Мы возвращались домой в Архангельск из долгого «кубинского» рейса. Уходили в конце февраля из Мурманска, (как только встаёт Двина всю зиму и большую часть весны наши суда работают в чартере), а сейчас уже май. Двина, встряхнувшись от долгой зимней спячки ледоходом, вынесла последний лёд в Белое море, готовая принять свои загостившиеся в «иноземщине» лесовозы.
Моряки, «напарившиеся» на Карибах, полной грудью вдыхали родной воздух Беломорья, предвкушая теперь уже скорую встречу с родными. Настроение у экипажа, понятное дело, было приподнятое.
Во времена, о которых идёт речь, в судовом магазине (артелке) можно было взять кофе, консервы, конфеты, сигареты и т.п., в том числе и спиртное. Артельщик просто делал запись в «долговой» книге напротив фамилии что-либо берущего члена экипажа. Стоимость взятых продуктов потом вычиталась из заработка.
Уже невооружённым глазом можно было увидеть «Чёрную башню» на Мудьюге – острове-пограничнике Архангельска. Именно на нем нёс таможенную службу капитан Крыков, один из героев романа Ю. Германа «Россия молодая». Считай, что дома! Народ расслабился. Боцман со своей командой и свободные от вахты зачастили в артелку и отнюдь не за конфетами. Чего греха таить, выпивают на флоте, но дело своё знают. Однако же стихийная пьянка экипажа вещь крайне редкая, а в опредёлённых обстоятельствах ещё и опасная.
Вот- вот должен был подойти лоцманский катер. Двинский фарватер признан одним из самых сложных в мире. От острова Мудьюгский до архангельского двинского рейда около четырёх часов хода. Даже местные капитаны не все имеют право на безлоцманскую проводку. Была как раз моя вахта. Капитан приказал вызвать старшего рулевого, что я и сделал, воспользовавшись громкой связью.
При виде с трудом вписавшегося в дверной проём рулевого капитан, Владимир Николаевич захлебнулся табачным дымом. – Вон! – прохрипел он сквозь надрывный кашель, багровея лицом. Матроса сдуло ветром. Откашлявшись, Владимир Николаевич вытер рот огромным, как парус клетчатым платком и повернулся в мою сторону:
- Твой-то справится?
- Шестой год ходит! Конечно, справится, если только… - капитан не дал мне договорить:
- Сам на руль встанешь! – зловещим голосом пообещал он. – Где он кстати?
- К боцману отправил, сами же распорядились, если судно «на автомате» то… - Он опять не дал мне закончить:
-Вызывай!
Я вызвал, подспудно готовясь четыре часа проторчать на руле. Пронесло! Сашок, мой вахтенный матрос, здоровенный детина из местных, бодро вошёл в рубку, и прямиком направился к рулевой колонке, по-хозяйски положив на неё руки. Капитан, подозрительно покосившись на матроса, распорядился:
-Переходите на ручное.
Сашок безмятежно стоял в прежней позе. Я, почуяв неладное (рано радовался) метнулся к колонке и, переключая «пакетник» на ручное управление, уловил запах «свежака».- Так держать. – Прошипел я. Что-либо менять было уже поздно – капитан приказал дать самый малый ход. К борту подваливал «Pilot».
Минут через пять в рубку вошёл лоцман. Мы с капитаном невольно заулыбались. Кто в пароходстве не знал этого приветливого сухонького старичка всегда в чёрном парадном кителе с наградными планками на груди и с капитанскими нашивками на рукавах? Поднимаясь на борт, он со всеми, кто попадался ему навстречу, здоровался исключительно за руку. Если представлялась такая возможность (в ожидании буксира или лоцманского катера), любил поговорить с командой, рассказать морякам одну из своих историй, которых за свою более чем полувековую морскую практику собрал великое множество. На судах его уважали и любили.
Иван Макарович, так звали лоцмана, потомственного помора соломбальца. Ещё ребёнком отец брал его с собой в путину. О судьбе не связанной с морем маленький Ваня даже не помышлял. Окончив семилетку, Иван поступил в Архангельское мореходное училище (тогда техникум), основанное ещё Екатериной II. По окончании училища участвовал в арктических экспедициях, работал на торговых судах. В войну, будучи уже грузовым помощником, ходил в караванах с поставками по ленд-лизу. А после войны – капитаном лесовоза. Не так уж и давно по состоянию здоровья был вынужден оставить капитанство и перешёл в лоцманскую службу Архангельска.
Поздоровавшись с нами за руку и кивнув Сашку, руки матроса были заняты штурвалом, сразу приступил к делу. Глянув в лобовой иллюминатор, скомандовал рулевому:
- Влево помалу!
Судно «рыскнув» сначала вправо, резко покатилось влево. Капитан этого не заметил. Заполучив одного из лучших «корабельных вожей» он, самоустранившись, устроился в капитанском кресле, просматривая судовые документы, подготовленные к приходу.
Я встал поближе к рулевой колонке таким образом, чтобы в любой момент поправить, а то и заменить рулевого, перекрыть капитану видимость в этом направлении, и при этом не мешать лоцману.
-Легче, легче! – Иван Макарович пригляделся к Сашку, а потом укоризненно посмотрел на меня. Я только виновато развёл руками, – хотите я встану? –шёпотом обратился к лоцману.
- Дойдём! - хохотнул, видимо, чего-то припомнив, Иван Макарович, – ты за капитаном гляди, что б не заметил, а то попадёт нам, и заговорщически подмигнул. Оттеснив меня в сторону, занял моё место.
- Ты вот, что сынок, дом под зелёной крышей на левом берегу видишь? Обратился он к рулевому. Тот утвердительно тряхнул головой. – Хорошо. На него пока и держи.
Убедившись, что матрос его понял, Иван Макарович, как ни в чём не бывало, продолжил:
- Там мой старший живёт. Тоже вторым ходит, – кивнул он в мою сторону. – Вот. А теперь вправо покруче. Одерживай! Так держать. Старшой у меня молодец! А вот младшенький… Куда! Правее возьми. Младшенький щелкопёром заделался. Для «Моряка Севера» статейки пишет. Теперь внимательно! Влево помалу. Одерживай. Бабку в красном платке видишь? – на неё держи, будь она неладна. Соседка это моя. Ну така въедлива баба, ну в каждый горшок ей плюнуть надо! Жена моя страсть как её боится. Я и сам… Вправо забирай. Легче, легче.
И тут я, до этого несколько обескураженный словоохотливостью лоцмана, откровенничающего с еле стоящим на ногах матросом,вдруг понял. Да он же его за-говаривает! Так санитарка заговаривает раненого бойца, чтобы тот не терял сознание (извините за некорректное сравнение).
Так мы с Сашком узнали, что дочь Ивана Макаровича врач, живёт в Москве. Что, когда её навещал, Москва ему не понравилась – суетливая больно. Москву-реку камнем задушили.И ещё много всяко разного.
По правому борту показался шпиль «карандаша» - высотного здания построенного года два назад. На траверзе левого – Кегостров. Пришли!
Капитан, так и просидевший всё это время в кресле, поднялся, потянувшись, бросил в мою сторону:
- Боцмана на бак! Правый якорь к отдаче!
По громкой я продублировал команду, подошёл к иллюминатору. Рядом пристроился лоцман, шёпотом спросил, показав глазами на рулевого – Такой же? – Я тоже шёпотом ответил. – Не знаю пока.
Но вот в поле зрения появился боцман Иваныч, походкой, что называется «поспешая не торопясь» пару раз «рыскнув» вправо влево, но в целом довольно уверенно преодолев открытое пространство, дошёл до спасительных поручней полубака. Шустро расчехлил брашпиль, убрал заглушку с палубного клюза, проверил ленточный стопор, отдал стопора с якорной цепи, и стравил якорь.
Иван Макарович. всё это время внимательно наблюдая за действиями боцмана, одобрительно кивнул, – стоп машина. Самый малый задний.
Капитан на КМТ «отрипитовал» команду:
-Отдать якорь! Стоп машина.
Иван Макарович подавая мне руку, хитро подмигнул, - главное дошли! - остальное детали. Пожал руку совершенно протрезвевшему Сашку. Похлопал его по плечу, и вместе с капитаном покинул рубку.
Солнце покатилось к западу. Обтекая борта, плескалась двинская вода.