Ярким разноцветным огнем пылали под солнцем пухлые похожие на барашков кроны деревьев. В небе устало разворачивался долго двигавшийся против ветра журавлиный клин. В лесу становилось холодно. Осень пришла...
Два крытых "Опеля" с натужно гудящими двигателями медленно шли на подъем.
Лежащий впереди у пулемета "друже Темир" вопросительно взглянул на меня. Кивнув в ответ - ему, для остальных - я поднял вверх три растопыренных пальца. Это означало, что решение по грузовикам принято.
"Какого странного цвета у него лицо! Болеет или нервишки шалят? - неожиданно проскочила мысль, - Дорого бы я дал за то, чтобы узнать о чем ты все время молчишь, мой казахский друже! Все-таки надо бы за тобой приглядывать. Есть у меня по твоей персоне очень большие сомнения".
Небольшая колонна пересекла невидимую линию. Глухо ударили два "Дегтярева", фыркнули ППШ, привычно сухо застучали "швабы". Передний Опель свезло влево, он ткнулся носом в придорожную канаву и там заглох. Из вздыбленного над дорогой кузова неуклюже выпрыгивали серо-зеленые фигурки пассажиров. Тщательно прицеливаясь, я бил по ним на выбор короткими точными очередями.
Второй автомобиль покатился задом вниз, неожиданно ловко развернулся, взревел двигателем, и подминая мелкие деревца и кустарник, помчался прочь от леса.
- Удрала курва! Быстро! Собрать оружие! Темир, Кулёк, проверить машину!
Ноздри приятно щекотал запах испаряющегося бензина. Под брезентовым тентом в лужах крови лежали трое. Раненый, с перебитыми ногами немец, в робкой надежде тянул вверх руки демонстрируя нам свои окровавленные ладони. Кулёк дважды выстрелил ему в лицо и грудь из только-что поднятого пистолета. Раненый ощерился словно крыса, прижал руки к груди, затем мягко уткнулся в дощатый пол кузова.
С двумя другими все оказалось несколько сложнее: молодые хлопцы, лет 18-ти с виду, оба в штатском, и оба связаны!
Первый уже отходил бормоча что-то невразумительное. Из его простреленной головы розовыми пузырями уходила жизнь...
Второй, судя по всему, был в глубоком шоке: смотрел на нас вытаращеннымми глазами, судорожно глотая воздух и заикаясь, пытался сообщить что-то важное.
Я склонился над ним, Темир аккуратно разрезал веревки. Парень никак не мог поверить, губы его тряслись.
Удивительно, но на нем не было ни единой царапины!
- Хлопцы, хлопцы, рiдные мои. Вам все-таки успели передать? Это не я! Не я... Симон - провокатор! Симон, ребята...
- Тихо-тихо, ты у своих. Товарищ Менбиев, предупреди остальных!
Друже Темир привычно спокойно отреагировал на слово "товарищ", глядя сквозь меня, неторопясь закинул ДТ за спину, молча развернулся и пружинисто выпрыгнул из кузова. Я лишь только успел заметить маслянистый блеск его раскосых глаз.
- Не смотрит в глаза. Не смотрит! Я тебя, гаденыш, заставлю смотреть в глаза. Заставлю! Клянусь! - он вдруг взбесил меня своим спокойствием, и я уже с трудом сдерживался, чтобы не сорваться с катушек, - А парняга, судя по говору, с Полтавы. Ладно, разберемся...
Мой шеф по СБ друже "Лилик", в миру - пан Василь Вишневецкий, неспеша и умело вел парня по лезвию бритвы. Хлопец окончательно успокоился, перекусил и чувствовал себя в полной безопасности. Через полчаса мы знали все о двух "пятерках" большевистского подполья в Славуте. О нашем существовании они не подозревали.
Выжав из парня все, что нужно, пан Василь незаметно кивнул. Мы поменялись местами. Я сел на скамью, он же, дружески похлопав парня по плечу, встал у него за спиной. Последовал знакомый жест - ребром ладони у подбородка.
Как это неприятно - из теплой, уютной хаты идти в темноту промозглого леса. Мы шли рядом. Парня просто распирало. Еще бы!
Он что-то радостно говорил мне, а я поддакивал, словно бы в задумчивости.
- Пора!
Я немного приотстал,взвел боек нагана, затем выстрелил ему в голову. Оглушительно грохнул выстрел, парняга рухнул. Затрещали ветки, на хуторе заполошила собака. Потом все стихло. Я стоял слегка ослепленный яркой вспышкой выстрела. Снова привыкнув к темноте, я нащупал его сапоги, сволок труп в яму и присыпал листьями.
- Жаль его? Не знаю. Он легко умер, так и не понял ничего. Даже не успел испугаться. Другим повезло меньше, они умирали тяжело. Взять хотя бы тех двух радисток. Артистки, тоже мне. Готовились, даже на мове вроде бы неплохо... Ну и время! Живые могут завидовать мертвым.