Это было в восьмидесятые годы. Шла перестройка, но в головах людей и, в целом, по стране царил совок. В одной из минских школ произошел один забавный случай, который я и хочу рассказать*.
Стояла осень. Шел урок русской литературы. Людмила Иосифовна Рябчик, энергичная, деловая женщина, более похожая на учителя физкультуры, чем на педагога по русской литературе, рассказывала школьникам о Лермонтове. Похвалив Михаила Юрьевича за его свободолюбивый бунтарский характер, за его смелость и ум, Людмила Иосифовна сказала классу:
– А теперь я вам прочту свое любимое стихотворение поэта.
Класс затих, и учительница начала декламировать:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
Прочитав стихи, Людмила Иосифовна спросила:
– Может кто-нибудь хочет высказаться?
Повисла пауза. А через мгновенье прозвенел звонок.
–Хорошо. Урок закончен, – сказала Людмила Иосифовна и направилась к двери.
– Можно я? – встал вдруг с места Николай.
– Коля? – удивилась Людмила Иосифовна. – Ты хочешь что-то сказать?
– Я хочу сказать, что полностью согласен с Лермонтовым. Я считаю его стихи очень актуальными. Мало того, я сам недавно написал стихи.
– Ну-ну, – сказала Людмила Иосифовна. – А на какую тему?
– На тему серости. На тему рабства, – ответил Николай.
– Хорошо, прочтешь в другой раз, – сказала Людмила Иосифовна и направилась к двери: ей не терпелось сходить в буфет.
– Нет, нет, сейчас! – запротестовал Николай.
– Но ведь урок закончен! Ты ребят задерживаешь!
– Ничего, я недолго.
– Давайте, давайте! Пусть прочтет! – потребовали ребята.
Людмила Иосифовна не решилась пойти против воли целого класса и сухо сказала:
– Ну ладно, Коля. Читай. Только с выражением. А то ты обычно монотонно читаешь.
Николай вышел к доске, достал из кармана исписанный лист бумаги и начал читать:
Про серость
Идеалы красоты,
Мысли, чувства и мечты –
Придавило ледяной
Жизни каменной плитой.
Жесткость, холод – вот основы.
Нет любви и нет тепла.
Мысль моя, увы, не новость:
Бессердечье – корень зла.
Серость, скука – вот фундамент.
Что же не идут дела?
Оттого, что нет тепла
Ни в товарищах, ни в дамах!
Есть лишь разочарованье,
Равнодушие и грусть.
Заполняют мою Русь
Холод, скука, прозябанье.
И, конечно, серость, серость –
Власти символ и клеймо.
Где любовь и где тепло?
Вам ли это не приелось?
В яркий цвет дома окрасьте!
Не забудьте про подъезд.
Кактус, что ли,
Там поставьте,
Раз
Для пальмы
Места
Нет!
Николай закончил чтение. Наступила пауза. А через секунду раздались овации класса:
– Браво! Брависсимо! Бис!
Классу стихи понравились.
– Ну, на четверку потянет, – холодно сказала Рябчик и пошла в свой долгожданный буфет.
Людмила Иосифовна, конечно, любила Лермонтова и ценила свободолюбие и бунтарство у классиков, но, будучи ортодоксальной коммунисткой, не любила свободолюбия и бунтарство у своих современников. Этим и обусловлена ее низкая оценка стихов Николая.
Стихотворение Николая имело успех. В списках ходило оно по всей школе. Многие заучивали его наизусть. Дошли стихи и до директора. К счастью, это был современный умный человек. Ознакомившись со стихами Николая, директор в шутку назвал школьника Лермонтовым, и на этом всё и закончилось. Долго, до конца школы, носил это высокое прозвище Николай. Кто-то, завидуя, говорил ему в спину: «Наш Лермонтов». Но это ничуть не задевало Николая и не мешало ему жить. Единственное гонение встретил Николай со стороны Людмилы Иосифовны. Эта поклонница мятежного Лермонтова, не взлюбила Николая и с той поры, как он прочел свои мятежные стихи, стала особо к нему придирчива. Но вскоре Людмила Иосифовна вышла на пенсию, и гонения прекратились.
Николая окончил школу, поступил в ВУЗ. Потом работал журналистом в какой-то многотиражке. Говорили, что он издал за свой счет сборник стихов и будто бы пытался вступить в Союз Писателей, но неудачно. Впрочем, это уже совсем другая история…
*Случай, описанный в этом рассказе, является выдумкой. Впрочем, я допускаю, что нечто подобное где-то могло иметь место. Стихи «Про серость» – мои (прим. автора).
Ноябрь 2011