— Как же так!? Вик! Почему!? Ну сука! За всё хорошее, что я ей сделал и моя мама!
— Да подожди ты, что случилось?
— Я…, ты понимаешь…, эта тварь… Она нас бросила!
— Как бросила, а дочка?
— Заберу потом… она мне говорит, представляешь. Хрен ей. Сука!
— Я сейчас приеду, подожди!
— Вик приезжай, мне плохо, купи водки.
***
— Ты мне скажи, ей воздастся?
— А ты хочешь?
— ****ь, ну это жъ надо, кто мог подумать, что всё так развернётся. Да я хочу! Я хочу чтобы ей за всё, за всё воздалось!
— Ну, если ты хочешь, и она в самом деле виновна, то воздастся.
— А ты говорил, что воздаётся только на том свете и детям, и иногда даже всё колено проклинается! Я так не хочу, я хочу чтобы только ей! Какая сука! Ты представляешь ушла к этому сраному адвокату!
— Это раньше так было! Теперь всё проще, отмеряется за содеянное тут же, не отходя от кассы, субъекту нарушавшему клятву.
— Какую клятву?
— Ну брат ты сам не помнишь, а венчание ваше помнишь?
— Вот зараза, и на это она плюнула. А я и в самом деле забыл!
— Как мама?
— Плохо, она опять запила. Она не может без внучки. ****ь, ну что же мне делать! Ноги ей целовал!
— Надо было целовать то, что для этого предназначается, а для ног другое требуется.
— Ну ты хоть на мозоль не дави, ты же знаешь, что с работой не получается, кому нахрен я с театральным образованием нужен. Да, она тянула семью. ****ь, это её клиенты. Я жъ помогал как мог. Суки, ну почему нельзя подстричься и всё, и не тянуть свои грабли к чужим жёнам.
— Издержки профессии, что поделать – частный парикмахер.
— Говорил же ей иди работать в салон, иди. Нет, ****ь ей видишь ли своей клиентуры достаточно. Говорит, устала за вами всеми ещё горбатиться. На работе настоишься. Ну врёт же, врёт паскдуа. Мама всё по дому делала….
Два месяца спустя.
***
-Ты представляешь, она звонит сегодня и говорит: Ты гад, зачем изувечил Олега?
— Какого Олега?
— Ну, это тот адвокат, к которому она ушла.
— А ты тут причём?
— Вот и я ей, ты о чём? Что случилось? Плачет, говорит Олега избили.
— Ладно, подожди я сейчас приеду.
***
— Он лежит в больнице, говорит битами разбили все ноги. И представляешь, убеждена, что я подослал ей братков. Какие братки? Дура, у меня в кармане голая дуля с маком.
— Давай по порядку.
— Звонит, я ей, как дочь? Она сходу, ты зачем Олега изувечил? Мы же с тобой обо всё договорились! Дочь! Твоя! В субботу или воскресенье. Я в непонятке. В конце концов, вырисовалась следующая картина. Её адвокат, вечером, возвращался от клиента, ожидал на платформе электричку, к нему подвалили ребятишки и отвалили ему по полной программе. Поглядели, что у него в кейсе делается, забрали все бумаги, деньги и ушли, оставили его в одиночестве и с раздробленными битами костями ног. Теперь он лежит в «кремлёвке». Во блин как, и не прошло двух месяцев, как воздалось. Точно ты говорил, сейчас отгружается при жизни. Значит правда на моей стороне. Видят, видят небеса правду-то.
— Тащить коромысло, когда одно ведро пустое неудобно.
— Ты о чём?
— Не о чём, я думаю, что небеса тут не причём. Я уехал.
Три года спустя.
***
— Ты представляешь, эта падла, которую она возила в инвалидной коляске почти два года, подмывала её, обстирывала её, кормила, оказывается ни кем не была избита. И бит не было, и братков не было. Вообще никого не было. Туфта… Это надо же придумать! Ему оказывается медики удлиняли ноги в «кремлёвке». Дура! Ну и дууура! Купилась как последний фраер. Он ей втюхал обманку, чтобы плавно перевалить через неудобства и стать «выше». Во чмо!
— Кто и чем уравновешивает коромысло неважно. Два ведра из одного колодца черпаются. Ей надо бы сначала своё слить. Откуда ты узнал?
— Ты о чём это? А…, он ей сказал. Она вышла из больницы где лечилась от алкоголизма и по выходу он ей подарок устроил. Говорит, я от тебя ухожу, разлюбил мол, спасибо тебе, она ему, чтобы не остаться в долгу, возьми и ляпни, можешь двигать на все четыре стороны со своими рогами, недомерок. Похоже его задело, он ей и признался.
— Проехали. Как дочь?
— Сегодня пошла в другую школу. Когда дочь рядом, я спокоен. Всё, до встречи, я уехал на работу.