Папа

Николай Филиппович Палей родился в деревне Потанино Омской области Калачинского района, куда его родителей привезли на телеге, запряжённой мерином из под Мукачёво в Закарпатье в пятилетнем возрасте. Выехали в марте. Прибыли на место в мае. Премьер-министр России Пётр Столыпин не ошибся, раздав целинные чернозёмы южной Сибири и Алтая безземельным крестьянам Украины и Поволжья. Каждой семье переселенцев с тремя детьми царь Николай Второй дал корову или лошадь. Через восемь лет 40% сливочного масла, что экспортировалось из России в Европу, было Алтайским, а каждая пятая булка хлеба в Париже и Лондоне пеклась из сибирской муки. Двухмесячное путешествие крестьян из Европы в Азию вышло удачным. Через год все целинники вылезли из землянок в бревенчатые избы, а через два года по осени гурты пшеницы во дворах переселенцев закрывали окна и были вровень с гребнем крыш домов. Дед Пелея по отцу был поляк, а бабка белоруска. Филипп Палей единственный кузнец на сто вёрст кругом, первый пьяница и бабник на деревне даже брился и пользовался одеколоном. Было у него четыре сына и две дочери. Отец Олега, Николай, самый младший, рос непутёвым, по мнению односельчан. Перед войной старший, Роман, руководил местной ячейкой комсомола. Средние братья, Степан и Фёдор, работали механизаторами в колхозе. Все трое пропали без вести в первые месяцы войны.
 (Этот абзац можно подтвердить документами) 

Как-то на встрече одноклассников по случаю сорокалетия окончания школы рядом за ресторанным столом с Олегом Палеем оказалась Маша Пензина, которая вот уже более десяти лет работала председателем городского суда большого города на Волге. Много они тогда о чём болтали и вспоминали, но врезалась в память лишь одна фраза судьи с тридцатилетним стажем.
 – Я бы, Олег, всех последышей, четвёртого, пятого в роддомах давила. 70% преступлений на их совести. Первенцы, например, практически вообще не воруют и не разбойничают.
 – А если один ребёнок в семье. – Вытаращился Палей на одноклассницу, которую не видел 27 лет.
 – Один, это тоже последыш. – Отрезала Мария Егоровна, поднимая четвёртую рюмку водки.

 Окончив пять классов в 14 лет Николка сбежал из дома и пропал. Через год в Патанино пришло письмо без обратного адреса.
 – Мамо, батя, у меня всё хорошо. Учусь и работаю в городе. –

 Через четыре года Николая Филипповича Палея сняли с трёхпалубного парохода на реке Енисей под Красноярском, где он работал помошником капитана по механической части и отправили под конвоем в город Калачинск, районный центр деревни Патанино. Его узнала пассажирка теплохода, односельчанка Николая Палея и сообщила в милицию. Уезжать из деревни в город в СССР было преступление. Колхозники паспортов не имели. За побег в город судили.
 
       Началась воина с финнами. СССР напал на Финляндию. Николаю Палею было 19 лет и вместо срока и лесоповала его «забрили».
 Узнав, что он может с закрытыми глазами собрать и разобрать любой двигатель военком направил его в училище авиатехников.
  За месяц до окончания Палеем училища немцы подошли к Москве. Курсантов бросили на Волоколамское направление.
 Подняли их в 12 часов ночи, выдали по две селёдки и по сто граммов водки. Хлеба не дали.
 До рассвета они почти бегом бежали по просёлочным дорогам и залегли в поле перед немецкими окопами на опушке леса.
 Мороз был под тридцать. Снега по пояс. Рассвело. Прилетели немецкие штурмовики.
 Почти час 4 600 мокрых от пота авиатехников лежали в снегу, прикрывая от падающих бомб родную мёрзлую землю.
 Винтовок всем курсантам не хватило, и примерно трети выдали штык ножи и приказали идти в атаку в десяти шагах от второй цепи наступающих, подбирая винтовки упавших.
 Николаю Палею винтовки не досталось. Ему выдали штык от винтовки и три патрона.
 Шесть раз заходили на них штурмовики. Когда самолёты улетели, из леса вышли танки. Непрерывно грохоча пулемётами, танки подошли к лежащим в снегу курсантам. Взлетели красные ракеты навстречу яркому восходу солнца.
 - Ура…а …а…. За Родину.... -
 Половина курсантов вскочила и побежала к лесу навстречу танкам.
 Вторая половина студентов осталась лежать в снегу, протаивая его мочой и кровью.
 Танки, потеряв пехоту, остановились и закружились, стреляя в разные стороны.
 Пробегая мимо горящего танка, Палей увидел вылезающего из под него немца. Он ударил его ножом в живот и схватился левой рукой за пистолет в руке немца. Тот его не отпускал.
 Тогда Николай ткнул его ножом в глаз. Немец выпустил пистолет из рук и, схватившись за голову, заорал. Полей побежал за всеми дальше к лесу.
 Когда он спрыгнул в окоп на опушке, драка в нём уже закончилась. Отовсюду неслись стоны и мат.
 Ещё, когда он лежал под бомбёжкой, его пронесло от воя падающих бомб или ржавой селёдки прямо в штаны.
 Чувство стыда перед сокурсниками перекрывало весь яд вокруг.
 Николай осмотрелся, невдалеке лежал Сашка Семцов из шестой роды, моторист бомбардировщиков, одной с ним комплекции.
 Он его перевернул и увидел в его распахнутых глазах синее небо. В глазах Сашки ползли облака. Семцов не моргал.
 Плача и оглядываясь, Палей стянул с него сапоги и брюки. Когда он разделся сам, то удивлённо обнаружил, что он больше в крови, чем в говне. Кровь вытекала и из под  рубашки и хлюпала в сапогах.
 Он наскоро обтёрся от кала снегом, натянул Сашкины штаны, сапоги и потерял сознание.

 В госпитале отец пролежал семнадцать дней. Соседи по палате рассказали.
 После той атаки в строю осталось 137 авиатехников из 4 600.
 Треть курсантов «ушла» в «Земотдел». Две трети в «Здравотдел».
 Троих курсантов из тех; которые не поднялись в атаку и, у  которых не было ран, вечером расстреляли у той опушки леса перед строем полка ополченцев из артистов московских театров, которые проходили дальше на Запад, за отступившими фашистами.
 «Особисты» приходили и в госпиталь. Угрюмый скуластый капитан спрашивал у Николая Палея, где он потерял оружие; штык-нож, откуда у него немецкий «Вальтер» и почему в магазине пистолета все патроны целы.
 Он на все его вопросы только моргал и потел от страха.
 Стоящий рядом врач со злобой сказал, что у парня вынули семь крупных осколков, осталось в теле десятка два мелких и у него большая потеря крови. Вряд ли выживет. Капитан выругался и ушёл, забрав «Вальтер».
 Из разговоров санитарок Николай понял, половина раненых после авианалёта в первом бою обкакиваются и совсем успокоился.
 
 С десяток мелких осколков после того боя выходили у отца из мышц под кожу лет пятнадцать, которые вырезали у него в районной поликлинике уже в мирное время.

 Это был первый бой Николая Филипповича Палея на Войне, о котором он рассказал сыну по частям за три-четыре ужина с водкой, когда Олег наезжал домой в Асбест из Свердловска, учась в Университете на физика теоретика.
 Под самогоночку, настоянную на рябине и смородине, закусывая солёными груздями, Николай Филиппович рассказал как то сыну и о своём последнем бое в октябре 1944 года под Кенигсбергом.

            Авиаразведка показала, что немцев нет на сотню километров вдоль побережья Балтийского моря.
 На совещании у командира дивизии штабисты ломали голову, как быть. Идти боевым порядком, за резко отступившем противником, это неделя. Немцы успеют хорошо окопаться на новых рубежах. Идти маршем это максимум два дня, но опасно. Два десятка пулемётов из засады положат дивизию на марше за полчаса.
 - Разведка боем запрещена Сталиным с мая 1943 года. – проговорил генерал Сигатулин, замолчал и посмотрел на капитана Палея, который был старшим особистом дивизии, был членом «Тройки» и носил пистолет ТТ, на котором блестела серебряная пластина с номограммой «За службу Народу. Палею Н. Ф. от Народного Комиссара Берии Л. П.».

  Стоящие у карты, офицеры понимали. Разведка боем это выход, но если эта крыса Палей капнет своему начальству, генералу не позавидуешь.

 Палея ненавидела вся дивизия. Он очень от этого страдал, и сам терпеть не мог свою работу.
 Но поделать ничего не мог. Уйти из СМЕРШа можно было только в могилу.

 Обычно в первые три дня по прибытии в дивизию свежего полка из тыла, по пять – семь человек перебегали к немцам. Столько же врагов народа Палей со своей группой в пять человек должен был выявлять и, по решению «Тройки», расстреливать перед строем полка.
 Он выявлял и расстреливал  всего одного-двух и то чаще не тех, кто к немцам убегал. Тех попробуй, достань. Чаще задерживали тех, кто отлучался в тыл с передовой, в знакомую деревню к родственникам или просто в лес по ягоды грибы.
 Таких солдат разгильдяев можно было оформлять, как оставивших боевую позицию и расстреливать перед строем в назидание другим.
 Полномочия его распространялись от рядового состава дивизии до офицеров в звании подполковник включительно.
 Неделю назад его инспектировал офицер связи  СМЕРШ из Москвы.
 – По оперативным данным в действующей армии 0,2% от личного состава враги народа. Ваша текущая работа в 17 пехотной дивизии расценивается, как саботаж. Вы выявляете только каждого десятого врага. –
 Целый час распекал пахнущий одеколоном москвич, стоящего по стойке смирно, Палея.

 Капитан Палей встал.
 - Товарищи офицеры, разведка боем единственное решение. Я сам возглавлю роту. Но у меня только 28 человек подследственных и штрафников и трое ждут расстрела. Нужно ещё минимум четыре офицера и 30 – 50 добровольцев.
 Рослый, полноватый Сигатулин подошёл к Палею и положил обе руки ему на плечи.
 – Будут тебе офицеры. Будут добровольцы. Обещаю, все до одного будут представлены к наградам Родины. Козырин. - Громко добавил Генерал.
 – Есть. – Встал командир четвёртого пехотного полка.
 – Сколько тебе надо времени, что бы развернуться, окопаться в два штыка и засечь огневые точки противника.
 – Двенадцать – четырнадцать минут, товарищ генерал.
  Сигатулин повернулся к капитану.
 - Приказ.
  Время разведки боем утверждаю в одиннадцать минут. После первых выстрелов противника бежать, разворачиваясь в одиночную цепь, от моря в дюны, стреляя на ходу. Все получите автоматы.
 – Есть, товарищ генерал. Сам буду сзади цепи в десяти  метрах. Пристрелю любого, кто запнётся раньше чем через одиннадцать минут после первого выстрела фашистов. К тому же я один в дивизии на это имею право в бою. 
  Вытянулся и козырнул капитан Палей.
 – Возьмёшь три «Виллиса» и два «Студебекера». Проехал три километра, сгонял в разведку два отделения в дюны метров на пятьсот от дороги вдоль моря и гонишь дальше. Авангардный полк Козырина не задерживай, как он приблизится на двести метров, сразу отрывайся. - Добавил генерал.

  В пять часов утра семнадцатая гвардейская дивизия вышла из соснового леса и по кромке песчаного пляжа спокойного Балтийского моря двинулась на Запад, растянувшись с артиллерией, кухней и медсанбатом на пять километров.
  Трава и кусты белели инеем. Тёплое море парило. Порозовело. Утренний бриз снёс туман в сосновый лес. Прошли 30 километров. Солнце перевалило зенит. Горизонт с десяти метров увеличился до километра. В небе не облачка. Шли уже четырнадцатый час.
 На марше к Палею подошёл один из приданных ему лейтенантов. 
 - Я товарищ капитан Ваш земляк.

  Парню было 18 лет. Он родился в деревне Тёплый Ключ в пяти километрах от Патанино, но в школу ходил в большое село Патанино.
 Палей его не помнил, так как Витя Марфин пришёл в первый класс, когда Николай Палей учился в пятом.
  Капитан жадно слушал, как выглядят его мать, отец, сёстры, которых он не видел четыре года.
 Спросил Виктора, давно ли он видел учительницу географии Ольгу Петровну Зарубину, к которой он неровно дышал все школьные годы.

 Марфин после четырёх месячных офицерских курсов в Омске попал на фронт два месяца назад.
 Прошло всего три месяца, как он заезжал на один день  в Патанино.
 Сердце Палея разрывалось. Братья все пропали на фронте, о чём ему не написали, а он сегодня, последний из рода Палеев, шёл фактически на самоубийство.
 Сегодня его разветроту будут расстреливать фашисты, а бойцы Козырина будут засекать огневые точки, откуда по ним будут стрелять и подавлять их.
 Какие к чёрту одиннадцать минут. Бегущую в полный рост роту положат пять автоматчиков из окопов за две минуты.
 Была у Палея только одна надежда, что немцы не окопались перпендикулярно к морю, а пойдут в контратаку из засады, с юга к морю.
 Мечтал, что его только ранят, и он останется жить, хотя бы с одной ногой и одной рукой.
 Если вместо окопной позиции, контратака, то надо очень быстро установить пять станковых пулемётов «Максим», которые он тщательно вчера подготовил и рота остановит ими даже полк немцев и на час и на два.

  Через два километра после очередной марш разведки в дюны, окинув взглядом горизонт, Палей рявкнул.
 - Стой.
  Прямо по курсу высилась огромная песчаная гора. Она отвесно спускалась к прибою, и грунтовая дорога поворачивала перпендикулярно к пляжу между двумя песчаными холмами в поле неубранной золотой пшеницы.
 – Отличная ловушка. - Мелькнуло в голове Палея.
  Вдруг пшеница почернела. Это встали и побежали в проход между холмами, стреляя на ходу немецкие автоматчики.
 Пять или семь цепей атакующих, бегущих с интервалом в пять метров, на глазах превращались в орущую толпу.
 Первой цепи бежать до прохода между холмами метров сто. Роте Палея метров двести.
 - Отлично. Приняли, гады, мою роту за авангард дивизии. - Сообразил Николай Палей. - И заорал.
 - Пулемётчики вперёд. –  Он толкнул стоящего рядом Марфина.
 - Поставь третий расчёт по центру за куст. – Он показал ему высокий куст цветущего рододендрона по центру позиции.
 – Коля, почему я. – Выдал вдруг земляк.
 Половина роты замерла под шквальным огнём и уставилась на командира.
 – Сука. Трус. – Палей выхватил пистолет и выстрелил Виктору в лоб. Марфин упал.
 – За Родину. – Крикнул Палей.
 Рота как на крыльях пролетела пятьдесят метров и полегла геройской смертью, успев установить, пять пулемётных гнёзд.
 Но строчили только три. Он подбежал к пулемёту по центру у рододендрона с яркими синими гроздьями соцветий, которые осыпались под градом пуль.
 Расчёт его погиб и за телами товарищей, давя гашетки, лежала медсестра роты девятнадцатилетняя Полина, бестолково поливая свинцом синее небо. Палей молча, оттолкнул её и стал короткими очередями заваливать проход трупами.
 Полина выхватила пистолет и в полный рост побежала навстречу толпе немцев.
 Те инстинктивно перевели весь огонь на неё. В секунды сотни пуль просто разорвали девушку, но Палей в эти секунды вставил новую ленту.
 - Зачем, зачем. Гады, гады. Дурочка, дурочка. - Бормотал он, укладывая вторую сотню наступающих.
 (рекорд установил немецкий пулемётчик на пляже Нормандии, уложив 2 400 американцев за 40 минут).
 Немцы видимо все перепились, карауля дивизию. Некоторые даже бежали, не стреляя,  и пошатывались, как на второй день свадьбы. (Подлинные слова папы в 1969 году вечером в городе Асбесте за ужином с сыном).
 Легковой «Виллис» кабриолет немцев с двумя спаренными авиационными пулемётами пытался развернуться в проходе для стрельбы, как тачанка, и заглох. Один из бронетранспортёров, пытаясь объехать, заваленный трупами проход, по склону холма перевернулся и свалился на трупы солдат и раненых, почти перекрыв с горящим «Виллисом» лощину между дюнами.
  Это всё. Больше он ничего не помнил. Пуля попала отцу в глаз, через смотровую щель в броневом щитке пулемёта. Она прошла сквозь мозг и оторвала ему ухо.

 Николая Филипповича Палея, как героя, вывезли самолётом в Москву и сделали сложную операцию, удалив левый глаз и осколки  черепа из мозга.
 В осознание и память он пришёл только через четыре месяца в санатории в Тбилиси.
 В 1972 году дежурный врач в госпитале инвалидов войны сказал отцу.
 – С помощью вашей головы написаны две докторских и восемь кандидатских диссертаций по нейрохирургии. -

 Рота погибла, но боевую задачу выполнила творчески и на отлично. Палея представили к званию Героя Советского Союза за храбрость и ордену Суворова за тактическое решение боевой задачи.
 Но наград никто из живых и мёртвых сводной роты и капитан Палей не получили. Оказалось, что сражались они со своими, с власовцами. И двухчасовой жестокий бой в лучах красного заката в песках прибалтийского взморья маршал Баграмян решил не афишировать перед Ставкой. Погибшая рота была не штатная, а то, что благодаря её героической атаке семнадцатая гвардейская дивизия потеряла всего 300 человек и, выйдя на господствующие высоты, уничтожила более 10 000 власовцев, так то не немцы, а предатели. Ещё Деникин заявил.
 – В гражданской войне героев не бывает, награды не даются.
 (В армии Паулиса под Сталинградом воевали от 40 до 60 тысяч сдавшихся в плен красноармейцев. В плен их не брали. Расстреливали на месте. В основном раненых.) 

 Отец рассказывал сыну, как в 1940 году он курсант-авиатехник маршировал по Сенатской площади Ленинграда и любимец Сталина, генерал Власов, принимал парад посвящённый двадцать третьей годовщине Октябрьской революции в столице бывшей империи.

 Любой солдат пришедший со Второй Отечественной скажет, что власовцы воевали ожесточённее немцев, но говорить об этом Сталину боялись. Он при упоминании о Власове просто зверел.
 Отец добился того, что хотел. Он знал, что в атаку солдат ходит в своей жизни не более трёх раз, что раненых в бою в три раза больше убитых. 70% раненых выживают.
 Он правильно всё рассчитал. Плюс удача. Его не убили. Он не только ушёл из ненавистного ему СМЕРШ, но и война закончилась для него на пять месяцев раньше.
 До конца своих дней он ненавидел коммунистов, Сталина и почему то маршала Жукова.
 Отец считал, что по прибытии Жукова из Ставки на фронт, чаще всего бестолково гибло пять-шесть полков за неделю, пока он не уезжал.