Иду я вчера домой. Несу букет цветов: анютины глазки, лопухи и прочее. В букете – бутылка «Старки», портвейн, литр пива и полкило иваси. У ресторана «Лютик» подходят ко мне двое в штатском и берут крепко под руки. Ну, думаю, влип!
- Ребятки, – говорю, – родненькие, отпустите меня к чертям собачьим! Я за каждого из вас куда-нибудь свечку вставлю, а вам взятку дам в пределах разумного!
А они мне говорят:
- Иди, жених, и не рыпайся, а то хуже будет!
Интересно: куда уж хуже?! Короче говоря, иду я и не рыпаюсь. И приводят меня в шикарный банкетный зал. И сидят там за столами хмурые люди, смотрят на меня исподлобья и, как будто, за что-то сердятся. Ой, думаю, не иначе кто-то кого-то жизни лишил, а меня с этим типом спутали и сейчас мне вендетту начнут творить, и букет мой терзать, и вдребезги его колошматить.
- Братцы, – бухнулся я на колени посередь зала, – не убивал я его и в глаза не видел! Братцы, – продолжаю я кричать не своим голосом, – отдайте меня в руки правосудия, я там во всём расколюсь и сообщников своих выдам, хотя я вообще пока никого не знаю!
Кричу я всё это, а сам думаю: неужели это я кого-то прихлопнул, а потом заспал и забыл всё начисто?! Надо, думаю, эпилептиком прикинуться, и тогда этот хмурый народ будет ко мне более снисходительным. Повалился я на спину, ногами засучил и пузыри изо рта пустил. Но букет свой держу крепко, так как в нём для меня весь смысл жизни на сегодняшний пошлый вечер и на завтрашнее хворое утро. И только я в раж вошёл, и пузыри приличные выдавать начал, как меня от паркета оторвали и за стол усадили. Смотрю: слева от меня – мужик с бабочкой, а справа – девица долговязая, этакая верста коломенская с девственными прыщиками на лице. Ну, прямо, как Эйфелева башня во время коррозии.
А мужик с бабочкой ей и говорит:
- Если, уважаемая невеста, этот припадочный вам не подходит, то мы его заменим на что-нибудь другое, но качество товара фирма не гарантирует
- По мне, и этот сойдёт, – говорит коломенская верста.
Ах, ты, думаю, прыщ несчастный! Ну, что за борзость!
- Объясните, – прошу я мужика с бабочкой, – куда я попал и что это за монстр прыщавый у меня под боком сидит?
- Попал ты на свадьбу, – объясняет мужик, – я тут – администратор. Рядом с тобой – невеста, а сам ты – её жених.
- На фига, – спрашиваю, – она мне сдалась? У меня своя жена есть и детей, между прочим, целая куча. Официальных. А если неофициальных считать, то я вообще отец-герой, чёрт знает какой! А если эта дылда себе жениха найти не может, то пусть в большой баскетбол идёт. У неё для этого все данные налицо, извиняюсь за выражение!
- Жених у неё был, – говорит администратор, – но он с ней знаком по переписке, а как до личной встречи дошло, так его паралич разбил. Он сейчас в реанимации дезертирует и под венец вставать не торопится. А свадьбу отменить мы уже не можем, так как её снимают для телевидения и за это такие «бабки» заплачены, что пора уже и киллерам выходить на работу.
- Ну, я тащусь! – говорю я, – Да какой же я жених, если давным-давно состою в нормальном браке с совершенно не прыщавой женой?
- Это не страшно, – говорит администратор, – Развод тебе оформят задним числом. И ты сам виноват, что в женихи угодил – нечего в неурочный час по улицам шляться и таскать в руках лопухи!
- Это не лопухи, – возмутился я, – а японская икебана, говорящая о том, что иду я домой, никого не трогаю и на чужих прыщавых невест не посягаю никаким боком. У меня – всё. Бывайте здоровы, живите богато!
Администратора аж перекорёжило:
- Сиди, – говорит, – где сидишь! И смотри весело в объектив! И дари своей невесте нерусский веник! И говори ей ласковые слова! И целуй её нежно в губы! Целуй, такой сякой, если жить хочешь!
Мама миа! Во, попал в переплёт!
- Ладно, – сломался я, – поцелую я вам вашу прыщавую небоскрёбину, а вы мне за это организуйте для брачной ночи что-нибудь более аппетитное!
- Хватит торговаться, – говорит администратор, – целуй её скорей, а там видно будет!
Делать нечего. Убираю я со стола салат. Сдвигаю в сторону бутылки. Ставлю на стол стул. Залезаю на эту вышку, чтобы хоть как-то поцеловать отвратительную невесту. И уже вижу я в непосредственной близости здоровые, как подушки, губы, как вдруг партнёрша моя возьми да и распрямись для поцелуя во весь свои неслабый рост! И поцеловал её я не в губы, а куда-то в район пупка. И не просто чмокнул, а присосался, как вампир голодный, так как стул из-под меня вылетел, а падать на пол с такой высоты не больно-то и хотелось. И вот вишу я на этой большой невесте, а она визжит, словно что-то тут происходит. И не понятно мне: то ли она от радости верещит, то ли думает, что её лишают невинности?!
Тут её мамаша подлетела и меня от дочки оторвала.
- Ну, – говорит, – и зятёк мне попался! От горшка полвершка, а туда же – мою дочь в живот целовать! Иди, – говорит, – в мужской туалет, там тебя тесть и трое шуринов поучат правилам хорошего тона.
- Идите вы сами туда, – говорю я, – и целуйтесь там с кем угодно хоть до белого каления! А мне и здесь хорошо!
- Ах ты, наглец! – говорит неродная тёща, – Так и быть, я сама приведу сюда всех детей, и мужа и они тебя так расцелуют, что ты запомнишь это навечно!
Плохо бы мне пришлось, но тут администратор попытался объяснить невестиной мамаше, что молодые вправе сами решать, кого куда целовать и всё такое прочее. А невестина мамаша сказала, что в администраторе ей больше всего нравится бабочка и что она его сейчас сама поцелует куда угодно. Администратор испугался и побежал прятаться в мужской туалет. И все побежали за ним, чтобы не проморгать суд Линча и прочее мордобитие. А я сграбастал свою лопуховую икебану и нырнул незаметно под стол.
Сначала моё исчезновение никто не заметил, ибо приводили в чувство администратора. Потом решили, что жениха украли с целью получения выкупа. Потом до всех дошло, что я сбежал, чтобы не подвергать свою жизнь опасности. Мамаша стала говорить невесте, что такие женихи не нужны ей даже и даром. А та принялась кричать, что мамаша сломала ей личную жизнь, и никто теперь её в живот целовать не будет!
А я сидел под столом, пил портвейн и «Старку», запивал это пивом, заедал лопухами и селёдкою иваси. И было мне жаль свою несостоявшуюся невесту. Я даже хотел выбраться из-под стола и сдаться на милость победителя, но у меня уже на это не было сил.
Домой я пришёл лишь под утро. Квартира встретила меня пустотой и хаосом. На столе лежала записка: «Знаю про твой разврат! С меня довольно! Ухожу к маме!».
Я с тоской порылся в помятых лопухах. Кроме скелетов иваси, там не было ничего.
Я пошёл на кухню и выбросил в помойное ведро постылую икебану.