— Митя! Они убили Синеку! Митя! Они убили его!
Стремительно вылетев на освещенный солнцем французский балкончик, перегнувшись через перила, Митя выглянул вниз и увидел Никиту. Никита держал ладошки у рта, чтобы его голос звучал громче. По розовым пухленьким щекам Никиты ручьями текли слезы, остановить которые он был не в состоянии, сколько бы ни старался шмыгать носом.
— Как это убили? — озабоченно спросил Митя.
— На кусочки его разорвали! — захлебываясь сказал Никита и зарыдал с новой силой.
— Вот упыри маленькие! Ну, я вам покажу! — ругнулся себе под нос Митя, накинул футболку, натянул шорты, обул кеды и уверенно зашагал на улицу.
Рассвет был невыносимо ярким. Это четыреста сорок шестой свет с того момента, как он начал запоминать. Все совпадало. Все его догадки в ходе наблюдений подтверждались. Его это уже не удивляло и уже больше не радовало, как прежде. Эйфория прошла, остались усталость и, одновременно, нетерпение. Он должен рассказать все! Он должен поделиться своими знаниями! Поскольку к нему не хотят прислушаться соплеменники, надо сообщить тем, кто еще не загружен ежедневными заботами и трудами — детям. Он обязан передать результаты своих наблюдений потомкам! Но как это сделать? Над ним лишь смеются, показывают пальцем, нередко даже ругают и, совершенно точно, считают психом и трутнем. Обучать детей ему не позволят, разве что с разрешения Старейшины или Королевы. Он мог бы еще раз попытаться поговорить со Старейшиной, но будет ли от этого прок? Старейшина занят более насущными и, на его мудрый взгляд, более важными делами. Спросить Королеву? Но она вся в заботах о своем огромном потомстве, ей точно дела нет до совершенных им открытий. Говорить с кем-либо другим просто не имело смысла. А держать все в себе — больше нет сил.
Меченый поморщился от ослепительных лучей, проникших в окно. Он присел на пол и задумался. Ему показался очевидным выбор в пользу разговора со Старейшиной. Может быть, тот поймет, как важны эти знания? Может быть, Старейшина позволит поделиться ими с племенем, с детьми? Ну, а если нет — то быть Меченому вновь осмеянным. Но он к этому давно привык. Пустота, безысходность и вечное непонимание — его спутники в этом мире. Способность замечать, анализировать и делать выводы это не дар, это — проклятие…
Узкий, шершавый, наполненный затхлым влажным воздухом коридор вел через мастерские и зал совещаний в логово Старейшины. С каждым шагом ноги увязали в хлюпающей жадной, вспененной сотнями прошедших ног грязи и идти было тяжело. Скоро должна быть трапеза и надо успеть к Старейшине до ее начала, чтобы застать его в относительной бездеятельности. Размеренный шаг погружал в пелену задумчивости и Меченый стал представлять, что он скажет Старейшине. Чтобы тот не рассмеялся своим морщинистым ртом в лицо Меченому и не прогнал прочь как нарушившего Правила работягу, нужно правильно начать беседу. Надо его заинтересовать… Старейшина интересуется добытым за свет провиантом, построенными за свет конструкциями и настроением Королевы, а еще данными разведки о наличие реальной угрозы. Значит, ему нужно объяснить, что те знания, которые у Меченого уже есть, если их правильно применить, могут увеличить количество провианта, качество разведки и стройки, а, возможно, и улучшить настроение Королевы…
Старейшина был сер от старости и злости, задумчив и очень занят. Он разглядывал доставленный носильщиками кусочек обработанного дерева. Назначение предмета было загадкой для мудрого Старейшины и это его раздражало. Меченый решил, что выбрал не самое удачное время для беседы, повернулся, чтобы уйти, но Старейшина остановил его.
— Интересная вещица, не находишь? — проскрипел он, обращаясь к Меченому, не отрывая при этом взгляда от деревянного бруска.
— П-пожалуй… — робко ответил тот и присмотрелся к таинственной вещице.
— Самое интересное, что это не все. Это лишь крошечный кусок находки разведчиков. Вся она — огромна! Ее несли сюда двести носильщиков! — злость Старейшины превращалась в высокомерную гордость. — Это я приказал доставить ее в Логово…
— А, прошу прощения, зачем она нам?
Похоже, этот вопрос не давал покоя и самому Старейшине, но его самолюбие не желало признавать полную бессмысленность тех колоссальных трудов, коих стоило доставить огромный неизвестный предмет в дом, и он бросил в ответ лишь:
— Ученые разберутся. Ученые! — повторил он громче. — А не слюнтяи-лоботрясы, вроде тебя! Зачем пришел?!
— Я хотел рассказать вам о моих открытиях, — голос Меченого звучал робко и оттого едва различимо. Он понимал, что беседа обречена на полный провал, корил себя за то, что пришел в самое неподходящее время, да еще и не похвалил находку, чем окончательно все испортил.
— О твоих романтических наблюдениях за небом и слюнтяйскими ахами-вздохами по поводу красоты нашего мира? — спросил, зло улыбнувшись, Старейшина и принял позу искренне заинтересованного в ответе. — Я ведь правильно понял?
— В некотором роде, — Меченый глубоко вдохнул, подождал немного и, сильно выдохнув набранный в легкие воздух, продолжил. — Я долго наблюдал за небом, вы правы, я анализировал и делал выводы, и понял, что те знания, которые у меня появились, вследствие моих наблюдений, дают возможность предсказать, что будет завтра, послезавтра, вычислять, когда настанут холода, когда они сменятся теплом… Я могу по Светилу и тому, каким маршрутом Оно двигается, найти ответы на множество очень важных для нашего повседневного быта вопросов. Могу предполагать, когда лучше идти за провиантом, а когда разведчикам вообще не следует выходить за пределы Логова, чтобы не подвергать себя опасности. Могу по поведению птиц сказать, как поведет себя наш мир — обдует ли нас ветром, зальет ли дождем, или засыплет снегом.
— Ты правда все это можешь? — интонации в голосе Старейшины стали значительно мягче, а его вид — по-настоящему заинтересованным. — А какова, так сказать, точность этих твоих прогнозов?
— Она очень высока, Старейшина! — уверил взбодрившийся от искреннего внимания собеседника Меченый.
— Тогда твои знания бесконечно ценны, сын… — сказал старик, задумавшись, и, почему-то, посмотрел на кусочек обработанной деревяшки. — Я просто не вправе скрывать эти знания от Семьи. Начинается трапеза, пойдем — я дам тебе слово сразу после моего. Я тебе верю, сынок, но убедить остальных задача непростая. Поэтому постарайся рассказать все как можно красноречивее! Пойдем, нам пора.
Под коричневыми сводами огромного зала, на земляном пьедестале во главе стола Старейшина вызывал трепет и восхищение. Его однообразные речи, призывавшие сплотить Семью, повелевавшие трудиться усерднее во благо всего общества, обещавшие хранить, любить и беречь Королеву и ее многочисленное потомство, скрипящим рокотом разносились вокруг, отражаясь от стен, проникая в сердце и разум каждого, присутствующего тут.
— Сегодня, дети мои, у нас особенный день! Перед тем как начать трапезу, я хочу дать слово нашему брату Меченому. Пусть он поведает всем о своих фантастических знаниях, которые он приобрел.
Меченый, запинаясь, взобрался на дружелюбно предложенный ему Старейшиной пьедестал. Переступил с ноги на ногу и, невнятно бормоча слова, начал речь.
— Братья и сестры, величайший Старейшина и Обожаемая Королева, — обратился он ко всем, несмотря на то, что Королева никогда не участвовала в общих трапезах. — Пользуясь огромной честью, оказанной мне Мудрейшим, я хочу рассказать вам о том, чем я занимался последнее время. Я не отлынивал от работы, как многие думают, я не пытался пошатнуть авторитет Королевы, Старейшины и Свода правил, просто мне почудилось, что если я буду внимать миру, он поможет нашей Семье жить счастливее, преподнесет достаточно продовольствия с меньшими трудами, наполнит Логово многочисленным здоровым потомством. Нужно только увидеть Мир, понять его знаки, а безграничную могучую силу Мира, осознав, — подчинить себе! В какой-то момент, давным-давно в прошлом, я заметил, что не всегда наше Светило появляется в одном месте, а исчезает в другом, как многие из нас думают. Оно движется по своеобразной меняющейся траектории. С тех пор я стал наблюдать за ним каждый свет и каждую тьму. Я заметил, что ночное Светило — совершенно другое, вопреки тому, что написано в Правилах, оно тоже движется по небу неодинаково. И тогда я стал запоминать… Я замечал определенные закономерности в поведении Светил и Мира в целом и запоминал их, учился использовать эти закономерности для того, чтобы пытаться формировать прогнозы. И в какой-то момент у меня получилось! И с тех пор я могу предсказывать по запомнившимся мне закономерностям поведение нашего мира! Я понял, что эти знания это и есть сила, способная перевернуть уклад нашей жизни! А теперь представьте, какую пользу могут принести мои знания нашей Семье!
Голос Меченого звучал все увереннее и ярче. Казалось, слова Меченого вырывались из самой его души. Он закатывал глаза к потолку и сбивчиво, торопливо рассказывал всем собравшимся о колоссальной пользе его наблюдений, о необходимости обучить его знаниям потомство. Он опускал глаза к пьедесталу и сетовал на то, что не может запоминать бесконечно, что уже начинает забывать. Он оглядывал собравшихся и призывал сберечь, сохранить его знания.
— Если мы расскажем о моих наблюдениях детям, то их жизнь станет проще и счастливее, чем наша! Они будут в большей безопасности, будут всегда сыты! При этом смогут меньше работать, а больше времени посвящать друг другу!
— Меньше работать? — ехидно переспросил Старейшина.
— Да…
В зале воцарилась пугающая злая тишина.
— То есть, взять так вот и не работать? — строгое старое лицо Старейшины вяло расплылось и превратилось в ухмылку, затем, продолжив расплываться, — в широкую издевательскую улыбку, затем перетекла в смех, и в результате — в громкий гортанный хохот. И зал взорвался. Взорвался злым хихиканьем, грубым хохотом, заискивающим писком и гиканьем.
— Работать ему, видите ли, хочется поменьше!
— Да ты когда работал-то вообще, наблюдатель?!
— Детей он наших вздумал этой ереси обучить! Да он не просто лоботряс, он — опасный для нашей Семьи смутьян и псих! Таких изолировать надо!
— Это после того как на него упало Небо и сделало на нем отвратительную отметину, он стал таким! Может быть, это болезнь и он заразный? Надо осмотреться, не появляются ли у нас синие пятна на теле!
— Давайте все пойдем любоваться Светилом! Вдруг оно нас и правда накормит и спать уложит?
Перед глазами Меченого все закружилось. Мимо проплывали брызжущие слюной рты, растянутые в злом смехе, перекошенные лица, указывающие на него пальцы, суровые и разочарованные взгляды, ненависть, агрессия и унижение. Он скатился с постамента и, прижав усы к земле, под громкие возгласы толпы, выбежал из зала.
Суровый бровями и выпученной нижней губой, шагающий огромными уверенными шагами Митя был воплощением неотвратимого и справедливого возмездия. Никита семенил рядом, задыхался и остаточно хныкал. Вид взрослого, мудрого друга успокаивал, но не залечивал боль утраты.
— Ты уверен, что они убили именно его? — строго спросил Митя.
— Абсолютно! Я же сделал ему пометочку фломастером! Да и вообще, он не такой как все… Ведет себя не так, как остальные. Вернее, вел себя на так, как остальные… Он очень умный, я поэтому его и назвал Синекой. Так мама называет папу, когда он говорит что-нибудь очень умное. Я и подумал, что очень ему это имя подходит — и умный и делает все не так, и синим маркером я ему тельце разукрасил. Одним словом — Синека. — Скороговоркой пояснил Никита, а договорив, выбился из сил и слегка отстал от друга.
— Сенека, балда! Сенека — это мудрец такой! — с видом учителя истории поведал Митя. — И звали его так не потому, что он был синего цвета, а потому что его мама так назвала… Или папа…
Меченый взобрался на вершину Зеленого холма. Присев на ствол сломанного растения, принял подходящую для подобных случаев позу и приступил к наблюдениям за Светилом. Он рассматривал его бесконечно яркий горячий круг, влюблено вглядываясь в его образ, ища прищуренными глазами малейшие изменения. Изменений не было. Тогда он по ориентирам определил сегодняшний маршрут Светила и принялся ждать, чтобы проверить подтвердится ли его прогноз. Он подпер лапками мордочку и опустил глаза. Ждать долго, он это отлично понимал. Время медленно текло, шебурша высокие растения, произраставшие только на Зеленом холме, покачивая огромные сухие листья, опавшие с гигантских деревьев, навевая тоску, одиночество и слабость. Чтобы прогнать накатывающую меланхолию Меченый поднял лежавший неподалеку от него прутик и принялся ковырять им землю, то и дело бросая внимательные взгляды в небо. Прутик легко входил в мягкую почву холма и Меченый увлекся. Он ковырял в земле траншейки и, отходя на несколько шагов в сторону, осматривал получившийся узор. Затем возвращался и дорисовывал необходимые на его взгляд элементы. Спустя некоторое время, он изрыл всю шапку любимого холма и, очередной раз взглянув сначала на небо, затем на нарисованные им узоры, оторопел. Он продолжал стоять неподвижно, попеременно смотря то на Светило, то на землю, то на прутик, а внутри него все закипало, взрывалось, фонтанировало. Вот же оно! Только сейчас, совершенно случайно, Меченый понял, как сберечь свои знания, придумал, как передать их другим! Теперь все что он знал не пропадет вместе с ним! Он нашел способ сохранить свои знания на века! Теперь любой сможет увидеть их, понять их и воспользоваться ими. А самые находчивые, может быть, смогут даже продолжить его дело!
Схватив прутик, Меченый бегом спустился с Зеленого холма на большую ровную площадку. Сюда обычно не ходили разведчики, поскольку поляна была абсолютно безопасна и совершенно не имела никаких съедобных ресурсов. Он глубоко воткнул в землю острый конец прутика и, внимательно посмотрев на Светило принялся рыть узор.
Работа кипела. До наступления тьмы Меченый рисовал на поляне знаки, периодически поднимаясь на Зеленый холм и удовлетворенно рассматривая результаты труда. Поляна постепенно покрылась символами Светила в нескольких его точках на горизонте, лучей Светила, падающими под определенными углами, и знаками наступающей в разное время тьмы. Силы Меченого иссякли, но совершенное открытие и проделанная работа разбудили в нем неистовое желание действовать! Неистовое желание перенести все свои знания на эту поляну! Когда он закончит работу, он расскажет детям, чтобы ходили гулять сюда и тем самым разбудит их интерес к его науке. И тогда процесс уже будет необратим. И тогда их Семейство изменится до неузнаваемости. И тогда их Семейство станет счастливейшим на земле!
Каждое утро Меченый просыпался раньше всех и спешил на поляну, стараясь быть незамеченным никем. Узоров с каждым светом становилось все больше. Все больше его наблюдений отражалось в виде вырытых в земле рисунков. Сами рисунки становились понятнее и проще. Он уже смог отобразить движение большого холодного Светила и десятков маленьких Светил, которые появлялись только во тьме, смог нарисовать маршруты перемещения теплого Светила и закономерности, возникающие в связи с изменением этих маршрутов. И в какой-то момент, стоя на вершине Зеленого холма, он понял, что работа закончена. Вся огромная поляна была испещрена вырытыми им замысловатыми рисунками. Он с удовольствием оглядел результат и медленно побрел с холма в сторону Логова. Преследовавшее его последнее время уныние полностью прошло, он легко шагал, представляя как обрадуются дети, увидев это полотно, как они заинтересуются этим миром и станут делиться впечатлениями друг с другом, объяснять друг другу то что поняли, как они прибегут к нему за ответами на свои вопросы и как он с наслаждением им все расскажет.
Подойдя к Логову, он увидел сотню носильщиков, которые организованно заносили огромный желтоватый ствол дерева, обработанный так искусно, что Меченый не поверил своим глазам. Половина ствола уже находилась в норке, вторая же половина упорно не погружалась внутрь Логова, не смотря на неистовые попытки носильщиков его туда занести. Конец торчащего из норки ствола, словно шапкой, был покрыт слоем коричневого, чужеродного вещества. Это, бесспорно, была та самая находка, которую Старейшина приказал доставить в Логово и кусочек которой продемонстрировал Меченому во время их отвратительной беседы. Понаблюдав некоторое время за странным трудом рабочих, Меченый вошел в другую норку. Не успев сделать и несколько шагов, он услышал сильный шум на улице. Это поднялся ветер. Он вернулся и выглянул из норки. Еще совсем недавно пылающее ярким светом Светило, скрылось за черными тучами, сильный ветер раскачивал серые растения и поднимал с земли непроглядную пыль, рывками бросая ее по сторонам. Носильщики, бросив работу, спешно засеменили по другим норкам в поисках укрытия. Мир вокруг стал мрачным, холодным и серым. Меченый посмотрел на небо и с ужасом понял свою ошибку. Его прогнозы были точны, но увлекшись своей работой, он совсем забыл о прогнозах. Затянувшая небо черно-красная туча пролилась дождем.
Митя тоже вымотался и сбавил шаг. Никита глубоко вздохнул, насупился и остановился вовсе. Старший друг, заметив это, присел на одно колено, обернулся и спросил:
— Ты видел, как они его убили?
— Видел, — буркнул Никита и шмыгнул носом. — Они стояли толпой, штук пятьдесят, на болотной кочке, которую я принес, а Синека бегал внизу недалеко от муравейника. Они долго наблюдали за ним, а потом… Потом набросились на него. Я распугал их, но было уже поздно. Он лежал разорванный на половинки… Попка, на которой я фломастером поставил точку, в одной стороне, а тельце - в другой. В лапках он держал какой-то сучок…
— Как же так? — с досадой вздохнул Митя. — Они же одна семья… Невзлюбили они за что-то твоего Синеку. Мы отомстим за него… Помнишь мы наблюдали как они переносили огрызок от яблока? На следующий день, я экспериментировал с грузами поменьше. Я им тогда подбросил спичку! Вот она и пригодится…
С Зеленого холма все было видно очень хорошо. От жалости и, одновременно, ненависти к себе, его лапки и прижатые к голове усы било крупной дрожью, из огромных черных глаз медленными блестящими каплями стекали слезы, смешивайся на его мордочке с дождевыми каплями, образуя струящиеся соленые ручейки. Он неподвижно, словно оглушенный, стоял на ослабевших лапах и наблюдал за тем, как сильные, жестокие, крупные капли дождя разбивают вырытые им канавки, превращая их в одинаковое густое черное месиво, как лужи поглощают, затапливая своей холодной, пенной, страшной водой, оставленные им в земле символы. Дождь медленно и неумолимо стирал с лица Земли плоды его долгой кропотливой работы, шумно пожирая взбесившимися потоками грязи величайшее сообщение для потомков.
Он не выдержал. Подхватив лапками свой прутик, он, поскальзываясь на мокрой почве холма, побежал на поляну. Огромные капли дождя сбивали его с ног, роняя в черную грязь. Но он поднимался и шел дальше. Выйдя на поляну, он ужаснулся масштабам нанесенных дождем разрушений. От бессилья прутик выпал из его ослабевших лапок, упал на землю и, подхваченный ручейком пенной черной воды поплыл в сторону. Он обернулся и, спотыкаясь о взрыхленную землю, падая в холодную воду, вприпрыжку побежал вслед за ускользающим инструментом. Догнав, вцепился в него двумя лапами и выволок на поляну. Затем что-то громко прокричав в стекающее на землю черное небо, с силой воткнул кончик прута в оставшийся след от траншейки и принялся рыть сочиненные им символы, сопротивляясь дождю и валившему с ног холодному порывистому злому ветру. Семья во главе со Старейшиной молча взирали на него с Зеленого холма.