Театр. Кулисы и рампа. Удивительные люди с немного более громкими, чем нужно, голосами, с утрирующим черты лица гримом вместо привычного макияжа. На сцене преувеличено крупные предметы, чтобы их было видно с последнего ряда. Мир лицедейства. Мир сказки и разочарования.
В детстве я не любила спектакли в ТЮЗе или Музыкальном театре. Я не верила происходящему на сцене. Я чувствовала, что взрослые люди, изображавшие детей, зверей и волшебных персонажей врут. Наверное, в этих спектаклях действительно играли не очень успешные актеры. Ибо актер, истинно верящий в то, что он делает, умеет заворожить ребенка. Ведь дети всегда готовы верить.
Я была честолюбивой девочкой. Мне нравилось быть в центре внимания. И хотя из-за моей картавости воспитатели или учителя, которые меня не очень хорошо знали, сначала избегали давать мне стихотворения или роли в детских утренниках, мама научила меня добирать недостающее внимание.
Однажды мама сказала: «Не переживай, что тебе не дали стихотворение ко Дню рождения Ленина. Давай выучим сами какое-нибудь, и когда воспитатель спросит, не хочет ли кто-то из зала рассказать стихотворение, ты поднимешь руку и скажешь, что хочешь. Ты выйдешь и расскажешь». Мама оказалась права. Все произошло так, как она сказала. После таких выступлений я обычно сразу становилась центром внимания. С тех пор я не боюсь поднимать руку, выходить в центр зала и говорить, если мне есть что сказать. Ведь фокус такого выступления заключается в том, что тебе есть что сказать. Ты готов к вопросу. И у тебя есть желание говорить.
Во всех своих ролях я всегда была немного неправильная. Первая роль, о которой я помню, это Снегурочка в то совсем короткое время, что я ходила в садик в гарнизоне. У меня были длинные волосы, когда меня назначили на эту роль. Но перед самым Новым годом мама обнаружила у меня вшей. Мои волосы были обрезаны и сожжены, голову намазали керосином, а мама отправилась к врачам. Оказалось, что проблема была масштабной, только все молчали, считая постыдным об этом говорить. А мама молчать не стала, и ее действия вызвали крупную санитарную проверку по всем детским садикам ЮГВ. Проблема была решена. Однако Снегурочка осталась без косы, и роль у меня хотели забрать. Но тут опять вступилась мама. Нигде не написано, что у Снегурочки обязательно должна быть коса, главное – красивый костюм. Мама сшила мне наряд, и роль стала моей.
Моя вторая роль была в гарнизонном Доме Офицеров при детском центре творчества. Поскольку многие дети были не заняты, при Доме Офицеров работали педагоги, старавшиеся вовлечь детей в воспитательные мероприятия. В первом или втором классе я попала в спектакль «Зайка-зазнайка». Я играла маму-зайчиху. Любопытно, вторая роль в моей жизни – роль мамы для хвастливого и отважного зайки, который, упав случайно на спину волка, испугал и прогнал его, после чего возомнил себя победителем волков. Но как ни странно, несмотря на зазнайство зайца, я люблю эту сказку. Может, даже не ту, из пьесы, а обычную, где однажды зайцу надоело всех бояться, он встал на пень и сказал: «Я и волка не боюсь, и лису не боюсь, и медведя не боюсь!» Когда мне становится страшно, я представляю себя таким зайцем и иду на страх.
Иногда мы боимся лишь то, чего не знаем или не понимаем. В мире почти все является не тем, чем кажется. Зло и агрессия чаще всего скрывают обиду, неудовлетворенность и страх. Страх порождает страх и войны. Понимание приносит мир. Интересно, я думала, что в моей жизни не было роли мамы. Я от нее отказалась. Была. Я ее вспомнила. Мама-зайчиха.
Мое возвращение в театр и на сцену произошло в пятом классе. Я сама пришла в театральную студию «Маяк» Иркутского Дома пионеров, и «театралка» на долгие годы стала частью моей жизни, а также жизни моей подруги – Солнечной Девочки, ее и моих родных. Но сейчас обо мне. Не о ней.
Я благодарна судьбе, что театр был в моей жизни. Театр учил нас смотреть на мир. Театр делает твое тело и душу средством выражения мыслей и чувств. Театр делает тебя инструментом. С одной стороны, ты инструмент в руках режиссера, и здесь очень важно для инструмента встретить истинного артиста, умеющего на нем играть. С другой стороны, ценность инструмента тоже важна. Скрипка Страдивари и скрипка из цеха тмутараканьского завода будут издавать совсем разные звуки в руках одного даже самого талантливого исполнителя.
Мне нравилось быть инструментом. Я наблюдала за людьми, я собирала в своей памяти улыбки, жесты, гримасы. Я научилась смотреть на себя со стороны. Я могла плакать и одновременно наблюдать, запоминать, что я делаю, когда плачу. Может, мой взгляд потому так внимательно следил за каждым встреченным в жизни человеком, что я складывала его в свою внутреннюю копилку, чтобы вдруг достать из памяти и вдохнуть в этот образ жизнь. Я присваивала себе людей. Но если я научилась это делать, значит, у меня действительно были очень талантливые учителя. И они не были добрыми.
Талант учителя в театре и литературе заключается в том, что он видит особенности психофизики ученика уже тогда, когда сам ученик еще ничего об этом не знает. Руководитель литературной мастерской сказала мне как-то: «У Вас очень тихая и нежная мелодия, нужно очень внимательно прислушаться, чтобы ее услышать». Но я встретила немужа и перестала слышать. Целых семь лет.
Моя психофизика в театре была сначала достаточно стандартной: крупная девочка, пионерка, активистка с очень заштампованным сознанием. Казалась старше и проще всех. И первая моя роль в сказке «Кот в сапогах» была никакой. Хозяйка мельницы Франсуаза, той мельницы, с которой и начал путешествие Кот, нашедший в сарае старые сапоги.
А ведь непростая роль, как я посмотрю. И мельница, что перемелет – мука будет. И Франсуаза явно жительница Франции, страны бывшего древнего Рима. И сапоги. Вот ведь какая штука! Я всем своим мужчинам: отцу, немужу и даже двум его сыновьям привозила из Испании очень хорошую, самую удобную, из мягкой нежной кожи обувь. Младший сын потом очень внимательно следил за старшим, чтобы тот аккуратно ботинки носил, ведь они ему достанутся. А отец и зимой, и летом не снимал мои «Пиколиносы». Я всем своим мужикам давала добротную обувь, чтобы ноги на дорогах не сбивали. И выдворила немужа с обувью. Ой, как непросто все в этой жизни! Если бы мы заранее умели читать знаки своей судьбы. И это была новогодняя сказка.
На самом деле театралка очень четко организовывала нашу жизнь. Два занятия в течение недели и занятие в воскресенье утром. В воскресенье, когда всем хочется подольше поспать, и все родные дома, мы ехали на сводные репетиции в театральную студию, так как только в воскресенье встречались утренняя и дневная школьные смены. Поэтому хотя в студию в сентябре приходило очень много детей, желавших стать артистами, уже к новому году оставались единицы.
Новогодняя сказка была нашей работой. Числа с двадцать пятого декабря мы начинали Новогодние елки. Два спектакля в день. Вместе с нами работали студия народных и студия бальных танцев. Они проводили вступительную часть в вестибюле Дворца пионеров и завершали праздник появлением Деда Мороза и раздачей подарков после спектакля. Мы были волшебниками, создающими праздник для других. И мы работали за еду.
Тогда было сложно с продуктами, а во время праздников нас кормили в соседней очень крупной и хорошей столовой администрации города. Кстати, в той же столовой кормили ребят, стоявших на Посту № 1 у Вечного огня. Мы обожали эту столовую. Нам разрешалось брать все, что захотим, без ограничений. А там было изобилие: и сосиски, и творожная масса, и всевозможные салаты, котлеты, курица, пирожные. Столовая становилась для нас настоящей скатертью-самобранкой.
Числа 9 или 10 января елки заканчивались, и администрация Дворца пионеров устраивала праздник у елки уже для нас, артистов, и нас вывозили на один день на Байкал. Мы с радостью завершали наш труд.
Для спектакля очень важно, чтобы у него был зритель. Такое количество зрителей, какое мы видели в Новый год, мы не видели потом до следующего праздника. А артистам так хочется выступать!
Второй спектакль в году мы готовили к весенним каникулам и играли его в течение года. Моим коронным спектаклем, как и моей Солнечной Девочки, стал спектакль «Римская красавица» по пьесе Симона Соловейчика. Вот оглянулась назад, и просто ошалела от количества знаков, собранных в этом спектакле. Во-первых, автор – СС. Вселенная что-то точно знала о нас всех. Ну, обо мне точно: Светлана Сергеевна, СС. Хотела найти пьесу в интернете, а не нашла. Но то, что нашла, вызвало у меня внутреннее потрясение.
Симон Соловейчик – известный писатель, педагог. И первая работа, которую я нашла, это «Манифест Человек Свободный». Симон Соловечик писал: «Человек свободный – это человек, свободный внутренне. Как и все люди, внешне он зависит от общества. Но внутренне он независим. Общество может освободиться внешне – от угнетения, но стать свободным оно может лишь тогда, когда люди в большинстве своем будут внутренне свободны. Вот это и должно быть, на наш взгляд, целью воспитания: внутренняя свобода человека. Воспитывая внутренне свободных людей, мы приносим самую большую пользу и нашим воспитанникам, и стране, стремящейся к свободе. Здесь нет ничего нового; присмотритесь к лучшим учителям, вспомните своих лучших учителей – они все старались воспитывать свободных, потому они и запоминаются. Внутренне свободными людьми держится и развивается мир».
Симон Соловейчик – основатель газеты «Первое сентября». Птаха ночная или утренняя. Соловей. Он поет тогда, когда еще никто не слышит. Когда слушают только те, кто проснулся рано, или не уснул, пьяный от любви. Еврей по национальности. Знаете, как называли наш спектакль руководители студии? Спектакль картавых. У нас было шесть ролей, шесть постоянных исполнителей, и мы все картавили, причем каждый на свой манер. Но мы были настолько искренни и органичны, что нам верили, и важным становилось не то, как, а то, что мы говорим.
Пьеса «Римская красавица» ставилась на злобу дня. Тогда особой популярностью пользовался фильм «Чучело», где детская жестокость, отторжение и максимализм доводили жизнь одной девочки до абсурдной трагедии, вынуждавшей главную героиню и ее дедушку покинуть родной город. «Римская красавица» рассказывала почти о том же самом, но не совсем. И я считаю, что именно эту пьесу стоило бы показывать детям со всех экранов.
Три мальчика и три девочки. Константин – мальчик-лидер, супер плюс. Справедливый, честный, внимательный, сильный. Сева – мальчик-друг, задушевный собеседник, этакая переменная, готовая склониться и в «плюс», и в «минус». И третий, чье имя я не помню, мальчик – радикальная сила, готовый на действие. Типажи девочек интереснее. Ольга – девочка-звезда, дочь обеспеченных родителей, избалованная вниманием родных и друзей, готовая на все ради своих интересов, максималистка. Эту роль играла Солнечная Девочка. Женя – девочка-посредник, яркая, сильная, способная и защищать справедливость, и во что-то поверить, и помочь другим. Это моя роль. У нее я взяла имя Женьки. Ведь эта роль – часть меня. И третья девочка, по-моему, Татьяна, но не помню имени, потому что у нее было прозвище – «Крыса». Девочка-изгой из неблагополучной семьи.
Завязка шла на том, что во время спортивной эстафеты в раздевалке Ольга оставляет свой медальон с изображением египетской царицы Нефертити, которую девочка по неведению называла римской красавицей. Дети переодеваются, и медальон выпадает, теряется. Его случайно поднимает «Крыса», а Женя все видит, но никому об этом не говорит. Она верит в то, что медальон попал к Крысе случайно, а не украден. Крыса хочет вернуть медальон, но не успевает. Не помню, что происходило дальше, но Ольга объявила Крысу вором. Она и дала девочке-изгою это прозвище. Ольга начинает травлю с преследованиями и развешиванием позорящих фотографий по школе. В травле участвует мальчик-радикальная сила. Сева мечется то туда, то сюда. Женя старается остановить травлю, пытаясь соединить всех, и становится подругой для Крысы. Костя стоит как-то над ситуацией, пытаясь понять и развести всех. И все три девочки влюблены в Костю. История заканчивается тем, что медальон возвращен хозяйке, мир восстановлен, а Костя оказывается неравнодушным к Крысе.
Мне кажется, что в этой пьесе куда больше мудрости, чем в «Чучеле». Люди должны верить другим людям, люди должны бороться за справедливость, люди должны искать компромиссы и находить решение ситуаций. Радикализм должен встречать отпор. И люди должны любить.
Я жила этой пьесой. Для меня имя Константин не пустой звук. Это имя моего деда. Деда, которого я очень люблю. Деда, который всю жизнь проработал связистом, всю жизнь в командировках и всю жизнь не снимал военной рубашки. Деда, который редко рассказывал о войне. Он заговорил о ней уже в конце восьмидесятых. А так не отвечал на вопросы. Я помню, что подвыпивший в день Победы, он рассказал, как вел снайперскую дуэль в снегу зимой и выиграл, как кидал гранату в людей. Я пыталась спросить о том же еще раз потом, трезвого, но он не хотел говорить.
Благодаря деду День Победы для меня святой праздник. Дед пришел с войны в 1950 году, через год женился на бабушке, и они прожили до золотой свадьбы. Я понимаю, что в моей жизни такого золота никогда не будет. Дед для меня «постоянство», хотя он тоже Близнец, как отец. Имя Константин – своеобразный пароль от моего мира.
Имя Евгения стало отчасти моей сущностью. Двойное имя. Его можно дать и мальчику, и девочке. Трудно женщинам в жизни с такими двойными именами. Трудно в жизни Александрам, Валериям. Женская страсть и воинский дух – вещи сложные для взаимодействия.
Имя Ольга – имя всех моих ведущих женщин. Ольгами были руководитель Детского Ордена Милосердия, или нашего ДОМа, как его называли в аббревиатуре. Ольгой была моя преподаватель испанского языка, которая меня и вела, и ломала на первом курсе иняза. Ольга – мой научный руководитель, женщина, под властью которой я добровольно провела двенадцать лет в Челябинске. Ольги – княгини, воительницы, государыни.
Крыса. Да, точно, Крысу звали Татьяной. Наверное, меня было правильнее так назвать, ведь это ближайшая святая к моему дню рождения. С днем святой Татьяны у меня связаны свои собственные знаки. Татьяны – это мои самые теплые, самые близкие подруги. Татьяны проводят меня по мягкому женскому пути. И Пушкин что-то чувствовал, когда колебался в выборе имени для своей Онегинской героини. В его начальном варианте стояло: «Итак, она звалась Светланой». Но великий поэт изменил имя. Он увидел женскую покорность Татьяны. Татьяна вышла замуж за генерала и осталась ему верна. Я Светлана. Я сама генерал.
Я часто ощущала себя гонимой крысой после пьяных скандалов отца, а люди меня воспринимали, как Ольгу. Мне никто никогда не делал комплиментов по поводу одежды, по поводу того, как я выгляжу. Даже моя любимая учительница литературы Татьяна Николаевна. Когда я ей однажды об этом сказала, она ответила: «Это потому что ты никогда своим видом не удивляешь. Ты всегда хорошо выглядишь». И моя Эльфийка тоже как-то мне сказала: «Я никогда не видела тебя в разобранном виде». Значит, я всегда собранная, цельная модель женщины. Но мы ведь знаем о себе только то, что нам о нас говорят. Мне никто не говорил, что я красивая. Поэтому я красивой себя не считала никогда.
Второй наш с Солнечной Девочкой новогодний спектакль – это «Золотой ключик». Спектакль стал результатом бунта на корабле. Нас хотели заставить играть на Новый год не очень интересную пьесу «Вредный витамин». И тут мы, основной костяк труппы, заявили, что это не новогодняя и совсем не волшебная сказка! Мы отказались! Не знаю уж, в чем была наша сила, но к нам прислушался главный режиссер-постановщик новогодней елки во Дворце Пионеров. И нам предложили самим выбрать сказку. Мы выбрали «Золотой ключик», и с нами согласились.
Спектакль действительно получился интересным, с музыкой, с песнями, с танцами. Нам с Солнечной Девочкой достались роли рептилий. Она была командиром жаб на болоте, а я черепахой Тортиллой.
Я никогда не пела, но для этого спектакля нам пригласили преподавателя. Я запела, но… попала в больницу, а выписалась перед премьерой. Моя напарница по роли была без слуха, и в спектакле оставили только музыку. Напарница ушла, а играть пришлось мне одной. Но и пение от меня ушло. Я не пою, хотя слышу очень хорошо. Слышать, имитировать и повторять – это часть моей профессии преподавателя иностранных языков и переводчика. Но я не пою. Так, только для себя, пока никто не слышит. Однако моей собаке мое пение не нравилось. Тональность не та. Она от моего пения выла. И потому я людей своим пением не искушаю.
Я часто ощущаю себя черепахой Тортиллой. Старая, мудрая, под панцирем. И живу в каких-то моментах очень медленно, словно у меня двести лет впереди. Никогда не спешила за другими. Не спешила, когда ровесницы выходили замуж и рожали. Не спешила. А потом решила, что уже опоздала. Время ушло.
Время – это, вообще, невероятная штука, и совершенно непонятно, как оно регулируется, как влияет на нас, и как мы на него влияем. Я чувствую, как сейчас изменяется Время и Пространство. Мне только непонятно, изменения касаются лично меня, или их ощущают все. Идет трансформация реальности. Только чьей?
Через два года мы с Моей Солнечной Девочкой перешли в театр «Юность». Мы были самыми младшими, но нас считали талантливыми. Здесь нас избаловали. Мужчины нам целовали ручки. Я помню, как уже в девятом классе, здороваясь, протянула непроизвольно руку однокласснику так, как для поцелуя, а он ее развернул и пожал. Это было впервые. А теперь я человек, который здоровается и прощается рукопожатием. Профессиональное.
Нашим значимым спектаклем стал спектакль «Свадьба» по Михаилу Зощенко. Женских ролей в пьесе немного: невеста, которую жених только три раза видел, и всегда в зимней одежде, подруга невесты, мама невесты, служанка и жена начальника, которую в присутствии мужа жених перепутал с невестой и поцеловал. Роли со словами были только три первые. Все девушки хотели играть невесту. Девушек было много. В итоге мне досталась роль жены начальника, а Солнечная Девочка долго ходила в рядовых гостях, перейдя потом в подруги невесты. Не помню, но, кажется, когда я ушла, она получила роль невесты.
В моей роли слов не было. Главная задача передо мной стояла флиртовать со всеми представителями мужского пола. Особенно с отцом невесты при проходах мимо. Отца невесты-пьяницу играл казавшийся мне тогда старым мужчина за тридцать. Отец невесты подремывал большую часть сцен, но при моем проходе просыпался. Не знаю, что я делала, но контакт у нас с ним был, и все собирались посмотреть, когда мы репетировали. Народ хохотал, и говорили, что мы с ним сексом на расстоянии занимаемся. С другими актерами-отцами так не работало. А с ним получался цирк. И с женихами контакта не получалось. Самого поцелуя и не было никогда, так разворот от зрителя, и такая же искусственная пощечина.
Я нравилась режиссеру мужчине, но режиссеру-женщине уже нет. А их у нас было двое. В итоге конфликты с женщиной привели к тому, что я поняла, что больше не хочу быть инструментом. Во мне созрела свобода. Свобода, которой научила меня театральная студия. Я ушла из театра в любовь. Я отказалась поступать в театральное училище. Я выбрала будущее вне сцены.
Я ушла, но где-то через год решила вернуться. И когда я вернулась, мне сразу предложили роль матери невесты в «Свадьбе» и роль Айседоры Дункан в спектакле про Сергея Есенина и Айседору. От роли матери я отказалась. Так и ходила в женах начальника.
А Айседору я сначала с восторгом приняла. Меня особенно тронула ее судьба. Судьба женщины, которая в 13 лет начала танцевать на публике, создала свою школу современного танца. Судьба женщины свободной и творческой. Судьба женщины, потерявшей при падении автомобиля в Сену двух детей – сына и дочь сразу. А через год она родила мертвого ребенка. Судьба женщины, которая ушла в запой и семь лет не танцевала. Судьба женщины, которая вернулась к танцам в Советском Союзе и встретила здесь свою синеглазую любовь – Сергея Есенина. Она спасала его от пьянства и не спасла. Она увозила его заграницу, а он вернулся на родину. Ее единственный законный муж. Он писал ей жестокие записки о том, что любит другую и счастлив, а потом возвращался. Но разрыв был неизбежен.
Смерть Есенина по-прежнему остается загадкой. Так достоверно и не известно, убили его, или он – самоубийца. Загадка истории. Смерть через повешенье. Смерть Айседоры не загадка. Она погибла, сев в автомобиль. Ее последние слова зрителям были по одной версии «Я иду к славе», а по другой «Я иду к любви». Ее огромный красный шарф, с которым она танцевала и носила на шее, намотался на колесо, а когда автомобиль тронулся, шарф задушил ее.
Меня потрясла Айседора. Однако мое возвращение в театр уже превратилось в бегство от себя, и мне было не интересно. Я пришла, и мне дали роли. Я пришла, и мне не нужно было стоять в очереди. Но театр перестал быть моей жизнью. Я выросла из закулисья. Я не сыграла Айседору. Это не моя роль. Я оставила театр и иллюзорный успех.
Из девочки, которой восхищаются на сцене, я стала девушкой, которая помогает другим. Я ушла со сцены в Детский Орден Милосердия, в наш ДОМ. Я стала работать с детьми-инвалидами. Я стала служить другим. Театр закончился. Занавес опустился. Началась жизнь.