НАВАРРА - СТРАНА ВОЛКОВ, или ЗЕМЛЯ, ГДЕ УМЕЮТ ЛЮБИТЬ
Что мы знаем о Наварре? Что слышали о ней? Представляем ли себе, где она находится? Думаю, для большинства знание об этой испанской провинции заканчиваются произведением Александра Дюма «Королева Марго». Помнят что-то там про Генриха Наваррского, но при этом уверены, что дело было во Франции. И они почти что правы. Только со времен королевы Марго утекло, ой, как много воды. Теперь Наварра – это часть Испании. Не знали? Ничего, я, когда впервые туда приехала, тоже мало что о ней знала, хотя и была не последней ученицей в университете и даже преподавателем испанского языка.
Я ехала не в Наварру. Я ехала в Испанию. Какие у вас ожидания от такого утверждения? Море, солнце, пляж. Ничего подобного. Скажу честно, что большая часть моих ожиданий не оправдалось. Горы, поля спаржи, виноградники, оливковые рощи. Неизменно одно: Солнце.
Ожидания. Такая интересная вещь. Мы заранее придумываем себе образ, мы наполняем его эмоциями и материальными деталями. А потом, хоп! И пролетели. Оказалось все совсем не так.
Я ехала в Испанию работать летом, сопровождая группу из 80 детдомовцев. На два месяца переводчиком. Кроме меня еще двое. Два директора детских домов. Русская и осетинка. Обеим чуть за 50. Коммунистка и антикоммунистка. Подобное сочетание нарочно не придумаешь. Пока мы везли детей в поезде, пока кантовались в гостинице в Москве, сдерживая неудержимую детскую энергию, наши противоречия не выплескивались наружу. Но вот детей разобрали по семьям, нас заселили в квартиру, двери за гостеприимными испанцами закрылись, и началось.
Ах, да. Мне было двадцать четыре. По мозгам не девочка, и преподаватель в вузе. Смешливая, смышленая, ужасно хотела всем услужить и понравиться. Вы замечали, что чем больше вы стараетесь, тем меньше ваши старания замечают, а потом еще и норовят клюнуть лишний раз? Я, так же, как эти женщины впервые была за границей самостоятельно. Венгрия в детстве не считается. Я впервые столкнулась с испанцами, их языком, так непохожим на язык преподавателей из Мадрида в учебных аудиториях, и даже на язык моих семей усыновителей все из того же Мадрида. Я не знала обычаев и простых правил поведения. Все аудиторные знания моментально перестали работать. Остались быт и реальная жизнь. Это как знать, что такое сталактиты, сталагмиты и бурильные установки, но не знать, как называются трусы, носки или ломтик хлеба. И ты становишься почти беспомощным, хотя в голове у тебя целая энциклопедия.
Ожидания. Я старалась их оправдать для не очень милых дам, но из-за недостатка опыта общения с такими индивидами не всегда получалось. А индивиды они были отменные. Русская дико следила за своим здоровьем. Свежевыжатые соки, пища без холестерина. Осетинка была больна от зубов до кишечника. За пищей тоже следила. И только я была здорова, у меня еще не было комплекса, что я толстая, и поэтому я хотела есть и пробовать все, что вкусно и вредно. Готовили мы поначалу вместе. Дамы очень экономили деньги на пищу, использовали в основном те продукты, что нам в изобилии дали испанцы: макароны, различные овощные консервы. Но эта прозрачная жидкость с пастой меня мало вдохновляла, и я покупала то, на что слюнки побегут. Слюнки бежали не только у меня. После каждой своей покупки я выслушивала лекцию о вкусной и нездоровой пище, после которой кусок в горло лез с трудом. У меня лез. Я есть хотела.
Вообще, на дворе был 1999 год. У нас это год после обвала рубля. Оказаться за границей бесплатно и с небольшим ежемесячным денежным довольствием – большая удача. Деньги с собой, конечно, у всех были, но экономия сидела в подкорках. Дамы хотели как можно больше всего иностранного купить и привезти в Россию. Я знала, что хочу только хорошую обувь и книжки. Китайских и турецких тряпок и у нас на рынке завались. Поэтому я не экономила.
Обе дамы, больная и здоровая, были директрисами. Начальницы. А я, вроде бы, переводчица и прислуга при гранд-мадам. И сначала я тоже так себя воспринимала. Но я обманула ожидания дам. А мое отношение к себе самой изменили испанцы.
Ожидания. Я была, наверное, третьей или четвертой переводчицей, которую встретили испанцы. Общество «Солидарность Наварры без границ» существовало уже несколько лет. Началось оно со случайности. Через какой-то московский благотворительный фонд творчески одаренные дети из детских домов Челябинской области выиграли поездку в Испанию. А когда их в Испанию привезли, оказалось, что их никто не ждет. Одна из организаторов-испанок позвонила в свою родную деревню в Наварре, в Ирурсун, и там деревенские семьи согласились принять чужих детдомовских детей из России на лето вот так, сразу, без подготовки. Оттуда, из маленькой горной деревеньки и пошла «Солидарность».
Когда пришло время расставаться, семьи поняли, что не хотят навсегда терять связь с русскими детьми, поэтому они объединились в ассоциацию, выбрали президента и официально начали приглашать детей на отдых. К первым семьям присоединились другие, и деятельность ассоциации разрослась по всей автономии. В то время в маленькой Наварре, с числом жителей 600 000 человек, как мой родной Иркутск, работало три ассоциации. Наша без границ, принимавшая детей из экологически загрязненной Челябинской области, еще одна, принимавшая детей из Нижневартовска, и третья, приглашавшая к себе детей из Чернобыльской зоны Украины. Но только в нашей одни и те же дети приезжали каждый год в одну и ту же семью. Во всех деревнях и городках Наварры в бассейнах и парках можно было услышать русскую детскую речь, иногда с матом. Иногда я ловила матершинников, и это оказывалась испанская детвора. Плохому учатся быстро.
Сначала с детьми приезжали московские переводчицы-студентки или вольные птахи, за которыми глаз да глаз был нужен. Русские девицы в поисках иностранного мужа. Когда предпоследняя до меня переводчица устроила целый скандал с сопровождающими группу лицами, перебралась от них в дом молодого семейного президента ассоциации и разрушила его семью, заняв место жены, испанцы сказали, что москвичек им больше не нужно. Президент тоже был смещен.
Передо мной приезжал челябинский переводчик, ставленник начальницы тогдашнего управления образования, выучивший язык по самоучителям. Закрытый, замкнутый, высокомерный. Дети его боялись. У испанцев были уже разные ожидания по поводу переводчиков. Я их смогла удивить.
Во-первых, я вышла в аэропорту, увешанная детьми. Дети меня не боялись. Во-вторых, я была первая учительница и взрослая женщина с полным высшим образованием. То есть взрослая по моим меркам и девчонка по испанским. У них женщина начинается после сорока. Я до сих пор не доросла. В-третьих, я знала их историю, культуру и очень интересовалась именно этим. Хесус, куратор в Эстелье, где мы поселились, и Антонио, тогда еще вице-президент ассоциации, взяли надо мной шефство. Вообще-то, над нами всеми. Они отвечали за наше времяпрепровождение, так как дети жили в семьях.
Однако дамам, например, энсьерро – утренняя гонка быков в Памплоне во время Сан Фермина, ставшего знаменитым благодаря рассказам Хемингуэя, была неинтересна. Лень вставать в шесть утра, чтобы доехать до Памплоны и оказаться на площади быков к восьми. Они отказались. Я думала, что и меня тогда никто не повезет. Однако Антонио сказал: «Ты учительница. Тебе это интересно?» Я ответила: «Да! Я хочу все увидеть, чтобы мне было, что рассказать своим ученикам». «Тогда без вопросов!» – сказал он. Антонио приехал за мной утром, отвез на площадь быков, а потом вручил на попечение Памплонских семей. Я целый день провела, гуляя по Памлоне, общаясь с испанцами и детьми, и только вечером Антонио привез меня домой на базу. Я получила первый втык и бойкот.
Сначала мне выговорили две ленивые бабы все, что они думают о выдерге-переводчице, которая их бросила одних, и они проторчали весь день дома, не выходя за дверь. А кто виноват? Дверь была открыта. Ключи, чтобы закрыть ее за собой у них были. Эстелья светилась солнцем. Выходи!
А потом со мной перестали разговаривать. У женщин есть такой способ влияния. Замолчать. Они ходят мимо тебя, занимаются своими делами, едят, моются, общаются друг с другом, но якобы тебя не видят. Мне было трудно. Я была в клещах. Вроде бы я ответственна за них, я их служанка. А со мной как с королевой принимающая испанская сторона обращается. Почему испанцы приняли меня сразу? Антонио мне сказал спустя много лет: «Ты была первая из всех, кто привозил детей, к кому дети из любой семьи и любого возраста бежали навстречу, забыв о родителях. Дети рассказывали о тебе. И тебе были интересны все мы». Но я тогда ничего этого не знала. Я была для них guapa, chata и ojiverde (красотка, курносая и зеленоглазая).
В принципе, мы, сопровождающие, были свободны. Мы могли бы на любом автобусе уехать в любой город поблизости, погулять, посмотреть и вернуться. Даже в Сан Себастьян на пляж. Я всегда была на связи по сотовому телефону. И если звонили из-за проблем с детьми, то звонили мне. О, какой это был телефон! Огромный, черный, сантиметров двадцать пять-тридцать в длину. Он занимал всю мою сумочку. Но это был первый в моей жизни сотовый телефон. Однако дамы свободой не пользовались. Деньги экономили. Мы ездили только туда, куда нас вывозили семьи. А так почти каждый день один и тот же променад вдоль одних и тех же витрин. Бойкот по отношению ко мне прекратили лишь потому, что я единственная говорила по-испански. А в магазинах нужно было что-то примерять, что-то объяснять. Я была нужна. Коалиция двоих против зарвавшейся переводчицы провалилась.
Моя молодость, прожорливость и возможность существовать обособленно от милых дам очень их раздражали и еще неделю служили камнем преткновения. Однако их политическое противостояние нагнетало еще большее напряжение. Осетинка была из горного селения, которое когда-то разорили коммунисты и сослали ее семью на Урал. Она ненавидела коммунистов и восхищалась всем, что ее окружало сейчас за границей. Вообще, ей очень нравилось в Наварре. Пиренеи. Горы. Свежий ветер с распадка. Ей это напоминало родину. Мне тоже. Особенно Баргузинские горы. Там даже рос такой же душистый чабрец.
Жители Наварры баски казались осетинке внешне очень родными. Многие черноволосые, нос с горбинкой, типичный плоский берет на голове. Настоящие горцы. Этакие грузины в кепке «аэродром». Только вместо кепки берет. И даже баскский язык напоминал ей осетинский.
Она восхищалась архитектурой старых средневековых городков, брусчаткой, продуманными противоливневыми устройствами на дорогах и тротуарах.
Осетинка любила детей. И своих, и чужих. Ее детдомовцы тоже всегда бежали ей навстречу. Как и ко мне.
Русская ненавидела все: «чурецкие» лица, каменистые узкие улицы, чужой язык, чужие манеры. Кто бы говорил о манерах! Я ее месяц приучала здороваться, входя в магазин или места присутствия людей. При ней невозможно было похвалить что-либо чужое, ибо в России все есть и лучше. Я долго пыталась объяснить ей, что вещи, существующие здесь, не лучше и не хуже. Они другие. И просто имеют право быть. Нет. Она, воспитанная в коммунистической ячейке, была приучена только к одному правильному мышлению. Все, что иначе, было неправильным. А самое страшное в ней было то, что формировало ее ожидание от жизни. Она ждала худшего. Она в каждом чужом и незнакомом искала врага.
Вы не обращали внимания, что многие изначально при встрече ждут увидеть врага или соперника? Как мы формируем свой будущий мир? Я вдруг заметила, что даже критиков фантастических рассказов раздражают добрые инопланетяне. Доброта подозрительна! Добрый – значит слабый. Добрый, значит, у него есть второе дно. А на том дне – зло. Если верить в закон притяжения, что мы притягиваем ожиданием зла? Мир старательно исполняет то, чего мы от него хотим. Хотите встретить врага? Получайте, что заказывали, согласно прейскуранту. Каков наш шанс реально встретить доброго друга-инопланетянина? Он равен нулю. Мы же сами к себе злых притянули.
Русская директриса все время искала второе дно у испанцев, приглашающих чужих детдомовских детей из далекой России к ним в Наварру. Они выделяли две недели отпуска, чтобы свозить детей на Средиземное море, на настоящий пляж. Они собирали им по два чемодана одежды, зная, что в детском доме все растащат по друзьям и подружкам. И какое же дно было у испанской доброты? Зачем им забота о чужих детях? Подозрительно. И даже вычета из налога за это не получают? Странно. В этом таится подвох! Она старательно записывала все несостыковки. Она и за мной с осетинкой все записывала. Она всю жизнь была той, кто пишет доносы. А еще она ненавидела детей.
Как человек может работать там, где дети, и ненавидеть их? Я не представляю. Я знаю, что директора многих детских домов, когда им приходила разнарядка на детей для поездки в Испанию, выбирали таких, которых могли бы потом усыновить. Выбирали тех, у кого нет родителей в тюрьмах, у кого нет совсем родителей, у кого нет братьев или сестер, потому что детей не положено по Закону разлучать. Большинство надеялось, что большие дети, не груднички, смогут обрести родителей. Эта директриса была не такой. Она специально выбирала детей, у которых мать в психиатрической больнице или тюрьме, или из многодетных семей. Она давала возможность детям увидеть хорошую жизнь и никогда не обрести семью. Она их ненавидела. Как и своего бывшего мужа – некогда детдомовца и педагога от Бога, Учителя года, которого обожали его ученики. Она ненавидела его учеников. Я не представляю до сих пор, даже когда вспоминаю и пишу о ней, как с таким отношением к миру можно жить. Как страшно жить, когда весь мир – враг. Впрочем, она очень любила себя и ценила собственное благополучие.
Когда я ехала в Испанию, я везла с собой гречку и книги. Да, несколько книг, чтобы читать в поезде. Среди фасоли, макарон, не очень вкусной зеленой картошки начинаешь скучать по родной еде. А тут гречка.
К началу второго месяца дети начали закатывать испанским приемным родителям-опекунам истерики. Они хотели нормального русского супа, в крайнем случае, молочного. Ох, сколько раз мне пришлось диктовать рецепт молочного супа по телефону! Они отказывались есть гигантский зеленый горошек! Вообще-то, он не зеленый, а желтый и турецкий нут. Но я бы тоже закатила истерику, если бы меня им чуть ли не каждый день кормили. Невкусно мне, и все тут.
А книги? Книги – голод по информации. Хотя в Испании у меня голода не было. Для меня все было информацией. Я смотрела телевизор: ток-шоу, сериалы, новости, спортивные передачи. Мне все было ново и интересно. Многие программы пришли к нам намного позже. Я покупала глянцевые журналы, и сами испанцы давали мне что-нибудь почитать. Милые дамы книг с собою не везли. И так назад с чемоданами будет тяжело возвращаться. У русской затесался какой-то альманах. У осетинки не было ничего. К концу первого месяца от постоянного хождения по одним и тем же улицам они начали звереть от информационного голода и настойчиво жрать меня.
Что меня спасло? В первый раз я ушла из-под удара, когда мадридская семья усыновителей, с которыми я была знакома, позвала меня в гости в свой летний домик на берегу Бискайского залива, или Кантаврического моря. Наваррцы меня отпустили: учительница должна все посмотреть. На пару дней я оказалась в другом мире. Мире испанской гостьи. Меня возили по прибрежным деревенькам, кормили рыбой и пытались развлечь. Я снова была королевишной.
Вот ведь забавно: оказалось, что с историей, географией и достопримечательностями Испании не очень хорошо знакома не только я. Семья мадридских учителей звала меня в зачарованный город. Те, кто изучал географию Испании знают, что в Иберийской горной сиcтеме находится “Ciudad encantada” – зачарованный город, особый горный массив, где скалы, выщербленные ветрами и омытые дождями, напоминают удивительные фантастические деревья и замки. Целые сказочные каменные сады и парки. Почти как у Хозяйки Медной Горы. А мы-то были в горах Бискайи! И мы поехали в Зачарованный город.
Погода выдалась пасмурная, дождило. Спускаться к городу нужно было вниз по скользкой дороге. Удочеренная девочка пяти лет бодро бежала под горку рядом с папой. Папа – это была ее первая любовь и очарование. Я помню, как она только вышла для знакомства в Доме Ребенка, всплеснула руками, прошептала: «Папа!» И все. Она села к Эмилио на коленки, а отрывали ее от него мы уже со слезами. Со слезами я их провожала в Челябинском аэропорту весной. Я думала, что больше их не увижу. А потом вдруг эта поездка в Испанию и возможность встречи. Я только им позвонила, и они захотели забрать меня в гости. Они те немногие, кто поделился со мной счастьем.
Мы долго искали зачарованный город, и каково же было наше разочарование, когда мы увидели большое количество деревьев, раскрашенных в красные, желтые, зеленые, синие треугольники, квадраты, круги! Зачарованный город – да не тот. Дело рук человеческих!
В скользкую гору вверх мы шли и тихо ругались. Девочка канючила и лезла на руки к маме. Папа у нее был для радостей. Мама – для трудностей. И если бы только мы шли в ту гору. Десятки таких же, как мы, наивных туристов рвались к чудесам природы! Нас на той дороге было много.
Эта же семья повезла меня к пещере в Альтамире, Сикстинской Капелле палеолита. Я хотела увидеть полихромные рисунки древних людей. Мы долго шли вверх по каменистым ступеням, Аврора, так звали принимавшую меня испанку и я. Дочка осталась с отцом у подножия скалы. Я шла вслед за Авророй. Но мы опоздали. Литая металлическая решетка была закрыта. Последняя группа туристов ушла в пещеру. Так что в отличие от своей сказочной героини Ксении ни в настоящий зачарованный город, ни в пещеру я не попала. Может, было не время, и еще попаду?
Эмилио и Аврора стали для меня спасательной соломинкой там, в Эстелье, где две властные волчицы меня пожирали. Учителя забрали меня на пару дней к баскам, настоящим горцам и детям волков. Они сами баски. А когда вернули меня на базу, две волчицы перегрызлись. Коммунизм и антикоммунизм сошлись без меня не на жизнь, а на смерть. Больше две милых дамы друг с другом не разговаривали до конца нашей поездки. Хотя нет, вру, они разговаривали на людях, сцепив зубы, и еще, сцепив зубы, они говорили друг с другом три дня, что я была в Мадриде. А больше нет. Стоило закрыть нам дверь за испанцами, проводившими нас до дома, раздавался волчий рык, и милые дамы разлетались в разные стороны по своим комнатам.
О приключениях в Мадриде я уже рассказывала в других историях. Могу лишь сказать, что Иоланда и ее муж тоже были басками. Как-то мне везло именно на них. Баски поделились со мною своей страной. Баски сделали мне самые незабываемые подарки. Холодные, сдержанные горцы. Мне в их семьях было тепло. Мне было холодно и неуютно в нашей квартире, где обитали русская и осетинка.
Из ссоры дам лично я извлекла только выгоду. Я стала слащавой Светочкой. Вот не люблю, когда меня так называют! Тоже начинаю искать подозрительное в доброте!
Со мною разговаривали обе. Каждая тянула в свою сторону. Каждая кляузничала на другую. С осетинкой я гуляла и любовалась природой, смотрела телевизор, ей нравились чужие программы, и я ей переводила. Мы вместе болели за наших на чемпионате мира по легкой атлетике, что проходил в Севилье. Русская только шипела. С русской я ходила по магазинам, мы вместе покупали продукты и готовили. Потом я с ней готовить перестала. Она считала каждый съеденный мною кусок, каждый фрукт и боялась съесть меньше, чем я, из общего котла. В итоге, второй месяц мы жили вместе, а питались все отдельно.
Поскольку у русской был только альманах, который она могла прочитать, она выучила наизусть, по-моему, все буквы в нем, даже цифры тиража и подпись в печать. Когда она устала читать альманах, она решилась попросить у меня книги на русском языке. Был уже конец августа. Телевизор со мной и осетинкой она смотреть отказывалась. Буржуйская пропаганда!
Ее раздражали испанцы, приглашавшие нас в гости. Хотя еще больше раздражало, если долго не приглашали. Ее раздражали гербы почти в каждом доме. Меня же удивляло, что почти в каждом доме был родовой герб. А на гербе – волки. Иногда три, иногда пять, иногда семь. Иногда одинокий волк. А я ведь почти забыла гербы. Вспомнила о них лишь этой весной, когда писала «Слияние двух лун в созвездии Орла». Я написала о родовом Стриже Игоря и вдруг вспомнила множество родовых гербов басков. Баски – это люди, помнящие свой род. Вот чему нам стоило бы поучиться у всех горцев, с которыми мы воюем.
Горцы Воины. Почти во всех странах. Они сдержанны, хладнокровны, свободолюбивы. Есть легенда, что баски пришли с Кавказа. Они гордятся тем, что их никто не завоевал. Ни кельты, ни древние римляне, ни германцы, на арабы. С ними только договаривались и заключали соглашения. Без войны. Баски всегда боролись за свою независимость. И во времена гражданской войны 1936-1939 года они были на стороне Республики. Именно из Бильбао и Сан-Себастьяна уходили в СССР корабли с детьми испанских республиканцев. И баски это помнят. И они благодарны нам за это, хотя… Как сказал Хесус, что нас курировал в Эстелье: «Мой отец опоздал на последний корабль в СССР. Мне повезло. Но я вам очень благодарен за тех детей, что были спасены».
В Челябинске я встречала женщину, потомка детей, увезенных из Испании. А в Питере одно время ходила мимо Детского Дома, где когда-то жили маленькие республиканцы. Не всем, наверное, удалось пережить блокаду.
И вот, когда Советский Союз развалился, Наварра пришла на помощь нашим детям. Пусть так, летним солнцем, добротой сердец, лаской, любовью и настоящими фруктами баски отогревали наших детей.
Мне было даже немного скучно в их, тогда спокойном мире, где место на стадионе занимали сотовым телефоном и костылем, а потом уходили поболтать с друзьями, где не нужно озираться и прижимать к себе дамские сумочки. Не дай Бог вырвут или порежут и деньги вытащат! Но так было и будет не всегда. Сейчас не так. А в день Сан Фермина, когда я гуляла по Памплоне с президентом ассоциации и его детьми, он пнул на земле какой-то целлофановый пакет, и вдруг сказал: «Что-то я стал рассеянным. В начале восьмидесятых я бы ни за что пакет не пинал. Там могла быть бомба». Да, страна басков – это еще и страна радикальных террористов. У них был один способ бороться с диктатурой Франко – убийство. И бомбы взрывались в кафе, в детских игрушках, на улицах, в телефонных будках. И сейчас почти в каждом роду есть свой тайный террорист. Под тем же гербом. С теми же волками.
Вообще, официально баскских провинций три. Радикалы считают, что их четыре. Их символ цветок с четырьмя чуть закрученными в спираль лепестками. Почти солнечная свастика. Четвертая провинция – Наварра. И все-таки, Наварра – это отдельная автономия. Она себя считает неприсоединившейся. Она своеобразный посредник, мостик между империей и свободолюбивым отщепенством. Наварра – это страна, где живут баски, но они желают мира. Вот такая третья сила.
Я тоже была третьей силой в нашем треугольнике, сопровождавшем на отдых детей. Обе директрисы разрешали конфликты с детьми только угрозами. Испанцы сначала приглашали их, если возникали проблемы, но не видели результата. И тогда они стали приглашать только меня. Чтобы через меня как переводчика договориться с детьми. Иногда я просто сама разговаривала с детьми, без испанцев. Были вещи, которые трудно понять и принять людям из другой культуры. Были вещи, которые ребенку-подростку может объяснить только человек еще недалеко ушедший от них. И некоторые опекуны были мне благодарны за эти разговоры.
Милые дамы ярились, когда приглашали меня одну. Что я, девчонка, далекая от детского дома и исковерканной психики детей понимаю? А может, у меня тоже по-своему исковерканная психика, и я могу понять?
Дети из меня сделали легенду. Их восхищало, что я знаю несколько языков. И некоторые деревенские семьи меня приглашали просто, чтобы на меня посмотреть. Так из коровников, из полей стекались люди (двоюродные братья, деверя, кузены, золовки хозяев дома, принимавших русского ребенка) и смотрели на переводчицу. Как на неведому заморскую зверушку. Вот сидишь со стаканом лимонада и говорить-то, вроде, не о чем, а люди вокруг на тебя смотрят.
Что поражало в наваррцах? Ведь детей приглашали не только богатые семьи. Совсем нет. И первые из Ирурсуна были в основном крепкие многодетные семьи, для которых еще один ребенок – не проблема. Среди городских семей были те, в которых работали и сапожниками, и уборщицами, копили весь год, откладывая понемногу, чтобы подарить чужому ребенку лето в доме. Очевидно, что они не могли усыновить за границей. Но на два-три месяца они могли дать детям дом, показать, как живет семья, где люди трудятся и уважают чужой труд. Конечно, порою не знаешь, что лучше: показать семью родителей, которых у тебя никогда не будет, а потому очень больно, или показать семью, по модели которой ты сможешь потом создать свой дом? Ведь если ты не знаешь, как бывает хорошо и правильно, ты никогда не сможешь создать этого. Ты по инерции будешь делать так, как плохо.
К сожалению, я знаю, что не все дети, которых я возила тогда в Наварру, кончили хорошо. Кого-то усыновили, но он воровал, и его посадили в Испании. Кто-то влез в драку или групповое изнасилование, и его посадили здесь. Какие-то девочки опустились до проституции, а какие-то смогли выбраться сами наверх. Словом, мы в Наварру тоже не ангелов возили. И не знаю, чем наши ангелы им еще аукнутся, что проснется в их генах. Но хочется верить, больше было и будет тех, кто платит любовью за любовь.
Открытием Наварры стала для меня Camino de Santiago – Дорога Сантьяго, по которой идут пилигримы в Сантьяго де Компостела чтобы поклониться покровителю Испании. Я была в Наварре, на самом длинном отрезке дороги, в Хакабео – святой год, когда день покровителя выпадает на воскресенье. Я была на празднованиях, когда целая деревня устраивает представление на главной площади, и даже статую Мадонны священники разрешают ради представления вынести из церкви с крестным ходом.
Два месяца я жила легендами о дочерях знатных господ, сбежавших из дома, чтобы помогать в госпиталях при храмах паломникам, идущим по святому пути, или грешниках, прошедших свой священный путь на коленях и заслуживших прощение. Если наши буряты живут легендами о сбежавших дочерях и сыновьях, обращенных в камень, то в испанских католических легендах братья убивают кинжалом непокорную сестру в госпитале, а потом раскаиваются и идут путем, на котором служила сестра. Бегство и смерть сестры приводит брата на дорогу Сантьяго.
Гораздо позже Рыжая Светка привезла мне в подарок из Испании книгу Паоло Коэльо «Дневник Мага» и, когда я читала его на испанском языке, я видела столько знакомых для меня мест и названий деревень. В моем сердце особенно хранится Пуэнте де ла Рейна – Мост Королевы, прекрасный романский мост. Мне даже не нужно смотреть на фотографии, чтобы вспомнить его. Стоит подумать, и вот он возникает перед глазами. А совсем недалеко от моста фигурка Пилигрима. Не знаю почему, но я всегда просила остановиться у этой фигурки. Наверное, Странница чувствовала родственную душу.
Наварра в первую поездку не слишком вдохновляла меня. В католицизме мало цвета. Серый камень из бесформенного округлого романтизма стремящийся в готику. В храмах только фигуры святых в человеческий рост. Почти люди. Застывшие. Окаменевшие. Даже свечи и колокола – электрические. Без огненного тепла и потрескивания, без человеческого касания. Пожалуй, только летнее украшение – цветы меня воодушевляло. Мы оказались в одной часовне сразу после чьей-то свадьбы. Вся часовня была украшена белыми гладиолусами. Храм в белых цветах. Это прекрасно.
По-настоящему я полюбила Наварру во второй свой приезд. Зимой. На Рождество. У меня были другие коллеги, более теплые и светлые. Те, с кем у нас сразу нашелся общий язык. Мы стали разрастающимся квадратом. Сначала пара, потом тройка, а потом четверка. Я. Наталья. Галина. Татьяна. Мы все любили детей. Но об этом я еще тоже когда-нибудь напишу.
А чем закончилась моя первая поездка? Когда мы вышли из поезда в Челябинске, русская директриса со мною даже не попрощалась, а осетинка сказала: «Спасибо тебе! Ты сделала невозможное. Ты за столько времени не приняла ни одну сторону. Если бы ты объединилась со мною, коммунистка сошла бы с ума от одиночества. Если бы ты объединилась с ней, не выдержала бы я. Ты была и с той, и с другой. Спасибо тебе!» Да, я оказалась Наваррой. Неприсоединившейся. А вообще-то я русская.