История. Название
Вступительную часть пишу я, почерпнув сведения в библиотеке, в материалах секретаря местной администрации Олега, из разговоров и рассказов людей сведущих.
О героях повествования постараюсь говорить максимально правдиво, поскольку многие из них «ушли в мир иной», а о мертвых – или ничего, или хорошее.
Село называют «Димитрово», но это не есть истина: наверное, даже среднее поколение жителей представления не имеет, кто такой Георгий Димитров, выходец из революционных кругов века двадцатого, воспитанник правителей СССР, управлявший Болгарией лет тридцать под руководством КПСС. Памятник Димитрову стоит до сих пор в центре села, спиною к развалинам неплохого когда-то двухэтажного универмага, местами даже покрашен серебрянкой, но выглядит, конечно, жалко на фоне руин.
Памятник Георгию Димитрову
Село основали обычные украинские крестьяне, уехавшие в Америку, влекомые «американской мечтой» и возвратившиеся, гонимые ностальгией, из Канады, где они не вписались в рамки американского быта и вынуждены были обратиться по инстанциям и через посредников к советскому правительству, дабы было позволено им возвратиться, поклониться ларям и пенатам. Прекрасный дипломатический шаг, реальная демонстрация преимущества социалистического строя! Высочайшее соизволение получили порядка двадцати семей, а земля в этих краях пустовала, была плодородной, чисто тебе масло – не истощенной и не отравленной химией нынешних времен.
И название селу придумали, исходя из соображений тех времен и какого-то тотемного самовнушения: «Нива» - поле, приносящее плоды тем, кто его обрабатывает и холит, а «Трудовая» - в противоположность бездельникам, желающим их пожинать.
Изначально, со дня основания, село было одноэтажным, как и положено населенному пункту в сельской местности; к нему примыкал снесенный впоследствии, при строительстве свинооткормочного комплекса, Зеленый Луг. Поблизости были Веселые Чумаки – название само говорит, чем предки его жителей в старину занимались: ездили на волах в Крым за солью, хлебом, рыбой; путешествия затягивались в месяцы. Предприятие было рискованным, учитывая сроки доставки – малоприбыльным. Хорошо, если добром вояж заканчивался, а ведь и умирали по дороге, и с татями дело имели… О происхождении слова «чумак» споры не завершены, мнений существует несколько: татарское «чум» («чюм») значит «ковш» - принадлежность в дороге немаловажная; еще одно значение слова «чум» - «возчик», что мне кажется более приемлемым. Связь с чумой, бедой веков 15-16-го, просматривается в том, что ее называли «черной болезнью», а чумаки носили сорочки и штаны, заляпанные дегтем – спасением от гнуса, и одежда их была черна, но эта взаимосвязь очень и очень сомнительна, как и с персидским «чумаком» - палицей с утолщением на конце. Верно, странники ходили с палицами, клюками, но чумаки-то ездили на волах, пешком не ходили!
Было еще сельцо Пододар, ныне превращенное в дачную зону, дважды переименованное в Садовое, хотя садов там не наблюдалось. При моей памяти в нем оставалось дворов восемь-десять. Название, как утверждают знатоки, с иронией выражает чаяния крестьян-основателей: звучит название и как «Падидар», «пади, дар?» - земля там солончаковая, ожидать урожаев не приходится. Посадив-посеяв семена в эту землю, остается надеяться на Всевышнего: сниспошлет ли он какой дар, падет ли подарок на соленую землю?
Соседние села Память Ильича и Червона Зирка (Красная Звезда) семантического интереса не вызывают, их топонимика восходит к 20-30 годам 20 века, к периоду становления Советской власти.
Люди. Инфраструктура
Контингент подобрался или создался интересный. В погоне за благополучной жизнью в эти края понаехало народу почти из всего Союза: вновь созданный совхоз-комбинат имени 60-летия Советской Украины обладал свиноводческой базой на почти сотню тысяч голов, кормил половину республики, а директор этого жирного комплекса был в большом фаворе у киевских бонз. Он был кровно заинтересован в селекции, выписывал экспериментальные породы свиней со всего света. Утверждаю как свидетель, так как в свое время, до Олимпиады-80, сам переводил по просьбе этого человека книгу по свиноводству с английского на русский объемом в 500 страниц. А главное – квартиры выдавались сразу тем, кто устроился на работу. Фавор неоценимый! В селе было множество интересного народа, из пяти тысяч съехались сюда представители всех, почти без исключения, бывших братскими республик, как на Клондайк, и настоящие работяги, и искателей приключений всех мастей. Одно единственное кафе, в отличие от нынешних многочисленных забегаловок, обслуживало взрослую мужскую часть населения, которая отводила там душу после трудов праведных, хотя иногда отдых заканчивался потасовками, но – главное, - без жестокости, поножовщины, воплей и криков. Потенциальных противников можно было увидеть через часок сидящими в обнимку и страдающими над проблемными вопросами, которые зачастую были общими для сельских жителей. Тут не было заморочек вроде «Кто виноват?» или «Что делать?» Эти барские суеверия не были присущи пролетариям всех стран.
Среди мужчин – средний возраст до сорока лет – в фаворе был ныне покойный Вадим Пастушевский. Не знаю, где и кем он работал, возможно, прежде добывал золотишко, алмазы или нефть, но умел «сплотить и направить», лихо выпивал. Карточная лихорадка еще не успела охватить поселок, поэтому «элита» свободное время посвящала dolce far’niente (приятное ничегонеделание), ошиваясь в кафе за столиками или возле стойки. Бойкая буфетчица Маша расторопно наполняла стаканы и пивные кружки (рюмок в обиходе, как и бокалов, не было). Среди « гвардии» выделялись Рябой, Марципан, Комоса, Крановой, еще ряд персонажей, о которых будет упомянуто позже. Половина из них уже «ушли в мир иной». Дым в кафе стоял столбом, хотя все знали, что курить запрещено, и участковый регулярно вытаскивал из зала слегка перепивших посетителей, а также тех, кто злостно отказывался прекратить курение. Часто отдельные представители «ведущей группы» выступали зачинщиками мелких потасовок, чтобы потом для перемирия содрать с противников дармовую выпивку.
Рябой – конечно, кличка: настоящее имя героя - Саша. Это русый, длинноволосый гигант, бывший КМС по дзю-до в тяжелом весе. Закончив пединститут – факультет физвоспитания -работал он в школе физруком, был авторитетом в поселке. Ему принадлежит анекдот о спортсменах такого плана. Когда физкультурника спрашивали об образовании, он отвечал: «Я закончил ядерное отделение». Когда собеседник позволял себе усомниться в умственном развитии амбала, тот добавлял: «Не понятно? Ядро я толкал, все пять лет учебы». Урок его начинался с поддергивания спереди спортивных брюк (попробуй, попрей весь день в плавках и синтетике!), фразой перед строем учеников: «Ну что, начнем?»
О наших приключениях с Шурой упоминалось в нескольких рассказах: « В гостях у десантников» (повесть «Служили мы в ГСВГ», рассказ «В Москве проездом)». Много интересных приколов имели место в школе. Напомню себе, расскажу читателям.
Нивотрудовская средняя школа
В школе директором был Яков Федорович. Фронтовик, учитель не очень высокого образования, он был выпить не дурак, и часто от него исходил дух «ну, очень пролетарский», так как пил он не коньяки, не виски, даже часто не простую водку, а самогон и суррогаты. Шура шутил: »Бери Я.Ф., пошли в кафе», и сам заканчивал строфу: «Он не погладил галифе». На носу у Я.Ф. были разноцветные бугорки, нарывчики, которые он объяснял как последствия взрыва мины: оцарапав нос, мелкие осколки занесли пыль окопную и грязь, отчего ему нос и взбугрило. Перед выходом на пенсию Я.Ф. сделал операцию, и нос привели в приемлемое состояние.
Мужчины-учителя позволяли себе выпить в день получки. Застрельщиком чаще всех бывал Шура, активистами числились Валера, Гриша, я и Рамиль, физрук-2, легкоатлет. Собственно, все мужчины школы любили, как сейчас говорят, «потусоваться». Исключением был только Степан-военрук. О нем, как водится, ходили сплетни, что в прошлом он был алкашом, пил по-черному, вплоть до усыпания под заборами. Пили в основном вино – «чернила», дешевое и по тем временам довольно качественное.
Валерий: «Я физик – математик, но часов математики не хватало. Пришлось согласиться на безрадостную должность воспитателя группы продленного дня и принуждать двоечников после уроков выполнять домашние задания, кормить в столовой, воспитывать и развлекать. Одна радость: под вечер зайти в буфет и взять себе «стаканчик и бокальчик», то есть стакан вина и бокал пива». Голос Валерия часто звучал со стадиона, где он выгуливал свою беспокойную братию.
Развелся с женой, уехал в Кривой Рог, подвизается на разных «халтурах», живет с какой-то женщиной – больше ничего не знаю.
Директором стал позже Виктор Федорович, проходимец и бабник. Рассказывает Рамиль, физрук-2, тренер по легкой атлетике: « Однажды я застал его в кабинете с уборщицей в непотребной позе». Об этом он радостно, таинственно, взахлеб рассказал нам при выпивке. Директор, прослышав об утечке информации, призвал его к себе и так настращал всеми карами небесными, а также статьей УК о клевете, что Рамиль написал ему письменное покаяние о том, что он ничего подобного не слышал, не видел и не говорил, а от приписываемой ему напраслине клятвенно отрекается.
Носил Рамиль тоже значок «Кандидат в мастера спорта СССР», но, будучи в подпитии, дал с ним покрасоваться одному из знакомых, любившему прихвастнуть, и, конечно, обратно его не получил.
Попал он как-то в пьяную драку с печальным исходом, повздорив с художником-оформителем, был бит и несколько дней ходил героем с перевязанными частями тела, хвастаясь ходом боя и его последствиями.
И еще один его рассказ:
«Стоим мы с Шурой под школой, в легкой степени опьянения. Подъезжает директор на «Москвиче-комби», подаренном ему директором совхоза-комбината, поддатый. Останавливает машину утыканием в стену школы. Увидев нас, подходит с вопросом:
- А чего это вы… чего?
Шура в ответ:
- А чего это вы…уже?»
Мощь Шуры использовал Марципан: он затевал в кафе скандал, а когда дело доходило до драки, выставлял Шуру вперед, и тот яростно ломал сопротивление любого соперника.
Марципан – бабский угодник. Работая водителем на КРАЗе, он корчил из себя аристократа, дружил с криминальными лицами, цыганами, любил шик, показуху, карты. Драки тоже были его стихией. Рано начав лысеть, он очень переживал это, прилизывал свою прическу, тщательно маскируя плешь. На женщин он охотился пристрастно, вкладывая в это занятие все силы, ловкость, смекалку и деньги.
Юра был поборник справедливости. Он никогда никому не льстил, резал в глаза правду-матку, невзирая на авторитеты, рост и вес. Щедр был он до необычайности: в подпитии мог выгрести из кармана все, что там было, вплоть до мелочи, и потом никогда не спрашивал о выложенных деньгах. Кулак у него был размером в средний кочан капусты, голос хриплый, «бассо профундо». Работал он тоже водителем, как и Марципан, в одной с ним автобазе.
Бывший сосед Иван сменил несколько мест работы, пел в ресторане, подвизался на железной дороге составителем поездов. Верхом карьеры стала бригада вениковязов, которую ему препоручил его друг и наставник Макс Дементьевич. Иван несколько лет трудился достаточно успешно, но потом стал попивать, успех ушел, появились болезни, а после смерти сына распалось и дело, инфаркт доконал мужика окончательно.
Все население построенного за пять-восемь лет пятиэтажного поселка, состоящего из пятнадцати домов, работало и работает в основном на нескольких участках: промбаза, племферма, комбикормовый завод и сервисные отделения. В поселке были несколько магазинов, школа, котельная, баня, пара предприятий соцкультбыта.
Несколько лет в семидесятые прошлого века председателем сельсовета был Жабский, имени и отчества я не помню – до меня он жил-был. Помер человек, ушел якобы в небытие, а старики до сих пор выложенное плитами пространство от углового дома улицы Ленина до Дома Культуры называют «площадью Жабского». Еще пример? Была в поселке котельная. После развала Союза она «умерла» из-за отсутствия топлива – Украина стала независима от всего, в том числе и от нефти с газом, поставляемых Россией. Тамара, тогдашний председатель сельсовета, «ничтоже сумняшеся», в срочном порядке ее продала налево, дала вывезти, а денежки… денежки «тю-тю!»
Та самая котельная!?
Напротив котельной – самый старый детсад. Два этажа, уютные спаленки, игровая, небольшой актовый зал. Бассейн бы сюда! И мог бы появиться, да время вышло, поменялась власть, деньги кончились, вместо энтузиазма появилась предприимчивость, межующая с тягой к стяжательству и воровству.
На развалинах детсада
В этот детсад ходила мои дети, с воспитательницами моя семья была дружна. Женщины не блистали высоким образованием, но были добросовестны и прилежны, к детям относились по-родственному. С ними связаны многие интересные часто юморные, ситуации.
Тамара, полная блондинка с полными же губами, была воспитательницей в этом детсаду. Она оставила на память потомкам фразу, сказанную после грозы:
- Дождик прошел хороший, посвежело, гроза отгремела – пойду, подышу азотом (имелся в виду озон).
Вторая Тамара, ныне в поселке не проживающая, была дамой безалаберной и шебутной. Однажды, взглянув на ее торчащую из-под стола ногу, кто-то из подруг заметил:
- Тома, ты бы пятку-то вымыла!
Совет был воспринят буквально – Тома вымыла…одну ногу!
Люба, женщина справедливая и прямая, склонна к употреблению, скажем, выражений фольклорных – я не люблю официального определения «ненормативная лексика».
Во время поездки в автобусе летом по Крыму Люба открыла люк – естественно, было жарко. Попутчица возраста старше бальзаковского попросила:
- Женщина, закройте, пожалуйста, люк – сквозит!
На что Люба с девичьей простотой ответила так, что замерли все путешественники:
- Сиди уж, б…., никак не нагреешься!
Третьей Тамаре муж выбрил интимное место, когда она спала, чтобы доказать, что она употребляет спиртное.
Среди такого народа как-то интереснее жить…
Второй детсад был построен на десяток лет позже.
Школа. В 1970е тут училось до двух тысяч ребятишек, сейчас – около четырехсот.
Я помню троих директоров, двое были бабниками и пьяницами. Один из них, Виктор Федорович, упомянутый выше, принял в наследство от ЯФ удачно налаженное хозяйство, был, по-моему, самым деловитым и решительным. Но – все, что можно было утащить, исчезало бесследно в поселке Долгинцево – одном из районов Кривого Рога, где он строил дом. Даже рейки-планки, кирпичи, цемент, предназначенные для ремонта, уезжали по вечерам в том же направлении. Он дружил с директором совхоза-комбината, поэтому мог добывать стройматериалы, продукты и какие-то деньги почти без проблем. В школе он не засиживался, в поселке не жил, а ездил каждый день в Кривой Рог: проблем с горючим не было, и времени уходило всего ничего на дорогу – преодолеть неполных сорок километров можно за час, а в подпитии можно было доехать, минуя посты, рогатки и заставы, окольными путями и проселочными дорогами. Когда мы жили в Радушном и ездили в Димитрово, он иногда подвозил нас, пока я не получил квартиру в новостройке.
Шура, попавший на крючок за выпивку, отрабатывал у директора « трудовую повинность», бесплатно участвовал в ремонте школы, выполнял погрузочно-разгрузочные работы. Когда расширяли подвал, ему пришлось поработать отбойным молотком дней с десяток, и домой он уходил весь покрытый цементной пылью, как мельник после трудового дня. Директор часто повторял:
- Я вас нагружу так, чтобы даже мысли о гульбе не было! Шура получил нагрузку в 36 часов: две смены, с утра до вечера в школе. Но кафе он все равно посещал регулярно.
Последний директор при мне пришел из райкома партии, где ведал орготделом. Вел он себя, как надлежит партийному деятелю: делал умные глаза, ходил вальяжно, говорил убедительно, с соответствующей интонацией., но тщательно маскировал лысину, зачесывая длинную прядь волос слева направо – известный прием у рано облысевших мужиков. Человеком он был довольно справедливым, без подлянки. Однажды он напросился порыбачить со мной на государственных прудах рыбхоза. Улов был не ахти, но за полчаса удалось выловить по десятку карасей, жирных и сочных, выращенных на комбикорме, и не попасться на глаза охране. На обратном пути мы распили бутылку «Рислинга» - он без удовольствия (за рулем), но, видимо, в знак благодарности за услугу компанию все же поддержал.
Сейчас он на пенсии, но сын продолжает работу в школе, обслуживая оргтехнику и преподавая информатику.
Я ДОМА…
Обилие звуков, отсутствие слов,
Мяуканье кошек, мычанье коров,
Сверчки, как цикады,
Да крик воронья…
Мне Кипра не надо –
На родине я!
Проснутся детишки, а хмурый народ
Потянется вновь на сарай, в огород.
Мат пастуха и ворчанье свинарки, -
Вот колорит экзотический, яркий.
Скоро начнется дневная жара…
Где мне взять силы дожить до утра?
Солнце без спроса залезло в окно.
В полдень, как враг, беспощадно оно.
Комом расплавленным бьет по мозгам.
Плавает зной по притихшим домам.
Народ словно одичал за годы междувластия и частой смены «действующих лиц» на политической арене. И то сказать, за десяток лет сменилось полдюжины президентов, десятки губернаторов, сотни деятелей городских и районных масштабов. В Димитрово «пощупали за вымя» власть пяток глав сельской администрации, среди них -2 учителя физвоспитания (!), агроном, зоотехник и ветврач. Из них кое-какой след оставил один из них, пробовавший противостоять коррупции, за что получил в подъезде тяжелым предметом по голове, долго лечился. Злодей или злодеи обнаружены не были.
Народ живет в каком-то заторможенном состоянии. Достойной работы нет, те, у кого есть сараи, хозяйство, хоть чем-нибудь заняты. Остальная масса после жаркого дня, часам к пяти вечера, высыпает из домов и рассасывается в пространстве: мужики расползаются по «генделыкам» (летние кафешки под открытым небом), а женщины рассаживаются на лавочках возле подъездов, строго следят за проходящими мимо и усердно полощут их безвинные кости. Процесс длится до наступления темноты, часов этак до 10 вечера. Затем начинает разбредаться по домам молодняк, с песнями, матерным ором, иногда с драками, но всегда очень шумно. Днем все нарекают на отсутствие работы, приличного заработка, но на ежевечернюю выпивку деньги находятся.
Деревенская жизнь
Мужчины пьяницы,
Немало женщин – шлюшек,
Семейный не в диковинку
Скандал.
И вьется над балконом
Пух подушек…
Но кто семейной драки
Не видал?
И знают все и вся тут
Друг о друге,
И пересуды, сплетни
О подругах
Разносятся в нищающей
Отчизне…
И разговор как плач
О подлой
Жизни…
Избили парня из соседнего подъезда его же собутыльники: он одного из них посмел назвать «пареньком», а тому уже под – или за 30. Обида кровная! Встретил бывшего ученика, теперь он числится в «потенциальных рецидивистах» - 3 судимости. Ясно, что на работу его не берут: он намеревался осесть у кого-то на Западной Украине. Не вышло. С пьяных глаз потерял документы и какие-то деньги. Паспорта до сих пор нет, и никто с него документов не требует, но и на работу, естественно, не берут. Лицо испитое, изможденное, глаза блестят лихорадочно, сам тощий – но увидеть в нем бывшего зека легко. Не хотелось ему меня отпускать, и я знаю, почему: надеялся денежек выклянчить, ссылаясь на бедность.
Хозяин летней забегаловки Юрий прогонял молодого парня – тот пришел с овчаркой, которая набросилась на собачонку, кормящуюся при кафешке, трусливую и вялую. Юрий прикрикнул на парня, потребовал убрать собаку, схватил его за ворот, а тот в ответ ударил Юрия ножом в плечо. А ведь знают друг друга не только в лицо!
Летний зной и атмосфера общего отупизма влияет и на взрослых: сидевший неподалеку мужик предпенсионного возраста вдруг возомнил себя «морским львом» и стал угрожать присутствующим казнью без суда и следствия, лишением жизни вручную. Рядом, уронив на руки голову с давно немытыми волосами, спал, попердывая и что-то бормоча, бывший мент в рваных штанах и рубахе с засаленным воротником. На полу валялись сумки, шляпа, объедки…
Вечером в «баре» «Ксения» собираются бездельники, которые обожают выпить «на халяву». Они умудряются перезанимать друг у друга небольшие суммы, очевидно, без отдачи, по очереди угощаются у знакомых, играют на бильярде – тоже в долг. Развлекаются «бедные детки» до утра. На какие шиши?
Участкового в селе я видел прошлым летом, и то всего лишь полчаса. Поэтому шпана чувствует себя по вечерам совсем вольготно, развелось столько «безбашенных», что обыватели в темное время суток носы из дому не высовывают. Террор!
Лётчик Виссарион
С Виссарионом Васильевичем мы подружились еще в то время, когда я работал в школе, где завучем была его жена, Лидия Лазаревна. Он пришел в школу к застолью, посвященному Дню учителя. Хотя на такие посиделки уже существовал строгий запрет, директор школы, злоупотребляя авторитетом и связями, в пику районовским женщинам, позволял себе некоторые вольности и дерзкое непослушание.
На лацкане Виссариона поблескивал эмалью ромбик с профилем самолётика посредине. При ходьбе Виссарион слегка сутулился, передвигался (именно передвигался, а не ходил) медленно, резких движений не делал, словно лелеял какую – то внутреннюю боль. Позже я узнал, что он перенес операцию, из – за которой лишился трети желудка и кресла второго пилота в самолете военно-транспортной авиации. Причиной болезни стали частые перемены пищи, воды, климата. Виссарион, будучи молодым летчиком, летал в Индию, Оман, Афганистан, Вьетнам, Саудовскую Аравию, еще невесть куда.
Во время вьетнамо-американской войны Виссарион вывозил в часто перегруженном самолете раненых вьетнамских солдат. Их, сказывал он, грузили «насыпью». – «А что, они махонькие, как дети». Среди раненых однажды оказался генерал (кажется, Ли). Привезли его к самолету перед самым вылетом, но Виссарион не разрешил выгрузить ни одного раненого, чтобы предоставить ему место: «В моём самолете я – генерал!». Взлетел, полетел, не попав под обстрел, и сел, слегка помяв шасси. Словом, удачно. Генерал подарил Виссариону золотую зажигалку в виде слоненка: нажимаешь на хвостик, из хобота выплёскивается пламя.
У Виссариона есть «штаб – квартира» - гараж, где стоят автомобиль «Москвич – 412», стол, верстак, несколько старых, колченогих стульев. Остальное пространство занимают ящики, коробки, мешки с овощами и фруктами – грузовой отсек, короче говоря.
Виссарион вещает:
- Летим в Индию с посадкой в Афгане. Радист у нас был, Тищенко, ни одного иностранного языка толком не знал, но мог связаться с аэродромом любого государства, объясниться с диспетчером. Вышли вроде бы на нужный нам аэродром, снижаемся, садимся. Хорошо, что рулить еще не начали и двигатели работают. Смотрим – несколько джипов, солдатней набитые, к нам по полосе катят, а на бортах джипов надписи US Army. Тут командир и сообразил, где мы сели. Короче говоря, успели мы удрать. Чей аэродром был? Натовский, а самолеты и экипажи – американские. И никакой это не Афган был, а Пакистан. Штурман и радист маху дали, но не своей вине, а по чужой оплошности: им карты в штабе пятидесятых годов всучили.
- Достоверно не помню, - Виссарион курит «Беломор», - но еще лет за десять до ввода наших войск в Афганистан мы оттуда золото возили. Случайно в грузовом отсеке ящик разбился, а там оказались мешочки, похожие на кисеты для махорки, а в них – золото. Ящик мы аккуратно заколотили, проволоку с пломбой скрутили, особист не узнал и во время разгрузки не заметил никто.
Выходит, нам за солдат и технику заранее платили? Москва не только о войне знала, но и планомерно к ней готовилась, а до сих пор об интернациональном долге врут. Невинно убитые задолго до этого были оплачены.
- Сегодня мне, чтобы попасть в военный госпиталь на обследование, справка нужна, что в боевых действиях участие принимал.
- Какие боевые действия, Васильевич? В мирное – то время? – я позволил себе засомневаться. Виссарион с иронией посмотрел на меня:
- Мы не один раз с пробоинами домой возвращались. Однажды насчитали семнадцать дыр в фюзеляже. Хорошо, ни разу никого не ранило. В самом начале этой эпопеи нас вызвали в ЦК на собеседование. Предупредили, что задание особой важности выполнять будем. Подписку о неразглашении на двадцать лет взяли. Я теперь только спохватился, запросы писать начал. Из бывшей моей воинской части пришел ответ: « Убыл в распоряжение Главнокомандующего ВВС в г. Москву». Дата, подпись, печать. А в Москве в архиве ВВС в личном деле записи нет! Где был Виссарион Васильевич Скрипко почти год? Неизвестно! В Центральный Комитет КПСС уже не обратишься. Главкомов ВВС на прошедшее с тех пор время с десяток пребыло, да и ВВС СССР больше нет. Виссарион замолчал, призадумался, махнул рукой:
- Ладно. Ты юмор любишь – слушай, как мы в Индию летали. После собеседования в ЦК, инструктажа в штабе Главнокомандующего ВВС переодели нас в гражданское, выдали загранпаспорта, вручили сколько – то там рупий. В паспорте написано: «Мистер Скрипко», рубашка белая, галстук не очень строгих тонов. Пока мы экипировались, самолеты наши уже на аэродроме неведомо чем загружались.
Я решил уточнить:
- А кто о грузе имел представление?
- Каждый рейс и каждую машину сопровождал человек, никогда экипажу не представлявшийся. Понятно, что из гэбэшников. Один такой мне весь грузовой отсек во время болтанки обделал. Хиляк.
Так вот. На аэродроме посмотрели мы на других таких, как мы, «мистеров», и покатились со смеху. Все были одеты с иголочки, но походили друг на друга, как детдомовцы или цыплята из инкубатора. То бишь, всё было одинаковое: плащи, шляпы, костюмы, рубашки, галстуки, туфли, даже носовые платки. Интенданты из – за врожденной и приобретенной лени взяли одежду на одной базе, не озадачивая себя проблемами расцветки, разнообразия фасонов…
Летим в Индию. Жарко. Воды минеральной целый ящик выхлестали, сидим мокрые, как мыши. Грозу прошли. Туман прошли. Сели. Встречали нас без почестей, но со вниманием. С аэродрома повезли в торгпредство СССР. Вежливый такой парень, то ли загорелый, то ли нерусский немножко, предупредил, что через два часа за нами приедет машина, чтобы отвезти на обед в посольство.
- Обед описывать не стану. – Виссарион снова закурил, подвинул ко мне тарелку с яблоками, достал лист бумаги, ручку, начал чертить схему:
- Ты Дели был? А, ну да. Так вот: здесь торгпредство, а тут – посольство. Рукой подать. Запомнился слегка затемненный, а главное – прохладный зал, вежливые советские дипломаты… А что посол? Может, он и не посол вовсе, а какой – нибудь четвертый секретарь.
Словом, выпили мы слегка, невзирая на жару, получили еще по несколько там рупий, выслушали корректные, ненавязчивые и благосклонные пожелания и наставления о том, как себя вести в капстране, и были отпущены восвояси. Естественно, нас отвезли в торгпредство. Тут у нас прокол получился. Штурман командиру говорит:
- Командир, что-то слабенько мы попили. Или обед слишком плотный? Не берет! Тут рядом я ресторанчик видел. Может, зайдем?
Командир – тоже человек. А экипаж – одна семья: в воздухе мы друг от друга – ой, как зависим.
Словом, пошли. Кое-как объяснили на пальцах, чего нам надо. Результат? Не осталось у нас ни копейки, то бишь рупии. Так, мелочевка какая-то, и ту мы голой, босой и грязной пацанве на улице раздали. Шпана с визгом и криком за нами до самого торгпредства шарахалась, за руки, рукава, брюки дергая, все орали одинаково громко, и девочки, и мальчишки. Эти вопящие существа были до невозможности грязны, а одеты хуже наших кочующих цыганчат.
Утром начался пожар душ и тел. Не знаю, что мы пили в кабачке, но губы наши походили на сливы, еще не сорванные с дерева, с сизоватым таким налетом. Из еды в наличии одна тушёнка, но как ее в глотку протолкнуть? Минералка давно закончилась. Тоска и уныние в душах. Бедствие хуже стихийного. Катастрофа.
Тут штурман опять с идеей обратился к экипажу. Глядя на командира, спросил, изобразив голосом безразличие:
- Может, опять в посольство сходим? Вчера нас там неплохо принимали, накормили. Пойдем, если не пообедаем, то хоть деньгами разживемся? Авансом. В следующий прилет отдадим.
Экипаж выразил своим видом полное согласие. А командир развил эту мысль следующим образом:
- У нас ни хлеба, ни воды. А есть одну тушёнку в жару я вас заставить не имею морального и товарищеского права. Возможно отравление. Принимаю решение: вперед, в посольство!
Пошли. Хорошо, память зрительная у летунов без изъяна, нашли посольство легко. Те же ворота чугунные, литые, явно «сделано в СССР», забор в тяжелых завитушках и узорах, официальный такой. Во дворе тишина, безлюдье. Нет, какой-то индус, в чалме и простынке через плечо, метелкой по дорожкам шаркает. Хотя замечу, что аллейки эти чистые, как стол на кухне у хорошей хозяйки. Я, проявляя инициативу, голову между прутьями в заборе вставил, окликнул негромко:
- Эй, индус! Хинди! Иди-ка сюда!
Тот и ухом не повел, гад. Шуршит себе дальше. Мол, при деле. Я опять:
- Что же ты, товарищ хинди? Русские тебя зовут, мигом иди сюда, открывай ворота, что ли!
В ответ – молчание. Тут весь экипаж включился в разговор, односторонний и какой-то не совсем дипломатичный. Речь наша становилась всё громче и народнее по содержанию. Ага, вот индус метелку на дорожку аккуратно пристроил, простынку отряхнул, руки фартучком протер, к нам идет. Подошел к воротам и на самом, что ни на есть, чистейшем русском языке посоветовал:
- А не пошли бы вы, ребята, а?
Мы пошли. Что непонятно? Нас приласкали разок – больше нашей братии, птицам средней высоты полёта, здесь ничего не светит. Пора вскрывать тушёнку. Хорошо, что под вечер улетали. В самолете у нас всё было.
Будучи уже на пенсии, купил Виссарион Васильевич «Москвич», по тем временам машину неплохую. Приехал ко мне в выходной:
- Пошли, покатаемся.
- Васильич, ты ведь хапнул уже граммульку?
Признается:
- Был грешок, на радостях. Дала старуха трёшку, вот я её и спалил.
А мне советует:
- Ты форму надень на всякий случай, и мы потихоньку огородами…
Ехали километров 40-50 в час, степями-полями. Мой друг блаженствовал. Я давал штурманские указания, следя за дорогой. Вдруг вижу – препятствие появилось. Информирую пилота: «Прямо, сто, канава». В ответ: «Вижу, понял – прямо, сто. Штурвал на себя! Форсаж!».
Тресь! Хрясь! Это мы канаву перепрыгнули.
Вышли, осмотрели машину. Оборвана выхлопная труба с коллектором.
Васильевич оправдывался:
- Думал, перелетим.
С тех пор на предложение поехать куда-нибудь, Виссарион Васильевич неизменно отвечал:
- Не могу. Труба не работает.
И это далеко не всё о летчике Виссарионе – человеке душевном и бесхитростном. Таких в наше смутное время не много.
Слепой музыкант
1.
Голова не болела, но состояние было омерзительное. Последний месяц Сашка отыграл четыре свадьбы, и нагрузка сказывалась. Погода держалась жаркая, и музыканты старались начать свою работу как можно позже, чтобы не потеть, стоя на публике с инструментами - ведь гости, подвыпив, начинали танцевать до упаду, приставать с заказами песен и мелодий, и отдохнуть "лабухам" удавалось лишь через час - полтора.
Машина стояла под окнами, пыльная, усталая какая-то, словно просевшая. Сашка её любил, как любят дорогих собак или лошадей. "Хоть закрыть не забыл?"- подумал Сашка с холодком под сердцем. Пришлось вставать, к сожалению. Аппетит отсутствовал, даже не тянуло на чаи-кофеи: на свадьбе кормят сытно и поят вдоволь. Телефон молчал, бриться не хотелось, где-то в районе желудка застряла пустота.
- Лариса! Лорка! - прокричал лениво Александр, но ответа не последовало. Никто не откликнулся на его зов. "Странно".
Жене не нравилась его работа - вечерние поездки, ночные "концерты" с возлияниями. Она много раз повторяла:
- Какой женщине понравится постоянно отсутствующий и вечно хмельной муж? Не видишь ты в упор семьи - я про детей говорю, - про себя промолчу, ладно.
Сашка в ответ на упреки злился:
- Что мне, в грузчики идти? Я тебя за месяц на полгода обеспечиваю!
В ансамбле было четыре человека, Сашка им руководил, солировал, заключал сделки на проведение свадеб, проводов в армию, прочих торжеств, семейных и корпоративных. Его ребята уже давно привыкли к частым выпивкам, но пока ещё держались кучно, не скандалили между собой при дележе заработка.
Возле машины была лужа: уборочная машина разлила больше чем надо воды, и лежала куча мусора, куда полусонный Сашка обязательно влез. Всё портило утреннее, далеко не благодушное настроение: лужа, мусор, ушедшая с детьми жена.
- Выпить, что ли? Но с кем?
Его музыканты, конечно, еще спали. Их пригласили к столу после полуночи. И Сашка поехал ко мне: я летнем, почти пятидесятидневном, отпуске, но по утрам встаю рано.
Мой приятель не боялся ездить за рулём поддатым. Он переженил половину сотрудников ГАИ, играл на проводах в армию нескольких сынков гаишников, возил ментов в областное управление с отчётами, - словом, был своим в РОВД человеком.
Стоя под моими окнами, Сашка орал:
- Выйди на балкон, я тебе песню сочинил!
Когда я вышел, он пропел, слегка шепелявя:
Ветер с моря дул, ветер с моря дул -
Нагонял беду, нагонял беду...
Я юмор оценил и вышел на улицу.
2.
Мы часто ездили по ближайшим городам и весям, и Сашка - нечего греха таить! - не упускал случая ухлестнуть за какой-либо юбкой, не жалея денег на выпивку. Деньги были всегда, парнем он был в окрестностях популярным, девахам было лестно его внимание... Лариса ушла от него окончательно, вместе с детьми. Это только усугубило Сашкины загулы: он стал еще больше пить. Невесть кому дал свою машину "в прокат" - её утопили пьяные друзья в канале. Когда машину через какое-то время всё- таки вытащили, стало ясно, что авто приказало долго жить: мотор заклинило, салон был приведён в полнейшую негодность водою с илом... Сашка продал свою "ласточку" по дешевке и после этого долго пил. Квартира превратилась в сарай, и мать забрала его к себе, хотя жила в однокомнатной квартире.
При разговоре о семье он хорохорился, изображал беспечного, самоуверенного гуляку:
- Куда она денется, с двумя детьми. Прибежит сама, вот увидишь!
- Как с работой, Саша?
- А что работа? Волк? Ничё, будет ещё небо голубое...
Через год я приехал в отпуск - Санька работал грузчиком: сам себе предсказал будущее. Он истощал, стал циничным, грубым, не стеснялся выпрашивать деньги на выпивку.
Прошёл ещё год - мой приятель работал в школе сантехником: менял трубы, крутил вентили, чистил унитазы, которые вечно забивали школяры всякой дрянью.
- Саша, как дела музыкальные?
- Какая музыка? Я всю аппаратуру продал!
За два года молодой мужик превратился в батрака: из школы его уволили, и он работал где попало и на кого попало, за гроши и харчи, копал могилы на кладбище.
Карьера музыкальная рухнула бесповоротно.
Я забыл сказать, что Санька увозил меня с женой на вокзал, когда мы, окончательно разочарованные, не видевшие никакой перспективы, решили уехать в Сибирь. Когда мы получили вызов, он сам приехал к нам домой и заявил:
- Правильно делаете. Что тут ловить? Хотите, я вас на вокзал свезу? Билеты уже есть?
И отвёз. И уехали мы удачно. И жизнь сложилась и дальше спокойно потекла.
А названием этого повествования я хотел сказать следующее: "слепой" Сашка потому, что талант свой загубил, семью потерял, и кончит плохо, если не одумается вовремя.
Хотя моралист из меня неважный, а человека всё равно жаль...
В МОСКВЕ ПРОЕЗДОМ
Бывший мой, можно сказать, сосед Ваня, - я жил во втором, а он в четвёртом подъезде,- вёл интенсивный, богатый событиями и приключениями образ жизни. Он поменял несметное количество предприятий и учреждений, имел множество специальностей, владел несколькими ремёслами, но нигде пригреться, прикипеть, так сказать, на длительное время не мог. Причина одна: взаимная любовь с Зелёным Змием, возникшая поначалу, к их обоюдному удовольствию, в период, когда Ваня подвизался на поприще эстрады, поскольку в те времена любой концерт заканчивался обильными возлияниями и задушевными беседами, отнимавшими столько человеческих сил, что последующие день – два просто вычёркивались из календаря и из жизни. Поначалу всё это как-то сходило с рук, но потом начальство начало кривиться, потом ругаться, а позже предложило освободить сцену «по собственному желанию» без оргвыводов.
Так Ваня вынырнул в ресторане. Не из фешенебельных было заведение, наоборот, этакий себе заштатный кабачок, где собиралась шпана и люди с нетрудовыми доходами, но хлеб насущный добывать там можно было, не слишком напрягаясь, плюс кабацкая выпивка и закусь.
Я забыл предупредить, что сосед мой был не музыкант, то есть – не бренчал на гитаре и не стучал по барабанам и металлическим дискам, а пел – солировал перед публиками. Поэтому нельзя ему было слишком тесно поддерживать дружбу с упомянутым выше Змием: ведь без солиста оркестр беспомощен, как пьяная баба на морозе, если она ещё ко всему и голая. Результат не заставил себя долго ждать. После нескольких срывов кабацких представлений стал Ваня опять вольным художником.
В поисках возможностей приложения своих недюжинных сил Ваня ошивался в кафешках, пивных, парках, скверах, под заборами, в подворотнях, а также в вытрезвителе. Родственникам это надоело, и они, ударно выхмелив Ивана способом удерживания его от встреч со Змием и с помощью трудотерапии (терминология лечебно – трудового профилактория для алкоголиков времён развитого социализма), затолкали его на узловую станцию – по большому блату, кстати, – составителем поездов. Работа ответственная, требующая как сноровки, так и внимания, при чём в режиме «сутки через двое». Буду кратким и скажу, что организм Ивана не выдержал тягот и лишений ж\д. жизни. Он принял ночью сначала смену, а потом на грудь и отправил некий важный полусостав в тупик. Утром он ушёл домой, а поезд искали долго и бесполезно до появления Вани на посту, то есть – через двое суток. Железнодорожник из мужика явно не получился, гены не те или резус-фактор не совпал – не знаю, но соседа попросили сдать форму и покинуть путевое хозяйство.
Железнодорожная катастрофа перекрыла все пути к светлому будущему моего соседа посредством созидательного труда. Ивана на работу упорно брать не желали, как он ни напрягался, ни в одной близлежащей организации, вплоть до последней халтурной шараги. И начал Иван варить самогон, подрывая этим нравственные устои социалистического общества и физические силы трудящихся. Известно, сколько верёвочку не вить, а концу быть. Компетентные органы по наводке неблагодарных потребителей Ваниной продукции разом накрыли производство и нанесли чувствительный удар по финансовому состоянию моего соседа.
Депрессия души и кризис кармана были настолько обширны и глубоки, что от суицида Ивана спасло исключительно только внимательное вмешательство брата. Тот, не мудрствуя лукаво, вывез родственника в сельскую местность, где и пристроил его, с величайшими потугами и без малейшей надежды на успех, к знакомому бригадиру вениковязов по имени Руй Макс Дементьевич, который слыл в округе умным, проницательным, хитрым, жадным миллионером.
Макс Дементьевич ежегодно набирал сезонные бригады из самых дешёвых слоёв населения: алкоголиков, бичей, бомжей и прочих, им подобных, деклассированных элементов. Тесная связь существовала и с милицейским подразделением, приёмником – распределителем, откуда пополнялись постоянно утекающие кадры.
Сам Макс Дементьевич круглый год ходил в старой, засаленной «фуфаёзе», но ездил на «Жигуле» последней модели, питался картошкой и луком, но проверяющих его хозяйство чиновников угощал армянским коньяком, шашлыками из парной свинины, свежими овощами – круглый год.
Прибыль добывалась до смешного просто: высевалось в землю сорго - родитель будущих веников, - шли прополки, прочие виды обработки. Периодически Макс выдавал труженикам своих полей авансы, которые дружно пропивались. Макс наказывал горемык по первому разу штрафом, а впоследствии беспощадно выгонял, не выплатив заработанного, умолчим уж о выходном пособии. Каналы сбыта продукции у Макса были налажены превосходно и функционировали бесперебойно на основе дотаций, зависящих от степени сложности оказанных услуг.
Как ни странно, Иван, начав рядовым чистильщиком снопов сорго, перестал пить, за сезон не откушал ни рюмашки, в следующем сезоне - не более того, и в третий сезон вступил в качестве помощника бригадира. Выше – только Макс и Господь. Иван занимался снабжением и «соцкультбытом», то есть – харчами и постельным тряпьём.
Любой труд, если он производительный и созидательный, должен приносить плоды. Иван (уже даже Сергеевич) был допущен к реализации готовой продукции, то бишь тех самых веников, которыми пользуются и домохозяйки, и уборщицы как служебных, так и производственных помещений. Он поднаторел в классификации продукции, а также хорошо усвоил, что веники, как и люди, могут быть толстыми и тонкими, ничуть при том, не теряя в цене.
И настал тот день, когда Макс Дементьевич пригласил своего заместителя, Ивана Сергеевича, в командировку, цель которой заключалась в реализации готовой продукции. Честь высокая, и Иван её оценил.
Не будем надолго останавливаться на долгом пути производственников – бизнесменов до Красноярска и обратно до Москвы, которую объехать никак нельзя, чтобы добраться до столь богатых вениками родных краёв. Остановились на вокзале, намереваясь приобрести билеты и спешно отправиться дальше. Но в Ивана, словно бес вселился – некая смесь бывшего подлого друга Зелёного Змия и Адамового Змея – искусителя:
- Слушай, Макс (они уже давно на «ты»), а тебе не стыдно – с такой кучищей денег в карманах, в сумке и за пазухой, - будучи в Москве, не пойти куда, не покушать вкусно и с достоинством, как это делают все солидные, уважающие себя люди? Или ты себя не уважаешь?
Намёков на деньги и их количество Макс Дементьевич не переносил, боясь сглаза или нездорового к ним интереса со стороны. Хотя и был не в «фуфаёзе», а в сносном, то есть – не старше двадцати лет пиджаке (во внутренних и боковых карманах деньги, карманы зашпилены огромными булавками, даже еще не поржавевшими), но на уговоры поддавался постепенно. Видимо, Иванов бес был настырным, и Макс Дементьевич начал сдавать одну позицию за другой. Сначала он предложил было посетить вполне приличную столовую вблизи вокзала, далее на очереди прорезалось кооперативное кафе с приемлемыми ценами (помните, как они произрастали – быстро, словно грибы). Наконец, замаячил на горизонте ресторан. Не «Метрополь», конечно, как врал Иван впоследствии, но что-то довольно терпимое. Как они туда дошли, история длинная. У других людей, нормальных, возникает проблема обратного порядка, когда они из питейного заведения домой с приключениями возвращаются. Но Макс с Иваном – люди именно иного порядка, как бы не от мира сего. Но дошли-таки и в кабак попали. Швейцар (ударение на первом слоге) с сомнением окинул взором Джеймса Бонда их весьма непрезентабельное облачение и спросил:
- А денег у вас, граждане, хватит?
Макс Дементьевич сунул руку в карман (не в тот, что с большой булавкой, а правый брючной) и достал из него пачку перетянутых резинкой (пролетарская упаковка!), хотя засаленных местами и мятых, но самых настоящих десятирублёвок, или «чириков», по-московски – старыми. Швейцар молча посторонился.
Ресторанная обстановка поразила не только Макса Дементьевича, но и Ивана, который в ресторане не был давно, а интерьеры нынешних питейных заведений поражают экзотичностью, вычурностью, противоречащими доброму старому, барско – купеческому, то есть, стилю. Но речь у нас пойдёт не об интерьере, или не только о нём.
Ресторан был почти пуст, и нашим друзьям не пришлось переживать те унизительные минуты, пока официант (чёрные брюки, белая рубашка, бабочка, жилет, усики а-ля Марчелло Мастрояни) усадит их за столик и принесёт меню.
Макс уставился в меню, насупил брови, наморщил лоб, затем захлопнул рыжую папку и сказал официанту:
- Из этого всего понемножку! – попутал-таки нечистый и Макса, попутал!
Как ни странно, но Макс начал пить. Понемногу из того, что принёс официант. И, как это бывает с людьми непьющими, быстро захмелел, сыто отрыгивал, ковырял вилкой во множестве выставленных на стол тарелок, беспричинно смеялся и пытался подшучивать над своим помощником, который от шефа ни в еде, ни в питии не отставал и пробовал философствовать на темы о роли человека в общественном развитии и текущем моменте.
Застолье уже продолжалось часа два, когда появились музыканты. Они играли даже днём, ибо были, как когда-то Иван, «свободными художниками» - халтурщиками, консерваториев не кончали, то есть были недоучками и ничего другого делать в жизни не умели, а то и просто не лежали их творческие души к другим видам деятельности. Поэтому они играли даже днём. Или днём они просто репетировали, а вечерами играли, что не суть важно в этой истории.
Расшалившийся Макс спросил официанта, стоявшего поблизости и с интересом наблюдавшего за столь необычными гостями (а, скорее всего, боявшегося, что клиенты смоются, забыв рассчитаться):
- А шо, и нам могут сыграть?
Получив утвердительный ответ, Макс вооружился червонцем и направился к оркестру.
- «Червону руту» знаешь? – спросил он у склонившегося к нему музыканта.
- Конечно! Как прикажете объявить, для кого эта песня?
- Скажешь, для Макса из-под Кривого Рога, бригадира вениковязов, - и отправился к улыбающемуся помощнику.
Оркестр брякнул пару «разминочных» аккордов, и из мощных динамиков послышались слова:
- Эта мелодия исполняется для нашего гостя Макса, директора Криворожской вениковязальной фабрики.
Макс перестал жевать, рот его невольно открылся и пребывал в таком состоянии до конца, до звучания последних нот. Затем он вскочил и вновь направился к оркестру:
- «Червону руту!»
Песня из репертуара Софии Ротару слышалась в ресторане не менее еще пяти раз, и каждый раз Макс замирал с раскрытым ртом, а публика, официанты, швейцар и даже кухня от всей души потешались, наслаждаясь необычным в будничный день зрелищем.
Пока Макс Дементьевич, сопя, не расплатился, потея и злясь от дико, непомерно тяжёлого счёта – более четырёхсот рублей! – все двери ресторана были блокированы, но, когда швейцар получил такой же червонец, как официант (других-то у Макса не было!), у двери ресторана директора фабрики и его заместителя ожидало такси.
Злость на собственную расточительность напрочь выела из Макса хмель. Недовольно бормоча, он купил два пирожка с ливером за десять копеек штука, две бутылки лимонада по тридцать пять копеек, в вагоне залез на верхнюю полку и сутки промолчал, не реагируя на вздохи помощника, которого прямо выворачивало от запаха курицы, колбас, прочих яств, поглощаемых соседями по купе. Так и пришлось на одном пирожке и лимонаде добираться в родные пенаты.
У Макса Дементьевича две дочери, обе при двухэтажных домах – «полных чашах», машинах и прижимистых мужьях; божество в семьях одно: Золотой Телёнок.
Иван Сергеевич имеет собственное дело, автомобиль, квартиру, земельный участок.
Макс Дементьевич ходит в «фуфаёзе», традиционно набивает мошну, весь в заботах.
«Макс Дементьевич, отзовись! В кабак пойдём, за мой счёт! Дай ответ!»
Не даёт ответа…
ДУХ ПОХМЕЛЬЯ
Аркадий, мужичок мелкий и тщедушный, долго настраивается, прежде чем выпить первый стакан. Он морщится, хмыкает, фокусирует правый косой глаз на налитый напиток – он пьет только водку, – затем решительно проглатывает содержимое и, горестно скривившись, ждет, пока жидкость скатится в желудок.
Обычно процесс употребления спиртного происходит после рабочего дня, чаще всего в лесочке, где россыпи пробок от винных и водочных бутылок устилают каждый квадратный метр вытоптанной почвы. Весь день Аркадий крутит баранку, на водку он зарабатывает, делая левые ходки. Этому его научил старший брат. Деньги из зарплаты идут в семью.
Команда комплектуется не стихийно: каждая «тройка» облюбовала время и место, в ее состав входят постоянные члены, и группируется она по принципу любви к определенным видам пойла. Аркадия друзья вина не пьют принципиально и в одной компании с «чернильщиками» сидеть не любят.
И вот Аркаша, выкушав первый стакан, приступает к употреблению закусок. Обычно это колбаса- «варенка», хлеб, консервы. У Аркадия своя фишка:в его карманах всегда найдется зеленое яблоко, помидор или семечки. С яблоком всегда одно и то же: оно кислое до оскомины и отлично перебивает вкус водки.
Затем наступает очередь сигарет. Это дешевая «Прима» без фильтра, дым от нее ест глаза, и Аркадий снова жмурится. Курильщики достают свои пачки, начинается или мирная беседа «за жизнь», или азартный спор на волнующие темы. Мужики матерятся, оживленно жестикулируют, яростно дымят табаком. После обсуждения насущных жизненных вопросов переходят к мужским темам, рыбалке и охоте. Каждый заготовил рыбацкую историю, так как рыбалка в поселке более популярна – рядом Каховское водохранилище.
Рыбаки уже продемонстрировали размеры пойманных рыб,
их количество и длина растет от рассказчика к рассказчику. Все знают, что это пустой треп - ведь почти всегда рыбачат вместе. Аркадий отрешенно думает о чем-то своем, в общей дискуссии не участвует. Кто-нибудь из мужиков вопрошает Аркадия:
- Аркашка, ты чего молчишь? – зная, что тот обязательно складно соврет.
И точно: мужик, прищуриваясь, сказывает:
- На днях рыбачили с братом, я всего одну щуку поймал. Крупную! Нам ее на неделю хватило. Мать рыбеху почистила, чешую за двор выкинула – соседские пацаны козырьки от солнца сделали.
Поехали в ресторан?
Шура всегда молчалив, на вопросы отвечает односложно. Говорить начинает, когда выпьет, но в меру, в пределах допустимого. При переборе мой дружок становится агрессивным: рычит, выпучивает глаза и ищет повода для конфликта. Жена его в таком состоянии терпеть не может, ругает матом и пилит, не боится угроз и оплеух, не останавливает потока своей бранной речи, даже когда Шура начинает бить посуду и крушить мебель.
После хорошей выпивки, проспавшись, утром Шура не подходит к двери, если кто-либо звонит, а смотрит в окно из-за шторы и ждет, кто выйдет из его подъезда. Будь это нужный ему человек, он окликает приятеля с высоты третьего этажа и зовет его обратно. Если жена Валентина в этот день дома, она выходит к визитеру. В ответ на «Здрасьте!» шипит «До свидания!» и захлопывает двери перед носом пришедшего. Чаще всего это событие заканчивается очередным скандалом, и рассвирепевший Шура убегает из дому. Ноги сами несут его бренное тело или в кафе к собутыльникам, или в гаражи к пьяницам- картежникам.
Как-то после очередного семейного раздора взгрустнувший Шура изливал мне исстрадавшуюся душу:
• Я пашу.…И ношу деньги в дом,…Правда, не все.…Но я – как все…
Жалоба растянулась на час – полтора. Мне надоело. Чтобы прервать словоизлияния, предлагаю по - есенински:
• Поехали, Шурик, в кабак!
Какая русская душа отнесется без должного трепета к такому предложению?
• Поехали!
Мы ловим такси. В машине сидят две барышни. Заводится игривый разговор. Описать дам трудно, времени с тех пор много прошло, вот что помню: они одного приблизительно возраста, но с большой разницей в росте и весе, и волосы у той, что помельче, - я на нее запал сразу, - темные.
Шура, сидя с дамами на заднем сиденье, довел беседу до приглашения в ресторан. Девушки вначале согласились, потом замялись немного, что-то пробормотала водителю та, что покрупнее, а тот, в свою очередь, заерзал на своем кресле, заглянул под него, взглянул на нас.…Затормозил, и наши новые знакомые выпорхнули из автомобиля на тротуар. Шура даже рот разинул от неожиданности – вроде все шло гладко!
Когда мы рассчитались и вышли из «Волги», до меня стало доходить и дошло, почему улетели наши не пойманные пташки: на босых ногах у друга были сандалии, и из «греческой» обуви торчали толстые, грязные, с черной каймой под ногтями, большие пальцы Шуры, в остальном довольно – таки сносного парня.
Через несколько минут мы возвращались домой на попутке.
ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО САМОГОНУ
Национальная валюта Украины - самогон, усиленный салом и солёным огурцом. даже в пору отсутствия спиртного дефицита народ варил и пил самодельную спиртосодержащую жидкость. Особую гордость испытывал тот, у кого первач выходил до 70 "оборотов".С самогоноварением боролись во все времена. Помните фильм "Зелёный фургон"? Гражданская война, разруха, НЭП, а "Самогонного спирта река". Его изымали, вынюхивая дымы по деревне, сдавали в больницу как антисептик, и всё равно - продавали spiritus vini прямо на рынках. "Монопольку" покупали только нувориши. Среди простого народа этот напиток был не в чести.
В России, в частности в Архангельской области, пили домашнее пиво и/или брагу, да и водки ннеплохого качества хватало: я помню, что в 50-е на праздники мужики застольничали с водочкой.
Украина была буквально залита "самопалом", особенно в 60-80-е годы, и указы с постановлениями мало кто праздновал.
Наш сосед знал с десяток "точек", где этот продукт успешно реализовывали. В случае необходимости он говорил:
- Шлём на голову, и - вперёд. Всё будет "класс А".
Кличка у него была "Муртен Пуртен", почему - не знал никто, очевидно, и он сам. Умер он, уйдя из дому, где-то на обочине дороги: с головой у него было в последнее время совсем нехорошо.
Милиция бессильно боролась с этим асоциальным явлением, проводя периодически рейды. И люди пускали ментов в дома: сложился стереотип страха перед людьми в милицейской форме еще с времен ВЧК-НКВД-МГБ-МВД. Это теперь запросто могут двери не открыть!
В Кодексе была статья за самогоноварение, но я слыхал лишь о нескольких случаях, когда её применяли. А кого судить? Бабку 60 лет или старше, "замученную тяжёлоё неволей"?
Не знаю, правда ли, мне рассказывал бывший участковый Лёня Кобец о том, как однажды он в одном селе попросил воды. А был он со своим начальником. Хитрый хозяин, не моргнув глазом, зачерпнул в сенях ковшиком из ведра жидкости и поднёс Лёне. Тот выпил, как оказалось, самогону. Пить пришлось не кривясь и не поперхнувшись. Правда, Лёня был юношей килограммов на 120. Но, скорее всего, это байка: у народного пойла запах специфический, в нос шибает сразу, его не замаскируешь.
Остап Бендер знал с десяток рецептов самогона, в том числе даже "табуретовки", благодаря чему заработал у американцев 200 р.
Пик самогоноварения пришёлся на времена развала Союза, когда с прилавков, как в годы хрущёвского правления, исчезло практически всё, что можно было съесть и выпить. Стали варить самогон и в Западной Сибири: спиртное выдавали по талонам, и получить его можно было только с боями местного значения. В нашем городе наладили производство в основном азербайджанцы, хотя и представители других наций и народностей тоже этим делом не гнушались. Но торговали им почти в открытую всё- таки кавказцы. Качество напитка было низким, почти никаким, и был он очень опасен. Народ почти непрерывно загибался, больница не успевала фильтровать страдальцев. Взлёт смертности от спиртной отравы приводил медиков в отчаяние и изумление.
В Украине продукт был качественнее. Втроём можно было без тяжёлых последствий выпить литра три домашнего напитка. Правда, последствия зависели от градуса и закуски.
Но, невзирая на качество, от пьянства умерли мои друзья и однокашники, количеством почти в полтора десятка человек. В цифре отражены те, о ком мне достоверно известно.
Самогон всегда присутствует на праздничных столах. И то - как можно доверять торговле, если водка палёная, а вина делают из паршивого спирта, грязной воды и красителей? И всё это отдано на откуп нечистым на руку дельцам? Пролетарий не верит таким производителям, а доверяет себе!
В кабинетах участковых, оперов я встречал самогон в бутылках и бутылях десятками литров, а брагу в молочных бидонах чуть не сотнями.
В деревнях и сёлах служит самогон разменной валютой , которой расплачиваются за помощь в сельхозработах люди в основном пожилые, пенсионеры, да и народ помоложе. К свадьбам заготавливают не менее 150 литров, и всё это разливают в бутылки, графины, другую посуду, для чего собирают дома, по соседям не менее 15 ящиков тары по 0,5 литра! Это кроме шампанского, вина, пива.
Всё сказанное - информация к грустному размышлению...
ПИОНЕРВОЖАТАЯ И ЮБКА
ВАЛИНА МАМА после войны много лет работала на шахте. Этим всё сказано. Мужики, которые там трудились, быстро изнашивались, заболевали силикозом и другими профессиональными болезнями; а ещё спивались, умирали или увольнялись, чаще по состоянию здоровья. Пенсионного возраста достигали немногие. Что тогда о женщинах говорить – при такой работе, какую должность бы любая из них не занимала? Но это я так, к слову и для вступления.
В забытые шестидесятые уже прошлого века шахтёрам деньги ещё неплохие платили, забастовок не наблюдалось; работягам вручали по праздникам – советским, конечно, - правительственные награды, Почётные грамоты, ценные подарки, премии, а пионеры дарили им песни и цветы.
К одному из праздников Валина мама получила подарок или премию: отрез ткани. Ткань оказалась мужской, костюмной. Видимо, профсоюзные деятели рассчитывали на то, что работают на шахте в большинстве своём мужчины, или перед вручением свёртки перепутали - но факт есть факт, и не ожидавшая подвоха женщина, счастливая, ушла домой.
Раиса Прокофьевна – человек добрый. Она перевручила подарок своему супругу, Ивану Григорьевичу, который шахтёром не был, а числился по пожарному ведомству и трудился посменно, лёжа на топчане двадцать четыре часа. Подарок он воспринял как должное, и вскоре построил себе шикарный двубортный костюм по моде, с широчайшими штанинами и под стать им манжетами. Бесподобный костюм получился: праздничный, нарядный! Посему и одевать-то его было некуда в шахтёрском посёлке, да и привык Иван Григорьевич в пожарной форме щеголять – строгой, чистой, аккуратно-привычной. Вот и обрёкся костюм на длительное пребывание в подвешенном состоянии в шкафу. Хозяин вспоминал о нём всё реже и реже.
Дочь их Валя ходила в седьмой класс, была тонкой, как тростинка, и живой, словно ртуть – проказницей и непоседой. В подтверждение к сказанному можно вспомнить о её проделках, имевших место в том же шахтёрском посёлке, на улице Горняцкой, в её же детстве.
Одной из популярных детских игр, как известно, были и остаются прятки. В прятки играли все дети с улицы Горняцкой. А поскольку места, где можно было надёжно спрятаться, известны были всем, решила Валюшка однажды на кладбище укрыться, которое располагалось в конце их улицы, на взгорке. Превозмогая страх, прокралась она туда, опрокинула старый, подгнивший постаментик - памятник на забытой могиле, забралась внутрь и кое-как поднялась на ноги. Жутковато было, тесно, полно паутины, острия гвоздей и задиристые шипы необструганных досок царапались и кусались, пыльная паутина прилипала. Но зато можно было смотреть в окошечко для фотографии (она отсутствовала давно), наблюдать за беготнёй и суматохой на улице и чувствовать себя в полнейшей безопасности и гордиться собственной находчивостью. Ведь никто-никто не догадается, где её искать!
Но время идёт, темнеет уже, шум-гам стихает, друзья и подруги по домам зазваны, и её несколько раз пытались выманить: «Валька! Валька! Где ты?», «Иди сюда!», но даже если откликнуться, кто услышит? Пробовала Валюшка памятник с себя снять – не снимается, тяжёлый, и царапается больно. Постояла, похныкала, а потом её осенило: нужно вместе с памятником падать! Так и сделала – опрокинулась с башенкой, ушиблась больно, до визга; полежала чуток, и, обдирая плечи, спину, коленки, ужом выползла из своей «клетки». Хлюпая носом, отправилась домой.
Во дворе обеспокоенная мать, увидев эдакое чучело- лицо, волосы в пыли и паутине; платье рваное, вся в царапинах, - запричитала:
- Где тебя нечистый носит, несчастье ты моё? На что ты похожа?
Дальше речь пошла о том, что у людей дети как дети, а тут… Ну, ясно.
Отец уложил непутёвую дщерь свою ничком, с помощью пинцета, водки и выражений, почерпнутых из фольклора, долго вытаскивал из страдающего тела занозы. Пыль и грязь отмыть было куда как проще.
Это сказано для характеристики подрастающего ребёнка.
И вот – радость! Валю избрали пионервожатой отряда третьеклассников. Всё было в наличии: желание воспитывать мелюзгу (так она считала с высоты своего тринадцати – четырнадцатилетия); газетки там, книжечки всякие, краски, бумага, что ли. И белая блузочка имелась. Но для респектабельности недоставало темной юбки! Материнская одежда никакая для пионервожатовских целей не годилась. Сестёр у Вали не было. Не у подруг же просить? Выручила природная сообразительность. Новоиспечённая вожатая, перебирая вещи в шкафу, несколько раз натыкалась на отцовский костюм, отодвигала его и оставляла без внимания. Но вдруг, как ток по проводам, в голове промчалась шальная мысль: «А ведь штанины-то… о-го-го, прям необъятные!». Примерила – точно, она в одну из них целиком помещается! Этот вывод решил судьбу брюк, а точнее – одной брючины. В ход пошли ножницы, затем, после повторной примерки, - иголки, нитки…
Вскорости вожатая Валя щеголяла в новой, нарядной юбке, вызывая зависть подруг и дикий восторг третьеклашек.
Но, сколько верёвочке не виться.… Описать семейный скандал, гнев, обрушенный на головку славной вожатой, у меня не хватит ни способностей, ни словарного запаса.
Постепенно буря улеглась: отец смирился с потерей и нанесённым ущербом.
А финал повествования таков: через несколько месяцев, ближе к лету, вожатая Валя бегала уже в шортах того же, что и юбка, цвета.
Догадались? Ну, вот и славно.
ИСКУССТВО ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ…
Николай со своим напарником Владимиром освоили нехитрую декоративную лепку из гипса и успешно занялись оформлением помещений и профсоюзных комитетов на предприятиях: деньги на эти благие дела выделялись хорошие. Надо было только договориться о долях в доходах от этого труда с хозяевами кабинетов, чтобы все остались довольны. Поэтому деятели от партии и профсоюза терпимо относились к проделкам «свободных художников», где в основном преобладала выпивка, повторяющаяся ежедневно или ежевечерне, а также опоздания и прогулы. Это не мешало «ваятелям» что-то делать в течение рабочего времени, - при наличии, конечно, вдохновения. Но и сделанное вызывало массу споров. Николай, флегматик- острослов, становился в позу:
- Темный и мрачный человек, Вовчик. Ты в пропорциях, как свинья в апельсинах, волокешь. Все качество перепортишь, наша лепка лопнет на третий день! – Он сплевывал, махал рукой и отходил к столу- стеллажу, где с удрученной миной наливал себе вина – «червивки», или «бормотухи» в грязный, с потеками, стакан.
Владимир молча выслушивал упреки соратника, удрученно кивал редковолосой головой, пожимал плечами и подходил к приятелю ближе, якобы стараясь лучше его расслышать. Понятно, что Николай делился с коллегой вином, и вскоре трудовая деятельность творческой пары прекращалась до следующего, светлого рабочего дня. Но сегодня работники «гипса и кисти» домой никак не собирались, в подспудной надежде на визит кого-либо из друзей, которые тоже подвизались в сфере так называемой «халтуры» – оформительских работ.
Коля начинает мечтать:
-Заработаю деньжат, выкуплю пустую кочегарку в кафе, оформлю толково, сделаю бар…
Кочегарка межевала раньше со складом, где Николай хранил инструменты с материалами, и давно бездействовала. Россия отключила газ, и мечта Николая была почти реальной:
- А что, Вова, размахнемся вместе? Скинемся, попашем на себя. Очень хочется побыть ресторатором…
Иногда к ним захаживал местный мастер газового хозяйства Алексей, охочий к дискуссиям за винцом человек, к парням относившийся с интересом: работа у них творческая, далекая от заслонок и горелок, а разговоры – оригинально-причудливой направленности. Порой они все вместе встречались на общих «объектах»: Алексей подрабатывал с «мастерами» в свободное время и был в их команде своим человеком.
Дружили с представителями свободной профессии милиционеры и строители, работники ЖКО и сторожа. Их вниманием пользовались даже откровенные бездельники любители дармовщины. Времена настали безденежные и малохлебные, а халтурщики все же какие-то деньги имели и жадностью не отличались, а то бы жили в достатке.
Конечно, имели место издержки. Я веду речь об истории с брюками.
А дело было так.
В городке Высокополье что-то построили. Не знаю, что именно. Дом культуры, клуб или вовсе Дом быта. Не это важно, а важно другое.
2.
Пошла мода на отделку фасадов в стиле «шуба», эдакого набрызга штукатурки без ее затирки, но с добавлением в раствор блестящей стеклокерамической крошки. Получалось, как говорит молодняк, «круто». Способ знаком тем, кто бывал в милицейских камерах: правоохранительные начальники завсегда против автографов тюремных сидельцев на стенах. Но в ИВС (изоляторах временного содержания), СИЗО (следственных изоляторах) «писатели» сами были читателями. Однако на фасадах культпросветучреждений, учитывая ментальность и грамотность населения, да общественную значимость подобных сооружений, плюс влияние на детей, надписи не приветствуются. Отвлекся я. Ну, ладно.
В этом Высокополье, основанном, кстати, запорожцами, наши, на этот раз «рыцари мастерка и кельмы», умудрились получить аванс. Этот факт резко подорвал их трудовую дисциплину и напрочь отшиб стремление к созидательному труду, но резко повысил тягу к праздному времяпрепровождению, то есть пьянству и блуду.
Парни познакомились с местным «бомондом» – значит, все-таки в ДК эти события происходили, - и устроили сабантуй на широкую ногу, со всеми вытекающими печалями и огорчениями. Жили они при том же ДК, людей на их празднике жизни в нем мелькало много, и на утро наши дизайнеры не обнаружили на месте своих вещей в виде предметов одежды, а также денег.
Потерпевшие от коварства аборигенов бедолаги разыскали лишь робу, посему сидели после работы в своем ДК почти безвылазно, что способствовало быстрому завершению работ. Да, еще нашлись одни более-менее приличные штаны, и парни получили возможность общаться с внешним миром. Они поочередно появлялись в общественных местах.
Ничего из пропавшего не нашли, да никто и не искал. Кому нужны залетные?
После возвращения из творческой командировки, в один из осенних дней, когда грустно и хочется думать о хорошем, Алексей посетил друзей в мастерской и обнаружил их в состоянии глубокой печали.
Николай хмуро приподнял газетку на традиционно грязном столе, нашарил под ней и извлек оттуда «чирик», протянул его Алексею и попросил:
- Леша, сходи к Ольге Ивановне (заведующей магазина)- винца попроси.
- А почему я? - опешил Алексей.
- Мы там уже наследили.
О чем речь? Время такое настало – выпивки нет! Деньги есть, а не купишь, - нужны были талоны. А если ни талонов, ни блата? И «братья по палитре» приобрели каравай, насыпали сверху соли, заявились к Ольге Ивановне в кабинет и там хлопнулись перед нею на колени:
- Ольга Ивановна, спасай наши души!
Эффектно! Отсмеявшись, заведующая выдала выпивку из личных запасов. Но в катастрофически малом количестве.
А когда ее было русскому человеку достаточно, скажите?
Настало время
Ставить ногу в стремя,
Пришла пора
Кричать друзьям: «Ура!»
Я возвращаюсь,
Родственное племя,
Словно вчера
Уехал со двора.
Ждет меня дом
Без роз
Среди скамеек,
Церковного подворья
Тихий звон.
Но в душу мне
Проникнуть
Не сумеет,
Моей души
Еще не тронул
Он.
Я отдохну,
В покой повергнув
Тело,
Отброшу муть.
Очищусь
От грехов.
А осенью опять
Вперед, вперед –
За дело!
Я тот же все, но вовсе
Не таков.
с. Нива Трудовая, 2013