Формула любви
I
Как известно из физики, всякая система стремится к состоянию равновесия, т.е. к такому состоянию, когда ее энергия взаимодействия с другими телами минимальна. Мир – тоже система бесконечно огромного количества материальных и нематериальных объектов. Он делится на множество областей, чья природа определяется видом взаимодействий, господствующих в них. Так, электро-магнитные взаимодействия определяют природу света, звука, электричества и других явлений, в зависимости от длинны волны. Чем короче волна, тем меньше у нее период колебания, тем быстрее происходят эти колебания. Механические взаимодействия определяемые физикой Ньютона, создают природу окружающего нас материального мира. Но нас, конечно же, будет интересовать не физический, материальный мир со всеми его атрибутами – звуками, вспышками, дневными и ночными небесными светилами, цунами, землетрясениями, народными волнениями, войнами и революциями, а мир нематериальный, ибо любовь, несомненно, принадлежит к объектам мира нематериального.
Для удобства рассмотрения окружающей нас Вселенной воспользуемся Буддийской Космографией. Согласно ей, Вселенная состоит из множества миров, в ряду которых мир людей стоит на одном из низших мест, а именно, четвертый снизу (ниже – лишь мир животных, мир голодных духов и ад). Каждому миру, по учению Буддизма, соответствует своя, определенная работа сознания его обитателей. Если миру животных, например, соответствует состояние фатального невежества, то миру голодных духов соответствует состояние ненасытной жадности. Его обитатели испытывают постоянные, непереносимые чувства голода и жажды, это основной, непреходящий объект их сознания. И, наконец, обитателям ада соответствует сознание ненависти.
Есть и другие миры – мир Богов, живущих на мистической горе Меру (аналоге древнегреческого Олимпа), от санскритского слова Мируанда – позвоночник или ось мира, на которых буддийские боги подобно олимпийским богам обитают. Их нельзя назвать святыми, им, как и людям, свойственно любить и ссориться, дружить и ненавидеть друг друга. Божественное тело в этом мире они получают, рождаясь в нем за заслуги, полученные в прошлых жизнях. Однако, они не бессмертны, продолжительность их жизни каких-нибудь полторы тысячи лет, чуть больше, человеческого века, времен Адама, именуемого Мафусаиловым веком. Есть еще мир асуров, вечно воющих с богами и друг с другом, однако, опять-таки, за заслуги в предыдущих жизнях, они рождаются не в аду, а на небе, наделенные божественными телами, хотя они и крайне агрессивны. Как правило, это в прошлом доблестные воины, погибшие за други своя на полях сражений. И все это материальный мир со все более утончающимися пластами бытия, а есть еще нематериальные миры – мир форм, или каузальный мир, и мир без форм, или мир астральный. В первом господствуют мыслеформы, он имеет природу наших мыслей, в нем тоже множество ступеней, на которых мы не будем здесь подробно останавливаться, и в третьем верхнем мире без форм царит просветленное сознание, освободившееся от необходимости бесконечно умозаключать, пользуясь своим ассоциативным мышлением. Этот мир символизирует чистый мир нашего подсознательного Я, которое сокрыто от нас в повседневности, и которое отчасти открывается нам во сне, а полностью в великолепном своем сиянии - лишь на вершине медитации, именуемой у йогов Самадхи, или же для простых смертных, не открывших для себя глубин медитации, в момент смерти. Над всем этим царит Нирвана или абсолютное счастье существ, прервавших свой путь в кругу рождений и смертей.
Но среди всего этого многообразия миров есть один удивительный мир, после рождения в котором можно прервать цепочку кармы и родиться сразу в высшем из миров, или же при особо удачном стечении обстоятельств и достичь окончательного просветления, это мир людей. Рождение в других мирах на многие сотни рождений удлиняет их цепь, предначертанных кармой, ибо в каждом из миров слишком сильно влияние его взаимодействий, которое становится для их обитателей практически неодолимо. Если для низших миров – животных, голодных духов и адских – это оковы невежества, жадности и ненависти, то для высших миров – это сильнейшие соблазны наслаждения своим бытием в высших сферах. И лишь мир людей являет собой некую переходную ступень от низших в высшие сферы, ибо в нем, хоть и действуют и соблазны, и искушения, и все же его оковы не фатальны, и человеку возможно их преодолеть.
Мир людей уникален тем, что осуществляет в себе симбиоз сразу трех видов энергий приведших к созданию материальной вселенной в ее сегодняшнем виде, в то время, как в других мирах они присутствуют по отдельности. Имя им Раджос, Тамос и Саттва, каждая из которых олицетворяется, соответственно, такими силами, действующими в сем мире, как жадность, злость и невежество. Оседлав все три, йог может повернуть вспять процессы, приведшие к появлению Вселенной и его самого в том числе. Он, пройдя их, так сказать, вспять, может вернуться в первоначальное состояние необеспокоенности и пустоты, каковая есть не бессодержательная пустота ничто, но абсолютная наполненность чистотой, столь пронзительно прозрачной, что оно становится абсолютно идентично пустоте незамутненного Я вобравшего в себя всю Вселенную в ее изначальной чистоте и полноте.
И все же Буддийская космография при всей наглядности строения Вселенной, которую она рисует, не полна, ибо в ней нет любви, собственно, и составляющей предмет нашего исследования, и которая по Христианской доктрине и есть главная движущая творческая стихия, создавшая эту Вселенную. В Буддизме нет Бога Ревнителя, Создателя этого необозримого, многогранного и прекрасного мира, стоящего над его законами и могущего даже нарушать их по собственной воле, и Которому не все равно, какой человек сделает выбор, - служить Ему или сатане. Апологетам Буддизма даже оскорбительно это слышать, ибо они не могут допустить, что во Вселенной есть кто-то, кто не подчиняется ее законам, в частности, законам кармы, - изотерическому аналогу философского закона причинно-следственной связи, являющегося краеугольным камнем теории построения мира в Буддизме, определяющим все виды взаимодействии во Вселенной. Для Буддиста утверждение, что есть кто-то, кто не подчиняется ему, что все верящие в Него воскреснут в день страшного суда в своих земных телах, не только немыслимо несуразно нелепо и безрассудно, но и кощунственно.
II
Итак, оставим в сторону разные виды химических, физических и прочих взаимодействий в природе, ибо они есть суть лишь непременный атрибут нашего материального мира явлений, чье многообразие и красота (поскольку они тленны) являются лишь отблеском величия и масштабности мира горнего, для описания которого в человеческом языке нет слов.
Обследовав самые укромные уголки Буддийского космоса, и не найдя в нем любви, обратимся к Христианству. Согласно ему, Бог создал землю и живых тварей на ней, единственно, из любви. У него не было других мотивов для создании этого мира, кроме Его Божественной любви. А если это так, то выходит, что и в окружающей нас природе, погруженной во власть первобытных инстинктов и необузданных стихий, вроде землетрясений, смерчей и цунами, нет других мотивов действий, кроме любви. Любые другие наши шаги, предпринятые из каких-то иных соображений: страха зависти, злобы, жадности и т.п., обречены на провал, ибо имеют в своей основе не сущую в себе (т.е. ложную) природу. Любое недоброе дело, побуждающим мотивом к которому была не любовь, но что-то другое, не может завершиться успехом на земле, т.е. получить устойчивое, позитивное существование, поскольку противоречит закону любви.
Это звучит дико для потерявших, скажем, свой дом в стихийном бедствии, но тем не менее, и природные катаклизмы - тоже проявления любви Господа к людям, ибо кого он больше любит, того и наказует в первую очередь за уклонение с того пути, который начертан человеку: пути любви, на который человек никак не желает ступить, отвлекаемый с него то и дело вспыхивающими войнами между странами и континентами за свое место под солнцем. Бог в Христианстве потому и ревнитель, что ему не безразлично, какую стезю изберут его духовные чада. «Возлюби Господа своего всем сердцем и всей душой, и всеми помыслами своими» и «возлюби ближнего, как самого себя», - вот две главные заповеди, проповеданные в Христианстве. Любые наши шаги, предпринятые из соображений страха, зависти, злобы, жадности и т.п., никак с делами любви не связанными, обречены на провал.
Любое недоброе дело, побуждающим мотивом к которому была не любовь, но что-то другое, не может завершиться в конечном итоге, успехом на земле, т.е. получить устойчивое позитивное существование, поскольку противоречит закону любви, могущему быть направленным не только на благо ближнего, но и как кара, наказание, посланное Создателем за людские грехи. Они обрушиваются на землю в виде природных бедствий: гладов, моров, болезней, которыми изобилует человеческая история. Но все равно, это не повод человеку роптать на Бога, ибо познать его любовь дано лишь возлюбленным его сынам, т.е. праведникам.
Итак, только Создатель Вселенной, пронизывающий все ее многообразные пласты, знает, что является для людей благом в истинном смысле слова, а что - нет. Человеку, чье восприятие ограниченно рамками материального мира, не видящему иных, более высоких пружин хода частных судеб и всей мировой истории, не дано судить, что является для человечества подлинным благом, а что – нет. Поэтому ропот и религиозные восстания человека на религиозные запреты, которые есть донесенные до людей через пророков Божьи заветы, несостоятельны, они чреваты лишь новыми карами, посылаемыми небесами на людей, которые не желают одуматься.
Поскольку, исходя из Христианской концепции, любовь была главной причиной создания этого огромного невообразимо многогранного мира, любовь продолжает оставаться в нем главной движущей силой, основной пружиной, производящей все изменения в нем. Христианский мир достиг большего процветания, нежели остальное человечество. Из этого можно предположить, казалось бы, что люди, живущие в этом мире (т.н. «золотой миллиард»), находятся на более верном пути, нежели остальные народы, исповедующие иные религии. Но мне думается, что, скорее, люди, живущие в благодатной Европе на стыке тысячелетий, отвергли взгляды, согласно которым их процветание – это знак Божьего соизволения. Отринув Бога, заменив его толерантностью и правами человека, борясь за демократию и права секс-меньшинств, люди современного Запада склонны скорее видеть в этом собственную заслугу и больше – ничью. Они списывают свои успехи на собственный ум, расторопность, инициативность и пр. По сути, Запад сейчас пересматривает сейчас свою историю, с точки зрения современных ценностей, осуждая свою же раннехристианскую историю, приведшую его к сегодняшнему состоянию. О ней многие европейцы предпочли бы сегодня забыть, ибо многие события в их истории были неполиткорректны, с точки зрения сегодняшних приоритетов. Известно, что Запад стал отходить от Христианской культуры еще около 500 лет назад, в эпоху раннего Просвещения, увлекшись языческой эпохой Эллинов, декларируя идеалы гуманизма, т.е. блага для человека, в отсутствие Бога. Нынешние идеологи толерантности, по сути, упрекают древнеримских правителей, царствовавших на заре Христианской эры, в недостаточно решительном и последовательном преследовании первых Христиан, что не позволило задушить Христианство в зародыше. Это дало ему возможность распространиться в народе, что заставило верховную власть уже в третьем веке официально принять его в лице Константина Великого, что изменило весь тогдашний мир. Его духовные начала, легшие в основу тогдашней формирующейся Европы, положившей начало Европе нынешней, столь докучают современным апологетам гуманизма и толерантности (т.е. всеобщего равенства перед диктатом толпы), не имеющих к Христианским ценностям никакого отношения.
Что я этим хочу сказать? Что за 70 лет, прошедших со времен II Мировой войны, самой страшной за всю Историю человечества, народ в наиболее благополучных странах в Европе и Америке окончательно расслабился от благополучной жизни, что уже приписывает самому себе собственное процветание, а также считает себя в праве влиять на судьбы мира и даже управлять климатом планеты! Другими словами, благополучное, сытое состояние в духовном смысле оказывается людям вовсе не на пользу.
Богу важно, чтобы мы поклонялись ему в духовной сфере, а не в отправлении чисто внешних ритуалов, за которыми давным-давно ничего не стоит, вроде фамильярных обращений на американских Рождественских плакатах: “Happy Birthday, Jesus!”, или по-свойски называя великого подвижника Христианства Святого Николая кратким прозвищем Santa. Чтобы вернуть человека из этого сытого бессмысленного состояния к духовной жизни, человеку требуются потрясения, и это тоже есть проявления Божественной любви, которую человеку очень трудно воспринимать со смирением, т.к. это связано со страданием.
Любовь между мужчиной и женщиной, как младшая сестра любви Христовой, имеет с ней то общее, что они произрастают из одного корня – любви Божественной, - и таким образом, любовь земная, любовь мужчины к женщине, при правильном к ней отношении, может способствовать очищению душ и дальнейшему Спасению. «Браки совершаются на небесах», в этом утверждении – ключ к пониманию любви, заповеданной Христом, как взаимной помощи друг другу мужчины и женщины в делах материальных и духовных.
Одна из заповедей Моисеевых гласит: «Не прелюбодействуй», т.е. для иудейского Бога, которому после стали поклоняться и христиане, важен принцип единобрачия. Почему для Него это так важно? Ведь не запрещает же он это обезьянам. Дело в том, что при физическом соитии, по апостольскому учению, между мужчиной и женщиной возникает некая духовная связь, которую можно назвать неким общим духовным телом, которое, как и человеческая душа, входящая в мир, требует некоего материального тела. Если человек входит в этот мир младенцем, то любовь воплощается в нем в виде таинства брака. Неисполнение этого духовного закона через оформление возникающего при соитии духовного единства узами брака, - грех перед Господом. Он сродни аборту только что зачатого ребенка, еще не сформировавшегося телесно, но уже обладающего бессмертной душой, ни в чем не отличной от его родителей. Другими словами, некоторые наши действия в отношении противоположного пола, хотим мы этого или нет, несут в себе некий сакральный смысл, духовную составляющую, от которой мы, как имеющие бессмертную душу, либо вечно осудимся, либо будем иметь вечную отраду и утешение. Отсюда и проистекает требование к единобрачию.
Теперь при выборе спутника жизни, как у мужчин, так и у женщин, как у существ с одной стороны материальных, так и с другой – одушевленных, есть 2 стимула: чувственный и духовный. Для мужчины его невеста воплощает земную и небесную Венеру, для женщины, - ее жених, должно быть, земной и небесный Аполлон. Другими словами, для женщины идеал мужчины – это ум и сила, для мужчины идеал женщины – грация и нежность. Я подчеркиваю, что внешний вид избранника или избранницы может не иметь ничего общего с героями Античной мифологии, но тут важно, какими глазами они смотрят на предмет своей любви. Внутренние очи души зрят то, что сильно отличается от того, что видят земные глаза окружающих. Для мужчин (начну с них, поскольку они ближе, насчет женщин – сплошные догадки) небесная Венера – это всегда некий недостижимый идеал, который его одновременно и притягивает, и отталкивает, его вожделение к ней и трепетно, и неотвратимо. Такого рода привязанности часто переживают в юности, когда юноше не столько важна сама реальная женщина, сколько тот образ, который он себе вообразил, и которому служит, совершая безумства и вообще не свойственные до этого ему поступки. Тут для него важно не столько само общение с ней, сколько состояние влюбленности, предшествующее их встрече, та смесь вожделения и робости к предмету страсти, которая дороже самого предмета его грез, которого он как правило и не знает, да и не стремится особо узнать, потому что он обычно совершенно отличен от того образа, который он сам себе выдумал. К счастью, длится это состояние влюбленности не долго, иначе человек, пребывающий в таком сверхчувствительном состоянии и совершающий всякие противоестественные поступки, просто не выдержал бы и сошел с ума.
Если он, находясь, в таком состоянии, успел жениться, полагая, что теперь оно уже в браке продлится вечно, и что ради этого, собственно, все браки заключаются, его ждет быстрое разочарование. Дело в том, что вожделение не может сохраняться к тому, что становится доступно, а вместе с исчезновением вожделения исчезает и робость, питающая его, ибо нельзя испытывать трепет в преддверье уже известного и привычного. И тут уже человек начинает смотреть на предмет своих ночных мечтаний уже при дневном свете и видит, что строить отношения необходимо на более прочных, чем грезы, основаниях. Хорошо еще, если предмет его любви окажется созвучным его интересам и жизненным установкам, а если она иная, т.е. интересуется и любит совсем не то, что он, тогда они окажутся в положении 2-х полярников с диаметрально противоположными характерами, занесенных пургой на заброшенной станции. При этом, если его половина достаточно приземленная и нежелающая идти на контакт, жертвуя своими вкусами и привязанностями, т.е. попросту говоря, эгоистичной, такой брак может при достаточном накале страстей окончится и убийством.
При этом то, чем обычно пленяется юноша, т.е. сам предмет обожания, влекущий его в альковные чертоги, и весь букет связанных с этим чувств и переживаний, юноша мог бы найти у другой женщины, подходящей ему в бытовом и эмоциональном плане гораздо в большей степени, но лишенной того порочного чувственного налета, который он находит в другой, ради которой готов на любые безумства.
Если же его минет чаша сия, и он переболеет любовной лихорадкой до того, как вступит с ее предметом в узы Гименея, его ждет Венера земная, т.е. женщина, способная стать для него подругой и матерью, воспитывающей его детей (для чего она должна быть соответственно воспитана в уважении к брачным узам). Чтобы создать освященный религиозной традицией брак, нужно, чтобы он имел существование и в мире горнем, и – на земле, необходимо, чтобы члены семьи были как члены одного тела, будучи такими разными, и все же являющиеся членами одного общего целого.
III
Предполагаю аналогичную ситуацию и с женщинами.
Сверкающий идеал мужчины, который будет всю жизнь любить ее одну, кружит голову, я думаю всем, без исключения, молоденьким девушкам. Опять-таки и здесь присутствует раздвоенный образ мужчины. С одной стороны – сверкающий идеал рыцаря без страха и упрека, самоотверженный и благородный, умный сильный, смелый и т.д., и с другой, - земные представители сильного пола со всеми их несообразностями и недостатками. Надо сказать, что чем быстрее выбросит из головы первого, тем легче ей будет устроить судьбу со вторым. Дело в том, что живой мужчина никогда не соприкасается со своим идеалом, образом, нарисованным в пылких головках восторженных 17-летних девушек. Точнее, бывают кратковременные совпадения, но это чаще всего бывает заслуга женского воображения, дорисовывающего образ несуществующими чертами. Через короткое время он начинает вываливаться из фокуса, и со временем и вовсе выпадает. Происходит это поверхностное знакомство с предметом чувств, вследствие малого времени, проведенного вместе. Обычно на вечеринке или дискотеки трудно узнать по-настоящему друг друга. Как правило, такие нереальные портреты мужчины рисует девушке любовь с первого взгляда. Но «небесный Аполлон» быстро распадается и сквозь него, как через сито, начинают проглядывать неприятные черты его земного прототипа. На поиски неосуществимого идеала некоторые женщины (особенно, если они красивы, и, следовательно, самомнение у них зашкаливает за все допустимые уровни) могут потратить всю жизнь, так и не связав судьбу ни с кем. На самом деле красота, распахивающая юной деве все двери, толкает ее на опасный путь, дарующий иллюзию легкости и доступности всего, что достается в жизни.
Характерный пример раздвоенности женской души, в которой соседствует любовь земная, которую женщина порой не замечает, и любовь обманчивая, недостижимая к тому, с кем она никогда не сможет быть вместе, - Скарлетт О’Хара из романа «Унесегнные ветром». Всю жизнь она выходила замуж за тех, кого не любила, держа в голове один единственный образ Эшли, которого, как оказалось в конце, она все-таки тоже не любила. В конце романа Скарлетт говорит свои ключевые слова после того, как от нее ушел последний ее муж Рэд Баттлер, а Эшли безутешен после смерти своей жены:
- Выходит, я никогда не любила Эшли, а была влюблена лишь в его образ, который сама же себе нарисовала… Как же это могло произойти? Не буду думать об этом сегодня, лучше подумаю об этом завтра!».
Скарлетт не может понять, как она могла, живя рядом Баттлером, человеком, который безумно ее любил, и который дал ей все – семью, дом, ребенка, - как она могла не замечать всего этого, а тянуться за недосягаемым Эшли который был ей, оказывается, совершенно чужд и темпераментом, и складом души? Но в этом и сила бесовского притяжения идеала, что он вопреки здравому смыслу (особенно в восторженно настроенных женских головах!) влечет их больше, нежели реальная повседневная любовь, которая так же незаметна и одновременно насущна, как дыхание, и отсутствие которой только тогда и начинаешь замечать, когда ее теряешь, и когда становится по настоящему больно.
IV
Итак, миру, его лучшим умам – поэтам, ученым, философам – не удалось до сих пор «поверить алгеброй гармонию». Никто из математиков еще не вывел формулу любви, дающую определение, что это за высшая связь, данная в выражении лишь в стихах поэтам. Я в молодости имел дерзость написать предположительную формулу любви. Она звучала так: любовь – это экспонента от тоски. Чем выше мы приближаемся к идеалу любви (который недостижим, мы можем лишь бесконечно приближаться к нему, будучи отделены от него бесконечно малыми величинами), тем сильней гложет наше сердце тоска. К сожалению, эти 2 величины не имеют единиц измерений, и, следовательно, мы не можем отложить их значений на воображаемой системе координат. Эта зависимость получена экспериментальным путем, на личном опыте, что естественно означает некоторую субъективность результатов, т.к. нет статистики исследований. Вообще, складывается парадоксальная ситуация – любовь – главная движущая сила на земле, через нее обновляется род человеческий (ибо, все-таки, большинство рождается в семьях), а формулы любви нет, зато есть библиотеки лирических стихов, написанных целым сонмом поэтов, живущих в разные эпохи, не проливающих ни капли света на загадку: любовь – что же это все-таки такое? Итак, я могу сказать по собственному опыту, что тоска по любимому предмету вечно возрастает, бесконечно близко поднимая нас к любви. В предельном случае сердечная тоска бесконечно растет (наверно, вплоть до разрыва аорты), приближая нас к любовному идеалу на бесконечно малую величину. Но, как я говорил, к сожалению, тоска и любовь – не математические категории.
Из физики мы знаем, что всякая система стремится к состоянию равновесия, когда ее энергия взаимодействия с окружающими телами будет минимальна. Семья, дом – это тоже система, и если в них царят мир и согласие, то система семейных ценностей устойчива, а вместе с ней, и стабильно общество, состоящее из таких семей. Если же в обществе идет разрушение семейных ценностей под лозунгами «мир устроен для тебя», «возьми от жизни все», «один раз живем» и «надо все в жизни попробовать хоть раз», высвободившаяся от разрушения семей энергия обретает колоссальную катастрофическую силу, чреватую коллапсом для всего общества в целом.