Я возвращался домой. Надоело всё: дома с островерхими крышами, чуть ли не до неба, длинные глухие заборы, толстые бабы, склонённые к земле и выставившие на всеобщее обозрение свои пухлые задницы, и ещё – визжащие, как поросята, пилы и травяные косилки, этот окаянный стук топоров и молотков...
Нет, нет, конечно, не всё надоело. Занятие художественным творчеством, которому я предан много лет, люблю, как и природу. А природа у нас прекрасная! Рядом озеро и река, невдалеке лес, перед ним большой луг, местами заросший кустарником, с двумя пологими холмами. В жаркий летний день меня не вытащить из воды: плаваю, плескаюсь, ныряю, как ребёнок, лежу на спине, смотрю в небо и мечтаю. А оно высокое и голубое-голубое! Или в лёгких воздушных облаках, парящих в вышине, как стая белых лебедей. Одним словом, наслаждаюсь природой, жизнью. Сам я – художник, пишу картины, в основном пейзажи. Одну из комнат дачи превратил в мастерскую. Жена иногда ворчит: «Дома будешь мазать, а тут работать надо. Поковырялся бы в земле, на грядках. Навоз всё никак не можешь привезти…» Ну, что с ней сделаешь?! Каждую неделю у меня две, а то и три работы. Вот несу последние свои шедевры, буду продавать на Невском. От них у меня единственный заработок.
– Дом сами построили или купили? – спросил мой попутчик, мужчина примерно моего возраста, пятидесяти лет или чуть больше, с которым я шёл по дороге на электричку.
Стояла тёплая погода, а он в сапогах, в армейской защитной форме, за спиной – большой рюкзак, забитый до отказа, по всей вероятности, дарами его садового участка. В руках у него – две сумки. Что в них – не знаю, но, судя по всему, они были тоже не лёгкими. Шёл он тяжело, шаркая армейскими сапогами об асфальт, отдувался, время от времени останавливался, чтобы передохнуть, вытереть пот с лица и высморкаться.
– Лет двадцать назад купил недострой, а через два года довёл до ума. С тех пор маленько поправляю то одно, то другое. Стоит, что ему сделается, – ответил я попутчику, который в это время остановился, чтобы поправить сползавший с плеч рюкзак.
– Дом неплохой, как и участок, – продолжал я. – А всем хозяйством ведает жена. Я махаю кистью по холсту, а она копается на огороде. Землёй почти не занимаюсь. Конечно, я кое в чём ей помогаю: заготовить воды для полива и самой поливкой, что-то сделать по столярной части, развести костёр, сжечь мусор и прочее.
Мы немного постояли. Путь до электрички не близкий, около трёх километров. Когда идёшь налегке и за разговором, время проходит быстро и дорога не в тягость. Ему же приходилось не легко, но, видимо, по привычке он не сетовал, что несёт тяжести и идти ещё далеко.
Вечерело. Лучи склонившегося к горизонту солнца золотили верхушки леса, от которого стелились по земле длинные тени. Небо было, как и всю эту неделю августа, безоблачным, светло-синим, сулящим и в последующие дни ясные тёплые погоды. Деревья и кусты, сопровождавшие нас вдоль дороги, за лето пожелтели, а высокие ели стояли строго и тихо. Воздух недвижен настолько, что даже нежные листочки берёз и осин не дрожали, а были совершенно спокойными.
Я вызвался помочь этому человеку: у меня были лишь две небольшие картины, обернутые в целлофан и стянутые шпагатом, – в правой руке, да сумочка в левой.
Он сказал:
– Спасибо, мне не привыкать.
Я спросил его:
– А машины нет? Что ж, всё на себе?
– Машина есть, но она в ремонте. Дня через два-три получу.
– Дети есть? Помогают?
– Сын у нас. Но он не частый гость на даче. У него свои интересы. Вот и приходится нам с женой всё самим делать. Она у меня крепкая, сильная и работящая.
Минут через сорок мы пришли на платформу. В ожидании поезда присели на скамейку. Он, сняв с себя рюкзак и поставив его вместе с сумками рядом с собой, вытерев пот, заговорил охотней.
– Я офицер запаса. Неплохая пенсия. Обыкновенно жалуются, что пенсии маленькие, а я не жалуюсь. Но всё-таки для обеспеченной, хорошей и сытой, жизни, её маловато. А жена ушла с работы, целиком погрузилась в домашние и дачные хлопоты. У нас была когда-то другая дача, мы её продали. Стали строить эту. Я-то неплохой мастеровой, руки слушаются, многое сам сделал, конечно, нанимал со стороны. Сына хотел привлечь – отказался. Потом он женился. Ну, ему и не до дачи. Дочка у него.
Его глаза приняли весёлый вид, они как-то по-особому заблестели, заиграли, на лице появилось нечто, похожее на улыбку. Он расслабился, вытянул ноги, сомкнул кисти рук за головой и, довольный собой, всё говорил и говорил. Я старался его не перебивать, лишь изредка задавал уточняющие вопросы.
– Вот и результат: у нас теперь большой трёхэтажный дом с печкой, верандой и балконом. Хорошая отделка внутри – по-европейски. Всё есть, как в современной петербургской квартире. В десяти метрах от дома – душевая кабина, баня деревянная, из круглых брёвен. Маленький летний домик, беседка. Участок большой – двенадцать соток. Представилась возможность – присоединил соседние шесть.
Он глянул на меня с хитринкой и, довольный, продолжал:
– Выращиваем всякую всячину: картошку, огурцы, помидоры… Да, теплица есть, добротная, под стеклом. В мае-июне уже едим свежие помидоры и огурчики. На участке яблони, красная и чёрная смородина, крыжовник. Слива почему-то не прижилась. Купили несколько саженцев, посадили – погибли. И конечно, выращиваем баклажаны, кабачки, всевозможную зелень. А мята? С чаем – хорошо! Положишь в чайник листья смородины, мяты, заваришь – запах, вкуснятина-а! Не то, что какая-то «Принцесса Нури».
– Хорошо рассказываете, – не выдержал я. – Меня даже на чай ваш потянуло.
– А что? приходите – угощу. Вы ведь в соседнем садоводстве, рядом, – сказал он и с гордостью, даже, как мне показалось, с сознанием превосходства глянул на меня.
– Спасибо! возможно как-нибудь загляну.
– Ну вот и здорово будет.
– А всё-таки зачем вам столько: большой дом, разные постройки, огромный участок, картошка и прочее? – не выдержал я и прямо спросил его об этом. – Такие тяжести таскать на горбу, пусть и крепкого, с машиной возиться…
Тут я обратил внимание, что лицо его стало серьёзным, он весь как-то напрягся, побагровел, губы сжал, искорки в глазах погасли. По-моему, он не ожидал такого вопроса, да и никто никогда его об этом, видимо, не спрашивал.
– Как зачем? – последовала пауза. Он вопросительно и строго глянул на меня, заморгал: – А знаете какой это капитал? Если продать всю эту недвижимость – огромные деньги. – И он назвал сумму в долларах. – Вот так! – И сам удивился. – А вы спрашиваете: зачем. Да и теперь: до следующего урожая нам всего хватит. Жена по триста-четыреста банок каждый год закручивает. Грибов, ягод из леса – черники, земляники, малины. У нас в городе подвал – добротный, из бетона, вместительный. В нём и храним, запираем, никто не украдёт. Жена, иногда и я продаём часть продукции. Выходим к дороге, раскладываем, горожане едут на машинах – покупают. Опять же деньги. Вот вам и «зачем». Скоро куплю прицеп и тащить на себе столько уже не буду.
– Забор, наверное, у вас?
– О-о-о! – издал он протяжный горделивый звук и потрогал себя за небритый подбородок. – Наконец-то поставил. Была у меня сетка, а в июне нанял хохлов – они у нас каждый год подрабатывают. Они мне такой заборище поставили! Правда, деревянный, из досок, но высокий. Каменный – дорого. Покрасил его. Теперь, как в Кремле. Пушкинскому Троекурову такое и не могло присниться.
– Это, пожалуй, верно, – согласился я с последним замечанием офицера запаса в защитной форме. – Ну, а как вы отдыхаете? На озеро, реку ходите? Гостей принимаете? Солнечными закатами, луной любуетесь?
– Хе! – удивился он, и опять устремил на меня непонимающий взгляд. – Отдыхаю, как и все, – на участке, в доме. Работаю, вот и отдых. Купаться? Раз или два за лето схожу, а так у себя под душем да в бане. Попаришься – такое удовольствие! Гостей почти не бывает, редко. Сын иногда с женой и дочкой навестит.
Он закончил свой хвастливый рассказ, ответил на мои вопросы и, в свою очередь, спросил меня, глянув на мою упаковку с картинами и сумочку:
– А вы, что же? ничего и не выращиваете? Дом у вас, говорите, неплохой?
Я рассказал ему о моей скромной дачной жизни, о том, что она для меня – это возможность отдохнуть на природе, получать эстетическое и нравственное удовольствие, впитывать радость от общения с водой, небом, цветами и птицами – от всего красивого, загадочного и такого значительного, величественного, которое живёт и радуется жизни.
Послышался свист электрички. Мой собеседник поднял на меня мутные глаза, поправил свои сапоги, подтянув голенища, расправил одежду, погрузил на плечи рюкзак, взял обе сумки и стал суетиться, чтобы занять среди других пассажиров удобное место для входа в вагон. Поезд остановился, он, толкаясь и что-то грубо выговаривая другим, втаскивал себя со своей ношей в тамбур.
Я сказал ему:
– До свидания! Спасибо за беседу!
Его ответа я не услышал. Мы вошли в разные вагоны.
Я глянул в окно. Небо радовало своей безоблачностью, весёлым нарядом у горизонта. Сквозь деревья мелькало большое оранжевое солнце, бежавшее вместе с поездом. На душе было отрадно и немного грустно.