Вездесущие мальчишки встретили отряд еще у далекой лесной опушки; часть из них, мелькая унтами, понеслась в стойбище с сообщением, остальные остались с отрядом и шмыгали теперь взад и вперед, путаясь под ногами воинов, с любопытством и страхом разглядывая Степана. Впереди отряда шли пятеро воинов с саадаками за спиной, неся в ру-ках нехитрый Степанов скарб. За ними, запахнув рукой шубу и придерживая её у отворота, неторопливо брел пленник. Вслед за ним, чуть поотстав, шел с обнаженной саблей Чекулай. Дальше нестройной толпой, переговариваясь, шагало еще с десяток воинов, передние из которых держали в руках луки.
В замыкающей группе, гордый своим участием в деле, стараясь не отстать от взрослых, семенил Катанай с саадаком за спиной. Он посматривал на суетившихся вокруг сверстников и счастливо улыбался.
Степан шел, размышляя над ожидавшей его участью. Понимал, что все теперь зависит от воли вождя или князца этого племени. Может и обойдется добром, а может и так: привяжут ноги длинными постромками к двум лошадям, гикнут, стеганут коней, пустят вскачь в разные стороны... И поминай, как звали. Такое, слыхал, тоже бывало в бурятских улусах…
При подходе передовой группы воинов к гостевой балаге на пороге появился невысокого роста коренастый человек. Он был без оружия, одет в нарядную княжескую одежду главы рода дуликагиров. Голову князя венчала круглая меховая шапка с двумя свисающими на спину собольими хвостами. Восточного вида бронзовое лицо князя с чуть раскосыми глаза-ми под черными дугами бровей, его обращенный на пленника взгляд были спокойными и строгими.
Степан, увидев человека, от которого теперь зависела его судьба, посчитал за благо проявить миролюбие. Не опуская глаз и стараясь не терять достоинства, чуть заметно наклонил голову. От Гантимура не ускользнул этот жест, но лицо его осталось непроницаемым.
Отряд остановился. Князь, обращаясь к Чекулаю, распорядился, чтобы пленника отвели в юрту, к которой приставлена охрана, накормили и развели там огонь. Распахнув дверь в балагу, жестом приказал воинам занести туда имущество Степана. Потом, окинув взглядом толпу, позвал жестом родового шамана Шанго, наблюдавшего вместе со всеми прибытие отряда, направил стоявшего у входа воина разыскать и пригласить к нему старейшин, с которыми он беседовал вчера.
Когда все собрались, сказал, обращаясь к старейшинам:
- Осмотрите вещи пленника, - нет ли среди них того, что свидетельствует о его враждебных намерениях.
- А ты, - посмотрел он на шамана, - приготовься к камланию, спроси духов, что это за человек, что он делает на нашей земле. - Гантимур не очень то верил, что духи скажут шаману о намерениях человека-медведя, но таков был обычай, и он ему следовал.
Шаман надул губы, - он терпеть не мог, когда ему приказывали, даже если это был князь дуликагиров; любил, чтобы просили. Он был хитер, как старая лиса. Да, конечно, он будят камлать и все увидят, как духи поведают ему о враждебных намерениях Человека-медведя. Но сначала он должен сам осмотреть его вещи, расспросить его обо всем, посмотреть ему в глаза, поселить в него страх. Вот тогда он будет точно знать, что ему спрашивать у духов, даже догадываться, что они ему ответят. Шанго ревновал князя Гантимура к власти и не упускал случая продемонстрировать перед ним свою собственную власть над людьми.
Помолчав, он высокомерно заявил, что перед камланием ему нужно хорошенько рассмотреть человека-медведя. Шаман надеялся, что князь тут же распорядится привести пленника, но этого не случилось.
- Хорошо, - сказал Гантимур, - ты увидишь его завтра утром, - а сейчас можешь идти в свою юрту.
У князя в отношении пленника были свои планы. Он уже догадывался, что это за человек. От дауров среднего течения Амура уже не раз приходили вести о появлении в их землях людей, похожих на этого человека. Они приходят с севера и говорят, будто принадлежат великому и могучему племени урусов. У них иной бог и они будто бы, как и китайцы, владеют огненными луками. Может быть Человек-медведь тоже из этого племени? Тогда у Гантимура будет много к нему вопросов. От него можно будет узнать много важного.
Шаману не понравилось предложение князя, ему не терпелось осмотреть вещи пленника, может быть даже чем-нибудь разжиться из этих вещей. Он пожелал остаться. Гантимур усмехнулся, но не стал возражать.
Воины между тем успели разложить на полу Степаново имущество, разделив его на три кучки. В одной из них, самой объемистой, искрясь и переливаясь в свете очага, лежали связки собольих и лисьих шкурок, чуть в стороне - две еще не выделанные рысьи. В другой теснилась всякая хозяйственная мелочь, - объемистый моток суровых ниток со стальной иг-лой, небольшая рыболовная мреж* с берестяными поплавками, связка силков, сплетенных из конского волоса, каменный оселок, изящный, писаный маслом образок божьей матери с младенцем на руках, курительная трубка из рыбьего зуба*. На развернутой тряпице поблескивал набор рыболовных крючков с куском свинца, два кованых гвоздя, несколько же-лезных наконечников к стрелам и связка перьев. Здесь же стояла глиняная плошка-светильник с остатками затвердевшего жира.
Отдельной горкой высилась большая связка вяленой рыбы, рядом с ней - туес с серой солью и две берестяные коробочки, заполненные какими то пахучими веществами; с десяток разного размера мешочков с сушеными травами, листьями, корешками, высохшими луковицами сараны.
Наиболее ценные вещи, - топорик, медный котелок, охотничий нож в чехле с поясом, лук с заполненным стрелами колчаном и непонятного назначения замысловатое изделие из металла воины разложили на стопках войлоков возле очага.
По знаку Гантимура присутствующие приступили к осмотру. Шанго, уже давно не сводивший глаз с образка божьей матери, поспешно прошел к кучке хозяйственной рухляди. Окинув беглым взглядом все остальное, взял в руки образок, и в восторженном восклицании вытянул губы. Очень красивая и полезная вещь, - подумал он, вглядываясь в строгий лик женского лица. Мысленно представил себе, как она будем висеть у него на груди среди бубенцов и колокольчиков, вызывая восхищение сородичей и зависть заезжих шаманов других родов племени.
Гантимур, подойдя к стопкам войлока, взял в руки чехол с охотничьим ножом, примерился к ручке, вытащил клинок и осмотрел его лезвие. Положил все на место, взял в левую руку лук, пошевелил пальцами, оценивая, насколько он удобен в руке, стал внимательно рассматривать крепление тетивы, изгиб лука, пробовать его упругость. Оставив лук, поднял с войлока непонятного назначения изделие из металла и углубился в его изучение.
Изделие представляло собой две жесткие плавно изогнутые пластины, соединенные осью, с тонкой металлической площадкой и болтающимся штырьком и согнутую посредине упругую металлическую пластину. Все эти части были хитроумно соединены между собой, а все изделие заканчивалось длинной хвостоподобной металлической цепочкой. Гантимур никогда в своей жизни не видел ничего подобного, и никак не мог понять назначения этой вещи. Посмотрел на копошившихся в стороне старейшин.
Деды в это время уже успели осмотреть рыболовную сеть. Не найдя в ней ничего примечательного, рассматривали теперь, перебирая в корявых руках волосяные силки. Обсуждали: не для рыбной ли ловли предназначено и это тонкой работы изделие. Один из дедов, - седобородый, с темным, иссеченным годами лицом, поднял с пола берестяные коробочки, принюхался, и авторитетно заявил, что в одной из них осетровый клей, в другой – медвежье сало, смешанное с кабаржиной струёй. Стал поднимать и заглядывать в мешочки с сушеными корешками и травами, каждый раз все так же уверенно называя, что в них находится.
Подняв очередной довольно увесистый мешочек, лишь только раскрыл его, как весь скривился, замахал перед носом ладонью, невольно бросил мешочек обратно на пол, - из него разносилось непереносимо резкое зловоние протухшей рыбы. Недоуменно восклицая и перебивая друг друга, старейшины подошли к Гантимуру. Тот выслушал их, приказал стоявшему у входа воину вынести мешочек за порог.
Один из стариков почтительно обратился к Гантимуру:
- Мы осмотрели вещи Человека-медведя и не нашли среди них ничего, что говорило бы о его недобрых намерениях. Правда, назначение некоторых вещей нам не понятно, - старик показал связку силков, указал на изделие в руках князя и образок, который внимательно разглядывал шаман Шанго, протянул Гантимуру увесистый кусок свинца. Назначение всех других вещей нам понятно. Мы думаем, что это обычный охотник, хотя и другого племени.
Второй старейшина согласно кивал головой.
- Хорошо, - проговорил князь, задумчиво подбрасывая в руке увесистый кусок металла и внимательно разглядывая его. По внешнему виду он был похож на те тяжелые круглые кусочки, которые отсыпал ему китайский торговец, продавший Гантимуру порох для его огненного лука.
Увидев, что к нему направляется Шанго, князь, передав старейшинам свинец и загадочное изделие, проговорил:
- Можете идти в свои юрты.
Повернулся к шаману:
- Что у тебя?
- Я думаю, что эта вещь должна принадлежать мне – шаману рода дуликагиров, - проговорил тот напыщенно и вместе с тем просительно, протягивая Гантимуру образок божьей матери.
- Зачем она тебе понадобилась? - спросил князь, рассматривая образок. Он и вправду был красив и изящен. Редкая вещь, - подумал Гантимур, - видно, что её сделал большой и умелый мастер.
- Я просверлю в ней отверстие и повешу, как украшение на свою одежду среди других украшений. Ни у одного из шаманов племени нелюдов нет такого украшения…
Князь не дослушал его, поморщился, отстраненно сказал:
- Это не придаст тебе могущества, Шанго. Оставь. Ты еще не знаешь назначения этой вещи.
И вышел из балаги.
*
К вечеру того же дня Степана привели в гостевую балагу. Гантимур сидел на стопке войлоков возле очага, изредка подбрасывая в огонь обрубки сучьев горкой высившихся у него под рукой. Он был в простом стеганом халате и без шапки.
Воины, приведшие Степана, остались стоять возле входа. За спиной князя в почтительном молчании замер еще один воин с саблей на поясе. Гантимур жестом указал на стопку войлоков по другую сторону очага. В помещении было тепло. Степан сбросил шубу с шапкой на устеленный коврами пол, присел на стопку войлоков. Оглядел богатое убранство балаги, удивленно вскинул брови, заметив на стене висевшую там пищаль. Гантимур, внимательно наблюдавший за пленником, сдержанно усмехнулся.
Еще с минуту оба сидели молча, внимательно рассматривая друг друга.
- Кто ты? Откуда пришел и что делаешь на моей земле? - начал князь. Степан не понял значения произнесенных слов, но, догадываясь, о чем прежде всего может спросить его этот человек, стал отвечать, как мог, силясь вспомнить известные ему бурятские и тунгусские слова, путаясь и мешая их с русскими словами:
- Русский я, оттуда пришел, - махнул он рукой на запад, - далай нур Байкал, Еравна нур, ябленни дабан, Чита, Ингода горхон, - перечислял Степан названия памятных мест, по которым проходил, - урген-гол Шил-ка… Охотник я, - свободный гулящий человек, баянды, бахатай искал, хайдак соболь, другой зверь для пропитания, - гуран, анам, бабагай.
Услыша в лексиконе Степана бурятские слова, Гантимур послал одного из воинов у входа за толмачем, – человеком его рода, много лет прожившим в плену у табунутов. Он и сам неплохо знал язык бурятского племени, но зная, что речь западных бурят имеет некоторые отличия, предпочел прибегнуть к услугам толмача.
Обернувшись к воину за спиной, что-то сказал ему. Тот прошел к стоявшему у стены столику китайской работы, взял из стопки чашку, наполнил ее каким-то напитком из бурдюка, поднес и подал Гантимуру. Повторил это с другой чашей, которую поднес Степану. Князь неторопливо макнул пальцы правой руки в напиток, стряхнул их в огонь очага.
- Урус? – недоверчиво переспросил он, - отпивая из чаши. – Байкал нур?
- Русский я, русский, - обрадовался Степан, что князь понял его сбивчивую речь, - с Байкала пришел, Енисей реки.
О Бакале-озере Гантимур знал, слышал от торговцев и о Енисее-реке. Степан отпил из своей чаши, - это была знакомая ему арака. Похва-лил:
- Хороша араки! - сам подумал: винца бы сейчас крепкого самодельного, хлебного, - стакан, али еще того лучше - два…
Пришел толмач, сел на указанную князем стопку войлоков.
- Ая араки? – переспросил Гантимур, весело усмехаясь.
- Ая! – подтвердил Степан и не удержался, заявил, путая бурятскую и русскую речь, что русское хлебное вино лучше, чем араки. Толмач объяснил, о чём идет речь.
- Хлеб? – переспросил князь, - но нам известен такой напиток, он хотя и сладок, но мутен, в нем попадаются зерна. Чем он лучше чистой и приятной араки?
- Нет, то о чем ты говоришь, князь, называется брагой. Её пьют, когда нет времени для изготовления настоящего хлебного вина.
- Что за вино? - заинтересовался князь, - сможешь показать, как его готовят?
- Отчего не показать, покажу, - была бы ржица. А может быть у кого есть уже приготовленная брага? Тогда я сделаю вино за один день.
- Хорошо, я прикажу, чтобы тебе принесли все, что необходимо.
Разговор с помощью толмача пошел быстрее. Гантимур спрашивал, Степан отвечал ему подробно и обстоятельно: о племени урусов и рус-ском государе, о провославной вере и всемогущем боге Иисусе, о боярах и воеводах, о стрельцах, казаках и вольных гулящих людях. О том, как уже который год идут русские люди с пушечным и пищальным огненным боем по Сибири, строят остроги-крепости, и уже множество родов и племен пошли под государеву царскую руку, - башкиры и татары, калмыки и киргизы, братские люди по Ангаре, тунгусы по Енисею, якуты по Лене реке.
Вышли русские на Байкал, Селенгу и Витим. Ходят слухи, что прошли они из Якутска на великую Амур-реку, - к самому краю земли. Скоро будут и здесь. Велит государь не обижать инородцев, кто платит ясак, тех оберегать от разорения другими воистыми племенами, а кто уклоняется от уплаты, с тех брать неволею, захватив аманатов.
- Как твое имя, пришелец, - спросил вдруг хозяин.
- Степан.
Гантимур верил и не верил его рассказу. Ведь это какую силу надо иметь, сколько нужно иметь отважных воинов, чтобы покорить столько племен и народов. Гантимур понимал, конечно, что просто так не станут люди платить ясак. Платят его только более сильному племени. Но и не верить было невозможно. Многое из того, о чем рассказал пришелец, он и сам слышал от торговых людей и людей его племени, побывавших на Амуре и Байкале, Селенге и Лене. Правда, тогда он не очень-то поверил их рассказам, - торговцы часто хитры и лживы.
Гантимур задумался. Да и было над чем, - ведь Селенга, Витим и Амур – вот они, совсем недалеко.
- Сколько же людей в племени урусов?
- А-а, бессчетно, - беспечно ответил на это Степан, - кто их считал. Живут они по всей Руси, по большим городам, деревням и селам; оттуда и идут в Сибирь. Кто верстается в служилые люди, а кто и так, - вольным гулящим человеком, как я. Беглых немало.
Гантимуру это было непонятно. Как это так, - не знать, сколько людей в племени. Точно, конечно, этого можно и не знать, - люди рождаются и умирают. Но он, например, знал, что его род насчитывает больше, чем 500 человек, а все его племя - племя эвенков-нелюдов, самое многочисленное из всех, обитающих в этих краях, - около 5600 человек. Знали об этом и простые люди его племени. Не знать счета людям можно, если только их также много, как овец в табунутских отарах, как деревьев в лесу. Он мысленно представил себе, что урусов столько, сколько деревьев в окружающей стойбище тайге и холодок пробежал у него по спине.
У дверей в балагу послышался шум и возяя.
- Кто там еще? - строго спросил князь.
- Шаман Шанго, - ответил ему воин у дверей.
- Пусть войдет.
Главное, что он хотел услышать от пришельца, подумал Гантимур, - он уже услышал. Пусть теперь посмотрит и послушает его шаман, если ему невтерпеж. Интересно, о чем он его будет спрашивать? Однако и теперь князь опасался, как бы Шанго со своим высокомерием и тщеславием не обидел пришельца, которого Гантимур уже считал своим гостем. Не напортил бы делу. Этого допустить нельзя. Степан еще многое может рассказать князю и многому полезному научить людей его племени.
Шанго торопливо прошел к очагу и сел на свободные войлоки. Увидев возле князя и пришельца еще не опустевшие чаши, нетерпеливым жестом дал понять стоявшему за Гантимуром воину, чтобы тот налил и ему. Однако тот не пошевелился, только скосил взгляд в сторону князя.
- Налей, - проговорил Гантимур, сдерживая раздражение. Ведет себя, будто он хозяин гостевой балаги. Подумал и добавил, обратившись к воину:
- Налей и ему тоже, - махнул рукой в сторону толмача. Тот облизнул пересохшие губы, благодарно закивал головой.
Шанго почувствовал себя уязвленным, но ничего не сказал, вперился цепким, сверлящим взглядом в Степана. Однако тот и ухом не повел, спокойно допивал туманящий голову напиток. Предупреждая нежелательное развитие событий, Гантимур, глядя немигающим строгим взглядом на шамана, медленно и твердо произнес:
- Охотник из племени урусов Степан или, как назвал его мой сын Катанай, - Человек-медведь – мой гость, гость вождя племени нелюдов, - с нажимом добавил он, рассматривая широкоплечую фигуру гостя и его огромные ручищи, в которых чаша с аракой выглядела детской игрушкой.
Шанго, услышав заявление князя, поперхнулся, и чуть не выронил чашу. Расплескивая араки, изумленно вытаращил глаза. А Степан, уловивший смысл фразы и без толмача, облегченно вздохнул полной грудью, ослепил всех радостной улыбкой и залпом допил остатки араки. Все увидели, что этот бородатый человек, утром угрюмо шагавший среди окруживших его воинов и казавшийся стариком, совсем еще молодой. Ему, судя по всему, не было еще и тридцати весен.
- Будешь камлать, - продолжил князь, не спуская с Шанго тяжелого взгляда, - проси Тэнгри и всех духов, чтобы они даровали нам дружбу с великим племенем урусов.
Шанго оробел, - он редко видел Гантимура таким строгим и рассерженным. А тот, оставив шамана, обратился к Степану:
- Скажи мне, Степан, для чего предназначено это изящное изделие, на котором изображено лицо строгой женщины с ребенком, - указал рукой на образок, - что это за вещь?
Степан заерзал на войлоках, переводя взгляд с Гантимура на образок и обратно, не решаясь взять его без позволения хозяина. Он еще не чувствовал себя в полной мере свободным. Князь жестом приказал воину передать образок Степану. Тот взял его в руку, истово перекрестился, приложился губами к лаковой поверхности, прошептал: спасибо матерь божия за спасение. Потом воскликнул, глядя в глаза князю:
- Это мой бог, вернее – образ пресвятой богородицы, - матери Иисуса Христа. Я творю перед нею молитвы, каюсь в грехах своих, прошу помощи в трудную минуту.
Шаман Шанго смотрел на Степана, разинув рот. Замерли в испуге воины. Да и сам князь почувствовал какое-то внутреннее смятение от страстного шепота гостя, его размашистых движений, отстраненного от мира взгляда, сверкающих в религиозном экстазе глаз. Многое в словах, которые произносил Степан, и нашептывал привставший с войлока толмач, ему не было понятным. Но главное он понял, - это был бог Степана и он сейчас с ним разговаривал. Это действо чем-то отдаленно напоминало действия шамана перед началом камлания. Князь терпеливо ждал, когда бог Степана вновь отпустит его к людям.
Степан успокоился, наконец, любовно поглаживая образок и прижимая его к груди, продолжил уже спокойным голосом рассказчика:
- Этот образок мне очень дорог. Он написан прославленным иконописцем Феофаном Греком и освящен патриархом Иосифом в большом Успенском соборе Московского Кремля. Мне пода-рил его смоленский дворянин, сын боярский и воевода Яков Тухачевский в благодарность за то, что я спас его от киргизской сабли в бою под Томском 8 лет назад.
Образок прошел со мной через всю Сибирь, всегда был при мне и хранил меня от несчастий и невзгод.
От волнения Степан перешел на русскую речь, никто из присутствующих ни слова не понял из того, что он сказал, но все молча слушали мягкую переливчатую речь уруса, понимая, что он рассказывает о достоинствах дорогой ему вещи.
- Скажи мне, Степан, стал бы ты носить у себя на шее образ нашего бога – грозного и всемогущего Тэнгри? Степан испуганно отстранился.
- Нет, конечно. У каждого человека свой бог. Носить на себе образ чужого бога это большой грех, большая обида и неуважение к своему богу.
- Я думаю, ты правильно говоришь, - у каждого человека свой бог и его нужно уважать, - сказал Гантимур поучающим тоном и посмотрел на Шанго. Тот не знал, куда девать глаза.
Степан не переставал удивляться и радоваться, - присутствующие здесь люди понимали, что он говорил. Во всяком случае, - улавливали смысл его речи. Оказывается не только толмач, но и сам Гантимур, и даже стоявшие у порога воины вполне понимали бурятскую речь, сами в разговоре между собой использовали много слов, в том числе и бурятских, которые были понятны Степану.
- Еще хочу спросить тебя, продолжил князь, подняв с пола загадочное изделие из металла, - для чего предназначена эта вещь?
- Это капкан для ловли пушного зверя. Я ловлю с его помощью соболей. А можно добыть лису и колонка, белку и горностая, - смотря, какую приманку применить. Можно и волка взять, только капкан нужно побольше. А у меня он только один. Редкая вещь, - тонкая кузнечная работа.
- А как действует этот твой капкан, - почти с детским любопытством спросил Гантимур.
- А вот как. – Степан взял капкан своими ручищами, положил на колено, на что-то нажал с видимым усилием, потом осторожно повернул металлический штырек, и нежно держа капкан обеими руками, поставил его на стопку войлока.
- Вот сюда я укладываю приманку и все присыпаю сухим снежком. Для соболей хорошая приманка – протухшая рыба, они её за версту чуят, бегут к ней только так, - с вдохновением рассказывал Степан.
– Вот соболь подбегает, - Степан оглянулся по сторонам, - чем бы спустить капкан…
Шанго, внимательно слушавший Степана, с любопытством протянул руку. Раздался резкий щелчок. Несчастный взвыл от нестерпимой боли, подскочил, как подстреленный гуран и заметался, завертелся по балаге с охами и стонами, опрокидывая войлоки и размахивая рукой с вцепившимся в неё капканом. Гантимур с толмачем испуганно отпрянули в сторону. Воины схватились за оружие.
- Стой! Погодь! - крикнул Степан, кинувшись за ним вдогонку, стараясь ухватить его за руку с капканом, - стой, говорю, сам не ослободишься. - Поймал, наконец, прижал капкан к колену, на что-то опять нажал. Шаман судорожным движением выдернул руку, шипя и дуя на пальцы, стал их осматривать. Багровая ссадина у всех на глазах стала оплывать кровью.
Шаман испуганно вытаращил глаза, заверещал ягненком и кинулся вон из балаги.
Несколько мгновений все молчали, осмысливая произошедшее. Потом Гантимур вдруг рассмеялся. Сначала чуть слышным смешком, потом все громче и заливистее, схватившись за бока, щуря и без того узкие глаза. Вслед за ним рассмеялся Степан, ему последовали воины и старик-толмач. Через минуту содрагалась от хохота вся балага.
Хохотал сидевший на войлоках Гантимур, запрокинув голову и положив руки на колени. Будто колотушкой по пустой бочке густым басом хохотал, ухватившись за лохматую голову, Степан. Заливались в неистовом смехе, держась за животы, воины. Кособоко подпрыгивал, тонким голосом сдержанно хихикал подслеповатый толмач.
Воины наружной охраны, и без того напуганные поспешным бегством из балаги стонущего шамана, распахнули дверь, недоуменно смотрели на хохочущих. Наконец все успокоились.
- Ничего, - проговорил Гантимур, утирая рукой выступившие слезы, - заживет. Не саблей досталось, - тупым железом. А если и покалечило, так наперед умнее будет. - Уже поздно, - продолжил он, вставая, - а у меня еще много дел. Обратился к воинам, стоявшим у порога:
- Урус Степан – мой гость и свободный человек. Поставьте ему теплую юрту, перенесите туда его вещи. Подумав, уточнил, - кроме мехов, - кивнул на связки соболей и лис. - В охране оставьте одного человека, - пусть следит за тем, чтобы его никто не беспокоил, а в юрте всегда была пища и дрова. Дайте ему, если что будет просить по хозяйской надобности.
Потом, уже обращаясь к Степану, произнес:
- А соболи твои пусть пока останутся здесь. Чтобы не убежал, - дружески усмехнулся, - не захочешь, наверное, оставить мне столько добра? Пусть останутся, как твои аманаты, - рассмеялся Гантимур. - Рысьи шкуры забери, их выделать надо.
Вопросительно посмотрел на Степана, дружески хлопнул его по плечу, – Завтра мы еще поговорим.