- Как самочувствие, Константин Устиныч?
- Потерпи, Мишенька, ещё немного.
- Что вы, что вы, - пряча за спиной дерматиновый метр, смутился Михаил, - вам ещё жить да жить.
Ночью Константин Устинович умер, погрузив огромную территорию в глубокую организованную скорбь.
- Значит так, увеселительные мероприятия запрещены. Все свободны, ресторан на сегодня закрыт.
Метрдотель в задумчивости застыл, надув щёки, отчего его усы угрожающе ощетинились.
- А вы, Федотов, останьтесь.
- Зачем, Валентин Валентинович?
- Надо. – Не выходя из задумчивости, он развернулся и стал грузно удаляться.
- Вот, Володька, судьба. – Серёга сочувственно потрепал моё плечо. – Надо, значит надо. Сам понимаешь.
Ничего я не хотел понимать. Что я, рыжий что ли?
- Посмотри на это с другой стороны, - заметив постное выражение на моём лице, продолжил Серёга.
- Устинычу-то хуже, его никто не попросил остаться. Уверен, попросили бы, остался, не смотря ни на что. Как настоящий коммунист.
Тут я вспомнил, Серёга же тоже коммунист и не простой, а секретарь партийной организации ресторана. Вот интересно, встал бы он, если бы ему сказали, - вставай Серёга. Надо! Когда он валялся на мешках с бельём в каптёрке, уставший, после двенадцатой сотки столичного напитка.
Но не было ответа на этот вопрос, как и Серёги, растаявшего в процессе моих раздумий. Вообще никого не было. Ресторанный зал безмолвно поблескивал, полировкой столов, не понимая. – Шо случилось?
Бум, бум, бум.
- Somebody home?!
Бум, бум.
- Boy, сome here!
Стеклянную дверь, ведущую в гостиницу, теребят две особы женского пола, подманивая меня ухоженным ноготочком.
- Ишь, чего захотели. Валентин Валентинович, тут иностранки ломятся!
«Метр» нехотя выбирается из кабинета, жмурясь от яркого света, прорвавшегося из-за свинцовой хмури, как нарочно, именно сейчас.
- Что ещё, Федотов?
- Две иностранки, поесть наверное хотят, - говорю, показывая на дверь.
- Поесть? Поесть не противоречит. Впусти, только посади подальше от двери, а то ещё набегут.
- You here please, - говорю я, открывая дверь, намекая рукой, что бы следовали за мной. И они следуют, бойко цокая высоченными каблуками.
Усадив иностранок в полукруг мягкого дивана огибающего овальный стол, я протянул им меню.
- Please.
- Принеси нам коктейль из крабов, икорки по-больше и выпить. – Отстранив папку с меню, улыбнулась присевшая с краю.
- Сам-то что обычно пьёшь?
- Вы что, наши?! – Чуть не добавив - excuse me, от неожиданности.
- Наши, наши, только из Голландии. Так как, на счёт выпить? – Пропела вторая, ослепляя белизной «Голливудских» зубов.
- Я, обычно, «столичную». (Зачем признался?)
- Водка, это пошло. Правда, Марина?
- Не обижайся на неё, - прожигая голубыми глазами, бархатно отозвалась Марина и, доверительно коснувшись кончиком пальцев края застывшей папки, добавила.
- Давай коньячку, хорошего, Армянского.
Она мечтательно откинулась на спинку дивана, давая мне возможность ускользнуть из липкой паутины сладкоголосого «парфюма».
Через четверть часа стол оживился: хрустальными креманками на высокой ножке, с горкой заполненными оранжево-красными пятнами краба, утопающего в белом майонезе, вперемешку с бледной зеленью яблок и яркой петрушки; хрустальной розеткой, водружённой на глыбу округлых осколков льда, с чернеющей в ней, влажными боками, крупинками икры; всякой мелочью из необходимых приборов, стекла, кувшина с водой, тарелок, горкой сложенного хлеба и, разумеется, коньяка.
Та, которую звали Мариной, затушив в пепельнице длинную чёрную сигарету, говорит.
- Давай знакомиться, я - Марина, это - Лика. А тебя как?
- Владимир, - отвечаю.
- Вовчик значит. – Обрадовалась Лика. – Садись, разливай коньяк.
- Нам не положено, «метр» увидит, настрочит кляузу.
- «Метр»?
Марина изобразила большие глаза и саркастическую улыбку.
- Ладно.
Она сама протянулась к коньяку и скриплым хлопком свернула ему пробку.
- А вот выпить с нами за возвращение нас всё-таки придётся.
Разлив коньяк в две пузатые рюмки и один фужер для воды она переместила его ко мне.
- Давай тост, Вовчик, - поддержала Марину Лика.
- За ваше возвращение! – Сипло произнёс я, поглядывая в направлении, где маячила фигура Валентина Валентиновича.
- Лаконично, но точно. – Лика ловко «опрокинула» рюмку удерживая её только кончиками ногтей.
Я быстро «опрокинул» свою порцию заметив, что мои действия тоже заметили.
- Спасибо, я пойду, - засуетился я, терзаемый ответственностью за содеянное.
- Иди, конечно, - обиженно безразличным тоном отозвалась Лика, - только шоколадку потом нам принеси. Помню, была такая «Тройка».
- Виноват Валентин Валентинович, очень настаивали.
- Настаивали?! Интересно, на каких таких травах, может мне тоже сходить, настойки выпить?
Валентин Валентинович топорщил усы и раздувался с каждым словом. В пустом зале, не смотря на обилие мягких диванов, звук распространялся далеко, особенно когда он слегка визгливый. Краем глаза я заметил, что Марина и Лика смотрят в нашу сторону, что Марина встала и что она приближается. Валентин Валентинович тоже заметил, приостановив разнос, меняя выражение лица и расположение усов. Разумеется, я тут же этим воспользовался, мягко ускользнув в буфетную за шоколадом.
Я вернулся минут через десять. В голове шевелился коньяк, а Валентина Валентиновича в зале не было.
- Садись Володя Федотов, - улыбнулась Марина, погладив рукой место рядом с собой. – Ваш усатый разрешил.
- Что, и коньяк разрешил?! – Съязвил я.
- И коньяк, и даже шоколадкой закусывать. Наливай! Не для забавы и потехи ради, а чтобы не замёрзнуть и здоровья для.
Я пил, закусывал шоколадом, слушал истории о заграничных диковинах, бегал ещё за одной пока не услышал предложение.
- Вовчик, поехали к нам?!
- К вам? А вы разве не здесь остановились?
- Нет, на одной квартире. Здесь так, по старой памяти.
- Меня не отпустят.
- Марина, сходи к «усатому», договорись, а мы пока с Володькой на брудершафт выпьем.
Лика раскраснелась, грудь у неё вздымалась, пытаясь разорвать стягивающую её оболочку. Терпкий запах духов с коньячной отдушкой ударил в моё лицо и мягкие подушечки губ перекрыли дыхание.
Уф, это безумие, уф, голова шумит от коньячного урагана, уф, взволнованный голос Марины.
- Лика, сворачиваемся, уходим.
Расслабленная Лика нехотя отпадает от меня.
- Что случилось, подруга? Всё же хорошо?
- Уходим, тут сейчас какая-то шишка будет.
Марина делает движение рукой как «бритвой по горлу».
- Что из этих?! – Лика некрасиво кривит рот.
- Из этих, из этих, - подтверждает Марина, сгребая со стола пачку сигарет и зажигалку Зиппо.
- Давай Володька, ещё встретимся. Да, сходи холодной водой лицо побрызгай.
Всё смешалось, суета, цокот каблуков, стихающий за спиной хаос предметов на столе и несколько бумажных денег. Качнувшись к столу, фиксируюсь на них. Что?! Это же доллары!!
Половину хмеля сметает сразу. Мысли начинает лихорадить. – Что делать?
В кассу их не понесёшь, нужны рубли. Что ж вы девочки-иностранки наделали!
- А, Федотов, подлец, нажрался!
Это возник «метр», сгребая купюры со стола.
- За стол расплачусь, десятка мне – штраф за твоё поведение. И пойди блевани что ли. На всё тебе… А! Пошёл. Пошёл, нет времени!
Два пальца упирающиеся в глубину гортани вызывали лишь щекотку, организм не хотел освобождаться от хорошего коньяка и сладкого шоколада. Не так часто его этим баловали, да и алкоголь в основной своей массе уже бродил по его закоулкам. Лишь поток холодной воды несколько остудили лицо, придав ему лёгкую бледность. Вытершись насухо бумажными полотенцами я, наконец, выбрался из туалетной комнаты, обнаружив суетящегося, возле малого диванного полурадиуса, Валентина Валентиновича.
За столом сидел высокий представительный брюнет, в сером, подчёркнуто строгом костюме, что заставило меня тихо подойти и встать за спиной Валентина Валентиновича в положение – «по стойке смирно».
- А, Федотов, давай в буфет, возьми там две бутылки Кинзмараули и банку испанских маслин, из последней партии.
Я вернулся быстро, водрузил на стол маслины, заранее уложенные в белый керамический салатник и, принялся открывать бутылку.
- Э, Федотов, кажется, перелей обе бутылки в кувшин, – приказал брюнет, запуская одну из маслин в рот, воспользовавшись пальцами.
- Постой, да ты «датый»?! И прилично!
- Так точно, - согласился я.
- Молодец, не соврал. Что, не боишься?
- Боюсь, - ответил я опять односложно.
- Снова молодец. Давай-ка садись, выпьешь со мной.
Я взглянул в сторону «метровской», двери которой были слегка приоткрыты на маленькую щёлочку.
- За этого хомяка не переживай. Скользкий, как мыло. А ты ещё не испорченный, так что садись, наливай по полной.
Никогда не пейте после коньяка полусухое вино. Сначала делается легко как после рассола, а затем накрывает пыльным тёплым мешком так, что и не понять ты это или со стороны.
Серый брюнет рассказывал мне об изменившейся обстановке, о предстоящих ротациях в эшелонах власти и об ожидании чего-то не хорошего. Ни сколько не опасаясь, что из меня что-то выльется впоследствии кроме Кинзмараули, а Кинзмараули вливалось без остановки. Сейчас и не скажу, какой кувшин по счёту был последний. Помню только, как брюнет сказал, - этого не трогать. Потом посадишь на такси, я проверю.
Я спал, и снилось мне широкое добродушное лицо Устиныча.
- Спасибо Володька, что выпил за упокой моей души.
- Так я вроде за упокой не пил?!
- Но пил же?
- Пил.
- Значит за упокой. Вот придёт Мишка, он вам пить не даст.