Как-то Ваня уехал в Серпухов проведать старую мать и сестру. Люба задержалась на работе в надежде, что директор тоже задержится и увидит ее. Ей очень хотелось, чтобы директор оценил её новый костюм и сережки. Пришла уборщица Клаша, гремела ведрами, помахала для виду тряпкой и все никак не уходила. Потом спросила у Любы:
- Долго сегодня будешь сидеть-то?
- Да, отчет что-то не сходится, - ответила Люба, крутя ожесточенно ручку арифмометра и для вида записывая цифры на бумаге.
Тогда Клаша ушла, Люба тоже стала собираться домой, теряя надежду на сегодняшнее свидание. Но Павел Александрович, наругавшись с кем-то по телефону, зашел, схватил Любаню в охапку и стал осыпать поцелуями. Она, счастливая, шутливо отбивалась:
- Надо дверь внизу закрыть.
Он, нехотя, оторвался от нее и побежал по ступенькам вниз. Люба слышала, как повернулся ключ в замке. Когда он вернулся, то ключ держал в руке, а потом она обо всем на свете забыла.
А Клавдия пришла домой и вспомнила, что хлеб и молоко, что она купила в магазине в обед, она оставила в конторе. И, обругав себя за забывчивость, вернулась назад. Открыв дверь своим ключом, она из своего чуланчика взяла свою сумку с продуктами и собиралась уже уходить, но ей показалось - наверху кто-то есть, а ведь дверь была закрыта, когда она пришла. Она поднялась неслышно, по-кошачьи в своих войлочных ботинках наверх. Шорох и приглушенный смех шел из бухгалтерии, дверь в которую была приоткрыта. Клавдия осторожно заглянула в дверь и обомлела от увиденного: Люба приглушенно смеялась и говорила:
- На нас Карл Маркс смотрит, - закатывалась Люба, - и Энгельс…, осуждают.
- Пусть смотрят, - отвечал Павел Константинович и закрывал ей рот поцелуями.
Осторожно Клава сошла вниз, еще осторожнее закрыла дверь своим ключом, ушла под растущий рядом с конторой тополь и заплакала от обиды: она-то, дура такая, думала, что он ее любит, а он оказывается кобелина.
Вернувшись домой, она налила сыну молока, отломила кусок батона, и ушла в сарай, а уж там сполна отдалась своему горю. Наплакавшись вволю, она зачерпнула кружку бражки из фляги, заквашенной для перегонки и получения самогона, и залпом выпила. Ей стало полегче, и она стала придумывать месть. Мозги ее были не слишком поворотливые, отупевшие от слез и бражки, но она продиралась сквозь мысли к той, что была бы единственно верной и нужной. Почему-то Клаша не винила Павла Александровича, а винила во всем Любку - шалаву, которая мужа имеет, а директора соблазнила. Если Любкиному Ивану рассказать, то она и Павлу Александровичу навредит, а она пока этого не хотела. Нужная мысль все никак не шла к Клаше. Тогда она зачерпнула еще кружку бражки и выпила. И опять стала размышлять. Мысль пришла внезапно, как молния. Как же она сразу-то не сообразила: у Любки появились кримпленовые платье и костюм, сережки золотые, туфли, колечко, зонт, сумка. А еще сын ей сказал, что у Любкиных мальцов есть коньки настоящие с ботинками, и клюшки. И тоже клянчил у нее такие коньки. А где ей взять деньги на коньки. Еле-еле концы с концами сводит. Правда, у Любки есть муж, но как-то быстро она приоделась. И Клавдия пришла к выводу – ворует Любка вместе с Кудеяром. И мысль, как ей отомстить, полностью оформилась в просветлевшей враз Клашиной голове.
Клаша вернулась в дом, сын спал одетый на диване, и она отнесла его на кровать, накрыла одеялом, мать тоже кряхтела за печкой. Специально коверкая свой, и без того плохой, почерк, она написала два анонимных письма. Одно - в Обком партии, второе – в областную прокуратуру. В Управление хлебозаготовок она писать не стала. Пусть проверка будет внезапной. В письмах она писала: их бухгалтер, Любовь Макаровна Фокина, которая ведет три склада с зерном - пшеницей, неожиданно стала хорошо одеваться, возможно, на ворованные деньги. Это не утверждается точно, но необходимо проверить, так как речь идет о расхищении социалистической собственности. Назвать свою фамилию и имя она не может, вдруг окажется, что Любовь Макаровна получила наследство какое.
Когда на улице совсем стемнело, она, пошатываясь, добралась до почты и опустила туда письма и пошла спать. Но перед этим зашла в сарай и зачерпнула еще кружечку бражки.