транспорте. Было, на её взгляд, только одно неудобство: когда идёт дождь, а в руке – сумка с продуктами, где взять третью руку для зонта. Но теперь для походов в магазин у неё есть плащ, так что никаких неудобств она не видит.
     Но надо отдать ему должное, ВВ не всегда бросал её на произвол судьбы в метро. Иногда удавалось поймать такси или просто машину, и тогда он провожал её до дома. Чаще всего они прощались на крыльце.
                ***
Трепет теней под ночными огнями.
Радужный свет фонарей.
Помню снежок, что кружился над нами
И Вас у открытых дверей.
                ***
              Однажды она пожаловалась на сердце (сердце, действительно, стало давать сбои из-за высокого давления), он посадил её в лифт и простился. Ей так хотелось задержать его хоть на несколько секунд, но на улице дул сильный и холодный ветер, а ему ещё нужно было добраться до метро, ведь  шофер спешил (он не думал, что Свиблово так далеко) и, высадив их, сразу уехал…
                ***
Ветер дул, до костей леденя,
Мысль бежала безумным бегом.
Как ты холодно обнял меня,
И костёр я засыпала снегом.
                ***
        Она поднялась на свой 14 этаж, вышла из лифта, но вдруг ей так захотелось его вновь увидеть, что она поехала обратно, выскочила на улицу. Уже разыгралась метель. Она бросилась в ту сторону, куда, как ей казалось, он должен был пойти, но там никого не было. От соседнего дома отъезжало такси. Возможно, на нём он и уехал. Она обо что-то споткнулась, сломала каблук. Ей стало смешно, она ведь могла и побежать за ним.   Надеюсь, что больше такое не повторялось. Позднее она напишет стихотворение с описанием этого прискорбного  события, но не признается, при каких обстоятельствах оно случилось.
                ***
В эту ночь разыгралась метель,
Ветер взвихривал снег, и позёмка
Так крутила, что (ты мне поверь!)
Я споткнулась о хвостик чертёнка.
                ***
          Она долго стояла в темноте у окна. Крупные хлопья снега бились о стекло. На дороге сильно мело. Машин не было. Потом как-то внезапно всё стихло. Она легла.

         К сожалению, минуты прощания со временем не становились спокойнее.
                ***
Наступила минута прощания…
Болью кровь мне рванула висок,
Потемнело в глазах от отчаянья –
Река счастья теряла исток.

Вспоминая об этой минуте,
И теперь я беззвучно кричу,
И в житейской безрадостной мути
Забытья я напрасно ищу.

Не давай мне клубок, Ариадна!
Не хочу я вернуться назад,
Если правда его беспощадна,
Как дорога, ведущая в ад.
                ***
Нет, не играли солнечные блики
На дне моих потухших глаз.
Казались мне равновелики
Час смерти и прощальный час.
                ***
     Как она ни старалась, понимая необходимость расставания, ничего не получалось. Она, действительно, старалась, мы все свидетели, но, увы…
                ***
С какой нежностью тихой и грустью
Я прощалась с тобой, милый друг,
Без советов, дорожных напутствий
И дрожащих, опущенных рук.
                ***
Хотела свободно вздохнуть я,
Проститься легко и без грусти,
Как путники на перепутье.
Расстались и ладно, пусть себе.
                ***
     Само стихотворение длинное, и Наташи на его слова написала очень невесёлую песню.

     Света скрывала отчаяние, старалась улыбаться «улыбкой, вмерзающей в лёд»…
                ***
Уже подступала усталость,
И я не смотрела вперёд.
И только слегка улыбалась
Улыбкой, вмерзающей в лёд.
                ***
     Надо сказать, что тема « прощания» возникла в её стихах очень давно и далеко не всегда звучала так шутливо, как в этих строчках:
                ***
Скоро год уже прощаюсь с Вами…
Временами…
                ***
Не затягивай сцену прощания!
С тобой осень живёт, не весна.
И простись с ним минутой молчания,
Будь хоть в этом себе ты верна.

Не смотри умоляющим взглядом,
Не вымаливай лишних минут.
Те мгновенья, что он ещё рядом.
Уже милостыню подают.
                ***
       Света видела, что ВВ это всё в тягость или ему просто скучно, иногда ей казалось, что он даже не старается это скрыть… И однажды она написала:
                ***
Уж лучше сразу бы свинцом,
Чем провожать с таким лицом.
                ***
    На этой цитате я тему « прощаний» заканчиваю.  Когда первый раз я увидела эти строки, меня муж отпаивал валерьянкой. Ужас! До этой минуты я не считала себя женщиной такой уж слабонервной.
     В этом году в книге «Наступила минута прощания…» появились два маленьких «плача», очень трогательных и тихих:
                ***
Вновь тревожу старинный сюжет –
Плач покинутой: «Милый, где ты?»,
А за тучами лунный свет,
Слабый свет отдалённой планеты.
                ***
За высокими стенами спряталась грусть.
Он сказал, уезжая: «Я не вернусь!»,
Он сказал, уезжая: «Я не вернусь!»,
И высокие стены спрятали грусть.
                ***

     …  Хочу написать ещё о Светиных «советах», пока не забыла. Я не стану писать о ехидно-юмористических:
                ***
Рассыпала по отдельным строчкам
Мудрые целебные речения,
Словно клюкву по болотным кочкам,
Собирать которую – мучение.
                ***
Не казня, не возвышая,
Помни, мы ведь из ребра,
В прошлом изгнаны из рая
Без полушки серебра.
                ***
      Их много, но сейчас я не о них. В этих «советах» так много истинной мудрости и печали, но и много света. Я их очень люблю. Кроме того, они почти все были написаны именно в 2004 году:
                ***
В реке жизни вёсла не бросают,
Ты струи возвратной не ищи.
Радуйся, если речушку ту питают
Донные сердечные ключи.
                ***
Не плачьте, девочки, не плачьте
И не зовите милых зря,
Увидев паруса на мачте
И выбранные якоря.
                ***
Жизнь уходит, словно кровь из раны?
Тенью жизни мнится путь во мгле?
Не ищи небес обетованных –
Радуйся тому, что на земле.
                ***
Живи просто, не бойся обманов,
Кому можешь, радость неси.
У последнего платья не будет карманов –
Всё отдай, ничего не проси.
                ***
Ни днями светлыми, ни тёмными ночами,
Когда вы веселы или слеза дрожит,
Не утомляйте тщетными мольбами
Того, кем сердце ваше дорожит.
                ***
С сумой Любви не обивай пороги,
Не собирай в неё печали.
Границы чувств должны быть строги,
Что бы они ни означали.
                ***
Не выходи из круга света –
Он обещание тепла,
И милый сердцу образ лета,
Когда казалось – жизнь светла.
                ***
            
    … Это  последнее четверостишье – уже из книги 2005 года, к которому мы сейчас и подходим.  От него «остались» четыре небольшие книжечки и эти утешающие меня строки:
                ***
Мне прискучили песни-прощания,
Пустота серой нищей сумы.
Нет уже никакого желания
Видеть мир через образы тьмы.

Вызываю сияние полдня,
Трепет ранней весёлой весны.
Свет огня пусть мне светит сегодня,
В светлой гамме являются сны.
                ***
       Итак, первая – «Вернусь к прекрасным временам…». Итог  заблуждений, но с  элементами здравого смысла.
                ***
Вернусь к прекрасным временам,
К Любви не принятым дарам,
К напрасно сказанным словам...
Моя душа должна быть там.
                ***
     На обложке – седая дама с мягкой улыбкой и в шляпке с цветами на фоне изумительных цветных батиков (всё написано в тот же год Ларисой с натуры, включая даму, шляпку и батики). Вторая – «Не плачьте, милые, по мне…» с грустно склонённой головкой на обложке (фрагмент свадебной фотографии).  Это ответ нам, оплакивающим её горькую женскую судьбу:
                ***
Лето прошло. В осенней новизне,
В зеленоватой желтизне
Стоят берёзы на небесной сини,
Краснеют листья на осине,
И тёплым отсветом ложится
Лик красоты на наши лица.

Здесь всё волшебно и светло,
Прощально нежит нас тепло,
Чарует синь в прозрачной глубине…
Н е  п л а ч ь т е,  м и л ы е,  п о  м н е!
                ***
     Третья – «Ничего не забывайте в прошлом…». На обложке – черно-белая фотография Светы 61-го года, где она уходит по дорожке парка в Адлере и видна со спины, хорошо сочетаясь с кипарисом в некотором отдалении – оба такие стройные. Что делает время! Хорошо, что хоть фотографии остаются. В качестве доказательной базы.
                ***
Вот и груз печали с сердца сброшен.
Манит новый дальний светлый путь.
Ничего не забывайте в прошлом –
Вдруг захочется забытое вернуть.
                ***
      Совет-то разумный, но кто его даёт?!  Женщина самого что ни на есть неразумного поведения!
     И четвёртая книжка этого года – «Теперь осталась только память…». Ах, если бы! На обложке – фотография: Света стоит у своего стенда  на салоне изобретений в Женеве уже с двумя инфарктами, но ещё не знает об этом. Я обратила внимание, что она левой рукой опирается о стол. Я помню, что в Швейцарии она чувствовала себя еле живой, но не могла понять, почему. Кстати, эту же фотографию она поместила и на обложку повести «Не уклоняйся от судьбы…». А эта, семнадцатая по счёту книга лирики, сданная в печать за несколько дней до больницы, кончается такой шуткой, о которой через несколько лет мы вспомним обе:
                ***
Нельзя всю жизнь вздыхать над незабудкой –
Пора в мир солнечных лучей.
Простилась с ним, и этой шуткой
Я замыкаю круг вещей.
                ***
       Относительно вздыхания над незабудкой – очень правильный совет, но что касается «простилась с ним», то это полный самообман. Просто какое-то хроническое затмение!

      …  И снова родной ей мир Природы: теплый блеск заходящего солнца, сияние бездонной синевы неба, луч луны на дождевой капле после грозы, майский синий полумрак, серп новолунья, плач метели, чёрная туча в предгрозовой звенящей тишине, нежные тона лилово-розовых небес, золотая красота осени, цветенье липы, запах мёда, ночи с октябрьской тьмой, порхающий снег, сладкий запах белых гардений на её окне, теплые и сухие дни бабьего лета, осеннее ненастье, ручьи, разбуженные теплом и бегущие с косогора, багрянец заката, луг, мокрый от росы, золотые шары под окном деревенского дома, туман, серебрящийся над водой, родник в сосновом бору,  сухой шелест опавшей листвы, серая дождевая сетка за окном… Все эти образы я нашла в её стихах этого года.
                ***
Трава блестит. Грозы весенней чаши
Уже пусты, хоть гром ещё ворчит.
И утро стало голубей и краше,
И дятел веселей стучит.
                ***
Роса на солнце рассыпает
Весёлых искр волшебные огни.
Вы замечали? Не сверкает
Роса, которая в тени.
                ***
Уже октябрь. Трава пожухла,
Но солнце плавает в реке.
Солнце зашло – река потухла,
И лето скрылось вдалеке.

Осенний день уже не светел,
Стало темнеть в такую рань.
Соединились дождь и ветер,
И собирают с клёнов дань.
                ***
Зимы серебряное солнце,
В тебе так мало теплоты,
Но сквозь замерзшее оконце
В день ясный нежно светишь ты.
                ***
Заметала дороги пурга,
И метель в темноте завывала.
А наутро играли снега
Искрой света малиново-алой.
              ***
     И Природа не просто где-то, она здесь, рядом с ней, живая, созвучная её чувствам, утешающая. И она здесь всему своя, в доверительной близости. И это написано женщиной, уже давно – и круглый год – заключённой в московские панельные стены. Перед её глазами только короткая ленточка Яузы и клочок искалеченной бездарным «облагораживанием» московской окраины. Но она, арбатская девочка, нежно любит кусочек этой убогой земли, где уже сорок лет стоит её  новый дом.
                ***
              Весна в Свиблове
Небеса в зелёных переливах,
И вечерняя видна звезда,
И не плачет дождь в плакучих ивах,
Что в усадьбе старой у пруда.

На горушке ж стоит церквушка
(Мне и в окно она видна).
Век восемнадцатый… Старушка…
Но около неё – весна!
                ***
     Звенигород, студенческие годы

Эти нежные серые тени,
Заревая июньская сонь.
Встану я у костра на колени,
Вновь вдохну в его душу огонь.

Наливается зеленью колос,
За рекой – синь цветущего льна,
Тайных строк еле слышу я голос,
Легкой дымкой лежит тишина.

Воздух полон весёлого шума
Пробудившихся птиц голосов.
Не смотри же на жизнь так угрюмо
Из печальных, тревожащих снов.
                ***
Тёмная осень. Пронзительный ветер.
Мокро и сыро. Грязь как в болоте.
Но образ весенний в памяти светел,
Даже когда уже всё на излёте.
             ***
Уймись метель, не пой печали!
Довольно плакать и кружить!
Многим в Любви не отвечали –
Они ведь продолжали жить.
                ***
Хотела б трепетно приникнуть
К ладони Вашей я щекой,
И ивой тихою поникнуть
Над первозданною рекой.
                ***
Ветер бился в оконные стёкла,
И по стёклам стекала слеза –
Заходилась там в плаче и мокла
Одинокая дева-Гроза.
                ***
Мать-Зима поразвесила иней,
На берёзах блестит серебро,
Но мир кажется сердцу пустыней,
Из которой исчезло добро.

Вижу я из окна перекрёсток
Заметённых снегами путей.
Оторвусь от шитья, сняв напёрсток,
И приму тишину у дверей.
                ***
Тогда небо было высоким,
На носу золотились веснушки,
По лесам зеленели осоки
Под далёкие крики кукушки.

Если б знать, что тогда было счастье,
И родник не был призрачным сном,
Не рвала бы я душу на части,
А хранила её под крылом.

Как же остро хочу временами
Я вернуться в тот милый лесок,
Поискать воду-Жизнь под корнями,
Да родник тот давно пересох.
                ***
Гаснет свет уходящего дня.
Фонарь заглядывает в лужу.
Любовь, Любовь! Не отпускай меня,
Мою блуждающую душу…
                ***
     Теперь вы сами можете оценить, сколько истины в её утверждении «Теперь осталась только память…». Кстати, именно в этот год были написаны мои любимые строки, которые висят с тех пор у меня над кроватью:
                ***
Клён у дома вымыт дождём,
Ветер пахнет грозой и сиренью.
Мы весной счастья полного ждём,
К октябрю дорожим его тенью.
                ***
     Она пишет о том, что, едва скрестившись, разошлись их дороги и что единственная радость – услышать его голос:
                ***
Ты не шёл по моей дороге,
По моей шла Любовь, дорогой.
Только духи дорог были строги,
И тебя повели по другой.
          ***
Холодное отчаянье крадётся,
Затягивая сердце льдом.
Но вот Ваш голос раздаётся,
И кажется весна кругом.
              ***
     Думаю, что это был телефон. В книгах я ничего не нашла о встречах. Света пишет о развалинах, о том, что многое видится только сквозь дымку лет и что давно пора бы выплакать печали и что жгучее мучение разлуки пригасло (если бы так!), но… Она давно примирилась с тем, что неизбежно, и давно поняла, что убивать Любовь нельзя: «Душа, лишённая восторга – воин, убитый не в бою». Когда-то в языческие времена такая смерть считалась несчастьем. Она не чувствовала себя обездоленной и считала, что ей есть, о чём горевать:
                ***
Стало тихо, печально и пусто,
Словно предано было земле
Не остывшее тёплое чувство
В предрассветной ознобливой мгле.
                ***

       Словом, если посмотреть со стороны, то всё – печаль, печаль, «вечная закатная печаль», и уже не столько живая жизнь, сколько жизнь воспоминаний:
                ***
Обернусь я назад – там бездонная грусть,
Мир, светящийся лунным сияньем.
Он красив, но туда я уже не вернусь –
Утешаться скупым подаяньем.
                ***
Исчезло то, что было как отрада
В далёком времени моём…
Судить со строгостью не надо
Костёр, погасший под дождём.
                ***
Дверь закрылась за теми годами,
Где так горько бывало не раз.
Сжалься, Небо, над бедными нами,
В чьих сердцах свет Любви не погас.
                ***
Любви неповторимые черты,
Её души и простоты…
Живые образы тех дней,
Напоминают мне о ней,
О милом друге, о весне…
П о п л а ч ь т е,  м и л ы е,  п о  м н е !
                ***
     Мне почему-то кажется, что эта последняя строчка – шутка. Но Света не была бы Светой, если бы  и в этих печальных книгах не появились бы и откровенные шутки. Их немного, но они есть, как всегда светлые, как и положено шуткам, но не без иронии, впрочем, достаточно мягкой.  О незабудках я уже говорила, но есть и другие:
                ***
Как-то пусто живу, доживаю,
Даже ночь провожу в серых снах.
До сих пор по нему я страдаю,
Но уже в приглушённых тонах.
                ***
Ещё счастливое волненье,
Живой и тёплый милый друг,
Любви весеннее волненье
В душе, во взгляде и вокруг…

Картины тех воспоминаний
О, нет, не причиняют боль –
Наряды в сундуках желаний
Уже давно побила моль.
               ***
               
    … Но я всё-таки продолжу.  В этот год произошло  два события, одно из которых имеет прямое отношение к «этой истории», как мы её называем.
        Я уже говорила о том, что при первой встрече Свете показалось, что она была знакома с этим человеком, но она была уверена, что этого не может быть.  И тем не менее это чувство её не покидало. И осенью, когда она стала слышать стихи, одними из первых были:
                ***
Притяженье к тебе,
Притяженье тобой,
Словно было уже
Это в жизни другой.
                ***
Когда-то я тебя любила,
Как и теперь, мой друг, люблю?
И всё уже происходило?
Как странно… Словно дежа-вю.
                ***
     Ей даже стало казаться, что это из какой-то другой, прежней жизни. К идее перевоплощений она относилась с недоверием, хотя несколько раз в жизни она сама видела иногда во сне, иногда иначе события из истории, а потом оказывалось, что так оно и было. Это её всегда изумляло. Так и сейчас. Однажды  в ночь на 8 марта 2012 года она не могла уснуть, подошла к окну, выходящему на Яузу. Была дивная ночь с большой ясной луной.
                ***
Воздух, пронизанный лунным сияньем.
Ночь полнолунья. Колдунья-Луна.
Речка струится туманным мерцаньем.
Юный расцвет – молодая весна.
                ***
В этом тихом, серебряном свете
Поддалась вдруг душа смятенью –
Будто кто-то проехал в карете
Полуузнанной светлой тенью.
               
         И она вдруг стала слышать стихи, которые ей показались знакомыми. Она успела их записать, а потом нашла в своих прежних  книгах. Вот они:
                ***
В пространствах разных, в разных временах
Мы жили прежде и живём теперь,
Так почему так часто в моих снах
В одни покои отворяем дверь?
                ***
                Сон
Я всё звала, звала, не пробуждая эха.
Не слыша звона верного подков…
Забыла я, была тому помеха –
Ров времени из нескольких веков.
                ***
Так уж устроена душа…
Забыв навеки о былом,
Всё ищет в облике ином
Того, за кем вослед пришла…
Так уж устроена душа.
                ***
Выплывают из памяти лица,
Лица милых, ушедших друзей.
Может быть, даже встреча приснится –
Ваша жизнь была рядом с моей.

Озарится вдруг память ночная,
Словно вспышками дальних зарниц,
И лицо, что любила, страдая
Промелькнёт среди множества лиц.
                ***
Вижу тихое, зачарованное.
Уходящее во тьму…
То дорога легла заколдованная,
Что вела меня прежде к нему…
                ***
        Больше всего её удивило длинное стихотворение, которое она нашла в книге 2003 года «Не стройте Храмы на Крови»:
                ***
                Сон: Белая лестница
Ночь свежа. Как-то странно тускнеет свет месяца,
И покровом ложится жемчужная, влажная мгла.
Ветер стих, и из тьмы появляется лестница,
Та, что память в веках для меня сберегла.

Я стою перед ней, не решаясь подняться.
Закрывается мир всё темнеющей мглой.
Вы умели любить и гвардейски сражаться,
Не хочу я тревожить ваш вечный покой.

На далёком пути не даны будут встречи,
Не услышать мне вас и на вас не взглянуть.
Не наброшу персидскую шаль я не плечи,
Не прикрою краями озябшую грудь.

Ночь свежа. Как-то странно тускнеет свет месяца,
И покровом ложится жемчужная мгла.
И во тьме растворяется белая лестница,
По которой сегодня я к вам не пришла.
                ***
     Когда она на следующее утро позвонила мне и рассказала, я поняла по голосу, что она в большой тревоге. Уже первый раз, когда мы читали эти стихи, нам всем стало как-то не по себе. У Светы дрожали руки. В стихах было что-то мистическое. А потом это повторение… Это явно был какой-то знак, но знак чего? Мы до сих пор его не разгадали:
                ***
Воды памяти… Не надо их бояться,
Пусть они глубоки и темны.
Всё прошло? Миры соединятся,
Если зачерпнуть из глубины.
                ***
    
     Но кроме этой необъяснимой и даже пугающей мистики, Света нашла более простое объяснение «притяжения».  В 2003 году сестра Светы Наташа в мамином архиве нашла фотографию их отца. Раньше считалось, что все фотографии утрачены. После войны отец  жил не в Москве и очень рано умер, в 1955 году. Ему было только 49 лет. Свете тогда исполнилось 19. Она была явно «папина дочка», и я думаю, что её томила неосознанная, глубинная тоска по отцу. Мой отец тоже рано умер, и я тоже была «папина дочка», и я знаю, о чём говорю. 
         Фотография была военного времени (отец в форме) относительно молодой, как ей показалось. В первый момент Света вдруг увидела поразительное сходство отца с ВВ, и только потом, присмотревшись, она поняла, что сходства было не так уж и много. Но в первый момент…  И она вспомнила, как однажды, когда они возвращались из загородной поездки (машину вёл Антон, а они сидели на заднем сидении), ВВ положил руку ей на плечи  и едва заметно привлёк к себе, она вдруг явственно увидела свою внучку Олечку, как она прижалась к отцу под его рукой. Света давно уже не пугалась ни зрительных, ни слуховых «галлюцинаций», поскольку Григорий Иванович объяснил ей, что  просто она иногда видит или слышит (как теперь стихи, например) иным зрением или слухом, и тем не менее это «видение» поразило её тогда. Я видела ВВ дважды и никакого сходства с портретом Светиного отца не заметила.
                ***
                Отцу
Мне при встрече с ним показалось –
На плече твоя рука,
Когда я устало прижалась…
Возвращались издалека.
                ***
     Через два года она напишет с подлинной болью о ненужности  запоздалого знания:
                ***
Тихо вышла из детского сна,
Где тень ласки отца повстречала.
Мне навеяла грёзу весна…
Т а  р у к а  к о л ы б е л ь  н е  к а ч а л а.
                ***
   Действительно, может быть, какая-то туманная память детства (реального лица отца она не помнила) заставила её «вспомнить» отца при первой встрече с ВВ… Кто знает?
               
    …  Глубокой осенью этого года у Светы вдруг опухла правая травмированная нога и появилась сильная боль. К счастью, невестка сразу поняла, что это тромбоз. И вот Света в больнице. 1-ая Градская, 2-я хирургия. Ещё старое здание. Палата на 13 человек. Я приехала к ней, как только узнала об этом. Меня поразила странная, какая-то свинцовая бледность Светы, хотя она спокойно улыбалась, и глаза были по-прежнему светящиеся и яркие. Я помогла ей встать и удивилась, как тяжело она опирается на палку, ведь она уже много месяцев ходила, да, с  палкой, но только на улице, да и то как-то легко и быстро. Мы вышли в коридор, сели на диванчик для посетителей. Я заметила, что дыхание у неё с одышкой, даже когда она сидит, и лицо, при электрическом освещении, какого-то странного обескровленного цвета.
      И тут я должна сказать, что каждый раз я удивляюсь, как в жизни тесно переплетается трагедия и комедия. Я долго ехала (была у дочери за городом) и кое-куда захотела. Света показала мне, куда идти. Я вошла в длинное и узкое помещение с семью или восемью (на глазок) «посадочными местами», разделёнными невысокими перегородками. На этих местах лежали пластиковые крышки с отверстием, напоминающие детские плоские тарелки для катания с ледяных горок. Я не помню, как они называются – ни те, ни другие.  Это дополнение к основному сооружению оказалось не закреплённым и независимого нрава. Оно выскальзывало из-под меня, заставляя выполнять акробатические пируэты. Моя соседка через перегородку, видя мою неопытность, давала мне указания, как усидеть и не навернуться.
       Вернувшись, я высказала Свете свои впечатления. Нет, я бывала в больницах, но более поздней постройки и такого ещё не видела. Света засмеялась и сказала, что первое время она тоже была несколько смущена такой простотой больничных нравов, но потом вспомнила один анекдот и спокойно примирилась с ней (с простотой). Я вам тоже расскажу его на тот случай, если вы тоже когда-нибудь попадёте в такую больницу. Итак, мужчина открывает дверь и видит сидящую даму: «О, мадам, как вам идёт этот туалет!»  «Закрой дверь, дурак!»  – невежливо отвечает дама. Я как-то настолько ярко представила эту картину, что захохотала, а голос и смех у меня громкие. К тому же в старинных зданиях с очень высокими потолками прекрасная акустика. Не знаю уж, как меня персонал не вывел вон или не определил в другое отделение, если оно у них было. Обычно в больницах плачут, тем более в таких серьёзных отделениях, а не хохочут. Но что было, то было, но когда Света рассказала о своём диагнозе, мне стало не до смеха. Когда я звонила, Лев Васильевич не сказал мне всей правды.
     Я приехала через день и не одна. Света выглядела не лучше. Мы увидели на тумбочке стопку её книжек с закладками. Я удивилась. Оказывается, она решила, что, пока лежит и бездельничает (её выражение), выбрать фрагменты из книг для «Избранного». Как будет называться?
                «Пылал июль полдневным жаром,
                И мёдом пах чертополох…»
     Нет, всё-таки Света не адекватна: с красно-фиолетовым животом от уколов, с лицом безжизненного цвета, с этим странным кашлем и одышкой и, главное, в таких условиях…   Когда я первый раз приехала, она сказала мне с улыбкой: «Теперь я здесь живу!» Все нормальные люди в больнице лежат, а она там «живёт» и ещё, как видите, и работает.  Тем не менее, книга вышла в следующем году, 18-я по счёту. Там же в больнице она напишет:
                ***
Прошёл день без особых примет,
Не оттиснув на сердце печати.
Просто был земной ласковый свет
И покой на больничной кровати.
                ***
Печаль души я одолела,
Но телом я была больна
И по ночам без чувств глядела
В провал больничного окна.
                ***
     Шутка о больничной подушке была написана позднее, по старым впечатлениям. Тогда  ей дали вторую (или даже третью) подушку, и она лежала и спала почти сидя. Тромбы (к счастью, мелкие) уже закрыли часть лёгких, и ей трудно было дышать:
                ***
Вечерний час. Больничную подушку,
В которой не было пи пуха, ни пера,
Взбивала я с трудом под ушко…
Простите шутку, доктора!
                ***
    Да, я забыла сказать, с каким эпиграфом вышла эта книга:
                ***
Была Любовь светлейшим даром,
Небесным даром, видит Бог.
Пылал июль полдневным жаром,
И медом пах чертополох.
                ***
         Стоит ли говорить, что первому, кому она позвонила из больницы, был ВВ.  Он спросил, что с ней.  Она сказала, что так, ничего страшного – тромбоз и тромбоэмболия лёгких, дала номер мобильного телефона. Но никакого звонка не было за всё время. Я часто звонила, и по поразительной разнице в её голосе между словами «Алё!» и «Здравствуй, дорогая!» я понимала, что она ждёт другого звонка…

               
    … В книге «Вернусь к прекрасным временам…» (она вышла в самом начале года) впервые появляется образ «шаги за сценой». Он возник, как вторичный, из знаменитого шекспировского образа «Весь мир – театр». В Светиной интерпретации это звучало так:
                ***
«Весь мир – театр,
А люди в нём актёры…»
Но есть кассиры, билетёры…
И изначально предрешён
Исход борьбы между мирами:
Восторг Любви всегда смешон
Для не играющего в драме.
                ***
     Она уже давно поняла, что она и её стихи чужды ему, что он считает себя лишь случайным гостем в её жизни:
                ***
Вы были лишь свидетелем Любви,
Её страстей, её страданий.
Чужды Вам и стихи мои,
Как тень о ней напоминаний.
                ***
Окружена молчанием и тайной
Лилово-пепельная даль.
Он был не спутник – гость случайный.
Душа замкнулась в тихую печаль.
                ***
   Но образ «шаги за сценой» как сценическое амплуа, если таковое имеется в природе, возник именно в 2005 году:
                ***
Шестой уж год эти  ш а г и  з а  с ц е н о й –
И ад, и Небеса мои.
Я не казнюсь не равноценной меной:
За звук бездушный – царствие Любви.
                ***
     Ещё год назад она могла бы написать «Двенадцать лет эти шаги за сценой…», потому что с тех пор ничего не изменилось. Боюсь, что эту «хронологию» можно будет продолжать и дальше.  У неё есть ещё одно четверостишье об этом «образе». Я не очень понимаю его смысл, но, видно, оно было отзвуком какого-то события в Светиной жизни. Мне не хочется тревожить её память. Может быть, вы сами догадаетесь, о чём это…
                ***
          Театр
Может, духи Вас берегут –
Оповещают сиреной.
И, вообще, причём Вы тут –
Вы всего лишь  ш а г и  з а  с ц е н о й.
                ***
  … Побегут годы. Мы всё ещё будем надеяться её «образумить», даже  будем иногда нападать на ВВ (но слегка, опасаясь её недовольства!). Но Света будет во всём его оправдывать, объясняя, что он обратился к ней исключительно за помощью для матери. Она сделала, что смогла, и больше была ему не нужна. Всё остальное – только её проблема, её собственная роль, театр одного актёра. А ВВ тут совершенно не при чём, просто «шаги за сценой», что он просто ходил туда-сюда, туда-сюда и не сделал ни одного неверного шага. Ну, может быть, только  п а р у   л и ш н и х. 
 
      На заднею обложку книги «Вернусь к прекрасным временам…», верно,  как истинное свидетельство этих прекрасных времён,  Света поместила их единственную общую фотографию, сделанную на ВВЦ годом или двумя раньше. К собственному огорчению, должна сказать, что они прекрасно смотрятся рядом…  Этот черно-бурый лис ещё и улыбается! Как бы Светка не поместила её на последнюю обложку и «Одуванчиков».  На первой, я точно знаю, будет картина Ларисы «Букет из одуванчиков», кстати, моя самая  любимая.
     Итак, кончился 2005 год. Слава Богу, всё живы!
            
    …  2006 год. В начале года Света получает инвалидность – вторая группа, третья степень. Но я упомянула её здесь не из-за серьёзности группы, а из связанного с ней события, которое могло кончиться трагически. Ей часто не здоровится. Ночи часто кажутся ей безрассветными. Каждые несколько месяцев приходится делать уколы – тромбоз отступает медленно. Более полугода уходит на подготовку монографии «АСТРОМЕЛАНИН» (ей нельзя долго сидеть за столом, поэтому работа идёт медленно). Долго пришлось искать форму книги, ведь основной задачей было представить практическое значение АстроМеланина для медицины и фармацевтики. Она всё ещё искала теперь уже частных инвесторов для широкого промышленного производства вещества. Воз и ныне там. Проект дорогой – биотехнология…  Это вам не на одном углу купить семечки, а на другом продать. Книга маленьким тиражом вышла в 2007 году. Позднее для неё был создан сайт, откуда теперь её «скачивают» в больших количествах. Переиздать её не удаётся из-за отсутствия денег. Результат с инвесторами – нулевой. Видно, инвесторы таких сайтов не читают.
     Уникальное вещество, созданное природой в Антарктиде как защита синтезирующих его микроорганизмов от комплекса экстремальных факторов среды обитания, и поэтому не имеющее аналогов. История создания препарата «АстроМеланин» рассказана Светой в автобиографической повести «Не уклоняйся от судьбы…».
     Уже были две попытки публичной просьбы о помощи. Первая – в журнале «Сумма технологий» № 3 (11) 2002 года. Тогда старался помочь Сергей Беникович Оганджанян,                работавший в то время там редактором. Вторая -  журнал «Техника – молодёжи» (апрель 2005 год). Журналист Юрий Николаевич Егоров, как спецкор, ездил с российской делегацией на салоны изобретений в Париж и Брюссель. Там они со Светой и познакомились. Юрий Николаевич написал статью с очень точно обозначенной задачей –  найти инвесторов. В публикации он совершенно правильно изложил свойства АстроМеланина по материалам, которые дала ему Света, но нагородил там столько мистической и иной чепухи, не показав ей текст перед печатью, что она обещала его убить, на что он ей сказал по телефону: Дорогая Светлана Павловна, вы ничего не понимаете в журналистике!
   Она буянила, мы уговаривали её не убивать его.
-- Света! Он же поместил в журнал два твои портрета (один даже на обложку), назвал тебя «писаной русской красавицей», а ты собираешься его убить. Как-то нелогично!
--А логично приписывать мне высказывания, за которые меня надо было бы срочно посадить в сумасшедший дом…
-- Светка, мы бы тебя, вообще говоря, посадили бы в буйное отделение, ты ругаешься как пьяный ломовой извозчик. Как тебе не стыдно!
     Кстати, этот номер разошёлся мгновенно. Мы бегали, искали его по всей Москве. Другие лежали, а этого не было. Осенью Юрий Николаевич передал ей (через товарища!) ещё один журнал «За семью печатями» № 8 (2005 год), где тоже была его статья об АстроМеланине, но она даже не стала её читать. А я прочитала и сказала ей, что она написана гораздо сдержанней и почти без фантазий. Прочти! Нет, я просто устала. Действительно, её уже к тому времени совсем замучали просители, дать которым было нечего, а многие  из них плакали. Когда через год или два Света и Ю.Н. встретились на какой-то вставке в Москве, то помирились (собственно, он-то с ней и не ссорился). Света  решила, что раз он не приезжает к ней домой за убиением, а в публичном месте на глазах у сотен людей убить едва ли удастся, то придётся простить. На том и порешили. Железная логика!
     Результат этой статьи был ошеломляющий, но совсем не такой, как ожидали. Никто из потенциальных инвесторов не объявился, но её замучили звонками с просьбой об АстроМеланине.  Пришлось мне звонить в редакцию и просить не давать её телефон, а все звонки и корреспонденцию переводить на Егорова. То-то ему досталось!

      … Но сейчас идёт уже 2006 год, и жизнь, и «эта история»  продолжаются. В этом году была написана только одна маленькая книжечка (всего 32 страницы!), и хотя она начинается с шуток, и даже само название шутливое «Ещё корыто не разбито, раздоры спрятаны в ларец…», сама книга показалась мне печальной.  Я не нашла в ней ни одной строки о встречах, разве, может быть, только это, если это не память:
                ***
Обернулась с лицом побелевшим,
Не сказала: «Забудешь – умру!».
Тлеет память костром догоревшим,
Лёгким дымом живёт на ветру.
                ***
     Да и сама шутка, давшая название книге, родилась на моих глазах, но при обстоятельствах, далёких от шутки. Внучка моих соседей выходила  замуж с большой пышностью, но не прошло и двух месяцев, как она, уже с криками и мордобоем, делила с мужем свадебные подарки. Другие соседи вызывали милицию и бабушку. Совместными усилиями они водворяли мир, но не надолго. На одном из таких представлений и  оказалась Света, когда была у меня в гостях.
                ***
         Посвящается влюблённым и новобрачным

Ещё корыто не разбито,
Раздоры спрятаны в ларец,
И ваше будущее скрыто
От ваших мыслей и сердец.
                ***
      … Но, как всегда, и в этой книге много дивных образов Природы и её стихийных сил:    это и буйство светлых вешних вод, и  листопад с позолоченных солнцем крон, и лунная ночь с глубокими тенями, и  майская прозрачная темнота, и небесный свет ночной звезды, исчезающей на рассвете, и тающий под тёплыми лучами снег, радуга, сияющая над дождём, жаркие закаты в июльской золотой тиши,  и как дождь туманит в лужах синеву, и как мокрые дороги заносят ранние снега, и как пух тополей летит на крышу, и как ветер уснул до рассвета, до светлых рассветных лучей…
                ***
Мы весною, и часто напрасно,
Всё чего-то прекрасного ждём,
А в Природе уже всё прекрасно
Под весенним весёлым дождём.
                ***
Я вижу из окна скворечник,
Дождь пляшет в солнечном луче.
Пришла пора мелодий вешних,
Звучащих в радостном ключе.

Приветствую я жизнь такую,
Сияет солнце в вышине,
И забываю ту, иную.
Что притаилась там, на дне.
                ***
Неба высокого синь-синева,
Мятою пахнет на горке трава,
Отмель песчаная зноем согрета…
Прелесть июльского русского лета.
                ***
Мерцанье воздуха и света,
В воздушных далях – светлый дух.
Луна серебряного цвета
И снег, как лебединый пух.
                ***
Зелёный сумрак в чаще леса,
Воздух душист, прохладен, тих.
Лишь чуть дрожит его завеса,
И нет желаний… Никаких!
                ***
     Ей кажется, что она уже забыла его глаза,  что и чувства умолкли, потускнели, и что уже не ранятся её глаза о лёд любимых глаз, что печали забыты, что раны закрылись, что всё стало «спокойнее и проще» и что «горе сердца уже спрятано в тайник» и только глубинная память всё ещё хранит «давно забытое волненье». И сколько там ещё всего, даже нота надлома! Я ограничилась немногим:
                ***
Среди вселенского молчанья
И сереньких земных забот,
Как память, как воспоминанье,
Тот голос всё еще зовет.
               
И в странной нежности звучанья –
Тепло, покой, осенний мёд…
Ключа к разгадке этой тайны
Уже никто не подберёт.
               ***
Не всё сбылось. Сердечный трепет…
О, Боже, как же он далёк!
Но на дровах трепещет пепел,
И жаром дышит уголёк.
                ***
Время пройдёт, и обветшают
Страницы всех забытых книг.
Духи забвенья разрешают
Похоронить и светлый миг.
                ***
Спущу на потайное дно
Когда-нибудь я горе сердца.
О. нет, не вырвется оно –
В том тайнике стальная дверца.
                ***
Играет в туманных виденьях
Нежный, обманчивый свет.
Я всё ещё в тех сновиденьях,
И здесь меня всё ещё нет.
               ***
     Я заметила, что иногда в её стихах проскальзывает скрытая надежда или, может быть, тень надежды. Но не память ли это? Унылая картина!
                ***
На мокрый камень снег ложится,
И день без солнца и теней.
Успело многое забыться
В событиях минувших дней.

Но чувств встревоженные тени
Внезапно поднялись из тьмы,
И жаром вспыхнул день весенний
Среди бесчувственной зимы.
                ***
Магия когда-то сказанного слова…
И возникнут вновь невдалеке
На развалинах печального былого
Призрачные замки на песке.
                ***
В мире заснеженном – тихие звуки,
Песни печальные долгой разлуки.
Всё в них печально, и радость былого
Тает в печали печального слова.

Что-то развеялось, что-то размылось,
Что-то с горушки невидной спустилось.
Что-то живёт ещё в сердце, храня
Тайну страданий и тайну огня.
                ***
    Нет, в этом есть и надежда. Сердце всё ещё предано снам и ищет спасения от правды.
                ***
Знаю я, он меня не забудет –
Я в глазах его видела знак…
Время нас милосердно рассудит –
Вспыхнет свет, раздвигающий мрак.
               ***
   Однажды ей показалось, что память может таить и опасность, и она оставляет нам предостережение:
                ***
Провалы в прошлое опасны,
Не стоит с ними нам играть.
Хоть эти пропасти безгласны,
Поверь мне, есть им что скрывать.
                ***
Я вернулась с других берегов,
Где была тебе, милый мой, рада,
И с картин своих прежних оков
Не свожу теперь твёрдого взгляда.
                ***
     И тут же – сплошное противоречие – с утратой памяти теряются краски жизни:
                ***
Сразу вешняя жизнь потускнела,
Как забыла я имя твоё.
Песнь лишилась живого напева,
На крыло поднялось вороньё.
                ***
Полиняют от времени строки,
Чувства станут и в снах бледней,
И смешны будут казни-упрёки
Тех прекрасных отчаянных дней.
                ***
     Так всё-таки хочет она конца и покоя или не хочет? И знает ли она это сама? Спрашивать я, пожалуй, остерегусь.
                ***
Прядётся призрачная нить,
И россыпь слов слагает строчку,
И мне её ни изменить,
Ни, наконец, поставить точку.
                ***
    И себя ли она утешает, или кого-нибудь из нас, тоже не понятно:
                ***
Ты не горюй! Наступит день такой,
Когда душа воспоминания отпустит.
И снизойдёт спасительный покой
И чувство светлой, мирной грусти.
                ***
Если огонь, не остывая.
Несёт душевную беду,
Ты вспоминай виденья рая
В весеннем колдовском саду.
                ***
     Приехали!
     Нет, я больше не могу. Уже три часа ночи. Пошла спать, а то, как бы и у меня  самой не начались «виденья рая», да ещё в «колдовском саду». Нет, наверное,  не случайно всё-таки Светка выходила замуж за психиатра. И бедный этот мужик ВВ. – она б его точно свела с ума, если бы он постоянно не спасался бегством.
     Наутро я ещё раз перечитала книжечку и вдруг увидела, как много в ней печали даже в пейзажах:
                ***
Здесь ивы голые продрогли,
И опустели берега,
И ночью мокрые дороги
Заносят ранние снега.
               ***
Было темно, словно свет не родился.
Утро ненастное. Дождь за окном
Бледным намёком по стёклам струился,
Будто и он был объят дрёмой-сном.
             ***
     И вновь размышление о том, зачем нам даётся Любовь:
                ***
Не ведаем, зачем и почему
Даётся нам её рожденье,
И взгляд, летящий в синеву,
И горькое его паденье.
                ***
    И в минуту отчаяния словно крик из болотной топи:
                ***
О, Небо! Кровь останови
За несколько мгновений до Любви!
                ***
    Приехали! Это уже полный ужас!  И я решила больше к этому не возвращаться, вспомнив, что когда-то я встречала фразу, которая так поразила меня, что я её выписала в тетрадь. Тетрадь долго искала, но нашла:
                Физули (1482 – 1556) «Страшней любви несчастья нет»   
    


               

    …  2007 год. Двадцатая книга «Вы снова здесь, и свет и тени…». Одна, небольшая, за целый год. На обложке – ещё один портрет Светы. Лариса писала его по недавней фотографии. Света тяжело болела и на сеансы ездить не могла. Его названия я не помню, а он висит высоко над диваном, и его трудно достать. Когда я впервые его увидела, то сказала: «Ну, наконец, я вижу женщину с твоим твёрдым  (стальным!) взглядом, а то ты своим присутствием Ларису гипнотизировала, мол, такая белая и пушистая… Теперь ты во всёй красе!» Сюжета на портрете нет. Женщина сидит на фоне дальних гор в розовом свете заката или восхода и просто смотрит вдаль. На плечах – лёгкий шарфик в сиренево-аметистовых тонах и в таких же тонах ожерелье из бисера. Всё, как на фотографии. Очень красиво! 
      И вновь всё так непоследовательно. То всплеск горячего чувства, то «всё позади», «ни порывов, ни заблуждений», «Любовь отлетела к другим берегам» и «пройдена точка возврата»:
                ***
Вы снова здесь, и свет и тени,
Те, что делили жизнь со мной.
Я рада вам, как дням весенним,
Как возвращению домой.
                ***
Снегопады вернули свежесть
Потемневшим весенним снегам,
Но Любовь, мне оставив нежность,
Отлетела к другим берегам.
                ***
Ни порывов, ни заблуждений…
О, эти страсти прежних дней!
Лишь отзвуки былых сражений
Храню я в памяти своей.
                ***
Всё позади. Те дни промчались
И сном растаяли вдали,
И я забыла, как рождались
Стихи из боли и Любви.
                ***
Потушены краски заката,
И вечер льёт  пепельный свет,
И пройдена точка возврата
К волнениям трепетных лет.
                ***
     И меня сразу поразило чувство одиночества, особенно острое на фоне зимнего пейзажа:
                ***
Зимнее солнце… Неизбежность –
Холод, включённый в круг вещей.
Но я люблю покой и нежность
Его негреющих лучей.
                ***
Всё ушло за леса, за туманы
И исчезло за дальней горой,
Там, где воют степные бураны
Над равниною мглисто-седой.

Но пусть скрылся в той дали туманной
День весны с его юной игрой,
Я храню в сердце дар безобманный –
Её небо с вечерней зарёй.
                ***
Не пеку я давно пироги,
Не дарю никому оберега.
За окном лишь чужие шаги –
Хруст морозного лунного снега.
                ***
     Света, и в самом деле, когда-то пекла ему пироги (мы ещё смеялись тогда над ней, зная, какая она никудышная кулинарка и как она не любит готовить) и дарила ему каменные обереги.  ВВ как-то сказал ей, что они у него лежат на ночном столике перед её фотографиями. Ох, лис!

    …  Упомянув каменные обереги, я, пожалуй, расскажу о Светиной коллекции пейзажных камней, которую она собирала много-много лет. Даже в экспедиции ездила, о чём она очень весело написала в книге «Не уклоняйся от судьбы…». В некоторых местах смеялся даже мой муж, человек серьёзного и даже мрачного характера. Когда-то часть этой коллекции она показала и ВВ.  Он искренне восхитился или изобразим восхищение, не знаю, я на этом вернисаже не присутствовала, но его реакция подкупила Свету. Я не буду сама рассказывать о том, что такое пейзажные камни.  Света сейчас готовит книгу о них «Образы Природы: каменные пейзажи», пока я пишу этот триллер, и я просто возьму из её материалов кусок текста и приведу его здесь (в кавычках, разумеется). Думаю, что это самое разумное решение. Итак:
      «В суете, заботах и тревогах непростого нашего бытия, во всём том, что называется прозой жизни, Природа и её одухотворённое отражение в искусстве даруют человеку свет и радость, очищают и облагораживают его душу, вызывая к жизни возвышенное чувство трепетного восхищения красотой земли, вечно меняющейся в своих обликах, но всегда неизменно прекрасной. Человек как бы соединяется с Природой, чувствует в ней что-то своё, родное, близкое и созвучное своим думам, переживаниям, надеждам и стремлениям. Так в скромном сотворчестве человека с Природой рождаются пейзажи настроения, то широко и свободно убегающие к далёкому горизонту, то ограниченные деревянной рамой окна или холста, но от этого не менее прекрасные.
      Таковы  они, эти каменные пейзажи, может быть, самое удивительное из того, что есть в удивительнейшем мира камня, ибо это – Природа и искусство разом, искусство самой Природы и человека, который нашёл, увидел, открыл для себя и для мира эту неведомую прежде страну, столь поразительно, с иллюзией полной достоверности, похожую на нашу Землю, из недр которой она однажды вышла и куда, вечная и нетленная, уже никогда не уйдёт, как рано или поздно уходит всё живое на Земле. Под этим невиданным небом о смерти и думать забудь!
     Не отгорит осенний клён в том вечно золотом лесу, не упадёт багряный лист на жёлтую траву. Не закатится солнце за каменный горизонт. Не поблёкнет лунный свет в застывшем водопаде. Не обрушится гневная волна бушующего моря на вечно одинокий парус, и не закричит в тревоге над ним летящий буревестник. И словно вечной памятью хранимые не тают круги у кромки льда. Непотухающие зори, нерастопимые и вечные снега, невысыхающие росы и неувядающие цветы, бессмертные травы и день, что дольше века, не покидающая нас весна…».
      Всё это и многое другое можно увидеть, даже не напрягая воображение, на этих пейзажах из яшм, родонита и других камней, названия которых я и запомнить не могу.
    
    ... Но я вернусь к книге «Вы снова здесь, и свет и тени…». Я нашла в ней только три стихотворения, обращённых непосредственно к ВВ.  Они очень разные – от вдруг вновь вспыхнувшего жара души до грустного и кроткого прощания. И на всём какая-то элегическая грусть:
                ***
Вдруг начнёт выплывать из забвения,
Тёмный полог завес приподняв,
Жар души до остуды-смирения,
Прежним светом Любви засияв.

И я вспомню, как к Вам обращали
Мои строки надежды слова.
Замели их метели печали,
И задвинули в угол дела.
               ***
С какой нежностью тихой и грустью
Я прощаюсь с тобой, милый друг,
Без советов, дорожных напутствий
И дрожащих опущенных рук.

Не взволнуюсь я прежним волненьем –
В этот сон я уже не вернусь.
Тают чары Любви с отдаленьем,
Остаётся лишь тайная грусть.
                ***
Дни прекрасные дышат весной,
Смотрит небо глазами синими.
Полно сердце Любовью живой,
Но уже без Вашего имени.
                ***
Ночь к концу, и на грани зыбкой,
В предрассветный лиловый час
Я Вас вспомню с лёгкой улыбкой,
Может быть, и в последний раз.
                ***
     Так он ей и поверил, если, конечно, читал. Не доискаться истины теперь.
      А она всё надеялась, пусть и с затаённым сомнением, что хоть в снах он её навестит:
                ***
Может, в снах ты меня навестишь,
В месяц светлого листопада,
В ту осеннюю нежную тишь?
Как я буду тебе рада!..
              ***
     Виделись ли они в этом году, мне сейчас уже не вспомнить. Должно быть, виделись, по крайней мере, один раз, ведь именно тогда она напишет эти страшные строки, о которых я уже говорила:
                ***
Уж лучше сразу же свинцом,
Чем провожать с таким лицом.
                ***
     Чувствуется, что душа Любви ещё жива, что она бьётся в печали и отчаянье:
                ***
Когда мы уплываем к берегам,
Где нас не ждут и будут нам не рады,
Не стоит удивляться, если там
Мы не найдём ни чуда, и отрады.
                ***
Среди дней, когда отсвет печали
Сменит боль невозвратных потерь,
Я увижу вновь новые дали,
И за мною закроется дверь.
                ***
Где будем завтра – на балу или на тризне?
И что нас ждёт – удача или крах?
Ведь дни моей и Вашей, друг мой, жизни –
Увы, река в туманных берегах.
                ***
        Но и в этой книге много света, когда она пишет о Природе. Судите сами. Это – названия циклов:  «Вспоминаю метельные песни…», «Снега весенней синевы…», «Цветёт весна…», «Открыта солнцу и дождям…», «Небо лёгкое, серо-жемчужное…», «После грозы – кругом сиянье…», «Эти яркие дни листопада…», «Солнечный день – всё лазурь, серебро…», «Стоял розовый отсвет заката…».
                ***
Всё прошло, но как прежде люблю я
Ветра с ветками ивы игру,
День весёлый, закат и ночную
Голубую июньскую мглу.

Живёт в пепельном свете восхода
Нежность ночи, свечение дня,
Зимний холод глубин небосвода,
Тепло рук, не предавших меня.
                ***
     И всё-таки книга заканчивалась циклом, который открывался такими строками:
                ***
Явилась не там, не тогда, не к тому,
И встречена была небрежно.
Зачем же предана  е м у
Ты так мучительно и нежно?
                ***
     Всё очень грустно, но «светлая память былого» не покидает её:
                ***
Души мирно почивших теней
То всплывают, то вдруг тонут снова.
Подниму я со дна этих дней
Только светлую память былого.

Вспоминая тот солнечный день
И холодные, в сторону, взоры,
Я хочу их ожившую тень
Запереть на тройные запоры.

Но порой, сквозь туман полусна,
Когда грёза и данность сольются,
Я б хотела (коварна весна!)
Даже в эти минуты вернуться.
                ***
     И как ни любила она иллюзии, как ни создавала и не лелеяла их,  горькая правда жизни нашла к ней дорогу:
                ***
Мир иллюзий давно уж не светел
От обманов и горьких потерь.
И какой теперь, скажем так, ветер
Распахнёт в него ветхую дверь.
       ……………………..
Отыскать бы утерянный ключ
И вернуться в мир прежних огней,
Но скользящий по памяти луч
Не находит там даже углей.
                ***
     Да, в книге были ещё и «Осколки», но, пробежав по строчкам, я не нашла среди них ни одной шутки.
     С 19 июля по 19 августа этого года в павильоне «Культура» на ВВЦ работала выставка «Год чтения». Свету пригласили принять в ней участие уже в качестве «поэтессы»  (кавычки её). Она неважно себя чувствовала, и мы часто подменяли её на стенде.

    …  А теперь о трагическом событии… Свету уговорили осенью 2007 года поехать по путёвке, полученной по инвалидности, в санаторий «ООО Удельная» под Москвой, который позиционировался как «реабилитационный центр г. Москвы». Оттуда она вернулась ещё с одним инфарктом. 31 октября на территории этого «санатория» прямо на глазах у людей вызванные администрацией живодёры стали расстреливать щенят бездомной матери. Совсем маленьких, которых многие «реабилитируемые» кормили и опекали. Света услышала выстрелы с другого берега озерца, а когда узнала, что произошло… Сделав «голубые глаза» и нечестную улыбку, она попросила у администрации такую большую книгу отзывов в шикарном переплёте якобы для выражения благодарности (я, мол, через пару дней, увы, уже должна уезжать). Тю-тю-тю… Они купились. Этого я от неё никак не ожидала. Света – самый что ни на есть типичный Овен (с Солнцем, Луной и Марсом в Овне), и никаких дипломатических изысков я за ней не наблюдала. Никогда. Закрывшись в комнате, она крупными буквами написала всё, что думала по этому поводу. Несколько человек, кто были свидетелями этого безобразия, тоже подписались, но большинство, возмущаясь в тряпочку, испугавшись, отказались. Типичная картина нашей жизни. Обнаружив, что страницы этого фолианта не пронумерованы, Света крупными жирными цифрами восполнила этот «пробел» от первой страницы до последней. Пусть попробуют выдрать!  Вернувшись в Москву, через знакомого журналиста она передала жалобу в правительство Москвы и вскоре в еженедельнике «Московская среда» (№ 2 за 2008 год) на первой странице вышла заметка «Выстрелы в сердце». Наказали ли кого-нибудь за это преступление, мы не знаем. Но с тех пор Света ни в какие «реабилитационные центры» не ездит.


               
    Итак, ноябрь 2007 года. Света залечивает третий инфаркт. Деятельная жизнь на это время исключается. И она, лёжа, начинает писать книгу «Не уклоняйся от судьбы…», книгу об истории АстроМеланина. Конечно, в ней были и страницы о другой жизни, той, что за пределами науки, но их немного. Это –  главы «Быт», «Лошади», « Камни», «Астрология», «Стихи», «Портреты», «Песни», «О счастье». В ней  даже есть глава «Любимые мужчины», в которой она пишет о сыновьях Алеше и Максиме, о муже Льве Васильевиче, с которого она предлагает лепить статую «Кротость и Терпение», и любимом коте Соре, что по-японски означает  «ясное небо», хотя на самом деле кот был тёмно-серым, как хорошая грозовая тучка. Об истории, которой посвящена книга «Золотились в траве одуванчики…», в ней, кроме некоторого тумана,  ничего нет.
      Света очень торопится, ведь всё может кончиться плохо (с инфарктами не шутят), а книга – об АстроМеланине (более сорока лет труда!)… Не успеть написать о нём –  нельзя!
     Мы вместе с врачами, чадами и домочадцами её ругаем «Здоровье дороже!», но ей, похоже, дороже АстроМеланин. Книга получилась замечательная! Я её читала с вечера до утра, не могла остановиться. Об этом же говорили и другие люди. Как ни странно, в ней много света и даже юмора, кроме тех страниц, где она пишет о своём военном и фронтовом детстве. Её сестра Наташа говорила мне, что она не могла их читать без слёз: «Я просто рыдала!». Я сказала Свете об этом, она мне ответила, что старалась писать очень аккуратно, о многом умалчивая, но «кто был на войне, тот там и остался». Она не могла вспомнить, чьи это слова, но явно человека, который был  т а м…Книга вышла в следующем году крошечным тиражом, от которого почти ничего не осталось, и в 2012 году Света смогла её переиздать, не делая никакой правки и ничего не добавляя (с того же самого диска).

     … 2008 год.
                ***
В этот мир не ведут ни дороги, ни тропы,
Лишь слова переносят порою туда,
Где давно затопили забвенья потопы
И на дно погрузили тот мир навсегда.
                ***
       Так начинается новая книга, двадцать первая – «В этот мир не ведут ни дороги, ни тропы…». Она тоже единственная книга лирики, изданная в этом году.  Света понимает, что за прошедшие годы уже многое ушло, ушло «в иные дали», и всё это не вернуть, но душа ещё жива, нет-нет да и проснутся в памяти печали:
                ***
Уже и чувства «по погоде» -
То недолёт, то перелёт:
Порой я радуюсь свободе,
Порой совсем наоборот.
                ***
Когда тоска за горло схватит,
Я с ней сражаться не берусь.
Пусть лучше на меня накатит
Меланхолическая грусть.
                ***
Время идёт уж вниз по склону,
Но пусть нас это не смутит.
Душа то дремлет приземлено,
То вдруг очнётся и взлетит
                ***
     Её насмешливый ум проявляет себя и здесь, и она шутит, отстраняясь от минорных мелодий:
                ***
В стихах убавила слезу.
Слова исполнены покоя.
И пролетевшую грозу
Давно сменила на другое.
              ***
      В этой книге я нашла только одно личное обращение к ВВ:
                ***
Мы встретились в последний раз.
Неужто с Вами разойдёмся?
И навсегда на этот раз?
Разлуке той не ужаснёмся,
Когда всё скроется из глаз?
                ***
     Они, вероятно, ещё встречались («нас бодрила осенняя свежесть», «мы молча шли», «время вяло течёт между встречами»), но:
                ***
Ещё тянутся нити из прошлого,
Ещё кажется: горько навек,
И в лицо бьёт колючее крошево –
Острый, мелкий, безжалостный снег.
               
Разгулялась метельно стихия…
Бледный отсвет несветлого дня
Утомлённо вплетаю в стихи я
Без порыва, Любви и огня.

В бледном сумраке зимнего вечера
Всё мне кажется –  мы одиноки.
Время вяло течет между встречами,
И тоска выливается в строки.
                ***
     И тут же такие светлые душевные токи:
                ***
Купается свет в родниковой воде,
И память хранит не слёзы,
Хранит благодарность вечерней звезде
И майские лёгкие грёзы.
                ***
     И вновь –  «уже пепельный отсвет на многом», «тяжесть скорби опущенных рук», «плывут осенние туманы», «сады печальны и темны», «среди туч уже редкие просини», «метельных туч летящие армады», « осенних дней печаль и стужа»…
                ***
Уже все чувства на излёте –
Любовь уходит навсегда.
Ещё немного, и в болоте
Сомкнётся тёмная вода.
               ***
Не пою я уже о любимом,
Не смотрю уже в светлую даль.
Всё исчезло, развеялось дымом,
Но таю я от сердца печаль.
                ***
Бесповоротная дорога
Не порастает трын-травой.
Печаль  разлуки и тревога
Стоят всечасно за спиной.
                ***
     Но и на тех же страницах: «свет мерцающий зимней звезды», «ключом вешним кипела душа, зарёй утренней нежно светилась», «мир, дающий лунные сны»… И почти все картины  Природы очень светлы и радостны; «ночные ветры нежно веют», «закатная, в живом огне вода», «осинок кружевные кроны и шелест трепетной листвы», «дышала нежностью весна ночная», «в золотистом сиянии ива», «розой алела весенняя зорька», «весенний мир жемчужно-светел»… Дивная поэзия природы:
                ***
Побежала вода,
Лучом солнца согрета,
И была то вода
Вся из звуков и света.
               ***
Как же милы природы лики!
Остановись и посмотри,
Как на воде играют блики –
След догорающей зари.
                ***
Стволы берёз, светясь, белеют,
В ветвях запуталась луна,
Ночные ветры нежно веют,
И тени пишут письмена.
                ***
Звенит кузнечиками луг,
И пахнет луговая мята.
Такая благодать вокруг,
Что кажется – душа крылата.
                ***
Восходит солнце. Веер света
Явился к нам, как вестник чуда,
И осветил начало лета –
Листву с оттенком изумруда.
                ***
     Я обратила внимание на то, что в этой книжке, как ни в какой другой,  очень много стихов о «связи судьбы и слова», есть ли она, нет ли её…
                ***
Живую связь судьбы и слова
Давно пытаюсь я найти.
Да, тайна стоит дорогого,
Но к тем истокам нет пути.
                ***
И солнца нет, и дни тихи,
А ведь уже начало мая,
И мои майские стихи
Печалит сырость дождевая.
                ***
Я на страницы долго собирала
Золото дня и ночи серебро,
Но годы шли, и я устала –
Застыло слабое перо.
                ***
Упадёт словами на бумагу
Тихий свет серебряной луны.
Отойду я от окна и лягу,
О Любви досматривая сны.
               
А за окном уже светает,
Прозрачной стала синева,
И небо скоро запылает,
И я найду в огне слова.
                ***
       Наверное, ей иногда хотелось отвернуться от неприглядной правды, от всего этого грустного прошлого, отойти от него.  Тогда среди стихов появлялись и юмористические:
                ***
Я вспоминаю без тоски
Касанье дорогой руки,
И облетевший грустный лес
Из строк моих давно исчез.
                ***
Порой, бывает, раздуваешь
Уже холодный уголёк
И слово светлое вплетаешь
В стихов страдальческий венок.
                ***
Слова не прятала стыдливо…
О, моя маленькая месть!
Не в силах изменить, что было,
Я изменяю то, что есть.
                ***
     Света ждёт покоя, но его нет, хотя ей и кажется, что эта часть судьбы уже завершена:
                ***
Ещё долго мне будет казаться,
Что вот-вот и наступит покой,
Но берёза всё будет качаться
Под ветрами над серой рекой.
                ***
    И всё-таки она надеется, что он наступит, и что время, и в самом деле,  врачует раны:
                ***
В этот розовый час заката,
Омрачённого криком вороньим,
Всё, что было нам боль и утрата,
Всё забудем и похороним.
                ***
Не сразу, но с теченьем лет
Находим путь уйти от стресса
И слышим светлый благовест
В пространстве «сумрачного леса».
                ***
Уже сентябрь. Нет ни зарниц, ни звездопада.
Сады печальны и темны.
Лишь слышится шуршанье листопада,
И небо в ожидании луны.
 
Плывут осенние туманы,
Тускнеют дни и вечера,
Но время вечное врачует раны,
Ещё болевшие вчера.

Неслышно падает на крышу
Осенний запоздалый лист.
Но мне всё кажется, что слышу
Я звук, что так печально чист.
                ***
     А пока всё сложно и очень не весело, но безрадостная нота звучит, как это ни странно, оптимистично. Прямо какая-то оптимистическая трагедия! Ни колебаний, ни сомнений.
                ***
Мартовских сумерек скрытая грусть…
Нет у нас праздника. Нет? Ну и пусть!             
                ***
Мне у судьбы уже не выпросить
Ни молодости, ни добра,
Но я не готова выбросить
И треснувшие зеркала.
                ***
     Но память вновь и вновь возвращает её к началу, очень далёкому от веселья.
                ***
Проснулись в памяти печали…
Хранитель памяти решил
Вернуть меня опять в те дали
И сухари уж насушил.
                ***
Я не знала, что будет за встречей,
Не гадала, а шла наугад,
Шла спокойно, судьбе не переча,
А по ветру летел листопад.
                ***
За открытыми окнами – май
И сирени душистые кисти.
Память-умница, не вплетай
В строки радости желтые листья.
                ***
Отрешившись от призрачных звёзд,
Дни заполнив рутинной работой,
Мы из памяти строим к ним мост,
Покрывая его позолотой.
                ***
   Да, позолота тут явно не помешает!

      Книга заканчивается, нет, не отчаяньем, а глубокой мудростью – что бы с нами ни случилось, Природа всегда с нами:
                ***
Я помню, дошла до предела.
Казалось, и Небу не внемлю,
А солнце сияло и грело
Холодную голую землю.
                ***
    … В том же году Света написала книгу о своих кошках «О тех, кто встретит на пороге…» (Повесть о кошачьих душах). Я уже упоминала о ней.  Я-то сама любила только собак и была совершенно равнодушна к кошкам. Наша Мурыся – кошка мужа. Меня она едва терпела и только в качестве прислуги. Даже когда я её кормила, она лопала с таким видом, будто делала мне  великое одолжение. Когда я приезжала от сестры, у которой собаки, эта наглая кошка на меня шипела. Муж говорил, что ей не нравилось сочетание шанели № 5 и запаха псины. Но, во-первых, я пользуюсь парфюмом Дюпон, а, во-вторых, подумаешь, какие аристократы: муж вырос в питерских подворотнях, а кошку подобрал на ближайшей помойке. Но, прочитав Светину книгу (и не один раз!), я готова видеть в любой кошке чудо. Мне даже кажется, что Мурыська это понимает и даже иногда позволяет взять себя на руки, чего прежде никогда не было.

               
    … 2009 год. Книга «Уже без слов, светящихся огнём…». Уже в первых четверостишьях видна вся её суть. Встреч уже нет, телефонных звонков – тоже, и не все раны лечатся временем:
                ***
Признаюсь вам я: ночью снежной
Опять пишу я всё о нём,
Только с печалью неизбежной
Без слов, светящихся огнём.
                ***
Дни пролетели, истаяли ночи.
Песни – скучнее, строки – короче.
Всё меньше огня в том сердечном пожаре,
Всё больше там пепла, дыма и гари.
                ***
     Есть целая глава «Из неотправленных писем», но ни в одном из этих «писем» нет надежды на какой-нибудь отклик. Это уже – страна воспоминаний, привычная печаль.
                ***
Всё растаяло в дальних туманах,
В предрассветный, бессолнечный час
И живёт в тех неведомых странах,
Где никто и не помнит о нас.
                ***
А какое там было начало!
Как зарницы сверкали во мгле!
И как сердце безумно стучало,
Словно дождь по иссохшей земле.
                ***
Была Любовь, как Божья милость,
Лучом зари в осенних днях.
Теперь же всё переменилось,
И мир теряется в тенях.
                ***
Синее небо рая.
Мартовские облака.
Я иду к тебе, замирая,
И походка моя легка.
                ***
Ни радости нет, ни опоры,
На сердце печали о нём.
Закрылись небесные створы,
И тучи набухли дождём.

Почти ничего не осталось –
Кругом лишь одни пустыри.
Ну, разве что самая малость –
Жемчужные краски зари.
                ***
Вешние давно забыты грёзы,
Плечи греет старенькая шаль.
Ранние бесснежные морозы.
Неутешная, куда ни кинь, печаль.
                ***
Показалось вдруг – прошлого нет.
Вымел кто-то. Пусто и чисто.
Всё размылось за давностью лет,
Да и время мелькает так быстро.
                ***
Любовь прошедших грустных лет…
Она ушла, затерян след,
И только ветхая страница
Всё хочет за неё молиться.
                ***
     И вновь она пишет о связи судьбы и слова, задушевно и просто, и слова эти – живые:
                ***
                Слово из прошлого

Пришло оттуда, где таилось,
Любви и нежности полно,
И сердце дрогнуло – открылось
В далёкий мир моё окно.

Слово, что сделалось туманом
И затаилось в тишине,
Прежде светилось в безобманном,
В поющем золотом огне.

Стояла ночь, и лишь светлело
В тумане позднее окно…
Всё отсветилось, отгорело.
Разве теперь не всё равно?
                ***
     То, что это уже «страна воспоминаний» достаточно посмотреть и на заголовки циклов:
«Всё растаяло в дальних туманах…», «Мне дорога страна былого…», «И нет пути в минувший день…», «Запру ворота за печалью и потеряю те ключи…», «Восходит к милому былому этот чарующий обман…», «Неоживающие тени, я их уже не воскрешу…», «Месяц над садом, где пел соловей…», «Порою память выхватит из тьмы…», «Вот и кончился путь наш недолгий…», «Как миражи ушедших дней…», «Почти ничего не осталось…», «Итак, всё кончено… И что же?»
     Но и в этой стране всё ещё тёплое, живое, с памятью о счастье, готовое вернуться в живой мир. И она явно не хочет расставаться с воспоминаниями, кажется, что они впечатаны в память:
                ***
В душе живут воспоминанья
Заменой жизни или сна,
И память лунного сиянья
У в ночь открытого окна.
                ***
Проснулась от света, что лился в окно,
И вспомнила счастье, что было давно.
Морозное солнце искрилось лучами,
И мне показалось, что снова я с Вами.
                ***
Когда тихо, совсем по-осеннему,
И ничем нам уже не помочь,
Всё ж зовёт нас к чему-то весеннему
Дверь балкона, открытая в ночь.
                ***
Вспомню Вас, и слеза набежит
Вслед возникшему вновь привиденью,
Что опять предо мною стоит
Мягкой серой таинственной тенью.
                ***
Затянуты таинственной вуалью
Другое время и другие сны.
Я в память проводила их с печалью,
В мир зимне-снежной белой тишины.
                ***
     Но она понимает, что уже ничего не вернуть, да и возвращать по сути дела нечего. Да и нужно-то было ей так мало, так мало:
                ***
Хочу вернуть я из туманной дали
Всё ускользнувшее из памяти моей –
И крохи радости, и долгие печали,
И тьму, и мрак, и проблески огней.
              ***
Что тебе моя грустная нежность
Из минувших, забытых времён,
Что когда-то несла безутешность –
Только тень, населявшая сон.
                ***
Июньских дней нежнейшая отрада –
Цвела сирень, душу томил дурман,
Лилась в окно душистая прохлада,
И дали тихо кутались в туман.

Когда теперь вернулась без возврата
Из дальних дней, туманных милых стран,
Льётся в окно душистая прохлада,
Но в старых днях забыла я роман.
                ***
Вызываем забытые тени,
Ожидаем хороших вестей,
Преклоняем пред прошлым колени,
Будто было в то время светлей.
                ***
Любовь… Что помню я о ней?
Лишь несколько коротких дней,
В которые хотелось бы вернуться…
 Дай Бог и в них не обмануться!
                ***
Горит луна волшебным светом,
Но мне чужда её краса.
Нет, не горит огонь ответный –
Душа забыла небеса.
                ***
     Нет, душа небеса не забыла и не забыла той власти, которую берёт над нами сердечный жар:
                ***
Какую власть берёт над нами
Рождённый вдруг сердечный жар,
Не бледное, в лампаде пламя –
Опустошительный пожар.
                ***
     Но теперь уже всё в прошлом, даже её любимая белая сирень:
                ***
Всё в прошлом. Жива только тень
Далёкого полуромана,
А в нём – белым снегом сирень
Сквозь зыбкие клочья тумана.
                ***
   Тяжёлый год. Света часто плохо себя чувствует, подводят сосуды, мучает гипертония.
                ***
Не так уж долог будет путь…
И много ль мне осталось?
Всё тише-тише дышит грудь,
Всё тяжелей усталость.
        ***
     Но именно в этой книге она так смело шутит над собой. Я б не решились.
                ***
Уже далеко не молодка,
И прежней красы уже нет,
Утратила лёгкость походка,
Расплылся квашнёй силуэт.
                ***
     Ощущение красоты Природы Свету никогда не покидает, и среди стихов о ней  очень много лёгких и светлых:
                ***
И корка на сугробах серебриста,
И тени полдня цвета аметиста –
Всё в мире радостно для глаз.
Опять весна! Весна у нас!
                ***
Золотые солнечные тени,
В мире радость, солнечно-светло,
И рука хранит прикосновенье –
Лёгкое и нежное тепло.
                ***
Пылал в вечернем золоте заката
Июньский день над светлою рекой…
В ладони нежно пахла мята,
Даря мне сладостный покой.
                ***
Розовый свет на краях облаков,
Гаснет заря, догорая.
Небо приносит с других берегов
Светлую память рая.
                ***
     Портрет на обложке. «Вне ликования и скорби». Он был написан Ларисой первым. Впервые он появился на обложке первой книги «Прощальная чаша» даже ещё без рамы. Просто тогда другого не было, но только к этой книге он подошёл идеально.


               
   …  2010 год, 2011 год…  В её чувствах ничего не меняется, но стихов она почти не слышит. Изредка что-то появлялось – капало, как она выражалась, но в 2012 году всё-таки  набирается книга, и она «слышит» её название «Прогулки в прошлое, к забытым берегам…». На обложке – картина «Портрет 50-х», написанная с фотографии Светы студенческих лет. Фотография была сделана в фотостудии на Арбате в стиле 50-х годов: пальчик под щёчкой. У меня самой есть подобная.
                ***
Вновь вешние воды,
Туманятся дали,
И оба на десять лет
Старше мы стали.
                ***
Эта свежесть весеннего света,
Это небо  т а к о й  синевы,
И берёза уже приодета,
И порою звоните мне Вы.
                ***
     Да, прошло 12 лет со времени их первой встречи, и они оба стали старше. Многое изменилось:
                ***
Лёгкая грусть – предвестие печали
У озера с прозрачной чернотой.
Теперь всё видится иначе, чем вначале
С убийственной и зримой полнотой.
                ***
           Идёт весна 2012 года. Её уже 76 лет, ему осенью будет 60. Прочитав «и порою звоните мне Вы», я спросила, как часто. В прошлом году – два раза. Один звонок был обычный, так, ни о чём. Второй, летом, её удивил: «Гуляем с сыном в лесу, тут так прекрасно. Вспомнил о вас, решил позвонить… Я рад слышать ваш голосок и ваш смех – колокольчиком».
                ***
Память тихо, словно эхо,
Повторит Вам звуки смеха,
Их весёлый перезвон
Из иных, мой друг, времён.
                ***
     А уж как она была рада слышать его голос! Встреч давно не было и не предвиделось. Она понимала, что это конец, давно конец, но всё прощалась и прощалась, прикованная к прошлому:
                ***
Настало время поклониться тени,
Пройтись по дорогим местам
И, благодарно преклонив колени,
Оставить все могилы там.
                ***
Прогулки в прошлое, к забытым берегам,
В уже померкнувшие дали,
К весенним призрачным садам
Давно не повод для печали.
                ***
Вот и всё. На этом и конец.
В печаль ушла былая боль и сила.
С другого берега вдруг прискакал гонец,
Но я не вынимать послание просила.
                ***
     Ей даже казалось, что она уже «сожгла корабли»:
                ***
Солнце скрылось за краем земли,
Гаснет алое пламя заката.
Почему я сожгла корабли?
Неужели боялась возврата?
                ***
     Но я напомнила ей, что она ещё в первой книге писала о расставании и разлуке
                ***
Скоро год уже прощаюсь с Вами.
Временами.
                ***
     И потом всё прощалась и прощалась. Судите сами:
                ***
Когда всё кончено, утрачено, всё дым,
Но мы стремимся и за ним (2002 год).
                ***
Ушедшая Любовь невозвратима,
Как не вернуть в костёр нам кольца дыма (2002)
                ***
Улетела Любовь. Как странно!
Но остаться никто и не звал.
Проливались росою туманы,
Лес светлеющий дремал (2002)
                ***
Любовь умирала мучительно долго.
Расстаться достойно с ним не было сил.
Хотелось «Прощай!» сказать гордо и колко,
А голос о счастье просил и просил (2003)
                ***
Осенних прощаний недальние сроки.
Весна и Любовь за горами.
Закончу, мой милый, прощальные строки
Простыми, как счастье, словами.

Ковёр золотой бросит осень под ноги,
Туман одарит кружевами,
И разведут далеко нас дороги,
Дожди окропят их слезами (2004)
                ***
Пейзаж уже голый, унылый,
И ночи длинны и темны.
Прощайте, мой самый милый,
До новой моей весны (2004)
                ***
Пела песни ему на прощание
Этой тихой и тёплой зимой,
А душа… Та хранила молчание,
Словно голос похищен был тьмой. (2005)
                ***
И так далее.

     Но всё возвращалось, и мир воспоминаний не становился ни темнее, ни серее, как она ни старалась таковым его представить:
                ***
Уходят в тень и забываются
Воспоминанья прежних дней.
Тайны и клады закрываются –
Мы с каждым годом всё бедней.
                ***
В туманах памяти я вижу,
Нет, нет, отнюдь не чашу слёз.
Ищу я память поцелуя,
Но нахожу лишь пепел грёз.
               ***
Поздним вечером в пасмурный день
Серой, скучной, ненастной осени
Вдруг я вспомню Вас и сирень
Цвета неба в полянах просини.
                ***
Было там – осеннее цветенье,
И, казалось, краше не найти.
Потеряло цену и значенье,
Словно весть, застрявшая в пути.
                ***
Тогда казалось, это – пытка,
Все эти горести потерь.
Стихов страдальческих улыбка
Мне и самой смешна теперь.
                ***
     Последние четыре строчки – это полная неправда, как бы она ни иронизировала:
                ***
Были стихи полны лиризма –
Иллюзии эпохи романтизма.
                ***
     А в следующем четверостишье  правдива только одна строчка, первая. Уколы в живот помогают только на время.
                ***
Уже моя густая кровь
Бежит с осенней ленью,
И вспоминается Любовь
Лишь промелькнувшей тенью.
                ***
     Мне очень нравится её шутка о наших потерях с годами, и я готова её остановить по её же просьбе, но как…
                ***
С годами где-то затерялись
И соловья на Яузе трель,
И вишен белая метель
И даже, Боже мой, свет дня…
Остановите же меня!
                ***
     Да её же собственными словами:
                ***
Пронзительный ветер. Холодная осень.
Время прощаний. Рождается грусть.
И всё-таки что-то с собою уносим,
Хоть что-то теряем… И пусть!
                ***
Забыты горести зимы.
Цветут сады в начале мая.
И верить вновь готовы мы,
Уже всё ведая, всё зная.
                ***
     Книга кончается философским заключением,  что не может не заставить задуматься, а биологам легко согласиться с ним:
                ***
Не забывайте! Мы – лишь звено.
Счастье, несчастье, свобода…
Природе же нужно только одно –
П р о д о л ж е н и е   р о д а.
                ***
     Но больше всего мне жаль её науку, наверное, самую большую её драму, ведь она бьётся с АстроМеланином уже 45 лет. И не только она, сколько других учёных, каждый со своей проблемой:
                ***
                Наука в России
Горька угаданная правда
Незавершённого труда.

Бывает грустно. Иногда.

Но потаённый смысл событий,
Когда касается открытий…

Или в них тайна неспроста?
Или здесь гиблые места?

Не поискать других ли мест?
Или на всём поставить крест?
                ***
     Конечно, поискать!  И чем дальше, тем лучше!

     Всё это горько и грустно, и только Природа по-прежнему прекрасна:
                ***
Косые завесы далёких дождей,
А наш небосвод ясен,
И Яуза как будто бежит веселей,
И мир – из окна – прекрасен.
                ***
Небо наливалось синью васильковой,
Утро примеряло сарафан парчовый.
Появилось облако белое, жемчужное,
Заискрилось поле, ночью снежно-вьюжное.
                ***
Мир наполнен осенним покоем,
Его грустной, без слёз, тишиной,
Его светлым и нежным настроем,
Бестревожной его глубиной.
                ***
Свет золотой из синевы вечерней дали
Струится, нежно рощу озаря.
Обходится Природа без печали
В погожих днях начала сентября.
                ***
Свет ложится весёлыми бликами
На речушку и ивы над ней,
И наяды с прозрачными ликами
Растворяются в играх теней.
                ***
Далёкая луна сквозь кружево ветвей.
Зелёный полусвет в окно вливался.
Беззвучна тишина, и только соловей
Её заполнить нежностью старался.
                ***
Земля отдавала дневное тепло,
И свежестью пахла мята.
Всё хорошо. Почему вдруг пришло
Это грустное чувство заката?
                ***
     …  Да, я забыла. В 2011 году вышла  маленькая книжка «Ксюша» (Из дорогих воспоминаний) о белой крысе, которая жила в её доме, когда Максим был маленький. Эту трогательную повесть Света посвятила памяти «расходного материала» - миллионов животных, принявших мученическую смерть в лабораторных освенцимах «ради блага человечества». Это я процитировала. Света выступает против опытов на животных, и я вполне разделяю её протест. И проклятия тем, кто этим занимается.
                ***
              Извергам в белых халатах
Чем вы лучше «врачей» в Освенциме и Дахау?
И ваши «научные достижения» и ноу-хау?
Вы тоже давно уж, убийцы, не люди,
И кара за души убитые будет!
И ждёт вас в аду такой же виварий,
Какой на Земле вы не раз создавали.
                ***
     Это из будущей Светиной книги «Записки эколога-мизантропа».
      В послесловии «Ксюши» Света пишет: «Слава Богу, что хоть одному существу из великого множества несчастных «лабораторных» животных, миллионами гибнущих мученической смертью в лабораторных освенцимах, посчастливилось прожить свою недолгую жизнь вне этих застенков, в доме, где его любили, как маленького члена семьи».

               
      … 2013 год. И вот последняя книга лирики «Что нового в стране воспоминаний?» Она написана в 2012 году и ещё не вышла. Света дала мне её прочитать в рукописи. Она начинается с объявления о закрытии двери в страну воспоминаний… Это мы читали ещё в «Прощальной чаше». Если вы помните, это первая книга.
      А дальше пошли воспоминания и о «шелесте темнеющей волны», и о том, как прекрасно пели бессонные птицы «в вечернем сумраке весны» (я думаю, что это воспоминание о парижских чёрных дроздах, наши птицы, кроме соловьёв, мне кажется, в сумерках не поют), и о том, как ветер тучи нагоняет «в страну прекрасных светлых грёз», и о том, как слова когда-то прежде светились в золотом огне, а теперь «сделались туманом и затаились в тишине», и о прекрасных видениях весны, и огорчение от того, «что было, нет того в помине» (а что было-то, хотела бы я знать!). И вновь « сверканье рос, пора цветенья», «горячий отсвет колдовских огней» (это о Стожарах), « душевный взлёт, что тоже пламя»…
                ***
Июля шумные дожди
И февраля метели,
И то огонь, то лёд в груди…
Так годы пролетели.

И самый сильный чародей
Нам не сошьёт наряд,
Не снимет старости цепей,
Не остановит взгляд,

И мимо нас Любовь пройдёт,
Приопустив глаза…
Всему бывает свой черёд.
Вернись в тайник, слеза!
                ***
Не просто всё остановить,
Когда уже грозить накрыть
Нас высоченная волна…
А на дворе цветёт весна.
                ***
     И тут же Природа, как всегда, живая и прекрасная:
                ***
Тихо падали на землю
Редкие снежинки.
Это праздновал апрель
По зиме поминки
             ***
Воздух пахнет капелью и снегом,
И Зима, покидая чертоги,
Защитила себя оберегом,
Чтоб никто не напал по дороге.
                ***
Прекрасное стояло лето –
Земля обласкана, согрета,
Луга цвели, и издалёка
Смотрело солнечное око
На золотую зелень рощ
И радостный, недолгий дождь.
                ***
      Иногда приходили разумные мысли:
                ***
Юные слёзы… Ночные виденья…
Как можно дойти до такого паденья!
                ***
Я потерпела пораженье.
Без Вас мне ни дышать, ни жить.
Всё это так, но погребенье
Придётся всё же отложить.
                ***
Свет золотой, что из глубин вечерних далей –
Закат нам шлёт последние лучи.
Цветущий сад не место для печалей,
И мест таких ты лучше не ищи.
                ***
     Иногда очень неразумные:
                ***
Весна и новые надежды.
Опять чего-то тайно ждём,
И вновь волнует, как и прежде
Запах земли перед дождём.
                ***
Порою вспыхивает что-то,
И хочется вернуться ещё раз
Всё в то же самое болото,
Где так манила «нежность глаз».
                ***
Влекло к Вам глубоко и странно,
Как-то таинственно-обманно.
Да и теперь, мне кажется, влекусь
И ни за что опять не поручусь!
                ***
      Приехали! Мадам, вы неисправимы! Я пыталась говорить ей о порабощающей силе этого человека, давала понять полунамёками… Она смеялась: Некто в чёрном, пахнет серой…
        И опять беда была в том, что она и в этой стране всё продлевала и продлевала прощание и вспоминала совсем не то, что надо было бы вспоминать:
                ***
Судить прошлое буду потом,
А пока продлеваю прощание
И вздыхаю о времени том,
И ищу я себе оправдание.
                ***
              Из дорогих воспоминаний
Тогда был день уж очень хмурый,
Только душа была светла.
Себя ругая «старой дурой»,
Я всё же на свиданье шла.
                ***
     Он давно не звонил, несколько лет они не виделись:
                ***
Сижу одна, перебирая
Всё не забытое пока,
А за окном цветут, играя,
Заката алые шелка.
                ***
Живу теперь без потрясений
Под небом блёклой синевы.
Вокруг меня пейзаж осенний,
И не звоните больше Вы.
                ***
     Иногда её одолевало отчаянье, и только природная весёлость помогала кое-что обращать в шутку:
                ***
Дом ночной погружён в темноту,
Лишь ночник в изголовье кровати.
Всё прошло. Я смотрю в пустоту,
Словно дом мой в больничной палате.
                ***
Я видела – растёт стена,
Хотела даже подольститься.
Теперь навек разлучена –
Плохая из меня лисица.
                ***
Смотрю я на весы сомнений,
Покорно жду судьбы велений:
Или вновь сладостная грёза,
Или верёвка и берёза.
                ***
     Приехали!
     Шутки шутками, но я обратила внимание, что некоторые четверостишья и здесь кончаются трагическим рефреном:
                ***
Небеса с умирающим светом,
Дымка сумерек летнего дня,
Всё окрашено пепельным цветом…
Почему ты не любишь меня?
                ***
Я дрожала. То было волненье
Золотого весеннего дня
И его в небесах отраженья…
Почему ты не любишь меня?
                ***
     Книга начиналась со слов «Закрою дверь в страну воспоминаний…»:
                ***
Закрою дверь в Страну воспоминаний,
Забуду пропускной пароль.
Она не место для мечтаний,
Не зал надежд и ожиданий.
Надежды в сундуках желаний
Уже давно побила моль.
                ***
     А закончилась:
                ***
Закрыла дверь в Страну воспоминаний,
Забыла пропускной пароль.
Она не место для скитаний,
Не зал надежд и ожиданий –
Лишь тень волнений и желаний,
Всё, как хотел ты, мой король.
                ***
     Ой ли?  И как это всё печально, пронзительно-печально…

                ***
Было надо то или не надо,
Только долго всё не гасло и не гасло.
Догорает синяя лампада,
Исчерпав отмеренное масло.
               ***
Спасаясь от воспоминаний,
На семь замков я заперла дневник,
Где память-жизнь, огонь признаний,
Ныне забытый мной язык.
                ***
Душа уж залечила раны,
Огонь Любви давно погас.
Всё скрыли мглистые туманы,
Но память приютила Вас.
                ***
     Итак, вновь « память приютила»… Действительно, что может быть  н о в о г о   в Стране воспоминаний? Грустно! Хотя на обложке – очень весёлый летний букет. Тоже работа Ларисы.
      Но чтобы не было совсем уж грустно, я приведу ещё несколько шуток из этой последней книги
                ***
Душа переполнена чем-то небесным,
Что хочется выразить чем-то словесным.
                ***
Не можешь разрешить сомнений –
Спроси совета у ужа,
А ищешь острых ощущений –
Садись, дружище, на ежа!
                ***
        Где нас нет
Осень там тихая, зима безметельная,
Лето с цветами, весна акварельная.

                ***
Излишне мрачная картина –
Вторая жизни половина.
Но сяду я, поев ухи,
Писать домашние стихи.
                ***
Бывало, обходила я преграды,
Не ожидала ни хулы я, ни награды.
Бывало всякое, но если я упрусь,
Таких ослов ты не рождала, Русь!
                ***
     Увы, но это истинная правда!  По крайней мере, в этой истории никто из нас её «переослить» не смог. Каждая из нас по отдельности её пилила, а когда все мы собирались вместе, и ей приходилось защищаться со всех сторон одновременно, то она строилась «в каре», если вы помните, что это такое, и за ней всегда было последнее решение. Увы!
     29 октября прошлого года, в день его 60-летия она послала ему подарок с курьерской службой. Ехать самой ей почему-то не захотелось.  Но звонила в этот день она ему каждый год, хотя про её день рожденья он давно забыл, что её уже не задевало. А вот молчание 9 мая, в святой для неё день … И на это были наши последние надежды...
             
     …  И в завершение книги «Золотились в траве одуванчики…»  я хочу познакомить всех вас с образцами женской логики, причем логики женщины, которая  была автором несколько научных монографий, написанных не только блестящим языком, но и в соответствии со строгой научной логикой, чтобы вы могли осознать, что делает Любовь даже с умными (по крайней мере, в науке) женщинами, если вы этого ещё не поняли:
               
                ***
Это теперь с судьбою я не спорю,
Тебя я не зову и неволю,
Не создаю миры, не бью в колокола…
Надеюсь, я не умерла?!         (2001)
                ***
               
                ***
Так больно, так горько и сиро…
Упасть бы пред памятью ниц,
Коснуться весеннего мира
Трагически-светлых страниц.

Я Вами тот мир населила
Во множестве ликов и лиц,
И женские тайны явила,
Как крики подраненных птиц.
                ***
Любовь ушла, но в таинство её очарованья
Я всматриваюсь из-за прикрытых век,
И вижу я себя в светлейший миг свиданья –
Нежна, как тихо падающий снег.
                ***
Тревожить старое не надо –
Оно закрыто на печать.
Там двери рая, двери ада…
Какая где – не угадать.
              ***
Смотрю на Вас из дальней дали,
Из мира, где царит покой,
Забвенье счастья и печали,
Где Вас уж нет, где свет иной.
                ***
Предвечерье, и вид безотрадный.
Грусть-печаль, полумрак-полусвет.
Где теперь Вы, мой друг ненаглядный,
Из забытых счастливых лет?
                ***
Уже Любовь, как веянье печали,
Что, память о былом храня,
Уходит в сумрачные дали,
Уже без Вас и без меня.
                ***
Чуть колеблется пламя свечи,
Тени пляшут, родясь и сгорая.
Я уйду, ты меня не ищи…
Как нежна тишина золотая.

Вспоминается прошлый путь
И туманное время встречи.
Говорю я себе: «Забудь
Свой огонь! И он не вечен»
                ***
Не напомнит небо голубое
Мне прекрасный, но далёкий май.
Всё прошло, и всё теперь иное…
Лишь дрожит в руке простывший чай.
                ***
Курятся дымы благовоний,
Струится мерцанье зеркал,
Но стала я тише, спокойней,
И занавес будто упал.
                ***
Я успокоилась. Закончились все муки.
Прощальное воспоминание светло.
Ночная жизнь. Таинственные звуки –
То билась бабочка ночная о стекло.          (2002)
                ***

В весенних серебряных ливнях –
Движение лет молодых.
Покой листопада – в дивных
Осенних дождях золотых.
                ***
И забылись слова, что я пела,
И не мучит вечерняя грусть,
И весна мотыльком улетела,
И к тебе я уже не вернусь.
                ***
                Цепь
Было всё это так давно,
Но память Вас не забыла.
Правда, кое-какое звено
Я от неё утаила.
                ***
Зачем мне Вас вернула память
(И так наказана давно),
Ведь света бледными лучами
Согреть погост не суждено.

Зачем же свет, жемчужно-нежный,
Вечерний свет моей зимы,
Меня ведёт дорогой снежной
В мир, где встречались странно мы.
                ***
Воспоминанья давних дней,
Они порой в груди теснятся.
Минуты нежности твоей
Остаться в вечности стремятся.        (2003)
                ***
Ждала того, кто не придёт,
Слова роняла в тьму,
Любила, зная наперёд,
Что не нужна ему.

Давно уже забыла кровь
Томление тех дней.
Любовь, Любовь, моя Любовь…
Что помню я о ней?
                ***
Ночь полнолуния. Снег серебрится.
Ели как терема.
Старая боль не даёт мне забыться.
Где твой покой, зима?
                ***
Развеется пепел остылый –
Прах золотого огня.
Кто тебе скажет: «Милый!»
После меня.
                ***
Не разом рухнуло, исчезло,
А постепенно уходило прочь –
Через забор, как видно, перелезло
И скрылось молча, тайно, в ночь.
                ***
Славь Любовь! Она тоже труд
Под холодным дождём и ветрами.
Не всегда за него подают
В её бедном дарами храме.             (2004)
                ***
               
                ***
Из глубины и света зазеркалья
Сияли мне глаза мои не раз.
Теперь смогу увидеть только сталь я
Своих холодных, всё забывших глаз.               (2005)
                ***
И т.д.
     Надеюсь, что теперь вам всё ясно? А я вот до сих пор в раздумье.
               
     Ну, вот, кажется, я закончила. Правда, хотелось бы чем-то более оптимистичным.

     Позвонила Свете. Оптимистичным? Поставь дату 9 мая 2013 года. Напиши:
 Н е  п о з в о н и л!  И добавь своё любимое «Приехали!» или моё любимое «Проехали!».
        Всё, всё, дорогая!   
         Целую! Мне надо котов кормить. Они сидят напротив меня и старательно изображают: « Же не манж па сис жур» (написание оригинала).
                З а н а в е с !
          Светик, я тебя люблю. Я тебя тоже.
Девочки! Что-то случилось. Мне страшно! Я чувствую – конец всего!  Оборвалась дорога…
                ***
Рассеются  печали и обиды,               
Запретный выполню обет,
И к Вам когда-нибудь я выйду
Холодная, как лунный свет.
                ***
      Это было написано Светой очень давно. Мы не верили, но неужели именно сейчас это предсказание исполнилось?!  Неужели именно сейчас нашлось, наконец, место для «точки»…
     Через два дня она позвонила и сказала, что ни читать, ни «редактировать» не будет. Оставь всё, как есть, дорогая! Я и оставила.
     Чуть позже она позвонила вновь. Добавь, пожалуйста, в конце:
                ***
Уже необитаем остров,
Замёрзло море, волны спят.
Корабль Любви – всего лишь остов,   
И о крушениях со мной не говорят.
                ***
     Я добавила. Показала мужу.
      Не реви! Света – сильная. Выплывет! В её любимой Антарктиде – тоже льды. Ей не привыкать…
     19 мая приехала Света с огромным тортом. Будем худеть!
     Вчера родился внук! Жизнь продолжается! Что может быть для женщины ценнее дома!
                ***
                Золотились в траве одуванчики,
                И походка была легка.
                Милые, родные мои мальчики!
                Я пришла домой издалека.
                ***
                Нельзя всю жизнь вздыхать над незабудкой.
                Пора в мир солнечных лучей.
                Простилась с ним, и этой шуткой
                Я замыкаю круг вещей.
                ***
                19 мая 2013 года

      

               


 








                Книга издана при финансовой поддержке
                ООО «Надсониэлла Фармасьютикалс».


               
                Сердечно благодарю
Марию Сергеевну и Александра Сергеевича Коршуновых
   за компьютерную вёрстку книги.