Главы из...

Главы из...
                ***
               ЖАДНОСТЬ!!..
               Кто возьмется описать ее?
Она такая же древняя, как и все живое на Земле. Если точнее, то появилась она, наверное, с появлением второй живой клетки, когда, разделившись, и, несмотря на кровное родство, в своем стремлении насытиться, каждая из них, в силу своих хватательных способностей, проделывала это не обращая внимания на другую. И та, у которой эти способности более развиты, та и насыщалась первой. Но, насытившись, они стразу же теряли интерес к пище и  занимались своим основным предназначением – ростом и делением.
               Примерно также ведут себя и животные. Насытившийся лев, тигр или волк закапывают или каким-то иным способом прячут недоеденное.
               Жадность ли это?
               Возможно.
               Можно понять еще жадность Мыколы, Ваньки или Грыцько. Жадность каждого.
               Испокон веков, после окончания коллективных рыбалок или охот, чтобы каждому досталось без обиды, улов или настрелянную дичь делили на число частей соответствующее числу охотников или рыбаков. Потом, предлагали кому-то отвернуться и назвать - кому  будет принадлежать та или иная часть? Такой порядок был заведен, наверное, еще нашими прапрапрадедами, когда они делали набеги в соседние земли и потом делили добычу. А возможно, такой порядок ведет свое начало еще с тех времен, когда наши пращуры жили в пещерах и щеголяли в шкурах.
               Как всегда в таких случаях - сколько будет людей, столько же будет и вожделенных долей. И, скорее всего, у каждого она будет своя. Но чтобы было без обиды, поэтому так и поступают. Есть ли здесь жадность? Может быть.
               Есть и другая, та, про которую говорят - ны зъим, так понадкусюю. И эту еще можно понять.
               Но как можно понять ту жадность, когда ны зъисты, ни даже понадкусювать уже невозможно? Как можно понять ту жадность, когда не то что понадкусювать, перебрать, перещупать, пересчитать невозможно - не хватит самой жизни? Такая жадность необъяснима. И именно она, именно такая жадность и приносит все Зло на этой Земле. 

               Было сказано -
                … в поте лица будете добывать себе хлеб свой насущный…   
               В поте – так в поте…   
               Сотни поколений на этой Земле, о большем, и не мечтали - о хлебе, которого хватило бы до нового урожая, о лучшей доле для детей и внуков, о том чтобы земледельца не забрали на войну. Заканчивая очередную войну, люди зарекались - уж эта-то, наверняка будет последней.
               Но проходило время, а вожделенной, справедливой и сытой жизни так и не вытанцовывалось. Бывшие союзники,  становились непримиримыми врагами, а бывшие враги наоборот – союзниками. Хлеба хватало далеко не всем. Появлялся новый повод для очередной войны. Жизнь все так же бесцеремонно, изощренно, исправно и регулярно подсовывала все новые и новые войны, а мечты о процветании так и оставались мечтами.
               Почему же так получалось?..
               В чем же дело?..
               Ведь люди в самом деле хотели этого?..
               Очень хотели!
               Хотели всегда!
               Хотели везде!
               Но на пути самых заветных человеческих устремлений и желаний, с древнейших времен и до наших дней, вот уже на протяжении тысячелетий, встает - ЖАДНОСТЬ. Та самая, когда – ны зъисты, ны понадкусювать.
               Жадность в самых разнообразных ее проявлениях и ипостасях - от обычной животной потребности урвать кусок побольше, до непомерного тщеславия и властолюбия. Именно она, именно такая жадность, всегда толкала брата на брата.   
               Сына на отца.
               Ближнего на ближнего.
               Народ на народ.
               Государство на государство.
                ***
               Просматривая свежий номер «Известий» Стив наткнулся на заметку под рубрикой «Из зала суда» сообщавшую об очередном скандале среди крупных советских чиновников. На этот раз судили замминистра сельхозмашиностроения СССР Сливоцкого, из рабочего сейфа которого, изъяли более 200 тысяч рублей. Речь, в который уже раз, шла о взяточничестве. Заметка была как заметка одна из многих на эту тему, но он поймал себя на том, что в ней что-то было. Миллионы людей прочтя ее и не найдя ничего кроме напечатанного, отложили газету или продолжали читать дальше не останавливая  на ней внимания.
               Официально, Стив аккредитован был здесь как корреспондент НЙТ, неофициально же…
               Впрочем, неофициальная сторона его деятельности, тоже не была таким уж большим секретом.
               Что именно привлекло его в той заметке сказать, пока, не мог. Но чувствовал - что-то в ней было. Это «что-то» было таким смутным и эфемерным, таким призрачным и неосязаемым, что выразить словами он не мог. Но его мозг, вышколенный и натасканный на информацию мозг разведчика и газетчика, уже сделал стойку. На что именно, сделал, сказать пока было невозможно. Но что-то, здесь, несомненно было. Что-то помимо напечатанного. За всем этим, что-то стояло. Что-то недосказанное, неизвестное, невидимое пока, но реально существующее.
               Вспомнилось прочитанное у кого-то из русских писателей, кажется Пикуля, воспоминание о том, как во время войны, будучи еще юнгой, тот нес ночную вахту где-то на Севере. В светлую, там, летнюю ночь его внимание привлекли крысы, покидавшие стоявший у причала корабль. Не заметить это было невозможно. Крыса бегущая по причалу или взбирающаяся на корабль не редкость.
               Но такое?..
               По одной, по две и целыми стайками они сбегали по сходням. А когда, прохаживаясь по причалу он останавливался рядом – сбегали по канатам, шлангам и кабелям соединяющим корабль с берегом. А где позволяло расстояние между бортом и причалом - просто спрыгивали.
               Вечером, уже сменившись после вахты, узнал - выйдя в море тот корабль подорвался на мине и затонул. 
               Стив помнил как, это, поразило тогда его. Подорвавшийся на мине и затонувший корабль во время войны не редкость. Но чтобы, крысы, каким-то образом заранее узнали об этом и покидали именно его??.. 
               Значит что-то, указывающее на то, что произойдет, уже существовало, было где-то. Это «что-то» таилось в самом корабле или витало где-то вокруг. Но, несомненно, было. Оно  говорило, кричало о беде уже нависшей над этим кораблем. Словом, была какая-то информация и крысы, в отличие от людей, ею воспользовались.               
               Впрочем…
               Люди тоже, наверное, чувствовали что-то, но воспользоваться этим не могли. Кто-то, может быть, терзался какими-то сомнениями, переживаниями, предчувствиями. Кому-то, что-то приснилось. Кто-то, ощущал какую-то тревогу, может быть даже опасность, но…
               Если и предчувствовали, если даже были какие-то опасения или тревоги воспрепятствовать этому они не могли - если приказано выйти в море, чтобы тебе не приснилось, что бы тебе не казалось, что бы не мерещилось и что бы ты не чувствовал, приказ надо выполнять
               Что-то похожее было сейчас и с ним. Прочтя ту заметку, что-то подобное чувствовал и он – несомненно, в той заметке было что-то помимо напечатанного, какая-то дополнительная, может быть самая наиглавнейшая информация таилась в ней, но…
  .            Словно где-то, в неведомом и непознанном «нечто», мигнула какая-то аварийная лампочка или прозвучал едва слышимый зуммер, но где именно, и по какому поводу сработала та механика - он, пока, сказать не мог. Еще и еще раз прочитал заметку, но так и не нашел того что так насторожило его. Поняв, что заметка больше ничего не даст, бросил газету на журнальный столик и зашагал по кабинету.
               Стив был высок, выше шести футов или, по русским меркам, более 180 см. Сунув руки в карманы брюк, он мерял длинными ногами кабинет по диагонали. Светлая рубашка с расстегнутым воротом и серый, с расслабленным узлом галстук, не могли скрыть его натренированный торс и шею. Такого же как и брюки, цвета пиджак висел на спинке кресла. 
               Короткие светлые волосы не скрывали его широкий и высокий лоб. Довольно крупный нос, который он старательно прикрывал на ринге или в свалках во время игры в футбол и, который, благодаря этому, имел ту первозданную, задуманную природой форму, заметно выделялся на его удлиненном лице, когда он поворачивался в профиль. Широкий подбородок его был скорее квадратен, чем округл. Взгляд серых глаз сух и резок. Словно, вместо зрачков, там были острые осколки  битого темного бутылочного стекла. Особенно сейчас, когда все его чувства были напряжены до предела, этот взгляд, казалось, царапал обои стен, темную полировку стола, обнаженную блондинку календаря на стене и, словно со стеклорезным хрустом скользил по стеклам окон.
               Он чувствовал - дело здесь было, не в заурядном мздоимстве. Весь его опыт разведчика и газетчика говорил - в этой заметке было что-то помимо напечатанного. Это «что-то» находилось не в самой заметке, она лишь краем коснулась чего-то важного и значительного. Указывала на что-то. Но, на что именно, сказать пока не мог.
               Стив старался не пить днем но, сейчас, открыв бар плеснул в высокий стакан «Уокера» и слегка разбавив тоником, бросил пару кубиков льда. Глянув за окно, подумал и бросил еще кубик. Сел в кресло, положив ноги на журнальный столик, на только что прочитанную «Известию». Сделав хороший  глоток, откинулся на спинку кресла и уставился в подвесной потолок. Сделав еще глоток, расслабленно повис в кресле. Так как на потолке интересного было мало чего, опустил глаза на журнальный столик. Левее скрещенных ног, в той же «Известии» прочел заголовок - «План девяти месяцев – досрочно!» Статья не заинтересовала, но в голове застучали молоточки – план…
               План…
               План…
               И в этом слове ничего нового не было. Стив знал - основой развития экономики этой страны является народно-хозяйственный план. Он составлялся на перспективу, на пятилетку, и «разбивался» по годам, кварталам, месяцам. Такой план имело каждое министерство, ведомство и предприятие. Каждое предприятие в соответствии с этим планом имело своих поставщиков, от которых, на основе выделенных на год, квартал, месяц, фондов, получало все необходимое для своей деятельности. И каждое предприятие, по тому же плану и таким же фондам отгружало свою продукцию потребителям.
               Такой же план, своих поставщиков и потребителей имело и министерство Сливоцкого, и все подчиненные ему предприятия. Ясно, что их потребителями были колхозы и совхозы. Значит вот откуда взятки! Но почему они давались? Ведь каждый колхоз и совхоз в соответствии с фондами получал все необходимое?
               Подумав это, Стив усмехнулся - последнее время в этой стране мало кто получал необходимое по фондам. Даже имея их на руках, не было никакой гарантии, что ты по ним что-то получишь. Возможно и у Сливоцкого был заведен такой порядок, мол фонды фондами, но для получения полагавшегося по ним, надо же дать что-то и сверху. И это «что-то»  как раз и было тем, что у него изъяли.
               Возможно, для получения сверхфондовой техники или в более ранние чем по фондам сроки, руководители хозяйств вынуждены были давать ему взятки. Этот путь не исключался, но выглядел неубедительно - многие ли руководители хозяйств знали его лично? А от незнакомых, он, конечно же, не взял бы.    
               Хотя и здесь были варианты.
               Например, брал не сам, а кто-то из его замов или, даже, личный шофер а, затем, в обмен на заветные фонды, передавал ему. Эти фонды шли уже прямо в хозяйства, минуя систему «Сельхозтехники». Или же внутри этой системы, но «именником» - конкретному хозяйству. 
               Стив был знаком с советской системой «Сельхозтехники» через свои республиканские, областные и районные объединения обеспечивавшую колхозы и совхозы всем необходимым - от сельскохозяйственной техники, племенного скота и семян, до запчастей и спецодежды.
               Сделав еще глоток, придвинул пепельницу, «Кэмэл», «Ронсон» закурил, глядя на верблюда вышагивающего по сигаретной пачке только одному ему известной дорогой. Этот верблюд словно указал ему и другой путь получения взяток. Например, от руководителей областных и республиканских объединений «Сельхозтехники». Этот путь, на его взгляд, выглядел более приемлемым. Шаг за шагом, постепенно, он выстроил для себя предполагаемую цепочку, по которой шли деньги к сейфу Сливоцкого.
             - Как бы там не было, но именно колхозы и совхозы были конечными получателями его продукции - считал он – а, значит, именно там и начинались ручейки, стекавшиеся в районные и областные объединения «Селхозтехники» попадая в сейфы республиканских объединений, а оттуда уже - в его сейф.
             - А чччерт! - Стив помахал в воздухе рукой, пальцы которой, обожгла догоревшая сигарета. Раздавив окурок, закурил новую.
             - Но ведь руководители колхозов и совхозов получают не густо. Значит, взятки они давали не из своей зарплаты. А откуда?..
               Из той же рубрики в «Известии» он знал, как в Союзе делали деньги. Через суды, кроме взяточников, регулярно проходили мошенники, спекулянты, цеховики, расхитители, валютчики, фарцовщики и т.д. Фарцу и прочих он отмел сразу - им сеялки и комбайны ни к чему! Стал припоминать дела связанные с расхитителями. Здесь была и неучтенная продукция, и подпольные цеха по ее изготовлению, и воровство, и приписки, и сотни других способов получения незаработанной зарплаты. Он был почти уверен -  именно из этих денег расплачивались со Сливоцким.
               Где-то далеко от Москвы, люди вынуждены были продавать хозяйственное добро, закрывать липовые наряды, получать по ним незаработанную зарплату или какими-то другими путями собирать деньги, чтобы заплатить ему. Чувствуя, что идет по верному следу, Стив вознаградил себя хорошим глотком.
            - Но если я так легко выстроил эту цепочку, почему же этого не сделали следователи занимавшиеся этим делом?
               Почему судили одного Сливоцкого?
               Где те, кто давал взятки?
               Почему не назван их источник?
               Что это?  Непрофессионализм следователей? Нежелание выносить сор из избы? Или что-то другое?..
               Подобные процессы и раньше вызывали у него недоумение. По сути вещей, один человек просто не мог провернуть все то, за что его судили. И тем не менее, по делу всегда проходили одиночки.
            - Скорее всего – думал он - здесь срабатывало то обстоятельство, что в Союзе, за то же деяние совершенное группой давали значительно большие сроки. И поэтому делали так, что, кто-то один, брал все на себя.
               Опять же?..
               Что, тот же Сливоцкий не мог подставить для этого какого-нибудь «стрелочника» рангом пониже?
               Или?..
               Дааа!..
               С этими русскими не соскучишься...

                ***
               Витька Хорошевский, еще со школы прозванный Хорем, наблюдал как  Петька Селезнев и Колька Топорков регулировали наружный подшипник на валу электродвигателя нории после его замены. Наш народ горазд на прозвища. Обычно для этого используют фамилию, особенности внешности или, даже, оброненное когда-то удачное или неудачное словцо. В Витькиной фамилии не было ничего для такого прозвища. Но, в заостренном лице, маленьких быстрых глазках,  резких порывистых движениях и даже привычке быстро-быстро проводить кончиком языка по тонким губам - чувствовалось какое-то сходство с этим подвижным, быстрым, гибким, алчным и кровожадным зверьком.   
             - Ну, вроде бы все! Проверяй Васильич! – разгибаясь и вытирая руки ветошью сказал Петька. Проворачивая вал, Витька убедился - тот вращается легко и без заеданий. Подвигал в осевом направлении – люфта не было. Крутнув, с удовлетворением отметил - по инерции, он вращался столько сколько надо. Убедившись, что все нормально, приказал набить смазку и закрывать крышки подшипников. Прикурив сигарету, смотрел как, деревянной лопаткой, Колька проталкивал литол в сепаратор подшипника. Тот уже набил его почти на три четверти, когда, сверху, кто-то позвал
            – Хорошевский! К начальнику цеха!
               Распорядившись продолжать в том же духе, Витька стал неторопливо подниматься по лестнице.
               В кабинете Прокофьича сидел прораб ОПХ Сашка Зуев, а на столе - две бутылки водки и нехитрая снедь. Три стакана были наполнены. Глянув на бутылки, Витька отметил - наполнены в первый раз.
           -  Меня ждали – подумал с удовлетворением. Он не имел бы ничего против, если бы начали и без него. Но поскольку не начали, поскольку ждали, значит…
            - Ну как? – спросил Прокофьич.
               Витька понял, что он имеет в виду вышедшую не вовремя из строя норию.
            - Все нормально, все путем – успокоил он его – уже, наверное, можно включать.   
               Когда только-только начали вторую бутылку в кабинет вошли мастер и механик второй смены. Прокофьич проинструктировал их, сообщил о готовности нории и определил задание на смену. Потом налил и им. Выпив и закусив, те ушли. Из-за двери было слышно, как они давали задания слесарям, электрикам и рабочим своей смены. Вскоре уехал и Сашка.   
               Глядя в окно, они наблюдали за его «Нивой» проезжавшей через проходную элеватора. Вернув накладные, вахтер поднял шлагбаум. Когда «Нива» повернула за угол, Прокофьевич обернулся от окна и вытащив из верхнего ящика стола неаккуратно сложенный с торчащими во все стороны купюрами жмут денег, протянул Витьке. Это была его доля за полученный Сашкой рис.
               Весь город официально выписывал рисовые отходы, стоившие копейки, так как состояли они, в основном, из рисовой лузги. А неофициально, Прокофьич насыпал им хоть и неподработанный, не лущенный и не шлифованный, но нормальный кондиционный рис-сырец. Этим рисом весь город кормил и свиней, и скот, и птицу, и за который, платили уже не в кассу элеватора, а Прокофьичу.
            - Ну что?.. На посошок?.. – спросил он, кивнув на оставшуюся водку.
            - Ато? – бодро ответил Витька. Прокофьевич разлил по стаканам. Выпив и закусив, убрали со стола и направились к проходной, так как их смена закончилась еще часа полтора назад.
                ***
             - Чеботерев! - в понедельник утром окликнул Ваську Зеленцов - назавтра, готовь машину на Ростов. С трестовской базы надо будет забрать чугунную фасанину для строящегося водопровода.
             -А туда? – спросил Васька.
             -А туда как всегда - воздух – смеясь, ответил тот.
               Вспомнив вчерашний разговор с дядей Петей, Васька решил попробовать...
               Дяде Пете было 63 года. Раньше он был шофером, а сейчас, будучи на пенсии, работал в УТЭП. Эта шарага загружала попутным грузом идущие порожняком машины. Вчера Васька помогал ему менять сгнивший забор. А после, сидя за бутылкой под огромной тютиной, слушал его воспоминания. В те годы о которых вспоминал дядя Петя, до Ростова асфальта еще не было и на рейс туда-обратно уходила неделя. А, в случае дождей, и больше. Дядя Петя долго вспоминал былое, а потом открыл Ваське один большой секрет.
               Опершись правой рукой о спинку стула, развернувшись всем корпусом назад и, глядя на копавшуюся в огороде тетю Клаву, прикидывал, наверное - сколько она еще там провозится. С минуту посмотрев на нее и, видимо что-то решив для себя, намекнул Ваське кивнув на опустевшую бутылку, что не мешало бы еще «антигрустинчика».
               Он не успел еще докурить свою «Приму», как Васька уже входил в калитку. К концу этой бутылки, которую дядя Петя называл уже почему-то «озверином», Васька  знал  все - кое-кто из наших шоферов, идя на Ростов порожняком грузился ракушкой, которая здесь стоит по 15 копеек, а под Ростовом - по полтиннику. Особенно охотно ее брали в Пригородном, где, торгующий в Ростове всякой зеленью зажиточный народ, бесконечно строился. Еще Васька узнал - для провоза ракушки, товарки с УТЭП самые железные документы. Так как не надо никакой оплаты за машину. Все это держалось под большим секретом, как из соображений конспирации, так и из-за конкуренции. Дядя Петя похвастался, что такие товарки есть у него дома. И что ему… Ваське… Как другу…
               Вернувшаяся с огорода тетя Клава, застала их  явно не в том состоянии, в каком они должны были быть от одной бутылки и тут же достала из под стола улики.
То ли в возбуждении от открывавшихся перспектив, то ли по причине молодости оказавшейся на этот раз положительной, Васька был трезвее. Он помог тете Клаве довести до порога дядю Петю. Но тот вскоре опять вырос в проеме двери. Неимоверно раскачиваясь, он держался одной рукой за косяк, а в другой пачку проштампованных товарок.
            - Васек!.. Как другу!.. Как другу, Васек!..
              Васька взял у него товарки, а дядю Петю увела появившаяся у него за спиной тетя Клава.
               
                ***
               По дороге домой Витька пытался вспомнить, какой же по счету жмут денег Прокофиьич передал ему за сегодняшнюю смену?.. Выходило - то ли в шестой, то ли в седьмой раз. Деньги приятно оттягивали карман и поглаживали ляжку – жизнь была прекрасна и обворожительна.
               Вспомнилось недавнее - как, после армии, обмывали многочисленные встречи. За обычными  разговорами о службе, об изменениях произошедших в городе за это время, о вышедших замуж девчатах, о тех которые еще нет, о пришедших уже из Армии ребятах и тех кто еще служил - нет-нет, но речь заходила и о работе. Ей уделяли особое внимание. Жизнь была впереди и много, ах как же много чего предстояло сделать - жениться, настрогать детей, построить дом,  купить все в дом чтобы как у людей, ну и, конечно же, машину. Да и жить хотелось так чтобы и дети, и сами ни в чем не нуждались.
               Приглядываясь к старшим мужикам Витька видели - годам к сорока этого достигали все. К этому времени у них уже были и дома, и в доме все что надо, и машины, и, конечно же, кой чего на книжке. Но с самого начала, с женитьбы, меж ними шло негласное, никем не афишируемое, но и особо не скрываемое соревнование - кто первый?.. Кто первым построит дом? Кто первым купит телевизор, холодильник, ковры, хрусталь, шубу жене, золото, машину?
               Работы в городе было предостаточно, а после армии их везде ждали с распростертыми объятиями, но…
               Дураки бросались на первую подвернувшуюся – лишь бы зарплата поприличней. Витьке была нужна не зарплата. Вернее не только зарплата. Уже в то время он не гонялся «за туманом». Ведь он только-только начинал жить, а значит, надо будет много чего всякого разного. Его родители ничего такого особенного сделать для него не смогли, но мукомольный техникум, до армии, он все-таки закончил.
               Приглядываясь к тем же старшим мужикам, видел - по-разному они достигали своего. По разному.
               Одни - каменщики, экскаваторщики, скреперисты, бульдозеристы, трактористы или шофера-дальнобойщики, эти зарабатывали вкалывая по полторы-две смены. Но были и другие.
               Кто и как делает деньги, по городу ходило много слухов. Поговаривали - шофера удачно толкали по всей области добываемый в районе камень-ракушечник. Рыбаки приторговывали рыбой, которой тоже был богат район. Шептались об агрономах колхозов и совхозов  распахивавших не числящиеся в обороте земли и продававшие полученный с них урожай. Зоотехники, за счет хозяйств, откармливали личный скот. В общем, кто хотел, каждый на своем месте крутились как могли. Витька тоже хотел найти такую работу, где можно бы было крутиться.
               Его судьбу решила одна встреча.
           -  А ты чего это не здороваешься, Витюха? – бросил ему однажды шедший навстречу мужик. Приглядевшись, узнал Петьку Селезнева жившего когда-то по соседству, а теперь, построившему дом где-то на другом конце города, у элеватора. Он был года на 3 старше и еще с детства, по соседски, покровительствовал Витьке.
               Разговорились. Петька работал слесарем на рисозаводе, там же, на территории элеватора. Узнав что Витька еще не работает, предложил – давай к нам. Зарплата правда не ахти, но… - многозначительно протянул он и оглядевшись прошептал – но ведро-другое, а то и мешок риса за смену…               
               Именно Петька первым просветил его в отношении рисозавода. Когда Витька уходил в армию, рис, в районе, только-только начинали выращивать, а рисозавод ввели когда уже служил.
           -  Так что и дом построил, и машинешку, правда старенькую пока, прикупил все на него же, на рис – с удовлетворением довольного жизнью человека говорил Петька - поработаешь слесарем, а там…
               У тебя же техникум. Со временем станешь сменным механиком, а механиков из нашего брата, из слесарей – народ уважает. А дальше, чем черт не шутит, может быть и…
               Чувствуя приятную тяжесть в кармане, Витька понял, что имел ввиду тогда Петька.
               
                ***
               
              В карьероуправлении толпились покупатели, шофера, экспедиторы, грузчики и много другого народа, род занятий которых определить было трудно, но несомненно было одно – всем нужна была ракушка. Те кто поближе к начальству карьера, местные шишмари и хорошие знакомые, те доставали ее через них. Весь остальной народ – через экспедиторов. 
              В карьере, бывшем на территории района, пилили камень-ракушечник или попросту, ракушку. Наряды на его получение имели почти все совхозы области.
               Экспедиторы этих совхозов, чаще всего жители города, каждое утро  выясняли - кому и сколько выделено сегодня камня, выписывали накладные, ехали в карьер, получали его и вывозили на «яму». Так здесь называли временный склад, находившийся тут же, в выработанной части карьера. У каждого экспедитора была своя такая яма.
               Когда там собиралось тысяч 5-10 камня, они звонили в свои хозяйства, оттуда приходили 15-20 машин и забирали его. Экспедиторы сами же были и грузчиками. И только когда приходили машины, когда надо было отгрузить 5-10 тысяч, только тогда  привлекали грузчиков. 
               На продажу ракушки частникам, карьероуправление также имело фонды. Эти фонды были не безграничны и всем желающим не хватало. Но все знали - экспедиторы потихоньку толкали ракушку.
               Васька договорился с Серегой Якушевым, экспедитором одного из совхозов Веселовского района.
               Подъезжая к АЗС и, глянув на указатель топлива на щитке приборов, вспомнил – сегодня еще не заправлялся. Уезжавшему на заправку утром Пашке Семикину, он наказывал, чтобы тот занял очередь и на него. Стрелка указателя, уже даже не подрагивая, лежала на «нуле» и он повернул к заправке. Метров за двести до нее, на обочине трассы стояла очередь. Пашка не въехал, еще, даже на территорию АЗС. Перед ним было машин 20. После того как отъехала заправившаяся машина и очередь подвинулась, Пашка пропустил его и Васька вклинился своим ЗИЛом впереди него.
               Стоявшие сзади шофера начали орать, думая - он, как какое-то хамло влез без очереди. Но мужик стоявший за Пашкой, подтвердил - на него, на Ваську – очередь занимали. Пошумев «по инерции» еще немного, все успокоились и великое стояние продолжалось.
               Бензина якобы не было. Вернее был, но мало. И его, как всегда, давали по спискам. От всех организаций города, на АЗС были списки с номерами машин и количеством горючего выделенного на каждую. Эти списки составлялись на каждый день и утверждались директором нефтебазы. После того как подъехавший к колонке шофер называл организацию и номер машины, оператор АЗС смотрела по списку сколько на нее отпускалось бензина или солярки, пересчитывала поданные талоны и только после этого включала колонку.
               На заправку машины уходило минут пять. Если машины не было  в списке или шоферу казалось что было выделено слишком мало горючего, между ним и оператором вспыхивала перебранка. Что в окошко говорил шофер отсюда было не слышно. Но, что отвечал  по переговорному устройству оператор, разносилось по всей округе. Иногда из динамика нежный девичий голосок выдавал такое, что подъезжающие к колонкам машины как бы спотыкаясь, дергались, глохли или резко останавливались не там где надо. 
               И такое творилось по всей области и, наверное, стране.
             - Не приведи Бог сейчас оказаться в дороге километров за тыщу от дома - думал Васька - во веки веков не доедешь!
               Был конец квартала и район всеми своими производственными  мощностями напрягался для выполнения плана. Невозможно сейчас представить работу ни одного предприятия без автотранспорта. Поэтому их руководители, почти на коленях,  ползали перед районным начальством и директором нефтебазы, вымаливая хотя бы по сорок литров на машину. Срывалась заготовка сена, доставка стройматериалов, перевозка людей, хлеба, молока. Где-то просиживали механизаторы сеноуборочных комбайнов, каменщики, бетонщики, штукатуры, не могли доехать к месту работы люди, трещали производственные планы. Где-то матерились по телефону и лично бригадиры, требуя ответа на вопрос - куда подевались машины с кирпичом, цементом, песком, раствором, да мало ли с чем еще?
               А машины вот они! Все здесь! К колонке с дизтопливом стояли КАМАЗы, МАЗы и трактора. К колонкам с бензином выстроились ЗИЛы, ГАЗоны и УАЗики. Тут же к желтой колонке с «93м» вожделенно жались легковушки частников. Шел извечный поединок между народным хозяйством района и нефтеснабом. Побеждал, как всегда, нефтеснаб.
               Сидя на крыльях машин, поочередно выкручивая, шофера прочищали свечи, зачищали контакты, подтягивали ремни, крепление клемм, что-то смазывали - да мало ли дел можно найти в машине, когда нечего делать. Кто-то резался в карты, кто-то, надвинув на глаза легкую ситцевую кепку, дремал. Шофера груженных тюками соломы КАМАЗов, помогая друг другу, перетягивали крепившие их веревки.    
               Время от времени к АЗС подходили новые машины. Некоторые, пристраивались в хвост очереди, а некоторые двигались дальше. Их шофера оценив обстановку и соотнеся ее с показаниями датчика топлива на щитке приборов, решали, наверное - ехать еще можно.
               Сидя в кабине, Васька зачищал запасной контакт прерывателя, пристраивая его то на панель, то на рукоятку переключения скоростей, то «ручника». Всюду было неудобно. Металл скользил по металлу и контакт, куда бы он его не определял, все время съезжал. Глянув в очередной раз через плечо на территорию «заправки», увидел новенькую белую «ноль шестую» пристроившуюся в хвост очереди частников. Она  облегченно выпрямилась, когда из нее вылез тучный, красномордый дядя.
               Морда у дяди была знатная. Все на ней смотрелось солидно и прочно – огромный, картошкой, красный нос, толстые вывернутые губы и, словно половинки футбольного мяча, такие же красные щеки. А, подбородок, не заканчивался там, где он обычно заканчивается у людей, а несколькими массивными складками уходил вглубь расстегнутого ворота рубахи. Матерчатая кепка 60-го, наверное, размера смотрелась на самой макушке всей этой конструкции не солидней тюбетейки. Про такие морды говорят - хоть цуцынят об нее бый! Или - хоть прикуривай!. Обойдя вокруг машины, дядя довольно оглядел ее, любовно оглаживая капот и крышу. Его надменное, грубое бурое лицо, в это время, было…
               Словом, на нем было столько умиления, что, казалось, оно размягчалось, хорошело, принимало нежный розовато-малиновый оттенок.
               Обернувшись в сторону очереди, пренебрежительно выпятив солидную нижнюю губу, самодовольно и свысока поглядывая на окружающих, лицо его, как бы закаменев, снова приняло ту, буроватую, похожую на кирпич окраску. Хотя на его машине висели ростовские номера серии РОЕ,  казалось, и на них, и на его кирпично-красном лице, разливалось, плескалось, восторженно переливалось - МОЕ. 
               Когда-то, лет двадцать назад, таких дядей хоть и ненавидели, но завидовали им жутко - как же, собственная машина! Теперь, когда машины приобретаются миллионами, они выглядят как бронтозавры. Потому что сейчас к машине в моде более легкое, эдакое небрежное отношение.
               Обойдя машину, которая и впрямь была хороша - новенькая, беленькая, с блестящими на солнце молдингами, с еще не стертыми пупырышками на резине, взяв с заднего сиденья какой-то сверток, дядя направился к зданию АЗС и, обойдя его, скрылся за ним.
             - Подарочек, мзду потащил – подумал Васька.
               Выйдя оттуда, договорившись видимо с оператором и заплатив за бензин, он подъехал к колонке с 93м для частников. От такой наглости те онемели. Когда же он попытался вытащить «пистолет» из стоящей у колонки машины и сунуть его в бензобак своей, очередь  пришла в себя, ожила, захлопали дверцы и к белой «ноль шестой» устремился разъяренный люд.
               Дядя шкурой почувствовал, что дал маху. Дал, может быть, впервые за всю свою самодовольную, красномордую жизнь, не оценив страстей, которые, с самого утра, клокотали здесь.
               Кто поинтеллигентней, размахивали руками в непосредственной близости от его лица. Кто попроще, уже толкали его в живот, плечи, спину. Другие же, облепив «ноль шестую», стали раскачивать с твердым намерением - перевернуть.
               Дядя стал неузнаваем. Теперь он был похож на того себя который только въехал на «заправку» и который сейчас отмахивался и отстранялся от пинавших его рук, как надутый детский шарик на сморщенный. Его любимица, значительно потеряв в блеске словно напуганная корова затравленно прижалась задом к бензоколонке, испуганно топорщась пупырышками  резины.
               Неизвестно чем бы все это закончилось, если бы дядя,  не сообразил - надо «давать деру». Отмахиваясь от разъяренных рук, стал задом, задом продвигаться к двери. Рука его, за спиной, делала, в это время, нашаривающие, ищущие и в то же время так привычные видимо для нее, хватательные движения. Нащупав, наконец, ручку и открыв дверь, дядя облегченно плюхнулся на сиденье. Убрав ноги и захлопнув дверь, завел двигатель и осторожно, сквозь волновавшуюся толпу, отъехал от колонки. Датчик горючего на щитке приборов, ничего хорошего, наверное, ему сказать не мог, так как он опять стал в хвост очереди, где, за это время, прибавилось еще с десяток машин.
               Толпа успокаивалась. Лишь изредка оттуда доносились угрожающие и возмущенные выкрики, да кое-кто, по инерции, еще размахивал руками. По одному и группками частники расходились к своим машинам, чем-то напоминая в это время Ваське ПМКовских собак, когда, отогнав далеко за забор забредшего на их территорию чужого кобеля, довольные, они, вот так же, неспешно возвращались, как знамена высунув языки и победно поглядывая вокруг и друг на друга.

                ***
               
               Эти рассуждения значительно расширили и углубили познания Стива о советском криминалитете, но чувствовал – это не главное. Главное пока ускользало. Что-то подсказывало - чиновник такого уровня наносил значительно больший ущерб государству, нежели тот за который его судили. Это был не просто мошенник похитивший у государства 200 тысяч. И хотя сумма, сама по себе, была значительной, Стив чувствовал, не ею, не только ею, измеряется нанесенный Сливоцким ущерб. Было что-то и другое. Неизмеримо другое.
               Чиновник, находящийся на самом верху управления одной из отраслей экономики, управляющий ею и распределяющий свою продукцию не по принятым в государстве правилам, сродни стихийному бедствию или какому-то неучтенному фактору вносящему дезорганизацию и сумятицу в стройную систему управления и планирования - на него надеялись, ему доверяли государственное дело распределения техники в соответствии с государственным планом а, он, распределял ее совсем по другим правилам. И хотя это и не патроны или боеприпасы не доставленные во время боя, но в условиях плановой экономики это было…
               Это уже мало походило на что-то плановое. Ведь где-то не хватало тракторов и комбайнов, сеялок и культиваторов, плугов и лущильников. Имея на руках фонды, люди надеялись на них. И откуда им было знать, что, где-то в Москве, есть какой-то Сливоцкий, которому плевать на государственные планы, плевать на их фонды, надежды и урожаи. И кто теперь подсчитает - на какое время и на скольких гектарах были отодвинуты сроки производства работ? А ведь отодвинутые сроки, это, в конце концов, потеря урожая.
               Но дело даже не в этом. Дело в том, что в стройную систему государственного планирования и регулирования грубо врывался такой неучтенный фактор как Сливоцкий, переворачивающий все с ног на голову. Все планы летели к чертям собачьим, а уверенные, до этого, в государстве, прежде стабильно получавшие все по фондам люди, начинали сомневаться - если нельзя верить государственным поставкам, то кому же тогда верить?..
               Сливоцким?..
               И вынуждены были играть по предложенным правилам.
               Выходило так, что, своими действиями, Сливоцкий вносил дезорганизацию в государственный план, срывал сроки производства работ, вынуждал людей незаконно изымать государственные деньги отдавая ему. И может быть самое главное – убивал в них веру в государство. Не по вине ли таких сливоцких, стройная и четкая когда-то плановая система  без каких либо объективных, видимых причин, стала давать такие сбои. В этом государстве всегда чего-то не хватало. Но такого тотального дефицита как сейчас, не было, говорят, даже во время войны. Ведь в чем была сила плановой экономики этого государства – в том же самом была и его слабость. Достаточно, нескольким  сливоцким дезорганизовать работу незаметных, казалось бы министерств, как, это, незамедлительно повлечет за собой сбой в работе всех министерств завязанных на них.
               То «нечто» что насторожило его в той заметке, постепенно, приобретало более или менее выраженную суть. Вознаградив себя хорошим глотком, Стив закурил. 
Он не был законченным фанатом, чтобы радоваться этому на идейной, так сказать, основе, хотя и был членом демократической партии. Кроме того, лично ему Советский Союз ничего плохого не сделал. Но его страна и Россия - разные команды. И ко всем неурядицам здесь, он относился, скорее, как игрок к промахам в противоположной команде. И Сливоцкого, и ему подобных, рассматривал сейчас как игроков той, чужой команды, но играющих на его, Стива, команду. Они не были симпатичны ему. Но, за время своей деятельности, приходилось иметь дело и не с таким материалом. 
               Он уже читал нечто подобное связанное то ли с министерством рыбного хозяйства, то ли рыбной промышленности. Припомнил такую же заметку об одном   милицейском генерале, начальнике областного УВД у которого изъяли примерно столько же. В памяти всплыли разговоры вокруг Нектарова - Герое Соцтруда, первого секретаря одного из крайкомов и его баснословных богатствах. Но, тогда, не обратил на это внимания. Сейчас же…
               Он чувствовал, что нащупал нечто далеко выходящее за рамки заурядного мздоимства. Мздоимство, как таковое, является лишь оберткой скрывающей нечто более значительное. Несоизмеримо значительнее, представлявшее для его страны огромный интерес. Огромнейший. Для него та заметка стала яблоком упавшим на голову Ньютона - само по себе ничего не знача, оно указало на существование такого явления, как всемирное тяготение.
               Точно также и заметка…
               Ничего конкретного, чем сиюминутно можно было бы воспользоваться, в ней не было. Но она указывала на явления, происходящие в экономике этой страны. Те еще явления…   
               Стиву стало жарко. Еще больше растянув узел галстука, расстегнул ворот рубашки и опять зашагал по кабинету. Несмотря на выпитое, во рту стало сухо, ладони повлажнели, а в голове стоял монотонный и однообразный то ли шум, то ли звон. Он старался утихомирить свои забегающие далеко вперед мысли и унять пробирающую его дрожь идущего по кровяному следу охотника. И подобно охотнику насильно заставляющего себя сдерживать шаг, чтобы не пропустить чего-нибудь существенного, точно так же и он сдерживал свои мысли.
               Отхлебнув из стакана, поморщился. Лед растаял и его содержимое, нагревшись, превратилось в пойло. Выплюнув в раковину, туда же выплеснул из стакана. Стараясь не думать ни о чем кроме скотча, открыл бар. Отхлебнув из вновь приготовленного стакана и чувствуя, как мало-помалу утихомириваются метавшиеся до этого мысли, обернулся к окну. Отсюда были видны лежащие как будто на огромном стеклянном столе облака. Они были приплюснуты снизу, а вверху самых причудливых форм. Его внимание привлекли хлопотавшие у своего гнезда в верхнем углу окна ласточки.
            - Ласточки…
               Как это у русских?..
               Одна ласточка еще не весна?..
               Или нет…
               Одна ласточка весну не делает?..
               Словом, что-то в этом роде.
               Да!
               Похоже, Сливоцкий - уже не одна ласточка!..   
               Если принять во внимание что подобные заметки затрагивали и министров, и милицейских генералов, и даже первых секретарей крайкомов, можно сделать вывод – мздоимство, процветает не только в промышленности но, и как минимум, в МВД и даже…
               О, Боже!..
               На самом верху партийной иерархии!
               А это уже было горячо!
               Очень!..
               Очччень горячо!..
               Эта казалось бы обычная заметка, позволяла сделать вывод - в СССР, подспудно, идут тщательно скрываемые процессы направленные отнюдь не на укрепление государства. Это значило, что инициированный самыми высокопоставленными чиновниками, идет процесс разрушения социалистического строя. Идет, в этих известных пока что из прессы, сферах. Но являются ли сливоцкие, милицейские генералы и нектаровы конечными адресатами взяток? И как широко развиты эти процессы?
               Припомнив неофициальные, приватные встречи с советской интеллигенцией, со всеми этими, журналистами, писателями, художниками, артистами, высокопоставленными чиновниками, припомнив их разговоры вертевшиеся, в основном, вокруг денег, шмоток, дач, квартир, жратвы, райской жизни на западе, ему стало ясно - в такой среде все очень даже может быть!..    
               Тому ведомству которое он представлял здесь тайно и его стране, эти процессы были небезразличны. Определить степень их влияния на Советскую действительность и возможность управлять ими…
               О-о-о!..
               Не это ли, была давняя и сладостная мечта его ведомства и страны. Он прикидывал - что можно сделать для изучения этих процессов и какие дивиденды из этого можно извлечь. Теперь, он по-новому смотрел на свою деятельность здесь. Сейчас, она казалась ему детской забавой, вроде пускания мыльных пузырей стоя на золотоносной жиле. Никакие описания советских свалок и помоек, никакие выступления в защиту воров и фарцы выдающей себя за диссидентов, и даже сведения о передислокации какой-нибудь воинской части из пункта А в пункт В не шли ни в какое сравнение с деятельностью этих сливоцких, нектаровых и прочих. С какой-то завистью к ним отмечал - парочка таких сливоцких, на самоокупаемости, за счет самих же русских, не беря ни цента из бюджета его, Стива страны, делают для развала Союза намного больше чем сотня таких как он, обходящихся, к тому же, своим налогоплательщикам в кругленькую сумму.
               Он прикидывал - что можно сделать для изучения этих процессов, подчинения их и руководства ими. Можно будет под эгидой той же НЙТ, создать в областях и республиках корпункты, якобы для лучшего освещения жизни советского народа и  укрепления советско-американской дружбы. Ездить по стране, бывать на предприятиях, стройках, в колхозах и совхозах, благожелательно освещать их деятельность с тем чтобы усыпить бдительность КГБ и очень, очень пристально приглядываться к секретарям обкомов, руководителям министерств и главков. В общем, ко всей советской, партийной и хозяйственной верхушке. Выявлять этих сливоцких и нектаровых, брать их на крючок и…       
               Словом, как обычно…
               Впрочем, деталями пусть занимаются аналитики и разработчики, мое дело  обозначить проблему.
               Стив допил стакан и закурил.
            - А не слишком ли ты много взял на себя, парень? – подумал он  – ведь этими проблемами, в Штатах, занимаются десятки институтов, ЦРУ со своими неисчерпаемыми возможностями и, наверное, еще десятки, если не сотни организаций о которых ты даже не подозреваешь. Наверняка у них есть материалы посерьезней таких заметок. Так что не корчь из себя самого умного.
               Хотя?..
               У меня ведь огромное преимущество - они там, а я здесь, это во первых.
               А во вторых?..
               Во вторых. Если бы что-то подобное уже кто-то нащупал, то соответствующее задание я бы уже получил.
               Нет!..
               Судя по всему, этот участок, застолбил я первый…
               Затушив окурок, сделал еще глоток.
             - Пусть даже не и первый…
               Стив был не новичок в разведке и понимал - если несколько источников подтверждают какую-то информацию, это придает ей большую ценность и убедительность. Если даже кто-то, что-то подобное уже открыл, то и его рапорт будет нелишним тому подтверждением. Что, само по себе, тоже неплохо. Хотя бы укажет на то, что он недаром ест свой хлеб.
               Снова и снова мысленно возвращаясь к этим нектаровым и сливоцким, он все больше убеждался - здесь что-то есть. Оставалось решить кому и как все это преподнесть. Конечно, он мог напрямую обратиться к шефу ЦРУ или даже к самому Президенту. Но, подумав, решил не делать этого. Тех кто прыгает через головы, там не любят. Прослыть таким кенгуру было хуже, чем прослыть красным. Он решил написать рапорт своему непосредственному начальству в «конторе», а там…
               Там - будь что будет. Он не сомневался - как всегда, его слегка подзатрут. Это уж как водится. Но, в конечном счете, все равно не обидят. Допив скотч и созвонившись с редакцией, заказал билет на ближайший рейс в Вашингтон.

                ***

               Подчиняясь, и повелевая, разных руководителей повидал на своем веку Николай Борисович. Большинство, приняв какое-то предприятие и проработав 10-20 лет, уходя наверх или на пенсию, передавали своему преемнику то же самое, что и принимали.
               Но были и другие.
               Эти, приняв участок выполняющий каких-то 300 тысяч строймонтажа в год, постоянно развивая базу и наращивая объемы через тройку-пяток лет выполняли этих работ уже на 1.5-2 миллиона. И не участок это был уже, а ПМК, со своими складами, мастерскими, гаражом и подсобными производствами. Такое, всячески поощрялось. Ведь, чего-чего, а работы тогда хватало. Поэтому такие руководители были в цене.
               Именно к такому и попал он, мастером, после окончания института. Приютившая его организация была тогда участком с 370 тысячной годовой программой. Николай Кузмич, бывший его начальником, несмотря на то, что любил  «заложить за воротник», дело свое знал. Он постоянно что-то строил, перестраивал, расширял, доставал. В то время когда, другие, используя различные уловки, старались отказаться от какой-то работы, он перехватывал эти подряды. И спустя 2-3 года участок стал уже передвижной механизированной колонной, ПМК, выполнявшей 3 с лишним миллиона. Николай Борисович не был в обиде на свое образование, но такому, его точно не учили. Да, такому, и не учат. Этому, научить невозможно. Для этого необходимо иметь то ли определенный склад характера, то ли…
               Словом, именно про таких говорят – разворотливый мужик.
               Этому, не мало способствовало и умение Николая Кузмича принять и угостить нужного человека. А кому и когда это не способствовало? Происходило это, обычно, где-нибудь на природе с непременными шашлыками и ушицей. Николай Борисович, тоже часто принимал в этом участие. И к тому времени когда Николая Кузмича забрали управляющим трестом, куда входила ПМК, он был уже главным инженером и именно его назначили ее начальником. Наращивать дальше объемы такими темпами он не мог – не дано ему было это. Но и марку лучшей в тресте ПМК надо было держать. Поэтому, всячески старался соответствовать. Но, соответствовать, получалось не очень-то.
               По разному складываются взаимоотношения между начальником и главным инженером в строительной организации. Обычно, главный инженер считается руководителем производства. Начальник – администратор призванный обеспечивать производство по всем направлениям. Иногда и сам начальник по привычке ли, или считая  особо сложными и ответственными, курировал несколько  объектов. Таким был Николай Кузмич успевавший везде. Николай Борисович, будучи главным инженером, являясь руководителем производства, к тому откуда бралось все то из чего строил, имел понятие, как бы это сказать…
               Всем этим как раз-то и ведал Николай Кузмич. Кругозор же Николая Борисовича в этом плане, ограничивался, в основном, сведениями почерпнутыми во время застолий и обычным движением материалов от их получения до списания. Откуда же все это бралось, не имел ни малейшего понятия. А этого, как оказалось, было мало. Непростительно мало.
               Как ни мотался по стройплощадкам, но в первый квартал план завалил. Когда пришло время отчитываться о его выполнении, отчитываться, оказалось, собственно и не за что. Выполнение не дотягивало и до 50 %. Начав разбираться – в чем дело? – оказалось, поставщики не поставили металл, цемент, лес. В общем, не поставили ни шиша. И то что было все-таки сделано, было сделано из того что оставалось еще от Николая Кузмича.
               Несколько кварталов пришлось отчитываться по принципу - пять пишем, три на ум пошло. Отчитываться, за невыполненные работы. Кое-кто называл это приписками. Но он так не считал. Если бы он приписал на свой счет, Пизанскую башню, Тадж-Махал или Бруклинский мост - тут да. Тут, конечно же, была бы приписка. Но он не делал этого. И не потому что не хотел брать на себя ответственность за ту подозрительную башню или скромничал в отношении Тадж-Махала и Бруклинского моста. Нет. Чего-чего, а ответственности он не боялся. Да и в отношении скромности, как бы это сказать…
               Словом, не обременен был ею.
               И тем не менее, сделанное другими приписывать себе не собирался. Он просто процентовал несколько наперед то что должен был сделать, но, по независящим от него причинам, пока не сделал. Как и вся страна, он целиком был устремлен в будущее. У той страны тогда было будущее. И он был уверен - сделает.
            - Дайте мне рычаг и я переверну этот мир – в свое время воскликнул Архимед.
               Время в котором шустрил Николай Борисович было еще то. Да и каким оно может быть, время, в молодом, бесшабашном, шалопайском возрасте. Чувствовал, было бы все что надо, и он смог бы. Сделал бы. Подстегиваемый проснувшимся в нем  строительным ражем, подобно Архимеду, что-то в этом роде восклицал в душе и Николай Борисович. Но того рычага давать ему никто не собирался.
               Вернее, как раз-то собирался.
               И даже более того - он имел его на руках в виде государственных фондов предусматривающих все необходимое. Но, странное дело, между  бумагами означающими фонды и тем конкретным что они означали – разница, была. Бумаги были, а того, что по ним полагалось – того не было. Не было цемента, металла, шифера, леса.  Поэтому, зачастую, он вынужден был несколько наперед отчитываться за то, что должен был сделать, но пока не сделал. Ведь не его же вина в том, что вагоны с металлом, лесом, шифером или цементом которые должен был получить еще в конце предыдущего, в крайнем случае, начале текущего квартала, пришли только вчера, 30 числа, в самом его конце. А уже сегодня, надо было отчитываться за выполненные работы. Понимал – так далеко не уедешь, надо было что-то делать. Иначе…
               Но, что именно, надо было предпринять в создавшемся положении не знал.
               Умные люди, в основном, академического склада характера. Да, они все знают, все могут – подсчитать, рассчитать, найти выход из создавшегося трудного положения, что-то сконструировать, изобрести. Но двигать… Проталкивать… Пробивать… Лезть напролом претворяя в жизнь рассчитанное, сконструированное, изобретенное…
               Это не для них. 
               К счастью, в природе существуют и люди несколько иного свойства. Эти, как бы это сказать…
                Они не совсем, не всегда и не все понимают, но какие пробивные способности?.. С какой энергией двигают то, на что им укажут? Главное, чтобы правильно было указано.  Именно таких людей часто ставили руководителями колхозов и совхозов, заводов и предприятий.             
             - Он же дурак - удивлялись многие - как он может руководить? –
             - Да! Дурак! - отвечали те кто ставил – но какие пробивные способности? Какая движущая сила? Что и как делать – подскажем. Пусть двигает! Что и как делать – у нас знают все. А вот делать?.. Пробивать?.. Двигать?.. С этим похуже. 
               Поэтому не надо удивляться тому, кто, зачастую, стоял во главе предприятий, районов, областей, страны. Николай Борисович был одним из этих. Из двигунов. Из бульдозеров. Его дело было двигать, строить. А откуда бралось то из чего он строил?.. До поры, до времени – его это не касалось.

                ***

               Среди толчеи людей, машин и тракторов, Васька  полчаса искал Серегу. Он может быть сто раз проходил мимо него и только столкнувшись нос к носу - нашел. Еще бы! Узнать Серегу который был в карьероуправлении и того что стоял сейчас перед ним, было так же трудно как если бы он поднялся из шахты. Только здесь все было не черное, а желтое - голый до пояса, Серега весь был облеплен тырсой, лицо сплошная желтая маска, на голове какая-то тряпка, на босых ногах, босоножки которые у нас называют раколовками.
            - Сейчас и я такой же буду! – царапнула душу пугливая мысль, но он твердо решил грузить сам.
               Показав, откуда брать камень, Серега отсчитал 30 штабелей по 10 штук и, отмечая,  положил на тридцать первый обломок ракушки. Узнав, что Васька будет грузить сам, сунул деньги в задний карман брюк и пошел к комбайнам. За погрузку каждого камня на ЗИЛа, МАЗа или тракторные шасси «Таганрожцы» брали по пятаку, на изкорослые» ГАЗоны – по три копейки.  За погрузку трехсот штук он должен был отвалить целых 15 рублей. Поэтому  решил грузить сам.
               Подогнав машину задом к крайнему штабелю, поднял и застопорил задний борт. Раздевшись до пояса, обмотал тряпкой  голову, достал из-за спинки сиденья рукавицы и стал кидать. Камни с грохотом обрушивались в кузов, стукаясь о передний борт. Сначала, он знал, надо забросать переднюю, самую дальнюю часть кузова, у кабины. Потом, по мере наполнения кузова, кидать надо будет все ближе и ближе. Когда кидать уже будет некуда - закрыть борт и кидать уже через верх.
               Двадцатикилограммовые камни легко ложились туда, куда он бросал. Бросив с полсотни, взмок от пота. Во время броска тырса, с камней летела на голову, плечи, руки, живот, спину и прилипала. В самом начале погрузки, когда она сухая и горячая, колюче и царапающе струилась по чистому телу, ощущение было не из приятных. Когда он касался рукой облепленного ею живота, груди или бока, казалось что по телу проводили куском ракушки или наждаком. За поясом неприятно кололо и терло при каждом движении. Кожу лица стянуло от пота и прилипшей тырсы. При каждой непроизвольной гримасе она двигалась ощутимо болезненно. Набилось в уши, нос, резало глаза, скрипело на зубах.
               Знойный восточный ветерок, «астраханец», словно из огромной раскаленной печи, задувал вдоль карьера. Разогретый солнцем и горячей сухой землей он не приносил прохлады. Наоборот. Подобно венику в парилке, обдавал, обволакивая тело, жаром. Время от времени с ним встречался вырвавшийся, откуда-то сбоку, такой же горячий шквал. И, тогда,. затевая возню они взвихривали желтую горячую пыль, обрывки бумаги, сигаретные пачки. Все это накрывало людей, машины, трактора, визжащие пилами комбайны. Васька в это время старался отвернуться. Но куда бы он не поворачивался, летящая тырса все равно секла лицо.
               Постепенно, неприятные ощущения связанные с пылью, жарой, тырсой, вытеснялись всепоглощающей реальностью тяжелой работы. Работы, на которую организм тратил столько сил, что, ни на что другое, их уже не хватало. И сами эти ощущения  стали такими мелкими и ничтожными, что на них  уже не обращаешь внимания. А тело, всецело было занято этой тяжелой всепоглощающей работой.

                ***

               Хотя это было и не в его натуре, сегодня Стив встал рано. Даже по российским и американским меркам путь предстоял не близкий - более тысячи километров. Закончилась его эпопея с оформлением  поездки на уборку урожая в одну из отдаленных южных областей. Вчера, наконец-то, все было окончательно оговорено, утрясено, улажено и сейчас он уже ехал по мосту через Оку. Мост был длинным, а вся пойма реки, на сколько хватало глаз, была засажена отливающей глянцевым серебром  капустой. Справа и слева за окном «Форда» зеленые поля сменялись перелесками, а те, опять полями. Двухполосная дорога то ныряла вниз, то взбиралась вверх.
            -  Средне-Русская возвышенность - вспомнил он географию. Виды за окнами напоминало картины передвижников.
             - По другому и быть не могло – усмехнулся он – не на Луне же они писали свои пейзажи.
               Время от времени привычно поглядывал в зеркала заднего вида, хотя…
             - Ну кому ты нужен со своей уборкой – подумал он - неужели кому-то придет в голову, что, за тысячу верст, ты едешь на встречу со своим агентом. Да еще после того как привлек к этому столько внимания. Но, несмотря на эту язвительность по отношению к себе, понимал - без присмотра его, конечно же, не оставят. Не та страна. Скорее всего, будут «передавать» управлениям КГБ из области в область, а там, на месте, его уже примет под свои крылышки местная контрразведка.
               Пока же, ничего подозрительного не замечал, да и заметить было бы мудрено. Несмотря на ранний час, машин было уже много. И если бы не две полосы, тащился бы  сейчас вон за тем тяжело груженным КАМАЗом, взбирающимся на подъем дымя «на второй». Но самое главное заключалось в том, что ему и в самом деле нечего было опасаться. Разве что какой-нибудь провокации. Он действительно ехал для ознакомления с работой одной из отраслей огромного агропромышленного комплекса и освещения ее работы по просьбе читателей и зрителей за океаном.
             - Ничего не скажешь - красивая страна – разглядывая окрестности, думал он.
               По «Маяку» «Верасы» пели «Малиновку». Утренняя чашка кофе, с сэндвичем из масла, сыра и ветчины, вкус которых еще чувствовался во рту, ароматный дымок первой сигареты эта песня, виды за окном, свежесть утра, комфорт и мощь послушной машины, несмотря на ранний подъем, воспринимались как награда за сделанное. А потрудиться пришлось.
               Стив хорошо помнил свою первую поездку в Вашингтон, когда он выложил свои соображения начальнику  отдела. На непроницаемом лице Джорджа Макгра, не было даже тени заинтересованности, хотя слушал внимательно. Собрав рапорт Стива,  поблагодарил и, напомнив об осторожности, заверил - сегодня же доложит его соображения начальству.
               Но с особым удовольствием вспоминал вторую поездку, когда был принят высшим руководством. Все его предложения были одобрены, а финансирование проекта…
               Не сказать, чтобы он и раньше считал каждый цент, но сейчас…
               Сейчас, у него был открытый кредит. 
               В течение двух недель они с Джоржем обговаривали дальнейшую работу. Не сказать чтобы обозначенные им процессы в СССР были теперь под контролем, но под самым пристальным вниманием – точно. На первых порах, ему поручалось выявлять подобные факты среди  партийного, советского и хозяйственного руководства в партии, в промышленности, МВД, прокуратуре, Армии, ничего конкретного, пока, не предпринимая. На одной из баз в Минесоте были проведены двухнедельные сборы с будущими резидентами - специалистами по Кавказу и Средней Азии, Прибалтике и Сибири, сельскому хозяйству и машиностроению, нефтедобыче и лесной промышленности и многому, многому другому. Спецы по скрытой съемке и прослушке знакомили с новейшими достижениями в этой области. Достижения впечатляли. По всему чувствовалось - задействованы были лучшие силы.
               Чтобы окунуться в самую гущу событий, Стив решил пробить разрешение  поехать на уборку урожая в какой-нибудь отдаленный район юга России. Он умело разжег ажиотаж читателей а, особенно зрителей за Атлантикой к советской уборочной страде. Кроме репортажей, сделал клип, который несколько раз показывало СНН. Сделал, не выходя из кабинета - просто пересняв телесообщения из мест уборки. Благо, в это время, они передавались почти беспрерывно. Результат превзошел все ожидания. Редакции буквально бомбардировали телефонными звонками. Читатели и зрители за океаном, требовали репортажей с мест.
               Стив был не новичком в своем деле и битва за урожай в СССР, в его клипе, выглядела внушительно. Но не только в мастерстве крылся успех. Внушительной была и сама действительность – на бескрайних прокаленных солнцем полях, сотни и тысячи комбайнов и другой техники. Бесконечные вереницы крытых машин с зерном на дорогах и в очередях к элеваторам. Горы зерна на колхозных и совхозных токах. И дни, и ночи, на протяжении недель, в горячем даже по ночам воздухе, неумолчный гул тысяч моторов. Причем жара и накал этой битвы были не приевшимися голливудскими трюками. Обессилено волочившие по земле распущенные крылья с раскрытыми клювами вороны мастерски вставленные в кадр, демонстрировали эту жару в тысячу раз натуральнее любого киношного красавчика.
               Размах этой битвы поражал не только обилием техники, но и географией ее применения. Все это вызывало в памяти неоднократно виденные в кино битвы за Москву, Сталинград, на Курской дуге, за Берлин. Кто видел эти кадры, не сомневались - русские смогли не только в 41м, 42м, 43м, 45м - кое-что, они могут и в 80е. Стив понимал  интерес к этому американцев, любящих во всем грандиозность и размах.
               На экране сменяли друг друга простые русские люди - комбайнеры и шофера, трактористы и рабочие тока, за рулем комбайна или машины, за рычагами трактора или зернопогрузчика. Переговариваясь по рации о гектарах и центнерах, агрономы и управляющие ферм просили и требовали технику и горючее. Кому как не им были известны все тонкости этой битвы, все сюрпризы которые можно ждать от погоды. И, самое главное - время. Для созревшего хлеба, оно такой же враг как дождь, вредители или град. Опоздание с уборкой грозило потерей урожая. Поэтому, эти простые обожженные солнцем лица были озабочены одним - успеть!!..
               Поэтому битва!..
               Поэтому просьбы о технике и горючем!..
               Поэтому день и ночь!..
               Поэтому на пределе возможностей, а иногда и за пределами. Выдержать такой темп на протяжении нескольких недель, этто…
               Нередки случаи, когда шофера и комбайнеры засыпали прямо за рулем. Они не были актерами, играющими под руководством талантливого режиссера. Эти люди просто работали и этим жили, а режиссером их была сама жизнь. Глядя на эти простые, иногда откровенно некрасивые лица, даже он, начисто лишенный сентиментальности, признавал - они прекрасны.
               Нет. Это были не точенные лица уверенных в себе непоколебимых олимпийских богов. На них отпечаталась и та, изо дня в день неделями копившаяся усталость, и озабоченность, и другие человеческие несовершенства или даже слабости. Что-то подобное было, наверное, и на лицах их отцов и дедов, после боя, где-нибудь на опушке леса поджидавших отставшую полевую кухню. Когда, дымя самокрутками, они переживали перипетии только что отгремевшего сражения, скорбели по погибшим и, конечно же, мысленно, уносились туда, домой – как там?.. Что там?..
               Что-то подобное было и на лицах этих людей.
               Американцам было непонятно - ради чего все это?    
               Ради куска хлеба?..
               Они требовали и требовали подробностей.
               Но это было непонятно и самим русским...
               
                ***               

               Васька не считал себя слабаком. При росте в 182 см, и весе в 82-85 кг, в армии 12-15 раз подтягивался на турнике, три километра в сапогах пробегал за 11 минут, - это на второй разряд, но бросив штук двести, почувствовал – больше уже не может. Во рту пересохло, на зубах скрипело, кожу лица стянула плотная маска, а плечи, руки, ноги и особенно спина ныли жалобно и тягуче. Взяв из кабины сигареты и спички,  присел на поставленный «на попа» камень.
               Прикуривая, чувствовал как подрагивают руки. А чтобы удержать огонек спички у кончика сигареты, ему потребовались некоторое усилие. И, потом, куря,  чувствовал эту дрожь, когда ловил себя на том, что, ткнул фильтром сигареты мимо рта - в щеку или подбородок. От налипшей на губы тырсы на фильтре сигареты появилась желтая каемка. Из-за сухости во рту сигарета была безвкусной и горчила. Он курил поглядывая вокруг.
               Карьер жил своей обычной жизнью - визжали огромные, круглые, блестящие на солнце пилы, режущие ракушку. Надсадно, на самой высокой ноте, выли двигателя тяжело груженых поднимавшихся из карьера машин. Казалось, этот вой вот-вот захлебнется, оборвется. И он действительно иногда обрывался. Тогда шофера осторожно съезжали назад, набирая скорость, делали круг по карьеру и все повторялось. 
               Отовсюду слышался грохот камней о дерево и железо кузовов, смех, крики и непременный русский матерок. Грузчики не были похожи на Шварценеггеров, хотя среди них и было несколько здоровяков. В основном это были обыкновенные мужики, а некоторые даже откровенно щуплые.
               Словно роботы, наклоняясь, брали из штабеля камень, казалось без усилий бросали его не обращая внимания на сыпавшуюся на них тырсу и тут же наклонялись за следующим. И так без остановок пока не закончат погрузку. В городе ходили легенды об их зарплате, доходившей иногда, до ста рублей в день. Сейчас эта зарплата уже не казалась ему такой большой.
            - Это ж сколько надо кинуть хотя бы рублей на 50?.. 
               Выходило больше полутора тысяч - в пять раз больше, чем надо было кинуть ему.
            - А на 100 рублей?..
               У вагончика в окружении шоферов, в желтой панаме в солнцезащитных очках стояла Зинка Сидорчук - учетчица карьера. На ней был, распираемый содержимым, телесного цвета бюстгалтер и, закатанное до колен, застиранное синее трико.
               Приняв ее великолепные формы, это трико и притягивало мужиков. Особенно четко выделялся литой лобок. Что-то рассказывавший мужик вдруг сделал резкий выпад, выбросив руку по направлению к нему. Зинка от неожиданности испуганно согнулась, отстраняясь назад. Но через мгновение, опомнившись, выгнулась уже в обратную сторону, со словами:
            - Ой, Господи!.. Да, на!.. Хоть ложкой хлябай!..
               Отсюда было неслышно, что ответил ей мужик. Но смех, которым стоявшие там встретили его слова, был от снисходительного до презрительного...
               После перекура кидать стало труднее. Борт пришлось закрыть и теперь бросать приходилось через верх, а это почти два с половиной метра. Каждый камень надо было поднимать над головой и его обсыпало еще больше. Пока он курил тырса успела присохнуть. Кожу стянуло и каждое движение отдавалось болью. Кроме того, после перекура, камни потяжелели раза в два. Но бросив с десяток через силу, с удивлением отметил - бросать становилось все легче.
           – Наверное, вторая дыхалка открылась? – подумал он. Неприятные ощущения от облепленного тела  и изматывающей жары отходили на второй план, а всем его существом завладевала работа. Работа, отбиравшая все силы и, которой, было плевать на то, что он там еще чувствовал.

                ***

               Утром Васька поднялся с трудом. После вчерашней погрузки каждое движение отдавалось болью во всем теле. Включил свет - пятнадцать минут четвертого.
               Нормально! – подумал он и, взяв полотенце, посунулся на улицу к умывальнику. Именно так можно было назвать тот способ, которым он сейчас передвигался. Ноющее каждой клеточкой тело, казалось, отказывалось слушаться.
               Только  съев колбасу и запив горячим чаем почувствовал что начал просыпаться.   
               Проверив документы, вышел на улицу.
               Неистово горланили петухи, да как-то неохотно, вяло, словно спросонья, где-то лаяла собака - нга…
               Через некоторое время опять - нга … Нга…
               Привычно отыскал «Большую медведицу», как всегда перед рассветом запрокинувшую свой ковш над самым горизонтом, вставил ключ в замок двери.
               На лобовом стекле, капоте и зеркалах ЗИЛа лежала обильная роса. Завел двигатель и, все еще борясь со сном, слушал шелест ремней, бормочущий звук работающего компрессора. Включив подфарники, следил за стрелкой манометра, которая, подрагивая, медленно двигалась по шкале. Когда она приблизилась к «7», включил «первую» и потихоньку двинулся к переулку на асфальт.
               Тот же дядя Петя учил его, утром метров 200-300, проезжать на первой передаче - чтобы смазка распределилась по узлам и деталям и обмялась деформированная за ночь резина. Переваливаясь и поскрипывая рессорами, ЗИЛ  медленно полз к асфальту.
               За городом, выехав на трассу, почувствовал возбуждение смешанное если не со страхом, то с опасением точно. Несмотря на «железные» документы дяди Пети, все же волновался, еще бы - такая шабашка, да еще и в первый раз!..
               На первом посту ГАИ за речкой ему повезло. Только-только начинало светать, над речкой висел густой туман. Протарахтев по мосту, выключил передачу - сразу за мостом, был знак ограничения скорости «40». А чуть дальше, еще один - «20» За знаками он включил третью и потихоньку подъезжал к посту.
               Когда оставалось метров пятьдесят, на обочину не спеша вышел гаишник. Так же, не спеша, поднял свою палку и показал на обочину перед собой. Включив поворот, Васька съехал на обочину и остановился. Мельком, взглянув на инспектора через лобовое стекло, отметил про себя - где-то он уже видел его. Выключая двигатель, включая «вторую», натягивая «ручник», обходя машину и доставая документы, все время вспоминал - где он мог его видеть?..
- Чеботарь!?..
   Васек!?..
   Ёханый бабай!
   Ты!?..
                При первых же его словах, Васька сразу  узнал. Это был Леха. Леха Симоненко. Они вместе служили в Германии, в ГСВГ, в одном автобате. Симоненко призывался с какого-то хутора из их района.
- Леха!..
   Камарад!.. – воскликнул он и они обнялись.
              - Ну, что ты?..
               Где ты?..
               Как ты?.. – сыпал вопросами Симоненко, широко улыбаясь, сунув жезл подмышку, скрестив руки на груди, оценивающе разглядывая Ваську и его ЗИЛа.
             - Да вот шоферю в ПМК-7, - ответил Васька, тоже улыбаясь и, в свою очередь, так же разглядывая его. Ошарашенный встречей, отметил про себя, что если бы цвет формы у того был другой - можно было подумать, что они стоят там, у КП автобата.
- А ты как?.. -  в свою очередь, спросил он.
- Как видишь, служу!.. 
-Я же до армии техникум закончил, а дядька у меня в Уютненском  райотделе начальник ГАИ. В общем, взял. Потом школа милиции и скоро месяц, как перевелся сюда. 
Леха обернулся на заработавшую на посту рацию, но вызывали наверное не его, так как он опять повернулся к Ваське.
               -  Из наших видишь кого?..
                Не женился?..
               Петьку Карманова не встречал?..   сыпал он вопросами. Было еще рано, машины не ходили и он мог сыпать вопросами и вспоминать до бесконечности. Но Ваське-то надо было ехать. Надо было в Пригородном еще «загнать» ракушку и к «восьми» быть на складах в Ростове. Но и с Лехой при его работе и намечающихся «шабашках»  надо было дружить. Да и просто хотелось повспоминать службу. Прикидывая - как быть, ответил
- Да многих видел - Саньку Летехина, Кольку Сидоренко, Вовку Проскурина.
с Пашкой Симчуком вместе работаем. Сразу всех и не вспомнить.
               Женился я, сразу же после армии. Пацану уже два года.
               Карман сейчас в Буденовском, тоже шоферит – на одном дыхании выдал Васька.
- А ты, Леха, когда меняешься?..
- Может, когда буду «бежать» назад, заскочу, поговорим?.. 
- Да нет. Я до восьми утра. 
- Жаль. Посидели бы… Повспоминали...
- А живешь ты где?.. 
- На Садовой. Садовая 35  – ответил тот - заскакивай!.. 
- Отлично! Лады! Тогда я «потарахтел»! - сказал Васька, и, широко размахнувшись, ударил в подставленную Лехой ладонь.
- Счастливо отдежурить!  - уже с подножки крикнул он.
- Счастливого пути!  - услышал в ответ и завел двигатель.
               Отъезжая от поста, привычно оглядел приборы - все было нормально. Поймав себя на том, что улыбается, покрутил головой - надо же?..
               Ну дела!.. 
               До следующего поста было километров 120. Достав «Нашу марку», закурил первую за сегодня сигарету. После первых же затяжек, в голове приятно зашумело и потянулись, как всегда в дороге, неспешные мысли вокруг встречи с Лехой, службы, дембеля, эшелона, встреч дома.
               Дружки служившие в Союзе, давно уже были дома, и только они да ребята с Польши, приходили последними.
               Вспомнил бесконечные встречи, пьянки, драки, в основном из-за баб. Разборки. Примирения. Опять пьянки. Это, могло продолжаться бесконечно.
               Недели через две, он сказал себе - все! Хватит! Баста! Найдя объявление в местной газете, пошел в ПМК, где ему показали его машину - раму на колесах, без двигателя и кабины. Этого ЗИЛа он собирал своими руками. Возился больше месяца, зато теперь - тьфу, тьфу! 
               Выбросив окурок в окно, снова оглядел приборы. Все было в норме - зарядка идет. Давление маслица – троечка. Температура в норме. Воздуха - 7 кг. Стрелка указателя бензина только-только отлепилась от буквы «П». А стрелка спидометра слегка подрагивала между 70 и 80. 

                ***
               Будучи главным инженером, Николай Борисович конечно же держал в руках и наряды означающие фонды, и товаро-транспортные накладные и прочие бумаги сопровождающие движение материальных ценностей. Знал заводы-поставщики, но не более того. То же с чем он столкнулся став начальником ПМК, было для него так же неожиданно словно нагнувшись за лежащим на земле кошельком, обнаружил что, тот, каким-то странным и необъяснимым образом, вдруг, стал ускользать от него. Разгадку поведения этого кошелька решил начать немедленно.
               Было ясно - подводили поставщики. Поэтому работать, в полную мощь, они начинали, в лучшем случае, за месяц-полтора до конца квартала. Положение было еще то. Как раз такие ситуации отражают пословицы про клюнувшего-таки жареного петуха или грянувший гром. Таким петухом и громом стало для него положение с поставщиками. Только столкнувшись с этим нос к носу, только тогда до него дошло – что это такое? И он понял, как именно, надо было решать это. И начать решил с самых дальних - поставщиков цемента и шифера. Так как, то что они вытворяли не лезло ни в какие ворота.
               Еще каких-то 5-10 лет назад, такого не то что не было, такое было немыслимо - сорвать государственные поставки?..
               За такие «художества» прежде спрашивали строго. Каждый такой факт воспринимался как ЧП. Руководителей не умевших организовать бесперебойную работу беспощадно снимали. Не можешь – гуляй! Тогда никого не интересовало – почему не можешь? Не можешь и все тут!
               Пользуясь благами цивилизации, со временем, люди теряют представление о цене того, чем пользуются. И только когда не загорается включаемая лампочка, перестает работать телевизор, холодильник, пылесос, остывают радиаторы отопления или из крана не течет вода – только тогда до нас доходит истинная цена всего этого. И для того чтобы снова загоралась лампочка, заработал телевизор, стали теплыми радиаторы, а в кране появилась вода, мы уже согласны на дополнительные затраты. Примерно также обстояли дела и с плановыми поставками.
               Своевременно получая все предусмотренное фондами, предусмотренное государственным планом мы расслабляемся и перестаем ценить преимущества плановой системы народного хозяйства. И только, когда, своевременно не получаем положенный по фондам лес, металл или цемент… 
               В этом мире нет другого способа поднять цену на какой-то  товар или услугу, как ограничить их. Из разряда общедоступных и повседневных перевести в разряд труднодоступных, дефицитных.
                В то время в стране укладывались миллиарды штук кирпича, монтировались и осваивались миллионы тонн металла, цемента и проч, и проч. Кое-кто из производителей всего этого провожая взглядом вагоны со своей отгруженной продукцией восклицал в душе – эх если бы с каждого кирпичика, килограмма металла или цемента что-то капало в мой, Мойшин карман? Хотя бы по копеечке.
               И додумались…
               Горя желанием заработать на своей продукции, чья-то дьявольская мысль, постоянно и напряженно работая в этом направлении, упорно стремилась к созданию искусственного дефицита, ухитряясь создавать его даже там где, ни за что на свете, ни за какие бублики и пряники, его не  должно быть. С этой целью, в разных концах страны и в различных отраслях народного хозяйства, потихоньку, стали искусственно задерживать поставки. Поначалу, на них реагировали жестко – снимали. И на какое-то время все налаживалось. Но желание что-то поиметь со своей продукции и лично для себя, постоянно подстегивало ту мысль в определенном направлении. Недопоставки учащались, становились нормой. Недопоставляемое, искусственно возводилось в разряд дефицита. И как-то так, постепенно, к недопоставкам стали привыкать точно так же, как, в конце концов, привыкают ко всему. Многие руководители готовы были платить дополнительно – только дайте!
            - Дайте нам наше, положенное по фондам. Мы заплатим – черт с вами! –
              Неудобно, конечно, но что поделаешь. Со временем, стремясь как-то оправдать срыв поставок, та же мысль изобрела и ввела в обиход такие понятия как объективные и субъективные трудности и причины и т.д. и т.п.
               И началось…
               Ко времени, когда Николай Борисович стал начальником ПМК, такое положение дел стало повсеместным явлением. Для того чтобы показать цену своей продукции, чтобы заработать на этом, оттягивание и задержки поставок стали уже повседневностью. И в чем была особая «прелесть» положения, так это в том, что они не то чтобы не выполняли планы. Выполняли. Но, выжимая из получателей своей продукции мзду, искусственно и искусно, ссылаясь на нехватку вагонов, на то что подвели смежники, на… 
               Да мало ли причин можно отыскать для того, чтобы оттягивать поставки до конца месяца, квартала, года. До того самого момента, когда, воспользоваться поставляемым в предназначенном для этого промежутке времени, было уже невозможно. А для того чтобы получить необходимое во время, получить положенное  по государственным фондам – за это надо было отстегивать дополнительно. Наличными. Сверх предусмотренной госцены перечисляемой по безналу.
               Добившись аудиенции с директором цементного завода, Николай Борисович посетовал на неритмичность и, даже, на неприемлемость, на губительность для него таких поставок. Тот, в свою очередь, начал сетовать на нехватку вагонов, нерасторопность  поставщиков, на те самые объективные и субъективные причины и трудности, и т.д. и т.п.
               К тому времени, Николай Борисович был уже не новичком в строительстве и поэтому имел понятие о том - какие поставщики могли быть у цементного завода. Для него было ясно –  причиной таких поставок была та, которую директор не называл, но, которая подразумевалась. Которая, безмолвно и незримо наличествуя, как раз-то и была той,  главной.
            - А если это?.. - и Николай Борисович красноречиво потер большим пальцем правой руки об указательный, демонстрируя известный во всем мире жест. Этот под силу даже ребенку жест, жест на который он затратил ровно одну десятую калории, именно он, именно этот жест оказался тем недостающим рычагом для того чтобы перевернуть мир. Именно этот жест и стал ключом к успеху Николая Борисовича Бельцина. Этот же жест помог ему и с другими поставщиками. Поставки вскоре устаканились, а дальше, как говорится, было уже делом техники.
               Чтобы максимально использовать имеющиеся машины, механизмы и оборудование, в которых была острая нехватка, Николай Борисович организовывал работу в две и в три смены, увеличив, таким образом, производительность остродефицитных механизмов. Когда какой-то механизм работает одну смену в сутки - это одно дело. А когда в две или, даже в три - совсем другое. В этом случае производительность его возрастает соответственно в два-три раза.
               Там где позволяли условия, разворачивали работы по всему фронту. А иногда, и за линией этого фронта. Иногда приходилось идти на явное нарушение строительных норм и правил. Так, например, к следующим операциям, скажем к монтажу сантехники или отделочным работам, разрешалось приступать только тогда, когда двумя этажами выше, будут смонтированы перекрытия. Это казалось неоправданной тратой времени и, едва перекрыв этаж, Николай Борисович тут же загонял сантехников и отделочников. И дело пошло. Что должно было вводиться в эксплуатацию к годовщине Октябрьской революции, Дню Солидарности трудящихся или к очередному юбилею  В.И.Ленина – все вводилось и сдавалось в срок. Сдавалось хоть и с недоделками, но сдавалось.
               Николая Борисовича заметили. Стали присуждать первые места в соцсоревнованиях и переходящие вымпелы и знамена, а в обкоме, поставили в резерв на выдвижение – были в райкомах и обкомах  такие списки куда вносили отличившихся, показавших и зарекомендовавших себя специалистов. Так он попал в обком, где, поначалу, руководил строительной отраслью области, а в последствии, стал и первым секретарем.

                ***
               Следующий пост Васька проскочил прилепившись к огромной фуре. Когда ее остановили на посту и та, показав  поворот, стала прижиматься вправо, включив левый поворот потихоньку объезжая ее, он напрягся и втянул голову в плечи. Казалось, те шесть тонн ракушки, не лежали сейчас в кузове, а висели на его, Васькином горбу.  Стараясь не смотреть на инспектора, который, помахивая жезлом неторопливо шел к фуре, он каждую секунду ожидал свистка и взмаха жезла, приказывающего ему, Ваське,  остановиться.
               Несмотря на «железные» документы дяди Пети, он побаивался - опытный гаишник мог допереть, что, ракушка эта никакая не государственная, а его, Васькина. И хоть его за это и не посадят, все равно, скандал будет не маленький. А за использование машины в личных целях насчитают будь здоров. А то, что он все время «бежит» туда порожняком, все равно никого не колышет. Не положено и все дела. Заплати за машину, потом катайся. Но платить не хотелось - навар был бы не тот.
               Сзади уже слышался протяжный визг тормозов фуры.  Из ее тормозного крана, как-то особенно музыкально вырвался отработанный воздух, впереди стелилась свободная дорога кокетливо поблескивая новенькой разметкой - свистка не было.
               Выпятив грудь, не торопясь распрямился. При этом поймал себя на том, что, почему-то, проделал все это как-то горделиво. Словно в том, что не остановили, была какая-то его заслуга.  Ракушка с горба, враз «перекочевала» опять в кузов, а из распираемой радостью  груди рвалось:
- …Я вышел ростом и лицом - спасибо матери с отцом!
С людьми в ладу, не понукал, не помыкал…
                Но тут же резко оборвал себя - дело-то еще не сделано!..   
                И хотя постов до самого Пригородного больше не было, что уже было хорошо, но радоваться было еще рано. Прикидывая так и эдак, старался определить - откуда можно было ждать подлянки. Выходило - ждать можно было отовсюду. Он молил Бога чтобы не подвела машина, чтобы побыстрее найти покупателя, чтобы не застукали при разгрузке. Этих «чтобы» было столько, что, Бог, если и слушал его, уже давно махнул рукой, а он все перечислял и перечислял…
               
                ***

               Прокофьич сдавал как-то очень уж быстро. То ли каждодневные выпивки, то ли красавица-дочь которую таскали в городе все кому не лень, доканали-таки его. Несколько раз «скорую» вызывали прямо на рисозавод. Все видели - ему уже не до работы и его уход на пенсию ни для кого не был неожиданностью. Исполнение  обязанностей директора рисозавода, возложили на Витьку.
               Второго мая, Витька в очередной раз навестил его. Сели за стол под развесистой, цветущей акацией. Прокофьич уже не выпивал, но выставил коньяк и нехитрую снедь. Витька выложил принесенные марокканские апельсины, мандарины, баночки с черной и красной икрой, салями и блок «Мальборо» - врачи разрешали ему выкуривать 2-3 сигареты в день. Все привезенное Витькой, достать можно было только по блату.
               Уйдя с работы, Прокофьич, конечно же, был лишен всего этого – ты что-то значишь пока при месте. Стоило только уйти, как про тебя тут же забывали. Зная это, после ухода на пенсию, Прокофьич больше ни разу даже не пытался поехать куда-нибудь на склад, на базу или в магазин, как это запросто делал раньше. Рядом со всем этим, Витька положил конверт с тысячей.
               Налив Витьке, себе Прокофьич очистил апельсин.
                - Ты, Витюха, Иванычу-то отстегиваешь?.. – спросил он после того как Витька опрокинул две или три стопки.
               Тянувшийся с вилкой к тарелке Витька, удивленно глянув на него, отрицательно помотал головой.
            - Дык я не знал, Прокофьич! Я думал…   
            - А. бля – махнул рукой бывший шеф и, наполнив Витькину стопку чуть-чуть, на донышке, плеснул и в свою. Чокнувшись по случаю праздника, Витька залпом выпил. Блаженно прищурив глаза, глубоко, с наслаждением вдыхая и тщательно облизываясь, Прокофьич буквально по капельке смаковал коньяк.
               С видимым сожалением поставив опустевшую рюмку, не спеша, стал распечатывать «Мальборо». Делал он это почти с таким же благоговением, с каким смаковал коньяк. Понюхав сигарету, щелкнул зажигалкой. Но не стал прикуривать. Некоторое время смотрел на ее слегка колебавшийся огонек, потом затушил. Но желание  курить видимо, все-таки, пересилило. То ли выпитый коньяк подействовал, то ли просто подошло время курить, решительно щелкнув зажигалкой. Сильно затянувшись и блаженно прикрыв глаза, откинулся на стуле.
               Это поразило Витьку. Никогда до этого он не видел чтобы Прокофьич, вот так, смаковал коньяк или курево. Раньше он делал это походя, не замечая, как так и надо.
            - Что имеем, не жалеем – потерявши, плачем – не открывая глаз, но, наверное, чувствуя на себе Витькин взгляд усмехнувшись сказал Прокофьич.
            - Сколько ж было выкурено и выпито!?.. – покачивая опущенной головой,  горько произнес он. Непонятно было - то ли это сожаление по поводу количества выпитого и выкуренного? То ли от того, что, это было уже в прошлом. Но тот вскоре уточнил - настоящий вкус, всего этого, начинаем понимать только тогда, когда уже - нельзя!..
               В полнейшем безветрии не шевелился ни один листик, слепила глаза бездонная синева, а в насыщенном, дурманящим ароматом цветущей акации воздухе, в ее тяжелых белых гроздьях, гудели, шумели, жужжали пчелы, шмели, осы. Гудели и жужжали, сукины дети, так что Витьку и самого подмывало и жужжать, и прыгать, и скакать, и…
               Что-то, такое, вытворяет в это время с нами разлившаяся над землей, распространившаяся, раскинувшаяся над ней эта майская благодать.
               Глянув, на тихонечко притихшего Прокофьича, Витькино сердце сжалось.
            - Как же невыносимо, наверное, на фоне все этой благодати осознавать, что жизнь твоя стремительно летит к закату и что, может быть даже завтра-послезавтра…
               Затушив выкуренный до фильтра окурок, Прокофьич снова наполнил Витькину стопку и так же, на донышке, плеснул себе.
            -  Надо! Надо отстегивать, Витюха - сказал он после того как, выпив, они поставили пустые рюмки.
               Я, в свое время, отдавал Иванычу, тот – Филипычу, а, Филипыч…
               Но, как я подозреваю, даже и там был не конечный пункт нашей денежки. Знающие люди говорят – долетала, она, до самых лощенных московских кабинетов. То что проходит через нас – далеко не все наше. Мы с тобой, стоим только у истоков ручейка, который, пополняясь, широким и полноводным потоком течет в такие широты и высоты, которые, нам, не то что не снились, даже присниться не могут.
               Это было что-то новое. Причем такое новое, что, не ожидавший ничего подобного Витька, почувствовал…
               С одной стороны оно было чем-то указывающим - в какую серьезную команду занесла его судьба, с какими людьми повязала.
               А с другой?..
               От этого, другого, как-то не так билось сердце и что-то такое подсасывало под ложечкой. Никогда в жизни, ни о чем подобном он даже подумать не мог. Да, они торговали. Торговали чужим, государственным. Торговали и рисом-сырцом, и готовой крупой, но в то же время на эти деньги покупались подшипники и сальники, запчасти к нориям и транспортерам, к тракторам и машинам и, даже, телефонные аппараты и писчую бумагу. Так было заведено еще задолго до него и Витька этому не удивлялся – кто на чем сидит, тот тем и живет - понимал он.
               Ему ни разу не приходилось видеть, чтобы работники хлебозавода покупали в магазине хлеб, работники молокозавода – сметану. Кто работал на стройке – краску, а рабочие их рисозавода – рис. Так было.
               В первое же послепраздничное рабочее утро, после планерки, оставшись с Иванычем один на один, Витька передал конверт со всем тем, что тот недополучил пока он рулил рисозаводом. А на следующий же день, расписался в приказе о переводе его, с ИО на должность директора рисозавода.
               
                ***               

               В Пригородный, Васька въехал в семь утра. Проезжая по улице поселка, видел, строилось действительно много - дома и сараи, кухни и гаражи. Где стояли только стены, где ставили стропила, а где, уже крыли крышу.
               Наконец приметил строящийся дом у которого стены были «выгнаны» до окон, остановился. Не спеша огляделся - ни милиции, ни кого-то похожего на начальство поблизости не было. Какая-то бабка привязывая козу топором вбивала в землю колышек, да  пацаненок, наверное, на речку, гнал гусей. Через два дома мужик в майке ходил вокруг «Москвича» с поднятым капотом, то и дело что-то делая там.
               Во дворе нужного ему дома, голый до пояса лет 30 мужик, поливал огород. После того как Васька посигналил, он обернулся и не спеша положил шланг. Но тот вывернувшись, разливал воду на дорожку между грядками, Мужик поправил его и направился к нему. Заложив большие пальцы рук за резинку на поясе, провел ими вокруг талии подтягивая и поправляя трико.
             - Камень нужен?.. – как можно небрежнее спросил Васька, здороваясь и протягивая руку. Молча пожав руку, мужик вскочил на заднее колесо и, ухватившись за борт, подтянулся над кузовом. Он долго рассматривал содержимое кузова, неспешно поворачивая голову от заднего борта к переднему и от правого к левому.  Ожидая результатов осмотра, Васька тихонько нервничал, мысленно приказывая - возьми!..
 Возьми!..
 Ну возьми же, т-т-твою мать!.. 
               Оглядев весь кузов, мужик спрыгнул на землю. Отряхивая руки, подошел.
- Триста?.. – полуутвердительно, полувопросительно, спросил он, оглядывая двор, видимо прикидывая, куда ее выгрузить.
- Триста!  - ответил Васька, чувствуя как отлегло от сердца и как оно забилось радостно и сильно.
- А цена?..  -  Спросил мужик. Васька опять напрягся, но произнес как можно равнодушнее, со скукой в голосе
- Как все. По полтиннику.
              - Беру!  - коротко бросил тот и стал открывать ворота, одновременно показывая,  куда свалить камень.
               Васька задом въехал в ворота, открыв задний борт, с грохотом вывалил ракушку и отъехав, ожидал пока опустится кузов. Мужик шел к нему на ходу пересчитывая деньги.
- Сто пятьдесят?.. Правильно?..  - Васька кивнул.
- Считай!..  -  и протянул пухлую стопку из десяток, пятерок, трояков, и даже рублей.
- Извини что мелкие! Торгуем потихоньку. Что нам дают, то и мы. -  виновато говорил, он пока Васька считал.
               Пересчитав, Васька хотел положить деньги в бумажник с документами и уже даже вынул его. Но потом передумал - вдруг остановят, придется вынимать права, путевку, ему почему-то не хотелось, чтобы гаишник увидел деньги. Свернув пачку пополам, положил в другой карман на груди и застегнул пуговицу.
- Когда привезешь в следующий раз - сразу ко мне,    
 возьму всю – сказал мужик.
               Пообещав, Васька, довольный, вырулил на дорогу из поселка.

                ***

               Ближе к Воронежу, поля становились желтее и обширнее, а перелески все меньше.
             - Лесная зона переходила в лесостепь, а, та, должна была перейти в степь - вспомнил он опять географию. Дорога все также ныряла вниз или взбиралась вверх - Средне-Русская возвышенность казалась нескончаемой. За Воронежом припекать стало сильнее - может быть потому что дело шло к полудню, а может потому что к югу.
            - В Москве +25, в Ростове +39 - передали сводку погоды по «Маяку».      
               За окнами потянулись скошенные поля с ровными рядами копен, с работающими комбайнами, с ожидаемыми зерно машинами, тракторами с плугами и «походками». Ему все время приходилось обгонять крытые, тяжело груженые зерном машины. Он видел очереди этих машин у элеваторов - во всем чувствовался напряженный рабочий ритм. Действительно шла битва, битва за урожай с напряжением всех сил и привлечением огромного количества техники.
               Оказалось, его, Стива, решено направить в один из юго-восточных районов, где уборка была уже в самом разгаре. И ему ничего не оставалось, как двинуться в этом направлении.

               На столе у первого секретаря Приволенского райкома, Василия Николаевича Черепахина, почти беспрерывно звонил телефон. По его односложным ответам легко угадывалось - его постоянно о чем-то просили.
            - Ладно, пришлю!.. 
           -  Хорошо, дам!.. 
           -  Понял!.. Попробую!..  – отвечал он. Но было и другое.
           -  Ты что?!.. Поимей совесть, Савельич!.. Тебе и так выделили больше всех!.. 
               После того, как выслушивал ответ, снова говорил – понимаю!..
               Понимаю, что урожай!..
               Понимаю, что не хватает!..
               Понимаю, что надо!..
               Понимаю, что хоть пять штук!..
               Но где я тебе их возьму?!..
               По всему району и так выгребли все, что только могли!..
               Когда у них, с зав. сельхозотделом, Олегом Викторовичем Барковым,  зашел разговор  о том, в какое звено его, Стива, направить, он почувствовал что находится в штабе этой битвы. И Черепахин, и Олег, несмотря на то, что, в районе было 14 хозяйств в каждом из которых работало до десятка и больше звеньев – они знали всех звеньевых, число комбайнов в звеньях, кто сколько убрал, намолотил, кто впереди, кто отстает, и еще много чего, что Стив так и не понял. Чувствуя, что у них действительно есть что показать, что выбор огромный и они так могут выбирать бесконечно, решил схитрить. Подойдя к висевшей на стене карте района, ткнул пальцем наугад в желтое пятно на ней:
             - А нельзя ли сюда? – вмешался он в их разговор. Олег подошел к карте.
             - Что там? – спросил Черепахин.
             - Седьмой севооборот Котовского. – ответил Олег.
             - Субботин!? – утвердительно спросил Черепахин.
             - Субботин! – ответил Олег.
             - Ну, Субботин, так Субботин. – сказал Черепахин и откинулся в кресле считая вопрос решенным.
              - Поезжайте с Олегом в гостиницу, оформляйтесь, и к Субботину.
              - Нет-нет - сказал Стив - не надо гостиницы. У меня все с собой. Я могу спать и в машине. Давайте сразу к Субботину... 
               Черепахин с Барковым долго смотрели друг на друга. Очевидно у них были четкие инструкции на этот счет и, боясь их нарушить, они не знали - как быть. В какое-то мгновенье Стиву показалось что из его затеи ничего не получится, но, помолчав, Черепахин ответил:
             - Ну, так! Так и так!
               Ничего из сказанного Стив не понял. Вряд ли и сам Черепахин мог объяснить – что хотел сказать этими словами, но по тону каким это было сказано, Стив понял - его просьба удовлетворена.
             - Только там не Москва - предупредил Черепахин - удобств никаких.
             - Это ничего - обрадованно ответил Стив - это даже хорошо. Репортажи будут с самого переднего края. Так, кажется, говорят у Вас?..
             - И не только говорят - ответил Черепахин, оценивающе поглядывая на него - там действительно передний край.

               Олег пересел в «Форд» Стива, а его УАЗик поехал за ними. По дороге на каждом углу попадались указатели - «Элеватор». На вопрос Стива, Олег ответил - на время уборки в помощь селу присылают солдат шоферов и эти указатели для них. У  выезда из города Стив обратил внимание на огромного бронзового быка на бетонном щите всем своим видом устремленного на восток как бы указывая направление.
             - Указатель на комплекс - на его вопрос, пояснил Олег и продолжил - в десяти километрах от города находится комплекс по откорму крупного рогатого скота на 25 тысяч голов. Кстати по американской технологии. Будет желание, можем заскочить.
             - Непременно, непременно - ответил Стив, решив для себя обязательно это сделать, так как такое сотрудничество должно быть неплохо воспринято за океаном.
               Вскоре город остался позади и опять начались те же поля с лесными полосами по краям. Везде работали комбайны или другая техника. Переехав мост через железную дорогу по которой шел длинный состав с цистернами, свернули влево на укатанную до блеска грунтовку. Слева было скошенное уже поле, по которому ходили два трактора с поблескивающими на солнце прицепными дисками.
             - Дискуют перед пахотой – пояснил Олег. На следующем поле два трактора пахали. На следующем, за лесополосой, два колесных трактора стягивали солому на край поля. И только проехав еще одну лесополосу, Стив увидел работающие комбайны, над каждым из которых, висело облачко из крутящейся соломенной крошки, пыли и синеватых или темных дымков выхлопных газов. Иногда  какой-нибудь из них приостанавливался и поработав на месте двигался дальше.          
             - Много массы попало в приемную камеру и поэтому ее приходится обмолачивают на месте, чтобы она не забилась - пояснил Олег. И хотя Стив ничего не понял, так как понятия не имел - и что из себя представляет та масса, и приемная камера, и сам комбайн. Однако кивнул, пересчитывая ходившие по полю комбайны. Поровнявшись с ровными рядами копен, они тоже оставляли такие же. Стив насчитал семь комбайнов и это было все, что он успел заметить пока подъезжали к вагончику в середине поля, у лесополосы. Три машины с неимоверно высокими бортами и легковой УАЗ, казалось, чего-то ждали.
               Чуть поотдаль стоял прицеп с лежащими на нем запчастями, ремнями, бочками. В задней части прицепа было какое-то сооружение в виде будки. В лесополосе, у вагончика, под натянутым брезентом стоял длинный деревянный стол. По обеим его сторонам, на всю  длину, стояли деревянные лавки на которых, переговариваясь, сидели семь дочерна загоревших мужиков. Когда «Форд» и УАЗ остановилось возле них, сидящие за столом повернулись с таким видом, будто перед ними опустился НЛО.
             - Мой «Форд» виноват! – догадался Стив. От самой Москвы, ему не встретилось ни одной иномарки.
               За те несколько минут пока они выходили из машины, оглядывали поле с работающими комбайнами, Стив почувствовал - его легкая тенниска прилипла к плечам, спине, груди. В неподвижном, горячем до такой степени воздухе что он обжигал ноздри при вдохе, стоял неумолчный, то усиливающийся, то несколько стихавший гул моторов. Ни один листик не шевелился на прокаленных солнцем деревьях.
              Представляя его, Олег здоровался со всеми за руку и одновременно называл ему их имена. По всему было видно - он знает всех. Из представленных мужиков, Стив запомнил только Евгения, как он понял - агронома этого отделения на полях которого работало звено. Запомнил комбайнера Гену, еще одного комбайнера Николая и шофера Юрия. Евгений запомнился потому, что единственный из всех, был одет. Все остальные были в трусах или плавках. Гена - потому что был самым худым из всех, Николай наоборот - здоровяк. А Юрий, наверное, по ассоциации с Гагариным.
               Имена остальных переспрашивать не стал, надеясь выяснить их в дальнейшем. Хотя и знал - эти русские, между собой, часто обходятся прозвищами, имеющими, иногда, что-то общее с именем и фамилией, но часто наоборот, ничего общего с ними не имеющими, а отражавшими какие-то черты характера, внешности или просто оброненным когда-то удачным или неудачным словцом. Высунув от жары язык и весело поглядывая на всех, под столом лежала черно-белая собачонка.
               Один из комбайнов остановился и включил желтый проблесковый маячок. Мужик, чье имя Стив не запомнил, тут же вскочил в кабину одной из стоящих машин и она направилась в ту сторону.

                ***
               Из Ростова Васька выехал уже в конце рабочего дня. Грузиться пришлось на трех складах, перед каждым из которых, стояла очередь из нескольких машин. Были даже 20тонные шаланды, которые грузились долго.
               Сереге, купил летний костюмчик, панаму и сандалии. Долго выбирал. То казалось - выбранный костюмчик великоват. Взяв меньший, видел - явно маловат. Пока, наконец, продавщица, чем-то похожая на Светку, не заверила его - этот, на два годика, будет в самый раз. Светке взял косметику, которую она давно хотела. А себе, зажигалку с откидывающейся крышкой.
               Когда в Батайске на кольце вырулил домой, с облегчением отметил - наконец-то вся эта толкотня позади. Не любил он эти погрузки-разгрузки - лучше лишних две сотни отмахать, чем ошиваться на этих складах.
               Постепенно мысли его вернулись к ракушке. Несмотря на ноющее до сих пор тело, сегодняшний рейс ему понравился. Если учесть что он по два, а то и по три раза в неделю бегает на Ростов, и если бы, в месяц, выпадало 3-4 таких рейса, то…
               Он боялся подсчитать - сколько будет получаться. Но даже по самым осторожным прикидкам, выходило - получаться будет очень даже неплохо.
- Надо будет литрушку взять дяде Пете! – с благодарностью подумал он.
               Если бы не пяток, вяленой тарани, которые захватил из дому, он бы наверное еще грузился.
               Приезжая на трестовские склады, видел - шофера и снабженцы других ПМК, совали кладовщицам шоколадки и яблоки, конфеты и черешню, рыбу и абрикосы, раков и сливы. Даже огурцы, помидоры и арбузы. Кладовщиц при этом называли не иначе как Танюнями, Светулями, Ленулями  И тогда дела у них шли веселее - открывались, закрывшиеся уже на обед склады, приходили куда-то ушедшие грузчики, находилась пропадавшая на кране фаза и потому обречено стоявшего до этого без движения..
               Глядя на это, мотая на ус, он тоже старался каждый раз что-то прихватить. С удовольствием отмечая - домой стал возвращаться намного раньше чем прежде. Стало даже хватать времени чтобы полазить по Ростову или выполнить чью-нибудь просьбу - куда-то заехать чтобы что-то передать или забрать. 
               В левом зеркале увидел рубиновый «Москвич» быстро нагонявший его.
- За сотню «топит»!  - глянув на спидометр, отметил про себя.
               Поровнявшись с ним, тот посигналил и Васька узнал Витьку Воробьева, гидротехника с «Ленпути». В ответ наступил на фа-фа. Рванувшийся из рессивера под давлением 7 кг через мембраны  воздух, мощно потряс окрестности
               В Кагальнике стал «на красный» у светофора в то время, когда дорогу переходила группа детей из какого-то детсада. Двух или трехлетняя шпана ведомая двумя воспитательницами, шла вертя головенками направо и налево, показывая друг другу языки, делая подножки или наоборот серьезно глядя перед собой старались быстрее перейти улицу.
               Отъезжая от светофора, Васька вспомнил своего Серегу. Его - «титиму», вместо почему, «длясьте», вместо здравствуйте, «о акое» вместо, что такое. Даже почудился запах его волос и на душе стало как-то легко-легко и хорошо-хорошо.
               Время от времени оглядывая приборы, прислушивался к работе двигателя и машины, но пока  все было нормально.
               Зажигалка была классная. Он специально подолгу не затягивался сигаретой, чтобы та потухла. Тогда доставал зажигалку и, откинув  большим пальцем крышку, крутил колесико. Прикурив и закрыв крышку, с минуту любовался ею и только после этого прятал в карман.
               Постепенно мысли его вернулись к  дому. Жил он пока в зимней кухне, которую построил на второй год после свадьбы. Так у нас называют маленький домик с печкой, в котором хоть в тесноте, но жить можно. Потом, вплотную, к нему пристраивают дом.
               До этого, всю зиму подыскивал план - земельный участок под строительство дома. Можно было не подыскивать, а взять что давали в горсовете. Но так как в городе пустырей не осталось, то давали за городом. И хотя ему не нравилось жить и в центре, но и на самой окраине строиться не хотелось. Наконец-то уже перед самой весной, нашел.
               Оказалось, дядя Петя продавал часть своей земли. Он был уже на пенсии и каждую весну и осень, перекапывать 15 соток было уже тяжело. На участке отходившем Ваське, в глубине двора, стоял старый саманный, крытый камышом сарайчик. Не торгуясь, Васька отдал за него 100 рублей, из денег, подаренных на свадьбе, и уже в мае, залил фундамент под зимнюю кухню. В июле, уйдя в отпуск, построил, а к сентябрю, отделав, в зиму перешел в нее.
               Задумавшись, он на какое-то время отвлекся. Не то чтобы так уж…
               Дорогу он видел и ехал нормально, но, вдруг, что-то как бы кольнуло его, мгновенно  охватила какая-то тревога, словно где-то взвыла сирена. Спохватившись, быстро «врубаясь» осмысленно глянув на дорогу увидел поворот,  вынырнувший оттуда ЗИЛ-тягач с длиннющей «шаландой», и уже почти поровнявшийся с ним, синий «жигуленок». Тот, видимо усыпленный тем, что встречных не было, решил обогнать на повороте. Тормозить и «жигуленку», и ему было уже поздно.
             - Йййёё… - мелькнуло в голове.
               Все произошло так быстро, что он даже мысленно не успел выругаться и, резко крутанув вправо, махнул на обочину.
               Разъехались буквально в сантиметрах друг от друга. В какой-то момент ему даже показалось, что он подножкой ЗИЛа, «чиркнул» жигуленка по боку. Глядя, в зеркало заднего вида, на поднятую его ЗИЛом с обочины пыль скрывшую и «шаланду» и «жигуленок», ожидал - не остановился ли он. Но его не было.
             - Пппридддурок! – Вслух сказал он, вытирая левой рукой выступивший на лбу пот, чувствуя какую-то пустоту внутри от запоздалого страха да легкую дрожь в руках.
             - Все! Хватит, буду думать только о дороге - зарекся он, прекрасно зная, что, такое, невозможно даже в принципе.
               Вольно или невольно мысли перекидывались на то что  видел, на что-то другое. Постепенно, они опять вернулись к дому.
               Среди шоферов, ходили легенды о зарплате дальнобойщиков, доходившей до 700-800 рублей в месяц. И, хотя они тоже меньше 300 не получали - решил перейти туда. Но его быстро отговорили отец и дядя Петя. Во-первых, с его вторым классом, это было вряд ли возможно. А во-вторых…
               Во-вторых, туда не так-то просто устроиться. Мало того, что, за это, надо было хорошенько отстегнуть, так, туда,  брали туда только своих. Да и то – по великому блату.
               А еще они объяснили - для строительства дома, шофера специально уходят на такие машины как у него. Так как на самосвале всегда можно подвезти и песок, и щебень, и цемент. Кроме того, в одном месте по дешевке или за бутылку попадется кирпич, в другом - полторы-две сотни ракушки, в третьем - доски или бревна.
               А дальнобойщики, хоть и получают больше, но им все это надо покупать. К тому же, они неделями не живут дома, а, он, летом, по утрам, до работы, и по вечерам после - может что-то делать по дому. Так как, чего-чего, а работы на строящемся доме, хватает Послушав их, вспоминая сегодняшний рейс,  понял - они были правы.  Решил в ближайшее время, поставить литрушку дяде Пете, а, в выходные - сходить к отцу.   

                ***

               Витька сидел в приемной когда принесли почту. От нечего делать стал листать только что полученный свежий журнал «Хранение и переработка зерна». В разделе «Оборудование» наткнулся на заметку о японской линии  по переработке риса. Заинтересовавшись, прихватив журнал, потихоньку выскользнул из приемной, забыв – зачем он вообще приходил туда. Ознакомившись с описанием и техническими характеристиками, понял - по сравнению с его оборудованием это была разница. 
               Поразмыслив, пришел к выводу - ничего необычного в этом нет. И дело даже не в том, что в Союзе хуже инженеры или конструкторы. Нет. Цивилизация, и в частности техника, развивается по строгим законам – от ступеньки к ступеньке, этап за этапом. Это легко проследить по развитию, скажем, автомобилестроения.               
               Какими были, первые автомобили? Даже без крыш, а заводились рукояткой. Словом, никакого комфорта - та же телега, только с мотором. Основной задачей стоявшей тогда перед конструкторами была – чтобы только поехала.
               А сейчас?
               Но чтобы достичь этого, человечество должно было пройти определенный путь, накопить соответствующий опыт, чтобы постепенно, от узла к узлу, от модели к модели, достичь современного уровня. И это касается буквально всего. Витька понятия не имел в космических аппаратах, но был уверен – даже там, даже они, первые, отличались от нынешних точно также, как и автомобили.
               Поэтому, их оборудование, оборудование страны только-только занявшейся переработкой риса, конечно же, отличалось от оборудования стран занимающихся этим на протяжении всей своей истории, точно также, как и первые автомобили от современных. И он всеми путями стремился заполучить то оборудование – где простыми письмами, где экономическими выкладками, а, где, задействуя и финансовый ресурс. И не ошибся.
               Быстро оценив его возможности, пошел дальше. Последней завершающей стадией в технологии получения риса-крупы из сырца - шлифовка. Импортное оборудование было отрегулировано на тщательное и, как бы это сказать, бережное что ли, проведение этой операции. На гарантированную, предусмотренную техническими условиями, шлифовку всех зерен. Но какой бы бережной не была шлифовка  значительная часть их, при этом, превращалась в не имевшую цены, так называемую мучку.
               Витька, отрегулировал оборудование так, чтобы получаемый рис только-только отвечал ГОСТу. Отвечал, на грани фола. Отвечал так, что, иногда, попадались даже недошлифованные зерна. Это, конечно же, сразу бы заметили где-нибудь в Японии, Индии или Китае. Но для советского человека…
               Словом, благодаря тому оборудованию, Витька дополнительно получил энный процент неучитываемого риса-крупы.
               Он и до этого не бедствовал. Несмотря на то, сколько его растаскивалось, разбазаривалось и пропадало, за всю историю рисозавода никогда не было недостачи. Объяснялось это просто – еще при Прокофьиче при приемке риса сырца от рисосовхозов, лаборатория завышала его сорность и влажность. Завышала, всего-навсего, на смехотворный процент. Но когда объем принимаемого зерна идет на десятки тысяч тонн?..
               Таким образом, у рисозавода всегда был определенный запас. И запас этот был таким, что…
               В общем хватало.
               А новое оборудование…
               Теперь, почти пятая часть выпускаемой рисозаводом крупы, не учитывалась. Была его собственной.
               А, это, были уже такие объемы, сбывать которые было не так-то просто. Счет, ведь, шел на вагоны.
               И тут он получает очередное письмо от Сереги Кнышова из Горького приглашавшего его в отпуск. Сначала хотел отписаться. Но, вспомнив кое-что из истории, вспомнив, что представляло из себя никогда не жировавшее Поволжье, а, от бывавших там людей, знал - не многое изменилось там и сейчас. Что-то говорило - именно там он найдет возможность для сбыта своего риса и принял Серегино предложение.               
               
                ***
               За неделю до отпуска, по атласу автомобильных дорог, Витька наметил маршрут. Петька Селезнев, которого он сделал начальником смены, и Витька Топорков, ставший к этому времени механиком, со своими мужиками подготовили его «шестерку».            
               Хотя…
               Как можно было готовить новенькую «шестерку», которую он взял только  прошлой осенью и на которой, не намотал еще и десяти тысяч?..
               Но, те, нацепляли на нее столько всяких цацек и блестяшек, отмыли и пропылесосили так, что выглядела она новее новой.
               Официально, отпуск начинался в следующий понедельник, поэтому в пятницу после обеда он начал грузиться.
               Из багажника «шестерки», на багажник на крыше, перекочевали запаска и, по советам шоферов, двадцатилитровая, на всякий случай, канистра бензина. А их место, занял ящик чешского баночного пива, вяленная и копченая тарань, балыки из сазана, трехлитровая банка самодельной осетровой астраханской икры и много чего еще, что, как он считал, должно достойно представить и его Витьку, и край где он жил в глазах Сереги. На заднюю полку салона бросил три блока «Мальборо», с расчетом - на подарки и отпуск. Живых раков, привезенных сегодня утром и шелестевших в мокром мешке в подвале, решил загрузить уже перед самым отъездом. Серегин подарок, настоящую казацкую в ножнах саблю, замотал в тряпку и засунул в самый край багажника, под переднюю полку отделяющую его от салона.
             - Ну, вроде бы все - вслух сказал он и мягко прикрыл крышку багажника. 
               Утром, его разбудил грохот тормозящего состава.

                ***
               Нудный, почти осенний дождь монотонно стучит по крыше УАЗика. Положив под голову свернутую куртку, Василий Николаевич, тогда еще просто Васька, покуривая, лежал на переднем сиденье, Никифорович на заднем. Позади спинки заднего сиденья  Васька соорудил откидной столик, на котором стояла, сейчас, бутылка водки и нехитрая снедь. Ввиду территориальной принадлежности столика, банковал Никифорович. Выпив переданный ему стакан, откусив хлеба и бросив в рот кусочек сала, Васька неторопливо жевал, слушая надоевший дождь. Проглотив, вытер губы, взял отложенную на время сигарету и, откинувшись опять на сиденье, сказал – а помнишь, Никифорович, в прошлом году, в это же самое время на открытие охоты на утку, тоже был дождь?.. 
               Тоже выпив и, довольно крякнув, тот ответил – а чего ж тут помнить? – я знал это!
             - То есть? – поинтересовался Васька.
             - Без «то есть» - жуя, ответил Никифорович – я здесь живу всю жизнь и редко какой год выпадает, чтобы в начале уборки, в июле, и как сейчас, в начале сентября, не пропорол хороший дождь.
               Обернувшись и приподнявшись на своем сиденье  удивленно и как бы испуганно Васька прошептал – да ты штооо?!.. 
               Когда улеглось удивление, даже не слишком напрягая память, припомнил – действительно, два года подряд, и в самом начале уборки были дожди. Причем, в прошлом году такими затяжными, что проросли даже скошенные валки.
               После института, Василий Николаевич попал в далеко не самый лучший в районе и не самый близкий к райцентру совхоз. Друзья откровенно жалели его. Он же, относился к этому равнодушно – отдаленность от райцентра тогда не очень-то занимала его. Конечно – танцы-манцы и все такое прочее было бы неплохо. Но это можно пережить. Тем более что основными занимавшими его в то время занятиями, кроме работы, были охота и рыбалка. А девчат и здесь хватало.
               Как молодого специалиста, поставили его агрономом одного из отделений. Во время охотничьих похождений подружился с Никифоровичем. Он оказался бывшим  агрономом этого же отделения, на пенсии - Степан Никифорович Заварухин.   
               Сказать, что эта новость о дождях заинтересовала его – не сказать ничего. Она потрясла. Вытряхнув из пачки новую сигарету, прикурил от окурка и как-то по новому уже прислушался к этому шуму по крыше. Уже в то время он знал – выявление любых климатических закономерностей, для земледельца бесценно. Надо только суметь воспользоваться ими. Поэтому, весть об этих двух дождях – июльском и сентябрьском, запомнил и возблагодарил судьбу за то, что послала ему Нифоровича с его богатейшим опытом. Потом, долго раздумывал – как бы, это, можно применить на практике? Что-то, здесь несомненно было. Что-то важное. Что-то такое…
               Особенно в этом сентябрьском дожде. Именно вокруг него все время вертелись его мысли. По всему выходило, к этому времени, к началу сентября, аккурат под этот дождь, было бы очень кстати закончить сев озимых. А это, было не просто.
               Как и во всяком деле, в земледелии тоже есть свои заморочки. Так например, от вспашки до сева, желательно чтобы прошло не меньше месяца, чтобы осела вспаханная земля. Если сеять по неосевшей, в процессе дальнейшей осадки она, говорят, может рвать корни растений. Особенно же сильно она садится после выпавших дождей. А это…
               Словом, хорошего, в этом, мало чего. И так прикидывал, и этак – ничего не выходило. Слишком уж сжатыми должны быть сроки проведения работ от уборки до сева озимых. Во время осенней охоты на водоплавающую дичь, стоя на утренней или вечерней зорьке или бродя с ружьем по зимним полям, не сказать чтобы так уж постоянно думал об этом, но и не так уж редко. И додумался-таки. Как ему казалось, наконец-то, нашел решение. Ничего подобного, до него, никто не предпринимал. Это сейчас такое стало нормой, тогда же…
               Скрупулезно, по машиносменам, рассчитав потребность агрегатов для стягивания соломы, собственно пахоты и, наконец, сева озимых и прикинув, по календарю, время от окончания уборки до того сентябрьского дождя, выходило - работы по подготовке почвы к севу, надо было начинать не дожидаясь окончания уборки, а сразу же, после ее окончания буквально на каждом поле. Только тогда был шанс успеть с севом озимых до того дождя. В то время такое было в диковинку. Тогда, к пахоте приступали только по окончании уборки. Да и то, не сразу, а после того как хорошенько отмечали это окончание. А это еще два-три бесценных дня. А уж сев…
               Его заканчивали, дай Бог, где-то к середине сентября.
               По его же расчетам, выходило – ждать окончания уборки, нельзя. Едва с  убранного поля уходили комбайны, тут же, не теряя ни одного дня, надо было приступать к стягиванию соломы и сразу же – к пахоте. Причем, во время выдержки уже вспаханной земли, для выравнивания ее поверхности и борьбы с взошедшими сорняками необходимо было еще несколько культиваций.

               Недели за две до начала уборки, Василий Николаевич поведал об этом на одной из утренних планерок. Управляющий тогда отделением Иван Семенович Скрынник и нещадно дымившие мужики-механизаторы подняли его на смех. Но он был не в обиде, так как знал – народ не очень-то жалует все эти расчеты, наряды, планы и графики. Кто-кто, а народ, в отличие от этих вученых териотиков знает – мы, всего-навсего, лишь предполагаем. Располагает же всем…
               А у Того Кто Располагает, на этот счет, могут быть совсем иные планы. Поэтому, графики и расчеты оправдывались, дай Бог, хотя бы наполовину. Особенно на земле, где, плюя на расчеты и графики, погода в любое время вносит свои коррективы. Василий Николаевич и сам не очень-то жаловал эти планы и расчеты, но и без них, без расчетов, тоже не обойтись – какие-никакие прикидки перед началом работ должно быть.
               Уже началась уборка, уже на двух полях можно было начинать работы, а Скрынник все не поддавался – то трактора нужны на заготовке сенажа, то где-то в другом месте, то…
               Но и Василий Николаевич, в таких вещах, был, как говорят – не пальцем деланный и Скрынника – дожал-таки. Сплюнув и махнув рукой тот сказал – давай, бля! Валяй!
               Поначалу «валять» было неплохо – прошедший, как всегда в начале уборки, дождь увлажнил землю и пахать было – песня! Но в дальнейшем тот же дождь сыграл злую шутку. Когда начали пахать поля которые убирали уже после дождя, влажная земля оказалась утрамбована техникой во время уборки так, что, плуги чуть ли не выпрыгивали из нее. Поэтому, предварительно, приходилось дисковать.
               Уже приступив к пахоте, еще во время уборки Василий Николаевич  подкорректировал свои планы. В то время уже внедрена была, так называемая, паровая система земледелия. В каждом севообороте, состоящем обычно из пяти полей, по парам и на следующий год сеяли самое ценное - озимку. На третий – ячмень. На четвертый, пропашные - кукурузу или подсолнечник. После этого, поле заправляли органикой и туками, глубоко перепахивали и оно снова уходило на отдых. Под пар.
               Чтобы успеть к сроку, по всему выходило - в первую очередь надо было убрать  поля которые засевались по парам, те, которые предстояло засевать этой осенью, под озимые, оставив на потом, шедшие под ячмень, пропашные культуры и пар. Таким образом, задолго до окончания уборки, поля под сев озимых были вспаханы. На остальных еще шла уборка или стягивали солому, но те которые были так нужны, те уже были готовы. Словно набегавшаяся, усталая и наконец-то добравшаяся до постели женщина, они лежали ровненькие, без единой травинки жадно впитывая и росы, и уже иногда зависавшие по утрам туманы и, даже, шалые, неизвестно откуда налетавшие, реденькие последние летние дождики.
               К концу августа закончили сев озимых, а в начале сентября, как всегда, пропорол тот дождь.
               Каждый секретарь райкома, желая убедиться – с чем же он уходит в зиму, объезжает озимые района. Если в других хозяйствах только одно-два-три поля радовали глаз – те, что успели засеять до того дождя, в основном паровые, то озимые Василия Николаевича…
               Его поля все были образцовыми - вот тебе и молодой специалист! Удивленный Спиридон Матвеевич Кулчук бывший тогда первым секретарем, долго выпытывал – да что? Да как? Да кто подсказал? Гмыкнув, ничего определенного не сказал. Не поругал, но и особо не похвалил – цыплят, мол, по осени считают. 
               На следующий год урожайность озимых по отделению Василия Николаевича была в полтора раза выше средней по району. Поздним вечером, уже после захода солнца, по воровски прокрадывался он к огромным буртам на открытом току. Долго стоял, вдыхая  запах разогретой июльским солнцем пшеницы. Оглядевшись по сторонам – не видит ли кто - как стоял, так и обрушивался лицом вниз на уже схваченный росой, но все еще горячий бурт.
               Раскинув руки и ноги, долго лежал неподвижно припав щекой к чуть прохладному от росы, но пышущему жаром изнутри бурту, словно к щеке самой сладчайшей, самой желаннейшей в мире дивчины. Бросив в рот, жевал с непередаваемым вкусом и запахом зерно, отмечая его ценность и количество клейковины. Зерно, запах и вкус которого, единожды познав – уже на всю жизнь.
             - Смог!!..
               Сумел!!..
               Успел!! – сумасшедшее счастливо стучало в голове. А где-то там, в нем, росла уверенность - где-то здесь, где-то рядом, впереди, его непременно ожидало что-то большое-большое и светлое-светлое. А, еще, была какая-то легкая-легкая тревога. Потому что это же самое говорило – будет оно и нелегким и даже трудным, но непременно хорошим. Непременно, правильным.
               Отыскав деревянную лопату, поправлял нарушенный им бурт и также крадучась пробирался домой.
               В ту же осень, с подачи того же Кулчука, он стал главным агрономом. Зимой, неоднократно собирал агрономов отделений с целью подготовки хозяйства  к предстоящему севу по той, его технологии. Агрономы, в основном пожилые, не чета ему, тертые жизнью мужики поначалу, как обычно, отнеслись к этим новшеством с недоверием – дай Бог нашему тыляти волка зъисты!
               На таких совещаниях присутствовал и Виктор Иванович Кравчук – директор совхоза. Иногда, заглядывал и сам Спиридон Матвеевич, авторитет которого, был известен и который, недвусмысленно дал понять свою позицию по этому вопросу.
             - Ты дывы якэ разумнэ хлопья! – удивлялись, теперь, те же мужики. Они, ведь, не хуже этого пацана знали о том дожде, а вот – поди ж ты…
               Проведя очередной сев с расчетом на тот сентябрьский дождь, на следующий год совхоз получил рекордный урожай. Виктор Иванович, бывший к тому времени уже три года на пенсии, рекомендовал Василия Николаевича на свое место.
             - Давай! Рули! Да смотри не зарывайся! – напутствовал он.
               Резко увеличив сбор озимых, финансово-экономическое положение совхоза вскоре выправилось. Из посредственных до этого, он стал одним из лучших в районе.
               К тому времени, кое-где в области стали применять так называемую систему полупара. Так же как и в системе самого Василия Николаевича, она предусматривала как можно более раннюю, сразу же по окончании уборки вспашку предварительно заправленных туками полей. Таким образом, в зиму, еще с осени, эти поля были полностью подготовлены к весеннему севу. А значит, накапливая драгоценную в наших краях влагу, максимально использовали и тот сентябрьский дождь, и все выпадавшие впоследствии осадки.
               Это были поля шедшие под ячмень и пропашные. Неудивительно, что и их урожайность тоже заметно выросла и, совхоз, благодаря этому, твердо занял ведущее место в районе, а Василий Николаевич стал, наверное, самым молодым в области, начальником управления сельского хозяйства района. Видя такую его настырность, с каждой поездкой в область, Спиридон Матвеевич обязательно брал и его.

                ***

          Молодежная улица на которой жил Серега, оказалась отдельным поселком, застроенным двухэтажными, на две семьи коттеджами из силикатного кирпича, отгороженными от улицы заборами из деревянного штакетника. Восьмой номер  Витька нашел быстро и подрулил к воротам. За забором, стояла черная «Волга» и голый до пояса, заметно погрузневший за эти восемь лет Серега, поливал из шланга цветы. Он стоял спиной к забору и из-за шума разбрызгиваемой воды, не слышал подъехавшей машины. Витька посигналил.

                ***

             - Так-так-так - проговорил глядя вслед направившейся  к  с включенным проблескивающим маячком комбайну и думая о чем-то своем Олег.
             - А где же Субыч? – спросил он у Гены.
               Тот махнул рукой в сторону одного из работавших комбайнов. Глядя вслед удаляющейся машине, Стив видел как, взглянув на часы, Олег обратился к Гене - ты вот что…
               Ты подменил бы пока Субыча - и незаметно кивнул в сторону Стива - такие вот, мол, дела…
            - Ща! – ответил тот - шесть секунд! – и взяв со стола сигареты и зажигалку вопросительно обратился к Евгению - Петрович!?
               Тот утвердительно кивнул. Геннадий сел в его УАЗик и тот направился в сторону комбайна, на котором, как понял Стив, работал загадочный Субыч.
               Первая машина между тем подъехала под торчащую с одного бока комбайна трубу, с висевшим на ней куском неопределенного цвета ткани. Едва она проделала это, как из свисающего брезента в ее кузов хлынул, как показалось Стиву, поток расплавленной меди или золота, в верх взметнулось облачко пыли и крутящейся соломенной крошки, а комбайн и машина одновременно двинулись по полю. Через некоторое время зерно перестало сыпаться, комбайн продолжал свое движение, а машина направилась в их сторону. 
               Заметив что Стив наблюдал за ними, Олег пояснил - в машину входит пять бункеров, так называлась емкость в которую собиралось обмолоченное комбайном зерно, что-то около двух тонн. После того как кузов машины наполнится, зерно отвозят на ток отделения, где его взвешивают и разгружают. За каждым комбайном закреплена машина, и, таким образом, в любой момент можно определить - сколько намолотило не только  звено, но и каждый комбайн.   
             - Понимаю, понимаю - ответил Стив.
            -  А вот это вряд ли? Ни хрена ты не понимаешь! - подумал про себя Олег, но ничего не сказал.
               Только позже, много позже кое-что узнав и вникнув, Стив удивился – несмотря на огромность просторов на которых велась уборка, несмотря на количество техники принимавшей в ней участие, несмотря на все это, дело было организовано так, что, работа каждого комбайна, каждой машины, каждого человека была на виду.   
             - Сейчас подъедет старший этого звена, которое работает на его - кивнул Олег в сторону Евгения, полях. Между тем к вагончику подъехал УАЗик, на котором Геннадий уезжал подменять таинственного Субыча и, мужик, которого как понял Стив, он сменил, не спеша направился к ним.
               Пока он подходил Стив успел хорошо рассмотреть его невысокую коренастую фигуру. На нем были только трикотажные плавки, а литое тело сплошь покрывала пыль и соломенная крошка. На этом теле не было эффектных бицепсов, грудных мышц, пресса и всего того, чем щеголяют культуристы, но Стив прекрасно знал этот тип сложения. Несмотря на отсутствие всего этого, оно из тех, которые были как бы отлиты из той резины, из которой делают танковые катки. Из той самой резины, которая если и поддается, иногда, то…
               Вскоре убедился, что не ошибся. После того как Олег представив его - Субботин Виктор Куприянович - и пожав протянутую руку, несмотря на свое тоже не слабое, в общем-то, телосложение, Стив почувствовал что ни один сустав и вообще ничто не подалось в этой ладони. С таким же успехом он мог бы сжимать и ту же танковую резину или обрезок дерева подходящей формы и размера. Когда же, в ответ на его рукопожатие, казалось без всякого усилия Субботин пожал его ладонь – Стив почувствовал, как пальцы на ней словно бы слиплись. Он зауважал этого запыленного, полуголого чумазого мужика. Зауважал также, как, вообще, все самцы на этой Земле обнюхиваясь и другими способами чувствуя силу - уважают достойных соперников.   
               Черные, чуть навыкат глаза на загорелом смуглом лице Субботина, быстро перебегали с него на Олега и обратно. Взгляд его был не из смущенных,  заискивающих или подобострастных. Не было в нем и ничего указывающего на стремление доминировать, подавлять. Он смотрел спокойно и доброжелательно. В его взгляде чувствовалось ожидание чего-то. Присутствие Олега, как бы говорило о том, что инициатива их дальнейшего общения, должна исходить не от него. И поэтому скромно ждал – чем был обязан столь необычному посещению.   
               И хотя ему далеко не каждый день приходилось иметь дело с иностранными корреспондентами, в нем не было и тени замешательства, смущения или чего-то подобного.  В то же время, чувствовалось - при необходимости, взгляд этот может становиться таким же твердым как и ладонь.
               Разглядывая его загорелое  в пыли лицо, Стив поймал себя на том, что такое лицо с одинаковым успехом могло принадлежать и итальянцу, и испанцу, и латиноамериканцу. 
               Некоторое время никто из них не произнес ни слова.
           -  Хорошо сыплет - сказал наконец Субботин обращаясь к подошедшему к ним Евгению - центнеров за сорок будет - тот одобрительно кивнул головой, словно и сам ожидал того же. 
               Речь Субботина была быстрая, отрывистая. А голос грудной и чуть глуховатый. На жару он не обращал никакого внимания, в то время как Стив то и дело вытирал лоб платком. Несмотря на то что среди них троих он единственным был не одет, он абсолютно не обращал на это внимания. Стиву это определенно нравилось. Он не был уверен - смог  бы и он вот также…
               Он знал, какие комплексы вызывает в подобных случаях, отсутствие одежды.   
            -  Ну что? – глянув на часы сказал Олег обращаясь к Стиву - моя миссия закончилась. Теперь, по всем вопросам к ним - продолжил он и кивнул в сторону Евгения и Субботина - все что надо, они расскажут и покажут.
            -  В случае чего - обернулся он к Субботину и Евгению - связывайтесь со мной или с Василием Николаевичем и, распрощавшись со всеми, уехал.

                ***

               Оглядывая убранство Серегиного дома, всякий бы  понял – Серега, здесь, был не из последних. За здорово живешь, такое не достать. И одной зарплатой, тут явно не пахло. Да и «Волга»…
               К середине застолья, когда Светка с Серегиной Томкой стали рассматривать мебель, ковры и хрусталь, вышли покурить на улицу.
               Солнце уже зашло, но было еще светло. Витьке такое было в диковину - в их краях, в это время, была уже ночь. Здесь же?..
               Здесь было то самое чудное время между натруженным, затихающим днем и не спеша наступавшей ночью. Этой неспешностью, и каким-то томлением или ожиданием покоя пропитан был не только воздух, но и вообще все вокруг. От клумб доносился тонкий смешанный аромат цветов, когда трудно выделить что-то определенное. Словно дневные цветы еще не отошли ко сну, еще бодрствовали, а, ночные, постепенно просыпаясь, вступали в свои права. Птицы уже не летали, ни единого движения в воздухе. Не шелохнется ни один листик. Только ночные бабочки, сбитые с толку многообразием запахов, бесшумно перелетали с цветка на цветок, выбирая именно то что им было нужно.
               Поглядывая на эту благодать и поглаживая крыло Серегиной «Волги» Витька сказал
             - Славная у тебя лошадь, Казбич. Был бы у меня табун в сто кобыл – весь бы отдал за твоего Карагеза.
               Серега довольно улыбнулся. Глубоко затянувшись, сказал - не поверишь, но мне, как передовику производства, она досталась намного дешевле. По госцене.
               После этих Серегиных слов, то одобрительное в Витькином взгляде когда он осматривал машину, сменилось чем-то сомневающимся,  недоверчивым. Поймав его взгляд, Серега пояснил - за значительное увеличение выпуска продукции. Видя что Витькин взгляд стал еще более не понимающим сказал – после армии, сам знаешь, начались пьянки, драки, разборки и снова пьянки. Витька понимающе кивнул - весь его вид говорил – и у него все было примерно также.
             - И так где-то с месяц – не спеша покуривая, продолжал Серега. В конце концов сказал себе – все хватит, пора кончать. В местной газете стал высматривать объявления о приеме на работу. Объявлений было много. Но когда прочитал что в местный почтовый ящик, в цех выпуска ширпотреба, требуются слесари-сборщики, меня будто что-то толкнуло.
              - Вот оно, то, что надо - сказал я себе и наутро был в отделе кадров того завода, где его приняли в цех по выпуску ширпотреба.
             - Как оказалось, цех выпускал холодильники – неспешно рассказывал Серега. Сначала работал слесарем на сборке. Но так как до армии закончил машиностроительный техникум, вскоре меня поставили мастером. Здесь я уже развернулся и показал - на что способен. Призывы повышать выпуск продукции звучали повсеместно. В то время я работал на линии собиравшей  агрегаты к холодильникам. Начав на ней слесарем, изучил положение дел до мелочей. Знал каждый болтик, каждую деталь, очередность сборки. Кой чего усовершенствовав, кой чего заменив и изменив порядок сборки, добился значительного увеличения выпуска агрегатов.
                Но на увеличение выпуска холодильников это почти не повлияло – задерживали корпускники. Изучив положение дел и на этой линии, вскоре добился такого же увеличения и здесь. Таким образом, выпуск холодильников значительно возрос, а меня, поставили  зам. начальника цеха. Вскоре, начальника забрали в обком, и вот уже второй год как я занял его место. Понятно, что эти сверхплановые холодильники продавались уже за наличку, которую…
                Словом, постигшее Серегу изобилие, как раз-то и было результатом реализации тех, сверхплановых холодильников. На недоуменный Витькин вопрос – причем здесь военный завод и какие-то холодильники – Серега пояснил - с некоторых пор все военные заводы обязали открывать цеха по выпуску товаров народного потребления.
                Серегины дела Витьке оказались на удивление знакомыми. Примерно также было и с ним. Точно также и он, едва показав, на что способен, стал директором рисозавода. Работы в стране хоть отбавляй и, молодым и толковым - везде дорога. Для знающих и умеющих, всегда найдется место.
             - Три года назад отдыхая на море, познакомился с одним хмырем - продолжал Серега – ну знаешь, ведь, это - указал он на дымящуюся в руке «мальборину, зажигалка, солнцезащитные очки, пляжные сандалии - даже эти мелочи которых не бывает в свободной продаже, даже они отличают людей определенного круга. Слово за слово поведали друг другу – кто есть кто. Не совсем конечно. Так. В общих чертах. Он оказался председателем облпотребсоюза одной из южных областей.
             - Твой сосед и земляк, кстати, пояснил он Витьке.
               Судя по всему, я его сразу же заинтересовал, так как, вечерком, он предложил посидеть где-нибудь. У него был ко мне, как он сказал, серьезный разговор. В общем, столковались мы с ним. И свои сверхплановые холодильники я стал отправлять ему. 
             - Так уж и стал? Так уж и сам?.. – понимающе улыбаясь засомневался Витька, по себе зная – без одобрения свыше, ни он, ни Серега ничего сделать, конечно же, не смогли бы. Знал это и Серега и посмотрел на Витьку тем продолжительным взглядом, каким смотрят на понимающего, и занимающегося таким же как и ты делом человека - хорошо иметь дело со своими, знающими, что к чему, людьми. Но о  таких вещах – не говорят.
         


                ***

               Зная - через какие области будет проезжать и близлежащие, еще перед отпуском, Витька поинтересовался – являются ли облторги этих областей получателями их риса? Наугад отобрал 5 из них – если дело выгорит, он решил расширить поставки того, сэкономленного риса. Объемы экономии на которые вышел он, требовали соответствующих рынков сбыта.
               Облторги получающие их рис тоже отобрал не случайно – поставляя плановый, по фондам рис, всегда можно пристроить и несколько своих вагонов. Одно дело, когда поставляешь его наобум, без учета государственных поставок и совсем другое – вместе с ними. Если, в этом случае, возникнут какие-то подозрения, всегда можно сослаться на плановые поставки – да! Получали! Да, по фондам! А сколько? Это было уже дело десятое. На фоне государственных поставок намного легче скрыть левый рис. А вот если поставки были, а фондов не было??..
               Такое, уже, попахивало… 
               Знакомство Сереги с начальником облторга, он и ему сплавлял свои холодильники, значительно упрощало задачу. Серега организовал соответствующее застолье, познакомил их, и дело состряпалось. Тут же, сообща, решили и техническую сторону вопроса.
               Чтобы вагоны не светились, Витька будет за них,  расплачиваться наличными. После того как Карл Францевич их здесь разгрузит, так звали директора облторга, документы на них – уничтожит. Как будут выкручиваться железнодорожники – это были уже их проблемы. Но, судя по опыту – с этим, у них проблем не было.
               Деньги за реализованный левый рис Францычем будут изъяты, а документы на него – уничтожены. Таким образом, никаких следов оставаться не должно.
               Хотя?..
               Они понимали – вагон, не иголка. Так что, совсем без следов, не получится. Но такой вариант представлялся самым приемлемым.
               Таким же образом дело было решено еще с тремя областями - директор облторга, четвертой, был в командировке. Но Витька был доволен - отпуск прошел не зря.

               
                ***

               После отъезда Олега наступило молчание. Стив понял - инициатива дальнейшего общения должна теперь исходить от него. И Евгений, и Субботин именно от него теперь ждут - что он хотел бы услышать или увидеть. Но он решил спутать их карты. Решил неожиданно для себя. И хотя всегда подозревал себя в чем-то подобном, но чтобы до такой степени?..
            - А нельзя ли мне попробовать – на мгновенье Стив запнулся, но продолжил - на комбайне?.. – обратился он к Субботину.
               Даже эта более чем неожиданная просьба, казалось, не застала того врасплох. Ничего удивленного или неожиданного не отразилось на его загорелом покрытом пылью и соломенной крошкой лице. Оно оставалось таким, словно корреспонденты осаждали его каждый день. И именно об этом и просили. Смешно скривив нижнюю губу сдувая соломенную крошку, как бы с намеком акцентируя взгляд, оглядел тенниску Стива, джинсы, туфли и, наконец взглянул в глаза спросил - а до этого приходилось?..
             - Нет! – честно ответил он - никогда!
               Субботин некоторое время что-то соображал, потом сказал - ну лады, то есть хорошо, тут же поправился он. Только все это придется снять - кивнув на тенниску, джинсы и туфли - через пять минут они пропылятся насквозь, в них набьется ость и соломенная крошка и твоя… Ваша - поправился он - одежда превратится в орудие для пыток - пояснил он.
             - Давай на «ты», предложил Стив, а  с этим - кивнул на одежду - никаких проблем.
               Стив снял одежду и туфли и, как и все, оставшись в одних плавках, одел только предусмотрительно взятые из Москвы шлепанцы. Всем своим видом показывая готовность, обернулся к Субботину. Тот обратился к Евгению - Петрович!?      
               Усмехнувшись, Евгений кивнул.
             - Поехали! – отрывисто бросил Субботин Стиву и направился к УАЗику Евгения.      
               Точно также как и много чего впоследствии, Стив узнал - ехали они поперек пахоты поэтому УАЗик едва полз, переваливаясь с боку на бок. Он это описывал так подробно потому, что, столкнувшись с этим в первый, раз ему и самому было интересно. А еще, потому что намеревался передать своим читателям и слушателям все тончайшие нюансы этой уборочной страды. Непонятно пока по каким причинам, но чувствовал -  этот репортаж должен стать если и не самым лучшим, то, по крайней мере, одним из лучших в его жизни. 
               Они остановились в том месте где, по расчетам Субботина, должен пройти комбайн в кабине которого, Стив узнал Геннадия. Поравнявшись с ними он остановил комбайн и УАЗик накрыло облаком пыли и беспорядочно крутящейся соломенной крошки. Стоя около УАЗика и чувствуя, как все это садится на чистое тело, в Стиве что-то брезгливо и опасливо дрогнуло, но он переборол себя.
               Некоторое время комбайн продолжал работать на месте. На нем вращались какие-то шкивы, двигались ремни, цепи, рычаги, а вокруг крутилось все то же пыльное облачко. Наконец все замерло и наступила тишина. Вернее, откуда-то сверху доносился негромкий звук работающего на холостых оборотах дизеля. Выйдя из кабины Генадий стал спускаться по крутой лесенке.   
               Объяснив ему - в чем дело, Субботин бросил Стиву - ну что, вперед! - и стал подниматься по лесенке. Стив последовал за ним.
               Если на улице стояла жара, то в кабине комбайна...
               Здесь было словно в сауне и очень тесно для двоих. Стив отметил наличие в ней такого же как и в автомобиле руля, каких-то рычагов, педалей и тумблеров назначение которых надеялся постичь вскоре.
               Сев за руль, Виктор тронул какой-то рычаг. Шкивы, ремни, цепи и рычаги снова пришли в движение. Включив передачу попутно объясняя Стиву назначения педалей, рычагов, тумблеров и саму технику обмолота, Виктор вел комбайн держа скошенный валок посредине подборщика. И про валок, и подборщик, и кое-что еще он уже успел объяснить ему.
               Когда валок редел, Виктор увеличивал скорость, когда же поток массы заметно густел на подборщике, Виктор сбрасывал ее. А когда двигатель комбайна начинал работать с заметной нагрузкой, когда казалось он вот-вот заглохнет - останавливался.
Все механизмы комбайна в это время продолжали работать, обмолачивая попавшую в него массу - это для того чтобы не забилась приемная камера, указывая на плоскость под окном сквозь грохот работающего комбайна кричал он Стиву. Стив понимающе кивал, хотя понять ему все это только предстояло.
               Сделав несколько кругов, объясняя и показывая Стиву работу комбайна, Виктор предложил сесть за руль, а сам стал за сиденьем, разъясняя и где надо поправляя его. Стив включив вариатор и убедившись что тот работает легко и свободно, тронул комбайн, стараясь, как и Виктор, держать валок посредине подборщика.               
               Это было нетрудно. Но иногда он видимо все-таки делал что-то не так, потому что время от времени пальцы подборщика захватывали землю и бросали в стекло кабины так, что, поначалу, Стив от неожиданности даже пригибался. Несколько раз двигатель начинал вдруг глохнуть. Как он вскоре узнал - забивалась та самая приемная камера, о которой ему столько раз говорил Виктор. Вскоре он узнал - что это такое.
               Вдруг двигатель стал работать с нагрузкой. Он не успел выключить передачу и он заглох. Неожиданно наступившая тишина словно бы оглушила.
             - Идем! – сказал Виктор и стал спускаться по лесенке. Открыв крышку приемной камеры, показал Стиву. Даже он понял - она была туго забита попавшей в нее массой. Очистив ее, Виктор закрыл крышку и они направились в кабину. Стив завел двигатель, включил вариатор и все началось снова. Несколько раз комбайн глох. Теперь уже Стив сам очищал камеру царапая руки о сухие, жесткие, колючие стебли. Мало-помалу, как и до многих других, через те же руки дошло и до него…
               Теперь, едва только двигатель начинал работать в нагрузку, он уже не гадал, а сразу же останавливал и обмолачивал попавшую в приемную камеру чрезмерно большую порцию колосьев.
               Постепенно работа увлекла его. Еще час назад, казавшийся чем-то вроде инопланетного корабля, комбайн, теперь более или менее был послушен ему. Вспомнилась русская пословица - не Боги горшки обжигают.
               Ему приходилось управлять экскаватором и бульдозером, бронетранспортером и танком, а однажды во Вьетнаме, даже сажать вертолет. И вот теперь, как ему казалось успешно, осваивал эту экзотическую технику.   
               
                ***
               
               Начало июня, понедельник. После вчерашнего, в голове было не все в порядке. В таком состоянии особенно хотелось курить, но сигаретная пачка была пуста. В сердцах скомкал ее. Заметив табачный киоск оперуполномоченный КГБ по Н…ской области Димка Белов, приняв вправо, остановил свою «копейку».
            - Хоть тут повезло – буркнул он. Если бы кто слышал его без труда догадался бы – хотя смысл его слов говорил о везении, тон, был еще тот. В последнее время ему фатально не везло – ни шпионов. тебе, ни диссидентов, ни…
               Взяв сигареты и на ходу распечатывая пачку, направился к машине. Плюхнувшись на сиденье, чиркнул зажигалкой и, откинувшись на спинку сиденья, с наслаждением затянулся. В голове приятно зашумело и жизнь стала более менее сносной.    
               Цвели тополя. Их пух устилал землю и кружил в воздухе. Одна пушинка залетела в машину. Покружив по салону, неприятно щекоча, опустилась на самую восприимчивую часть лица, на верхнюю губу, аккурат под носом. Удивленно скосив туда глаза и, выпятив нижнюю губу, сдул ее. Потирая раздраженное место, поднял голову.
               Машина стояла напротив здания обкома, весь двор которого был сплошь заставлен черными «Волгами» - как всегда по понедельникам, Гончаренко проводил очередную планерку с первыми секретарями райкомов. Из «Волги» его зама по сельскому хозяйству Хорошевского, в это время, вышел человек и занял водительское место в одной из стоящих «Волг». Едва он вышел, как к той же машине направился другой. Через некоторое время вышел и он, а к той машине  шел уже третий.
               Если бы они просто ходили друг к другу, из машины в машину, ничего необычного в этом не было бы – мало ли меж шоферами дел, особенно когда вот так, ожидая, нечего делать – обменяться новостями, поделиться впечатлениями о прошедших выходных или последними анекдотами. Но чтобы целенаправленно посещать одну и ту же машину?..
               Кого как, а Димку такие визиты, не заинтересовать не могли. К тому времени пока он докурил сигарету, из машины Хорошевского выходил уже четвертый водитель одной из стоящих здесь «Волг» секретарей райкомов. Это, наводило на мысль о целенаправленном обмене какой-то информацией. Или…
               Димка вышел из машины. Прогуливаясь по тротуару, не выпускал из виду обкомовский двор. Не спеша, без суеты, но и не прерываясь ни на минуту, визиты в Хорошевскую «Волгу» не прекращались. Он обошел двор так чтобы был виден ее салон. Когда очередной посетитель сел в машину, Димка вынул пачку, достал сигарету и, как бы нашаривая в карманах зажигалку, приостановился напротив. Момент передачи засечь не удалось, так как, повернувшись спиной, ее посетитель загородил обзор. Но было видно как, открыв бардачек, водитель Хорошевского клал в него пакет. Всякий видевший этот пакет ни минуты не гадал бы о его содержимом.
               Димка подобрался. Хотя он никогда и не расслаблялся на все 100%, но настроение выходных испарилось враз. Синдром похмелья если и не улетучился, то отошел куда-то на второй план. Как всегда в таких случаях, голова стала светлой и быстро соображающей. То что он увидел было не обменом последними сплетнями. Такое попахивало…
               В последнее время их ведомство захлестнула волна разоблачений в стране. Кое-что раскрыли и они. Но чтобы такое?.. В обкоме?.. Он не мог сказать - огорчило или обрадовало его это открытие. Оно казалось невероятным. Чем-то напоминало ту еще ситуацию когда, хорошо зная что, в общем-то, изменяют все жены, но когда это затрагивает лично тебя?.. Когда сталкиваешься с этим нос к носу?..
               Кто-то, теряет от этого голову. Кого-то это оставляет равнодушным. А кого-то, даже радует. Словом, и в этом случае бывают моменты, когда сразу и не скажешь – огорчен ты или обрадован. Что-то похожее было сейчас и с ним. Он не мог сказать огорчен или обрадован увиденным  Но. чего-чего, а, этого, он точно не ожидал. Опасаясь быть раскрытым, решил не мозолить больше здесь глаза и направился к своей машине, не выпуская из виду Хорошевскую «Волгу».
               Первой мыслью было взять шофера Хорошевского, как только закончатся эти посещения. Но, подумав, решил не делать этого. Несомненно – эти посылки предназначались не ему. Он будет передавать кому-то еще. И Димка решил проследить цепочку дальше и взять во время передачи. Пока же решил фотографировать. Фотоаппарат был в зажигалке, поэтому, с этим, проблем не было.

                ***

             «Волга» мчалась не реагируя на руль и тормоза. Держа, почему-то, в одной руке тот самый кейс, другой, Сашка отчаянно крутил руль, но тщетно. На боковой поверхности кейса крупным планом всплыло что-то похожее на спидометр, стрелка которого перевалила за 240. Вдруг, дорога оборвалась и машина полетела куда-то в пропасть. Уже в полете, Витька подумал – почему 240?.. Ведь для «Волги» такая скорость немыслима и  проснулся.
               Сердце колотилось где-то у горла, во рту было...
               А как там еще могло быть?..
            - Нажрался, скотина – неодобрительно подумал о себе. Отпуск начинался с этого понедельника. Но именно из-за этого, из-за того, что произошло, он вынужден был задержаться на денек-другой. Задержаться, конечно же, не для того чтобы вот так влипнуть. А для получения, распределения и вручения получателям очередного взноса.
               Он не успел еще пересчитать содержимое принесенного Сашкой кейса, как в кабинет ввалились трое – впереди молодой крепкого вида, за ним пожилые, мужик и женщина. На столе, перед ним, лежала стопка вынутых из кейса во время пересчета пачек, в руках полупустой кейс - момент для посетителей был самый неподходящий.  Не сдержавшись, Витька недовольно поморщился – я занят! Чуть попозже, пожалуйста. Молодой, подойдя вплотную протянул к его лицу раскрытую красную книжку - Комитет государственной безо… - дальше Витька читать не стал.
             - Попался!!.. – ноги стали ватными, вспотели ладони державшие кейс, а в голове стоял какой-то шум, или звон, или в ней вообще было бездонно-вакуумно. Когда пришла способность соображать, первой мыслью было – что это??.. Результат планомерной разработки Конторой? Или та неожиданная, та нелепая, досадная случайность?
               Пока, пригласив понятых, молодой пересчитывал содержимое каждой пачки, сверяя его с цифрой на ней, пока пересчитывал пачки, прошло не меньше часа. Все это время Витька лихорадочно соображал. Точнее, не так уж и лихорадочно. Самыми страшными были, конечно, первые минуты, когда прочел – какому ведомству принадлежала та красная книжка. Но, постепенно успокаиваясь, вернулась способность соображать. А сейчас, был уже почти спокоен. Перебрав все пришедшие на ум возможные варианты поведения в данном случае, в конце концов, остановился на самом, как ему показалось, подходящем – откупиться. Были и сомнения – не пересолить бы. Не сделать бы еще хуже. Ведь в случае неудачи…
               Вспомнился даже анекдот про русского и еврея которых вели на расстрел. На предложение русского – давай убежим! Еврей ответил – а хуже не будет?
             - Нет! – усмехнувшись, окончательно решил для себя Витька – хуже уже некуда.

                ***

               Рассматривая карту будущих изысканий, Серпенарий Сигизмундович бормотал – тэкс, тэк-с, тэк-с! Здесь мы, стало быть, взрежем. Здесь подсыпем. Здесь изладим водовыпуск. Здесь поставим мостик. Здесь, придется даже подвзорвать. А здесь?.. – карандаш его твердо следующий до этого по жирной линии означающей трассу будущей дороги, ткнувшись в зеленое пятно обозначавшее болото, принимался недоуменно выписывать неопределенные фигуры, а Серпенарий Сигизмундович недовольно морщился, бросал карандаш и произносил что-то похожее на гммм. Это, можно было приписать характеру, можно возрасту, можно обстоятельствам, а, можно, и всему вместе. Он ловил себя на том, что на рассматриваемой карте чего-то не хватало. Не хватало, чего-то очень важного, существенного. Чего-то так нужного. То чего не хватало, было из той самой серии – эх если бы…
               Если б я был султан.
               Или.
               Если б у меня был миллион…
               Карта была как карта. В глаза бросалось обилие болот, озер, озерков, рек и речушек. Погоду на ней делали горизонтали – линии, соединяющие точки местности с одинаковой высотой над уровнем моря. Именно благодаря им, благодаря горизонталям,  карты раскрашивают в соответствующие цвета той или иной интенсивности. Участки тяготеющие к более низким отметкам, окрашивают в зеленый цвет. К более высоким – в коричневый. Чем ниже или выше отметки, тем интенсивнее  оттенки зеленого или коричневого.
               Так как местность о которой идет речь изобиловала болотами, озерами и реками и была довольно пересеченной то и голубого, и зеленого, и коричневого на ней  хватало. Но больше болот. Поэтому преобладало зеленое. В том или ином масштабе карты отображают точную картину местности и, каждую из них, Серпенарий Сигизмундович рассматривал как произведение искусства. Искусства картографического. И хотя здесь не было, как на обычных картинах, эффектных передних планов и затуманенных, скрываемых загадочных задних, но, в определенном масштабе, они передавали картину местности. И какова местность такова и карта. Тут уж ничего не прибавить, ни убавить.
               Масштаб, для Серпенария Сигизмундовича был как взгляд с той или иной высоты. Высота, с которой смотрели когда делали лежащую перед ни карту была приемлемой. Так как на ней читались и отдельные строения, и кустарниковые заросли, и группки деревьев, и самые маленькие ручейки, и, даже, отдельные крупные валуны. Специалист много чего мог почерпнуть из нее. До поры до времени черпал и он.
               Сантиметр за сантиметром, от горизонтали к горизонтали изучая местность по которой извивалась жирная линия трассы будущей дороги протянувшаяся из края в край планшета, Серпенарий Сигизмундович без труда представлял в своем воображении как будущая дорога будет проходить по этим равнинам, впадинам, возвышенностям. Но стоило взгляду упереться в болота?..
               Тут-то все и начиналось.
               Или заканчивалось.
               Эх, если бы…
               Если бы на карте были указаны глубины болот...
               Но, их, не было. Не было линий, которые, подобно горизонталям отмечали бы  участки с одинаковой глубиной  болот. Отметки их поверхности, с той или иной точностью определить можно было. А вот отметки глубин?..
               А ведь ему нужны были именно они.
               Глубины... 
               Трасса под изыскания будущей дороги, которые предстояло сделать ему, проходила, преимущественно, по местности с преобладанием зеленого, по болотам. А от нее, от глубины болот, зависело очень много чего связанного со строительством будущей дороги. Ах как же много!..
             - В самом деле, поди определи глубину болота, скажем, вот в этой точке - ткнув наугад карандашом в линию участка трассы, проходящей по местности  окрашенному в интенсивный зеленый цвет подумал он. Какая здесь глубина?..
               Пол метра?..
               Метр?..
               Пять?..
               Десять?..
               По лежащей перед ним карте, определить это было невозможно. Поразмыслив  некоторое время, неожиданно, заметно повеселел.    
             - А люли нам малярам – вдруг бодро произнес он - деньги покрасил, а крышу – в карман…
               Глубокомысленно постукивая тыльной стороной карандаша по зеленому на карте, продолжил – ну-ну, посмотрим-посмотрим, сказал Абрам Моисеевич, когда потухла перегоревшая лампочка.
               Ммда-а-а.
               Здается мне, это, будет стоить Вам недешево. Очень даже недешево.
               Что конкретно «это» и кому именно «Вам» сказать пока не мог. Но какая-то мысль уже засела в нем. И, мысль эта, указывала на открытие, которое вот-вот предстояло совершить ему. Что-то подобное, наверное, испытывал получивший яблоком по голове Ньютон или Архимед, наблюдая как на выплеснутой под воздействием веса его тела из ванны воде, всплывали лежащие на полу сандалии. Нет! Свои открытия они еще не совершили, но, то яблоко и та вода свое уже сделали – уже инициировали процесс.
               Чем-то подобным стали для Серпенария Сигизмундовича зеленые участки на карте. И точно также, и его открытие было пока впереди. Осознание этого приподнимало над обыденностью, призывая все его существо к всеобщей мобилизации с одной единственной целью – думать!
               В конце концов, Серпенарий Сигизмундович понял суть посетившей его мысли. Понял, какое громадное практическое значение может иметь отсутствие глубин болот на карте – если в своем отчете об изысканиях на трассе будущей дороги показать эту глубину  несколько  больше фактической?..
               Его стало бросать то в жар, то в холод.
               Серпенарий Сигизмундович был не новичком в строительстве. Он знал эту отрасль народного хозяйства как никто другой. Знал на всех ее стадиях – от изысканий под будущее строительство, проектирование, собственно строительство и сдачу объектов в эксплуатацию. Знал досконально. Так как на своем веку пришлось поработать и изыскателем, и проектировщиком, и строителем.
               Особенно строителем.
               Строил жилые дома и производственные корпуса, животноводческие помещения и элеваторы. Но две трети его трудового стажа было посвящено им. Дорогам. Он прокладывал их через степи и горы, через тайгу и пустыни, через леса и, конечно же, болота.
               Болота... 
               Именно здесь, именно в болотах, в их таинственной и мало изученной глубине можно было скрыть все то, что так хотелось бы скрыть.
               А скрывать, всегда было что. Стремясь к максимальному удешевлению стоимости строительства, проектировщики все и вся предусматривают всегда в обрез – материалы и ГСМ, фонд зарплаты и премиальные, и другие производственные и связанные с ним затраты. И вложиться в то, предусмотренное сметой, в условиях производства невозможно. Кроме того, всегда хочется иметь больше. Как можно больше. Несравненно больше. Особенно сейчас, когда...
               Вступив в пору осознания того, что женщин, в нас, интересует отнюдь не глаза или, там, фигура, Серпенарий Сигизмундович перестал интересоваться своим отражением в зеркале. Подобно расчищающему какой-то участок бульдозеристу, не обращающему внимания на окружающие красоты, а все свое внимание,  сконцентрировав только на ноже бульдозера, точно также и Серпенарий Сигизмундович. Даже бреясь, натягивая пальцами кожу щек или подпирая их изнутри языком, взгляд его был занят только тем местом по которому скользила бритва, стараясь не оставить невыбритым ни один участок лица, ни одно возвышение или впадину. Собственно же лицу, уделял внимания столько же, сколько бульдозерист окружающим красотам.
               Рано или поздно, это, приходит неизбежно. И, приходит по-разному – у кого-то, где-то как-то по особенному что-то кольнет или стрельнет. Кто-то, остановившись на миг у зеркала, увидит. Серпенарий Сигизмундович не мог сказать - как именно пришло к нему ощущение того, что он далеко уже не так юн как прежде. Но однажды, стало пронзительно ясно – пока он работал, крутился, скакал, валял дурака, время не ждало. Не скакало. И не валяло. Оно делало свое.
               Лет до сорока, Серпенарий Сигизмундович был взбалмошен и глуп. Он никогда ни о чем не задумывался, никогда не замечал времени. Казалось, так будет вечно. Но, несмотря на это, как бы бездумно и беззаботно не скакал по жизни, здравые мысли, иногда, посещали его. Где-то там, в себе, сознавал – как не прыгай и не скакай, в конце концов, все равно  допрыгаешься. Доскакаешься. Рано или поздно, неизбежно и неотвратимо придет старость. А ее надо встретить во всеоружии. Поэтому, кое-что, у него все-таки водилось.
               Но?..
               Женщины!!..

                ***

               Работа увлекла Стива и как всякий увлеченный и интересующийся человек, он много чего узнал за это время. Он уже постиг эти таинственные гектары и центнеры. Зная емкость бункера и за сколько кругов прохода комбайна он наполняется, самостоятельно мог судить об урожайности. Несмотря на то что обмолачивать приходилось довольно плотные валки, он теперь все реже и реже забивал приемную камеру.
               Неожиданно для себя поймал себя на том, что относится к этим своим  успехам совсем не так как к успехам на футбольном поле или теннисном корте. Воспринимал эту работу не как хобби, а как именно работу. Старался как можно чище подбирать валок. При выгрузке бункера, старался вести комбайн так чтобы не просыпалось зерно. А уж про эту приемную камеру - и говорить нечего.   
               Нельзя было сказать, что, как и остальные, он не обращал уже внимание и на жару, и на пыль, но как бы притерпелся. Если бы кто-то еще несколько дней назад сказал, что он будет делать эту тяжелую и в самом прямом смысле грязную работу, и что, при этом,  будет выглядеть как кочегар, не поверил бы. И если бы кто-то увидел его сейчас в одних плавках, запыленного и осыпанного травяной и соломенной сечкой - не узнал бы наверное его, всегда безупречно и элегантно одетого.
               Развернувшись и в очередной раз «взяв» крайний валок, увидел - все комбайны звена стояли в центре поля, а на одном из них наверху, у двигателя, возились три человека. Стив понял - что-то случилось. Когда подбирая валок добрался до этого места, он также остановил комбайн и, оставив двигатель работать на холостых оборотах, тоже направился туда.   
               Подходя, услышал как  Евгений стоя у открытой двери своего УАЗика вызывал кого-то по рации, - Нива-5, ответь Ниве-23! –
            - Слушаю Нива-23, - послышался через некоторое время молодой, сочный баритон.
            - Палыч - стал объяснять кому-то Евгений - у Субботина на одном комбайне стуканул двигатель. Нужен новый движок и кран.
            - А где же я вам сейчас возьму новый? Только из ремфонда. А что с тем? – раздавался из трубки тот же баритон.
            - Дай мне! – попросил у Евгения трубку рации спрыгнувший с вышедшего из строя комбайна Субботин.
             - Палыч, это я - сказал он в трубку.
             - Слышу Куприяныч - донеслось оттуда.
             - Понимаешь, до самого конца все было нормально - своей обычной скороговоркой стал объяснять Субботин.
             - Вода-масло все было в норме. А, как только он стуканул, сразу же заглушили, не стали даже прослушивать. Скорее всего коренной.
            - Ясно! – донесся из трубки тот же баритон - двигатель не проблема, а краны на утренней планерке все распределили в стройчасть Проскурину. Он сегодня что-то там перекрывает. В общем, давайте пока снимайте, а я свяжусь с Проскуриным.
            - Да начали уже - ответил Субботин и положил трубку рации и взглянул на часы.
               Наверху у безмолвного двигателя, позвякивая ключами возились Геннадий с Владимиром отрывисто о чем-то переговариваясь между собой. Сверху донесся стрекот вертолета. Стив подняв голову - тот летел в полукилометре параллельно их полю куда-то на север.
             - Гончаренко облетает районы - сказал ни к кому особо не обращаясь Евгений. 
             - Первый секретарь обкома – пояснил он Стиву.
             - Что-нибудь случилось? – поинтересовался он.
             - Да нет! – ответил Евгений. Во всяком случае по утренним сводкам все было нормально. Просто уборка… 
             - Ладно, ладно! – своей обычной скороговоркой обратился к звену Субботин - по коням! – Все стали расходиться по своим комбайнам.
             - Ты как? – обратился он к Стиву.
             - А как все! – вспомнив распространенную жизненную позицию русских, ответил Стив и тоже обернулся в сторону своего комбайна. Возможно ему это только показалось, но в глазах Субботина он прочел что-то вроде уважения.
            - Лады! – коротко бросил он - тогда я останусь здесь, и стал подниматься к возившимся у двигателя Геннадию и Владимиру.
             - Следи за водой и маслом! – уже оттуда, сверху, предупредил он Стива.
            - О кей! – ответил он и направился к комбайну.
               Примерно через полчаса, в очередной раз проезжая мимо ремонтируемого комбайна, он увидел стоящую рядом с ним машину, в кузове которой стоял выкрашенный коричневой краской комбайновский двигатель. Подбирая следующий валок и в очередной раз проезжая мимо этого комбайна, увидел стоящий рядом с ним автокран с голубой кабиной и желтой стрелой, на крюке которого висел новый двигатель.
               В очередной раз наполнив бункер и включив мигалку, оставив двигатель работать на холостых оборотах, с трудом разгибая спину Стив выбрался из кабины.  Ремонтируемого комбайна на том месте уже не было. Пересчитал ходившие по полю комбайны. С его комбайном, их опять было семь.   
 
               
               



               
                ***

               Когда Хорошевский взял из пересчитанной стопки пачку сторублевок и придвинул к нему со словами – если договоримся, это твоя доля - Димку окатило горячей волной. Он даже не мог сказать, чего в том горячем было больше? Возмущения? Негодования? Обиды – за кого, мол, ты меня принимаешь, падла? Первой его мыслью была та же, что и мыслями его коллег, соратников еще Дзержинского - врешь! Не возьмешь!!.. Не купишь!!..
               Но лежащая на столе пачка…
               Теперь, почти в Витькиной шкуре оказался Димка. Во всяком случае, перед ним встал тот же самый вопрос – что делать?
               Что делать?
               Что делааать??..
               Лежащая пачка была тем, что простой советский врач, учитель инженер или лейтенант ведя самый наиаскетический образ жизни и в тех же рукавицах держа семью, мог собрать только годам к 45-50. Да о чем это я? Далеко… Далеко не каждый даже к концу жизни мог собрать столько! Ему сейчас было 24. И был он лейтенантом.
               Контора, где он имел честь служить, была уже совсем не та что при Феликсе Эдмундовиче, Берзине, Ягоде, Ежове или Берии. Канула в лету борьба с контрреволюцией, бандитизмом и немецкими шпионами. Но задача стоящая перед ней осталась – обеспечение безопасности государства. Сегодня, поле ее деятельности с улиц и подворотен переместилось в сферу экономики. Именно там проходил передний край этой борьбы. Насколько, передний, Димка, поначалу, даже не подозревал. Конечно, никуда не делись и шпионы. Сегодня, к ним добавились еще и диссиденты. Но это было так, мелочь.
Последнего шпиона поймали, говорят, лет 15 назад. Диссиденты же…
               Эта, в основном, сопливая пацанва ничего из себя не представляла. Но и без внимания их нельзя было оставлять. Чтобы не закиснуть окончательно, для регулярного треннинга да и вообще – надо же было что-то делать - начальство постоянно требовало отчетов о работе с ними.       
               Но основное конечно же – экономика. Именно там сегодня шли очень, очень интересные процессы. В регулярно, еженедельно получаемых из центра оперативках сообщалось о раскрытии подпольных цехов по выпуску продуктов питания и ширпотреба, разоблачении взяточников, фарцовщиков, валютчиков, рэкитеров. Рэкет, это было что-то абсолютно новое – эти доили и цеховиков и взяточников, и фарцу, и валютчиков. Впрочем, изымаемые суммы тоже были новыми. Они были далеко за пределами понятий простого советского человека. О таких суммах даже в их конторе прежде никто не слышал. При самой беглой статистической обработке данных этих оперативок, на одного диссидента приходилось полторы-две сотни цеховиков, взяточников, валютчиков или фарцовщиков - именно в сфере экономики шла сейчас борьба за безопасность государства.
               В связи с этим, поменялся и оперативный состав областных комитетов Конторы. Нет. Лихие оперативники способные часами выслеживать врага, преследовать на всем  что способно двигаться и, в конце концов, обезвреживать, конечно же, никуда не делись. Но сегодня, на первый план выступали оперативники, имеющие экономические и бухгалтерские знания. Способные распутать самый хитроумно запутанный клубок, посредством которого у государства изымались значительные средства.
               От нечего делать, Димка, как-то, подсчитал суммы значившиеся в оперативках за месяц.. От удивления, его форменная фуражка сама собой перекочевала на затылок. Подсчитанное, было сопоставимо с бюджетом средней российской области черноземной полосы. А это значило - за год, расхищалось 10-15% всего бюджета страны. А ведь это только то, что попало в поле зрения конторы! А сколько не попало?.. Вот тогда-то до него дошло - насколько серьезны вещи, которыми они занимались.
               По этому, можно было судить о сложности вставшего перед ним выбора - согласиться на предложение Хорошевского?..
               Он автоматически становился в один ряд с теми, кого они разоблачали. Становился врагом государства. Такое, в его положении, равносильно предательству. Но 10 тысяч??..
               Вынув сигарету, Димка щелкнул зажигалкой. Закурил и Витька. Делали они это так сосредоточенно, что любой видевший их со стороны, подумал бы – два обкомовца обсудив стоящую перед ними проблему. Вставшая перед ними проблема была похлеще тех которые приходилось решать раньше. Для обоих, она имела судьбоносное значение, круто менявшее жизнь. К тому же, такое, перед обоими встало впервые. Так что, подумать, было над чем.

                ***

               Во времена Кулчука, а позже и самого Василия Николаевича, асфальта до Ростова еще не было. И на поездку туда-обратно уходила неделя и больше. И жить там  где-то надо было. Поэтому каждый, удаленный от областного центра на 150, 200, 300 или, даже, 450 километров, район, где-нибудь на окраине снимал домик – что-то вроде филиала районной гостиницы в областном центре. Там ночевали командированные туда  для сдачи различных отчетов, приезжавшие на собрания, конференции, курсы повышения квалификации, для получения чего-то на областных базах.
               Хорошо когда, тут же, был и дворик или хотя бы какой-нибудь пустырь, куда можно было бы на ночь пристроить машины. В те времена пустырей еще хватало даже в Ростове.
               Пробегав целый день по своим делам, вечером, командировочный люд собирался в столовой, вокруг потрескивающей и слегка вспыхивающей керосиновой лампы под убаюкивающее поскрипывание раскачиваемых метелью или ветром ставен. Потому как все были с одного района и, стало быть, друг друга хорошо знали, ночевали по-простецки - доставали привезенное из дому сало, мясо и домашнюю колбасу, варенную в мундирах картошку, соленую капусту, огурцы, помидоры, круглый белый хлеб собственной выпечки, в спичечном коробке крупного, тогда, помола соль, ну и, конечно же…
               Как обычно после третьей, утолив голод, закуривали и начиналось...
               В основном, это были прошедшие войну, тертые жизнью мужики. Их взгляды на дело не всегда совпадали с научными. И, тут, Василий Николаевич смотрел на них как, снисходительно морщась, какой-нибудь мастер спорта по штанге, смотрит как какой-нибудь новичок выполняет жим, толчок или рывок. Но, видя результат, находил и в его способах и приемах то простое, крестьянское, народное, что, в иных случаях, много проще и надежнее научного.
               Точно также и Василий Николаевич…
               Видя, иногда, в их суждениях, что-то, не совсем совпадающее с тем чему учили его, в то же время находил – для получения твердого среднего, а, зачастую, и выше среднего результата, это их простое, крестьянское, народное, было самое то. Самое то, что надо.
               А их отношение к делу…
               Отношение, как к своему, кровному…
               Как к делу всей их жизни…
               И чего только не просили, тогда, у Спиридона Матвеевича – лес и шифер, металл и кирпич, ракушку и цемент. Для коровников и свинарников, птичников и кошар, мастерских и зернотоков, больниц и школ, сельмагов и в то время только-только появлявшихся детских садов.
               Особенно, Василию Николаевичу запомнился  разговор Спиридона Матвеевича с одним из председателей. Тот слезно просил шифер перекрыть крышу коровника.
             - А ты сам-то лазил на нее? – спросил Матвеич.
             - Да нет! Чего лазить-то? Течет же ведь!..
             - А я вот приеду, залезу и посмотрю. На кой ляд менять ее всю? Обычно хватает десяток-другой шиферин – поставить заплаты. В основном же, можно обойтись где-то что-то подправив, где-то подвинув, где-то просто прижав. А на то, что ты просишь, если с умом, можно отремонтировать крыши не только коровника, но и всей твоей Ивановки. Самому надо во все вникать. Самому. И с умом.   
               Именно из-за этого - вникать и с умом - и запомнился, наверное, тот разговор. 
               Многие, просили Спиридона Матвеевича заручиться ходатайством райкома перед
Облсельхозуправлением, Облпланом, Облснабом. Ведь одно дело, когда какой-нибудь председатель колхоза или директор совхоза сам выпрашивает что-то в управлении, скажем, сельского хозяйства области и совсем другое, когда озабоченность, в этом деле, проявляет целый райком партии.
               Если кто-то считает - дипломатия, это когда только на международном уровне, ерунда все это. Василию Николаевичу не однажды приходилось читать, а потом и видеть по телевизору столько откровенно, как бы это помягче сказать, в общем пребывавших явно не в своей тарелке, дипломатов. В то же время, в обыденной жизни встречались очень даже блестящие специалисты этого дела.
               В те времена к поездкам в область готовились так, как сегодня не готовятся даже к международным переговорам – заранее составлялся список дел, перечень аудиенций и планы бесед. Чуть ли не всем активом готовили убедительные аргументы, просчитывались возможные варианты возражений на них и заготавливались соответствующие ответы. 
               В конце концов, бумаги ли на бланках райкомов преставали действовать на чиновников этих областных контор, или сами чиновники пошли такие крепкозадые, но даже грозные райкомовские бланки им стали нипочем. А председательский, директорский и начальственный люд района все чаще привозил и вывешивал на ночь за окно, на мороз, битых уток, гусей, индюков, рыбу, свиные или говяжие окорока. Ясное дело – для кого…
               Со временем перестало действовать и это. В моду все настойчивее входил новый тип еще более крепкозадых чиновников и новый тип взаимоотношений – ты мне, я тебе. Гуси уже не котировались. В моду опять вошли бумажки. Но, бумажки, непременно сладкоголосо похрустывающие – жизнь становилась все более цивилизованней, все более современней. Василий Николаевич, с подачи того же Спиридона Матвеевича, ставший к тому времени первым секретарем райкома партии, не одобрял этого, но и не запрещал – каждый выкручивался как мог. Понимал – возили не свое собственное, но…
               Лишь бы дело делали. 
               По старой памяти Спиридон Матвеевич частенько наведывался в райком - высказывал свое мнение по тому или иному вопросу, давал советы. Но, видя, что Василий Николаевич рулит уверенно, заходить стал реже. Зачастую уже не по делу, а пропустить по старой памяти рюмочку-другую, да поговорить про жизнь.
               А про нее, про жизнь было о чем поговорить. Уже ходили слухи о тех первых  крупных хищениях и мздоимствах...
               О том, что и их обком…
               Что и Гончаренко…
               Словом, жизнь скучать не давала.


                ***

               Вдоль и поперек исколесив район, побывали на полях, фермах и ремонтных мастерских, на складах запчастей, минеральных удобрений и семян. Наконец, поужинав в ресторане на первом этаже двухэтажной районной гостиницы, расположились в кабинете Морозова. Обсудили темпы вывоза органики и минеральных удобрений, качество и подготовку семян, ход зимовки скота и наличие кормов, ремонт техники и подготовку к севу, выявив трудности и слабые места и пообещав помочь, Витька, все никак не решался приступить к тому главному, что привело его сюда.
               Несмотря на то, что, проделывал он это не один десяток раз, но каждая такая беседа была словно впервые. Ну, еще б?..
               Подъехать, с таким, к первому секретарю олицетворяющему в районе партию?..
               Этто, знаете ли?..
               Не сказать чтобы так уж часто, но, иногда, он нарывался на решительный отпор.
               Даже в своем родном районе, даже знакомый с детства Василий Николаевич, тот самый Василий Николаевич с которым можно было решить любой вопрос, получить любую помощь в решении производственных и не только проблем, на такое, отказывался идти наотрез. А ведь каждый отказавшийся, каждый не пожелавший принимать участие в тех играх, представлял собой потенциальную угрозу.
               Поэтому, секретари райкомов прощупывались со всех сторон, с тем, чтобы отыскать пути подходов. Одних брали на невыполнении планов, других, на чрезмерной любви к бабам, жизненным благам или выпивке, третьих…
               Эти третьи, как раз-то и были самыми непонятными. К таким, даже не знаешь – как подъехать? Они и планы выполняли, и с бабами у них было все в норме, и к жизненным благам были равнодушны, и спиртным не злоупотребляли, и в меру прославляли, в меру критиковали политику партии, и ни в чем таком не были замечены. В общем, были как все. И поэтому, никто не мог сказать – что же, на самом деле, было у них на уме. Именно таким и был первый секретарь Гашунского райкома Василий Дмитриевич Морозов.
               Оглядывая кабинет и вспоминая вместе проведенный день, Витька никак не мог решиться – с чего же начать?..
               Так и не найдя зацепок в вопросах связанных с сельским хозяйством, когда его вдруг осенило – а как у тебя дела с выполнением планов по линии потребкооперации – неожиданно спросил он. И почувствовал что попал. Это было чуть ли не самым больным местом в каждом районе. Страна так увлеклась выполнением громадья планов пятилеток, что забывала, порой, об обеспечении сограждан самым элементарным, не производя этого вовсе или производя в таких количествах что, конечно же, было явно недостаточно.
               Не сказать, чтобы у народа были такие уж большие деньги, но, кое-что, он мог бы себе позволить, если бы оно было в магазине. Но его не было. Поэтому, покупались только продукты и самое необходимое, а на наряды, ковры, хрусталь и бытовую технику копили на случай поездки в Москву или куда еще. Из всего этого, что-то, иногда, перепадало  победителям в соцсоревнованиях. Но победителей, и того что им перепадало, были единичные случаи, а хотелось-то многим.
               Заметно поскучнев, Морозов посетовал - потребкооперация, одно из самых слабых, если не самое слабое, звено в районе.
             - И деньги, какие-никакие, у людей есть, и желание купить - сказал он - но?..
               Посочувствовав, Витька намекнул что, на определенных условиях, обком может изыскать возможности для обеспечения района дефицитом.
               Оживившись, Морозов прошел к книжному шкафу, вынул бутылку «Дербента» и, со словами – це дило гивно, его треба разжуваты – поставил на стол. Утопив кнопку селектора сказал – Зиночка! Шоколадку и кофе, пожалуйста! Когда, поставив тарелочку, та направилась к выходу, бросил вслед – меня ни для кого нет!
               Коньячок был так себе. Витька пивал и получше. Поэтому, не то чтобы залпом, но, стараясь не обидеть хозяина, сделал приличный глоток и поставил рюмку. Морозов, смаковал маленькими глоточками. Наконец, поставив оставшиеся полрюмки, взял лежащую на столе пачку «Столичных» и, встряхнув, обнажая сигареты, протянул ему. Витька покачал головой и, тот, взяв сигарету, стал разминать.
               Сигарета была отсыревшей и, под его пальцами, лепилась словно глина. Морозов размял уже где-то с половину, как сквозь бумагу, прорвав ее, вылез кусок твердого и острого как палка основания табачного листа. Сигарета оказалась безнадежно испорченной.
               Достав «Мальборо» и, точно также встряхнув, Витька придвинул ему пачку. Благодарно кивнув, Морозов прикурил. Затянувшись, поднял глаза, ожидая продолжения разговора. То, чем он затянулся, немало, наверное, удивило его. Так как затянувшись еще раз теперь уже глубоко, с удивлением и восхищением уставился на это  дымящееся заморское чудо.

                ***   
 
             - Если договоримся, это, тоже можно будет организовать – усмехнувшись сказал Витька, указывая на пачку в своей руке – и не только это. Сделав, на этот раз, маленький глоток, продолжил  - машины и мотоциклы, холодильники и телевизоры, заморские шмотки и обувь, чешское баночное пиво и марокканские апельсины, французский коньяк, гаванские сигары и многое, многое другое.
               По тому, что он называл, можно было судить о географии торговли страны. Здесь этого не только не видели, но, даже, не слышали ни о чем подобном. Единственным, что было знакомо из всего того заморского дива и что выделялось району - один раз в год, в пакетики с детскими новогодними подарками клали по одному грузинскому мандаринчику и апельсинчику.
               Трудно было судить – что из названного Витькой заинтересовало Морозова, но, с удовольствием дымя сигаретой, он с нетерпением ждал продолжения разговора. Видя его реакцию, Витька не стал ходить вокруг да около.
             - Обком будет выделять тебе дефицитный ширпотреб – сказал он, тоже беря сигарету.
             - Выделять, не бесконечно, а с расчетом, чтобы твоя потребкооперация надежно выполняла, ну и, слегка перевыполняла план – и, щелкнув зажигалкой, прикурил.
Не спеша выпуская дым, наблюдал за реакцией собеседника. Реакция была нейтральной, но со следами явной заинтересованности и Витька решился. Глубоко затянувшись и, вместе с выпускаемым дымом, как бы между прочим, произнес - но не бесплатно. Вы, должны будете реализовать все это с наценкой, скажем, в десять процентов, семь из которых, надо будет возвращать в обком.
               Поймав удивленный и растерянный взгляд собеседника, уточнил - области, все это выделяется тоже не за перевыполнение планов и не за красивые глаза. За все это -  отстегивается дополнительно. Сверх цены. Наличными.
               Сделав еще маленький глоток, поставил рюмку, взял новую сигарету и ожидающе посматривал на собеседника. Тот мучительно размышлял. Витька прекрасно понимал его. Заплатить за ту же машину, скажем, всего на десять процентов больше когда на рынке за нее просили две цены?.. Это было более чем заманчиво.
               Но опять же…
               Такое?..
               Ему?..
               Коммунисту?..
               В госторговле?..
               В стране, семимильными шагами строящей коммунизм?..
               Такое, конечно же, было более чем из ряда вон.
               Такое, было…               
               Витька видел что загадал Морозову загадку. Догадывался, что  самым загадочным в ней было - как, вообще, могло быть такое?.. Как, такое, могло исходить из обкома партии?..
               Одно дело, когда какими-то маклями занимался продавец, кладовщик, завскладом, управляющий фермой или прораб. И совсем другое…
               Такое, было не для нервных.    
               Было и еще кое-что. Была чисто техническая сторона вопроса. Ему, как секретарю райкома получающему все по государственным фондам и не имеющему  понятия ни о какой коммерции, такое, конечно же, было, как бы это сказать…
               Поэтому, в общих чертах, Витька ввел его в курс дела – на самом деле, все  делается очень просто – затянувшись сказал он. Разгоняя рукой дым, продолжил - для реализации, в накладных предназначенных для магазинов, цену, поставите, ту, по которой все это будет реализовываться. То есть, на десять процентов больше той, по которой будете получать. После реализации выпишете новые накладные, с ценой получения, а те по которым будете реализовывать – уничтожите. Перед  облпотребсоюзом отчитаетесь по той цене, по которой получали, а оговоренные семь процентов…               
               Впрочем…
               Вся эта кухня должна быть хорошо известна твоему председателю потребсоюза. Его тоже придется ввести в курс дела. Так как именно ему придется заниматься всем этим. Если будут какие-то трудности – обращайтесь. Всегда поможем!..
             - С ответом не торопим – сказал он, намекая на то что это не его прихоть, что в этом деле, кроме обкома, заинтересованы и кое-кто повыше. И что он, в этом деле, всего лишь рядовой исполнитель. А для того чтобы показать, что он, Морозов, не первый, что большинство райпотребсоюзов области уже работают именно так, добавил – поначалу, конечно, у многих возникали трудности, но потом…
               Глубоко затянувшись, затушил сигарету с таким видом, который говорил – потом, все будет нормально.               

                ***

               Прощаясь с Морозовым и, после, вспоминая их разговор, Витька видел, что загадал ему загадку. Многое чего он приоткрыл сегодня для него. То о чем писалось в газетах и говорилось с высоких трибун, по радио и телевидению, одно, а как оно было на самом деле – совсем, совсем другое. После его, Витькиного визита, страна предстала перед ним, наверное, совсем в другом свете о существовании которого тот даже не подозревал.
               За окнами «Волги» сеял мелкий декабрьский дождь, и небо, и земля были беспросветны. Лишь иногда, где-то далеко-далеко в степи, попадались отдельные огоньки кошар или ферм – земля спала, спали, в это время, уже и люди. Это были юго-восточные, степные, самые малонаселенные районы области.   
           …О наше северное лето
               Карикатура южных зим…
               Вспомнились строки из «Онегина».
               Слепя фарами, встречные машины с силой плескали грязью в лобовое стекло  сотрясая «Волгу» потоками несущегося за ними воздуха. Поначалу, когда только отъехали от Морозова их было мало.               
            - Оно и понятно – думал он - район Морозова был самым последним, на границе с соседней областью, поэтому, тогда, встречались только машины его, Гашунского района да изредка машины соседней области. По мере приближения к областному центру, после того как проехали уже с десяток районов, поток машин становился заметно гуще – прибавлялись машины и из этих районов.
               Как он пролез в обком Витька и сам не знал.
               Впрочем…
               Впрочем, эта версия была для других. На самом же деле…
               Он прекрасно помнил все. Подворовывая, будучи директором рисозавода, он понимал – чем занимался. И даже находил этому некоторое оправдание – ведь многое, очень многое приходилось покупать за наличные. Конечно, что-то оставалось и себе. Но аппетиты росли, а все что мог дать рисозавод, даже с новым оборудованием, было уже пределом или почти пределом. К тому же занимаясь этим лично, он сильно рисковал – в любой момент его могли взять.
                Когда к нему пришла эта мысль, сказать не мог. А мысль была проста. Необходимо сделать так чтобы в его подчинении был не только рисозавод но и весь район со всеми колхозами, совхозами и перерабатывающими предприятиями. Это был совсем другой уровень, суливший…
               К тому же и риски уменьшались на порядок – одно дело когда ты сам занимаешься этим и совсем другое, когда тебе приносят уже готовенькое. Вот тогда он и решил заняться политикой – любыми путями пролезть в райком. Никакая фабрика никакой колхоз или совхоз, никакой самый крупный завод, каждый по отдельности, не могут дать того, что они могли дать все вместе. Что мог дать район.
                Но, неожиданно, жизнь сделала Витьке такой подарок о каком он даже не мечтал.
                А началось все вскоре после того, как он установил новое импортное оборудование. Рисозавод, тогда, посетила комиссия из обкома во главе с Самим. Устанавливающий самолично то оборудование Витька, естественно, предварительно досконально изучил его. И, теперь, сыпал английскими определениями и терминами легко и изящно манипулировал дюймами и футами, переводя их в сантиметры и метры. Пинты, кварты, галлоны, бушели и баррели – в литры и кубометры. Фунты – в килограммы. И наоборот.
               Видимо, тогда, он и приглянулся Самому. На банкете, устроенном по этому поводу, разговорились. Оказалось что Сам тоже был заядлый рыбак. Прикормки и насадки, удилища и лески, поплавки и лодки, сроки и места ловли - для любителя эта тема была неисчерпаемой. Расставались довольные друг другом. После, на каждый праздник, Витька слал ему поздравительные открытки. И, когда в обкоме освободилась должность завсельхозотделом, ее предложили ему.
               Но, как он быстро понял, оценены были не только те его знания и способности,
так как деятельность его, здесь, ничего общего с сельским хозяйством не имела. Или почти не имела. Главное, чем он занимался – наводил такие вот мосты с секретарями райкомов на предмет сбыта дефицита и собирал причитавшуюся за это обкомовскую долю. Именно обком распределял между районами автомашины и холодильники, телевизоры и ковры, золото и хрусталь, и много, много чего еще. За все это надо было отстегивать туда, где распределялись фонды на получение заветного дефицита между республиками и областями. Кроме того, Сам тоже желал иметь с этого кое-что. Сбором этого «кое-что», Витька, как раз-то, и занимался.
               Сначала это был обычный дефицит. Но со временем, свою долю захотели иметь  производители сельхозтехники и семян, племенного скота и удобрений, ядохимикатов и спецодежды. Доля, которую он собирал, была смехотворной, но в масштабах области…
               Львиную долю забирали поставщики и Сам, но, кое-что, оставалось и ему. Кроме этого он имел долю и с рисозавода, связь, с которым, не только не прервал, но, благодаря открывшимся возможностям, всячески развивал и расширял.
               Поначалу, тщательно шифруя записи, скрупулезно подсчитывал доставшееся. До миллиона, самым любимым его занятием было – пересчитывать. Пересчитывая, прикидывал – сколько же еще не доставало?.. Именно миллион, именно он казался тогда пределом его мечтаний. Но, потом, перестал. Лень это была или что-то другое, сказать не мог. Но ловил себя на том, что деньжища доставшаяся ему, как бы потеряла свою цену. Как он радовался тем первым тысячам на рисозаводе, которые мог использовать по назначению. С каким благоговением рассматривали со Светкой рисунки на коврах и хрустале, с каким удовольствием она примеряла золото и меха, как радовались первой машине и как потом, довольные жизнью и собой, предавались друг другу.    
               Эти же?..
               Это было уже совсем не то. Их уже было столько, что пользоваться ими в обыденной жизни, было невозможно. Это были не те деньги сулившие обычные блага. На них, уже, можно было прикупить какой-нибудь колхоз или совхоз, или тот же рисозавод. Поначалу, мысли о таких покупках были чисто сравнительного плана. В смысле сравнения. количества денег с их возможностями. Но в дальнейшем?..
               В дальнейшем, эти мысли принимали все более конкретный характер – что именно можно было прикупить? Оценивал целесообразность таких «покупок» и как бы повел дело на своем, уже, предприятии, будучи его хозяином. Как прекрасно, например, было бы прикупить какую-нибудь кафешку, ресторанчик, ателье по пошиву одежды, или станцию техобслуживания легковых машин, да плюс к этому, шикарнейшее авто, яхту, виллу где-нибудь на черноморском побережье. Да мало ли чего можно было бы заиметь на такую деньжищу?..
               Но?..
               В этом «но» как раз-то и было все дело. В стране, в которой нельзя было иметь, даже, вторую квартиру или машину, такое, конечно же, было невозможно. И поэтому такие деньги не имели смысла.
               А как хотелось бы?..
               Пока же, кроме хлопот, он ничего с них не имел. Иногда казалось, что иметь такие деньги все равно что участок на Луне.
             - А что Морозов – неожиданно подумал он – согласится?.. Или?..
             - Или как Черепахин?..
               Витьке было жаль Василия Николаевича, но Гончаренко?.. Тот на такие вещи смотрел иначе. А может быть даже и не он?.. Может быть??..
               Витька только подозревал – кто именно, мог быть конечным получателем собираемого ими. Так что – в этих играх, даже голос Гончаренко мог быть не таким уж решающим.
               Морозовский коньячок уже почти выветрился и, со все возрастающим нетерпением ждал когда, после ванны, сядет со Светкой за стол и достанет бутылочку «Арарата».   

                ***
               
               Женщины!!..
               Долго, очень долго, непростительно долго Серпенарий Сигизмундович не мог  постичь эти существа. Жизнь помотала его по стройкам, на многое пришлось насмотреться. В том числе и на них. На женщин.
               Не сказать, что он был половым гигантом, но кое-какой опыт в этом деле был и у него. На стройках, постоянно живя бок о бок, отношения между мужчинами и женщинами упрощаются до наипростейших. Обычно, эти отношения ничем таким не отличались и не привлекали внимания. Но бывало и кое-что непонятное. Необъяснимое.
               Со временем Серпенарий Сигизмундович стал замечать - женщины, очень даже по разному относятся к нашему брату. Одних, они как бы не замечают вовсе. Других замечают постольку поскольку. Третьих же?..
               Этих третьих, на фоне остальных были единицы. Но именно они, именно из-за них эти создания теряли головы, готовы были отдать все. И отдавали. Готовы были идти   на край света. И шли. Именно за ними некоторые женщины кочевали с одной стройки на другую. Кочевали, вовсе не в роли жены, сестры или подруги. Кочевали, лишь бы быть поблизости от объекта своего вожделения.
               Некоторые из тех кого так отмечали эти создания, были брутальными красавцами. Многие, обычными мужиками. Но иногда, то ли следуя известной присказке что корявое дерево растет в сук, то ли?..
               Словом, иногда, эти субъекты  повышенного женского внимания были не замечаемы, невзрачны и, даже, откровенно плюгавы, в то время как, добивавшиеся их благосклонности пассии, были настоящими красавицами. Этот контраст не лез ни в какие ворота, не подчинялся здравому смыслу, был так разителен, так нелеп, что многие удивлялись – ну что она такого в нем нашла?..
               Кто-то удивлялся искренне. Кто-то о чем-то, догадывался, А кто-то точно знал – что же именно такое она нашла. И тем не менее тоже удивлялся, подыгрывая в этой древней как мир игре.
               Остальных же прочих, женщины просто использовали. И может быть в отместку за невнимание к себе со стороны тех, третьих, мстя всем и вся, использовали иногда очень жестоко. Кой чего из той мести досталось и Серпенарию Сигизмундовичу. Потерпев очередную неудачу на этом фронте, поначалу, он как всегда был взбешен – как?.. Променять его, Серпенария Сигизмундовича на?.. 
               Когда же приходила способность размышлять, долго и мучительно думал – что?.. Ну что такое могло быть у тех, третьих, чего не было у остальных? И чего, судя по всему, не было и у него? 
               До поры до времени, ничего вразумительного, по этому поводу, сказать не мог и, поэтому, как и многие, удивлялся вполне искренне. Но однажды его осенило – что же такое так нужное этим бестиям было у тех и из-за чего они так отличали их, игнорируя остальных. То что его осенило, было так примитивно и убого, казалось таким ничтожным и никчемным о чем и говорить-то не везде принято. А уж показать!?..
               Но, несмотря на это, как и всякое открытие, оно было таким же обязательным, непререкаемым и всеобъемлющим как и закон всемирного тяготения или Архимеда.  Хотя и касалось совершенно другой природы. Судя по всему, то что так нужно было этим бестиям, было на уровне того же самого, что нужно и всякому живому существу. А с природой, теперь он знал – не шутят. Так что, каким бы невероятным оно не казалось,  это предположение переросло в уверенность, увы, не принесшую удовлетворения.            
               Наоборот.
               То что так нужно было этим созданиям, не ум, не благородство, не богатство, не деньги, не слава и, даже, не мускулатура которые, в конце концов, с годами, можно заработать, приобрести или накачать. Это отличие было совсем другого рода. И хотя оно поражало своим примитивизмом, но...
               Если этого не дано, если у тебя это не такое - это уже навсегда. Это не зарабатывается, не приобретается, не накачивается как мускулатура и не отрастает. Это приговор. И каким бы примитивным оно не казалось, но именно в этом-то все и заключалось. И любой дворник, пастух или бомж, обладающий этим, в глазах этих созданий всегда будет выше самого высокого начальника, министра или генерала у которых, это, было, как бы это сказать?..
               В конце концов понял и он - почему это к пятидесяти годам когда пенсия уже не за горами, а у него кроме нее ничего и не было. Следующие один за другим разводы, съели три его квартиры и все то «кое-что» что откладывалось на черный день и на старость.
               Вот почему отсутствие линий на карте указывающих на глубину болот было так кстати. Это был шанс. Именно в этом была возможность рассчитаться с судьбой, обделившей его тем, из-за чего так немилосердно, так безжалостно и беспощадно был использован женщинами. И из-за чего к этим годам у него не оказалось ни шиша.
            - Если в отчете о своих изыскания указать глубину болот несколько больше фактической – думал он, соответственно  возрастут и объемы того, что обычно составляет основную стоимость дорог. Возрастут объемы отсыпок под основание, со всеми вытекающими последствиями – расходом материала отсыпки, горючего, затратами на погрузку и доставку материала отсыпки к месту, зарплатой шоферов, экскаваторщиков и бульдозеристов. А так как завышенная им глубина будет мнимой, то работа эта делаться не будет. А, материал отсыпки, горючее и зарплата которые будут предусмотрены сметой на приписанную глубину, вполне натурально могут реализоваться прямо из воздуха. Как все это превратить в хрустящие банкноты – было уже делом техники.
               Приняв за исходную завышение глубины всего на один метр и произведя необходимые манипуляции с логарифмической линейкой…
               С учетом ширины проезжей части, обочин и угла естественной осыпи отсыпаемого грунта, выходило – тому, кого он имел в виду под псевдонимом «Вам» придется раскошелиться не на одну а, по крайней мере, на две дороги. Разумеется, со всеми вытекающими последствиями – расходами на отсыпаемый материал, ГСМ, зарплату и прочее, прочее, прочее…
               А этто?..
               Это была сумма.
               Сумма огромна.
               Миллионна.
               И не просто миллиона. Здесь пахло многими сотнями миллионов.
               Открывавшиеся перспективы завораживали, зачаровывали, заколдовывали. В воспаленной голове уже роились видения уютного домика или квартирки где-то у теплого моря, шикарных авто, молодых смазливых женских мордашек и много, много чего еще.
               Да что там это?..
               С такой деньжищей!..
               Несмотря на прожитые годы, Серпенарий Сигизмундович чувствовал - тот же самый бес, и, даже, в том же самом месте, с той же самой интенсивностью, точно также как и всегда - щекотал то же самое ребро.
            - А надо ли мне столько? – несколько отрезвленней, мысленно вопрошал он.
               А если, в случае чего, все раскроется?..
               То, что за этим последует?.. 
               Но он гнал эту мысль. Имея ввиду свой возраст и опыт – такое могло случиться с кем угодно только не с ним.
               Если все хорошенько продумать?..
               Если аккуратненько и тщательно осуществить?..
               В конце концов, кто не рискует, тот не распечатывает шампанское.
               Хотя?..
               Он был уже в том возрасте и прошел через такое, когда люди начинают понимать - в этой жизни зачастую рискуют одни, а шампанское пьют совсем, совсем другие. Но и  здесь были нюансы. Серпенарий Сигизмундович решил – если уж рисковать, то рисковать по-крупному. И уж на этот-то раз, свою бутылку с шампанским ни за что не выпускать из рук. 
               Он знал - чьи фамилии всегда красуются на титульных листах и в угловых штампах чертежей проектов. В лучшем случае, в общей части проекта будет лишь ссылка на организацию проводившую изыскания. Поэтому, его фамилия, ни за какие шиши, ни за какие бублики и пряники там фигурировать не будет.
               Хотя…
               Кому это надо, рано или поздно, в конце концов, могут выйти и на него. Тщательно взвесив все за и против…
               Нет!..
               Ничего конкретного он пока, не решил но, где-то, что-то в нем говорило – такое решение было не за горами.
               
                ***               
   
               После захода солнца двигатель стал работать с большей нагрузкой, чем днем. Виктор сунул руку в бункер и набрал горсть зерна. Пошевелив его в руке, ссыпал в горсть Стива. Зерно было влажным.
             - Роса упала - сказал он – завязываем. До завтра. 
               Поймав непонимающий его взгляд, усмехнувшись, пояснил – заканчиваем, значит. По росе молотить нельзя.
               Сев на сиденье, Виктор поднял подборщик и направил комбайн к вагончику. Там уже стояло четыре комбайна и все семь машин звена. Оглядев поле, Стив увидел -  остальные комбайны тоже направлялись к вагончику. Вымывшись в душе, в той самой будке сооруженной в задней части прицепа, Стив почувствовал себя заново родившимся. Усталости как не бывало и он с удовольствием присоединился к собравшимся у стола. По виду куривших и переговаривающихся людей Стиву показалось – предстояло что-то приятное, ожидаемое всеми. То и дело произносились какие-то шутки сопровождавшиеся вспышками смеха. Время от времени, кто-нибудь с удовольствием поглядывая на стол и, как бы в предвкушении чего-то, удовлетворенно потирал руки.
               С подножки подошедшей машины спрыгнул Юрий. Взяв из кабины трехлитровую банку с прозрачной жидкостью закрытую полиэтиленовой крышкой, протянул Виктору. Тот прямо на весу открыв крышку и понюхав, одобрительно выдохнул – да-а-а!!.. 
            - Чемергес!! – гордо сообщил он, передавая Стиву открытую банку. Стив понюхал. Пахнуло алкоголем с приличным содержанием сивушных масел.
            - Местный самогон! – решил он для себя и, также одобрительно сказав - о дааа!!.. –  вернул банку.
               Не мешкая расселись вокруг приготовленного заранее стола.
Содержимое банки перелили в металлический чайник и, Гена, прямо из него стал разливать в разнокалиберную стоящую на столе посуду.
               Со стаканом в руке поднялся Субботин – за нашего гостя – сказал он – чтобы чувствовал себя как дома. Чтобы наше звено, на это время, стало для него, также как и для нас, семьей. Чтобы у него срослось все то, за чем он приехал. Чтобы... – на какое-то время замялся он
             - И чтобы не забывал что в гостях – вставил Юрий.
               Одобрительный смех за столом словно бы утвердили и тост Виктора, и вставку Юрия. Все потянулись чокаться со Стивом.   
               После третьей, прикурили сигареты.
               Сбивая в стоящую тут же на столе консервную банку пепел, сидящий рядом Юрий обернувшись к нему спросил – ну и как?.. Нравится?..
               Хотя Стив и не понял - о чем именно он спрашивал, но так как ничего такого что могло бы ему не понравиться за прошедший день не случилось, поднял в ответ большой палец правой руки – о, кей!
             - Ну, а как там у вас, в Америке?..
             - Что именно? – на этот раз решил уточнить он.
             - Ну, как у вас убирают хлеб?
             - Не знаю – честно признался Стив - никогда не приходилось.
                Вопросы сыпались один за другим и Стив едва успевал отвечать.
                Утолив голод, выпивать стали реже, а больше уделяли разговорам. Поначалу центром внимания был Стив. То и дело к нему обращались с вопросами. Со временем, сидящие за столом разделились на отдельные группки, у каждой из которых была своя тема для разговора.   
             - Геся!.. Геся!.. – неожиданно громко сказал Субботин, видя, что Геннадий льет мимо стакана.
             - Эххх – неодобрительно произнес он, вытирая пролитое со стола – давай, наверное, на горшок и в люлю! – бросил он Геннадию, беря его под руку и приподнимая от стола. Стив не понял – что означали его слова, но видимо они были приглашением перебравшему Геннадию отправиться спать и тот покорно потащился вслед за Субботиным. Несмотря на несомненную твердость тона, обращался он с Геннадием словно нянька с младенцем. Такое, несказанно удивило Стива – где-где, а уж в таком случае можно было ожидать и шуток и, даже, чего-то более конкретного, что отпускают, обычно, в адрес перебравшего человека. 
                Несколько раз Стив ловил себя на том, что, увлекшись, как бы забыл - зачем приехал сюда. В то же время что-то говорило – те, кто ему был нужен, тех среди этих людей не было. И чем больше узнавал этих людей, тем больше убеждался - нужных ему среди них быть не могло.
               Все чаще ловил себя на том, что, несмотря на столько лет прожитых в Советском Союзе, несмотря на то что, как он считал, хорошо знал русских - несмотря на все это, как оказалось, знал он не тех русских. Взаимоотношения которые были между этими людьми, были ни на что из ранее виденного им не похожи. Те русские с кем приходилось иметь дело до этого, о чем-то просили, предлагали какие-то сделки или просто сетовали на судьбу. Словом, им что-то было надо от него, чего-то хотели.
               Эти же?..
               Даже в любой американской семьи ничего подобного он не видел. Даже внутри семьи каждый занят собой и до других ему дело было постольку поскольку. Даже внутри американской семьи люди были несравненно дальше друг от друга, нежели эти. Даже во Вьетнаме, лежа в укрытии с каким-нибудь собратом по оружию, чувствовал – каждый из них сам по себе.
               Эти же…
               Проработав и прожив с ними всего ничего, чувствовал, что и он…
               Нет. Конечно же, он не стал таким же, но…
               Он не мог сказать каким именно стал, но что-то изменилось в нем. И это было что-то новое. Что-то подсказывало ему – иуду, среди этих людей, искать бесполезно. Иуде, среди них, нет и не может быть места. Это для него было что-то новое. И оно не очень-то обрадовало. Ведь ехал он сюда совсем за другим. Но результат есть результат. Пусть даже такой.
               В очередной раз убедившись – насколько, в этой стране, да, наверное, не только в этой, но и любой другой - простые люди как бы роднее между собой, проще, чище и выше и своих правителей, и так называемой интеллигенции, подумал - насколько лучше был бы мир, если бы именно такие люди правили им.
               А такое…
               Такое попахивало…
               Но чем бы оно не попахивало – факт есть факт. Все больше он убеждался – с каким удовольствием он бы предпочел иметь дело именно с такими людьми. А, это, была уже явная крамола.
             - Наверное хватил лишку – подумал он – надо бы поосторожнее с этим чемергесом.

                ***

                Для ускорения строительства, проходящую через несколько областей дорогу разделяют на участки и к делу приступают одновременно на каждом из них. Укладку покрытия осуществляют специализированные организации. Но, для не особо квалифицированных работ не требующих специализированных мощностей, какими является отсыпка полотна, используют уже существующие местные дорожно-строительные или родственные им организации. Серпенарий Сигизмундович не мог знать – как именно поступят в данном случае. Но склонялся к тому, что к такому строительству, особенно в части отсыпки основания, будут привлекаться и местные организации. Как бы там ни было - это была его дорога. И строить ее должен он. По крайней мере, тот участок.
                В отчете об изысканиях он не стал завышать глубину болот на всем протяжении дороги. Это было ни к чему. Припиши эту глубину на всем протяжении дороги, воспользоваться этим он бы все равно не смог. Поэтому, выбрал один наиболее подходящий, на его взгляд, для задуманного участок. В холле областного дорожного управления висела схема закрепления участков дорог за районными ДРСУ. Из нее определил какому именно ДРСУ принадлежит тот, его участок. Именно здесь, он заложил для себя фундамент будущего благополучия. Именно здесь в своем отчете он завысил глубину болот с таким расчетом, чтобы ему хватило. И, хватило, не только ему. И хватило с лихвой.
                Обычно, от проектирования до строительства проходит много времени. Но иногда и строительство, и проектирование ведут одновременно. Поэтому надо было поторапливаться. Серпенарий Сигизмундович долго ломал голову – в каком качестве, в какой должности он должен приступить к осуществлению задуманного?
                Конечно же, на любой стройке главным лицом является производитель работ, прораб. Здесь он полновластный хозяин и никто, даже сам министр в вопросах касающихся осуществления проекта, ему не указ. С другой стороны и от начальника кое-что зависело. Он мог снять любого не устраивающего его прораба.
                И несмотря на это, Серпенарий Сигизмундович все-таки больше склонялся в сторону прораба. По мере удаления строящейся дороги от населенного пункта, начальник все реже навещает строительство и поэтому не так знает положение дел как, живущий здесь же в одном из вагончиков, контролирующий буквально каждый метр строительства, прораб. Кроме того, Сигизмундович знал - на таких стройках, из-за удаленности, зарплату на весь участок обычно получает прораб. Выдав ее, отчитывается перед бухгалтерией платежной ведомостью с росписями получивших зарплату. Такое положение дел устраивало его как нельзя лучше.
                Но, кто мешает и начальнику постоянно держать руку на пульсе?..
                Намечавшаяся стройка была не первой в его биографии и Серпенарий Сигизмундович знал - ни прораб без начальника, ни начальник без прораба ничего сделать не смогут. А значит, предстояло или найти подходящего прораба с которым, несомненно, придется делиться или делиться со своим будущим начальником. Что из этого было лучше, сказать не мог никто. Так как, в основном, это зависело от каждого конкретного человека. А сие, было выше отпущенного любой людской компетенции.
                Спустя полгода после сдачи отчета, узнал - проектирование будущей дороги идет полным ходом. Знакомый из облисполкома поведал - ее строительство заложено в план будущей пятилетки начинающейся со следующего года. Что, в общем-то, не было таким уж большим секретом. Дорога была долгожданной, разговоры вокруг ее строительства велись давно и все что было связано с ее строительством, было у всех на слуху.
                Известна была и ее трасса. Кто жил в ее пределах с нетерпением ожидали  строительства. И не только они. Руководство населенных пунктов, колхозов и совхозов расположенных в 5-10-20 и даже 30 и более километрах, уже выбивали из своих вышестоящих организаций финансирование для строительства к ней и своих дорог.  Видя такое дело, Серпенарий Сигизмундович стал собираться.   
               
                ***
 
               Старенький, видавший виды дребезжащий ПАЗик остановился у магазина в центре села. Это была его единственная остановка здесь. Серпенарий Сигизмундович взял спортивную сумку и направился к выходу. Он приехал налегке. Кроме двух пар носков, смены белья, зубной пасты, щетки, полотенца да «Справочник прораба-строителя» Лыпного и Синенького который он везде возил с собой уже лет 30, больше ничего в ней не было.
               На крыльце магазина, покуривая, сидели мужики. В это же самое время, с той же самой целью, в таких же селах и такие же мужики сидели, наверное, по всей Руси Великой. Проводив равнодушными взглядами завернувший за угол автобус, уставились на него. Сигизмундович вежливо поздоровался. Те вразнобой ответили от обычного здрасте, здорово коль не шутишь, до задиристого - поздоровее видали. Ему такое было не впервой и, присев на нижнюю ступеньку, сказал – а что мужики? Не пора ли нам пора?.. - и многозначительно оглядел всех. Сидевший рядом с ним неторопливо как бы раздумывая отозвался – оно-то так, потому что шо ж… Покуль того… Так мы и то…
               Вряд ли кто взялся бы это перевести, но Сигизмундыч понял – мужики были не прочь того, что имел этот местный Цицерон под этим самым – «то». 
             - А где взять? – спросил Сигизмудыч, всем своим видом давая понять – на что взять, у него имеется.
               Во взглядах мужиков появилось больше уважения, а Цицерон сказал – ща! Я сбегаю! В шесть секунд, бля! – и протянув руку назвался - Василий.
               Сигизмундович назвался Степаном и пожал протянутую руку.
               В подобных кампаниях, опасаясь быть не понятым, он всегда величал себя Степаном или Степаном Степановичем.
               Вытянув, чтобы легче было доставать правую ногу, Сигизмундыч достал из кармана брюк трояк и протянул ему. Тот скрылся за угол магазина. Приставив на место вытянутую до этого ногу, обернулся.  Мужик постарше, тоже протянув руку назвался – Николай. Тот что помоложе - Сергеем. Именно он, во время приветствия отозвался – здоровее видали. Глянув на его основательную шею как бы раздвигающую ворот рубахи, Сигизмундыч оценил его здоровье. В чем, в чем, а уж в этом-то он уже разбирался. Он уже добрался до таких лет, что, достаточно было и этого чтобы определить физические возможности мужского организма. Чем не мог похвастаться в отношении женского.
               Если и не через шесть секунд, то появился Цицерон-Василий довольно быстро. С матерчатой сумкой. Не говоря ни слова все встали и направились в его сторону. Не останавливаясь, завернули за угол и углубились в росший за магазином кустарник, в зарослях которого оказалась небольшая поляна. С первого взгляда Сигизмундыч понял – место, здесь, было обжитое. Рядом с двумя пеньками, по которым было видно – пользовались ими регулярно, лежали два деревянных ящика и плоский камень с отрезком доски для сидения на нем.
               Сигизмундовичу, как почетному гостю Цицерон-Василий указал на пенек. Но не на тот который в центре. Вскоре Сигизмундыч догадался – почему?
               Из картонного ящика припрятанного на одном из кустов Серега достал два стопарика и поставил на пенек в центре. Расселись. Цицерон-Василий достал из сумки две бутылки заткнутые пробками из скрученной бумаги, краюху черного хлебы два огурца, два помидора и десятка два редисок – уже помыл сказал он. Из того же ящика Серега достал видавший виды самодельный нож с рукояткой из коричневой фибры, вытер его сзади о штанину и принялся за овощи.
             - Левша – автоматически отметил про себя Сигизмундыч, глядя как тот разрезал огурец.
               Цицерон-Василий наполнив стопки, полувопросительно, полуутвердительно бросил Сигизмундовичу – ну что? За знакомство? Занюхивая краюхой держа ее в левой руке, правой снова наполнил стопки. За то же самое выпили и Николай с Сергеем.          
               Вскоре, Сигизмундыч уже знал – начальника местного ДРСУ звали Сергей Яковлевич Лунев.
             - Мужик, во! – поднял Серега большой палец правой руки.
               Сигизмудовичу показалось – Николай и Цицерон-Василий, будучи постарше,
думали по этому поводу не совсем так же.
               Впрочем…
               Это могло и показаться.
               Тут же, решился и квартирный вопрос. Новые друзья наперебой предлагали от какой-то 35летней, но почему-то одинокой Светули до 90летних бабушек.
               Сигизмундыч выбрал бабушку. Спутавшись со Светулей, он, конечно же, стал бы объектом пристального внимания и сплетен всего села. А это…
             - Успеем со светулями – решил он – лишние разговоры и пересуды – ни к чему.
                ***

               Оборот наличных денег происходит по определенному порядку - Госбанк, ежемесячно отпускает необходимое их количество на выдачу зарплаты. Через какое-то время они возвращаются, сюда же, в основном, от реализации товаров и услуг или в виде вкладов в сберегательные кассы. Вот такай нехитрый кругооборот. Больше им деться некуда.
               После полусонного существования в условиях постоянной температуры, влажности воздуха, в тишине, темноте и недоступности банковских подвалов, во время выдачи зарплат, они, вдруг, оказываются в карманах работяг. Тех самых, пропитанных, въевшихся пожизненно, въевшихся так, что не помогают никакие стирки запахами пота, табака, железа, солярки, цемента и Бог его знает какими еще запахами. Пропитанных чем угодно, пропитанных самыми немыслимыми запахами, только не их запахом, запахом. денег. Обидно конечно, но этот запах из наших карманов улетучивается так быстро, что, ко времени очередной получки, ими, там, уже и не пахнет. Не надолго задерживаются деньги в этих карманах. Никто не скажет – почему, но как бы то ни было, они, не очень-то жалуют рабочие карманы.
               И в этот раз лощенные банковские купюры недолго томились там, буквально до первого гастронома или питейного заведения. Попавшие сюда, они оказались самыми быстрыми. Уже на следующий день их встречало приемное отделение родного Банка. Но на что они были похожи? Переполненные новыми впечатлениями, пропитанные черт знает какими запахами, потрепанные, измятые, надорванные и как бы даже не совсем трезвые они оказывались на столах тех кто разглаживал их, подлечивал, пересчитывал, раскладывал по пачкам, перевязал красивыми полосатыми ленточками и опять в подвал. До следующей зарплаты.       
               Их собратья, попавшие в кошельки учителей, врачей, инженеров, техников, госслужащих и прочих представителей чистых работ в большинстве своем добирались до коммунальных комнат, отдельных квартир или даже собственных домов, где их раскладывали по стопкам – на продукты, на одежду и обувь детям, на уголь и дрова, на…
               Но на что бы их не откладывали, рано или поздно, они тоже возвращались.   
               Но не они интересовали Виктора Ивановича. Хотя, и они конечно - мало найдется людей, на этой Земле, кого бы не интересовали деньги. К тому же, как работнику Банка, плановику, они были интересны еще и как те или иные цифры в определенных графах его отчетов. Но с этими деньгами все было в порядке. Они были на месте. Гораздо больше его интересовали те, с которыми далеко не все было в порядке. Те, которые не возвратились.  Те, которые исчезли куда-то. А вот – куда? Он очень хотел бы знать.
               Разница, между выданной на выплату зарплаты наличностью и последующим возвращением ее от реализации товаров и услуг, и поступившими в Сберкассы накоплениями, была всегда.
             – Есть! Есть еще в стране граждане, не доверяющие сберкассам и, потому, припрятывающие денежку по кубышкам – думал, тогда, по этому поводу, недавно окончивший финансово-экономический факультет сотрудник планово-экономического отдела Госбанка Виктор Иванович Куприянычев. Но тогда, эта разница была так смехотворно мала, что на нее не обращали внимания. Конечно, в идеале, было бы неплохо если бы баланс был нулевой – сумма возвращенных денег была бы ровна сумме выданной наличности. Но что в нашей жизни бывает идеальным?
               Со временем, сумма невозвращенки увеличивалась из квартала в квартал. Из года в год. В стране росла производительность труда, вводились новые производственные мощности, расширялись и реконструировались старые, распахивались и вводились в оборот целинные земли. Для их освоения создавались новые предприятия и совхозы - все это сказывалось на росте зарплаты, которая, для советского человека, была самым главным и, в основном, единственным  источником доходов. 
               Объем же невозвращенки все больше не соответствовал ни росту зарплаты, ни вообще каким-то другим разумным доводам. Так что же это были за деньги? Те? Невозвращенные? И куда они девались?   
               Поначалу, когда их доля была еще незначительной, Виктор Иванович думал –  припрятывают наверное? А может…
               Если каждый из нас, забыв, оставит между книжных страниц, сменив одежду оставит в кармане пиджака или брюк или просто засунет куда-то и забудет хотя бы рубль…
               А нас почти триста миллионов.
               Это ж, почти триста миллионов рублей!..
               А если три рубля?..
               А если пять?..
               А если червонец?..
               Это будет, уже, три миллиарда!
               И так из года в год? А после последней денежной реформы прошли уже годы. Так что, все это объяснимо - до поры до времени, не очень убедительно успокаивал он себя. Не очень убедительно, потому что чувствовал - вряд ли найдется так уж много в стране людей, которые, вот так, запросто, могли забыть хотя бы о засунутом куда-то трояке, не говоря уже о десятке.

                ***





















 












      
               


















               

               
 
               
















               Последний разговор с Субботиным немало озадачил Стива. После обычных бытовых сообщений, тот огорошил – а Василия Николаевича-то, сняли-таки.
             - Черепахина?.. – изумился Стив – да ты что??..               
Трудно было даже сказать – чем именно было, это.
             - Так, наверное, этот народ воспринял, тогда, то сообщение Молотова о начале войны – подумал он.
               Ведь, когда Стив был там, ходили разговоры о том, что, за рекордный урожай Черепахину светило если и не Герой соцтруда, то орден трудового красного знамени - точно. И вдруг…
               И сняли-то…
               Ничего лучше придумать не смогли - сняли за, якобы, недостаток в наглядной агитации при праздновании дня города совмещенного с празднованием дня урожая.
             - И где же он теперь – поинтересовался он.
             - Перевели председателем райисполкома – предрика.
             - Расправа – сразу же подумал он. По своим каналам он знал – Черепахин, был одним из трех секретарей райкомов, не желающих играть по предлагаемым обкомом правилам. И вот…
               Не иначе, как, чувствуя поддержку свыше, Гончаренко решил не только устранить неугодного секретаря райкома, но и показать – кто, есть, кто и что, есть, что.             
Для Стива это был очень важный симптом, говоривший о…
               На многое открыло ему глаза сообщение Субботина. Стив был разведчиком и из  всего происходящего привык извлекать суть. Он понимал, на какой шаг пошел Гончаренко – если снятие Черепахина сойдет ему с рук, значит…
             - Не стоит спешить с выводами – осадил он себя пригубляя скотч – надо подождать – что будет?..   







             




































               







 












      
               





















               












 
               
               



               
               

               
               
               
 
               










-               














































               
               
               






























                ***
               ЖАДНОСТЬ!!..
               Кто возьмется описать ее?
Она такая же древняя, как и все живое на Земле. Если точнее, то появилась она, наверное, с появлением второй живой клетки, когда, разделившись, и, несмотря на кровное родство, в своем стремлении насытиться, каждая из них, в силу своих хватательных способностей, проделывала это не обращая внимания на другую. И та, у которой эти способности более развиты, та и насыщалась первой. Но, насытившись, они стразу же теряли интерес к пище и  занимались своим основным предназначением – ростом и делением.
               Примерно также ведут себя и животные. Насытившийся лев, тигр или волк закапывают или каким-то иным способом прячут недоеденное.
               Жадность ли это?
               Возможно.
               Можно понять еще жадность Мыколы, Ваньки или Грыцько. Жадность каждого.
               Испокон веков, после окончания коллективных рыбалок или охот, чтобы каждому досталось без обиды, улов или настрелянную дичь делили на число частей соответствующее числу охотников или рыбаков. Потом, предлагали кому-то отвернуться и назвать - кому  будет принадлежать та или иная часть? Такой порядок был заведен, наверное, еще нашими прапрапрадедами, когда они делали набеги в соседние земли и потом делили добычу. А возможно, такой порядок ведет свое начало еще с тех времен, когда наши пращуры жили в пещерах и щеголяли в шкурах.
               Как всегда в таких случаях - сколько будет людей, столько же будет и вожделенных долей. И, скорее всего, у каждого она будет своя. Но чтобы было без обиды, поэтому так и поступают. Есть ли здесь жадность? Может быть.
               Есть и другая, та, про которую говорят - ны зъим, так понадкусюю. И эту еще можно понять.
               Но как можно понять ту жадность, когда ны зъисты, ни даже понадкусювать уже невозможно? Как можно понять ту жадность, когда не то что понадкусювать, перебрать, перещупать, пересчитать невозможно - не хватит самой жизни? Такая жадность необъяснима. И именно она, именно такая жадность и приносит все Зло на этой Земле. 

               Было сказано -
                … в поте лица будете добывать себе хлеб свой насущный…   
               В поте – так в поте…   
               Сотни поколений на этой Земле, о большем, и не мечтали - о хлебе, которого хватило бы до нового урожая, о лучшей доле для детей и внуков, о том чтобы земледельца не забрали на войну. Заканчивая очередную войну, люди зарекались - уж эта-то, наверняка будет последней.
               Но проходило время, а вожделенной, справедливой и сытой жизни так и не вытанцовывалось. Бывшие союзники,  становились непримиримыми врагами, а бывшие враги наоборот – союзниками. Хлеба хватало далеко не всем. Появлялся новый повод для очередной войны. Жизнь все так же бесцеремонно, изощренно, исправно и регулярно подсовывала все новые и новые войны, а мечты о процветании так и оставались мечтами.
               Почему же так получалось?..
               В чем же дело?..
               Ведь люди в самом деле хотели этого?..
               Очень хотели!
               Хотели всегда!
               Хотели везде!
               Но на пути самых заветных человеческих устремлений и желаний, с древнейших времен и до наших дней, вот уже на протяжении тысячелетий, встает - ЖАДНОСТЬ. Та самая, когда – ны зъисты, ны понадкусювать.
               Жадность в самых разнообразных ее проявлениях и ипостасях - от обычной животной потребности урвать кусок побольше, до непомерного тщеславия и властолюбия. Именно она, именно такая жадность, всегда толкала брата на брата.   
               Сына на отца.
               Ближнего на ближнего.
               Народ на народ.
               Государство на государство.
                ***
               Просматривая свежий номер «Известий» Стив наткнулся на заметку под рубрикой «Из зала суда» сообщавшую об очередном скандале среди крупных советских чиновников. На этот раз судили замминистра сельхозмашиностроения СССР Сливоцкого, из рабочего сейфа которого, изъяли более 200 тысяч рублей. Речь, в который уже раз, шла о взяточничестве. Заметка была как заметка одна из многих на эту тему, но он поймал себя на том, что в ней что-то было. Миллионы людей прочтя ее и не найдя ничего кроме напечатанного, отложили газету или продолжали читать дальше не останавливая  на ней внимания.
               Официально, Стив аккредитован был здесь как корреспондент НЙТ, неофициально же…
               Впрочем, неофициальная сторона его деятельности, тоже не была таким уж большим секретом.
               Что именно привлекло его в той заметке сказать, пока, не мог. Но чувствовал - что-то в ней было. Это «что-то» было таким смутным и эфемерным, таким призрачным и неосязаемым, что выразить словами он не мог. Но его мозг, вышколенный и натасканный на информацию мозг разведчика и газетчика, уже сделал стойку. На что именно, сделал, сказать пока было невозможно. Но что-то, здесь, несомненно было. Что-то помимо напечатанного. За всем этим, что-то стояло. Что-то недосказанное, неизвестное, невидимое пока, но реально существующее.
               Вспомнилось прочитанное у кого-то из русских писателей, кажется Пикуля, воспоминание о том, как во время войны, будучи еще юнгой, тот нес ночную вахту где-то на Севере. В светлую, там, летнюю ночь его внимание привлекли крысы, покидавшие стоявший у причала корабль. Не заметить это было невозможно. Крыса бегущая по причалу или взбирающаяся на корабль не редкость.
               Но такое?..
               По одной, по две и целыми стайками они сбегали по сходням. А когда, прохаживаясь по причалу он останавливался рядом – сбегали по канатам, шлангам и кабелям соединяющим корабль с берегом. А где позволяло расстояние между бортом и причалом - просто спрыгивали.
               Вечером, уже сменившись после вахты, узнал - выйдя в море тот корабль подорвался на мине и затонул. 
               Стив помнил как, это, поразило тогда его. Подорвавшийся на мине и затонувший корабль во время войны не редкость. Но чтобы, крысы, каким-то образом заранее узнали об этом и покидали именно его??.. 
               Значит что-то, указывающее на то, что произойдет, уже существовало, было где-то. Это «что-то» таилось в самом корабле или витало где-то вокруг. Но, несомненно, было. Оно  говорило, кричало о беде уже нависшей над этим кораблем. Словом, была какая-то информация и крысы, в отличие от людей, ею воспользовались.               
               Впрочем…
               Люди тоже, наверное, чувствовали что-то, но воспользоваться этим не могли. Кто-то, может быть, терзался какими-то сомнениями, переживаниями, предчувствиями. Кому-то, что-то приснилось. Кто-то, ощущал какую-то тревогу, может быть даже опасность, но…
               Если и предчувствовали, если даже были какие-то опасения или тревоги воспрепятствовать этому они не могли - если приказано выйти в море, чтобы тебе не приснилось, что бы тебе не казалось, что бы не мерещилось и что бы ты не чувствовал, приказ надо выполнять
               Что-то похожее было сейчас и с ним. Прочтя ту заметку, что-то подобное чувствовал и он – несомненно, в той заметке было что-то помимо напечатанного, какая-то дополнительная, может быть самая наиглавнейшая информация таилась в ней, но…
  .            Словно где-то, в неведомом и непознанном «нечто», мигнула какая-то аварийная лампочка или прозвучал едва слышимый зуммер, но где именно, и по какому поводу сработала та механика - он, пока, сказать не мог. Еще и еще раз прочитал заметку, но так и не нашел того что так насторожило его. Поняв, что заметка больше ничего не даст, бросил газету на журнальный столик и зашагал по кабинету.
               Стив был высок, выше шести футов или, по русским меркам, более 180 см. Сунув руки в карманы брюк, он мерял длинными ногами кабинет по диагонали. Светлая рубашка с расстегнутым воротом и серый, с расслабленным узлом галстук, не могли скрыть его натренированный торс и шею. Такого же как и брюки, цвета пиджак висел на спинке кресла. 
               Короткие светлые волосы не скрывали его широкий и высокий лоб. Довольно крупный нос, который он старательно прикрывал на ринге или в свалках во время игры в футбол и, который, благодаря этому, имел ту первозданную, задуманную природой форму, заметно выделялся на его удлиненном лице, когда он поворачивался в профиль. Широкий подбородок его был скорее квадратен, чем округл. Взгляд серых глаз сух и резок. Словно, вместо зрачков, там были острые осколки  битого темного бутылочного стекла. Особенно сейчас, когда все его чувства были напряжены до предела, этот взгляд, казалось, царапал обои стен, темную полировку стола, обнаженную блондинку календаря на стене и, словно со стеклорезным хрустом скользил по стеклам окон.
               Он чувствовал - дело здесь было, не в заурядном мздоимстве. Весь его опыт разведчика и газетчика говорил - в этой заметке было что-то помимо напечатанного. Это «что-то» находилось не в самой заметке, она лишь краем коснулась чего-то важного и значительного. Указывала на что-то. Но, на что именно, сказать пока не мог.
               Стив старался не пить днем но, сейчас, открыв бар плеснул в высокий стакан «Уокера» и слегка разбавив тоником, бросил пару кубиков льда. Глянув за окно, подумал и бросил еще кубик. Сел в кресло, положив ноги на журнальный столик, на только что прочитанную «Известию». Сделав хороший  глоток, откинулся на спинку кресла и уставился в подвесной потолок. Сделав еще глоток, расслабленно повис в кресле. Так как на потолке интересного было мало чего, опустил глаза на журнальный столик. Левее скрещенных ног, в той же «Известии» прочел заголовок - «План девяти месяцев – досрочно!» Статья не заинтересовала, но в голове застучали молоточки – план…
               План…
               План…
               И в этом слове ничего нового не было. Стив знал - основой развития экономики этой страны является народно-хозяйственный план. Он составлялся на перспективу, на пятилетку, и «разбивался» по годам, кварталам, месяцам. Такой план имело каждое министерство, ведомство и предприятие. Каждое предприятие в соответствии с этим планом имело своих поставщиков, от которых, на основе выделенных на год, квартал, месяц, фондов, получало все необходимое для своей деятельности. И каждое предприятие, по тому же плану и таким же фондам отгружало свою продукцию потребителям.
               Такой же план, своих поставщиков и потребителей имело и министерство Сливоцкого, и все подчиненные ему предприятия. Ясно, что их потребителями были колхозы и совхозы. Значит вот откуда взятки! Но почему они давались? Ведь каждый колхоз и совхоз в соответствии с фондами получал все необходимое?
               Подумав это, Стив усмехнулся - последнее время в этой стране мало кто получал необходимое по фондам. Даже имея их на руках, не было никакой гарантии, что ты по ним что-то получишь. Возможно и у Сливоцкого был заведен такой порядок, мол фонды фондами, но для получения полагавшегося по ним, надо же дать что-то и сверху. И это «что-то»  как раз и было тем, что у него изъяли.
               Возможно, для получения сверхфондовой техники или в более ранние чем по фондам сроки, руководители хозяйств вынуждены были давать ему взятки. Этот путь не исключался, но выглядел неубедительно - многие ли руководители хозяйств знали его лично? А от незнакомых, он, конечно же, не взял бы.    
               Хотя и здесь были варианты.
               Например, брал не сам, а кто-то из его замов или, даже, личный шофер а, затем, в обмен на заветные фонды, передавал ему. Эти фонды шли уже прямо в хозяйства, минуя систему «Сельхозтехники». Или же внутри этой системы, но «именником» - конкретному хозяйству. 
               Стив был знаком с советской системой «Сельхозтехники» через свои республиканские, областные и районные объединения обеспечивавшую колхозы и совхозы всем необходимым - от сельскохозяйственной техники, племенного скота и семян, до запчастей и спецодежды.
               Сделав еще глоток, придвинул пепельницу, «Кэмэл», «Ронсон» закурил, глядя на верблюда вышагивающего по сигаретной пачке только одному ему известной дорогой. Этот верблюд словно указал ему и другой путь получения взяток. Например, от руководителей областных и республиканских объединений «Сельхозтехники». Этот путь, на его взгляд, выглядел более приемлемым. Шаг за шагом, постепенно, он выстроил для себя предполагаемую цепочку, по которой шли деньги к сейфу Сливоцкого.
             - Как бы там не было, но именно колхозы и совхозы были конечными получателями его продукции - считал он – а, значит, именно там и начинались ручейки, стекавшиеся в районные и областные объединения «Селхозтехники» попадая в сейфы республиканских объединений, а оттуда уже - в его сейф.
             - А чччерт! - Стив помахал в воздухе рукой, пальцы которой, обожгла догоревшая сигарета. Раздавив окурок, закурил новую.
             - Но ведь руководители колхозов и совхозов получают не густо. Значит, взятки они давали не из своей зарплаты. А откуда?..
               Из той же рубрики в «Известии» он знал, как в Союзе делали деньги. Через суды, кроме взяточников, регулярно проходили мошенники, спекулянты, цеховики, расхитители, валютчики, фарцовщики и т.д. Фарцу и прочих он отмел сразу - им сеялки и комбайны ни к чему! Стал припоминать дела связанные с расхитителями. Здесь была и неучтенная продукция, и подпольные цеха по ее изготовлению, и воровство, и приписки, и сотни других способов получения незаработанной зарплаты. Он был почти уверен -  именно из этих денег расплачивались со Сливоцким.
               Где-то далеко от Москвы, люди вынуждены были продавать хозяйственное добро, закрывать липовые наряды, получать по ним незаработанную зарплату или какими-то другими путями собирать деньги, чтобы заплатить ему. Чувствуя, что идет по верному следу, Стив вознаградил себя хорошим глотком.
            - Но если я так легко выстроил эту цепочку, почему же этого не сделали следователи занимавшиеся этим делом?
               Почему судили одного Сливоцкого?
               Где те, кто давал взятки?
               Почему не назван их источник?
               Что это?  Непрофессионализм следователей? Нежелание выносить сор из избы? Или что-то другое?..
               Подобные процессы и раньше вызывали у него недоумение. По сути вещей, один человек просто не мог провернуть все то, за что его судили. И тем не менее, по делу всегда проходили одиночки.
            - Скорее всего – думал он - здесь срабатывало то обстоятельство, что в Союзе, за то же деяние совершенное группой давали значительно большие сроки. И поэтому делали так, что, кто-то один, брал все на себя.
               Опять же?..
               Что, тот же Сливоцкий не мог подставить для этого какого-нибудь «стрелочника» рангом пониже?
               Или?..
               Дааа!..
               С этими русскими не соскучишься...

                ***
               Витька Хорошевский, еще со школы прозванный Хорем, наблюдал как  Петька Селезнев и Колька Топорков регулировали наружный подшипник на валу электродвигателя нории после его замены. Наш народ горазд на прозвища. Обычно для этого используют фамилию, особенности внешности или, даже, оброненное когда-то удачное или неудачное словцо. В Витькиной фамилии не было ничего для такого прозвища. Но, в заостренном лице, маленьких быстрых глазках,  резких порывистых движениях и даже привычке быстро-быстро проводить кончиком языка по тонким губам - чувствовалось какое-то сходство с этим подвижным, быстрым, гибким, алчным и кровожадным зверьком.   
             - Ну, вроде бы все! Проверяй Васильич! – разгибаясь и вытирая руки ветошью сказал Петька. Проворачивая вал, Витька убедился - тот вращается легко и без заеданий. Подвигал в осевом направлении – люфта не было. Крутнув, с удовлетворением отметил - по инерции, он вращался столько сколько надо. Убедившись, что все нормально, приказал набить смазку и закрывать крышки подшипников. Прикурив сигарету, смотрел как, деревянной лопаткой, Колька проталкивал литол в сепаратор подшипника. Тот уже набил его почти на три четверти, когда, сверху, кто-то позвал
            – Хорошевский! К начальнику цеха!
               Распорядившись продолжать в том же духе, Витька стал неторопливо подниматься по лестнице.
               В кабинете Прокофьича сидел прораб ОПХ Сашка Зуев, а на столе - две бутылки водки и нехитрая снедь. Три стакана были наполнены. Глянув на бутылки, Витька отметил - наполнены в первый раз.
           -  Меня ждали – подумал с удовлетворением. Он не имел бы ничего против, если бы начали и без него. Но поскольку не начали, поскольку ждали, значит…
            - Ну как? – спросил Прокофьич.
               Витька понял, что он имеет в виду вышедшую не вовремя из строя норию.
            - Все нормально, все путем – успокоил он его – уже, наверное, можно включать.   
               Когда только-только начали вторую бутылку в кабинет вошли мастер и механик второй смены. Прокофьич проинструктировал их, сообщил о готовности нории и определил задание на смену. Потом налил и им. Выпив и закусив, те ушли. Из-за двери было слышно, как они давали задания слесарям, электрикам и рабочим своей смены. Вскоре уехал и Сашка.   
               Глядя в окно, они наблюдали за его «Нивой» проезжавшей через проходную элеватора. Вернув накладные, вахтер поднял шлагбаум. Когда «Нива» повернула за угол, Прокофьевич обернулся от окна и вытащив из верхнего ящика стола неаккуратно сложенный с торчащими во все стороны купюрами жмут денег, протянул Витьке. Это была его доля за полученный Сашкой рис.
               Весь город официально выписывал рисовые отходы, стоившие копейки, так как состояли они, в основном, из рисовой лузги. А неофициально, Прокофьич насыпал им хоть и неподработанный, не лущенный и не шлифованный, но нормальный кондиционный рис-сырец. Этим рисом весь город кормил и свиней, и скот, и птицу, и за который, платили уже не в кассу элеватора, а Прокофьичу.
            - Ну что?.. На посошок?.. – спросил он, кивнув на оставшуюся водку.
            - Ато? – бодро ответил Витька. Прокофьевич разлил по стаканам. Выпив и закусив, убрали со стола и направились к проходной, так как их смена закончилась еще часа полтора назад.
                ***
             - Чеботерев! - в понедельник утром окликнул Ваську Зеленцов - назавтра, готовь машину на Ростов. С трестовской базы надо будет забрать чугунную фасанину для строящегося водопровода.
             -А туда? – спросил Васька.
             -А туда как всегда - воздух – смеясь, ответил тот.
               Вспомнив вчерашний разговор с дядей Петей, Васька решил попробовать...
               Дяде Пете было 63 года. Раньше он был шофером, а сейчас, будучи на пенсии, работал в УТЭП. Эта шарага загружала попутным грузом идущие порожняком машины. Вчера Васька помогал ему менять сгнивший забор. А после, сидя за бутылкой под огромной тютиной, слушал его воспоминания. В те годы о которых вспоминал дядя Петя, до Ростова асфальта еще не было и на рейс туда-обратно уходила неделя. А, в случае дождей, и больше. Дядя Петя долго вспоминал былое, а потом открыл Ваське один большой секрет.
               Опершись правой рукой о спинку стула, развернувшись всем корпусом назад и, глядя на копавшуюся в огороде тетю Клаву, прикидывал, наверное - сколько она еще там провозится. С минуту посмотрев на нее и, видимо что-то решив для себя, намекнул Ваське кивнув на опустевшую бутылку, что не мешало бы еще «антигрустинчика».
               Он не успел еще докурить свою «Приму», как Васька уже входил в калитку. К концу этой бутылки, которую дядя Петя называл уже почему-то «озверином», Васька  знал  все - кое-кто из наших шоферов, идя на Ростов порожняком грузился ракушкой, которая здесь стоит по 15 копеек, а под Ростовом - по полтиннику. Особенно охотно ее брали в Пригородном, где, торгующий в Ростове всякой зеленью зажиточный народ, бесконечно строился. Еще Васька узнал - для провоза ракушки, товарки с УТЭП самые железные документы. Так как не надо никакой оплаты за машину. Все это держалось под большим секретом, как из соображений конспирации, так и из-за конкуренции. Дядя Петя похвастался, что такие товарки есть у него дома. И что ему… Ваське… Как другу…
               Вернувшаяся с огорода тетя Клава, застала их  явно не в том состоянии, в каком они должны были быть от одной бутылки и тут же достала из под стола улики.
То ли в возбуждении от открывавшихся перспектив, то ли по причине молодости оказавшейся на этот раз положительной, Васька был трезвее. Он помог тете Клаве довести до порога дядю Петю. Но тот вскоре опять вырос в проеме двери. Неимоверно раскачиваясь, он держался одной рукой за косяк, а в другой пачку проштампованных товарок.
            - Васек!.. Как другу!.. Как другу, Васек!..
              Васька взял у него товарки, а дядю Петю увела появившаяся у него за спиной тетя Клава.
               
                ***
               По дороге домой Витька пытался вспомнить, какой же по счету жмут денег Прокофиьич передал ему за сегодняшнюю смену?.. Выходило - то ли в шестой, то ли в седьмой раз. Деньги приятно оттягивали карман и поглаживали ляжку – жизнь была прекрасна и обворожительна.
               Вспомнилось недавнее - как, после армии, обмывали многочисленные встречи. За обычными  разговорами о службе, об изменениях произошедших в городе за это время, о вышедших замуж девчатах, о тех которые еще нет, о пришедших уже из Армии ребятах и тех кто еще служил - нет-нет, но речь заходила и о работе. Ей уделяли особое внимание. Жизнь была впереди и много, ах как же много чего предстояло сделать - жениться, настрогать детей, построить дом,  купить все в дом чтобы как у людей, ну и, конечно же, машину. Да и жить хотелось так чтобы и дети, и сами ни в чем не нуждались.
               Приглядываясь к старшим мужикам Витька видели - годам к сорока этого достигали все. К этому времени у них уже были и дома, и в доме все что надо, и машины, и, конечно же, кой чего на книжке. Но с самого начала, с женитьбы, меж ними шло негласное, никем не афишируемое, но и особо не скрываемое соревнование - кто первый?.. Кто первым построит дом? Кто первым купит телевизор, холодильник, ковры, хрусталь, шубу жене, золото, машину?
               Работы в городе было предостаточно, а после армии их везде ждали с распростертыми объятиями, но…
               Дураки бросались на первую подвернувшуюся – лишь бы зарплата поприличней. Витьке была нужна не зарплата. Вернее не только зарплата. Уже в то время он не гонялся «за туманом». Ведь он только-только начинал жить, а значит, надо будет много чего всякого разного. Его родители ничего такого особенного сделать для него не смогли, но мукомольный техникум, до армии, он все-таки закончил.
               Приглядываясь к тем же старшим мужикам, видел - по-разному они достигали своего. По разному.
               Одни - каменщики, экскаваторщики, скреперисты, бульдозеристы, трактористы или шофера-дальнобойщики, эти зарабатывали вкалывая по полторы-две смены. Но были и другие.
               Кто и как делает деньги, по городу ходило много слухов. Поговаривали - шофера удачно толкали по всей области добываемый в районе камень-ракушечник. Рыбаки приторговывали рыбой, которой тоже был богат район. Шептались об агрономах колхозов и совхозов  распахивавших не числящиеся в обороте земли и продававшие полученный с них урожай. Зоотехники, за счет хозяйств, откармливали личный скот. В общем, кто хотел, каждый на своем месте крутились как могли. Витька тоже хотел найти такую работу, где можно бы было крутиться.
               Его судьбу решила одна встреча.
           -  А ты чего это не здороваешься, Витюха? – бросил ему однажды шедший навстречу мужик. Приглядевшись, узнал Петьку Селезнева жившего когда-то по соседству, а теперь, построившему дом где-то на другом конце города, у элеватора. Он был года на 3 старше и еще с детства, по соседски, покровительствовал Витьке.
               Разговорились. Петька работал слесарем на рисозаводе, там же, на территории элеватора. Узнав что Витька еще не работает, предложил – давай к нам. Зарплата правда не ахти, но… - многозначительно протянул он и оглядевшись прошептал – но ведро-другое, а то и мешок риса за смену…               
               Именно Петька первым просветил его в отношении рисозавода. Когда Витька уходил в армию, рис, в районе, только-только начинали выращивать, а рисозавод ввели когда уже служил.
           -  Так что и дом построил, и машинешку, правда старенькую пока, прикупил все на него же, на рис – с удовлетворением довольного жизнью человека говорил Петька - поработаешь слесарем, а там…
               У тебя же техникум. Со временем станешь сменным механиком, а механиков из нашего брата, из слесарей – народ уважает. А дальше, чем черт не шутит, может быть и…
               Чувствуя приятную тяжесть в кармане, Витька понял, что имел ввиду тогда Петька.
               
                ***
               
              В карьероуправлении толпились покупатели, шофера, экспедиторы, грузчики и много другого народа, род занятий которых определить было трудно, но несомненно было одно – всем нужна была ракушка. Те кто поближе к начальству карьера, местные шишмари и хорошие знакомые, те доставали ее через них. Весь остальной народ – через экспедиторов. 
              В карьере, бывшем на территории района, пилили камень-ракушечник или попросту, ракушку. Наряды на его получение имели почти все совхозы области.
               Экспедиторы этих совхозов, чаще всего жители города, каждое утро  выясняли - кому и сколько выделено сегодня камня, выписывали накладные, ехали в карьер, получали его и вывозили на «яму». Так здесь называли временный склад, находившийся тут же, в выработанной части карьера. У каждого экспедитора была своя такая яма.
               Когда там собиралось тысяч 5-10 камня, они звонили в свои хозяйства, оттуда приходили 15-20 машин и забирали его. Экспедиторы сами же были и грузчиками. И только когда приходили машины, когда надо было отгрузить 5-10 тысяч, только тогда  привлекали грузчиков. 
               На продажу ракушки частникам, карьероуправление также имело фонды. Эти фонды были не безграничны и всем желающим не хватало. Но все знали - экспедиторы потихоньку толкали ракушку.
               Васька договорился с Серегой Якушевым, экспедитором одного из совхозов Веселовского района.
               Подъезжая к АЗС и, глянув на указатель топлива на щитке приборов, вспомнил – сегодня еще не заправлялся. Уезжавшему на заправку утром Пашке Семикину, он наказывал, чтобы тот занял очередь и на него. Стрелка указателя, уже даже не подрагивая, лежала на «нуле» и он повернул к заправке. Метров за двести до нее, на обочине трассы стояла очередь. Пашка не въехал, еще, даже на территорию АЗС. Перед ним было машин 20. После того как отъехала заправившаяся машина и очередь подвинулась, Пашка пропустил его и Васька вклинился своим ЗИЛом впереди него.
               Стоявшие сзади шофера начали орать, думая - он, как какое-то хамло влез без очереди. Но мужик стоявший за Пашкой, подтвердил - на него, на Ваську – очередь занимали. Пошумев «по инерции» еще немного, все успокоились и великое стояние продолжалось.
               Бензина якобы не было. Вернее был, но мало. И его, как всегда, давали по спискам. От всех организаций города, на АЗС были списки с номерами машин и количеством горючего выделенного на каждую. Эти списки составлялись на каждый день и утверждались директором нефтебазы. После того как подъехавший к колонке шофер называл организацию и номер машины, оператор АЗС смотрела по списку сколько на нее отпускалось бензина или солярки, пересчитывала поданные талоны и только после этого включала колонку.
               На заправку машины уходило минут пять. Если машины не было  в списке или шоферу казалось что было выделено слишком мало горючего, между ним и оператором вспыхивала перебранка. Что в окошко говорил шофер отсюда было не слышно. Но, что отвечал  по переговорному устройству оператор, разносилось по всей округе. Иногда из динамика нежный девичий голосок выдавал такое, что подъезжающие к колонкам машины как бы спотыкаясь, дергались, глохли или резко останавливались не там где надо. 
               И такое творилось по всей области и, наверное, стране.
             - Не приведи Бог сейчас оказаться в дороге километров за тыщу от дома - думал Васька - во веки веков не доедешь!
               Был конец квартала и район всеми своими производственными  мощностями напрягался для выполнения плана. Невозможно сейчас представить работу ни одного предприятия без автотранспорта. Поэтому их руководители, почти на коленях,  ползали перед районным начальством и директором нефтебазы, вымаливая хотя бы по сорок литров на машину. Срывалась заготовка сена, доставка стройматериалов, перевозка людей, хлеба, молока. Где-то просиживали механизаторы сеноуборочных комбайнов, каменщики, бетонщики, штукатуры, не могли доехать к месту работы люди, трещали производственные планы. Где-то матерились по телефону и лично бригадиры, требуя ответа на вопрос - куда подевались машины с кирпичом, цементом, песком, раствором, да мало ли с чем еще?
               А машины вот они! Все здесь! К колонке с дизтопливом стояли КАМАЗы, МАЗы и трактора. К колонкам с бензином выстроились ЗИЛы, ГАЗоны и УАЗики. Тут же к желтой колонке с «93м» вожделенно жались легковушки частников. Шел извечный поединок между народным хозяйством района и нефтеснабом. Побеждал, как всегда, нефтеснаб.
               Сидя на крыльях машин, поочередно выкручивая, шофера прочищали свечи, зачищали контакты, подтягивали ремни, крепление клемм, что-то смазывали - да мало ли дел можно найти в машине, когда нечего делать. Кто-то резался в карты, кто-то, надвинув на глаза легкую ситцевую кепку, дремал. Шофера груженных тюками соломы КАМАЗов, помогая друг другу, перетягивали крепившие их веревки.    
               Время от времени к АЗС подходили новые машины. Некоторые, пристраивались в хвост очереди, а некоторые двигались дальше. Их шофера оценив обстановку и соотнеся ее с показаниями датчика топлива на щитке приборов, решали, наверное - ехать еще можно.
               Сидя в кабине, Васька зачищал запасной контакт прерывателя, пристраивая его то на панель, то на рукоятку переключения скоростей, то «ручника». Всюду было неудобно. Металл скользил по металлу и контакт, куда бы он его не определял, все время съезжал. Глянув в очередной раз через плечо на территорию «заправки», увидел новенькую белую «ноль шестую» пристроившуюся в хвост очереди частников. Она  облегченно выпрямилась, когда из нее вылез тучный, красномордый дядя.
               Морда у дяди была знатная. Все на ней смотрелось солидно и прочно – огромный, картошкой, красный нос, толстые вывернутые губы и, словно половинки футбольного мяча, такие же красные щеки. А, подбородок, не заканчивался там, где он обычно заканчивается у людей, а несколькими массивными складками уходил вглубь расстегнутого ворота рубахи. Матерчатая кепка 60-го, наверное, размера смотрелась на самой макушке всей этой конструкции не солидней тюбетейки. Про такие морды говорят - хоть цуцынят об нее бый! Или - хоть прикуривай!. Обойдя вокруг машины, дядя довольно оглядел ее, любовно оглаживая капот и крышу. Его надменное, грубое бурое лицо, в это время, было…
               Словом, на нем было столько умиления, что, казалось, оно размягчалось, хорошело, принимало нежный розовато-малиновый оттенок.
               Обернувшись в сторону очереди, пренебрежительно выпятив солидную нижнюю губу, самодовольно и свысока поглядывая на окружающих, лицо его, как бы закаменев, снова приняло ту, буроватую, похожую на кирпич окраску. Хотя на его машине висели ростовские номера серии РОЕ,  казалось, и на них, и на его кирпично-красном лице, разливалось, плескалось, восторженно переливалось - МОЕ. 
               Когда-то, лет двадцать назад, таких дядей хоть и ненавидели, но завидовали им жутко - как же, собственная машина! Теперь, когда машины приобретаются миллионами, они выглядят как бронтозавры. Потому что сейчас к машине в моде более легкое, эдакое небрежное отношение.
               Обойдя машину, которая и впрямь была хороша - новенькая, беленькая, с блестящими на солнце молдингами, с еще не стертыми пупырышками на резине, взяв с заднего сиденья какой-то сверток, дядя направился к зданию АЗС и, обойдя его, скрылся за ним.
             - Подарочек, мзду потащил – подумал Васька.
               Выйдя оттуда, договорившись видимо с оператором и заплатив за бензин, он подъехал к колонке с 93м для частников. От такой наглости те онемели. Когда же он попытался вытащить «пистолет» из стоящей у колонки машины и сунуть его в бензобак своей, очередь  пришла в себя, ожила, захлопали дверцы и к белой «ноль шестой» устремился разъяренный люд.
               Дядя шкурой почувствовал, что дал маху. Дал, может быть, впервые за всю свою самодовольную, красномордую жизнь, не оценив страстей, которые, с самого утра, клокотали здесь.
               Кто поинтеллигентней, размахивали руками в непосредственной близости от его лица. Кто попроще, уже толкали его в живот, плечи, спину. Другие же, облепив «ноль шестую», стали раскачивать с твердым намерением - перевернуть.
               Дядя стал неузнаваем. Теперь он был похож на того себя который только въехал на «заправку» и который сейчас отмахивался и отстранялся от пинавших его рук, как надутый детский шарик на сморщенный. Его любимица, значительно потеряв в блеске словно напуганная корова затравленно прижалась задом к бензоколонке, испуганно топорщась пупырышками  резины.
               Неизвестно чем бы все это закончилось, если бы дядя,  не сообразил - надо «давать деру». Отмахиваясь от разъяренных рук, стал задом, задом продвигаться к двери. Рука его, за спиной, делала, в это время, нашаривающие, ищущие и в то же время так привычные видимо для нее, хватательные движения. Нащупав, наконец, ручку и открыв дверь, дядя облегченно плюхнулся на сиденье. Убрав ноги и захлопнув дверь, завел двигатель и осторожно, сквозь волновавшуюся толпу, отъехал от колонки. Датчик горючего на щитке приборов, ничего хорошего, наверное, ему сказать не мог, так как он опять стал в хвост очереди, где, за это время, прибавилось еще с десяток машин.
               Толпа успокаивалась. Лишь изредка оттуда доносились угрожающие и возмущенные выкрики, да кое-кто, по инерции, еще размахивал руками. По одному и группками частники расходились к своим машинам, чем-то напоминая в это время Ваське ПМКовских собак, когда, отогнав далеко за забор забредшего на их территорию чужого кобеля, довольные, они, вот так же, неспешно возвращались, как знамена высунув языки и победно поглядывая вокруг и друг на друга.

                ***
               
               Эти рассуждения значительно расширили и углубили познания Стива о советском криминалитете, но чувствовал – это не главное. Главное пока ускользало. Что-то подсказывало - чиновник такого уровня наносил значительно больший ущерб государству, нежели тот за который его судили. Это был не просто мошенник похитивший у государства 200 тысяч. И хотя сумма, сама по себе, была значительной, Стив чувствовал, не ею, не только ею, измеряется нанесенный Сливоцким ущерб. Было что-то и другое. Неизмеримо другое.
               Чиновник, находящийся на самом верху управления одной из отраслей экономики, управляющий ею и распределяющий свою продукцию не по принятым в государстве правилам, сродни стихийному бедствию или какому-то неучтенному фактору вносящему дезорганизацию и сумятицу в стройную систему управления и планирования - на него надеялись, ему доверяли государственное дело распределения техники в соответствии с государственным планом а, он, распределял ее совсем по другим правилам. И хотя это и не патроны или боеприпасы не доставленные во время боя, но в условиях плановой экономики это было…
               Это уже мало походило на что-то плановое. Ведь где-то не хватало тракторов и комбайнов, сеялок и культиваторов, плугов и лущильников. Имея на руках фонды, люди надеялись на них. И откуда им было знать, что, где-то в Москве, есть какой-то Сливоцкий, которому плевать на государственные планы, плевать на их фонды, надежды и урожаи. И кто теперь подсчитает - на какое время и на скольких гектарах были отодвинуты сроки производства работ? А ведь отодвинутые сроки, это, в конце концов, потеря урожая.
               Но дело даже не в этом. Дело в том, что в стройную систему государственного планирования и регулирования грубо врывался такой неучтенный фактор как Сливоцкий, переворачивающий все с ног на голову. Все планы летели к чертям собачьим, а уверенные, до этого, в государстве, прежде стабильно получавшие все по фондам люди, начинали сомневаться - если нельзя верить государственным поставкам, то кому же тогда верить?..
               Сливоцким?..
               И вынуждены были играть по предложенным правилам.
               Выходило так, что, своими действиями, Сливоцкий вносил дезорганизацию в государственный план, срывал сроки производства работ, вынуждал людей незаконно изымать государственные деньги отдавая ему. И может быть самое главное – убивал в них веру в государство. Не по вине ли таких сливоцких, стройная и четкая когда-то плановая система  без каких либо объективных, видимых причин, стала давать такие сбои. В этом государстве всегда чего-то не хватало. Но такого тотального дефицита как сейчас, не было, говорят, даже во время войны. Ведь в чем была сила плановой экономики этого государства – в том же самом была и его слабость. Достаточно, нескольким  сливоцким дезорганизовать работу незаметных, казалось бы министерств, как, это, незамедлительно повлечет за собой сбой в работе всех министерств завязанных на них.
               То «нечто» что насторожило его в той заметке, постепенно, приобретало более или менее выраженную суть. Вознаградив себя хорошим глотком, Стив закурил. 
Он не был законченным фанатом, чтобы радоваться этому на идейной, так сказать, основе, хотя и был членом демократической партии. Кроме того, лично ему Советский Союз ничего плохого не сделал. Но его страна и Россия - разные команды. И ко всем неурядицам здесь, он относился, скорее, как игрок к промахам в противоположной команде. И Сливоцкого, и ему подобных, рассматривал сейчас как игроков той, чужой команды, но играющих на его, Стива, команду. Они не были симпатичны ему. Но, за время своей деятельности, приходилось иметь дело и не с таким материалом. 
               Он уже читал нечто подобное связанное то ли с министерством рыбного хозяйства, то ли рыбной промышленности. Припомнил такую же заметку об одном   милицейском генерале, начальнике областного УВД у которого изъяли примерно столько же. В памяти всплыли разговоры вокруг Нектарова - Герое Соцтруда, первого секретаря одного из крайкомов и его баснословных богатствах. Но, тогда, не обратил на это внимания. Сейчас же…
               Он чувствовал, что нащупал нечто далеко выходящее за рамки заурядного мздоимства. Мздоимство, как таковое, является лишь оберткой скрывающей нечто более значительное. Несоизмеримо значительнее, представлявшее для его страны огромный интерес. Огромнейший. Для него та заметка стала яблоком упавшим на голову Ньютона - само по себе ничего не знача, оно указало на существование такого явления, как всемирное тяготение.
               Точно также и заметка…
               Ничего конкретного, чем сиюминутно можно было бы воспользоваться, в ней не было. Но она указывала на явления, происходящие в экономике этой страны. Те еще явления…   
               Стиву стало жарко. Еще больше растянув узел галстука, расстегнул ворот рубашки и опять зашагал по кабинету. Несмотря на выпитое, во рту стало сухо, ладони повлажнели, а в голове стоял монотонный и однообразный то ли шум, то ли звон. Он старался утихомирить свои забегающие далеко вперед мысли и унять пробирающую его дрожь идущего по кровяному следу охотника. И подобно охотнику насильно заставляющего себя сдерживать шаг, чтобы не пропустить чего-нибудь существенного, точно так же и он сдерживал свои мысли.
               Отхлебнув из стакана, поморщился. Лед растаял и его содержимое, нагревшись, превратилось в пойло. Выплюнув в раковину, туда же выплеснул из стакана. Стараясь не думать ни о чем кроме скотча, открыл бар. Отхлебнув из вновь приготовленного стакана и чувствуя, как мало-помалу утихомириваются метавшиеся до этого мысли, обернулся к окну. Отсюда были видны лежащие как будто на огромном стеклянном столе облака. Они были приплюснуты снизу, а вверху самых причудливых форм. Его внимание привлекли хлопотавшие у своего гнезда в верхнем углу окна ласточки.
            - Ласточки…
               Как это у русских?..
               Одна ласточка еще не весна?..
               Или нет…
               Одна ласточка весну не делает?..
               Словом, что-то в этом роде.
               Да!
               Похоже, Сливоцкий - уже не одна ласточка!..   
               Если принять во внимание что подобные заметки затрагивали и министров, и милицейских генералов, и даже первых секретарей крайкомов, можно сделать вывод – мздоимство, процветает не только в промышленности но, и как минимум, в МВД и даже…
               О, Боже!..
               На самом верху партийной иерархии!
               А это уже было горячо!
               Очень!..
               Очччень горячо!..
               Эта казалось бы обычная заметка, позволяла сделать вывод - в СССР, подспудно, идут тщательно скрываемые процессы направленные отнюдь не на укрепление государства. Это значило, что инициированный самыми высокопоставленными чиновниками, идет процесс разрушения социалистического строя. Идет, в этих известных пока что из прессы, сферах. Но являются ли сливоцкие, милицейские генералы и нектаровы конечными адресатами взяток? И как широко развиты эти процессы?
               Припомнив неофициальные, приватные встречи с советской интеллигенцией, со всеми этими, журналистами, писателями, художниками, артистами, высокопоставленными чиновниками, припомнив их разговоры вертевшиеся, в основном, вокруг денег, шмоток, дач, квартир, жратвы, райской жизни на западе, ему стало ясно - в такой среде все очень даже может быть!..    
               Тому ведомству которое он представлял здесь тайно и его стране, эти процессы были небезразличны. Определить степень их влияния на Советскую действительность и возможность управлять ими…
               О-о-о!..
               Не это ли, была давняя и сладостная мечта его ведомства и страны. Он прикидывал - что можно сделать для изучения этих процессов и какие дивиденды из этого можно извлечь. Теперь, он по-новому смотрел на свою деятельность здесь. Сейчас, она казалась ему детской забавой, вроде пускания мыльных пузырей стоя на золотоносной жиле. Никакие описания советских свалок и помоек, никакие выступления в защиту воров и фарцы выдающей себя за диссидентов, и даже сведения о передислокации какой-нибудь воинской части из пункта А в пункт В не шли ни в какое сравнение с деятельностью этих сливоцких, нектаровых и прочих. С какой-то завистью к ним отмечал - парочка таких сливоцких, на самоокупаемости, за счет самих же русских, не беря ни цента из бюджета его, Стива страны, делают для развала Союза намного больше чем сотня таких как он, обходящихся, к тому же, своим налогоплательщикам в кругленькую сумму.
               Он прикидывал - что можно сделать для изучения этих процессов, подчинения их и руководства ими. Можно будет под эгидой той же НЙТ, создать в областях и республиках корпункты, якобы для лучшего освещения жизни советского народа и  укрепления советско-американской дружбы. Ездить по стране, бывать на предприятиях, стройках, в колхозах и совхозах, благожелательно освещать их деятельность с тем чтобы усыпить бдительность КГБ и очень, очень пристально приглядываться к секретарям обкомов, руководителям министерств и главков. В общем, ко всей советской, партийной и хозяйственной верхушке. Выявлять этих сливоцких и нектаровых, брать их на крючок и…       
               Словом, как обычно…
               Впрочем, деталями пусть занимаются аналитики и разработчики, мое дело  обозначить проблему.
               Стив допил стакан и закурил.
            - А не слишком ли ты много взял на себя, парень? – подумал он  – ведь этими проблемами, в Штатах, занимаются десятки институтов, ЦРУ со своими неисчерпаемыми возможностями и, наверное, еще десятки, если не сотни организаций о которых ты даже не подозреваешь. Наверняка у них есть материалы посерьезней таких заметок. Так что не корчь из себя самого умного.
               Хотя?..
               У меня ведь огромное преимущество - они там, а я здесь, это во первых.
               А во вторых?..
               Во вторых. Если бы что-то подобное уже кто-то нащупал, то соответствующее задание я бы уже получил.
               Нет!..
               Судя по всему, этот участок, застолбил я первый…
               Затушив окурок, сделал еще глоток.
             - Пусть даже не и первый…
               Стив был не новичок в разведке и понимал - если несколько источников подтверждают какую-то информацию, это придает ей большую ценность и убедительность. Если даже кто-то, что-то подобное уже открыл, то и его рапорт будет нелишним тому подтверждением. Что, само по себе, тоже неплохо. Хотя бы укажет на то, что он недаром ест свой хлеб.
               Снова и снова мысленно возвращаясь к этим нектаровым и сливоцким, он все больше убеждался - здесь что-то есть. Оставалось решить кому и как все это преподнесть. Конечно, он мог напрямую обратиться к шефу ЦРУ или даже к самому Президенту. Но, подумав, решил не делать этого. Тех кто прыгает через головы, там не любят. Прослыть таким кенгуру было хуже, чем прослыть красным. Он решил написать рапорт своему непосредственному начальству в «конторе», а там…
               Там - будь что будет. Он не сомневался - как всегда, его слегка подзатрут. Это уж как водится. Но, в конечном счете, все равно не обидят. Допив скотч и созвонившись с редакцией, заказал билет на ближайший рейс в Вашингтон.

                ***

               Подчиняясь, и повелевая, разных руководителей повидал на своем веку Николай Борисович. Большинство, приняв какое-то предприятие и проработав 10-20 лет, уходя наверх или на пенсию, передавали своему преемнику то же самое, что и принимали.
               Но были и другие.
               Эти, приняв участок выполняющий каких-то 300 тысяч строймонтажа в год, постоянно развивая базу и наращивая объемы через тройку-пяток лет выполняли этих работ уже на 1.5-2 миллиона. И не участок это был уже, а ПМК, со своими складами, мастерскими, гаражом и подсобными производствами. Такое, всячески поощрялось. Ведь, чего-чего, а работы тогда хватало. Поэтому такие руководители были в цене.
               Именно к такому и попал он, мастером, после окончания института. Приютившая его организация была тогда участком с 370 тысячной годовой программой. Николай Кузмич, бывший его начальником, несмотря на то, что любил  «заложить за воротник», дело свое знал. Он постоянно что-то строил, перестраивал, расширял, доставал. В то время когда, другие, используя различные уловки, старались отказаться от какой-то работы, он перехватывал эти подряды. И спустя 2-3 года участок стал уже передвижной механизированной колонной, ПМК, выполнявшей 3 с лишним миллиона. Николай Борисович не был в обиде на свое образование, но такому, его точно не учили. Да, такому, и не учат. Этому, научить невозможно. Для этого необходимо иметь то ли определенный склад характера, то ли…
               Словом, именно про таких говорят – разворотливый мужик.
               Этому, не мало способствовало и умение Николая Кузмича принять и угостить нужного человека. А кому и когда это не способствовало? Происходило это, обычно, где-нибудь на природе с непременными шашлыками и ушицей. Николай Борисович, тоже часто принимал в этом участие. И к тому времени когда Николая Кузмича забрали управляющим трестом, куда входила ПМК, он был уже главным инженером и именно его назначили ее начальником. Наращивать дальше объемы такими темпами он не мог – не дано ему было это. Но и марку лучшей в тресте ПМК надо было держать. Поэтому, всячески старался соответствовать. Но, соответствовать, получалось не очень-то.
               По разному складываются взаимоотношения между начальником и главным инженером в строительной организации. Обычно, главный инженер считается руководителем производства. Начальник – администратор призванный обеспечивать производство по всем направлениям. Иногда и сам начальник по привычке ли, или считая  особо сложными и ответственными, курировал несколько  объектов. Таким был Николай Кузмич успевавший везде. Николай Борисович, будучи главным инженером, являясь руководителем производства, к тому откуда бралось все то из чего строил, имел понятие, как бы это сказать…
               Всем этим как раз-то и ведал Николай Кузмич. Кругозор же Николая Борисовича в этом плане, ограничивался, в основном, сведениями почерпнутыми во время застолий и обычным движением материалов от их получения до списания. Откуда же все это бралось, не имел ни малейшего понятия. А этого, как оказалось, было мало. Непростительно мало.
               Как ни мотался по стройплощадкам, но в первый квартал план завалил. Когда пришло время отчитываться о его выполнении, отчитываться, оказалось, собственно и не за что. Выполнение не дотягивало и до 50 %. Начав разбираться – в чем дело? – оказалось, поставщики не поставили металл, цемент, лес. В общем, не поставили ни шиша. И то что было все-таки сделано, было сделано из того что оставалось еще от Николая Кузмича.
               Несколько кварталов пришлось отчитываться по принципу - пять пишем, три на ум пошло. Отчитываться, за невыполненные работы. Кое-кто называл это приписками. Но он так не считал. Если бы он приписал на свой счет, Пизанскую башню, Тадж-Махал или Бруклинский мост - тут да. Тут, конечно же, была бы приписка. Но он не делал этого. И не потому что не хотел брать на себя ответственность за ту подозрительную башню или скромничал в отношении Тадж-Махала и Бруклинского моста. Нет. Чего-чего, а ответственности он не боялся. Да и в отношении скромности, как бы это сказать…
               Словом, не обременен был ею.
               И тем не менее, сделанное другими приписывать себе не собирался. Он просто процентовал несколько наперед то что должен был сделать, но, по независящим от него причинам, пока не сделал. Как и вся страна, он целиком был устремлен в будущее. У той страны тогда было будущее. И он был уверен - сделает.
            - Дайте мне рычаг и я переверну этот мир – в свое время воскликнул Архимед.
               Время в котором шустрил Николай Борисович было еще то. Да и каким оно может быть, время, в молодом, бесшабашном, шалопайском возрасте. Чувствовал, было бы все что надо, и он смог бы. Сделал бы. Подстегиваемый проснувшимся в нем  строительным ражем, подобно Архимеду, что-то в этом роде восклицал в душе и Николай Борисович. Но того рычага давать ему никто не собирался.
               Вернее, как раз-то собирался.
               И даже более того - он имел его на руках в виде государственных фондов предусматривающих все необходимое. Но, странное дело, между  бумагами означающими фонды и тем конкретным что они означали – разница, была. Бумаги были, а того, что по ним полагалось – того не было. Не было цемента, металла, шифера, леса.  Поэтому, зачастую, он вынужден был несколько наперед отчитываться за то, что должен был сделать, но пока не сделал. Ведь не его же вина в том, что вагоны с металлом, лесом, шифером или цементом которые должен был получить еще в конце предыдущего, в крайнем случае, начале текущего квартала, пришли только вчера, 30 числа, в самом его конце. А уже сегодня, надо было отчитываться за выполненные работы. Понимал – так далеко не уедешь, надо было что-то делать. Иначе…
               Но, что именно, надо было предпринять в создавшемся положении не знал.
               Умные люди, в основном, академического склада характера. Да, они все знают, все могут – подсчитать, рассчитать, найти выход из создавшегося трудного положения, что-то сконструировать, изобрести. Но двигать… Проталкивать… Пробивать… Лезть напролом претворяя в жизнь рассчитанное, сконструированное, изобретенное…
               Это не для них. 
               К счастью, в природе существуют и люди несколько иного свойства. Эти, как бы это сказать…
                Они не совсем, не всегда и не все понимают, но какие пробивные способности?.. С какой энергией двигают то, на что им укажут? Главное, чтобы правильно было указано.  Именно таких людей часто ставили руководителями колхозов и совхозов, заводов и предприятий.             
             - Он же дурак - удивлялись многие - как он может руководить? –
             - Да! Дурак! - отвечали те кто ставил – но какие пробивные способности? Какая движущая сила? Что и как делать – подскажем. Пусть двигает! Что и как делать – у нас знают все. А вот делать?.. Пробивать?.. Двигать?.. С этим похуже. 
               Поэтому не надо удивляться тому, кто, зачастую, стоял во главе предприятий, районов, областей, страны. Николай Борисович был одним из этих. Из двигунов. Из бульдозеров. Его дело было двигать, строить. А откуда бралось то из чего он строил?.. До поры, до времени – его это не касалось.

                ***

               Среди толчеи людей, машин и тракторов, Васька  полчаса искал Серегу. Он может быть сто раз проходил мимо него и только столкнувшись нос к носу - нашел. Еще бы! Узнать Серегу который был в карьероуправлении и того что стоял сейчас перед ним, было так же трудно как если бы он поднялся из шахты. Только здесь все было не черное, а желтое - голый до пояса, Серега весь был облеплен тырсой, лицо сплошная желтая маска, на голове какая-то тряпка, на босых ногах, босоножки которые у нас называют раколовками.
            - Сейчас и я такой же буду! – царапнула душу пугливая мысль, но он твердо решил грузить сам.
               Показав, откуда брать камень, Серега отсчитал 30 штабелей по 10 штук и, отмечая,  положил на тридцать первый обломок ракушки. Узнав, что Васька будет грузить сам, сунул деньги в задний карман брюк и пошел к комбайнам. За погрузку каждого камня на ЗИЛа, МАЗа или тракторные шасси «Таганрожцы» брали по пятаку, на изкорослые» ГАЗоны – по три копейки.  За погрузку трехсот штук он должен был отвалить целых 15 рублей. Поэтому  решил грузить сам.
               Подогнав машину задом к крайнему штабелю, поднял и застопорил задний борт. Раздевшись до пояса, обмотал тряпкой  голову, достал из-за спинки сиденья рукавицы и стал кидать. Камни с грохотом обрушивались в кузов, стукаясь о передний борт. Сначала, он знал, надо забросать переднюю, самую дальнюю часть кузова, у кабины. Потом, по мере наполнения кузова, кидать надо будет все ближе и ближе. Когда кидать уже будет некуда - закрыть борт и кидать уже через верх.
               Двадцатикилограммовые камни легко ложились туда, куда он бросал. Бросив с полсотни, взмок от пота. Во время броска тырса, с камней летела на голову, плечи, руки, живот, спину и прилипала. В самом начале погрузки, когда она сухая и горячая, колюче и царапающе струилась по чистому телу, ощущение было не из приятных. Когда он касался рукой облепленного ею живота, груди или бока, казалось что по телу проводили куском ракушки или наждаком. За поясом неприятно кололо и терло при каждом движении. Кожу лица стянуло от пота и прилипшей тырсы. При каждой непроизвольной гримасе она двигалась ощутимо болезненно. Набилось в уши, нос, резало глаза, скрипело на зубах.
               Знойный восточный ветерок, «астраханец», словно из огромной раскаленной печи, задувал вдоль карьера. Разогретый солнцем и горячей сухой землей он не приносил прохлады. Наоборот. Подобно венику в парилке, обдавал, обволакивая тело, жаром. Время от времени с ним встречался вырвавшийся, откуда-то сбоку, такой же горячий шквал. И, тогда,. затевая возню они взвихривали желтую горячую пыль, обрывки бумаги, сигаретные пачки. Все это накрывало людей, машины, трактора, визжащие пилами комбайны. Васька в это время старался отвернуться. Но куда бы он не поворачивался, летящая тырса все равно секла лицо.
               Постепенно, неприятные ощущения связанные с пылью, жарой, тырсой, вытеснялись всепоглощающей реальностью тяжелой работы. Работы, на которую организм тратил столько сил, что, ни на что другое, их уже не хватало. И сами эти ощущения  стали такими мелкими и ничтожными, что на них  уже не обращаешь внимания. А тело, всецело было занято этой тяжелой всепоглощающей работой.

                ***

               Хотя это было и не в его натуре, сегодня Стив встал рано. Даже по российским и американским меркам путь предстоял не близкий - более тысячи километров. Закончилась его эпопея с оформлением  поездки на уборку урожая в одну из отдаленных южных областей. Вчера, наконец-то, все было окончательно оговорено, утрясено, улажено и сейчас он уже ехал по мосту через Оку. Мост был длинным, а вся пойма реки, на сколько хватало глаз, была засажена отливающей глянцевым серебром  капустой. Справа и слева за окном «Форда» зеленые поля сменялись перелесками, а те, опять полями. Двухполосная дорога то ныряла вниз, то взбиралась вверх.
            -  Средне-Русская возвышенность - вспомнил он географию. Виды за окнами напоминало картины передвижников.
             - По другому и быть не могло – усмехнулся он – не на Луне же они писали свои пейзажи.
               Время от времени привычно поглядывал в зеркала заднего вида, хотя…
             - Ну кому ты нужен со своей уборкой – подумал он - неужели кому-то придет в голову, что, за тысячу верст, ты едешь на встречу со своим агентом. Да еще после того как привлек к этому столько внимания. Но, несмотря на эту язвительность по отношению к себе, понимал - без присмотра его, конечно же, не оставят. Не та страна. Скорее всего, будут «передавать» управлениям КГБ из области в область, а там, на месте, его уже примет под свои крылышки местная контрразведка.
               Пока же, ничего подозрительного не замечал, да и заметить было бы мудрено. Несмотря на ранний час, машин было уже много. И если бы не две полосы, тащился бы  сейчас вон за тем тяжело груженным КАМАЗом, взбирающимся на подъем дымя «на второй». Но самое главное заключалось в том, что ему и в самом деле нечего было опасаться. Разве что какой-нибудь провокации. Он действительно ехал для ознакомления с работой одной из отраслей огромного агропромышленного комплекса и освещения ее работы по просьбе читателей и зрителей за океаном.
             - Ничего не скажешь - красивая страна – разглядывая окрестности, думал он.
               По «Маяку» «Верасы» пели «Малиновку». Утренняя чашка кофе, с сэндвичем из масла, сыра и ветчины, вкус которых еще чувствовался во рту, ароматный дымок первой сигареты эта песня, виды за окном, свежесть утра, комфорт и мощь послушной машины, несмотря на ранний подъем, воспринимались как награда за сделанное. А потрудиться пришлось.
               Стив хорошо помнил свою первую поездку в Вашингтон, когда он выложил свои соображения начальнику  отдела. На непроницаемом лице Джорджа Макгра, не было даже тени заинтересованности, хотя слушал внимательно. Собрав рапорт Стива,  поблагодарил и, напомнив об осторожности, заверил - сегодня же доложит его соображения начальству.
               Но с особым удовольствием вспоминал вторую поездку, когда был принят высшим руководством. Все его предложения были одобрены, а финансирование проекта…
               Не сказать, чтобы он и раньше считал каждый цент, но сейчас…
               Сейчас, у него был открытый кредит. 
               В течение двух недель они с Джоржем обговаривали дальнейшую работу. Не сказать чтобы обозначенные им процессы в СССР были теперь под контролем, но под самым пристальным вниманием – точно. На первых порах, ему поручалось выявлять подобные факты среди  партийного, советского и хозяйственного руководства в партии, в промышленности, МВД, прокуратуре, Армии, ничего конкретного, пока, не предпринимая. На одной из баз в Минесоте были проведены двухнедельные сборы с будущими резидентами - специалистами по Кавказу и Средней Азии, Прибалтике и Сибири, сельскому хозяйству и машиностроению, нефтедобыче и лесной промышленности и многому, многому другому. Спецы по скрытой съемке и прослушке знакомили с новейшими достижениями в этой области. Достижения впечатляли. По всему чувствовалось - задействованы были лучшие силы.
               Чтобы окунуться в самую гущу событий, Стив решил пробить разрешение  поехать на уборку урожая в какой-нибудь отдаленный район юга России. Он умело разжег ажиотаж читателей а, особенно зрителей за Атлантикой к советской уборочной страде. Кроме репортажей, сделал клип, который несколько раз показывало СНН. Сделал, не выходя из кабинета - просто пересняв телесообщения из мест уборки. Благо, в это время, они передавались почти беспрерывно. Результат превзошел все ожидания. Редакции буквально бомбардировали телефонными звонками. Читатели и зрители за океаном, требовали репортажей с мест.
               Стив был не новичком в своем деле и битва за урожай в СССР, в его клипе, выглядела внушительно. Но не только в мастерстве крылся успех. Внушительной была и сама действительность – на бескрайних прокаленных солнцем полях, сотни и тысячи комбайнов и другой техники. Бесконечные вереницы крытых машин с зерном на дорогах и в очередях к элеваторам. Горы зерна на колхозных и совхозных токах. И дни, и ночи, на протяжении недель, в горячем даже по ночам воздухе, неумолчный гул тысяч моторов. Причем жара и накал этой битвы были не приевшимися голливудскими трюками. Обессилено волочившие по земле распущенные крылья с раскрытыми клювами вороны мастерски вставленные в кадр, демонстрировали эту жару в тысячу раз натуральнее любого киношного красавчика.
               Размах этой битвы поражал не только обилием техники, но и географией ее применения. Все это вызывало в памяти неоднократно виденные в кино битвы за Москву, Сталинград, на Курской дуге, за Берлин. Кто видел эти кадры, не сомневались - русские смогли не только в 41м, 42м, 43м, 45м - кое-что, они могут и в 80е. Стив понимал  интерес к этому американцев, любящих во всем грандиозность и размах.
               На экране сменяли друг друга простые русские люди - комбайнеры и шофера, трактористы и рабочие тока, за рулем комбайна или машины, за рычагами трактора или зернопогрузчика. Переговариваясь по рации о гектарах и центнерах, агрономы и управляющие ферм просили и требовали технику и горючее. Кому как не им были известны все тонкости этой битвы, все сюрпризы которые можно ждать от погоды. И, самое главное - время. Для созревшего хлеба, оно такой же враг как дождь, вредители или град. Опоздание с уборкой грозило потерей урожая. Поэтому, эти простые обожженные солнцем лица были озабочены одним - успеть!!..
               Поэтому битва!..
               Поэтому просьбы о технике и горючем!..
               Поэтому день и ночь!..
               Поэтому на пределе возможностей, а иногда и за пределами. Выдержать такой темп на протяжении нескольких недель, этто…
               Нередки случаи, когда шофера и комбайнеры засыпали прямо за рулем. Они не были актерами, играющими под руководством талантливого режиссера. Эти люди просто работали и этим жили, а режиссером их была сама жизнь. Глядя на эти простые, иногда откровенно некрасивые лица, даже он, начисто лишенный сентиментальности, признавал - они прекрасны.
               Нет. Это были не точенные лица уверенных в себе непоколебимых олимпийских богов. На них отпечаталась и та, изо дня в день неделями копившаяся усталость, и озабоченность, и другие человеческие несовершенства или даже слабости. Что-то подобное было, наверное, и на лицах их отцов и дедов, после боя, где-нибудь на опушке леса поджидавших отставшую полевую кухню. Когда, дымя самокрутками, они переживали перипетии только что отгремевшего сражения, скорбели по погибшим и, конечно же, мысленно, уносились туда, домой – как там?.. Что там?..
               Что-то подобное было и на лицах этих людей.
               Американцам было непонятно - ради чего все это?    
               Ради куска хлеба?..
               Они требовали и требовали подробностей.
               Но это было непонятно и самим русским...
               
                ***               

               Васька не считал себя слабаком. При росте в 182 см, и весе в 82-85 кг, в армии 12-15 раз подтягивался на турнике, три километра в сапогах пробегал за 11 минут, - это на второй разряд, но бросив штук двести, почувствовал – больше уже не может. Во рту пересохло, на зубах скрипело, кожу лица стянула плотная маска, а плечи, руки, ноги и особенно спина ныли жалобно и тягуче. Взяв из кабины сигареты и спички,  присел на поставленный «на попа» камень.
               Прикуривая, чувствовал как подрагивают руки. А чтобы удержать огонек спички у кончика сигареты, ему потребовались некоторое усилие. И, потом, куря,  чувствовал эту дрожь, когда ловил себя на том, что, ткнул фильтром сигареты мимо рта - в щеку или подбородок. От налипшей на губы тырсы на фильтре сигареты появилась желтая каемка. Из-за сухости во рту сигарета была безвкусной и горчила. Он курил поглядывая вокруг.
               Карьер жил своей обычной жизнью - визжали огромные, круглые, блестящие на солнце пилы, режущие ракушку. Надсадно, на самой высокой ноте, выли двигателя тяжело груженых поднимавшихся из карьера машин. Казалось, этот вой вот-вот захлебнется, оборвется. И он действительно иногда обрывался. Тогда шофера осторожно съезжали назад, набирая скорость, делали круг по карьеру и все повторялось. 
               Отовсюду слышался грохот камней о дерево и железо кузовов, смех, крики и непременный русский матерок. Грузчики не были похожи на Шварценеггеров, хотя среди них и было несколько здоровяков. В основном это были обыкновенные мужики, а некоторые даже откровенно щуплые.
               Словно роботы, наклоняясь, брали из штабеля камень, казалось без усилий бросали его не обращая внимания на сыпавшуюся на них тырсу и тут же наклонялись за следующим. И так без остановок пока не закончат погрузку. В городе ходили легенды об их зарплате, доходившей иногда, до ста рублей в день. Сейчас эта зарплата уже не казалась ему такой большой.
            - Это ж сколько надо кинуть хотя бы рублей на 50?.. 
               Выходило больше полутора тысяч - в пять раз больше, чем надо было кинуть ему.
            - А на 100 рублей?..
               У вагончика в окружении шоферов, в желтой панаме в солнцезащитных очках стояла Зинка Сидорчук - учетчица карьера. На ней был, распираемый содержимым, телесного цвета бюстгалтер и, закатанное до колен, застиранное синее трико.
               Приняв ее великолепные формы, это трико и притягивало мужиков. Особенно четко выделялся литой лобок. Что-то рассказывавший мужик вдруг сделал резкий выпад, выбросив руку по направлению к нему. Зинка от неожиданности испуганно согнулась, отстраняясь назад. Но через мгновение, опомнившись, выгнулась уже в обратную сторону, со словами:
            - Ой, Господи!.. Да, на!.. Хоть ложкой хлябай!..
               Отсюда было неслышно, что ответил ей мужик. Но смех, которым стоявшие там встретили его слова, был от снисходительного до презрительного...
               После перекура кидать стало труднее. Борт пришлось закрыть и теперь бросать приходилось через верх, а это почти два с половиной метра. Каждый камень надо было поднимать над головой и его обсыпало еще больше. Пока он курил тырса успела присохнуть. Кожу стянуло и каждое движение отдавалось болью. Кроме того, после перекура, камни потяжелели раза в два. Но бросив с десяток через силу, с удивлением отметил - бросать становилось все легче.
           – Наверное, вторая дыхалка открылась? – подумал он. Неприятные ощущения от облепленного тела  и изматывающей жары отходили на второй план, а всем его существом завладевала работа. Работа, отбиравшая все силы и, которой, было плевать на то, что он там еще чувствовал.

                ***

               Утром Васька поднялся с трудом. После вчерашней погрузки каждое движение отдавалось болью во всем теле. Включил свет - пятнадцать минут четвертого.
               Нормально! – подумал он и, взяв полотенце, посунулся на улицу к умывальнику. Именно так можно было назвать тот способ, которым он сейчас передвигался. Ноющее каждой клеточкой тело, казалось, отказывалось слушаться.
               Только  съев колбасу и запив горячим чаем почувствовал что начал просыпаться.   
               Проверив документы, вышел на улицу.
               Неистово горланили петухи, да как-то неохотно, вяло, словно спросонья, где-то лаяла собака - нга…
               Через некоторое время опять - нга … Нга…
               Привычно отыскал «Большую медведицу», как всегда перед рассветом запрокинувшую свой ковш над самым горизонтом, вставил ключ в замок двери.
               На лобовом стекле, капоте и зеркалах ЗИЛа лежала обильная роса. Завел двигатель и, все еще борясь со сном, слушал шелест ремней, бормочущий звук работающего компрессора. Включив подфарники, следил за стрелкой манометра, которая, подрагивая, медленно двигалась по шкале. Когда она приблизилась к «7», включил «первую» и потихоньку двинулся к переулку на асфальт.
               Тот же дядя Петя учил его, утром метров 200-300, проезжать на первой передаче - чтобы смазка распределилась по узлам и деталям и обмялась деформированная за ночь резина. Переваливаясь и поскрипывая рессорами, ЗИЛ  медленно полз к асфальту.
               За городом, выехав на трассу, почувствовал возбуждение смешанное если не со страхом, то с опасением точно. Несмотря на «железные» документы дяди Пети, все же волновался, еще бы - такая шабашка, да еще и в первый раз!..
               На первом посту ГАИ за речкой ему повезло. Только-только начинало светать, над речкой висел густой туман. Протарахтев по мосту, выключил передачу - сразу за мостом, был знак ограничения скорости «40». А чуть дальше, еще один - «20» За знаками он включил третью и потихоньку подъезжал к посту.
               Когда оставалось метров пятьдесят, на обочину не спеша вышел гаишник. Так же, не спеша, поднял свою палку и показал на обочину перед собой. Включив поворот, Васька съехал на обочину и остановился. Мельком, взглянув на инспектора через лобовое стекло, отметил про себя - где-то он уже видел его. Выключая двигатель, включая «вторую», натягивая «ручник», обходя машину и доставая документы, все время вспоминал - где он мог его видеть?..
- Чеботарь!?..
   Васек!?..
   Ёханый бабай!
   Ты!?..
                При первых же его словах, Васька сразу  узнал. Это был Леха. Леха Симоненко. Они вместе служили в Германии, в ГСВГ, в одном автобате. Симоненко призывался с какого-то хутора из их района.
- Леха!..
   Камарад!.. – воскликнул он и они обнялись.
              - Ну, что ты?..
               Где ты?..
               Как ты?.. – сыпал вопросами Симоненко, широко улыбаясь, сунув жезл подмышку, скрестив руки на груди, оценивающе разглядывая Ваську и его ЗИЛа.
             - Да вот шоферю в ПМК-7, - ответил Васька, тоже улыбаясь и, в свою очередь, так же разглядывая его. Ошарашенный встречей, отметил про себя, что если бы цвет формы у того был другой - можно было подумать, что они стоят там, у КП автобата.
- А ты как?.. -  в свою очередь, спросил он.
- Как видишь, служу!.. 
-Я же до армии техникум закончил, а дядька у меня в Уютненском  райотделе начальник ГАИ. В общем, взял. Потом школа милиции и скоро месяц, как перевелся сюда. 
Леха обернулся на заработавшую на посту рацию, но вызывали наверное не его, так как он опять повернулся к Ваське.
               -  Из наших видишь кого?..
                Не женился?..
               Петьку Карманова не встречал?..   сыпал он вопросами. Было еще рано, машины не ходили и он мог сыпать вопросами и вспоминать до бесконечности. Но Ваське-то надо было ехать. Надо было в Пригородном еще «загнать» ракушку и к «восьми» быть на складах в Ростове. Но и с Лехой при его работе и намечающихся «шабашках»  надо было дружить. Да и просто хотелось повспоминать службу. Прикидывая - как быть, ответил
- Да многих видел - Саньку Летехина, Кольку Сидоренко, Вовку Проскурина.
с Пашкой Симчуком вместе работаем. Сразу всех и не вспомнить.
               Женился я, сразу же после армии. Пацану уже два года.
               Карман сейчас в Буденовском, тоже шоферит – на одном дыхании выдал Васька.
- А ты, Леха, когда меняешься?..
- Может, когда буду «бежать» назад, заскочу, поговорим?.. 
- Да нет. Я до восьми утра. 
- Жаль. Посидели бы… Повспоминали...
- А живешь ты где?.. 
- На Садовой. Садовая 35  – ответил тот - заскакивай!.. 
- Отлично! Лады! Тогда я «потарахтел»! - сказал Васька, и, широко размахнувшись, ударил в подставленную Лехой ладонь.
- Счастливо отдежурить!  - уже с подножки крикнул он.
- Счастливого пути!  - услышал в ответ и завел двигатель.
               Отъезжая от поста, привычно оглядел приборы - все было нормально. Поймав себя на том, что улыбается, покрутил головой - надо же?..
               Ну дела!.. 
               До следующего поста было километров 120. Достав «Нашу марку», закурил первую за сегодня сигарету. После первых же затяжек, в голове приятно зашумело и потянулись, как всегда в дороге, неспешные мысли вокруг встречи с Лехой, службы, дембеля, эшелона, встреч дома.
               Дружки служившие в Союзе, давно уже были дома, и только они да ребята с Польши, приходили последними.
               Вспомнил бесконечные встречи, пьянки, драки, в основном из-за баб. Разборки. Примирения. Опять пьянки. Это, могло продолжаться бесконечно.
               Недели через две, он сказал себе - все! Хватит! Баста! Найдя объявление в местной газете, пошел в ПМК, где ему показали его машину - раму на колесах, без двигателя и кабины. Этого ЗИЛа он собирал своими руками. Возился больше месяца, зато теперь - тьфу, тьфу! 
               Выбросив окурок в окно, снова оглядел приборы. Все было в норме - зарядка идет. Давление маслица – троечка. Температура в норме. Воздуха - 7 кг. Стрелка указателя бензина только-только отлепилась от буквы «П». А стрелка спидометра слегка подрагивала между 70 и 80. 

                ***
               Будучи главным инженером, Николай Борисович конечно же держал в руках и наряды означающие фонды, и товаро-транспортные накладные и прочие бумаги сопровождающие движение материальных ценностей. Знал заводы-поставщики, но не более того. То же с чем он столкнулся став начальником ПМК, было для него так же неожиданно словно нагнувшись за лежащим на земле кошельком, обнаружил что, тот, каким-то странным и необъяснимым образом, вдруг, стал ускользать от него. Разгадку поведения этого кошелька решил начать немедленно.
               Было ясно - подводили поставщики. Поэтому работать, в полную мощь, они начинали, в лучшем случае, за месяц-полтора до конца квартала. Положение было еще то. Как раз такие ситуации отражают пословицы про клюнувшего-таки жареного петуха или грянувший гром. Таким петухом и громом стало для него положение с поставщиками. Только столкнувшись с этим нос к носу, только тогда до него дошло – что это такое? И он понял, как именно, надо было решать это. И начать решил с самых дальних - поставщиков цемента и шифера. Так как, то что они вытворяли не лезло ни в какие ворота.
               Еще каких-то 5-10 лет назад, такого не то что не было, такое было немыслимо - сорвать государственные поставки?..
               За такие «художества» прежде спрашивали строго. Каждый такой факт воспринимался как ЧП. Руководителей не умевших организовать бесперебойную работу беспощадно снимали. Не можешь – гуляй! Тогда никого не интересовало – почему не можешь? Не можешь и все тут!
               Пользуясь благами цивилизации, со временем, люди теряют представление о цене того, чем пользуются. И только когда не загорается включаемая лампочка, перестает работать телевизор, холодильник, пылесос, остывают радиаторы отопления или из крана не течет вода – только тогда до нас доходит истинная цена всего этого. И для того чтобы снова загоралась лампочка, заработал телевизор, стали теплыми радиаторы, а в кране появилась вода, мы уже согласны на дополнительные затраты. Примерно также обстояли дела и с плановыми поставками.
               Своевременно получая все предусмотренное фондами, предусмотренное государственным планом мы расслабляемся и перестаем ценить преимущества плановой системы народного хозяйства. И только, когда, своевременно не получаем положенный по фондам лес, металл или цемент… 
               В этом мире нет другого способа поднять цену на какой-то  товар или услугу, как ограничить их. Из разряда общедоступных и повседневных перевести в разряд труднодоступных, дефицитных.
                В то время в стране укладывались миллиарды штук кирпича, монтировались и осваивались миллионы тонн металла, цемента и проч, и проч. Кое-кто из производителей всего этого провожая взглядом вагоны со своей отгруженной продукцией восклицал в душе – эх если бы с каждого кирпичика, килограмма металла или цемента что-то капало в мой, Мойшин карман? Хотя бы по копеечке.
               И додумались…
               Горя желанием заработать на своей продукции, чья-то дьявольская мысль, постоянно и напряженно работая в этом направлении, упорно стремилась к созданию искусственного дефицита, ухитряясь создавать его даже там где, ни за что на свете, ни за какие бублики и пряники, его не  должно быть. С этой целью, в разных концах страны и в различных отраслях народного хозяйства, потихоньку, стали искусственно задерживать поставки. Поначалу, на них реагировали жестко – снимали. И на какое-то время все налаживалось. Но желание что-то поиметь со своей продукции и лично для себя, постоянно подстегивало ту мысль в определенном направлении. Недопоставки учащались, становились нормой. Недопоставляемое, искусственно возводилось в разряд дефицита. И как-то так, постепенно, к недопоставкам стали привыкать точно так же, как, в конце концов, привыкают ко всему. Многие руководители готовы были платить дополнительно – только дайте!
            - Дайте нам наше, положенное по фондам. Мы заплатим – черт с вами! –
              Неудобно, конечно, но что поделаешь. Со временем, стремясь как-то оправдать срыв поставок, та же мысль изобрела и ввела в обиход такие понятия как объективные и субъективные трудности и причины и т.д. и т.п.
               И началось…
               Ко времени, когда Николай Борисович стал начальником ПМК, такое положение дел стало повсеместным явлением. Для того чтобы показать цену своей продукции, чтобы заработать на этом, оттягивание и задержки поставок стали уже повседневностью. И в чем была особая «прелесть» положения, так это в том, что они не то чтобы не выполняли планы. Выполняли. Но, выжимая из получателей своей продукции мзду, искусственно и искусно, ссылаясь на нехватку вагонов, на то что подвели смежники, на… 
               Да мало ли причин можно отыскать для того, чтобы оттягивать поставки до конца месяца, квартала, года. До того самого момента, когда, воспользоваться поставляемым в предназначенном для этого промежутке времени, было уже невозможно. А для того чтобы получить необходимое во время, получить положенное  по государственным фондам – за это надо было отстегивать дополнительно. Наличными. Сверх предусмотренной госцены перечисляемой по безналу.
               Добившись аудиенции с директором цементного завода, Николай Борисович посетовал на неритмичность и, даже, на неприемлемость, на губительность для него таких поставок. Тот, в свою очередь, начал сетовать на нехватку вагонов, нерасторопность  поставщиков, на те самые объективные и субъективные причины и трудности, и т.д. и т.п.
               К тому времени, Николай Борисович был уже не новичком в строительстве и поэтому имел понятие о том - какие поставщики могли быть у цементного завода. Для него было ясно –  причиной таких поставок была та, которую директор не называл, но, которая подразумевалась. Которая, безмолвно и незримо наличествуя, как раз-то и была той,  главной.
            - А если это?.. - и Николай Борисович красноречиво потер большим пальцем правой руки об указательный, демонстрируя известный во всем мире жест. Этот под силу даже ребенку жест, жест на который он затратил ровно одну десятую калории, именно он, именно этот жест оказался тем недостающим рычагом для того чтобы перевернуть мир. Именно этот жест и стал ключом к успеху Николая Борисовича Бельцина. Этот же жест помог ему и с другими поставщиками. Поставки вскоре устаканились, а дальше, как говорится, было уже делом техники.
               Чтобы максимально использовать имеющиеся машины, механизмы и оборудование, в которых была острая нехватка, Николай Борисович организовывал работу в две и в три смены, увеличив, таким образом, производительность остродефицитных механизмов. Когда какой-то механизм работает одну смену в сутки - это одно дело. А когда в две или, даже в три - совсем другое. В этом случае производительность его возрастает соответственно в два-три раза.
               Там где позволяли условия, разворачивали работы по всему фронту. А иногда, и за линией этого фронта. Иногда приходилось идти на явное нарушение строительных норм и правил. Так, например, к следующим операциям, скажем к монтажу сантехники или отделочным работам, разрешалось приступать только тогда, когда двумя этажами выше, будут смонтированы перекрытия. Это казалось неоправданной тратой времени и, едва перекрыв этаж, Николай Борисович тут же загонял сантехников и отделочников. И дело пошло. Что должно было вводиться в эксплуатацию к годовщине Октябрьской революции, Дню Солидарности трудящихся или к очередному юбилею  В.И.Ленина – все вводилось и сдавалось в срок. Сдавалось хоть и с недоделками, но сдавалось.
               Николая Борисовича заметили. Стали присуждать первые места в соцсоревнованиях и переходящие вымпелы и знамена, а в обкоме, поставили в резерв на выдвижение – были в райкомах и обкомах  такие списки куда вносили отличившихся, показавших и зарекомендовавших себя специалистов. Так он попал в обком, где, поначалу, руководил строительной отраслью области, а в последствии, стал и первым секретарем.

                ***
               Следующий пост Васька проскочил прилепившись к огромной фуре. Когда ее остановили на посту и та, показав  поворот, стала прижиматься вправо, включив левый поворот потихоньку объезжая ее, он напрягся и втянул голову в плечи. Казалось, те шесть тонн ракушки, не лежали сейчас в кузове, а висели на его, Васькином горбу.  Стараясь не смотреть на инспектора, который, помахивая жезлом неторопливо шел к фуре, он каждую секунду ожидал свистка и взмаха жезла, приказывающего ему, Ваське,  остановиться.
               Несмотря на «железные» документы дяди Пети, он побаивался - опытный гаишник мог допереть, что, ракушка эта никакая не государственная, а его, Васькина. И хоть его за это и не посадят, все равно, скандал будет не маленький. А за использование машины в личных целях насчитают будь здоров. А то, что он все время «бежит» туда порожняком, все равно никого не колышет. Не положено и все дела. Заплати за машину, потом катайся. Но платить не хотелось - навар был бы не тот.
               Сзади уже слышался протяжный визг тормозов фуры.  Из ее тормозного крана, как-то особенно музыкально вырвался отработанный воздух, впереди стелилась свободная дорога кокетливо поблескивая новенькой разметкой - свистка не было.
               Выпятив грудь, не торопясь распрямился. При этом поймал себя на том, что, почему-то, проделал все это как-то горделиво. Словно в том, что не остановили, была какая-то его заслуга.  Ракушка с горба, враз «перекочевала» опять в кузов, а из распираемой радостью  груди рвалось:
- …Я вышел ростом и лицом - спасибо матери с отцом!
С людьми в ладу, не понукал, не помыкал…
                Но тут же резко оборвал себя - дело-то еще не сделано!..   
                И хотя постов до самого Пригородного больше не было, что уже было хорошо, но радоваться было еще рано. Прикидывая так и эдак, старался определить - откуда можно было ждать подлянки. Выходило - ждать можно было отовсюду. Он молил Бога чтобы не подвела машина, чтобы побыстрее найти покупателя, чтобы не застукали при разгрузке. Этих «чтобы» было столько, что, Бог, если и слушал его, уже давно махнул рукой, а он все перечислял и перечислял…
               
                ***

               Прокофьич сдавал как-то очень уж быстро. То ли каждодневные выпивки, то ли красавица-дочь которую таскали в городе все кому не лень, доканали-таки его. Несколько раз «скорую» вызывали прямо на рисозавод. Все видели - ему уже не до работы и его уход на пенсию ни для кого не был неожиданностью. Исполнение  обязанностей директора рисозавода, возложили на Витьку.
               Второго мая, Витька в очередной раз навестил его. Сели за стол под развесистой, цветущей акацией. Прокофьич уже не выпивал, но выставил коньяк и нехитрую снедь. Витька выложил принесенные марокканские апельсины, мандарины, баночки с черной и красной икрой, салями и блок «Мальборо» - врачи разрешали ему выкуривать 2-3 сигареты в день. Все привезенное Витькой, достать можно было только по блату.
               Уйдя с работы, Прокофьич, конечно же, был лишен всего этого – ты что-то значишь пока при месте. Стоило только уйти, как про тебя тут же забывали. Зная это, после ухода на пенсию, Прокофьич больше ни разу даже не пытался поехать куда-нибудь на склад, на базу или в магазин, как это запросто делал раньше. Рядом со всем этим, Витька положил конверт с тысячей.
               Налив Витьке, себе Прокофьич очистил апельсин.
                - Ты, Витюха, Иванычу-то отстегиваешь?.. – спросил он после того как Витька опрокинул две или три стопки.
               Тянувшийся с вилкой к тарелке Витька, удивленно глянув на него, отрицательно помотал головой.
            - Дык я не знал, Прокофьич! Я думал…   
            - А. бля – махнул рукой бывший шеф и, наполнив Витькину стопку чуть-чуть, на донышке, плеснул и в свою. Чокнувшись по случаю праздника, Витька залпом выпил. Блаженно прищурив глаза, глубоко, с наслаждением вдыхая и тщательно облизываясь, Прокофьич буквально по капельке смаковал коньяк.
               С видимым сожалением поставив опустевшую рюмку, не спеша, стал распечатывать «Мальборо». Делал он это почти с таким же благоговением, с каким смаковал коньяк. Понюхав сигарету, щелкнул зажигалкой. Но не стал прикуривать. Некоторое время смотрел на ее слегка колебавшийся огонек, потом затушил. Но желание  курить видимо, все-таки, пересилило. То ли выпитый коньяк подействовал, то ли просто подошло время курить, решительно щелкнув зажигалкой. Сильно затянувшись и блаженно прикрыв глаза, откинулся на стуле.
               Это поразило Витьку. Никогда до этого он не видел чтобы Прокофьич, вот так, смаковал коньяк или курево. Раньше он делал это походя, не замечая, как так и надо.
            - Что имеем, не жалеем – потерявши, плачем – не открывая глаз, но, наверное, чувствуя на себе Витькин взгляд усмехнувшись сказал Прокофьич.
            - Сколько ж было выкурено и выпито!?.. – покачивая опущенной головой,  горько произнес он. Непонятно было - то ли это сожаление по поводу количества выпитого и выкуренного? То ли от того, что, это было уже в прошлом. Но тот вскоре уточнил - настоящий вкус, всего этого, начинаем понимать только тогда, когда уже - нельзя!..
               В полнейшем безветрии не шевелился ни один листик, слепила глаза бездонная синева, а в насыщенном, дурманящим ароматом цветущей акации воздухе, в ее тяжелых белых гроздьях, гудели, шумели, жужжали пчелы, шмели, осы. Гудели и жужжали, сукины дети, так что Витьку и самого подмывало и жужжать, и прыгать, и скакать, и…
               Что-то, такое, вытворяет в это время с нами разлившаяся над землей, распространившаяся, раскинувшаяся над ней эта майская благодать.
               Глянув, на тихонечко притихшего Прокофьича, Витькино сердце сжалось.
            - Как же невыносимо, наверное, на фоне все этой благодати осознавать, что жизнь твоя стремительно летит к закату и что, может быть даже завтра-послезавтра…
               Затушив выкуренный до фильтра окурок, Прокофьич снова наполнил Витькину стопку и так же, на донышке, плеснул себе.
            -  Надо! Надо отстегивать, Витюха - сказал он после того как, выпив, они поставили пустые рюмки.
               Я, в свое время, отдавал Иванычу, тот – Филипычу, а, Филипыч…
               Но, как я подозреваю, даже и там был не конечный пункт нашей денежки. Знающие люди говорят – долетала, она, до самых лощенных московских кабинетов. То что проходит через нас – далеко не все наше. Мы с тобой, стоим только у истоков ручейка, который, пополняясь, широким и полноводным потоком течет в такие широты и высоты, которые, нам, не то что не снились, даже присниться не могут.
               Это было что-то новое. Причем такое новое, что, не ожидавший ничего подобного Витька, почувствовал…
               С одной стороны оно было чем-то указывающим - в какую серьезную команду занесла его судьба, с какими людьми повязала.
               А с другой?..
               От этого, другого, как-то не так билось сердце и что-то такое подсасывало под ложечкой. Никогда в жизни, ни о чем подобном он даже подумать не мог. Да, они торговали. Торговали чужим, государственным. Торговали и рисом-сырцом, и готовой крупой, но в то же время на эти деньги покупались подшипники и сальники, запчасти к нориям и транспортерам, к тракторам и машинам и, даже, телефонные аппараты и писчую бумагу. Так было заведено еще задолго до него и Витька этому не удивлялся – кто на чем сидит, тот тем и живет - понимал он.
               Ему ни разу не приходилось видеть, чтобы работники хлебозавода покупали в магазине хлеб, работники молокозавода – сметану. Кто работал на стройке – краску, а рабочие их рисозавода – рис. Так было.
               В первое же послепраздничное рабочее утро, после планерки, оставшись с Иванычем один на один, Витька передал конверт со всем тем, что тот недополучил пока он рулил рисозаводом. А на следующий же день, расписался в приказе о переводе его, с ИО на должность директора рисозавода.
               
                ***               

               В Пригородный, Васька въехал в семь утра. Проезжая по улице поселка, видел, строилось действительно много - дома и сараи, кухни и гаражи. Где стояли только стены, где ставили стропила, а где, уже крыли крышу.
               Наконец приметил строящийся дом у которого стены были «выгнаны» до окон, остановился. Не спеша огляделся - ни милиции, ни кого-то похожего на начальство поблизости не было. Какая-то бабка привязывая козу топором вбивала в землю колышек, да  пацаненок, наверное, на речку, гнал гусей. Через два дома мужик в майке ходил вокруг «Москвича» с поднятым капотом, то и дело что-то делая там.
               Во дворе нужного ему дома, голый до пояса лет 30 мужик, поливал огород. После того как Васька посигналил, он обернулся и не спеша положил шланг. Но тот вывернувшись, разливал воду на дорожку между грядками, Мужик поправил его и направился к нему. Заложив большие пальцы рук за резинку на поясе, провел ими вокруг талии подтягивая и поправляя трико.
             - Камень нужен?.. – как можно небрежнее спросил Васька, здороваясь и протягивая руку. Молча пожав руку, мужик вскочил на заднее колесо и, ухватившись за борт, подтянулся над кузовом. Он долго рассматривал содержимое кузова, неспешно поворачивая голову от заднего борта к переднему и от правого к левому.  Ожидая результатов осмотра, Васька тихонько нервничал, мысленно приказывая - возьми!..
 Возьми!..
 Ну возьми же, т-т-твою мать!.. 
               Оглядев весь кузов, мужик спрыгнул на землю. Отряхивая руки, подошел.
- Триста?.. – полуутвердительно, полувопросительно, спросил он, оглядывая двор, видимо прикидывая, куда ее выгрузить.
- Триста!  - ответил Васька, чувствуя как отлегло от сердца и как оно забилось радостно и сильно.
- А цена?..  -  Спросил мужик. Васька опять напрягся, но произнес как можно равнодушнее, со скукой в голосе
- Как все. По полтиннику.
              - Беру!  - коротко бросил тот и стал открывать ворота, одновременно показывая,  куда свалить камень.
               Васька задом въехал в ворота, открыв задний борт, с грохотом вывалил ракушку и отъехав, ожидал пока опустится кузов. Мужик шел к нему на ходу пересчитывая деньги.
- Сто пятьдесят?.. Правильно?..  - Васька кивнул.
- Считай!..  -  и протянул пухлую стопку из десяток, пятерок, трояков, и даже рублей.
- Извини что мелкие! Торгуем потихоньку. Что нам дают, то и мы. -  виновато говорил, он пока Васька считал.
               Пересчитав, Васька хотел положить деньги в бумажник с документами и уже даже вынул его. Но потом передумал - вдруг остановят, придется вынимать права, путевку, ему почему-то не хотелось, чтобы гаишник увидел деньги. Свернув пачку пополам, положил в другой карман на груди и застегнул пуговицу.
- Когда привезешь в следующий раз - сразу ко мне,    
 возьму всю – сказал мужик.
               Пообещав, Васька, довольный, вырулил на дорогу из поселка.

                ***

               Ближе к Воронежу, поля становились желтее и обширнее, а перелески все меньше.
             - Лесная зона переходила в лесостепь, а, та, должна была перейти в степь - вспомнил он опять географию. Дорога все также ныряла вниз или взбиралась вверх - Средне-Русская возвышенность казалась нескончаемой. За Воронежом припекать стало сильнее - может быть потому что дело шло к полудню, а может потому что к югу.
            - В Москве +25, в Ростове +39 - передали сводку погоды по «Маяку».      
               За окнами потянулись скошенные поля с ровными рядами копен, с работающими комбайнами, с ожидаемыми зерно машинами, тракторами с плугами и «походками». Ему все время приходилось обгонять крытые, тяжело груженые зерном машины. Он видел очереди этих машин у элеваторов - во всем чувствовался напряженный рабочий ритм. Действительно шла битва, битва за урожай с напряжением всех сил и привлечением огромного количества техники.
               Оказалось, его, Стива, решено направить в один из юго-восточных районов, где уборка была уже в самом разгаре. И ему ничего не оставалось, как двинуться в этом направлении.

               На столе у первого секретаря Приволенского райкома, Василия Николаевича Черепахина, почти беспрерывно звонил телефон. По его односложным ответам легко угадывалось - его постоянно о чем-то просили.
            - Ладно, пришлю!.. 
           -  Хорошо, дам!.. 
           -  Понял!.. Попробую!..  – отвечал он. Но было и другое.
           -  Ты что?!.. Поимей совесть, Савельич!.. Тебе и так выделили больше всех!.. 
               После того, как выслушивал ответ, снова говорил – понимаю!..
               Понимаю, что урожай!..
               Понимаю, что не хватает!..
               Понимаю, что надо!..
               Понимаю, что хоть пять штук!..
               Но где я тебе их возьму?!..
               По всему району и так выгребли все, что только могли!..
               Когда у них, с зав. сельхозотделом, Олегом Викторовичем Барковым,  зашел разговор  о том, в какое звено его, Стива, направить, он почувствовал что находится в штабе этой битвы. И Черепахин, и Олег, несмотря на то, что, в районе было 14 хозяйств в каждом из которых работало до десятка и больше звеньев – они знали всех звеньевых, число комбайнов в звеньях, кто сколько убрал, намолотил, кто впереди, кто отстает, и еще много чего, что Стив так и не понял. Чувствуя, что у них действительно есть что показать, что выбор огромный и они так могут выбирать бесконечно, решил схитрить. Подойдя к висевшей на стене карте района, ткнул пальцем наугад в желтое пятно на ней:
             - А нельзя ли сюда? – вмешался он в их разговор. Олег подошел к карте.
             - Что там? – спросил Черепахин.
             - Седьмой севооборот Котовского. – ответил Олег.
             - Субботин!? – утвердительно спросил Черепахин.
             - Субботин! – ответил Олег.
             - Ну, Субботин, так Субботин. – сказал Черепахин и откинулся в кресле считая вопрос решенным.
              - Поезжайте с Олегом в гостиницу, оформляйтесь, и к Субботину.
              - Нет-нет - сказал Стив - не надо гостиницы. У меня все с собой. Я могу спать и в машине. Давайте сразу к Субботину... 
               Черепахин с Барковым долго смотрели друг на друга. Очевидно у них были четкие инструкции на этот счет и, боясь их нарушить, они не знали - как быть. В какое-то мгновенье Стиву показалось что из его затеи ничего не получится, но, помолчав, Черепахин ответил:
             - Ну, так! Так и так!
               Ничего из сказанного Стив не понял. Вряд ли и сам Черепахин мог объяснить – что хотел сказать этими словами, но по тону каким это было сказано, Стив понял - его просьба удовлетворена.
             - Только там не Москва - предупредил Черепахин - удобств никаких.
             - Это ничего - обрадованно ответил Стив - это даже хорошо. Репортажи будут с самого переднего края. Так, кажется, говорят у Вас?..
             - И не только говорят - ответил Черепахин, оценивающе поглядывая на него - там действительно передний край.

               Олег пересел в «Форд» Стива, а его УАЗик поехал за ними. По дороге на каждом углу попадались указатели - «Элеватор». На вопрос Стива, Олег ответил - на время уборки в помощь селу присылают солдат шоферов и эти указатели для них. У  выезда из города Стив обратил внимание на огромного бронзового быка на бетонном щите всем своим видом устремленного на восток как бы указывая направление.
             - Указатель на комплекс - на его вопрос, пояснил Олег и продолжил - в десяти километрах от города находится комплекс по откорму крупного рогатого скота на 25 тысяч голов. Кстати по американской технологии. Будет желание, можем заскочить.
             - Непременно, непременно - ответил Стив, решив для себя обязательно это сделать, так как такое сотрудничество должно быть неплохо воспринято за океаном.
               Вскоре город остался позади и опять начались те же поля с лесными полосами по краям. Везде работали комбайны или другая техника. Переехав мост через железную дорогу по которой шел длинный состав с цистернами, свернули влево на укатанную до блеска грунтовку. Слева было скошенное уже поле, по которому ходили два трактора с поблескивающими на солнце прицепными дисками.
             - Дискуют перед пахотой – пояснил Олег. На следующем поле два трактора пахали. На следующем, за лесополосой, два колесных трактора стягивали солому на край поля. И только проехав еще одну лесополосу, Стив увидел работающие комбайны, над каждым из которых, висело облачко из крутящейся соломенной крошки, пыли и синеватых или темных дымков выхлопных газов. Иногда  какой-нибудь из них приостанавливался и поработав на месте двигался дальше.          
             - Много массы попало в приемную камеру и поэтому ее приходится обмолачивают на месте, чтобы она не забилась - пояснил Олег. И хотя Стив ничего не понял, так как понятия не имел - и что из себя представляет та масса, и приемная камера, и сам комбайн. Однако кивнул, пересчитывая ходившие по полю комбайны. Поровнявшись с ровными рядами копен, они тоже оставляли такие же. Стив насчитал семь комбайнов и это было все, что он успел заметить пока подъезжали к вагончику в середине поля, у лесополосы. Три машины с неимоверно высокими бортами и легковой УАЗ, казалось, чего-то ждали.
               Чуть поотдаль стоял прицеп с лежащими на нем запчастями, ремнями, бочками. В задней части прицепа было какое-то сооружение в виде будки. В лесополосе, у вагончика, под натянутым брезентом стоял длинный деревянный стол. По обеим его сторонам, на всю  длину, стояли деревянные лавки на которых, переговариваясь, сидели семь дочерна загоревших мужиков. Когда «Форд» и УАЗ остановилось возле них, сидящие за столом повернулись с таким видом, будто перед ними опустился НЛО.
             - Мой «Форд» виноват! – догадался Стив. От самой Москвы, ему не встретилось ни одной иномарки.
               За те несколько минут пока они выходили из машины, оглядывали поле с работающими комбайнами, Стив почувствовал - его легкая тенниска прилипла к плечам, спине, груди. В неподвижном, горячем до такой степени воздухе что он обжигал ноздри при вдохе, стоял неумолчный, то усиливающийся, то несколько стихавший гул моторов. Ни один листик не шевелился на прокаленных солнцем деревьях.
              Представляя его, Олег здоровался со всеми за руку и одновременно называл ему их имена. По всему было видно - он знает всех. Из представленных мужиков, Стив запомнил только Евгения, как он понял - агронома этого отделения на полях которого работало звено. Запомнил комбайнера Гену, еще одного комбайнера Николая и шофера Юрия. Евгений запомнился потому, что единственный из всех, был одет. Все остальные были в трусах или плавках. Гена - потому что был самым худым из всех, Николай наоборот - здоровяк. А Юрий, наверное, по ассоциации с Гагариным.
               Имена остальных переспрашивать не стал, надеясь выяснить их в дальнейшем. Хотя и знал - эти русские, между собой, часто обходятся прозвищами, имеющими, иногда, что-то общее с именем и фамилией, но часто наоборот, ничего общего с ними не имеющими, а отражавшими какие-то черты характера, внешности или просто оброненным когда-то удачным или неудачным словцом. Высунув от жары язык и весело поглядывая на всех, под столом лежала черно-белая собачонка.
               Один из комбайнов остановился и включил желтый проблесковый маячок. Мужик, чье имя Стив не запомнил, тут же вскочил в кабину одной из стоящих машин и она направилась в ту сторону.

                ***
               Из Ростова Васька выехал уже в конце рабочего дня. Грузиться пришлось на трех складах, перед каждым из которых, стояла очередь из нескольких машин. Были даже 20тонные шаланды, которые грузились долго.
               Сереге, купил летний костюмчик, панаму и сандалии. Долго выбирал. То казалось - выбранный костюмчик великоват. Взяв меньший, видел - явно маловат. Пока, наконец, продавщица, чем-то похожая на Светку, не заверила его - этот, на два годика, будет в самый раз. Светке взял косметику, которую она давно хотела. А себе, зажигалку с откидывающейся крышкой.
               Когда в Батайске на кольце вырулил домой, с облегчением отметил - наконец-то вся эта толкотня позади. Не любил он эти погрузки-разгрузки - лучше лишних две сотни отмахать, чем ошиваться на этих складах.
               Постепенно мысли его вернулись к ракушке. Несмотря на ноющее до сих пор тело, сегодняшний рейс ему понравился. Если учесть что он по два, а то и по три раза в неделю бегает на Ростов, и если бы, в месяц, выпадало 3-4 таких рейса, то…
               Он боялся подсчитать - сколько будет получаться. Но даже по самым осторожным прикидкам, выходило - получаться будет очень даже неплохо.
- Надо будет литрушку взять дяде Пете! – с благодарностью подумал он.
               Если бы не пяток, вяленой тарани, которые захватил из дому, он бы наверное еще грузился.
               Приезжая на трестовские склады, видел - шофера и снабженцы других ПМК, совали кладовщицам шоколадки и яблоки, конфеты и черешню, рыбу и абрикосы, раков и сливы. Даже огурцы, помидоры и арбузы. Кладовщиц при этом называли не иначе как Танюнями, Светулями, Ленулями  И тогда дела у них шли веселее - открывались, закрывшиеся уже на обед склады, приходили куда-то ушедшие грузчики, находилась пропадавшая на кране фаза и потому обречено стоявшего до этого без движения..
               Глядя на это, мотая на ус, он тоже старался каждый раз что-то прихватить. С удовольствием отмечая - домой стал возвращаться намного раньше чем прежде. Стало даже хватать времени чтобы полазить по Ростову или выполнить чью-нибудь просьбу - куда-то заехать чтобы что-то передать или забрать. 
               В левом зеркале увидел рубиновый «Москвич» быстро нагонявший его.
- За сотню «топит»!  - глянув на спидометр, отметил про себя.
               Поровнявшись с ним, тот посигналил и Васька узнал Витьку Воробьева, гидротехника с «Ленпути». В ответ наступил на фа-фа. Рванувшийся из рессивера под давлением 7 кг через мембраны  воздух, мощно потряс окрестности
               В Кагальнике стал «на красный» у светофора в то время, когда дорогу переходила группа детей из какого-то детсада. Двух или трехлетняя шпана ведомая двумя воспитательницами, шла вертя головенками направо и налево, показывая друг другу языки, делая подножки или наоборот серьезно глядя перед собой старались быстрее перейти улицу.
               Отъезжая от светофора, Васька вспомнил своего Серегу. Его - «титиму», вместо почему, «длясьте», вместо здравствуйте, «о акое» вместо, что такое. Даже почудился запах его волос и на душе стало как-то легко-легко и хорошо-хорошо.
               Время от времени оглядывая приборы, прислушивался к работе двигателя и машины, но пока  все было нормально.
               Зажигалка была классная. Он специально подолгу не затягивался сигаретой, чтобы та потухла. Тогда доставал зажигалку и, откинув  большим пальцем крышку, крутил колесико. Прикурив и закрыв крышку, с минуту любовался ею и только после этого прятал в карман.
               Постепенно мысли его вернулись к  дому. Жил он пока в зимней кухне, которую построил на второй год после свадьбы. Так у нас называют маленький домик с печкой, в котором хоть в тесноте, но жить можно. Потом, вплотную, к нему пристраивают дом.
               До этого, всю зиму подыскивал план - земельный участок под строительство дома. Можно было не подыскивать, а взять что давали в горсовете. Но так как в городе пустырей не осталось, то давали за городом. И хотя ему не нравилось жить и в центре, но и на самой окраине строиться не хотелось. Наконец-то уже перед самой весной, нашел.
               Оказалось, дядя Петя продавал часть своей земли. Он был уже на пенсии и каждую весну и осень, перекапывать 15 соток было уже тяжело. На участке отходившем Ваське, в глубине двора, стоял старый саманный, крытый камышом сарайчик. Не торгуясь, Васька отдал за него 100 рублей, из денег, подаренных на свадьбе, и уже в мае, залил фундамент под зимнюю кухню. В июле, уйдя в отпуск, построил, а к сентябрю, отделав, в зиму перешел в нее.
               Задумавшись, он на какое-то время отвлекся. Не то чтобы так уж…
               Дорогу он видел и ехал нормально, но, вдруг, что-то как бы кольнуло его, мгновенно  охватила какая-то тревога, словно где-то взвыла сирена. Спохватившись, быстро «врубаясь» осмысленно глянув на дорогу увидел поворот,  вынырнувший оттуда ЗИЛ-тягач с длиннющей «шаландой», и уже почти поровнявшийся с ним, синий «жигуленок». Тот, видимо усыпленный тем, что встречных не было, решил обогнать на повороте. Тормозить и «жигуленку», и ему было уже поздно.
             - Йййёё… - мелькнуло в голове.
               Все произошло так быстро, что он даже мысленно не успел выругаться и, резко крутанув вправо, махнул на обочину.
               Разъехались буквально в сантиметрах друг от друга. В какой-то момент ему даже показалось, что он подножкой ЗИЛа, «чиркнул» жигуленка по боку. Глядя, в зеркало заднего вида, на поднятую его ЗИЛом с обочины пыль скрывшую и «шаланду» и «жигуленок», ожидал - не остановился ли он. Но его не было.
             - Пппридддурок! – Вслух сказал он, вытирая левой рукой выступивший на лбу пот, чувствуя какую-то пустоту внутри от запоздалого страха да легкую дрожь в руках.
             - Все! Хватит, буду думать только о дороге - зарекся он, прекрасно зная, что, такое, невозможно даже в принципе.
               Вольно или невольно мысли перекидывались на то что  видел, на что-то другое. Постепенно, они опять вернулись к дому.
               Среди шоферов, ходили легенды о зарплате дальнобойщиков, доходившей до 700-800 рублей в месяц. И, хотя они тоже меньше 300 не получали - решил перейти туда. Но его быстро отговорили отец и дядя Петя. Во-первых, с его вторым классом, это было вряд ли возможно. А во-вторых…
               Во-вторых, туда не так-то просто устроиться. Мало того, что, за это, надо было хорошенько отстегнуть, так, туда,  брали туда только своих. Да и то – по великому блату.
               А еще они объяснили - для строительства дома, шофера специально уходят на такие машины как у него. Так как на самосвале всегда можно подвезти и песок, и щебень, и цемент. Кроме того, в одном месте по дешевке или за бутылку попадется кирпич, в другом - полторы-две сотни ракушки, в третьем - доски или бревна.
               А дальнобойщики, хоть и получают больше, но им все это надо покупать. К тому же, они неделями не живут дома, а, он, летом, по утрам, до работы, и по вечерам после - может что-то делать по дому. Так как, чего-чего, а работы на строящемся доме, хватает Послушав их, вспоминая сегодняшний рейс,  понял - они были правы.  Решил в ближайшее время, поставить литрушку дяде Пете, а, в выходные - сходить к отцу.   

                ***

               Витька сидел в приемной когда принесли почту. От нечего делать стал листать только что полученный свежий журнал «Хранение и переработка зерна». В разделе «Оборудование» наткнулся на заметку о японской линии  по переработке риса. Заинтересовавшись, прихватив журнал, потихоньку выскользнул из приемной, забыв – зачем он вообще приходил туда. Ознакомившись с описанием и техническими характеристиками, понял - по сравнению с его оборудованием это была разница. 
               Поразмыслив, пришел к выводу - ничего необычного в этом нет. И дело даже не в том, что в Союзе хуже инженеры или конструкторы. Нет. Цивилизация, и в частности техника, развивается по строгим законам – от ступеньки к ступеньке, этап за этапом. Это легко проследить по развитию, скажем, автомобилестроения.               
               Какими были, первые автомобили? Даже без крыш, а заводились рукояткой. Словом, никакого комфорта - та же телега, только с мотором. Основной задачей стоявшей тогда перед конструкторами была – чтобы только поехала.
               А сейчас?
               Но чтобы достичь этого, человечество должно было пройти определенный путь, накопить соответствующий опыт, чтобы постепенно, от узла к узлу, от модели к модели, достичь современного уровня. И это касается буквально всего. Витька понятия не имел в космических аппаратах, но был уверен – даже там, даже они, первые, отличались от нынешних точно также, как и автомобили.
               Поэтому, их оборудование, оборудование страны только-только занявшейся переработкой риса, конечно же, отличалось от оборудования стран занимающихся этим на протяжении всей своей истории, точно также, как и первые автомобили от современных. И он всеми путями стремился заполучить то оборудование – где простыми письмами, где экономическими выкладками, а, где, задействуя и финансовый ресурс. И не ошибся.
               Быстро оценив его возможности, пошел дальше. Последней завершающей стадией в технологии получения риса-крупы из сырца - шлифовка. Импортное оборудование было отрегулировано на тщательное и, как бы это сказать, бережное что ли, проведение этой операции. На гарантированную, предусмотренную техническими условиями, шлифовку всех зерен. Но какой бы бережной не была шлифовка  значительная часть их, при этом, превращалась в не имевшую цены, так называемую мучку.
               Витька, отрегулировал оборудование так, чтобы получаемый рис только-только отвечал ГОСТу. Отвечал, на грани фола. Отвечал так, что, иногда, попадались даже недошлифованные зерна. Это, конечно же, сразу бы заметили где-нибудь в Японии, Индии или Китае. Но для советского человека…
               Словом, благодаря тому оборудованию, Витька дополнительно получил энный процент неучитываемого риса-крупы.
               Он и до этого не бедствовал. Несмотря на то, сколько его растаскивалось, разбазаривалось и пропадало, за всю историю рисозавода никогда не было недостачи. Объяснялось это просто – еще при Прокофьиче при приемке риса сырца от рисосовхозов, лаборатория завышала его сорность и влажность. Завышала, всего-навсего, на смехотворный процент. Но когда объем принимаемого зерна идет на десятки тысяч тонн?..
               Таким образом, у рисозавода всегда был определенный запас. И запас этот был таким, что…
               В общем хватало.
               А новое оборудование…
               Теперь, почти пятая часть выпускаемой рисозаводом крупы, не учитывалась. Была его собственной.
               А, это, были уже такие объемы, сбывать которые было не так-то просто. Счет, ведь, шел на вагоны.
               И тут он получает очередное письмо от Сереги Кнышова из Горького приглашавшего его в отпуск. Сначала хотел отписаться. Но, вспомнив кое-что из истории, вспомнив, что представляло из себя никогда не жировавшее Поволжье, а, от бывавших там людей, знал - не многое изменилось там и сейчас. Что-то говорило - именно там он найдет возможность для сбыта своего риса и принял Серегино предложение.               
               
                ***
               За неделю до отпуска, по атласу автомобильных дорог, Витька наметил маршрут. Петька Селезнев, которого он сделал начальником смены, и Витька Топорков, ставший к этому времени механиком, со своими мужиками подготовили его «шестерку».            
               Хотя…
               Как можно было готовить новенькую «шестерку», которую он взял только  прошлой осенью и на которой, не намотал еще и десяти тысяч?..
               Но, те, нацепляли на нее столько всяких цацек и блестяшек, отмыли и пропылесосили так, что выглядела она новее новой.
               Официально, отпуск начинался в следующий понедельник, поэтому в пятницу после обеда он начал грузиться.
               Из багажника «шестерки», на багажник на крыше, перекочевали запаска и, по советам шоферов, двадцатилитровая, на всякий случай, канистра бензина. А их место, занял ящик чешского баночного пива, вяленная и копченая тарань, балыки из сазана, трехлитровая банка самодельной осетровой астраханской икры и много чего еще, что, как он считал, должно достойно представить и его Витьку, и край где он жил в глазах Сереги. На заднюю полку салона бросил три блока «Мальборо», с расчетом - на подарки и отпуск. Живых раков, привезенных сегодня утром и шелестевших в мокром мешке в подвале, решил загрузить уже перед самым отъездом. Серегин подарок, настоящую казацкую в ножнах саблю, замотал в тряпку и засунул в самый край багажника, под переднюю полку отделяющую его от салона.
             - Ну, вроде бы все - вслух сказал он и мягко прикрыл крышку багажника. 
               Утром, его разбудил грохот тормозящего состава.

                ***
               Нудный, почти осенний дождь монотонно стучит по крыше УАЗика. Положив под голову свернутую куртку, Василий Николаевич, тогда еще просто Васька, покуривая, лежал на переднем сиденье, Никифорович на заднем. Позади спинки заднего сиденья  Васька соорудил откидной столик, на котором стояла, сейчас, бутылка водки и нехитрая снедь. Ввиду территориальной принадлежности столика, банковал Никифорович. Выпив переданный ему стакан, откусив хлеба и бросив в рот кусочек сала, Васька неторопливо жевал, слушая надоевший дождь. Проглотив, вытер губы, взял отложенную на время сигарету и, откинувшись опять на сиденье, сказал – а помнишь, Никифорович, в прошлом году, в это же самое время на открытие охоты на утку, тоже был дождь?.. 
               Тоже выпив и, довольно крякнув, тот ответил – а чего ж тут помнить? – я знал это!
             - То есть? – поинтересовался Васька.
             - Без «то есть» - жуя, ответил Никифорович – я здесь живу всю жизнь и редко какой год выпадает, чтобы в начале уборки, в июле, и как сейчас, в начале сентября, не пропорол хороший дождь.
               Обернувшись и приподнявшись на своем сиденье  удивленно и как бы испуганно Васька прошептал – да ты штооо?!.. 
               Когда улеглось удивление, даже не слишком напрягая память, припомнил – действительно, два года подряд, и в самом начале уборки были дожди. Причем, в прошлом году такими затяжными, что проросли даже скошенные валки.
               После института, Василий Николаевич попал в далеко не самый лучший в районе и не самый близкий к райцентру совхоз. Друзья откровенно жалели его. Он же, относился к этому равнодушно – отдаленность от райцентра тогда не очень-то занимала его. Конечно – танцы-манцы и все такое прочее было бы неплохо. Но это можно пережить. Тем более что основными занимавшими его в то время занятиями, кроме работы, были охота и рыбалка. А девчат и здесь хватало.
               Как молодого специалиста, поставили его агрономом одного из отделений. Во время охотничьих похождений подружился с Никифоровичем. Он оказался бывшим  агрономом этого же отделения, на пенсии - Степан Никифорович Заварухин.   
               Сказать, что эта новость о дождях заинтересовала его – не сказать ничего. Она потрясла. Вытряхнув из пачки новую сигарету, прикурил от окурка и как-то по новому уже прислушался к этому шуму по крыше. Уже в то время он знал – выявление любых климатических закономерностей, для земледельца бесценно. Надо только суметь воспользоваться ими. Поэтому, весть об этих двух дождях – июльском и сентябрьском, запомнил и возблагодарил судьбу за то, что послала ему Нифоровича с его богатейшим опытом. Потом, долго раздумывал – как бы, это, можно применить на практике? Что-то, здесь несомненно было. Что-то важное. Что-то такое…
               Особенно в этом сентябрьском дожде. Именно вокруг него все время вертелись его мысли. По всему выходило, к этому времени, к началу сентября, аккурат под этот дождь, было бы очень кстати закончить сев озимых. А это, было не просто.
               Как и во всяком деле, в земледелии тоже есть свои заморочки. Так например, от вспашки до сева, желательно чтобы прошло не меньше месяца, чтобы осела вспаханная земля. Если сеять по неосевшей, в процессе дальнейшей осадки она, говорят, может рвать корни растений. Особенно же сильно она садится после выпавших дождей. А это…
               Словом, хорошего, в этом, мало чего. И так прикидывал, и этак – ничего не выходило. Слишком уж сжатыми должны быть сроки проведения работ от уборки до сева озимых. Во время осенней охоты на водоплавающую дичь, стоя на утренней или вечерней зорьке или бродя с ружьем по зимним полям, не сказать чтобы так уж постоянно думал об этом, но и не так уж редко. И додумался-таки. Как ему казалось, наконец-то, нашел решение. Ничего подобного, до него, никто не предпринимал. Это сейчас такое стало нормой, тогда же…
               Скрупулезно, по машиносменам, рассчитав потребность агрегатов для стягивания соломы, собственно пахоты и, наконец, сева озимых и прикинув, по календарю, время от окончания уборки до того сентябрьского дождя, выходило - работы по подготовке почвы к севу, надо было начинать не дожидаясь окончания уборки, а сразу же, после ее окончания буквально на каждом поле. Только тогда был шанс успеть с севом озимых до того дождя. В то время такое было в диковинку. Тогда, к пахоте приступали только по окончании уборки. Да и то, не сразу, а после того как хорошенько отмечали это окончание. А это еще два-три бесценных дня. А уж сев…
               Его заканчивали, дай Бог, где-то к середине сентября.
               По его же расчетам, выходило – ждать окончания уборки, нельзя. Едва с  убранного поля уходили комбайны, тут же, не теряя ни одного дня, надо было приступать к стягиванию соломы и сразу же – к пахоте. Причем, во время выдержки уже вспаханной земли, для выравнивания ее поверхности и борьбы с взошедшими сорняками необходимо было еще несколько культиваций.

               Недели за две до начала уборки, Василий Николаевич поведал об этом на одной из утренних планерок. Управляющий тогда отделением Иван Семенович Скрынник и нещадно дымившие мужики-механизаторы подняли его на смех. Но он был не в обиде, так как знал – народ не очень-то жалует все эти расчеты, наряды, планы и графики. Кто-кто, а народ, в отличие от этих вученых териотиков знает – мы, всего-навсего, лишь предполагаем. Располагает же всем…
               А у Того Кто Располагает, на этот счет, могут быть совсем иные планы. Поэтому, графики и расчеты оправдывались, дай Бог, хотя бы наполовину. Особенно на земле, где, плюя на расчеты и графики, погода в любое время вносит свои коррективы. Василий Николаевич и сам не очень-то жаловал эти планы и расчеты, но и без них, без расчетов, тоже не обойтись – какие-никакие прикидки перед началом работ должно быть.
               Уже началась уборка, уже на двух полях можно было начинать работы, а Скрынник все не поддавался – то трактора нужны на заготовке сенажа, то где-то в другом месте, то…
               Но и Василий Николаевич, в таких вещах, был, как говорят – не пальцем деланный и Скрынника – дожал-таки. Сплюнув и махнув рукой тот сказал – давай, бля! Валяй!
               Поначалу «валять» было неплохо – прошедший, как всегда в начале уборки, дождь увлажнил землю и пахать было – песня! Но в дальнейшем тот же дождь сыграл злую шутку. Когда начали пахать поля которые убирали уже после дождя, влажная земля оказалась утрамбована техникой во время уборки так, что, плуги чуть ли не выпрыгивали из нее. Поэтому, предварительно, приходилось дисковать.
               Уже приступив к пахоте, еще во время уборки Василий Николаевич  подкорректировал свои планы. В то время уже внедрена была, так называемая, паровая система земледелия. В каждом севообороте, состоящем обычно из пяти полей, по парам и на следующий год сеяли самое ценное - озимку. На третий – ячмень. На четвертый, пропашные - кукурузу или подсолнечник. После этого, поле заправляли органикой и туками, глубоко перепахивали и оно снова уходило на отдых. Под пар.
               Чтобы успеть к сроку, по всему выходило - в первую очередь надо было убрать  поля которые засевались по парам, те, которые предстояло засевать этой осенью, под озимые, оставив на потом, шедшие под ячмень, пропашные культуры и пар. Таким образом, задолго до окончания уборки, поля под сев озимых были вспаханы. На остальных еще шла уборка или стягивали солому, но те которые были так нужны, те уже были готовы. Словно набегавшаяся, усталая и наконец-то добравшаяся до постели женщина, они лежали ровненькие, без единой травинки жадно впитывая и росы, и уже иногда зависавшие по утрам туманы и, даже, шалые, неизвестно откуда налетавшие, реденькие последние летние дождики.
               К концу августа закончили сев озимых, а в начале сентября, как всегда, пропорол тот дождь.
               Каждый секретарь райкома, желая убедиться – с чем же он уходит в зиму, объезжает озимые района. Если в других хозяйствах только одно-два-три поля радовали глаз – те, что успели засеять до того дождя, в основном паровые, то озимые Василия Николаевича…
               Его поля все были образцовыми - вот тебе и молодой специалист! Удивленный Спиридон Матвеевич Кулчук бывший тогда первым секретарем, долго выпытывал – да что? Да как? Да кто подсказал? Гмыкнув, ничего определенного не сказал. Не поругал, но и особо не похвалил – цыплят, мол, по осени считают. 
               На следующий год урожайность озимых по отделению Василия Николаевича была в полтора раза выше средней по району. Поздним вечером, уже после захода солнца, по воровски прокрадывался он к огромным буртам на открытом току. Долго стоял, вдыхая  запах разогретой июльским солнцем пшеницы. Оглядевшись по сторонам – не видит ли кто - как стоял, так и обрушивался лицом вниз на уже схваченный росой, но все еще горячий бурт.
               Раскинув руки и ноги, долго лежал неподвижно припав щекой к чуть прохладному от росы, но пышущему жаром изнутри бурту, словно к щеке самой сладчайшей, самой желаннейшей в мире дивчины. Бросив в рот, жевал с непередаваемым вкусом и запахом зерно, отмечая его ценность и количество клейковины. Зерно, запах и вкус которого, единожды познав – уже на всю жизнь.
             - Смог!!..
               Сумел!!..
               Успел!! – сумасшедшее счастливо стучало в голове. А где-то там, в нем, росла уверенность - где-то здесь, где-то рядом, впереди, его непременно ожидало что-то большое-большое и светлое-светлое. А, еще, была какая-то легкая-легкая тревога. Потому что это же самое говорило – будет оно и нелегким и даже трудным, но непременно хорошим. Непременно, правильным.
               Отыскав деревянную лопату, поправлял нарушенный им бурт и также крадучась пробирался домой.
               В ту же осень, с подачи того же Кулчука, он стал главным агрономом. Зимой, неоднократно собирал агрономов отделений с целью подготовки хозяйства  к предстоящему севу по той, его технологии. Агрономы, в основном пожилые, не чета ему, тертые жизнью мужики поначалу, как обычно, отнеслись к этим новшеством с недоверием – дай Бог нашему тыляти волка зъисты!
               На таких совещаниях присутствовал и Виктор Иванович Кравчук – директор совхоза. Иногда, заглядывал и сам Спиридон Матвеевич, авторитет которого, был известен и который, недвусмысленно дал понять свою позицию по этому вопросу.
             - Ты дывы якэ разумнэ хлопья! – удивлялись, теперь, те же мужики. Они, ведь, не хуже этого пацана знали о том дожде, а вот – поди ж ты…
               Проведя очередной сев с расчетом на тот сентябрьский дождь, на следующий год совхоз получил рекордный урожай. Виктор Иванович, бывший к тому времени уже три года на пенсии, рекомендовал Василия Николаевича на свое место.
             - Давай! Рули! Да смотри не зарывайся! – напутствовал он.
               Резко увеличив сбор озимых, финансово-экономическое положение совхоза вскоре выправилось. Из посредственных до этого, он стал одним из лучших в районе.
               К тому времени, кое-где в области стали применять так называемую систему полупара. Так же как и в системе самого Василия Николаевича, она предусматривала как можно более раннюю, сразу же по окончании уборки вспашку предварительно заправленных туками полей. Таким образом, в зиму, еще с осени, эти поля были полностью подготовлены к весеннему севу. А значит, накапливая драгоценную в наших краях влагу, максимально использовали и тот сентябрьский дождь, и все выпадавшие впоследствии осадки.
               Это были поля шедшие под ячмень и пропашные. Неудивительно, что и их урожайность тоже заметно выросла и, совхоз, благодаря этому, твердо занял ведущее место в районе, а Василий Николаевич стал, наверное, самым молодым в области, начальником управления сельского хозяйства района. Видя такую его настырность, с каждой поездкой в область, Спиридон Матвеевич обязательно брал и его.

                ***

          Молодежная улица на которой жил Серега, оказалась отдельным поселком, застроенным двухэтажными, на две семьи коттеджами из силикатного кирпича, отгороженными от улицы заборами из деревянного штакетника. Восьмой номер  Витька нашел быстро и подрулил к воротам. За забором, стояла черная «Волга» и голый до пояса, заметно погрузневший за эти восемь лет Серега, поливал из шланга цветы. Он стоял спиной к забору и из-за шума разбрызгиваемой воды, не слышал подъехавшей машины. Витька посигналил.

                ***

             - Так-так-так - проговорил глядя вслед направившейся  к  с включенным проблескивающим маячком комбайну и думая о чем-то своем Олег.
             - А где же Субыч? – спросил он у Гены.
               Тот махнул рукой в сторону одного из работавших комбайнов. Глядя вслед удаляющейся машине, Стив видел как, взглянув на часы, Олег обратился к Гене - ты вот что…
               Ты подменил бы пока Субыча - и незаметно кивнул в сторону Стива - такие вот, мол, дела…
            - Ща! – ответил тот - шесть секунд! – и взяв со стола сигареты и зажигалку вопросительно обратился к Евгению - Петрович!?
               Тот утвердительно кивнул. Геннадий сел в его УАЗик и тот направился в сторону комбайна, на котором, как понял Стив, работал загадочный Субыч.
               Первая машина между тем подъехала под торчащую с одного бока комбайна трубу, с висевшим на ней куском неопределенного цвета ткани. Едва она проделала это, как из свисающего брезента в ее кузов хлынул, как показалось Стиву, поток расплавленной меди или золота, в верх взметнулось облачко пыли и крутящейся соломенной крошки, а комбайн и машина одновременно двинулись по полю. Через некоторое время зерно перестало сыпаться, комбайн продолжал свое движение, а машина направилась в их сторону. 
               Заметив что Стив наблюдал за ними, Олег пояснил - в машину входит пять бункеров, так называлась емкость в которую собиралось обмолоченное комбайном зерно, что-то около двух тонн. После того как кузов машины наполнится, зерно отвозят на ток отделения, где его взвешивают и разгружают. За каждым комбайном закреплена машина, и, таким образом, в любой момент можно определить - сколько намолотило не только  звено, но и каждый комбайн.   
             - Понимаю, понимаю - ответил Стив.
            -  А вот это вряд ли? Ни хрена ты не понимаешь! - подумал про себя Олег, но ничего не сказал.
               Только позже, много позже кое-что узнав и вникнув, Стив удивился – несмотря на огромность просторов на которых велась уборка, несмотря на количество техники принимавшей в ней участие, несмотря на все это, дело было организовано так, что, работа каждого комбайна, каждой машины, каждого человека была на виду.   
             - Сейчас подъедет старший этого звена, которое работает на его - кивнул Олег в сторону Евгения, полях. Между тем к вагончику подъехал УАЗик, на котором Геннадий уезжал подменять таинственного Субыча и, мужик, которого как понял Стив, он сменил, не спеша направился к ним.
               Пока он подходил Стив успел хорошо рассмотреть его невысокую коренастую фигуру. На нем были только трикотажные плавки, а литое тело сплошь покрывала пыль и соломенная крошка. На этом теле не было эффектных бицепсов, грудных мышц, пресса и всего того, чем щеголяют культуристы, но Стив прекрасно знал этот тип сложения. Несмотря на отсутствие всего этого, оно из тех, которые были как бы отлиты из той резины, из которой делают танковые катки. Из той самой резины, которая если и поддается, иногда, то…
               Вскоре убедился, что не ошибся. После того как Олег представив его - Субботин Виктор Куприянович - и пожав протянутую руку, несмотря на свое тоже не слабое, в общем-то, телосложение, Стив почувствовал что ни один сустав и вообще ничто не подалось в этой ладони. С таким же успехом он мог бы сжимать и ту же танковую резину или обрезок дерева подходящей формы и размера. Когда же, в ответ на его рукопожатие, казалось без всякого усилия Субботин пожал его ладонь – Стив почувствовал, как пальцы на ней словно бы слиплись. Он зауважал этого запыленного, полуголого чумазого мужика. Зауважал также, как, вообще, все самцы на этой Земле обнюхиваясь и другими способами чувствуя силу - уважают достойных соперников.   
               Черные, чуть навыкат глаза на загорелом смуглом лице Субботина, быстро перебегали с него на Олега и обратно. Взгляд его был не из смущенных,  заискивающих или подобострастных. Не было в нем и ничего указывающего на стремление доминировать, подавлять. Он смотрел спокойно и доброжелательно. В его взгляде чувствовалось ожидание чего-то. Присутствие Олега, как бы говорило о том, что инициатива их дальнейшего общения, должна исходить не от него. И поэтому скромно ждал – чем был обязан столь необычному посещению.   
               И хотя ему далеко не каждый день приходилось иметь дело с иностранными корреспондентами, в нем не было и тени замешательства, смущения или чего-то подобного.  В то же время, чувствовалось - при необходимости, взгляд этот может становиться таким же твердым как и ладонь.
               Разглядывая его загорелое  в пыли лицо, Стив поймал себя на том, что такое лицо с одинаковым успехом могло принадлежать и итальянцу, и испанцу, и латиноамериканцу. 
               Некоторое время никто из них не произнес ни слова.
           -  Хорошо сыплет - сказал наконец Субботин обращаясь к подошедшему к ним Евгению - центнеров за сорок будет - тот одобрительно кивнул головой, словно и сам ожидал того же. 
               Речь Субботина была быстрая, отрывистая. А голос грудной и чуть глуховатый. На жару он не обращал никакого внимания, в то время как Стив то и дело вытирал лоб платком. Несмотря на то что среди них троих он единственным был не одет, он абсолютно не обращал на это внимания. Стиву это определенно нравилось. Он не был уверен - смог  бы и он вот также…
               Он знал, какие комплексы вызывает в подобных случаях, отсутствие одежды.   
            -  Ну что? – глянув на часы сказал Олег обращаясь к Стиву - моя миссия закончилась. Теперь, по всем вопросам к ним - продолжил он и кивнул в сторону Евгения и Субботина - все что надо, они расскажут и покажут.
            -  В случае чего - обернулся он к Субботину и Евгению - связывайтесь со мной или с Василием Николаевичем и, распрощавшись со всеми, уехал.

                ***

               Оглядывая убранство Серегиного дома, всякий бы  понял – Серега, здесь, был не из последних. За здорово живешь, такое не достать. И одной зарплатой, тут явно не пахло. Да и «Волга»…
               К середине застолья, когда Светка с Серегиной Томкой стали рассматривать мебель, ковры и хрусталь, вышли покурить на улицу.
               Солнце уже зашло, но было еще светло. Витьке такое было в диковину - в их краях, в это время, была уже ночь. Здесь же?..
               Здесь было то самое чудное время между натруженным, затихающим днем и не спеша наступавшей ночью. Этой неспешностью, и каким-то томлением или ожиданием покоя пропитан был не только воздух, но и вообще все вокруг. От клумб доносился тонкий смешанный аромат цветов, когда трудно выделить что-то определенное. Словно дневные цветы еще не отошли ко сну, еще бодрствовали, а, ночные, постепенно просыпаясь, вступали в свои права. Птицы уже не летали, ни единого движения в воздухе. Не шелохнется ни один листик. Только ночные бабочки, сбитые с толку многообразием запахов, бесшумно перелетали с цветка на цветок, выбирая именно то что им было нужно.
               Поглядывая на эту благодать и поглаживая крыло Серегиной «Волги» Витька сказал
             - Славная у тебя лошадь, Казбич. Был бы у меня табун в сто кобыл – весь бы отдал за твоего Карагеза.
               Серега довольно улыбнулся. Глубоко затянувшись, сказал - не поверишь, но мне, как передовику производства, она досталась намного дешевле. По госцене.
               После этих Серегиных слов, то одобрительное в Витькином взгляде когда он осматривал машину, сменилось чем-то сомневающимся,  недоверчивым. Поймав его взгляд, Серега пояснил - за значительное увеличение выпуска продукции. Видя что Витькин взгляд стал еще более не понимающим сказал – после армии, сам знаешь, начались пьянки, драки, разборки и снова пьянки. Витька понимающе кивнул - весь его вид говорил – и у него все было примерно также.
             - И так где-то с месяц – не спеша покуривая, продолжал Серега. В конце концов сказал себе – все хватит, пора кончать. В местной газете стал высматривать объявления о приеме на работу. Объявлений было много. Но когда прочитал что в местный почтовый ящик, в цех выпуска ширпотреба, требуются слесари-сборщики, меня будто что-то толкнуло.
              - Вот оно, то, что надо - сказал я себе и наутро был в отделе кадров того завода, где его приняли в цех по выпуску ширпотреба.
             - Как оказалось, цех выпускал холодильники – неспешно рассказывал Серега. Сначала работал слесарем на сборке. Но так как до армии закончил машиностроительный техникум, вскоре меня поставили мастером. Здесь я уже развернулся и показал - на что способен. Призывы повышать выпуск продукции звучали повсеместно. В то время я работал на линии собиравшей  агрегаты к холодильникам. Начав на ней слесарем, изучил положение дел до мелочей. Знал каждый болтик, каждую деталь, очередность сборки. Кой чего усовершенствовав, кой чего заменив и изменив порядок сборки, добился значительного увеличения выпуска агрегатов.
                Но на увеличение выпуска холодильников это почти не повлияло – задерживали корпускники. Изучив положение дел и на этой линии, вскоре добился такого же увеличения и здесь. Таким образом, выпуск холодильников значительно возрос, а меня, поставили  зам. начальника цеха. Вскоре, начальника забрали в обком, и вот уже второй год как я занял его место. Понятно, что эти сверхплановые холодильники продавались уже за наличку, которую…
                Словом, постигшее Серегу изобилие, как раз-то и было результатом реализации тех, сверхплановых холодильников. На недоуменный Витькин вопрос – причем здесь военный завод и какие-то холодильники – Серега пояснил - с некоторых пор все военные заводы обязали открывать цеха по выпуску товаров народного потребления.
                Серегины дела Витьке оказались на удивление знакомыми. Примерно также было и с ним. Точно также и он, едва показав, на что способен, стал директором рисозавода. Работы в стране хоть отбавляй и, молодым и толковым - везде дорога. Для знающих и умеющих, всегда найдется место.
             - Три года назад отдыхая на море, познакомился с одним хмырем - продолжал Серега – ну знаешь, ведь, это - указал он на дымящуюся в руке «мальборину, зажигалка, солнцезащитные очки, пляжные сандалии - даже эти мелочи которых не бывает в свободной продаже, даже они отличают людей определенного круга. Слово за слово поведали друг другу – кто есть кто. Не совсем конечно. Так. В общих чертах. Он оказался председателем облпотребсоюза одной из южных областей.
             - Твой сосед и земляк, кстати, пояснил он Витьке.
               Судя по всему, я его сразу же заинтересовал, так как, вечерком, он предложил посидеть где-нибудь. У него был ко мне, как он сказал, серьезный разговор. В общем, столковались мы с ним. И свои сверхплановые холодильники я стал отправлять ему. 
             - Так уж и стал? Так уж и сам?.. – понимающе улыбаясь засомневался Витька, по себе зная – без одобрения свыше, ни он, ни Серега ничего сделать, конечно же, не смогли бы. Знал это и Серега и посмотрел на Витьку тем продолжительным взглядом, каким смотрят на понимающего, и занимающегося таким же как и ты делом человека - хорошо иметь дело со своими, знающими, что к чему, людьми. Но о  таких вещах – не говорят.
         


                ***

               Зная - через какие области будет проезжать и близлежащие, еще перед отпуском, Витька поинтересовался – являются ли облторги этих областей получателями их риса? Наугад отобрал 5 из них – если дело выгорит, он решил расширить поставки того, сэкономленного риса. Объемы экономии на которые вышел он, требовали соответствующих рынков сбыта.
               Облторги получающие их рис тоже отобрал не случайно – поставляя плановый, по фондам рис, всегда можно пристроить и несколько своих вагонов. Одно дело, когда поставляешь его наобум, без учета государственных поставок и совсем другое – вместе с ними. Если, в этом случае, возникнут какие-то подозрения, всегда можно сослаться на плановые поставки – да! Получали! Да, по фондам! А сколько? Это было уже дело десятое. На фоне государственных поставок намного легче скрыть левый рис. А вот если поставки были, а фондов не было??..
               Такое, уже, попахивало… 
               Знакомство Сереги с начальником облторга, он и ему сплавлял свои холодильники, значительно упрощало задачу. Серега организовал соответствующее застолье, познакомил их, и дело состряпалось. Тут же, сообща, решили и техническую сторону вопроса.
               Чтобы вагоны не светились, Витька будет за них,  расплачиваться наличными. После того как Карл Францевич их здесь разгрузит, так звали директора облторга, документы на них – уничтожит. Как будут выкручиваться железнодорожники – это были уже их проблемы. Но, судя по опыту – с этим, у них проблем не было.
               Деньги за реализованный левый рис Францычем будут изъяты, а документы на него – уничтожены. Таким образом, никаких следов оставаться не должно.
               Хотя?..
               Они понимали – вагон, не иголка. Так что, совсем без следов, не получится. Но такой вариант представлялся самым приемлемым.
               Таким же образом дело было решено еще с тремя областями - директор облторга, четвертой, был в командировке. Но Витька был доволен - отпуск прошел не зря.

               
                ***

               После отъезда Олега наступило молчание. Стив понял - инициатива дальнейшего общения должна теперь исходить от него. И Евгений, и Субботин именно от него теперь ждут - что он хотел бы услышать или увидеть. Но он решил спутать их карты. Решил неожиданно для себя. И хотя всегда подозревал себя в чем-то подобном, но чтобы до такой степени?..
            - А нельзя ли мне попробовать – на мгновенье Стив запнулся, но продолжил - на комбайне?.. – обратился он к Субботину.
               Даже эта более чем неожиданная просьба, казалось, не застала того врасплох. Ничего удивленного или неожиданного не отразилось на его загорелом покрытом пылью и соломенной крошкой лице. Оно оставалось таким, словно корреспонденты осаждали его каждый день. И именно об этом и просили. Смешно скривив нижнюю губу сдувая соломенную крошку, как бы с намеком акцентируя взгляд, оглядел тенниску Стива, джинсы, туфли и, наконец взглянул в глаза спросил - а до этого приходилось?..
             - Нет! – честно ответил он - никогда!
               Субботин некоторое время что-то соображал, потом сказал - ну лады, то есть хорошо, тут же поправился он. Только все это придется снять - кивнув на тенниску, джинсы и туфли - через пять минут они пропылятся насквозь, в них набьется ость и соломенная крошка и твоя… Ваша - поправился он - одежда превратится в орудие для пыток - пояснил он.
             - Давай на «ты», предложил Стив, а  с этим - кивнул на одежду - никаких проблем.
               Стив снял одежду и туфли и, как и все, оставшись в одних плавках, одел только предусмотрительно взятые из Москвы шлепанцы. Всем своим видом показывая готовность, обернулся к Субботину. Тот обратился к Евгению - Петрович!?      
               Усмехнувшись, Евгений кивнул.
             - Поехали! – отрывисто бросил Субботин Стиву и направился к УАЗику Евгения.      
               Точно также как и много чего впоследствии, Стив узнал - ехали они поперек пахоты поэтому УАЗик едва полз, переваливаясь с боку на бок. Он это описывал так подробно потому, что, столкнувшись с этим в первый, раз ему и самому было интересно. А еще, потому что намеревался передать своим читателям и слушателям все тончайшие нюансы этой уборочной страды. Непонятно пока по каким причинам, но чувствовал -  этот репортаж должен стать если и не самым лучшим, то, по крайней мере, одним из лучших в его жизни. 
               Они остановились в том месте где, по расчетам Субботина, должен пройти комбайн в кабине которого, Стив узнал Геннадия. Поравнявшись с ними он остановил комбайн и УАЗик накрыло облаком пыли и беспорядочно крутящейся соломенной крошки. Стоя около УАЗика и чувствуя, как все это садится на чистое тело, в Стиве что-то брезгливо и опасливо дрогнуло, но он переборол себя.
               Некоторое время комбайн продолжал работать на месте. На нем вращались какие-то шкивы, двигались ремни, цепи, рычаги, а вокруг крутилось все то же пыльное облачко. Наконец все замерло и наступила тишина. Вернее, откуда-то сверху доносился негромкий звук работающего на холостых оборотах дизеля. Выйдя из кабины Генадий стал спускаться по крутой лесенке.   
               Объяснив ему - в чем дело, Субботин бросил Стиву - ну что, вперед! - и стал подниматься по лесенке. Стив последовал за ним.
               Если на улице стояла жара, то в кабине комбайна...
               Здесь было словно в сауне и очень тесно для двоих. Стив отметил наличие в ней такого же как и в автомобиле руля, каких-то рычагов, педалей и тумблеров назначение которых надеялся постичь вскоре.
               Сев за руль, Виктор тронул какой-то рычаг. Шкивы, ремни, цепи и рычаги снова пришли в движение. Включив передачу попутно объясняя Стиву назначения педалей, рычагов, тумблеров и саму технику обмолота, Виктор вел комбайн держа скошенный валок посредине подборщика. И про валок, и подборщик, и кое-что еще он уже успел объяснить ему.
               Когда валок редел, Виктор увеличивал скорость, когда же поток массы заметно густел на подборщике, Виктор сбрасывал ее. А когда двигатель комбайна начинал работать с заметной нагрузкой, когда казалось он вот-вот заглохнет - останавливался.
Все механизмы комбайна в это время продолжали работать, обмолачивая попавшую в него массу - это для того чтобы не забилась приемная камера, указывая на плоскость под окном сквозь грохот работающего комбайна кричал он Стиву. Стив понимающе кивал, хотя понять ему все это только предстояло.
               Сделав несколько кругов, объясняя и показывая Стиву работу комбайна, Виктор предложил сесть за руль, а сам стал за сиденьем, разъясняя и где надо поправляя его. Стив включив вариатор и убедившись что тот работает легко и свободно, тронул комбайн, стараясь, как и Виктор, держать валок посредине подборщика.               
               Это было нетрудно. Но иногда он видимо все-таки делал что-то не так, потому что время от времени пальцы подборщика захватывали землю и бросали в стекло кабины так, что, поначалу, Стив от неожиданности даже пригибался. Несколько раз двигатель начинал вдруг глохнуть. Как он вскоре узнал - забивалась та самая приемная камера, о которой ему столько раз говорил Виктор. Вскоре он узнал - что это такое.
               Вдруг двигатель стал работать с нагрузкой. Он не успел выключить передачу и он заглох. Неожиданно наступившая тишина словно бы оглушила.
             - Идем! – сказал Виктор и стал спускаться по лесенке. Открыв крышку приемной камеры, показал Стиву. Даже он понял - она была туго забита попавшей в нее массой. Очистив ее, Виктор закрыл крышку и они направились в кабину. Стив завел двигатель, включил вариатор и все началось снова. Несколько раз комбайн глох. Теперь уже Стив сам очищал камеру царапая руки о сухие, жесткие, колючие стебли. Мало-помалу, как и до многих других, через те же руки дошло и до него…
               Теперь, едва только двигатель начинал работать в нагрузку, он уже не гадал, а сразу же останавливал и обмолачивал попавшую в приемную камеру чрезмерно большую порцию колосьев.
               Постепенно работа увлекла его. Еще час назад, казавшийся чем-то вроде инопланетного корабля, комбайн, теперь более или менее был послушен ему. Вспомнилась русская пословица - не Боги горшки обжигают.
               Ему приходилось управлять экскаватором и бульдозером, бронетранспортером и танком, а однажды во Вьетнаме, даже сажать вертолет. И вот теперь, как ему казалось успешно, осваивал эту экзотическую технику.   
               
                ***
               
               Начало июня, понедельник. После вчерашнего, в голове было не все в порядке. В таком состоянии особенно хотелось курить, но сигаретная пачка была пуста. В сердцах скомкал ее. Заметив табачный киоск оперуполномоченный КГБ по Н…ской области Димка Белов, приняв вправо, остановил свою «копейку».
            - Хоть тут повезло – буркнул он. Если бы кто слышал его без труда догадался бы – хотя смысл его слов говорил о везении, тон, был еще тот. В последнее время ему фатально не везло – ни шпионов. тебе, ни диссидентов, ни…
               Взяв сигареты и на ходу распечатывая пачку, направился к машине. Плюхнувшись на сиденье, чиркнул зажигалкой и, откинувшись на спинку сиденья, с наслаждением затянулся. В голове приятно зашумело и жизнь стала более менее сносной.    
               Цвели тополя. Их пух устилал землю и кружил в воздухе. Одна пушинка залетела в машину. Покружив по салону, неприятно щекоча, опустилась на самую восприимчивую часть лица, на верхнюю губу, аккурат под носом. Удивленно скосив туда глаза и, выпятив нижнюю губу, сдул ее. Потирая раздраженное место, поднял голову.
               Машина стояла напротив здания обкома, весь двор которого был сплошь заставлен черными «Волгами» - как всегда по понедельникам, Гончаренко проводил очередную планерку с первыми секретарями райкомов. Из «Волги» его зама по сельскому хозяйству Хорошевского, в это время, вышел человек и занял водительское место в одной из стоящих «Волг». Едва он вышел, как к той же машине направился другой. Через некоторое время вышел и он, а к той машине  шел уже третий.
               Если бы они просто ходили друг к другу, из машины в машину, ничего необычного в этом не было бы – мало ли меж шоферами дел, особенно когда вот так, ожидая, нечего делать – обменяться новостями, поделиться впечатлениями о прошедших выходных или последними анекдотами. Но чтобы целенаправленно посещать одну и ту же машину?..
               Кого как, а Димку такие визиты, не заинтересовать не могли. К тому времени пока он докурил сигарету, из машины Хорошевского выходил уже четвертый водитель одной из стоящих здесь «Волг» секретарей райкомов. Это, наводило на мысль о целенаправленном обмене какой-то информацией. Или…
               Димка вышел из машины. Прогуливаясь по тротуару, не выпускал из виду обкомовский двор. Не спеша, без суеты, но и не прерываясь ни на минуту, визиты в Хорошевскую «Волгу» не прекращались. Он обошел двор так чтобы был виден ее салон. Когда очередной посетитель сел в машину, Димка вынул пачку, достал сигарету и, как бы нашаривая в карманах зажигалку, приостановился напротив. Момент передачи засечь не удалось, так как, повернувшись спиной, ее посетитель загородил обзор. Но было видно как, открыв бардачек, водитель Хорошевского клал в него пакет. Всякий видевший этот пакет ни минуты не гадал бы о его содержимом.
               Димка подобрался. Хотя он никогда и не расслаблялся на все 100%, но настроение выходных испарилось враз. Синдром похмелья если и не улетучился, то отошел куда-то на второй план. Как всегда в таких случаях, голова стала светлой и быстро соображающей. То что он увидел было не обменом последними сплетнями. Такое попахивало…
               В последнее время их ведомство захлестнула волна разоблачений в стране. Кое-что раскрыли и они. Но чтобы такое?.. В обкоме?.. Он не мог сказать - огорчило или обрадовало его это открытие. Оно казалось невероятным. Чем-то напоминало ту еще ситуацию когда, хорошо зная что, в общем-то, изменяют все жены, но когда это затрагивает лично тебя?.. Когда сталкиваешься с этим нос к носу?..
               Кто-то, теряет от этого голову. Кого-то это оставляет равнодушным. А кого-то, даже радует. Словом, и в этом случае бывают моменты, когда сразу и не скажешь – огорчен ты или обрадован. Что-то похожее было сейчас и с ним. Он не мог сказать огорчен или обрадован увиденным  Но. чего-чего, а, этого, он точно не ожидал. Опасаясь быть раскрытым, решил не мозолить больше здесь глаза и направился к своей машине, не выпуская из виду Хорошевскую «Волгу».
               Первой мыслью было взять шофера Хорошевского, как только закончатся эти посещения. Но, подумав, решил не делать этого. Несомненно – эти посылки предназначались не ему. Он будет передавать кому-то еще. И Димка решил проследить цепочку дальше и взять во время передачи. Пока же решил фотографировать. Фотоаппарат был в зажигалке, поэтому, с этим, проблем не было.

                ***

             «Волга» мчалась не реагируя на руль и тормоза. Держа, почему-то, в одной руке тот самый кейс, другой, Сашка отчаянно крутил руль, но тщетно. На боковой поверхности кейса крупным планом всплыло что-то похожее на спидометр, стрелка которого перевалила за 240. Вдруг, дорога оборвалась и машина полетела куда-то в пропасть. Уже в полете, Витька подумал – почему 240?.. Ведь для «Волги» такая скорость немыслима и  проснулся.
               Сердце колотилось где-то у горла, во рту было...
               А как там еще могло быть?..
            - Нажрался, скотина – неодобрительно подумал о себе. Отпуск начинался с этого понедельника. Но именно из-за этого, из-за того, что произошло, он вынужден был задержаться на денек-другой. Задержаться, конечно же, не для того чтобы вот так влипнуть. А для получения, распределения и вручения получателям очередного взноса.
               Он не успел еще пересчитать содержимое принесенного Сашкой кейса, как в кабинет ввалились трое – впереди молодой крепкого вида, за ним пожилые, мужик и женщина. На столе, перед ним, лежала стопка вынутых из кейса во время пересчета пачек, в руках полупустой кейс - момент для посетителей был самый неподходящий.  Не сдержавшись, Витька недовольно поморщился – я занят! Чуть попозже, пожалуйста. Молодой, подойдя вплотную протянул к его лицу раскрытую красную книжку - Комитет государственной безо… - дальше Витька читать не стал.
             - Попался!!.. – ноги стали ватными, вспотели ладони державшие кейс, а в голове стоял какой-то шум, или звон, или в ней вообще было бездонно-вакуумно. Когда пришла способность соображать, первой мыслью было – что это??.. Результат планомерной разработки Конторой? Или та неожиданная, та нелепая, досадная случайность?
               Пока, пригласив понятых, молодой пересчитывал содержимое каждой пачки, сверяя его с цифрой на ней, пока пересчитывал пачки, прошло не меньше часа. Все это время Витька лихорадочно соображал. Точнее, не так уж и лихорадочно. Самыми страшными были, конечно, первые минуты, когда прочел – какому ведомству принадлежала та красная книжка. Но, постепенно успокаиваясь, вернулась способность соображать. А сейчас, был уже почти спокоен. Перебрав все пришедшие на ум возможные варианты поведения в данном случае, в конце концов, остановился на самом, как ему показалось, подходящем – откупиться. Были и сомнения – не пересолить бы. Не сделать бы еще хуже. Ведь в случае неудачи…
               Вспомнился даже анекдот про русского и еврея которых вели на расстрел. На предложение русского – давай убежим! Еврей ответил – а хуже не будет?
             - Нет! – усмехнувшись, окончательно решил для себя Витька – хуже уже некуда.

                ***

               Рассматривая карту будущих изысканий, Серпенарий Сигизмундович бормотал – тэкс, тэк-с, тэк-с! Здесь мы, стало быть, взрежем. Здесь подсыпем. Здесь изладим водовыпуск. Здесь поставим мостик. Здесь, придется даже подвзорвать. А здесь?.. – карандаш его твердо следующий до этого по жирной линии означающей трассу будущей дороги, ткнувшись в зеленое пятно обозначавшее болото, принимался недоуменно выписывать неопределенные фигуры, а Серпенарий Сигизмундович недовольно морщился, бросал карандаш и произносил что-то похожее на гммм. Это, можно было приписать характеру, можно возрасту, можно обстоятельствам, а, можно, и всему вместе. Он ловил себя на том, что на рассматриваемой карте чего-то не хватало. Не хватало, чего-то очень важного, существенного. Чего-то так нужного. То чего не хватало, было из той самой серии – эх если бы…
               Если б я был султан.
               Или.
               Если б у меня был миллион…
               Карта была как карта. В глаза бросалось обилие болот, озер, озерков, рек и речушек. Погоду на ней делали горизонтали – линии, соединяющие точки местности с одинаковой высотой над уровнем моря. Именно благодаря им, благодаря горизонталям,  карты раскрашивают в соответствующие цвета той или иной интенсивности. Участки тяготеющие к более низким отметкам, окрашивают в зеленый цвет. К более высоким – в коричневый. Чем ниже или выше отметки, тем интенсивнее  оттенки зеленого или коричневого.
               Так как местность о которой идет речь изобиловала болотами, озерами и реками и была довольно пересеченной то и голубого, и зеленого, и коричневого на ней  хватало. Но больше болот. Поэтому преобладало зеленое. В том или ином масштабе карты отображают точную картину местности и, каждую из них, Серпенарий Сигизмундович рассматривал как произведение искусства. Искусства картографического. И хотя здесь не было, как на обычных картинах, эффектных передних планов и затуманенных, скрываемых загадочных задних, но, в определенном масштабе, они передавали картину местности. И какова местность такова и карта. Тут уж ничего не прибавить, ни убавить.
               Масштаб, для Серпенария Сигизмундовича был как взгляд с той или иной высоты. Высота, с которой смотрели когда делали лежащую перед ни карту была приемлемой. Так как на ней читались и отдельные строения, и кустарниковые заросли, и группки деревьев, и самые маленькие ручейки, и, даже, отдельные крупные валуны. Специалист много чего мог почерпнуть из нее. До поры до времени черпал и он.
               Сантиметр за сантиметром, от горизонтали к горизонтали изучая местность по которой извивалась жирная линия трассы будущей дороги протянувшаяся из края в край планшета, Серпенарий Сигизмундович без труда представлял в своем воображении как будущая дорога будет проходить по этим равнинам, впадинам, возвышенностям. Но стоило взгляду упереться в болота?..
               Тут-то все и начиналось.
               Или заканчивалось.
               Эх, если бы…
               Если бы на карте были указаны глубины болот...
               Но, их, не было. Не было линий, которые, подобно горизонталям отмечали бы  участки с одинаковой глубиной  болот. Отметки их поверхности, с той или иной точностью определить можно было. А вот отметки глубин?..
               А ведь ему нужны были именно они.
               Глубины... 
               Трасса под изыскания будущей дороги, которые предстояло сделать ему, проходила, преимущественно, по местности с преобладанием зеленого, по болотам. А от нее, от глубины болот, зависело очень много чего связанного со строительством будущей дороги. Ах как же много!..
             - В самом деле, поди определи глубину болота, скажем, вот в этой точке - ткнув наугад карандашом в линию участка трассы, проходящей по местности  окрашенному в интенсивный зеленый цвет подумал он. Какая здесь глубина?..
               Пол метра?..
               Метр?..
               Пять?..
               Десять?..
               По лежащей перед ним карте, определить это было невозможно. Поразмыслив  некоторое время, неожиданно, заметно повеселел.    
             - А люли нам малярам – вдруг бодро произнес он - деньги покрасил, а крышу – в карман…
               Глубокомысленно постукивая тыльной стороной карандаша по зеленому на карте, продолжил – ну-ну, посмотрим-посмотрим, сказал Абрам Моисеевич, когда потухла перегоревшая лампочка.
               Ммда-а-а.
               Здается мне, это, будет стоить Вам недешево. Очень даже недешево.
               Что конкретно «это» и кому именно «Вам» сказать пока не мог. Но какая-то мысль уже засела в нем. И, мысль эта, указывала на открытие, которое вот-вот предстояло совершить ему. Что-то подобное, наверное, испытывал получивший яблоком по голове Ньютон или Архимед, наблюдая как на выплеснутой под воздействием веса его тела из ванны воде, всплывали лежащие на полу сандалии. Нет! Свои открытия они еще не совершили, но, то яблоко и та вода свое уже сделали – уже инициировали процесс.
               Чем-то подобным стали для Серпенария Сигизмундовича зеленые участки на карте. И точно также, и его открытие было пока впереди. Осознание этого приподнимало над обыденностью, призывая все его существо к всеобщей мобилизации с одной единственной целью – думать!
               В конце концов, Серпенарий Сигизмундович понял суть посетившей его мысли. Понял, какое громадное практическое значение может иметь отсутствие глубин болот на карте – если в своем отчете об изысканиях на трассе будущей дороги показать эту глубину  несколько  больше фактической?..
               Его стало бросать то в жар, то в холод.
               Серпенарий Сигизмундович был не новичком в строительстве. Он знал эту отрасль народного хозяйства как никто другой. Знал на всех ее стадиях – от изысканий под будущее строительство, проектирование, собственно строительство и сдачу объектов в эксплуатацию. Знал досконально. Так как на своем веку пришлось поработать и изыскателем, и проектировщиком, и строителем.
               Особенно строителем.
               Строил жилые дома и производственные корпуса, животноводческие помещения и элеваторы. Но две трети его трудового стажа было посвящено им. Дорогам. Он прокладывал их через степи и горы, через тайгу и пустыни, через леса и, конечно же, болота.
               Болота... 
               Именно здесь, именно в болотах, в их таинственной и мало изученной глубине можно было скрыть все то, что так хотелось бы скрыть.
               А скрывать, всегда было что. Стремясь к максимальному удешевлению стоимости строительства, проектировщики все и вся предусматривают всегда в обрез – материалы и ГСМ, фонд зарплаты и премиальные, и другие производственные и связанные с ним затраты. И вложиться в то, предусмотренное сметой, в условиях производства невозможно. Кроме того, всегда хочется иметь больше. Как можно больше. Несравненно больше. Особенно сейчас, когда...
               Вступив в пору осознания того, что женщин, в нас, интересует отнюдь не глаза или, там, фигура, Серпенарий Сигизмундович перестал интересоваться своим отражением в зеркале. Подобно расчищающему какой-то участок бульдозеристу, не обращающему внимания на окружающие красоты, а все свое внимание,  сконцентрировав только на ноже бульдозера, точно также и Серпенарий Сигизмундович. Даже бреясь, натягивая пальцами кожу щек или подпирая их изнутри языком, взгляд его был занят только тем местом по которому скользила бритва, стараясь не оставить невыбритым ни один участок лица, ни одно возвышение или впадину. Собственно же лицу, уделял внимания столько же, сколько бульдозерист окружающим красотам.
               Рано или поздно, это, приходит неизбежно. И, приходит по-разному – у кого-то, где-то как-то по особенному что-то кольнет или стрельнет. Кто-то, остановившись на миг у зеркала, увидит. Серпенарий Сигизмундович не мог сказать - как именно пришло к нему ощущение того, что он далеко уже не так юн как прежде. Но однажды, стало пронзительно ясно – пока он работал, крутился, скакал, валял дурака, время не ждало. Не скакало. И не валяло. Оно делало свое.
               Лет до сорока, Серпенарий Сигизмундович был взбалмошен и глуп. Он никогда ни о чем не задумывался, никогда не замечал времени. Казалось, так будет вечно. Но, несмотря на это, как бы бездумно и беззаботно не скакал по жизни, здравые мысли, иногда, посещали его. Где-то там, в себе, сознавал – как не прыгай и не скакай, в конце концов, все равно  допрыгаешься. Доскакаешься. Рано или поздно, неизбежно и неотвратимо придет старость. А ее надо встретить во всеоружии. Поэтому, кое-что, у него все-таки водилось.
               Но?..
               Женщины!!..

                ***

               Работа увлекла Стива и как всякий увлеченный и интересующийся человек, он много чего узнал за это время. Он уже постиг эти таинственные гектары и центнеры. Зная емкость бункера и за сколько кругов прохода комбайна он наполняется, самостоятельно мог судить об урожайности. Несмотря на то что обмолачивать приходилось довольно плотные валки, он теперь все реже и реже забивал приемную камеру.
               Неожиданно для себя поймал себя на том, что относится к этим своим  успехам совсем не так как к успехам на футбольном поле или теннисном корте. Воспринимал эту работу не как хобби, а как именно работу. Старался как можно чище подбирать валок. При выгрузке бункера, старался вести комбайн так чтобы не просыпалось зерно. А уж про эту приемную камеру - и говорить нечего.   
               Нельзя было сказать, что, как и остальные, он не обращал уже внимание и на жару, и на пыль, но как бы притерпелся. Если бы кто-то еще несколько дней назад сказал, что он будет делать эту тяжелую и в самом прямом смысле грязную работу, и что, при этом,  будет выглядеть как кочегар, не поверил бы. И если бы кто-то увидел его сейчас в одних плавках, запыленного и осыпанного травяной и соломенной сечкой - не узнал бы наверное его, всегда безупречно и элегантно одетого.
               Развернувшись и в очередной раз «взяв» крайний валок, увидел - все комбайны звена стояли в центре поля, а на одном из них наверху, у двигателя, возились три человека. Стив понял - что-то случилось. Когда подбирая валок добрался до этого места, он также остановил комбайн и, оставив двигатель работать на холостых оборотах, тоже направился туда.   
               Подходя, услышал как  Евгений стоя у открытой двери своего УАЗика вызывал кого-то по рации, - Нива-5, ответь Ниве-23! –
            - Слушаю Нива-23, - послышался через некоторое время молодой, сочный баритон.
            - Палыч - стал объяснять кому-то Евгений - у Субботина на одном комбайне стуканул двигатель. Нужен новый движок и кран.
            - А где же я вам сейчас возьму новый? Только из ремфонда. А что с тем? – раздавался из трубки тот же баритон.
            - Дай мне! – попросил у Евгения трубку рации спрыгнувший с вышедшего из строя комбайна Субботин.
             - Палыч, это я - сказал он в трубку.
             - Слышу Куприяныч - донеслось оттуда.
             - Понимаешь, до самого конца все было нормально - своей обычной скороговоркой стал объяснять Субботин.
             - Вода-масло все было в норме. А, как только он стуканул, сразу же заглушили, не стали даже прослушивать. Скорее всего коренной.
            - Ясно! – донесся из трубки тот же баритон - двигатель не проблема, а краны на утренней планерке все распределили в стройчасть Проскурину. Он сегодня что-то там перекрывает. В общем, давайте пока снимайте, а я свяжусь с Проскуриным.
            - Да начали уже - ответил Субботин и положил трубку рации и взглянул на часы.
               Наверху у безмолвного двигателя, позвякивая ключами возились Геннадий с Владимиром отрывисто о чем-то переговариваясь между собой. Сверху донесся стрекот вертолета. Стив подняв голову - тот летел в полукилометре параллельно их полю куда-то на север.
             - Гончаренко облетает районы - сказал ни к кому особо не обращаясь Евгений. 
             - Первый секретарь обкома – пояснил он Стиву.
             - Что-нибудь случилось? – поинтересовался он.
             - Да нет! – ответил Евгений. Во всяком случае по утренним сводкам все было нормально. Просто уборка… 
             - Ладно, ладно! – своей обычной скороговоркой обратился к звену Субботин - по коням! – Все стали расходиться по своим комбайнам.
             - Ты как? – обратился он к Стиву.
             - А как все! – вспомнив распространенную жизненную позицию русских, ответил Стив и тоже обернулся в сторону своего комбайна. Возможно ему это только показалось, но в глазах Субботина он прочел что-то вроде уважения.
            - Лады! – коротко бросил он - тогда я останусь здесь, и стал подниматься к возившимся у двигателя Геннадию и Владимиру.
             - Следи за водой и маслом! – уже оттуда, сверху, предупредил он Стива.
            - О кей! – ответил он и направился к комбайну.
               Примерно через полчаса, в очередной раз проезжая мимо ремонтируемого комбайна, он увидел стоящую рядом с ним машину, в кузове которой стоял выкрашенный коричневой краской комбайновский двигатель. Подбирая следующий валок и в очередной раз проезжая мимо этого комбайна, увидел стоящий рядом с ним автокран с голубой кабиной и желтой стрелой, на крюке которого висел новый двигатель.
               В очередной раз наполнив бункер и включив мигалку, оставив двигатель работать на холостых оборотах, с трудом разгибая спину Стив выбрался из кабины.  Ремонтируемого комбайна на том месте уже не было. Пересчитал ходившие по полю комбайны. С его комбайном, их опять было семь.   
 
               
               



               
                ***

               Когда Хорошевский взял из пересчитанной стопки пачку сторублевок и придвинул к нему со словами – если договоримся, это твоя доля - Димку окатило горячей волной. Он даже не мог сказать, чего в том горячем было больше? Возмущения? Негодования? Обиды – за кого, мол, ты меня принимаешь, падла? Первой его мыслью была та же, что и мыслями его коллег, соратников еще Дзержинского - врешь! Не возьмешь!!.. Не купишь!!..
               Но лежащая на столе пачка…
               Теперь, почти в Витькиной шкуре оказался Димка. Во всяком случае, перед ним встал тот же самый вопрос – что делать?
               Что делать?
               Что делааать??..
               Лежащая пачка была тем, что простой советский врач, учитель инженер или лейтенант ведя самый наиаскетический образ жизни и в тех же рукавицах держа семью, мог собрать только годам к 45-50. Да о чем это я? Далеко… Далеко не каждый даже к концу жизни мог собрать столько! Ему сейчас было 24. И был он лейтенантом.
               Контора, где он имел честь служить, была уже совсем не та что при Феликсе Эдмундовиче, Берзине, Ягоде, Ежове или Берии. Канула в лету борьба с контрреволюцией, бандитизмом и немецкими шпионами. Но задача стоящая перед ней осталась – обеспечение безопасности государства. Сегодня, поле ее деятельности с улиц и подворотен переместилось в сферу экономики. Именно там проходил передний край этой борьбы. Насколько, передний, Димка, поначалу, даже не подозревал. Конечно, никуда не делись и шпионы. Сегодня, к ним добавились еще и диссиденты. Но это было так, мелочь.
Последнего шпиона поймали, говорят, лет 15 назад. Диссиденты же…
               Эта, в основном, сопливая пацанва ничего из себя не представляла. Но и без внимания их нельзя было оставлять. Чтобы не закиснуть окончательно, для регулярного треннинга да и вообще – надо же было что-то делать - начальство постоянно требовало отчетов о работе с ними.       
               Но основное конечно же – экономика. Именно там сегодня шли очень, очень интересные процессы. В регулярно, еженедельно получаемых из центра оперативках сообщалось о раскрытии подпольных цехов по выпуску продуктов питания и ширпотреба, разоблачении взяточников, фарцовщиков, валютчиков, рэкитеров. Рэкет, это было что-то абсолютно новое – эти доили и цеховиков и взяточников, и фарцу, и валютчиков. Впрочем, изымаемые суммы тоже были новыми. Они были далеко за пределами понятий простого советского человека. О таких суммах даже в их конторе прежде никто не слышал. При самой беглой статистической обработке данных этих оперативок, на одного диссидента приходилось полторы-две сотни цеховиков, взяточников, валютчиков или фарцовщиков - именно в сфере экономики шла сейчас борьба за безопасность государства.
               В связи с этим, поменялся и оперативный состав областных комитетов Конторы. Нет. Лихие оперативники способные часами выслеживать врага, преследовать на всем  что способно двигаться и, в конце концов, обезвреживать, конечно же, никуда не делись. Но сегодня, на первый план выступали оперативники, имеющие экономические и бухгалтерские знания. Способные распутать самый хитроумно запутанный клубок, посредством которого у государства изымались значительные средства.
               От нечего делать, Димка, как-то, подсчитал суммы значившиеся в оперативках за месяц.. От удивления, его форменная фуражка сама собой перекочевала на затылок. Подсчитанное, было сопоставимо с бюджетом средней российской области черноземной полосы. А это значило - за год, расхищалось 10-15% всего бюджета страны. А ведь это только то, что попало в поле зрения конторы! А сколько не попало?.. Вот тогда-то до него дошло - насколько серьезны вещи, которыми они занимались.
               По этому, можно было судить о сложности вставшего перед ним выбора - согласиться на предложение Хорошевского?..
               Он автоматически становился в один ряд с теми, кого они разоблачали. Становился врагом государства. Такое, в его положении, равносильно предательству. Но 10 тысяч??..
               Вынув сигарету, Димка щелкнул зажигалкой. Закурил и Витька. Делали они это так сосредоточенно, что любой видевший их со стороны, подумал бы – два обкомовца обсудив стоящую перед ними проблему. Вставшая перед ними проблема была похлеще тех которые приходилось решать раньше. Для обоих, она имела судьбоносное значение, круто менявшее жизнь. К тому же, такое, перед обоими встало впервые. Так что, подумать, было над чем.

                ***

               Во времена Кулчука, а позже и самого Василия Николаевича, асфальта до Ростова еще не было. И на поездку туда-обратно уходила неделя и больше. И жить там  где-то надо было. Поэтому каждый, удаленный от областного центра на 150, 200, 300 или, даже, 450 километров, район, где-нибудь на окраине снимал домик – что-то вроде филиала районной гостиницы в областном центре. Там ночевали командированные туда  для сдачи различных отчетов, приезжавшие на собрания, конференции, курсы повышения квалификации, для получения чего-то на областных базах.
               Хорошо когда, тут же, был и дворик или хотя бы какой-нибудь пустырь, куда можно было бы на ночь пристроить машины. В те времена пустырей еще хватало даже в Ростове.
               Пробегав целый день по своим делам, вечером, командировочный люд собирался в столовой, вокруг потрескивающей и слегка вспыхивающей керосиновой лампы под убаюкивающее поскрипывание раскачиваемых метелью или ветром ставен. Потому как все были с одного района и, стало быть, друг друга хорошо знали, ночевали по-простецки - доставали привезенное из дому сало, мясо и домашнюю колбасу, варенную в мундирах картошку, соленую капусту, огурцы, помидоры, круглый белый хлеб собственной выпечки, в спичечном коробке крупного, тогда, помола соль, ну и, конечно же…
               Как обычно после третьей, утолив голод, закуривали и начиналось...
               В основном, это были прошедшие войну, тертые жизнью мужики. Их взгляды на дело не всегда совпадали с научными. И, тут, Василий Николаевич смотрел на них как, снисходительно морщась, какой-нибудь мастер спорта по штанге, смотрит как какой-нибудь новичок выполняет жим, толчок или рывок. Но, видя результат, находил и в его способах и приемах то простое, крестьянское, народное, что, в иных случаях, много проще и надежнее научного.
               Точно также и Василий Николаевич…
               Видя, иногда, в их суждениях, что-то, не совсем совпадающее с тем чему учили его, в то же время находил – для получения твердого среднего, а, зачастую, и выше среднего результата, это их простое, крестьянское, народное, было самое то. Самое то, что надо.
               А их отношение к делу…
               Отношение, как к своему, кровному…
               Как к делу всей их жизни…
               И чего только не просили, тогда, у Спиридона Матвеевича – лес и шифер, металл и кирпич, ракушку и цемент. Для коровников и свинарников, птичников и кошар, мастерских и зернотоков, больниц и школ, сельмагов и в то время только-только появлявшихся детских садов.
               Особенно, Василию Николаевичу запомнился  разговор Спиридона Матвеевича с одним из председателей. Тот слезно просил шифер перекрыть крышу коровника.
             - А ты сам-то лазил на нее? – спросил Матвеич.
             - Да нет! Чего лазить-то? Течет же ведь!..
             - А я вот приеду, залезу и посмотрю. На кой ляд менять ее всю? Обычно хватает десяток-другой шиферин – поставить заплаты. В основном же, можно обойтись где-то что-то подправив, где-то подвинув, где-то просто прижав. А на то, что ты просишь, если с умом, можно отремонтировать крыши не только коровника, но и всей твоей Ивановки. Самому надо во все вникать. Самому. И с умом.   
               Именно из-за этого - вникать и с умом - и запомнился, наверное, тот разговор. 
               Многие, просили Спиридона Матвеевича заручиться ходатайством райкома перед
Облсельхозуправлением, Облпланом, Облснабом. Ведь одно дело, когда какой-нибудь председатель колхоза или директор совхоза сам выпрашивает что-то в управлении, скажем, сельского хозяйства области и совсем другое, когда озабоченность, в этом деле, проявляет целый райком партии.
               Если кто-то считает - дипломатия, это когда только на международном уровне, ерунда все это. Василию Николаевичу не однажды приходилось читать, а потом и видеть по телевизору столько откровенно, как бы это помягче сказать, в общем пребывавших явно не в своей тарелке, дипломатов. В то же время, в обыденной жизни встречались очень даже блестящие специалисты этого дела.
               В те времена к поездкам в область готовились так, как сегодня не готовятся даже к международным переговорам – заранее составлялся список дел, перечень аудиенций и планы бесед. Чуть ли не всем активом готовили убедительные аргументы, просчитывались возможные варианты возражений на них и заготавливались соответствующие ответы. 
               В конце концов, бумаги ли на бланках райкомов преставали действовать на чиновников этих областных контор, или сами чиновники пошли такие крепкозадые, но даже грозные райкомовские бланки им стали нипочем. А председательский, директорский и начальственный люд района все чаще привозил и вывешивал на ночь за окно, на мороз, битых уток, гусей, индюков, рыбу, свиные или говяжие окорока. Ясное дело – для кого…
               Со временем перестало действовать и это. В моду все настойчивее входил новый тип еще более крепкозадых чиновников и новый тип взаимоотношений – ты мне, я тебе. Гуси уже не котировались. В моду опять вошли бумажки. Но, бумажки, непременно сладкоголосо похрустывающие – жизнь становилась все более цивилизованней, все более современней. Василий Николаевич, с подачи того же Спиридона Матвеевича, ставший к тому времени первым секретарем райкома партии, не одобрял этого, но и не запрещал – каждый выкручивался как мог. Понимал – возили не свое собственное, но…
               Лишь бы дело делали. 
               По старой памяти Спиридон Матвеевич частенько наведывался в райком - высказывал свое мнение по тому или иному вопросу, давал советы. Но, видя, что Василий Николаевич рулит уверенно, заходить стал реже. Зачастую уже не по делу, а пропустить по старой памяти рюмочку-другую, да поговорить про жизнь.
               А про нее, про жизнь было о чем поговорить. Уже ходили слухи о тех первых  крупных хищениях и мздоимствах...
               О том, что и их обком…
               Что и Гончаренко…
               Словом, жизнь скучать не давала.


                ***

               Вдоль и поперек исколесив район, побывали на полях, фермах и ремонтных мастерских, на складах запчастей, минеральных удобрений и семян. Наконец, поужинав в ресторане на первом этаже двухэтажной районной гостиницы, расположились в кабинете Морозова. Обсудили темпы вывоза органики и минеральных удобрений, качество и подготовку семян, ход зимовки скота и наличие кормов, ремонт техники и подготовку к севу, выявив трудности и слабые места и пообещав помочь, Витька, все никак не решался приступить к тому главному, что привело его сюда.
               Несмотря на то, что, проделывал он это не один десяток раз, но каждая такая беседа была словно впервые. Ну, еще б?..
               Подъехать, с таким, к первому секретарю олицетворяющему в районе партию?..
               Этто, знаете ли?..
               Не сказать чтобы так уж часто, но, иногда, он нарывался на решительный отпор.
               Даже в своем родном районе, даже знакомый с детства Василий Николаевич, тот самый Василий Николаевич с которым можно было решить любой вопрос, получить любую помощь в решении производственных и не только проблем, на такое, отказывался идти наотрез. А ведь каждый отказавшийся, каждый не пожелавший принимать участие в тех играх, представлял собой потенциальную угрозу.
               Поэтому, секретари райкомов прощупывались со всех сторон, с тем, чтобы отыскать пути подходов. Одних брали на невыполнении планов, других, на чрезмерной любви к бабам, жизненным благам или выпивке, третьих…
               Эти третьи, как раз-то и были самыми непонятными. К таким, даже не знаешь – как подъехать? Они и планы выполняли, и с бабами у них было все в норме, и к жизненным благам были равнодушны, и спиртным не злоупотребляли, и в меру прославляли, в меру критиковали политику партии, и ни в чем таком не были замечены. В общем, были как все. И поэтому, никто не мог сказать – что же, на самом деле, было у них на уме. Именно таким и был первый секретарь Гашунского райкома Василий Дмитриевич Морозов.
               Оглядывая кабинет и вспоминая вместе проведенный день, Витька никак не мог решиться – с чего же начать?..
               Так и не найдя зацепок в вопросах связанных с сельским хозяйством, когда его вдруг осенило – а как у тебя дела с выполнением планов по линии потребкооперации – неожиданно спросил он. И почувствовал что попал. Это было чуть ли не самым больным местом в каждом районе. Страна так увлеклась выполнением громадья планов пятилеток, что забывала, порой, об обеспечении сограждан самым элементарным, не производя этого вовсе или производя в таких количествах что, конечно же, было явно недостаточно.
               Не сказать, чтобы у народа были такие уж большие деньги, но, кое-что, он мог бы себе позволить, если бы оно было в магазине. Но его не было. Поэтому, покупались только продукты и самое необходимое, а на наряды, ковры, хрусталь и бытовую технику копили на случай поездки в Москву или куда еще. Из всего этого, что-то, иногда, перепадало  победителям в соцсоревнованиях. Но победителей, и того что им перепадало, были единичные случаи, а хотелось-то многим.
               Заметно поскучнев, Морозов посетовал - потребкооперация, одно из самых слабых, если не самое слабое, звено в районе.
             - И деньги, какие-никакие, у людей есть, и желание купить - сказал он - но?..
               Посочувствовав, Витька намекнул что, на определенных условиях, обком может изыскать возможности для обеспечения района дефицитом.
               Оживившись, Морозов прошел к книжному шкафу, вынул бутылку «Дербента» и, со словами – це дило гивно, его треба разжуваты – поставил на стол. Утопив кнопку селектора сказал – Зиночка! Шоколадку и кофе, пожалуйста! Когда, поставив тарелочку, та направилась к выходу, бросил вслед – меня ни для кого нет!
               Коньячок был так себе. Витька пивал и получше. Поэтому, не то чтобы залпом, но, стараясь не обидеть хозяина, сделал приличный глоток и поставил рюмку. Морозов, смаковал маленькими глоточками. Наконец, поставив оставшиеся полрюмки, взял лежащую на столе пачку «Столичных» и, встряхнув, обнажая сигареты, протянул ему. Витька покачал головой и, тот, взяв сигарету, стал разминать.
               Сигарета была отсыревшей и, под его пальцами, лепилась словно глина. Морозов размял уже где-то с половину, как сквозь бумагу, прорвав ее, вылез кусок твердого и острого как палка основания табачного листа. Сигарета оказалась безнадежно испорченной.
               Достав «Мальборо» и, точно также встряхнув, Витька придвинул ему пачку. Благодарно кивнув, Морозов прикурил. Затянувшись, поднял глаза, ожидая продолжения разговора. То, чем он затянулся, немало, наверное, удивило его. Так как затянувшись еще раз теперь уже глубоко, с удивлением и восхищением уставился на это  дымящееся заморское чудо.

                ***   
 
             - Если договоримся, это, тоже можно будет организовать – усмехнувшись сказал Витька, указывая на пачку в своей руке – и не только это. Сделав, на этот раз, маленький глоток, продолжил  - машины и мотоциклы, холодильники и телевизоры, заморские шмотки и обувь, чешское баночное пиво и марокканские апельсины, французский коньяк, гаванские сигары и многое, многое другое.
               По тому, что он называл, можно было судить о географии торговли страны. Здесь этого не только не видели, но, даже, не слышали ни о чем подобном. Единственным, что было знакомо из всего того заморского дива и что выделялось району - один раз в год, в пакетики с детскими новогодними подарками клали по одному грузинскому мандаринчику и апельсинчику.
               Трудно было судить – что из названного Витькой заинтересовало Морозова, но, с удовольствием дымя сигаретой, он с нетерпением ждал продолжения разговора. Видя его реакцию, Витька не стал ходить вокруг да около.
             - Обком будет выделять тебе дефицитный ширпотреб – сказал он, тоже беря сигарету.
             - Выделять, не бесконечно, а с расчетом, чтобы твоя потребкооперация надежно выполняла, ну и, слегка перевыполняла план – и, щелкнув зажигалкой, прикурил.
Не спеша выпуская дым, наблюдал за реакцией собеседника. Реакция была нейтральной, но со следами явной заинтересованности и Витька решился. Глубоко затянувшись и, вместе с выпускаемым дымом, как бы между прочим, произнес - но не бесплатно. Вы, должны будете реализовать все это с наценкой, скажем, в десять процентов, семь из которых, надо будет возвращать в обком.
               Поймав удивленный и растерянный взгляд собеседника, уточнил - области, все это выделяется тоже не за перевыполнение планов и не за красивые глаза. За все это -  отстегивается дополнительно. Сверх цены. Наличными.
               Сделав еще маленький глоток, поставил рюмку, взял новую сигарету и ожидающе посматривал на собеседника. Тот мучительно размышлял. Витька прекрасно понимал его. Заплатить за ту же машину, скажем, всего на десять процентов больше когда на рынке за нее просили две цены?.. Это было более чем заманчиво.
               Но опять же…
               Такое?..
               Ему?..
               Коммунисту?..
               В госторговле?..
               В стране, семимильными шагами строящей коммунизм?..
               Такое, конечно же, было более чем из ряда вон.
               Такое, было…               
               Витька видел что загадал Морозову загадку. Догадывался, что  самым загадочным в ней было - как, вообще, могло быть такое?.. Как, такое, могло исходить из обкома партии?..
               Одно дело, когда какими-то маклями занимался продавец, кладовщик, завскладом, управляющий фермой или прораб. И совсем другое…
               Такое, было не для нервных.    
               Было и еще кое-что. Была чисто техническая сторона вопроса. Ему, как секретарю райкома получающему все по государственным фондам и не имеющему  понятия ни о какой коммерции, такое, конечно же, было, как бы это сказать…
               Поэтому, в общих чертах, Витька ввел его в курс дела – на самом деле, все  делается очень просто – затянувшись сказал он. Разгоняя рукой дым, продолжил - для реализации, в накладных предназначенных для магазинов, цену, поставите, ту, по которой все это будет реализовываться. То есть, на десять процентов больше той, по которой будете получать. После реализации выпишете новые накладные, с ценой получения, а те по которым будете реализовывать – уничтожите. Перед  облпотребсоюзом отчитаетесь по той цене, по которой получали, а оговоренные семь процентов…               
               Впрочем…
               Вся эта кухня должна быть хорошо известна твоему председателю потребсоюза. Его тоже придется ввести в курс дела. Так как именно ему придется заниматься всем этим. Если будут какие-то трудности – обращайтесь. Всегда поможем!..
             - С ответом не торопим – сказал он, намекая на то что это не его прихоть, что в этом деле, кроме обкома, заинтересованы и кое-кто повыше. И что он, в этом деле, всего лишь рядовой исполнитель. А для того чтобы показать, что он, Морозов, не первый, что большинство райпотребсоюзов области уже работают именно так, добавил – поначалу, конечно, у многих возникали трудности, но потом…
               Глубоко затянувшись, затушил сигарету с таким видом, который говорил – потом, все будет нормально.               

                ***

               Прощаясь с Морозовым и, после, вспоминая их разговор, Витька видел, что загадал ему загадку. Многое чего он приоткрыл сегодня для него. То о чем писалось в газетах и говорилось с высоких трибун, по радио и телевидению, одно, а как оно было на самом деле – совсем, совсем другое. После его, Витькиного визита, страна предстала перед ним, наверное, совсем в другом свете о существовании которого тот даже не подозревал.
               За окнами «Волги» сеял мелкий декабрьский дождь, и небо, и земля были беспросветны. Лишь иногда, где-то далеко-далеко в степи, попадались отдельные огоньки кошар или ферм – земля спала, спали, в это время, уже и люди. Это были юго-восточные, степные, самые малонаселенные районы области.   
           …О наше северное лето
               Карикатура южных зим…
               Вспомнились строки из «Онегина».
               Слепя фарами, встречные машины с силой плескали грязью в лобовое стекло  сотрясая «Волгу» потоками несущегося за ними воздуха. Поначалу, когда только отъехали от Морозова их было мало.               
            - Оно и понятно – думал он - район Морозова был самым последним, на границе с соседней областью, поэтому, тогда, встречались только машины его, Гашунского района да изредка машины соседней области. По мере приближения к областному центру, после того как проехали уже с десяток районов, поток машин становился заметно гуще – прибавлялись машины и из этих районов.
               Как он пролез в обком Витька и сам не знал.
               Впрочем…
               Впрочем, эта версия была для других. На самом же деле…
               Он прекрасно помнил все. Подворовывая, будучи директором рисозавода, он понимал – чем занимался. И даже находил этому некоторое оправдание – ведь многое, очень многое приходилось покупать за наличные. Конечно, что-то оставалось и себе. Но аппетиты росли, а все что мог дать рисозавод, даже с новым оборудованием, было уже пределом или почти пределом. К тому же занимаясь этим лично, он сильно рисковал – в любой момент его могли взять.
                Когда к нему пришла эта мысль, сказать не мог. А мысль была проста. Необходимо сделать так чтобы в его подчинении был не только рисозавод но и весь район со всеми колхозами, совхозами и перерабатывающими предприятиями. Это был совсем другой уровень, суливший…
               К тому же и риски уменьшались на порядок – одно дело когда ты сам занимаешься этим и совсем другое, когда тебе приносят уже готовенькое. Вот тогда он и решил заняться политикой – любыми путями пролезть в райком. Никакая фабрика никакой колхоз или совхоз, никакой самый крупный завод, каждый по отдельности, не могут дать того, что они могли дать все вместе. Что мог дать район.
                Но, неожиданно, жизнь сделала Витьке такой подарок о каком он даже не мечтал.
                А началось все вскоре после того, как он установил новое импортное оборудование. Рисозавод, тогда, посетила комиссия из обкома во главе с Самим. Устанавливающий самолично то оборудование Витька, естественно, предварительно досконально изучил его. И, теперь, сыпал английскими определениями и терминами легко и изящно манипулировал дюймами и футами, переводя их в сантиметры и метры. Пинты, кварты, галлоны, бушели и баррели – в литры и кубометры. Фунты – в килограммы. И наоборот.
               Видимо, тогда, он и приглянулся Самому. На банкете, устроенном по этому поводу, разговорились. Оказалось что Сам тоже был заядлый рыбак. Прикормки и насадки, удилища и лески, поплавки и лодки, сроки и места ловли - для любителя эта тема была неисчерпаемой. Расставались довольные друг другом. После, на каждый праздник, Витька слал ему поздравительные открытки. И, когда в обкоме освободилась должность завсельхозотделом, ее предложили ему.
               Но, как он быстро понял, оценены были не только те его знания и способности,
так как деятельность его, здесь, ничего общего с сельским хозяйством не имела. Или почти не имела. Главное, чем он занимался – наводил такие вот мосты с секретарями райкомов на предмет сбыта дефицита и собирал причитавшуюся за это обкомовскую долю. Именно обком распределял между районами автомашины и холодильники, телевизоры и ковры, золото и хрусталь, и много, много чего еще. За все это надо было отстегивать туда, где распределялись фонды на получение заветного дефицита между республиками и областями. Кроме того, Сам тоже желал иметь с этого кое-что. Сбором этого «кое-что», Витька, как раз-то, и занимался.
               Сначала это был обычный дефицит. Но со временем, свою долю захотели иметь  производители сельхозтехники и семян, племенного скота и удобрений, ядохимикатов и спецодежды. Доля, которую он собирал, была смехотворной, но в масштабах области…
               Львиную долю забирали поставщики и Сам, но, кое-что, оставалось и ему. Кроме этого он имел долю и с рисозавода, связь, с которым, не только не прервал, но, благодаря открывшимся возможностям, всячески развивал и расширял.
               Поначалу, тщательно шифруя записи, скрупулезно подсчитывал доставшееся. До миллиона, самым любимым его занятием было – пересчитывать. Пересчитывая, прикидывал – сколько же еще не доставало?.. Именно миллион, именно он казался тогда пределом его мечтаний. Но, потом, перестал. Лень это была или что-то другое, сказать не мог. Но ловил себя на том, что деньжища доставшаяся ему, как бы потеряла свою цену. Как он радовался тем первым тысячам на рисозаводе, которые мог использовать по назначению. С каким благоговением рассматривали со Светкой рисунки на коврах и хрустале, с каким удовольствием она примеряла золото и меха, как радовались первой машине и как потом, довольные жизнью и собой, предавались друг другу.    
               Эти же?..
               Это было уже совсем не то. Их уже было столько, что пользоваться ими в обыденной жизни, было невозможно. Это были не те деньги сулившие обычные блага. На них, уже, можно было прикупить какой-нибудь колхоз или совхоз, или тот же рисозавод. Поначалу, мысли о таких покупках были чисто сравнительного плана. В смысле сравнения. количества денег с их возможностями. Но в дальнейшем?..
               В дальнейшем, эти мысли принимали все более конкретный характер – что именно можно было прикупить? Оценивал целесообразность таких «покупок» и как бы повел дело на своем, уже, предприятии, будучи его хозяином. Как прекрасно, например, было бы прикупить какую-нибудь кафешку, ресторанчик, ателье по пошиву одежды, или станцию техобслуживания легковых машин, да плюс к этому, шикарнейшее авто, яхту, виллу где-нибудь на черноморском побережье. Да мало ли чего можно было бы заиметь на такую деньжищу?..
               Но?..
               В этом «но» как раз-то и было все дело. В стране, в которой нельзя было иметь, даже, вторую квартиру или машину, такое, конечно же, было невозможно. И поэтому такие деньги не имели смысла.
               А как хотелось бы?..
               Пока же, кроме хлопот, он ничего с них не имел. Иногда казалось, что иметь такие деньги все равно что участок на Луне.
             - А что Морозов – неожиданно подумал он – согласится?.. Или?..
             - Или как Черепахин?..
               Витьке было жаль Василия Николаевича, но Гончаренко?.. Тот на такие вещи смотрел иначе. А может быть даже и не он?.. Может быть??..
               Витька только подозревал – кто именно, мог быть конечным получателем собираемого ими. Так что – в этих играх, даже голос Гончаренко мог быть не таким уж решающим.
               Морозовский коньячок уже почти выветрился и, со все возрастающим нетерпением ждал когда, после ванны, сядет со Светкой за стол и достанет бутылочку «Арарата».   

                ***
               
               Женщины!!..
               Долго, очень долго, непростительно долго Серпенарий Сигизмундович не мог  постичь эти существа. Жизнь помотала его по стройкам, на многое пришлось насмотреться. В том числе и на них. На женщин.
               Не сказать, что он был половым гигантом, но кое-какой опыт в этом деле был и у него. На стройках, постоянно живя бок о бок, отношения между мужчинами и женщинами упрощаются до наипростейших. Обычно, эти отношения ничем таким не отличались и не привлекали внимания. Но бывало и кое-что непонятное. Необъяснимое.
               Со временем Серпенарий Сигизмундович стал замечать - женщины, очень даже по разному относятся к нашему брату. Одних, они как бы не замечают вовсе. Других замечают постольку поскольку. Третьих же?..
               Этих третьих, на фоне остальных были единицы. Но именно они, именно из-за них эти создания теряли головы, готовы были отдать все. И отдавали. Готовы были идти   на край света. И шли. Именно за ними некоторые женщины кочевали с одной стройки на другую. Кочевали, вовсе не в роли жены, сестры или подруги. Кочевали, лишь бы быть поблизости от объекта своего вожделения.
               Некоторые из тех кого так отмечали эти создания, были брутальными красавцами. Многие, обычными мужиками. Но иногда, то ли следуя известной присказке что корявое дерево растет в сук, то ли?..
               Словом, иногда, эти субъекты  повышенного женского внимания были не замечаемы, невзрачны и, даже, откровенно плюгавы, в то время как, добивавшиеся их благосклонности пассии, были настоящими красавицами. Этот контраст не лез ни в какие ворота, не подчинялся здравому смыслу, был так разителен, так нелеп, что многие удивлялись – ну что она такого в нем нашла?..
               Кто-то удивлялся искренне. Кто-то о чем-то, догадывался, А кто-то точно знал – что же именно такое она нашла. И тем не менее тоже удивлялся, подыгрывая в этой древней как мир игре.
               Остальных же прочих, женщины просто использовали. И может быть в отместку за невнимание к себе со стороны тех, третьих, мстя всем и вся, использовали иногда очень жестоко. Кой чего из той мести досталось и Серпенарию Сигизмундовичу. Потерпев очередную неудачу на этом фронте, поначалу, он как всегда был взбешен – как?.. Променять его, Серпенария Сигизмундовича на?.. 
               Когда же приходила способность размышлять, долго и мучительно думал – что?.. Ну что такое могло быть у тех, третьих, чего не было у остальных? И чего, судя по всему, не было и у него? 
               До поры до времени, ничего вразумительного, по этому поводу, сказать не мог и, поэтому, как и многие, удивлялся вполне искренне. Но однажды его осенило – что же такое так нужное этим бестиям было у тех и из-за чего они так отличали их, игнорируя остальных. То что его осенило, было так примитивно и убого, казалось таким ничтожным и никчемным о чем и говорить-то не везде принято. А уж показать!?..
               Но, несмотря на это, как и всякое открытие, оно было таким же обязательным, непререкаемым и всеобъемлющим как и закон всемирного тяготения или Архимеда.  Хотя и касалось совершенно другой природы. Судя по всему, то что так нужно было этим бестиям, было на уровне того же самого, что нужно и всякому живому существу. А с природой, теперь он знал – не шутят. Так что, каким бы невероятным оно не казалось,  это предположение переросло в уверенность, увы, не принесшую удовлетворения.            
               Наоборот.
               То что так нужно было этим созданиям, не ум, не благородство, не богатство, не деньги, не слава и, даже, не мускулатура которые, в конце концов, с годами, можно заработать, приобрести или накачать. Это отличие было совсем другого рода. И хотя оно поражало своим примитивизмом, но...
               Если этого не дано, если у тебя это не такое - это уже навсегда. Это не зарабатывается, не приобретается, не накачивается как мускулатура и не отрастает. Это приговор. И каким бы примитивным оно не казалось, но именно в этом-то все и заключалось. И любой дворник, пастух или бомж, обладающий этим, в глазах этих созданий всегда будет выше самого высокого начальника, министра или генерала у которых, это, было, как бы это сказать?..
               В конце концов понял и он - почему это к пятидесяти годам когда пенсия уже не за горами, а у него кроме нее ничего и не было. Следующие один за другим разводы, съели три его квартиры и все то «кое-что» что откладывалось на черный день и на старость.
               Вот почему отсутствие линий на карте указывающих на глубину болот было так кстати. Это был шанс. Именно в этом была возможность рассчитаться с судьбой, обделившей его тем, из-за чего так немилосердно, так безжалостно и беспощадно был использован женщинами. И из-за чего к этим годам у него не оказалось ни шиша.
            - Если в отчете о своих изыскания указать глубину болот несколько больше фактической – думал он, соответственно  возрастут и объемы того, что обычно составляет основную стоимость дорог. Возрастут объемы отсыпок под основание, со всеми вытекающими последствиями – расходом материала отсыпки, горючего, затратами на погрузку и доставку материала отсыпки к месту, зарплатой шоферов, экскаваторщиков и бульдозеристов. А так как завышенная им глубина будет мнимой, то работа эта делаться не будет. А, материал отсыпки, горючее и зарплата которые будут предусмотрены сметой на приписанную глубину, вполне натурально могут реализоваться прямо из воздуха. Как все это превратить в хрустящие банкноты – было уже делом техники.
               Приняв за исходную завышение глубины всего на один метр и произведя необходимые манипуляции с логарифмической линейкой…
               С учетом ширины проезжей части, обочин и угла естественной осыпи отсыпаемого грунта, выходило – тому, кого он имел в виду под псевдонимом «Вам» придется раскошелиться не на одну а, по крайней мере, на две дороги. Разумеется, со всеми вытекающими последствиями – расходами на отсыпаемый материал, ГСМ, зарплату и прочее, прочее, прочее…
               А этто?..
               Это была сумма.
               Сумма огромна.
               Миллионна.
               И не просто миллиона. Здесь пахло многими сотнями миллионов.
               Открывавшиеся перспективы завораживали, зачаровывали, заколдовывали. В воспаленной голове уже роились видения уютного домика или квартирки где-то у теплого моря, шикарных авто, молодых смазливых женских мордашек и много, много чего еще.
               Да что там это?..
               С такой деньжищей!..
               Несмотря на прожитые годы, Серпенарий Сигизмундович чувствовал - тот же самый бес, и, даже, в том же самом месте, с той же самой интенсивностью, точно также как и всегда - щекотал то же самое ребро.
            - А надо ли мне столько? – несколько отрезвленней, мысленно вопрошал он.
               А если, в случае чего, все раскроется?..
               То, что за этим последует?.. 
               Но он гнал эту мысль. Имея ввиду свой возраст и опыт – такое могло случиться с кем угодно только не с ним.
               Если все хорошенько продумать?..
               Если аккуратненько и тщательно осуществить?..
               В конце концов, кто не рискует, тот не распечатывает шампанское.
               Хотя?..
               Он был уже в том возрасте и прошел через такое, когда люди начинают понимать - в этой жизни зачастую рискуют одни, а шампанское пьют совсем, совсем другие. Но и  здесь были нюансы. Серпенарий Сигизмундович решил – если уж рисковать, то рисковать по-крупному. И уж на этот-то раз, свою бутылку с шампанским ни за что не выпускать из рук. 
               Он знал - чьи фамилии всегда красуются на титульных листах и в угловых штампах чертежей проектов. В лучшем случае, в общей части проекта будет лишь ссылка на организацию проводившую изыскания. Поэтому, его фамилия, ни за какие шиши, ни за какие бублики и пряники там фигурировать не будет.
               Хотя…
               Кому это надо, рано или поздно, в конце концов, могут выйти и на него. Тщательно взвесив все за и против…
               Нет!..
               Ничего конкретного он пока, не решил но, где-то, что-то в нем говорило – такое решение было не за горами.
               
                ***               
   
               После захода солнца двигатель стал работать с большей нагрузкой, чем днем. Виктор сунул руку в бункер и набрал горсть зерна. Пошевелив его в руке, ссыпал в горсть Стива. Зерно было влажным.
             - Роса упала - сказал он – завязываем. До завтра. 
               Поймав непонимающий его взгляд, усмехнувшись, пояснил – заканчиваем, значит. По росе молотить нельзя.
               Сев на сиденье, Виктор поднял подборщик и направил комбайн к вагончику. Там уже стояло четыре комбайна и все семь машин звена. Оглядев поле, Стив увидел -  остальные комбайны тоже направлялись к вагончику. Вымывшись в душе, в той самой будке сооруженной в задней части прицепа, Стив почувствовал себя заново родившимся. Усталости как не бывало и он с удовольствием присоединился к собравшимся у стола. По виду куривших и переговаривающихся людей Стиву показалось – предстояло что-то приятное, ожидаемое всеми. То и дело произносились какие-то шутки сопровождавшиеся вспышками смеха. Время от времени, кто-нибудь с удовольствием поглядывая на стол и, как бы в предвкушении чего-то, удовлетворенно потирал руки.
               С подножки подошедшей машины спрыгнул Юрий. Взяв из кабины трехлитровую банку с прозрачной жидкостью закрытую полиэтиленовой крышкой, протянул Виктору. Тот прямо на весу открыв крышку и понюхав, одобрительно выдохнул – да-а-а!!.. 
            - Чемергес!! – гордо сообщил он, передавая Стиву открытую банку. Стив понюхал. Пахнуло алкоголем с приличным содержанием сивушных масел.
            - Местный самогон! – решил он для себя и, также одобрительно сказав - о дааа!!.. –  вернул банку.
               Не мешкая расселись вокруг приготовленного заранее стола.
Содержимое банки перелили в металлический чайник и, Гена, прямо из него стал разливать в разнокалиберную стоящую на столе посуду.
               Со стаканом в руке поднялся Субботин – за нашего гостя – сказал он – чтобы чувствовал себя как дома. Чтобы наше звено, на это время, стало для него, также как и для нас, семьей. Чтобы у него срослось все то, за чем он приехал. Чтобы... – на какое-то время замялся он
             - И чтобы не забывал что в гостях – вставил Юрий.
               Одобрительный смех за столом словно бы утвердили и тост Виктора, и вставку Юрия. Все потянулись чокаться со Стивом.   
               После третьей, прикурили сигареты.
               Сбивая в стоящую тут же на столе консервную банку пепел, сидящий рядом Юрий обернувшись к нему спросил – ну и как?.. Нравится?..
               Хотя Стив и не понял - о чем именно он спрашивал, но так как ничего такого что могло бы ему не понравиться за прошедший день не случилось, поднял в ответ большой палец правой руки – о, кей!
             - Ну, а как там у вас, в Америке?..
             - Что именно? – на этот раз решил уточнить он.
             - Ну, как у вас убирают хлеб?
             - Не знаю – честно признался Стив - никогда не приходилось.
                Вопросы сыпались один за другим и Стив едва успевал отвечать.
                Утолив голод, выпивать стали реже, а больше уделяли разговорам. Поначалу центром внимания был Стив. То и дело к нему обращались с вопросами. Со временем, сидящие за столом разделились на отдельные группки, у каждой из которых была своя тема для разговора.   
             - Геся!.. Геся!.. – неожиданно громко сказал Субботин, видя, что Геннадий льет мимо стакана.
             - Эххх – неодобрительно произнес он, вытирая пролитое со стола – давай, наверное, на горшок и в люлю! – бросил он Геннадию, беря его под руку и приподнимая от стола. Стив не понял – что означали его слова, но видимо они были приглашением перебравшему Геннадию отправиться спать и тот покорно потащился вслед за Субботиным. Несмотря на несомненную твердость тона, обращался он с Геннадием словно нянька с младенцем. Такое, несказанно удивило Стива – где-где, а уж в таком случае можно было ожидать и шуток и, даже, чего-то более конкретного, что отпускают, обычно, в адрес перебравшего человека. 
                Несколько раз Стив ловил себя на том, что, увлекшись, как бы забыл - зачем приехал сюда. В то же время что-то говорило – те, кто ему был нужен, тех среди этих людей не было. И чем больше узнавал этих людей, тем больше убеждался - нужных ему среди них быть не могло.
               Все чаще ловил себя на том, что, несмотря на столько лет прожитых в Советском Союзе, несмотря на то что, как он считал, хорошо знал русских - несмотря на все это, как оказалось, знал он не тех русских. Взаимоотношения которые были между этими людьми, были ни на что из ранее виденного им не похожи. Те русские с кем приходилось иметь дело до этого, о чем-то просили, предлагали какие-то сделки или просто сетовали на судьбу. Словом, им что-то было надо от него, чего-то хотели.
               Эти же?..
               Даже в любой американской семьи ничего подобного он не видел. Даже внутри семьи каждый занят собой и до других ему дело было постольку поскольку. Даже внутри американской семьи люди были несравненно дальше друг от друга, нежели эти. Даже во Вьетнаме, лежа в укрытии с каким-нибудь собратом по оружию, чувствовал – каждый из них сам по себе.
               Эти же…
               Проработав и прожив с ними всего ничего, чувствовал, что и он…
               Нет. Конечно же, он не стал таким же, но…
               Он не мог сказать каким именно стал, но что-то изменилось в нем. И это было что-то новое. Что-то подсказывало ему – иуду, среди этих людей, искать бесполезно. Иуде, среди них, нет и не может быть места. Это для него было что-то новое. И оно не очень-то обрадовало. Ведь ехал он сюда совсем за другим. Но результат есть результат. Пусть даже такой.
               В очередной раз убедившись – насколько, в этой стране, да, наверное, не только в этой, но и любой другой - простые люди как бы роднее между собой, проще, чище и выше и своих правителей, и так называемой интеллигенции, подумал - насколько лучше был бы мир, если бы именно такие люди правили им.
               А такое…
               Такое попахивало…
               Но чем бы оно не попахивало – факт есть факт. Все больше он убеждался – с каким удовольствием он бы предпочел иметь дело именно с такими людьми. А, это, была уже явная крамола.
             - Наверное хватил лишку – подумал он – надо бы поосторожнее с этим чемергесом.

                ***

                Для ускорения строительства, проходящую через несколько областей дорогу разделяют на участки и к делу приступают одновременно на каждом из них. Укладку покрытия осуществляют специализированные организации. Но, для не особо квалифицированных работ не требующих специализированных мощностей, какими является отсыпка полотна, используют уже существующие местные дорожно-строительные или родственные им организации. Серпенарий Сигизмундович не мог знать – как именно поступят в данном случае. Но склонялся к тому, что к такому строительству, особенно в части отсыпки основания, будут привлекаться и местные организации. Как бы там ни было - это была его дорога. И строить ее должен он. По крайней мере, тот участок.
                В отчете об изысканиях он не стал завышать глубину болот на всем протяжении дороги. Это было ни к чему. Припиши эту глубину на всем протяжении дороги, воспользоваться этим он бы все равно не смог. Поэтому, выбрал один наиболее подходящий, на его взгляд, для задуманного участок. В холле областного дорожного управления висела схема закрепления участков дорог за районными ДРСУ. Из нее определил какому именно ДРСУ принадлежит тот, его участок. Именно здесь, он заложил для себя фундамент будущего благополучия. Именно здесь в своем отчете он завысил глубину болот с таким расчетом, чтобы ему хватило. И, хватило, не только ему. И хватило с лихвой.
                Обычно, от проектирования до строительства проходит много времени. Но иногда и строительство, и проектирование ведут одновременно. Поэтому надо было поторапливаться. Серпенарий Сигизмундович долго ломал голову – в каком качестве, в какой должности он должен приступить к осуществлению задуманного?
                Конечно же, на любой стройке главным лицом является производитель работ, прораб. Здесь он полновластный хозяин и никто, даже сам министр в вопросах касающихся осуществления проекта, ему не указ. С другой стороны и от начальника кое-что зависело. Он мог снять любого не устраивающего его прораба.
                И несмотря на это, Серпенарий Сигизмундович все-таки больше склонялся в сторону прораба. По мере удаления строящейся дороги от населенного пункта, начальник все реже навещает строительство и поэтому не так знает положение дел как, живущий здесь же в одном из вагончиков, контролирующий буквально каждый метр строительства, прораб. Кроме того, Сигизмундович знал - на таких стройках, из-за удаленности, зарплату на весь участок обычно получает прораб. Выдав ее, отчитывается перед бухгалтерией платежной ведомостью с росписями получивших зарплату. Такое положение дел устраивало его как нельзя лучше.
                Но, кто мешает и начальнику постоянно держать руку на пульсе?..
                Намечавшаяся стройка была не первой в его биографии и Серпенарий Сигизмундович знал - ни прораб без начальника, ни начальник без прораба ничего сделать не смогут. А значит, предстояло или найти подходящего прораба с которым, несомненно, придется делиться или делиться со своим будущим начальником. Что из этого было лучше, сказать не мог никто. Так как, в основном, это зависело от каждого конкретного человека. А сие, было выше отпущенного любой людской компетенции.
                Спустя полгода после сдачи отчета, узнал - проектирование будущей дороги идет полным ходом. Знакомый из облисполкома поведал - ее строительство заложено в план будущей пятилетки начинающейся со следующего года. Что, в общем-то, не было таким уж большим секретом. Дорога была долгожданной, разговоры вокруг ее строительства велись давно и все что было связано с ее строительством, было у всех на слуху.
                Известна была и ее трасса. Кто жил в ее пределах с нетерпением ожидали  строительства. И не только они. Руководство населенных пунктов, колхозов и совхозов расположенных в 5-10-20 и даже 30 и более километрах, уже выбивали из своих вышестоящих организаций финансирование для строительства к ней и своих дорог.  Видя такое дело, Серпенарий Сигизмундович стал собираться.   
               
                ***
 
               Старенький, видавший виды дребезжащий ПАЗик остановился у магазина в центре села. Это была его единственная остановка здесь. Серпенарий Сигизмундович взял спортивную сумку и направился к выходу. Он приехал налегке. Кроме двух пар носков, смены белья, зубной пасты, щетки, полотенца да «Справочник прораба-строителя» Лыпного и Синенького который он везде возил с собой уже лет 30, больше ничего в ней не было.
               На крыльце магазина, покуривая, сидели мужики. В это же самое время, с той же самой целью, в таких же селах и такие же мужики сидели, наверное, по всей Руси Великой. Проводив равнодушными взглядами завернувший за угол автобус, уставились на него. Сигизмундович вежливо поздоровался. Те вразнобой ответили от обычного здрасте, здорово коль не шутишь, до задиристого - поздоровее видали. Ему такое было не впервой и, присев на нижнюю ступеньку, сказал – а что мужики? Не пора ли нам пора?.. - и многозначительно оглядел всех. Сидевший рядом с ним неторопливо как бы раздумывая отозвался – оно-то так, потому что шо ж… Покуль того… Так мы и то…
               Вряд ли кто взялся бы это перевести, но Сигизмундыч понял – мужики были не прочь того, что имел этот местный Цицерон под этим самым – «то». 
             - А где взять? – спросил Сигизмудыч, всем своим видом давая понять – на что взять, у него имеется.
               Во взглядах мужиков появилось больше уважения, а Цицерон сказал – ща! Я сбегаю! В шесть секунд, бля! – и протянув руку назвался - Василий.
               Сигизмундович назвался Степаном и пожал протянутую руку.
               В подобных кампаниях, опасаясь быть не понятым, он всегда величал себя Степаном или Степаном Степановичем.
               Вытянув, чтобы легче было доставать правую ногу, Сигизмундыч достал из кармана брюк трояк и протянул ему. Тот скрылся за угол магазина. Приставив на место вытянутую до этого ногу, обернулся.  Мужик постарше, тоже протянув руку назвался – Николай. Тот что помоложе - Сергеем. Именно он, во время приветствия отозвался – здоровее видали. Глянув на его основательную шею как бы раздвигающую ворот рубахи, Сигизмундыч оценил его здоровье. В чем, в чем, а уж в этом-то он уже разбирался. Он уже добрался до таких лет, что, достаточно было и этого чтобы определить физические возможности мужского организма. Чем не мог похвастаться в отношении женского.
               Если и не через шесть секунд, то появился Цицерон-Василий довольно быстро. С матерчатой сумкой. Не говоря ни слова все встали и направились в его сторону. Не останавливаясь, завернули за угол и углубились в росший за магазином кустарник, в зарослях которого оказалась небольшая поляна. С первого взгляда Сигизмундыч понял – место, здесь, было обжитое. Рядом с двумя пеньками, по которым было видно – пользовались ими регулярно, лежали два деревянных ящика и плоский камень с отрезком доски для сидения на нем.
               Сигизмундовичу, как почетному гостю Цицерон-Василий указал на пенек. Но не на тот который в центре. Вскоре Сигизмундыч догадался – почему?
               Из картонного ящика припрятанного на одном из кустов Серега достал два стопарика и поставил на пенек в центре. Расселись. Цицерон-Василий достал из сумки две бутылки заткнутые пробками из скрученной бумаги, краюху черного хлебы два огурца, два помидора и десятка два редисок – уже помыл сказал он. Из того же ящика Серега достал видавший виды самодельный нож с рукояткой из коричневой фибры, вытер его сзади о штанину и принялся за овощи.
             - Левша – автоматически отметил про себя Сигизмундыч, глядя как тот разрезал огурец.
               Цицерон-Василий наполнив стопки, полувопросительно, полуутвердительно бросил Сигизмундовичу – ну что? За знакомство? Занюхивая краюхой держа ее в левой руке, правой снова наполнил стопки. За то же самое выпили и Николай с Сергеем.          
               Вскоре, Сигизмундыч уже знал – начальника местного ДРСУ звали Сергей Яковлевич Лунев.
             - Мужик, во! – поднял Серега большой палец правой руки.
               Сигизмудовичу показалось – Николай и Цицерон-Василий, будучи постарше,
думали по этому поводу не совсем так же.
               Впрочем…
               Это могло и показаться.
               Тут же, решился и квартирный вопрос. Новые друзья наперебой предлагали от какой-то 35летней, но почему-то одинокой Светули до 90летних бабушек.
               Сигизмундыч выбрал бабушку. Спутавшись со Светулей, он, конечно же, стал бы объектом пристального внимания и сплетен всего села. А это…
             - Успеем со светулями – решил он – лишние разговоры и пересуды – ни к чему.
                ***

               Оборот наличных денег происходит по определенному порядку - Госбанк, ежемесячно отпускает необходимое их количество на выдачу зарплаты. Через какое-то время они возвращаются, сюда же, в основном, от реализации товаров и услуг или в виде вкладов в сберегательные кассы. Вот такай нехитрый кругооборот. Больше им деться некуда.
               После полусонного существования в условиях постоянной температуры, влажности воздуха, в тишине, темноте и недоступности банковских подвалов, во время выдачи зарплат, они, вдруг, оказываются в карманах работяг. Тех самых, пропитанных, въевшихся пожизненно, въевшихся так, что не помогают никакие стирки запахами пота, табака, железа, солярки, цемента и Бог его знает какими еще запахами. Пропитанных чем угодно, пропитанных самыми немыслимыми запахами, только не их запахом, запахом. денег. Обидно конечно, но этот запах из наших карманов улетучивается так быстро, что, ко времени очередной получки, ими, там, уже и не пахнет. Не надолго задерживаются деньги в этих карманах. Никто не скажет – почему, но как бы то ни было, они, не очень-то жалуют рабочие карманы.
               И в этот раз лощенные банковские купюры недолго томились там, буквально до первого гастронома или питейного заведения. Попавшие сюда, они оказались самыми быстрыми. Уже на следующий день их встречало приемное отделение родного Банка. Но на что они были похожи? Переполненные новыми впечатлениями, пропитанные черт знает какими запахами, потрепанные, измятые, надорванные и как бы даже не совсем трезвые они оказывались на столах тех кто разглаживал их, подлечивал, пересчитывал, раскладывал по пачкам, перевязал красивыми полосатыми ленточками и опять в подвал. До следующей зарплаты.       
               Их собратья, попавшие в кошельки учителей, врачей, инженеров, техников, госслужащих и прочих представителей чистых работ в большинстве своем добирались до коммунальных комнат, отдельных квартир или даже собственных домов, где их раскладывали по стопкам – на продукты, на одежду и обувь детям, на уголь и дрова, на…
               Но на что бы их не откладывали, рано или поздно, они тоже возвращались.   
               Но не они интересовали Виктора Ивановича. Хотя, и они конечно - мало найдется людей, на этой Земле, кого бы не интересовали деньги. К тому же, как работнику Банка, плановику, они были интересны еще и как те или иные цифры в определенных графах его отчетов. Но с этими деньгами все было в порядке. Они были на месте. Гораздо больше его интересовали те, с которыми далеко не все было в порядке. Те, которые не возвратились.  Те, которые исчезли куда-то. А вот – куда? Он очень хотел бы знать.
               Разница, между выданной на выплату зарплаты наличностью и последующим возвращением ее от реализации товаров и услуг, и поступившими в Сберкассы накоплениями, была всегда.
             – Есть! Есть еще в стране граждане, не доверяющие сберкассам и, потому, припрятывающие денежку по кубышкам – думал, тогда, по этому поводу, недавно окончивший финансово-экономический факультет сотрудник планово-экономического отдела Госбанка Виктор Иванович Куприянычев. Но тогда, эта разница была так смехотворно мала, что на нее не обращали внимания. Конечно, в идеале, было бы неплохо если бы баланс был нулевой – сумма возвращенных денег была бы ровна сумме выданной наличности. Но что в нашей жизни бывает идеальным?
               Со временем, сумма невозвращенки увеличивалась из квартала в квартал. Из года в год. В стране росла производительность труда, вводились новые производственные мощности, расширялись и реконструировались старые, распахивались и вводились в оборот целинные земли. Для их освоения создавались новые предприятия и совхозы - все это сказывалось на росте зарплаты, которая, для советского человека, была самым главным и, в основном, единственным  источником доходов. 
               Объем же невозвращенки все больше не соответствовал ни росту зарплаты, ни вообще каким-то другим разумным доводам. Так что же это были за деньги? Те? Невозвращенные? И куда они девались?   
               Поначалу, когда их доля была еще незначительной, Виктор Иванович думал –  припрятывают наверное? А может…
               Если каждый из нас, забыв, оставит между книжных страниц, сменив одежду оставит в кармане пиджака или брюк или просто засунет куда-то и забудет хотя бы рубль…
               А нас почти триста миллионов.
               Это ж, почти триста миллионов рублей!..
               А если три рубля?..
               А если пять?..
               А если червонец?..
               Это будет, уже, три миллиарда!
               И так из года в год? А после последней денежной реформы прошли уже годы. Так что, все это объяснимо - до поры до времени, не очень убедительно успокаивал он себя. Не очень убедительно, потому что чувствовал - вряд ли найдется так уж много в стране людей, которые, вот так, запросто, могли забыть хотя бы о засунутом куда-то трояке, не говоря уже о десятке.

                ***
         

               Последний разговор с Субботиным немало озадачил Стива. После обычных бытовых сообщений, тот огорошил – а Василия Николаевича-то, сняли-таки.
             - Черепахина?.. – изумился Стив – да ты что??..               
Трудно было даже сказать – чем именно было, это.
             - Так, наверное, этот народ воспринял, тогда, то сообщение Молотова о начале войны – подумал он.
               Ведь, когда Стив был там, ходили разговоры о том, что, за рекордный урожай Черепахину светило если и не Герой соцтруда, то орден трудового красного знамени - точно. И вдруг…
               И сняли-то…
               Ничего лучше придумать не смогли - сняли за, якобы, недостаток в наглядной агитации при праздновании дня города совмещенного с празднованием дня урожая.
             - И где же он теперь – поинтересовался он.
             - Перевели председателем райисполкома – предрика.
             - Расправа – сразу же подумал он. По своим каналам он знал – Черепахин, был одним из трех секретарей райкомов, не желающих играть по предлагаемым обкомом правилам. И вот…
               Не иначе, как, чувствуя поддержку свыше, Гончаренко решил не только устранить неугодного секретаря райкома, но и показать – кто, есть, кто и что, есть, что.             
Для Стива это был очень важный симптом, говоривший о…
               На многое открыло ему глаза сообщение Субботина. Стив был разведчиком и из  всего происходящего привык извлекать суть. Он понимал, на какой шаг пошел Гончаренко – если снятие Черепахина сойдет ему с рук, значит…
             - Не стоит спешить с выводами – осадил он себя пригубляя скотч – надо подождать – что будет?..   

                ***   
           Последний разговор с Субботиным немало озадачил Стива. После обычных бытовых сообщений, тот огорошил – а Василия Николаевича-то, сняли-таки.
             - Черепахина?.. – изумился Стив – да ты что??..               
Трудно было даже сказать – чем именно было, это.
             - Так, наверное, этот народ воспринял, тогда, то сообщение Молотова о начале войны – подумал он.
               Ведь, когда Стив был там, ходили разговоры о том, что, за рекордный урожай Черепахину светило если и не Герой соцтруда, то орден трудового красного знамени - точно. И вдруг…
               И сняли-то…
               Ничего лучше придумать не смогли - сняли за, якобы, недостаток в наглядной агитации при праздновании дня города совмещенного с празднованием дня урожая.
             - И где же он теперь – поинтересовался он.
             - Перевели председателем райисполкома – предрика.
             - Расправа – сразу же подумал он. По своим каналам он знал – Черепахин, был одним из трех секретарей райкомов, не желающих играть по предлагаемым обкомом правилам. И вот…
               Не иначе, как, чувствуя поддержку свыше, Гончаренко решил не только устранить неугодного секретаря райкома, но и показать – кто, есть, кто и что, есть, что.             
Для Стива это был очень важный симптом, говоривший о…
               На многое открыло ему глаза сообщение Субботина. Стив был разведчиком и из  всего происходящего привык извлекать суть. Он понимал, на какой шаг пошел Гончаренко – если снятие Черепахина сойдет ему с рук, значит…
             - Не стоит спешить с выводами – осадил он себя пригубляя скотч – надо подождать – что будет?..   







             




































               







 












      
               





















               












 
               
               



               
               

               
               
               
 
               










-