Для северян это был один из первых трудных заграничных рейсов после революции. Шёл 1923 год. Время, про которое сейчас каждый школьник, не говоря уже о взрослых, знает – голодное, трудное. Огромная республика начинала подниматься из разрухи, оправляться от ран, нанесённых войнами.
Торговый флот на Севере делал первые самостоятельные шаги. Судов было мало, а рабочих рук – крепких, матросских – много. Но когда черноморцы, у которых практически весь флот был уведён белогвардейцами и интервентами, обратились к северянам с просьбой помочь судами, здесь решили послать на юг два мощных портовых ледокола «пятёрку» и «семёрку». Путь предстоял вокруг Европы.
Оба судна перед переходом ремонтировались на «Красной кузнице».
Судам, о водоизмещении которых не принято даже говорить, так они были малы для дальнего плавания, предстоял полный опасностей переход осенними, зимними морями.
Сейчас, глядя на тысячетонные махины теплоходов, капитан дальнего плавания, кавалер ордена Трудового Красного Знамени Феодосий Владимирович Смирнов поражается и самой идее того далёкого перехода, и мужеству его участников. Поражается, хотя сам был участником этого события. Про то, что для перехода нужны добровольцы, семнадцатилетний буфетчик с буксира «Горн» Смирнов узнал на вахте. Едва дождавшись конца её, побежал в контору. Там не скрывали, что будет очень трудно, что рассчитывать придётся только на себя, а работать за двоих, что продуктов разве что до Норвегии хватит, а там придётся покупать.
Но в семнадцать на трудности смотришь, как на дорожные валуны, по которым так удобно с одного на другой перепрыгивать, своей силе и ловкости радуясь. И пусть далека дорога и камениста, но одоление её – проверка себя на зрелость. Потому-то, видимо, на палубах и мостиках уходивших 15 сентября из Архангельска ледоколов рядом с опытными капитанами А. М. Фирсовым и А. К. Печуро, старшим механиком Н. И. Паникаровским были, в основном, молодые северяне – моряки и курсанты. Смирнов был среди них. В рейс он решил идти комсомольцем, поэтому в последние дни вступил в члены РКСМ. Сейчас с интересом оглядывал своих новых товарищей – как-то они сживутся, сработаются.
На берегу оставались родные и знакомые, алели транспаранты и лозунги с пожеланиями счастливого перегона, в лучах скупого осеннего солнца золотились трубы духового оркестра. И вот уже шум воды за кормой перекрыл звуки марша.
Нелюбезно встретило суда Белое море. Сутки пришлось пережидать у Чёрной башни. Словно чувствовало оно, что навсегда прощается с ледоколами. Но только стал стихать шторм, суда двинулись дальше. Надо было торопиться.
Для камбузника такого суденышка даже маленький шторм – беда. Кастрюли, как живые. И сутки пути одни на другие похожи, словно близнецы. Память отмечала только сверхнеобычное.
В Баренцевом оторвало машинисту палец. На берег он сойти отказался. Судовой врач оказал помощь, и ледоколы, не заходя в Мурманск, продолжили путь на Норвегию.
Настал день, когда на камбузе делать стало нечего. Только кастрюли там сиротливо позванивали. На стол в тот день подали одни сухари. С таким меню подошли к Норвегии.
Это был уже успех для судов ограниченного радиуса плавания. Воду, уголь, продукты – всё взяли полной мерой. У одного матроса оказался, помимо робы, костюм. В нём обе команды сходили на берег. Когда очередь на костюм дошла до Смирнова, и он примерил брюки и пиджак, такая обида взяла, что чуть не заплакал моряк. Размеров на шесть великоват оказался костюм юному Смирнову. Но и в таком наряде сходил-таки он на берег. Посмотрел на «заграницу», из одежды кое-что купил.
Потом были порты Англии, Португалии. Везде советских моряков принимали хорошо. Но ещё дома предупредили, чтобы они не заходили в Испанию. Уж больно недружественна была она к первому социалистическому государству. И ледоколы шли мимо.
В Бискайском заливе, где в это время всегда неспокойно, суда попали в жестокий шторм. Волны снесли на одном из ледоколов крыло мостика, свернули шлюпбалки и гуляли по палубам, как дома. Вода уже заливала машину, когда командиры приняли решение идти к берегу. Вышли, так получилось, на испанский порт Ла-Корунья. И попали в политический карантин…
Чего только ни натерпелись моряки. Радиостанции и машины были сразу опечатаны, вдоль борта и на мостике судов прохаживались карабинеры, в продуктах, воде и топливе было отказано, сходить на берег кому-либо запрещено. В самом же городе запестрели на заборах и стенах карикатуры – волосатые, оборванные, окровавленные «большевики» в лаптях и красных рубахах точили ножи. Смотреть на большевиков собирались толпы горожан. Но дальше пирса никого не пускали.
Положение создавалось угрожающее. Кончались продукты.
В такие минуты было написано письмо английскому консулу с просьбой вмешаться и помочь, подкуплен один из полицейских, и письмо ушло по адресу.
Уж что больше помогло – письмо ли, общественное ли мнение или опасность красной «пропаганды» - моряки устраивали по вечерам на палубах концерты, которые толпы испанцев на берегу принимали с большой теплотой, но буквально через день после письма камбузникам разрешили сойти на берег за фруктами для экипажей. Потом предложили морякам доказать испанским властям, что суда не… военные, и после этого дали всё снабжение.
И снова морская дорога. Но теперь и камбузнику Смирнову сутки от суток есть чем отличать. Гибралтар, острова Сардиния, Мальта, Греция, Константинополь, а уж там и Одесса.
Вот уже полоска земли, на которой чуть правее или чуть левее советская Одесса. Прекрасная погода, солнце. Дверь на камбуз, как и все другие, - настежь. Смирнов перетирает ложки, радуясь скорой встрече с Родиной.
И тут, как в кинофильме. Среди ясного неба налетел шквал. Волна, вторая волна, а третья уже накрыла ледоколы так, что из камбуза все кастрюли выплыли. А печурку так промыло, что золинки не сыскать.
Часто потом приходилось рассказывать Феодосию Владимировичу историю своего плавания. И когда комсомольскую организацию на траловом флоте создавал, и кочегарил на легендарном «Русанове», и когда в морском техникуме на судоводителя учился, и капитанил на «Субботнике» и «Сосновце», и воевал на Белорусском фронте, и «таскал» лихтеры после войны, и сейчас – на дебаркадере водно-спортивной базы мореходки. Доходя в своем рассказе об уникальном, полном неожиданностей, героики походе до того шквала, Смирнов всегда улыбался.
Вот и сейчас он смеётся…
На снимке: Феодосий Владимирович Смирнов.
Фото автора.
Газета «Моряк Севера», Архангельск, 7 ноября, 1975 г.