Этот звездочет или, как он себя назвал, астрофизик, медленно опустился из моего сердца в печенку. Она, видимо, от переполнивших ее чувств, стала давить на душу. Ну, где у человека душа знают все, а если не знают, то все равно испытывают невероятное облегчение, когда тяжесть с души утекает в унитаз.
Вот этого душеспасительного агрегата в парке не наблюдалось вообще, хотя звездобол таскал меня по самым затененным аллеям уже более трех часов. Последние двести метров шла походкой подвыпившей манекенщицы на подиуме, рискуя насмерть стереть ажурную сеточку чулок в районе судорожно сжатых бедер.
Сексуально приправленный взгляд звезданутого физика облизывал мои вихляющиеся бедра, выдавая блудные мысли в его отравленном тестостероном мозгу. Я бы убила его даже за малюсенький намек на сексуальные действия, которые виделись нам в очень разном свете.
- Галина Ивановна, - пробормотал заплетающимся от страсти языком астродурик. – Не присесть ли нам на этот зеленый холмик?
- Ну, если только на минутку. Я боюсь простуды, - это предложение вызвало во мне бурю душеспасительных версий, быстро сжавшихся до узенького ручейка в густой муравке.
Выход был найден! Только женщина способна на сложнейший фокус в виде манипуляции двумя руками с трусиками и юбкой. Одна вниз, другая вверх, хотя внешне это выглядит как нежное поглаживание бедер. Мой влюбленный взгляд на обалдевшего от счастья звездоплета теплел по мере разливающейся теплоты подо мной.
Космофизик положил свои липкие от дурных мыслей руки мне на плечи. Я слегка приподнялась. Ощутив ладонями мягкость груди, звездочет дернулся, как от удара током и обиженно зашмыгал носом.
- Славик, - я встала и стряхнула с юбки приставучие травинки. – Ты не проголодался?
- В каком смысле?
- Во всех. Пьянящая свежесть воздуха, это хорошо, но надо же и закусывать, как думаешь?
- Вы, Галина Ивановна, намекаете на ресторан?
- Слава, чтобы перейти к твоим намекам, давай разберемся с моими. Логично?
- Если соотнести с установившейся мировой практикой, то да. Но… У меня зарплата после пятнадцатого.
- Вот тогда, Славик, и приходи со своими намеками. Нечего на халяву лапать бедную голодную девушку.
- Я не… они сами сосклизнули. Руки.
- Хорошо, что не ниже, а то бы пришлось испортить маникюр.
- А у меня дома никого нет. Зато есть пельмени и чай.
- В пакетиках?
- Пельмени? Нет, россыпью. С прошлой зарплаты остались.
- Надеюсь, не с прошлогодней? - я нервно вздохнула.
Давненько меня не заманивали в кровать мерзлыми пельменями. Вздохнула еще раз, решив, что это все же лучше пачки мороженого.
Всю дорогу до его дома, планетолог рассказывал о Венере, планете любви, хотя все эти венерические россказни навевали мне совсем другие мысли.
- Вы не представляете, Галина Ивановна, что скрыто за молочной белизной Венеры.
- Это твою прошлую пассию так звали? – я попыталась выправить кривые извилины венеролога на прямую дорогу любви.
- Нет, планету так зовут.
- Куда?
- Не понял, - парень ошарашенно вылупил побелевшие, как его планета, глаза.
- Ты вот зовешь меня в свою спальню, а Венеру куда?
Эти мои простые до безобразия философские выкладки зведочет обдумывал до самого дома.
Как я и опасалась, жил он в своей обсерватории, круглой башне на вершине холма. Зияющая щель на крыше этого конского членоподобия манила и зачаровывала.
Говорят, что мужчина без брюк выглядит ужасно. Мой звездолов, стоящий возле раскладушки и стыдливо прикрывающий ладошкой половые признаки, которые даже при лунном свете никто бы не назвал мужскими достоинствами, а скорее недостатками, выглядел болезнетворно.
На двери кабинки, из которой он вышел, метровыми гвоздями была косо прибита табличка с облупившейся краской «Вады нема». Приглашающий жест звездолюба в сторону этого объявления выглядел скорее комично, чем оскорбительно. Но я пошла.
Внутри бывшей душевой на пьедестале, покрытом куском дюраля, стояло сложное химико-механическое изделие с горевшей спиртовкой, очень напоминавшее мне самогонный аппарат соседки по даче бабы Розы.
Эта старая еврейка знала толк в спиртоделии, и тропа к ее бронированному окошку, пробитому в метровой толщине стен собственной бани, никогда не зарастала травой.
Здесь также две витые медные трубки заканчивались кранами. На одном написана буква «Х», как вечное отрицание существования воды в природе, на втором – буква «Г», напоминающая о говенности нашего мира.
Под кранами сиротливо стоял на бетонном полу пустой медный таз для варки варенья, здесь же явно заменяющий джакузи, ванну и поддон душа в одном флаконе. Велика фантазия босячной бедности в придумывании хитрых заменителей достижений культуры в области быта. Не хватало только подвешенного чайника на веревке.
Когда я проходила обратно к раскладушке с охапкой белья в левой руке, мой венеролог марсианского вида так и стоял столбом, медленно синея и покрываясь пупырышками, скорее от холода, чем от страсти.
Я нагло развалилась на жалко скрипнувшей раскладушке, твердо решив довести до победного конца дело соблазнения отдельного взятого ученого индивида. Скорее из-за непреодолимого любопытства и отсутствия в моей громадной коллекции случайных и не очень связей с особями мужицкого пола столь высокообразованного члена, судя по его словам, космического масштаба.
Вид роскошного тела на дырявой раскладушке был скорее достоин пера художника-абстракциониста, чем взора худосочного астронома. Он суетливо зашарил пальцами в районе своей куриной грудки, видимо, пытаясь достать из складок кожи спасительные очки. Так и не найдя их, хлипкий мужичонка сделал робкий шаг к раскладушке, щедро обещающей неимоверное наслаждение.
- Вы… вы Венера! – в его устах это прозвучало, как оскорбление. – Вы не подвинетесь?
Вторая фраза привела меня в легкое замешательство. Вы никогда не пробовали подвинуться на узкой раскладушке?
Он что, думает, что это роскошная пятиспальная кровать под кисейным балдахином?
Мои протестные волнообразные колебания безочковый претендент на половое партнерство принял за приглашение к началу пиршества и приблизился еще на шаг, упершись острыми коленями в край раскладушки.
Теперь, когда в сумеречном свете научного помещения его недостатки уже не могли скрыть даже две ладошки, я стала мечтать о пуховом одеяле.
- Ага, так о чем это я? О Венере? Да, ваш образ очень напоминает мне эту яркую планету на небосклоне моей жизни. Чем привлекает к себе Венера и почему так велико число мифов и легенд вокруг этого совершенства, ставшего прообразом любви и страсти?
Через час, когда я уже стала засыпать, прикрывшись ворохом принесенного из коммунальной туалетной комнаты белья, бормочущий синий астроном в гусиных пупырышках был единственным стоящим предметом в гулкой пустоте помещения.
Одевшись, я зашагала к двери походкой больной Венеры, так и не дождавшейся рассвета, сопровождаемая ученым бормотанием осипшего от планетарной страсти звездоблуда.
Все познается в сравнении и опытном приложении. Теперь я точно знаю, почему Венера у большинства людей так тесно связана не с половыми страстями, а скорее с их болезненными последствиями.