Первые песни Войны
Самая первая песня войны, это - "Вставай, страна огромная"! Можно спорить, на третий ли день войны она появилась или на пятый, исполнялась ли она впервые на перроне Белорусского вокзала прямо с нотного листа и растут ли корни её из 1914-го. Или автор текста заимствовал его у некоего безвестного другого?... Факт останется фактом: она Первая! За нею вслед вскоре появились и другие, зачастую не оставившие после себя следа, да и текст их был "не о том". Это вполне понятно: никому в стране и в страшном сне не могла привидеться Такая Война...
До сих пор иногда пытаются представить первые песни Войны, словно долетевший до нас талантливый чистый звук трубы, сопровождавший стремление единого народа дать отпор наглому врагу:
Протрубили трубачи тревогу!
Всем по форме к бою снаряжён,
собирался в дальнюю дорогу
комсомольский сводный батальон...
До свиданья, мама, не горюй!
На прощанье сына поцелуй!
До свиданья, мама, не горюй, не грусти...
Эта песня появилась точно первые дни войны! Во всяком случае, ничем не выдающуюся, её помню, начиная с зимы сорок второго. Помню и её напарницу, лихо приплясывающую:
До свида-анья, города и ха-аты,
Нас доро-ога дальняя зовё-от.
Молоды-ые смелые ребя-ата,
На заре уходим мы в похо-од.
На заре-э, девчата, выходи-ите
комсомо-ольский провожать отря-ад...
Почти ежедневно обе песенки исполнялись по радио почти каждый день и в сорок втором, и в сорок третьем. Позже - тоже, и до конца войны. В них чувствовалась, зримо виделась лёгкость, с какой эти недоумки-фашисты, сунувшие своё свиное рыло в наш калашный ряд, будут нами вышвырнуты из страны! Поймите это! На днях! Ну, а пока что, извините...
Вы без на-ас, девчата, не грусти-ите:
мы с победою придём назад...
В бодрых словах чувствовалась фальшь, засовываемая нам в головы пропагандой с первых же дней войны. И сегодня изредка можно услышать:
Грозной си-илой на земле и в мо-оре
встретим мы-ы непршенных госте-эй
и фаши-ыцкой кровожадной сво-оре
не собрать вовек своих костей!...
А я в Касимове, эвакуированный из блокированного Ленинграда, вспоминал, как нам нечего было жрать и как умирала от голода трёхмесячная сестрёнка. Не из реальной жизни оказалась песня, а из той, где обещалось, что
"на вражьей земле мы врага разобьём
малой кровью, могучим ударом!"
Врага-то разбили, однако, кровь оказалась далеко на "малая"! Странно...
Во всяком случае, с Блокады во мне засели совсем другие песни:
...за смерть друзей, за дым пожарищ,
за стон детей и слезы вдов!
Смерть за смерть,
Кровь за кровь!
Бей врага у ворот Ленинграда!
Смерть за смерть,
Кровь за кровь!
Бей фашистов, моряк, до конца!
Немного их было, этих песен в Блокаду, от одной из них в памяти осталась только пара строчек припева:
...отлетали, отлетали
под ударами
Бринько...
Позже я узнал, что Бринько, оказывается, был лётчиком-истребителем, летал в паре с Антоненко. Воевал под Ленинградом и на Ханко, сбил пятнадцать самолётов, погиб в сорок втором (Антоненко погиб раньше - в сорок первом). Есть в Питере сегодня переулок Бринько и переулок Антоненко...
И песню про двоих Максимов услышал и запомнил я именно в блокадном Ленинграде! Уверен в этом, как ни пытались меня разубедить
На границе шумели берёзки
(где теперь пришлось нам воевать).
Там служили - дружили два тезки
и обоих Максимами звать.
Был один пулеметчик толковый
(познакомьтесь с Максимом моим),
а другой пулемет был станковый
по прозванию тоже «максим»...
...Очень точно наводит наводчик,
а «максим», словно молния, - бьет;
«так! так! так!» - говорит пулеметчик,
так-так-так - говорит пулемет!...
Ещё одну, "Штурвальный с "Марата", как-то в семидесятые вновь услышал по радио в исполнении академического хора, и песня эта звучала чище, лучше, чем по радио во время Блокады. Но искренность слов и сила самой песни и её исполнения осенью сорок первого были таковы, что я, восьмилетний мальчишка, запомнил песню и даже сумел спеть через год на школьной сцене:
Где воздух изранен полётом снаряда,
где бомбами поле изрыто кругом,
за русскую землю, за честь Ленинграда
морская пехота дерётся с врагом.
Трава на поляне железом примята,
за танком пехота ползет по земле.
В разбитом окопе штурвальный с "Марата"
остался один на прибрежной скале.
И насмерть дерётся штурвальный с "Марата"!
Как знамя, подняв бескозырку свою.
врага поражая последней гранатой,
он смерть принимает в неравном бою.
Но танкам навстречу торопится рота,
и пушки под пулями катят вперед
друзья-комендоры, морская пехота,
балтийские люди, железный народ!
Не так давно пошарил по интернету и - вот она снова со мной, вернувшая через семьдесят лет меня в мальчишеский блокадный год!
А ещё не могу отделаться от ощущения, что широко известная теперь "Смуглянка" тоже из того времени. Нет, я в курсе того, что написана она ещё до войны про молдаванских партизан Гражданской войны, а в сорок четвёртом была исполнена Ансамблем Красноармейской песни и пляски под управлением Александрова (даже в Википедию лазал, но в ней нашёл только краткий и мутный пересказ известного). Я про другое. Чудится мне, что впервые услышал эту песню тоже в блокадном Ленинграде! Только исполнение было не хоровое. И как пел её в эвакуации на праздничном концерте в школе, а ребята засомневались, откуда могут быть "партизане-молдаване"...
И конечно, конечно же, среди тех блокадных песен была "Бескозырка"! Вот её я запомнил точно с того блокадного времени и не мог не показать её полный текст в "Строевые (продолжение 2"):
В наших кубриках с честью, в почёте
две заветные вещи лежат...
Некоторые песни имели разный текст. Так, "В бой за родину" была двухвариантна! В одном исполнении припев её звучал так:
В бой за родину! В бой за Сталина!
Боевая честь нам дорога.
Кони сытые бьют копытами -
встретим мы по-сталински врага!
В другом же (хор пел не очень внятно):
В бой за родину! В бой за Сталина!
За него сумеем постоять!
Кони сытые бьют копытами,
по руке нам шашки рукоять!
Нам, мальчишкам, нравился вариант первый.
И самое место здесь вспомнить "Барона фон-дер-Пшика" в исполнении Утёсова. Она тоже двухвариантна: в одном исполнении звучит Ленинград, в другом - Сталинград, и настрой в ней уже совершенно иной (стала она популярной на стыке 43-го и 44-го). Но именно ею следует, на мой взгляд, завершить тему "Первые песни Войны":
Барон фон-дер-Пшик покушать русский шпик
давно собирался и мечтал.
Любил он очень шик, стесняться не привык,
заранее о подвигах заранее кричал.
Орал по радио, что в Ленинграде он,
да на параде он и ест там шпик!
Что ест он и пьет, а шпик подает
под клюквою развесистой мужик.
Барон фон-дер-Пшик забыл про русский штык,
а штык бить баронов не отвык.
И бравый фон дер Пшик попал на русский штык:
не русский, а немецкий вышел шпик!
Мундир без хлястика, разбита свастика.
А, ну-ка, влазьте–ка на русский штык!
Барон фон-дер-Пшик, ну где твой прежний шик?
Остался от барона только ПШИК!