Я хочу найти человека, который станет спокойно принимать все те заебы, которые периодически выдает моя голова, поэтому, сегодня я побрила ее налысо, и мать выставила меня из дома.
Моя мать – человек, запутавшийся в паутине социума. Главный аргумент, который она выдала, выставляя меня за порог – «Тварь бессовестная, что скажут люди, увидев мою дочь?! Мне не нужная падла, которая не ценит мать и того, что мать для нее сделала!»
Конечно, родительница выражалась не так изысканно, ее монолог то и дело прерывался судорожными рыданиями, а когда ее глаза окончательно опустели, она попыталась меня задушить. Я вырвалась и побежала вниз по лестнице.
Разумеется, она выскочила за мной прямо в домашних тапочках и халате, закричала вслед: «Помогите!» - но я быстро убежала со двора в переулок и остановилась, чтобы перевести дыхание только через три квартала. Если мать догонит меня (это вряд ли) и вернет, то мозгоебство продолжится всю ночь. Когда родительница входит в раж, ее глаза становятся очень большими и очень пустыми, словно она не сознает своих действий, а выполняет какую-то необходимую программу, орет на меня, потому что так положено. Жалкое зрелище. Нет, мать у меня неплохая – отлично прижилась в обществе, пользуется уважением у соседей и коллег, в норковой шубе ходит, в Турцию летает. Все у нее идеально и хорошо, только я являюсь той самой ложкой дегтя.
Эх, положение мое – хуже некуда. Идти не к кому, в карманах три монетки и фантик, лысой голове очень холодно, зима, снег, ветер. Я натянула на макушку капюшон пальто и стала похожа на средневекового монаха. Все мои друзья сейчас сидят в теплых квартирках, смотрят Первый канал, с родителями конфликтуют, конечно, но до таких драм как у меня не доводят.
Мать говорит, что я убиваю свои лучшие годы, что девушка должна украшать себя, а я только уродую. Я не могу понять, откуда что берется в моей голове, а вопли озверевшей матери и ехидная ирония бабушки не очень-то помогают разобраться в себе.
Неужели все живут так же, как живет наша семья? У всех дома скандалы, пьяные отцы, пустые макароны на ужин, ток-шоу по Первому каналу, все прячут разборки за иллюзией жизни в достатке: машины покупают, шубы, на море ездят….магнитики оттуда привозят и дарят. У всех так? Или только в России, только во внешне сытом и обеспеченном среднем классе?
Мать говорит, что для девушки важнее всего удачно выйти замуж. Внутренне я протестовала, внешне прикидывалась, что соглашаюсь с матерью и пытаюсь подыскать себе жениха. Провести жизнь, ублажая мрачного «настоящего» мужика совсем не хочется, мне нужен тот, кто примет меня как личность, а не как ****у с глазками. Может быть, это наивные мечты, которые приходят ко мне в силу возраста, но я в это верю и надеюсь на это. В какой-то момент мне даже казалось, что я нашла своего спутника жизни – патлатый мальчик с сережкой в ушке и лицом маньяка-убийцы, с невысокой, но крепкой фигурой, очень легкий и приятный в общении. Я приводила его знакомиться с родителями, и она пришли в неописуемый восторг, даже наша престарелая загулявшая кошка растянулась перед ним на спине, показывая все свои кошачьи прелести.
И я начала проверку. Впервые остригла волосы, сказала мальчику, что в прошлом я лесбиянка и уже года три как не девственница. Перестала молча слушать его, стала часто перебивать и спорить. Какое-то время он терпел, думая, что эти мои заебы скоро пройдут, но однажды, я заметила в его рюкзаке карманную Библию и после этого тут же прекратила с ним все общение. Хватило с меня верующей семьи.
Семья пилила меня год, я оправдывалась. Этот мальчик – очень хороший человек, плохих людей вообще не бывает, просто я не хочу капитально испортить ему жизнь своими выходками, со мной он не будет счастлив. «Неужели было трудно подыграть!» - восклицала мать, уже получившая надежду сбыть меня с рук. И я удивлялась: как долго мне придется кому-то подыгрывать? Всю жизнь? «Да, всю жизнь», - соглашалась мать, - «Зато проживешь».
Какое несчастье – родиться девушкой. Нет, мужчиной я быть не хочу ни в каком случае, я ощущаю себя женщиной, мне нравится быть ей, одежду женскую я люблю, косметику, духи… Просто я не желаю превращаться в подстилку, но вокруг все только и говорят о том, что девушке без мужика нельзя. Лично мне неприятно все это слышать, а вот моим одногруппницам эта тема нравится, они мыслят трезво и как-то «по-житейски», у многих уже есть кавалеры, одна я тоскую белой вороной.
Я шла и шла, особо не задумываясь о цели и направлении. В голове крутились мысли, обида на мать, сомнения в себе, и человека в черной куртке я просто не заметила.
Он схватил меня за плечи, когда я с размаха ткнулась лбом в его подбородок.
-Осторожно!
Человек вполне мог послать меня матом, ночью добрых и приветливых на улице не встретишь, но этот лишь улыбнулся и пошел дальше. Я тоже шагнула вперед, продолжая рассматривать его спину (походка заинтересовала – размашистая, чуть покачивающаяся), поскользнулась и шлепнулась на чуть припорошенную снегом полоску льда.
-Ой-ой-ой, - человек вернулся, чтобы поднять меня. Крепкими движениями отряхнул мое пальто, потом указал на ботинки и сказал, что обувь на платформе не самая лучшая вещь для гололеда.
-Спасибо за заботу, - откликнулась я и побрела дальше. Человек исчез в темноте.
Становилось все холоднее и холоднее, было около десяти часов, темнота непроглядная. Мои ноги превратились в куски льда, хотелось курить, но не было сигарет, а идея вернуться обратно уже казалась не такой ужасной. Где мне ночевать, на улице что ли? Ну покричит она, ну пару раз ударит. Просто она любит меня и хочет, чтобы я была счастлива… Да и кому я нужна кроме матери?
Я развернулась и побрела назад по льду. Решив срезать путь, свернула в один из дворов и сразу заметила, что дверь одного из подъездов приветливо открыта и подперта куском кирпича, а над входом горит фонарь. Смотрела я на него очень долго, на то, как падают в желтом свете снежинки. Вмиг расхотелось идти домой, одно воспоминание о звук материнского голоса вызывало тошноту и дрожь. В подъезде должна быть батарея…
Оказавшись внутри, я поднялась по лестнице на последний этаж, села прямо на пол и прижалась спиной к горячей трубе. Сразу стало тепло и сонно, несмотря на то, что в ботинках хлюпала вода. Я положила голову на руки. Хорошее место…
**
Кто-то прикоснулся к моему плечу и я испуганно открыла глаза. На меня смотрела приветливое лицо, до бровей скрытое черным капюшоном. Секунда ушло на приступ паники, а потом я узнала того, кто поднимал меня и отряхивал.
-Думаю, тебе самое время идти ко мне, - тихо сказал незнакомец и уставился на меня яркими синими глазами.
Я встала, стараясь незаметно отряхнуть одежду, и прижалась лопатками к стене.
-Э-э…
-Расскажешь свою историю чуть позже, хорошо? Я понял. Тебе некуда идти, негде ночевать.
У меня есть огромный пакет пельменей, - он поднял кулек, который держал в руке. – Один не справлюсь. Любишь пельмени?
Не было смысла спрашивать у него: дядечка, вы маньяк-педофил? Да и дот дядечки ему нужно было прожить лет десять. Мать учила меня тому, что каждый прохожий желает мне исключительно зла. Она вечно всего боялась, говорила, что я безголовая, раз не дрожу от страха вечером на улице. Родительница хотела научить меня жизни, но сама ее не знала совершенно и сейчас, как я не старалась – не могла вспомнить ни единого ее совета для подобной ситуации. Заорать как резаная? Убежать? А куда бежать?
Всему я училась на собственном опыте. Да о чем речь, если мать меня даже пить правильно не научила?! Впервые напилась я у каких-то едва знакомых мне людей, в чьей-то чужой квартире, потеряла шарф и рюкзак, но добралась до дома. Родительница испугалась так, что повременила с выговором, а лишь услужливо меняла мне тазики, потому что полоскало меня наутро со страшной силой. Вещи мне вернул маленький тощенький мальчик, внешне похожий на ангела, который в тот день практически не пил. Он объяснил, что перед тем, как выпить, нужно поставить перед собой четкую цель и неуклонно следовать ей, учитывая индивидуальные возможности своего организма и постоянно представляя себе последствия. Я кивнула, мы немного поболтали, а когда я вернулась домой, то целый месяц ходила у матери и бабушки в наркоманках и проститутках.
-Э-э..
Я очнулась от мыслей и увидела, что стою в маленькой темной прихожей и тупо смотрю на то, как тот парень снимает ботинки. Носки у него были ярко-розовые, даже глазам больно стало.
-Это моя слабость, - с улыбкой прокомментировал он и сунул ноги в тапки, - А ты в нирване. Состояние полной отрешенности от материального мира. Хорошая штука. Я ей пользуюсь, когда на меня начинает орать начальство. Честно скажу, материя – ничто, бессмертна только душа, вот о ней и стоит заботиться, правда, без грешной тушки нам пока не обойтись. Меня зовут Дэл, а тебя?
-Алиса.
-Тебе сейчас прямая дорога в душ, иначе завтра рискуешь надолго свалиться с простудой. Снимай пальто, ботинки – под батарею, я тебе принесу тапки и полотенце.
-Но я..
-Что такое?
-Как вам сказать…
-Ко мне можно и нужно обращаться на ты.
-Ну…, - я не могла подобрать слов и машинально накручивала на палец шарф. Вот попала.
-Ты меня боишься? Вот уж чего не ожидал. Страх – глупая вещь на самом деле. У тебя есть несколько путей, один – обратно в подъезд, второй – остаться у меня, помыться, поесть и выговориться. Я не собираюсь вламываться к тебе в душ и требовать плотских утех, почему? – Потому что это меня сейчас не интересует. Конечно, ты можешь мне не поверить и дрожать в мокрых ботинках у меня в прихожей, а можешь поверить и без проблем помыться и согреться. Путь твой – решать тебе.
Во время своего неторопливого монолога он успел сбегать помыть руки, поставить чайник и налить в кастрюлю воды для пельменей. Я стояла и хлопа глазами, а когда он вновь шагнул в прихожую и выжидательно уставился на меня, то молча принялась раздеваться. Будь что будет.
Помылась я и правда без проблем, правда не смогла закрыть воду. Вызванный на подмогу Дэл махнул рукой.
-Тут все капает, не закрывается и не работает. Скоро я отсюда съеду. Пошли пить чай. Ты голодна?
-Очень, - призналась я, - а ты куришь?
Он провел меня на кухню и достал из шкафчика початую пачку сигарет.
-Кури на здоровье, только окно открой.
Я послушалась. От первой затяжки меня повело, захотелось плакать. Огни соседнего дома заплясали перед глазами.
-Не высовывайся, - предупредил Дэл. На кухню ветром внесло облачко дыма, и хозяин квартиры с отвращением разогнал его руками.
-Гадость какая.
-Ты не куришь? – удивилась я.
-Нет. Фу, это отвратительное занятие. Сигареты тут оставил мой друг, вчера гостил.
Думаю, он не обидится, когда узнает, что ты курила его сигареты. Или забудет про них. Или порадуется, что это кому-то пригодилось.
Через полчаса я сидела перед опустевшей тарелкой и сонно моргала. Дэл налил в чай совсем немного коньяка, для того, чтобы я быстрее могла согреться. Он безостановочно что-то рассказывал, смеялся, и я смотрела на его темные волосы, собранные в хвост, на пробивающуюся щетину, на длинные «музыкальные» пальцы. Мне тоже потянуло на откровения, и я выложила ему все, что со мной произошло. Рассказала про мать, про бабушку, про тихую квартиру и престарелую вредную кошку, которая не дает себя гладить, про то, что я не могу найти человека, который хорошо отнесется ко мне… Еда и чай сделали меня совсем пьяной, я честно предупредила парня, что вполне могу расплакаться. Перестала стесняться своей бритой головы, смотрела ему прямо в глаза и, наверное, глупо улыбалась. У меня горели уши.
-А зачем все это? Почему ты привел человека с улицы, накормил… Почему? Мать говорила, что никто мне не поможет кроме родителей…
-Не очень она тебе помогла, - усмехнулся Дэл. – Ты помогай себе сама. У тебя есть руки, ноги, голова. Ты не лежачий инвалид и вполне можешь сама прокормить себя.
-Я девушка…
-Извини, не знал.
Мы с ним оба рассмеялись, а потом она встал, собрал грязную посуду и принялся неторопливо ее мыть.
-Завтра утром ты возвращаешься обратно?
-Альтернативы нет.
-Можешь пожить у меня. Пока не разрулишь ситуацию с матерью. Конечно, нужно ее предупредить, что ты жива-здорова, и все такое. Попроси у кого-нибудь телефон, позвони ей. Во-от. Ну и живи, пожалуйста, места хватит. Ты учишься?
-Да.
-Что-то важное дома осталось? Ну, то, что тебе необходимо для учебы?
-Нет. Все учебники в рюкзаке.
-Тогда вообще нет проблем. Но в учебное заведения я бы тебе не советовал приходить,
нарвешься на родственницу. Советую позвонить туда и сказать, что ты болеешь, но решать тебе.
-Спасибо.
Я смотрела, как он моет посуду, как двигаются его худые руки, на босые ноги (тапки он снял, когда забирался на кресло). От него немного пахло потом, одеколоном и пельменями. Наверное, он удивился, когда я подошла к нему и уткнулась носом в его спину.
-Обнимашки, да? – Дэл развернулся ко мне, с его рук на пол капала мокрая пена. Мой лоб пришелся ровно к его подбородку.
**
-Ты спрашивала меня, зачем это. Если готова слушать – я расскажу. Можешь даже засыпать под мой рассказ, как под колыбельную.
Он постелил мне на диване, положил две подушки и успел пожелать хорошей ночи, думая, что я сейчас засну, но мы продолжали сидеть на полу и бессмысленно смотреть в темноту.
-Свечки могу зажечь. Сделать?
-Было бы неплохо.
Когда маленькое желтое пламя осветило наши лица, я сказала, что мне очень интересно послушать его историю.
-Хорошо. Тогда слушай. Ээ..с чего бы начать… В общем, пару лет назад, когда я был молодой и глупый, мня тоже выгоняли из дома. Вернее, пытались отрезвить этим фактом. Мама во время скандалов раскрывала шкаф и одним движением вытряхивала на пол мои вещи, отец презрительно цедил сквозь зубы неприятные клички. Думаю, причина не так важна, хотя и винить в том, что происходило я склонен лишь себя. Не сумел объяснить, слишком доверился. Я тоже думал, что родители все поймут, ведь я же получился такой из них.
Ладно, ерунда. В общем, летом, во время очередного скандала я не выдержал. Надоело такое обращение, надоело то, что человек сам лезет к тебе, пытаясь уличить в том, что ему глубоко противно. Это похож на то, что если ты ненавидишь холодец, но постоянно стремишься его раздобыть и съесть. Во-от. Утром родители уехали, я собрал сумку и свалил.
Друзей у меня в то время было немного, на первую ночь я худо-бедно нашел себе приют у какой-то молодой пары. Спали мы на полу, на матрасах, я думал, вздыхал, ворочался, а им хотелось интимных отношений, и они очень пошло возились и шуршали. Мне наушники дали на ночь, только я все равно все слышал и краснел.
На следующий день я поехал к какому-то Лайму, которого до этого совершенно не знал. Написал он мне в интернете, чот может принять у себя на какое-то время. Он меня встретил, на кухне раскладушку поставил. Кантовался я у него чуть больше двух недель, научился готовить, мыть полы, анализировать разные ситуации, в го играть… Он многому меня научил, вечерами мы с ним сидели на кухне, наливались чаем, и он говорил, а я записывал. Так интересно было. Совершенно другое мировоззрение, другие цели в жизни. В общем, нахватался я от него витиеватой восточной мудрости и вернулся к родителям. Какое-то время пытался снова с ними сжиться, очень много работал, приходил домой только ночевать. Так дорос до того, что оказался в состоянии снимать себе квартиру. И тогда я решил, что буду всех к себе пускать, всех привечать и всем помогать. Слишком мощное оказалось воспоминание о том, как я в полночь шел по незнакомому району, слушал музыку и старался не думать, найду ли я себе приют, или придется скитаться по городу целую ночь.
Наверное, я делаю это назло маме, которая тоже считала, что человек нужен только своей семье.
-А с матерью ты общаешься?
-Иногда она приезжает ко мне. Максимализм мой юношеский прошел, прошла обида на нее. Я люблю жизнь, люблю жить, общаться тоже очень люблю, и в общем-то благодарен родителям за то, что они сделали мне этот подарок, что ухаживали за мной, заботились обо мне. Знаешь, главная проблема родителей в том, что они не могут признать то, что ребенок их вырос и уже сам в состоянии отличить черное от белого. Прожить еще раз жизнь за его счет не получится. Не стоит и требовать благодарности за подаренную жизнь. Когда мы что-то дарим кому-то на день рождения, то не ждем, что он будет благодарить нас до смерти. Пусть у родителей другие понятия, другой смысл…важнее всего в какой-то переломный момент перестать мешать своим детям помощью и заботой. Каким воспитали, таким вырос. Я долго приучал себя говорить правду, не изворачиваться, как я привык делать с родителями.
-А в чем заключался твой конфликт, скажешь? Очень любопытно, - я уже начинала немного
засыпать.
-Конечно, скажу. Все очень просто. Я – гей. Хорошей ночи.
Он встал и вышел из комнаты на кухню, устраиваться в раскладном кресле.
**
Я жила у него неделю, и всю неделю старалась помогать ему на работе (он работал курьером). Помощь заключалась в том, что он бежал с коробками, бежал сквозь метель и вьюгу, что-то говорил, а я пыталась не отставать и хоть что-то услышать. Дэл любил свою работу, любил даже тогда, когда вставал в пять утра, чтобы успеть на фирму и побыстрее разнести заказы. Клиенты начинали улыбаться, ему, когда он возникал на пороге, ему и бритой красноносой девочке, что тенью следовала за ним. А девочка думала о том, что происходит у них в семье, когда закрывается дверь.
После работы мы кушали в каком-нибудь кафе, а после шли к какому-нибудь из его бесчисленных друзей, где пили чай, лежали на подушках и играли в го (я только наблюдала). Или мы возвращались домой, и смотрели какой-нибудь фильм, или просто болтали, непременно ставя на пол горящую свечку. Дэл обязательно медитировал перед сном, учил этому и меня, но слишком много мыслей крутилось в моей голове, я не могла достичь той отрешенности и безмятежной пустоты, какую украдкой наблюдала на его лице. Из динамиков компьютера круглими сутками звучала какая-то музыка, чаще всего это были мантры, и я полюбила их слушать. Дэл говорил, что медитировать можно как угодно и где угодно, хоть во время скандала с матерью. Я смотрела на него, слушала его и влюблялась все сильнее и сильнее. Во мне появилось странное желание прислуживать ему, выполнять его капризы и прихоти, но он сам заботился обо мне и знал гораздо больше, чем знала я, так что меня порой охватывала тоска: я никогда не стану ему полезной.
Впервые в жизни мне встретился человек мужского пола, который в ответ на все мои глубокомысленные изречения улыбается и приводит пример из жизни, просто как свою реплику в диалоге, не споря, но и не соглашаясь. Я была слишком глупа, чтобы научить его чему-нибудь, поэтому молча вбирала в себя чужую мудрость. Мне стали понятны многие вещи.
В понедельник я вернулась к матери. Дэл не выгонял меня, но я осознала свою зависимость от него, почти наркотическую, и впервые в жизни твердо сказала себе: нет. Не будет такого. Не буду я за ним бегать. Вот ведь засада, впервые встречаю такого, не урод и рассуждает здраво, так как назло, он – гомик, и я, дырка с глазками, нисколько не волную его ни телом, ни мыслями.
Мать встретила меня. Я попыталась рассказать ей все, что было, все, что я успела понять, но ее большие блестящие глаза оставались пустыми, и смотрела она на меня так, как смотрят на тяжелобольного. С жалость и состраданием.
Мне так хотелось рассказать ей то, что жизнь – весьма приятная штука, что удовольствие заключено в работе, учебе, общении, всюду – Дэл даже полы мыл с удовольствием, потому что не подгонял себя извечным надо, нужно, должен. Если жизнь тебе не в радость, если ты вообразил, что на твоих плечах крест из чугуна, который будет во время всего пути придавливать тебя к земле, то зачем же тогда жить? Впервые я поняла, почему мать так рьяно соблюдает все условные законы общества, почему она молится, надвигая на лоб платок. У нее все так плохо, так мучительно, как не поверить в рай, что ждет ее после смерти? Спасение рядом, есть люди, которые любят и умеют жить, которые радуются любой мелочи, которые добры и готовы помочь, но…мне все чаще казалось, что мать так глубоко увязла в своем липком «надо», что ее уже не спасти. Мне было жалко ее, жалко даже тогда, когда она по старой привычке начинала орать на меня. Я часто плакала. Дэл сказал, что не нужно никому навязывать свою идеологию, свою правду, пусть все живут так, как привыкли, у каждого своя истина. Мать отлично прижилась в обществе, ее уважаю бабушки-соседки, которым она ставит уколы и капельницы. Дэл сказал, что у моей матери тоже можно учиться, учиться общению с людьми, внешней приветливости и дружелюбию. Он так же сказал, что из любого человека, взятого из моего мира, в котором живет моя мать, можно сделать подходящего спутника жизни, но это будет связано с огромными усилиями, все равно что кодировать алкоголика – всегда есть опасность рецидива, во время которого мне придется очень тяжело.
Я пыталась объяснить матери, что такое красота и где ее искать – но родственница моментально забила мои спокойные аргументы криком, бесконечно повторяющимся криком, монологом, который я выучила наизусть. Это напоминало звуки сигнализации или лай охранной собаки – одна овечка подошла слишком близко к пропасти - вернуть.
Я поняла, что мои слова проходят мимо ее ушей и смирилась – моя вина, не сумела объяснить. Я смирилась, сделала вид, что все как раньше и жила только редкими встречами с Дэлом, которым каждый раз заряжал меня спокойствием, оптимизмом и хорошим настроением.
Хорошо, что я встретила его.
Спасибо.