В предыдущей части.
После последней великой войны магов в мире людей много лет длится зыбкая покойная жизнь. Проходят столетия, минуют времена великих королей и героев. Но за внешне мирными стенами городов зреют заговоры, хранятся мрачные тайны, на кривых улочках ещё обитают живые тени и служат человеку волшебные твари. Магия способная навредить людям под запретом, но они сами обращаются к заклятиям, которым подвластно само время.
Грядёт один из последних походов к границам цивилизации. Быть конт-маршалом армии предназначено дочери одного из королей Валери Янтарной. Для большинства её назначение не более чем повод усомниться в необходимости трат на армию. Идиллический мир хранит негласный всемогущий Надзор – наследие прошлой эпохи. Но среди власть имущих есть и те, кто не на шутку встревожен появлением нового конт-маршала.
В замкнутый круг интриг втянута девочка знатных кровей – принцесса Тиса Горная. Она шпионка «серого кардинала», жены наместника Бриэль Бешеной. Она участник тайного расследования серийных убийств, захвативших доселе безмятежный город в капкан страха.
Её противник – магическая тварь, управляемая человеком. Расследование приводит к высшим представителям знати из окружения конт-маршала. Уже невозможно понять: кто твой друг, а кто враг.
И всё более тяготит её тайна деда, старого горного короля – сказки Звездочтеца, обладающие странной силой и властью. За ними начинается охота.
Винодарова едина – короткая осень – особенное время. Говорят, из пограничного с Побережным королевством Златограда, славного медового оттенка шпилями торгового дома в пятьдесят глав, с крепостных стен, откуда обозревают предгорную долину, люди видят бронзовое марево. В душный знойный полдень, когда замирает ветер, стелясь по закоулкам, можно подумать, что искусный резчик, знавший волшебство и поддавшись страсти, сотворил подобное.
Но обывателям сластолюбивые порывы ни к чему. Очень скоро на смену обманчивой ласково обжигающей неге землю скуёт свинцовое небо, перемежающееся с зеленью туч. Пройдут короткие, но обильные, с морозцем, ледяные дожди. Благородное бронзовое марево над землёй скроет полог бледного тумана, в котором подобно призракам будут бродить катыши всякого лесного сора. С горного перевала, будто прорубленного гигантским колуном, появятся снежные вихри, и ледяная персть не даст высунуть нос на улицу. Унылый короткий день сменит, поглощающая вечерние сумерки, ночь. И только через пол едины, как богу Отцу угодно, торопливо, вечно запаздывая, на полесские земли, рассеяно теряя снежный пух, придёт зима.
Пока селяне не огородились морёной стеной, да не закрылись со скрипом городские ворота, на дневные, а то и на ночные рынки спешил люд. Последние вереницы телег ещё пестрели на дорогах от столицы Полесья до окраин и будто потоки живительной силы сообщались меж городами.
Тиса, как простая девка – здесь нотации не читали – лежала навзничь, подложив под голову руки накрест, и лениво глядела на очередной обоз из столицы, судя по волокушам и худым лошадёнкам из беднейших сёл. Принцесса, почёсываясь от уколов загрубевшей скошенной травы, сорвала былинку. Распробовала остатки сока клевера, от которого приятно защипало нёбо. Истома, скука – члены не желали двигаться; уши – слышать обрывистые команды Симона Змеи.
Едва миновала напасть, сковавшая страхом Полессье, надобность в войске отпала. Лишь бы не мозолили глаза, не раздражали порядком подуставший от них люд – авангард отослали вон из города. Бедолагу, которого казнили на площади, попутно обвинили и в ранних убийствах бывших подданных Горного королевства. По рассказам Эдара Клыка, которому прочили место подгарда, дознаватели толком не углублялись в дело, едва появились сведения о политической подоплёке. Так это или нет – канули сказки Звездочёта.
Под лагерь выделили обширную кошенину общинных земель, в которой на этот год отпала надобность. И через пару дней, до того сонное медовое поле, к осени едва поросшее отавой, взбухло шпилями молочных палаток из просмоленной парусины. Об остальном интенданты из первых людей местного купечества едва ли позаботились, но крепкая неприхотливая молодёжь снесла и это. Ели из общего котла, спали вповалку, кто на тюфяке, кто на охапках соломы, украденной с подгнивших общинных стогов. Тиса, вообразив, что это и есть походная жизнь, подобно своим воинам, отсыпалась за все бессонные ночи дежурств. Лишь Симон Змея мрачнел день ото дня. Своих «Забияк» и отведавших казарменные порядки в Полессье он ещё держал в узде, но вскоре авангард увеличился едва ли не втрое.
Мальчишки прибывали кое-как: ватагами или, случившись, по двое-трое; простолюдины с буллами рекрутов, захудавшие или щегольски одетые дворянчики с матрикулами, хоть и потерявшими силу, но всё ещё дававшие право вступить в войско кавалерами. Несколько из них – выходцы из знатных родов Побережного королевства – высланы были их родителями в назидании, а кто прибыл по собственной прихоти, начитавшись героических сказок. Как бы то ни было, именно они умножали сумрачность командира «Забияк». Они ходили гоголями, не слышали команд, проев свои припасы и кривясь от походной пищи, слали гончих в город за снедью и вином. Началось пустое шатание по лагерю. Последней каплей стало злое озорство с нападениями на обозы и тисканье селянок, выбиравшихся в леса за поздней ягодой. Вкупе с гневным письмом шуадье, прибыл суровый воин Моран Колун. Дворяне, уважавшие силу, поостереглись – стало тише. Но неопределённость с походом, скука делали скверное дело – порядка больше не стало.
Кое-как люди занимались лошадьми, но авангард более напоминал скотную ярмарку. Знаниями конного боя толком никто не владел. Старый горный король обучал одиночному пешему бою. Верховую езду преподавали вкупе с изящными искусствами. Могучий Моран Колун – главная надёжа – только разводил ручищами: горцы кавалерийскими табунами не владели. Симон Змея читал когда-то скупые записи о славном владении конного строя, но свободные искусства, готовившие кавалеров к быту, и не предполагали подобные умения.
Если не вражда, то холодность, обособленность разрасталась в лагере: дворяне держались одной компанией, простые грудились общиной. Вкупе с людьми ссорился кавалерийский табун. Грызлись низкие, крепкие степные лошадки с гордыми, высокими рысаками береговых земель. Мерины перемежались и женились с кобылами. Были в табуне забитые вьючные клячи, списанные коренники, ленивые битюки и дикие, едва объезженные, приведённые едва ли не на аркане, вороные жеребцы с холодного Востока. Впрочем, дурные наклонности лошади идут от дурного безволия хозяина – это дело поправимое. Но Тиса не желала иного, чем проводить время в командной палатке и даже Моран Колун глядя на неё, лишь сокрушённо качал головой. Ни посулы, ни ласки, ни угрозы более не воздействовали на натуру принцессы.
Со дня имянаречения – более, чем торжественно получив имя Тиссария – она чувствовала тоскливый щем в груди. Подобно старому королю, говорившему что открытые раны снаружи и глубокие раны внутри – те, от которых изнывает сердце – лечат крепким горячим вино, она втайне опустошила первую в своей жизни бутылку. Будто чёрная печаль, порождённая дурным колдовством, довлела над ней. И первый её порыв затмил дыхание, после короткого разговора с отцом.
В день имянаречения Тиссария, изнывая от нетерпения, последовала за ним в покои, когда гости разошлись. Пора было показать норов и поговорить крутенько. Король, изрядно нагрузившись вином, в хмельном изумлении уставился на дочь, шмыгнувшую за порог. Сонно хлопая глазами, взялся было за рукомойник, но отложив кувшин, уселся, как есть на кровать, заплетая ногу об ногу, начал стаскивать сапоги.
– Мой король, – неуверенно выговорила она, – могу я говорить как дочь, которая могла бы говорить с отцом?
– Моя дочь, – сонно вторил ей король Хоган, оставив в покое застрявший сапог на полу, а ногу в посеревшем полотняном носке на кровати. – Хмель ударил в голову? Ты всегда можешь говорить со мной как с отцом. Но оставь разговоры на потом – твой король устал.
– А могу ли я говорить с вами, как равная? – пошла на попятную Тиссария, бесцеремонно придвигая к себе тяжёлый буковый стул.
Как ни был пьян отец, или намерено лукавил, он несколько растерянно всмотрелся в лицо дочери, которая, – хотя она и не заметила – в этот момент напоминала свою суровую матушку.
Вдруг, будто минула хмельная муть, у короля появилась недобрая ухмылка. Было что-то чуждое в перемене его лица, будто по умыслу злого волшебника. Тиса вжалась в кресло, позабыв все мысли о своём жёстком северном нраве. Лишь бы это был прежний её добрый, славный отец.
Может, в детстве, когда печальных дней на долю принцессы выпадало более чем светлых, она старалась забыть худое и не помнила, когда король был зол. Но ту кривую ухмылку, блуждающую на лице отца, она видела лишь единожды.
Это был конец осени. Ранее утро, когда короста льда от холодных дождей, сковывает не только человечьи кости, но и петли ворот, как бы они ни были смазаны, ржавеют и любое их волнение наполняет дом тоскливым скрежетом. Это было то утро, когда не хватило дров протопить как следует покои тогда ещё конт-принцессы. Когда лежать, свернувшись калачиком, стало совсем невмоготу, юная Тиса укутавшись, села на кровати. Сердито уставилась на заиндевевшее окно, откуда, изловчившись пролезть сквозь щели, кусал её за нос и щёки злюка-ветер. Можно было пойти подремать в кресле в покоях матери. Но это было то утро, которое следовало за днями, полными ненавидимых родительницей – в ту пору ещё принцессой – шалостей и недостойного поведения. Вслед сестре шкодили маленькие конт-принцессы, и как бы Тиса ни была виновата, за всех доставалось только ей.
Кое-как, цепляясь за сохранившее человеческое тепло одеяло, она разыскала в платяном шкафу толстые носки из козьей шерсти, подбитую гусиным пухом домашнюю накидку и сапожки из дублёного войлока. Натянув стесняющую движения, зато колющую теплом, одежду, на одеревеневших ногах, с ленцой, шаркая немилосердно, вышла в коридор. Начинало подсасывать нутро, а голод легче всего проходит на кухне, где томились в печи остатки ужина.
Мысль о еде несколько взбодрили её, она ускорила шаг, но вдруг остановилась. В утренний час, когда ещё не встала первая Северная Сестра, в покоях короля дрожала в такт ветру полоска янтарного света. Вкупе с ней дрожащим от гнева голосом зачастили:
– Вы сошли с ума! Вы подвергаете наш дом, королевскую семью неоправданной опасности. Замыслы короля Валеуса, вашего брата крови, чисты только тогда, когда за спиной железные перчатки солдат. А у вас? Компания пьянчуг?
– Сын, – голос короля был полон такой усталости, что казалось, он испускает дух, истекая кровью. – Мы не властны над собой. Короли Гор извечно служили и умирали за свой народ. Я радею…
– Нет никакого королевства, отец! – с рьяной досадой произнёс принц. – Ваш народ разнесло по закоулкам наместничества, а вы надеетесь на девчонку невесть как…
Показалось, этаж качнулся, будто упало что-то громоздкое, или тяжеловесный зверь прыгнул на половицы и подскочил к говорившему принцу. Его испуганный вскрик утонул в утробном рычании короля.
– Молчи! Во имя всех богов, молчи. Если не ведаешь – молчи. Есть ещё люди! Она может пробудить ледяных княжон!
Затем бешеный пыл короля иссяк – речь вернулась к немощности, будто в нём говорили два разных человека.
– А может быть, я выживший из ума старик. Решать им, но не так страшна смерть, когда следуешь своему слову. После меня ты будешь следовать слову. И девочка эта будет под твоей опекой. А теперь убирайся к жене принц без престола.
Её отец едва ли дослушал короля, непотребно его сану, стремительно выскочив за порог. Тело его сотрясалось от надсадного дыхания, скулы свело дрожью. И как бы ни вжималась Тиса в стену, медленно отступая в свои покои, он заметил её подобно зверю, хищно, зло прищурив влажные от дурноты глаза. Девочка ойкнула и, хотя никогда не боялась тишайшего по стати отца, опрометью кинулась к себе, лишь бы не ощущать сиюминутную ненависть звериного взгляда.
Вот и сейчас она готова была выскочить из покоев короля. Но тело не подчинялось ей: ноги, одеревенев, будто приросли к полу.
– Отчего же? Принцесса может говорить со мной и наравне, и как с подневольным. Как высокая с равным.
Не в силах выдержать непривычной издёвки из уст славного отца, девушка зажмурилась. Веки обожгло – влага ледяной каплей рассекла щеку. Она казалась бесконечно мучительной, пока к коже осторожно прикоснулись. Тиссария с трудом раскрыла глаза. Сквозь пелену, как сквозь мутное стекло памяти, она видела прежнее растерянное, печальное лицо.
Король поднял её с кресла и, как бывало в детстве, пока не видел уже покойный дед-законоучитель, усадил на колени. Тиссария, почувствовав себя тряпичной куколкой, безвольно застыла в могучих ладонях.
– Как бы я желал, – тихо произнёс отец, глядя перед собой, – Быть обычным торговцем, не обременённым властью короля и клятвой прародителя. Я так устал Тиса. Я пуст нутром – в моём сердце не осталось огня родителя и влаги матери. Как призрак, Тиса. Слышала, как появились призраки?
Он с печальной лукавинкой всмотрелся в неё. Принцесса улыбнулась в ответ, отрицательно качнув головой. Сказка сейчас нужна была отцу, нежели ей. Как появились призраки, она помнила прекрасно.
«Было это давным-давно, до войны магов. Люди мирно сосуществовали и с магами и со всякой дивной тварью, только с собой договориться не могли. И жил тогда в горниле большой войны, в королевстве, которое долгие годы находилось в осаде, один принц. Был отважен, ибо рождён матерью на крепостных стенах; был он умён, ибо отец его рассудительно и хитро правил полуголодным народом. Но пытливый ум его витал вне стен королевства. А более иных знали волшебники, появившиеся на свет задолго до осады. И он отправился к самому могущественному из них. Неужели невозможно мне незамеченным, спрашивает он, выбраться за стены. Нет, качает головой маг, ни одному из смертных, ни в одном оборотном обличии не выбраться – не дремлют мои собратья по ту сторону. А можно ли, воскликнул принц, на время лишиться тела, чтобы дух мой мог вольно парить на земле, видеть иные дали. Волшебник нахмурился: тебе всё равно идти к Стражу Врат, а перед ним любой теряет отвагу, а мысли его путаются, ибо за Вратами иной Владыка – Книгочей Судьбы – читает, что тебе предписано. Откуда знаешь, рассердился принц, если не бывал там; я столько раз бывал в шаге от смерти, что не страшусь её. Хорошо, кивнул маг, но прошу тебя, обманув Владык, не покуражься, не бери у них ничего, иначе ждёт тебя страшная кара. Принц пообещал и волшебник вынужден был согласиться, попросив того об отсрочке, ибо задуманное волшебство требовало немало приготовлений.
И вот отважный принц пришёл в назначенный срок, отведал заготовленного зелья и пал мёртвым. Не помня себя, побрёл он в никуда, окончившееся вратами, у которых возвышался преогромный Владыка, грозно помахивая страшным мечом. Но не даром принц хвалился отвагой – опомнился. Эй, крикнул он, кто ты такой, чего тут делаешь? Изумился гигант, что дух бестелесный страха не знает, да ещё вопрошает и ответил ему, что он – Страж Врат и чтобы принц немедля шёл под его меч. Да ведь я не мёртв, крикнул ему принц. Нет, мёртв, неуверенно крикнул в ответ Страж, ибо не бывало такого, чтобы дух с Владыкой препирался. Тогда принц потребовал, чтобы Страж позвал Книгочея. Но я не могу оставить Врата, удивлённо оправдывался гигант. Тогда принц предложил сторожить за него. Делать нечего: Страж сторожит, а Книгочей решает. Отдал Владыка меч принцу. А тот рад-радёшенек. Едва Владыка скрылся за Вратами, повернул принц назад. Глядь, а ужасный, неподъёмный меч ему что тросточка. Взмахнёт в одну сторону – тьма рассеется, махнёт в другую – свет меркнет. Совсем ума лишился. Думает: возьму меч на время, потом верну. Возвращается назад – видит: враги королевства совсем распоясались. Махнул страшным клинком – половина замертво пала. Видит принц, не зря меч захватил, так и врага одолеть можно. Но пока вернулся дух в тело – ожил принц.
С тех пор мог он бестелесным по свету бродить в неизведанное, видеть невиданное, слышать неслышимое. Но первым делом извёл он врагов королевства. Силу почуял в себе – большего захотел. За стенами были земли, которые себе подчинял мечом Владык. Сильнее не было королевства, и даже маги не могли противостоять могущественному принцу, вскоре ставшему королём. Но, чем более он был бестелесным, тем меньше хотелось ему возвращаться назад. Век человеческий короток, тело дряхлело, и магия не помогала. Потерял отвагу король: жизни боялся и смерти страшился. Но пришло время, и всемогущий король скончался. Подходит он к Вратам, а там его Страж дожидается. Куда меч забирал, рассердился на него Владыка, давай сюда и пошёл вон. Как же, изумился король, ведь я же мёртв. Не морочь мне голову, отмахнулся Владыка, я ходил к Книгочею, и, оказалось, ты жив ещё. И сколько ни просил дух, Страж Врат был непреклонен. Делать нечего – вернулся дух короля назад, а прах тела его развеяли над морем. Страшная кара ожидала его: ненужным ни этому, ни тому свету, вечно бродить невидимым, неслышимым, неосязаемым. Так и появился призрак».
– Так-то, – потрепал Тису по кудрям отец, совсем закиснув, клонил тяжёлую голову набок.
Этого спускать было нельзя – слишком хорош был повод начать разговор.
– Отец мой. Я не просила бы рассказывать всё, что вы знаете. По-моему, так пропади оно пропадом. Но если так уж нужны были эти треклятые сказки нашим врагам, то и мне следует о них знать. Тот, настоящий кукловод может оставаться в армии маршала и я вместе с ним.
Крепкие пальцы резко сжались в кулак, чувствительно дёрнув волосы принцессы. Но та и не вскрикнула – пусть отец соберётся с рассудком. Он всмотрелся в неё – Тиса не позволила себе вздрогнуть – настороженно, но через мгновение черты лица его лишились вымученной грубости. Королевский стан, от которого восхищённо прищёлкивали языком торговцы поплоше, одеревенелые спина и тревожно вскинутые плечи пали – перед ней предстал уставший от жизни старик.
– Если вы боитесь власти Надзора, – быстро вставила девушка, – то я уже была в их руках. Конт-майтра Бриэль Бешеная, которая состоит в этой организации, приказала мне шпионить. И видит бог…
– Видит, что я грешен, – будто невпопад проронил король, закрыв лицо в ладонях. – Нет, дочь моя, конт-майтра – опаснейшая из женщин, но я не верю, что пара законоучителей и торговцев – всемогущий Надзор. И к тому же, именно Бриэль Бешеная сказала мне, где вы будете находиться и когда мне войти и как забрать вас. Я такая же игрушка в её руках, как и та колдовская кукла.
Тиссария в изумлении уставилась на отца. Очередная недомолвка. Тайна раскрыта и стало горше на душе. Так ли ей нужна правда сказки забытого бога? Мысль, как клочок сора на ветру, заволновался, растрепался и неожиданно обрёл форму.
– А моё назначение полковником?! – вскричала принцесса. – Это дело рук конт-майтры?
– Я уже говорил, что она увидела скрытую силу. Люди с меньшими способностями учатся волшебству годами, а у вас, похоже, это получилось меньше, чем за едину.
– Волшебство – смертный грех, – неуверенно напомнила Тиссария. – Я была вынуждена подчиниться, а вы с гардом колдовали умышленно.
– Грешен, – бесчувственно произнёс король. – Но более всего перед тобой виновен. Думал, утрясётся всё, и от должности тебя освобожу. Но сказки эти не давали покоя ни нашему старому королю, ни мне, ни конт-майтре, ни, видимо, тебе. Бриэль Бешеная хочет, чтобы ты пошла, а за это спасение твой король теперь обязан ей. Мое слово – пустое.
– И не боишься Надзора? – искренне изумилась принцесса, не ожидавшая подобных откровений.
– Боюсь. Но от страха ты либо сходишь с ума, либо огрызаешься. Наш старый король за неведомую цену просил мэтра Дюрана оградить наш дом и ныне ни одному смертному или духу сюда не пройти. Живая тень – иное, сильное существо. Не знаю, кто его наслал, почему оно пыталось тебе навредить и почему исчезло. Я думал, оно пришло за мной.
– А маг Илион Зануда. Что о нём знаешь?
– То же, что и ты. Он явился ко мне в лавку и, не таясь, спрашивал о сказках. Так мог говорить лишь человек, не знающий об их истинном предназначении. В ту пору я уже знал о смертях доверенных людей моего отца, исчезновениях сказок и эта встреча меня несказанно обеспокоила. Но именно в тот день тебя выслали. И о чём только думала ваша матушка. Я узнал об этом буквально под утро следующего дня. Сам Моран Колун вызвался идти вам в подмогу. А я следил за вами с помощью волшебства. Ты не представляешь, что со мной сделалось, когда я увидел вас рядышком.
– Тот маг был ранен, – рассуждала вслух Тиссария. – Значит, не один вы его в чём-то подозревали.
Его Величество король Хоган со смесью досады и восхищения уставился на дочь. Ледяная княжна, промелькнуло в его голове, как из сказок. Те, что водили старых горцев на зверолюдов, и часто бывала слава на стороне людей. Но и гибли они целыми родами. Нет, те горцы не позволили бы себе согласиться на условия людей низовий и батрачить в городе. А в этой девчонке, на её беду, взыграла древняя кровь. Пропадёт
– Можете ли вы обещать мне, – с заминкой просил её отец, – Никогда не искать сказок Звездочёта. Не спрашивать их тайну. Поклянитесь.
Тиссария некоторое время глядела в невыразительное лицо короля, но тот, не выдержав взгляд, отвёл глаза.
– Я могла бы поклясться, но не могу сказать, что моим новым покровителям не понадобится эта тайна.
Его Величество в гневе сжал кулаки, но побеждённый задолго до откровенного разговора, впал в хмельную тоску. Непослушное тело, поддавшись тяжести, пало на простыни. Тиса, как заправская служанка, взбила подушки, качая головой на отнюдь не спальный наряд короля, подоткнула под оголённые жилистые ноги одеяло. Неслышно подошла к камину, взялась за щипцы и тяжёлую, покрытую гарью, грелку. Проявляя заботу, тем не менее, чувствовала и обиду отца, и его бессилие. Но поделать ничего не могла. Будто ещё одна нить, связывающая её с детством, с прошлой жизнью с тиши и нёге, оборвалась и возврата не будет.
Принцесса в молчании вышла вон, но перед тем, как прикрыть двери, поклонилась отцу и сказала, скорее, стенам покоев, ещё освещённых неверным светом:
– Будьте покойны за меня, отец. Доброй ночи.
Утром от маршала прибыл гончий. Согласно приказу следовало выйти из Горилеса в пятнадцатых числах Винодаровой едины. Выдвигаться следовало к Медвежьей пади.
Двести лет назад в горниле большой войны между людьми и лесной жутью – зверолюдами – люди низовий, не в силах остановить врага, возвели крепость, длинные стены которой на долгое время его сдержали. А после, с помощью горцев и ополчения близлежащих поместий соседнего королевства, посекли чудищ и прогнали глубоко в горные леса. С тех минуло несколько поколений и зверолюды в этих местах стали страшной сказкой, которой пугали непослушных детей.
По договору, ядовито названному «медвежьим», шуадье Полесья отходил небольшой кряж взамен на обещание не трогать исконные равнинные земли Пади. Помещики и их воины едва ли не знали, каковыми богатствами обладают. Шуадье получил второй по величине источник каменного угля и земляного масла после Черноградских запасов.
Едва солдаты сложили кирасы, к бастиону хлынул люд, зная, сколь прибыльна добыча топлива. Впрочем, наместник, сговорившись с крупными дельцами, увеличил разведку запасов настолько, что значительно снизил цену на рынке. Те, кто добывал его особо, не имели денег на перевозку товара в соседние города и вынуждены были сбывать его шуадье по установленным ценам. Это породило некоторое напряжение, отчего численность солдат в крепости, а позже города, названного Борителем, не убывала.
И хотя врачеватель велел соблюдать покой, пренебречь прямыми обязанностями Тиса не посмела. Её ждали в казармах, без её подписи не выдавали, пусть скудное, но жалование. И более того, ей вменялась обязанность присутствовать на заседаниях интенденсии. Зная не понаслышке, что это скука смертная, голова, ещё не отошедшая от болезни, вновь начала пухнуть.
Желая оттянуть выполнение обязанностей, так не вязавшихся с представлениями о лихой воительнице, Тиса позволила себе пешую прогулку до Дома всадников не напрямую, но, минуя квартал, главная улица которого уходила наискось вниз. Отчего взору открывалась долина, где край в любую погоду терялся в синей рассветной дымке, никогда не рассеивающейся. И влажный, будто вырезанный из бумаги для потешного театра лес, казался таинственным и желанно недосягаемым. Тиса перешагнула ту незримую грань юности, когда знаешь, что за поворотом не встретиться великан или не вспорхнёт с крон деревьев волшебная огненная птица, но так хочется верить.
Осенью небо редко тонет в лазури, но если ясно, необъятные громады облаков окрашиваются в пастельную, алую на кромке, масть. Северные Сёстры, плотно укутанные в небесные пелерины, до боли живо очерчивают долину. Кажется, птица, и иная тварь едва порскнёт по лесу, то и её трудно не заметить. Разве, хитрые пушистые лисы ускользнут, минуя золочёные и бронзовые выпушки деревьев. Тогда охотники, надеясь на обереги и общину, выходят на промысел, но, бывает, не возвращаются, и редко-редко заблудшего человека верстают назад, отыскав его и вовсе безумным. Их врачеватель осмотрит, пропишет снадобья, но всё пусто – рассудка человек лишился. Эти сказки холодили и приятно щекотали нутро страхом. Оно, конечно, верно: чудесные существа – старая сказка, но что-то там в лесах осенью обитает. Отчего ещё люди себя от страха не помнят? Тиса с удовольствием вздрогнула. Скоро она во главе авангарда пересечёт тракт и войдёт в золочёный лес у подножия гор. Сказки, которыми она стращала мальчишек в памятный вечер погони за волшебной тварью, становились явью.
Её довольно грубо толкнули в плечо, возвращая с небес на землю. Она растеряно оглянулась. Мужик – не горожанин – в деревянной от грязи и пота рубахе, рваных штанах и шляпе с прокисшими полями, едва не скрывавшими его лицо, невнятно, небрежно пробормотал извинения. Никто бы не осудил кавалера, если бы он поучил палкой наглеца. Тиса не пожелал связываться, рассудив, что с человеком этим она никогда не встретится. Пожала плечами, поправила заколку в вороте плаща, огляделась – её, будто, сторонились. Две женщины с полными корзинками зелени и хлеба насторожено ядовито шептались, поглядывая на неё. Тучный горожанин в летах с окладистой, в пробель, бородой глядел и вовсе враждебно. Но скрыл лицо жилистой пригоршней, едва Тиса всмотрелась испытующе.
До сего момента она полагала, что звание кавалера внушает обывателю уважение. Это был пик служебной карьеры незнатного человека. Немало тех, кто начинал деревенским сопляком, после пенсиона становился в своей отчине старшиной; человек этот служил образом смекалистых, добрых героев в сказках. Конечно, образ мог поблекнуть в связи с дежурствами – жалоб на бесчинства нарядов хватало, но чтобы так сторониться. Не бывало такого.
– Ах, простите! – сорвался на писк девичий голосок. Тису вновь основательно толкнули – на этот раз в спину, так что она едва не растянулась на мостовой.
– Пламя вас пожри! – не сдержалась от грубого словца принцесса, нарочито медленно оборачиваясь. – Глаза вы потеряли что ли?
– Ах, мэтр, – задыхалась перед ней девочка, опуская в извинении зад, затянутый по побережной моде в атласные юбки, отчего казался озорно вздёрнутым. – Опаздываю. Без сил. Не гляжу, – слова давались ей с трудом.
Она поправила сползшую на лоб шляпку и обе девочки так и ахнули.
– Ежиха! – откровенно вытаращилась Тиса.
– К-колючка, – оторопев, выдохнула девочка.
Ну, конечно это была Эгрен Ежиха, дочь ныне здравствующего псаря. Она была, пожалуй, единственная, с кем «дурная девчонка» Тиса могла забыть, что верховодит безымянными мальчишками из квартала близ площади Славы. С ней, уединившись в саду, можно было пошептаться, пустить слезу, поссориться и помириться. И никто не мог сказать, почему два маленьких сердца бились как одно, переживая свои девчачьи радости и печали.
Семья Эгрен – уроженцы поместья Ежовая Опушка, что едва ли не в глубинке Пограничного королевства. В отличие от иных своих сородичей-домоседов тогда ещё молодые люди (будущие родители) без сожалений покинули отчину. Была история, о которой Эгрен говорила неохотно, но не раз и не два шептала ей, что отец чуть ли не выкрал мать из замка, где та была в услужении и неволе. Это так походило на сказки, где отважные принцы вызволяют прекрасных принцесс из башни. В конце концов, подруги приходили к единогласному заключению: про принцев это девчачьи глупости – они бы сбежали сами; а отец Эгрен – смельчак. Родители Эгрен после того как выбрались за пределы королевства, прибились к бродячему театру – глава семейства был на редкость могуч и перед представлениями на потеху зевакам рвал цепи, ломал подковы. Через год после побега, в Риваже, на заре весны, в то время, когда играли трагедию на сцене, под балаганом родилась девочка, названная Эгрен. Росла она в дороге, босоногая, нечесаная, часто голодная, но счастливая. Её приключения закончились, когда старший Ёж, желая для семьи лучшей участи, поставил росчерк пера на рекрутской бумаге наёмщиков Периша Златоносца. Семья осела в Борителе, в окрестности которого срочно отбыла маршал. И, хотя над семейством Ежей не довлело сила рода, они начали приобретать те черты характера, которые присущи обывателям Пограничного королевства. Они имели ограниченный круг знакомств, редко покидала дом, предпочитая поселиться на окраине крепости. Дослужившись до звания старшины, Ёж-старший не только переехал в столицу, но и отдал дочь в учение, как бы затратно это ни было, ибо образованные девушки начали цениться при выданье.
В школе, будучи внешне степенной, кроткой, общей любимицей, она приняла в ближний круг только одну подругу: шкодливую принцессу Тису Горную. Приняла и потому, что ей одной вдруг стали интересны рассказы о морском побережье, об иных городах, обычаях, странностях и страхах, главенствующих там.
Удивительная это была пара: рассудительная, спокойная Эгрен и горячая, не желавшая сидеть на месте Тиса. Лишь, будучи вместе с Эгрен, последняя не докучала законоучителям, и девочек оставили в покое. В короткие часы отдыха принцесса донимала Эгрен расспросами о чужой сладкой жизни соседнего королевства, за что была любя прозвана – Колючка.
Год назад старшая подруга закончила обучение – с тех пор от неё ни весточки. Единственное, что сближало их – Ёж-старший был взят псарём, взамен почившего горного короля. Дома застать Эгрен так же не удалось. Со слов родителей, относившихся к принцессе более чем прохладно, она переехала в пожалованный дом на окраине Борителя.
– Я тебе «горячих» пропишу, – клятвенно пообещала Тиса, качнувшись к подруге.
Та, несмотря на тесный наряд, ловко увернулась от объятий.
– Что вы делаете, принцесса? – не одобрительно, по-взрослому, покачала головой она. – Что об этом скажут люди? Не все знают, что вы – ряженый кавалер.
Тиса отчаянно всмотрелась в чуть раскосые карие глаза. У самой влага обожгла веки – от кого-кого, но не ожидала от своей любимицы. Говорит как старая дева, как дворцовая любимицы.
– Ах, Колючка ты моя. Возьми мои пальцы в свои ладони – так делают старые знакомые. Дома можешь расцеловать меня, а пока проводи до станции.
Тиса закусила губу. Это была прежняя добрая Ежиха, но чуточку иная. Это иное заметно проявилось в теле: оно стало тяжелее и потеряло прежнюю угловатость. И лицо, с некоторой бледностью, ныне высохло, даже пожелтело. Это уже не девочка, но майтра. Принцесса последовала совету подруги, почувствовав, как она тёплыми мягкими пальчиками сцепила её ладошку, мгновенно сжала и отпустила. Далее, они, раскланявшись, шли наравне, едва слышно, но со всей пылкостью ведя беседу.
– Куда ты пропала, Эгрен? Ни весточки, ни свидания. Это, право, не хорошо.
– Пропала, совсем пропала, Тиса, – с незнакомым придыханием, походившим на страсть, согласилась Ежиха. – Ещё не закончила я ученья, как ко мне сватали одного человека. Он зажиточный, кавалер, недавно стал подгардом крепости.
– Ты влюблена, – насупилась принцесса, чувствуя едва ли не ревность.
– Не знаю, что сказать. Эта не та любовь к мальчишке из балагана со словечками и цветочками, и не та, что в сказках. Он надёжный человек и это он влюблён в меня без памяти. А я…я…никогда прежде не испытывала подобного. Это как пребывать в унынии от довлеющего груза некоей печали и вдруг почувствовать облегчение от того, что некто снял ношу с твоих плеч.
Тисе в одночасье наскучила беседа. Не было в ней живости, смешинки, колкости, были лишь охи и вздохи, как любят повторять законоучителя. Короткое нежданное свидание с юностью лишь умножило печаль – скорее бы станция.
– Тиса. Тиса! Вы меня не слушаете.
Принцесса, будто задремав от унылой речи Эгрен, вопросительно покосилась на подругу.
– Вы повзрослели. А может… – лицо её пошло бледными пятнами. – Не смеете, Тиса, не смеете меня осуждать. Я слышала, как шепчутся о минувшей угрозе, об этом безумном убийце. И вкупе с подробностями говорят и о вашей семье. Но вам нечего беспокоиться. Вы – принцесса, род ваш королевский, и каков бы ни был он захудалым, кривотолки не внесут изменения в вашу матрикулу.
– Зачем ты так говоришь? – с болью в сердце воскликнула Тиса.
– Ах, оставьте, оставьте, – с диковиной горечью шептала девушка, спрятав лицо в ладонях.
Немногочисленные обыватели с любопытством поглядывали, но наряд кавалера сыграл подругам на руку – ни один зевака не остановился; их по-прежнему сторонились. Тиса в нерешительности замерла. Она желала развернуться и уйти прочь, но оставалась ещё детская вера, что всё это – очередная игра.
– Если слухи, – глухо проговорила Тиса, – слаще сердцу, нежели любовь наша...
– А, знаешь ли, Колючка, – не отрывая ладоней от лица, отчего речь её была чужой, невнятной, продолжила Эгрен, – что значит дева-воительница в Побережном королевстве? Её страсть к презренной стали – дух одной из ледяных княжон. Ты о них слышала, они зачли многие рода моей отчины и вас, горцев. Люди видят в них предначертание, скорые перемены, бояться их, а кто и всерьёз желает смерти. По городу идут слухи, что ты, Тиса, – дочь горного короля, майтр-гард – вступила в схватку с убийцей и едва не одолела его. Тебе верно служат молодые псы авангарда, будучи готовы разорвать ради венценосной славы глотки городских детишек. Что у тебя каменное сердце, не познавшее любви мужчины.
Будь Эгрен хоть стократ её друг, принцесса бы никому не позволила говорить гадости себе в лицо. Она, не обращая внимание на редких прохожих, шагнула к девушке, намереваясь закатить той трёпку.
– Не смей, – свистящим шёпотом кричала Тиса, грубо перехватывая её запястья. – Тебя не было там. Что ты можешь знать?
Принцесса, наконец, отняла точёные ладони Эгрен, чтобы как следует надавать мерзавке по щекам, да так и застыла. Лицо девушки оледенело в мучительной гримасе, будто мускулы свело судорогой; челюсть подрагивала – вот-вот зарыдает; но более всего ужасали глаза, закаченные под веки так, что остались только высохшие белки.
– Умей слухи обращать в свою пользу, моя девочка.
Голос этот, обманчиво ласковый, холодный, от которого уже не бегали мурашки, но всё нутро содрогалось от воспоминаний боли, причинённой в тёмных залах, исходил вовсе не из уст Эгрен. Голос оглушал, рождаясь извне. Голос Бриэль Бешеной.
– Нет, нет, – зажмурилась воительница, желая вырваться, но едва не вскрикнула – хватка Эгрен ещё более напомнила конт-майтру.
– Вы с ней походите на голубков.
Тиса готова была поклясться, что Бриэль по нраву её мучения, если бы ощущала в голосе хоть толику человеческого.
– И не устраивай сцен, Тиссария. Как только о заклятом кольце узнали, нашлись те, кто хочет знать о твоей особе. За тобой слежка. Магии я пока не чувствую, но вшивцы так и шныряют.
– А как вы меня мучили, – одними губами вопила принцесса, – там в подвале. Я умирала, а вы…
– Глупая девчонка, – обволакивал её голос, подобно призрачному червю. – Ты поклялась мне в верности. А значит жизнь более не твоё право. Вы все мои дети, – иначе, зачем тратиться на школу. Идеи просвещения развращают соседнее королевство, мои – служат на благо отчины. Если будет нужно, ты пожертвуешь жизнью. Это ли не лучшая смерть?
Юная Тиса нашла в себе силы открыть глаза. Лицо Эгрен более не казалось высохшим, мёртвым – веки начали заметно дрожать. Голос Бриэль терял силу, она явно торопилась.
– Моя ученица слушай. Ваш авангард отошлют вон из города. Тем лучше. Делать тебе здесь нечего. Жди от меня весточки. Если через одиннадцать дней от меня и слуху не будет, накануне последнего дня собирайся в поход. Делай, что хочешь, но ты должна наведаться в Боритель и разыскать Эгрен. Она знает, она…
– Оставь, оставь, – слабо пропищала Ежиха, пошатнувшись.
Голос разорвался в клочья слов, будто опавшие листья причудливо шуршат по скатам крыш. Оцепенение ушло. Тиса затравлено оглянулась – на них никто не обращал внимания. Наскоро и незаметно осмотрела укромные места, где могут скрываться соглядатаи Братства. Вроде, порядок, да и не услышишь, кто о чём говорит. Стон Ежихи вернул её в действительность. Будто и не было колдовского разговора. Всё это сон, помутнение рассудка, длившееся не более мгновения.
Тиса поддерживая подругу, ставшую немощной, разыскивала глазами скамью. Добрый человек в сером камзоле, поношенных чулках и башмаках, от которого несло микстурами (немолодой для ученика, бедный для врачевателя), участливо предложил помощь. Вдвоём они довели ослабевшую Ежиху до беседки, близ чьего-то сада. Человек предложил нюхательную соль, затем без слов, властно осмотрел девушку.
– Не сочтите за дерзость, майтра, – мятым грудным голосом посоветовал он. – Но вам следует показаться врачевателю. Рекомендую своего хозяина, мэтра Сивела Хлыста. Боюсь, у майтры печень не здорова. От себя добавлю, что волнения сейчас – худший из врагов ваших. Всех благ, майтры.
Он мягко улыбнулся, попрощавшись глазами поочерёдно сначала с Эгрен, затем с удивлённой Тисой. Последняя напрягла память, стараясь отыскать среди сотен знакомых лиц повзрослевшего вшивца.
Когда работник врачевателя удалился на достаточное расстояние, Тиса уселась рядом с подругой.
– Ах, Тиса, – непривычная до того речь Ежихи казалась сладчайшей песней. – Я, будто, уснула. Не болтала ли я глупостей, – в голосе её прорезалось неподдельно беспокойство. – Болезнь матушки передалась и мне. Ей бывает очень худо, и если бы рядом не было любящего мужа, моего отца, страшно подумать каково это, страдать в одиночестве. Вот зачем мне эта скорая любовь, Тиса. Пусть уж лучше скорее привыкнет ко мне и моим недостаткам. О, я буду, буду любить его.
Похоже, Эгрен Ежиха и не подозревала, что происходило с ней. Какими ещё колдовскими уловками обладала ненавистная конт-майтра? И может ли она подобным образом властвовать над людьми? Или это очередная магическая утварь? Тогда Эгрен неизбежно связана с конт-майтрой теми же обязательствами, что и Тиса. И, похоже, не только они, но и многие девочки из школы. Подозрения принцессы отчасти оправдались – она была в этом уверена, – когда вновь заговорила Ежиха.
– Мне, верно, было бы намного хуже, если бы не подарок конт-майтры.
Она откинула жабо. На белой лебяжьей коже покоился золочёный кулон в виде незатейливой завитушки.
– Она дарит такие лучшим ученицам. Поделка не служителей, но настоятеля храма Отца. Его вера в этом обереге дарует силу и разгоняет тоску.
– Такой мне не видать, – не замечая, что подначивает подругу продолжить разговор об оберег, покачала головой Тиса. – По мне розга по сию пору плачет.
– Конт-майтре виднее, кто – лучший, – в голосе Эгрен прибавилось сил. – О, Отец всемогущий, я опаздываю на дилижанс. Идём-ка, Колючка, поспешим.
К сожалению Тисы они успели едва ли не к отправке экипажа. Неширокая площадь, уходящая мощёной дорогой вглубь полутёмного арочного пролёта почтовой станции, была полна народу. Сразу три дилижанса – потрепанные вагоны, запряжённые шестёрками каурых почтовых лошадок – обыватели осаждали столь взволновано, будто спасались бегством. Рыночный гомон наполнял уши, отвлекая от мысли. Тиса пыталась сообразить как начать разговор, но, как оказалось, напрасно.
Когда они, поскальзываясь на сальной от влаги мостовой (неглубоко точила камень горная река), ступили на площадь, смотритель станции громогласно, нещадно перхая, объявил посадку. Горожане взволновались – образовалась давка. Эгрен разорвала сцепление рук, лихорадочно потроша поясной кошель. Выудив из общей мешанины вещиц отливающий медью жетон, словно забыв о подруге, начала довольно грубо, порой используя локти, пробираться сквозь толпу к смотрителю станции, возвышающемуся на постаменте. Будучи человеком тучным, со свойственной его натуре медлительностью и невозмутимостью, тот проверял билеты пассажиров, небрежной отмашкой давая понять у кого какой вагон.
Тиса, не желая упускать Ежиху, с трудом поспевала ей вслед. Лишь однажды она едва не споткнулась и не потеряла шляпу. Тем не менее, успела заметить выражение лица смотрителя, когда Эгрен протянула ему жетон. Тень растерянности на мгновение застыла в его глазах, но торопливая отмашка в сторону ближайшего дилижанса немало успокоила увальня. Подозрения, что подруги не только встретились неслучайно и на сама Эгрен на службе всесильной конт-майтры только подтвердились.
Тиса нагнала Ежиху близ подножки вагона. Та бесцеремонно – показалось, что даже торопливо – попыталась юркнуть внутрь.
– Постой, Эгрен, – всполошившись, схватила её за юбки принцесса. – Простимся прежде.
Та оглянулась, невольно пропуская первых пассажиров; кротко вздохнула, заключив наперсницу в крепкие объятия. Тиса уже раскрыла рот, чтобы хоть что-нибудь выведать, но Эгрен, неожиданно, без слёз, всхлипнула.
– Любимица ты моя. Береги себя. Ох, тяжкая пора настала, тяжкая.
– Тяжкая пора? – растеряно повторила принцесса. – Что? Что тревожит тебя?
Но Эгрен горячо по-матерински расцеловала её. От того в груди сделалось томно, а после совсем гадко, будто прощались навек. Но Ежиха, не говоря лишнего слова, скрылась в полутьме вагона. Тису теснили, толкали. Она, сделавшись вдруг немощной, подалась назад, оставшись вскоре рядом с постаментом. Здесь по-прежнему, словно статуя, возвышался смотритель станции. Лишь чувства его были отнюдь не каменными: он страдальчески морщился. На него наскакивал человечек в поношенном дорожном плаще.
– Это неслыханно! – голос его срывался на визг. – Я буду жаловаться конту Крину Ржавому! Слышите?!
– Сколько угодно, мэтр, – заучено шевелил губами смотритель станции, должность которого предполагала подобные казусы.
– Извольте ответить! – на мгновение пришёл в себя человечек, вытянувшись стрункой. – Отчего мест нет? Вот билет – прочтите, – он пхнул едва ли не нос смотрителя кулаком со сжатой в нём фунтиком бумагой. – Место в вагоне, а не полка.
– Произошла ошибка, – попытался сыграть расстройство смотритель. – Вам возместят убытки, и даже более того. Право же, мэтр, будьте покойны. Ваше место занимает майтра. Не будете же вы браниться и с ней?
– Нес-слыханно! – в последний раз прошипел человечек, и, ругаясь вполголоса, потешно подпрыгивая на ходу, зашагал к вагону.
Тиса вопросительно глянула на смотрителя, но тот, едва облегчённо переведя дух, отправился к начавшим движение дилижансам. Обыкновенно, отправляясь по одиночке, ныне они выстраивались поездом. Смотритель уговорами просил провожающих отойти от вагонов. Тисе до чесотки хотелось хоть глазком увидеть Эгрен: проститься ещё раз. Пока смотритель суетился с одними, принцесса тишком двинулась к первому дилижансу. Деловито смахивая мух с сочащихся ранок на коже лошади, поправляя начищенную воском упряжь, она добралась до козел. Приветливо кивнула возницам. Одна из пассажирок – юная майтра – легкомысленно вытянулась из окна и машет родным. Из-за неё не разглядеть сидящих в вагоне.
Тиса в досаде прикусила губу, пытаясь понять, как ещё возможно заглянуть внутрь. Взгляд её застывает на обыкновенной дудочке в шерстяном влагалище. Владелец дудочки одет в чёрные поношенные сапоги и укутан в коричневый парусиновый плащ так, что лица его не разглядеть. Только чернота под капюшоном. Но Тиса не могла ошибиться:
– Такоб Искра!
– Рад вас видеть в добром здравии, принцесса, – безмятежно отозвался подземелец, не срывая, впрочем, по-книжному капюшон, представляясь во всей красе злодеем.
– Вы следите за мной, – горько воскликнула Тиса, поглаживая эфес шпаги.
– Вам бы в театре играть, – покачал головой подземелец. – Прекратите грезить приключениями. Я сойду на полпути и отправлюсь к дому. В дальних землях всегда помните, что у вас есть куда возвращаться. Иначе, пропадёте.
На протяжении будничной речи подземельца Тису не покидало ощущения, что некто нападёт со спины. Она беспокойно оглядывалась, беспричинно вздрагивала, недоверчиво щурилась на Такоба. От подземельца не укрылось странное поведение принцессы – он даже приподнял капюшон. Затем понимающе улыбнулся, заметив:
– Принцесса, верно, предпочитает слушать народную молву. Меж людей подземельцы слывут угрюмыми, молчаливыми, призрачно тихими, под стать морвам. Но раз изведав тишины в тёмной пещере, вы не возжелаете её. Впрочем, у нас по-своему светло. На деле мы, подземельцы, болтливы до невозможности. Любим музыку и танцы. А обыватели всего лишь не желают якшаться с теми, кто не походит на них. Впрочем на спрос ночного рынка это никак не сказывается.
Его прервал надсадный окрик смотрителя станции, вновь занявшего постамент:
– Мэтры и майтры! Отправление в час пополудни севера. Прошу возниц на несколько слов.
Не было нужды повторять – козлы мигом опустели. Возницы сплошь в непромокаемых парусиновых плащах окружили смотрителя.
– Старый обычай, – шепнули над ухом принцессы, – глотнуть вина за собственную здравицу.
Тиса не оглянулась, пытаясь скрыть пунцовые от стыда щёки. Напрасно пугаться заговорщиков, которыми так богаты приключенческие сказки. На деле следить за ней ещё проще – с помощью магии. Она вполне доверяла оберегу, сделанному служителями Храма Сынов, подаренному ей после имянаречения. Но запретный, магический, всё-таки надёжнее. Хотя это и похоже на грех – не колдуй по умышлению. Надо бы упросить мэтра Дюрана сотворить оберег, жалко выдавила из себя здравую мысль Тиса.
Подземелец деликатно кашлянул:
– Кхм-м, принцессе, верно, хотелось бы многое узнать. Нас не подслушивают…
– Нет-нет, – искренне покачала головой Тиса, за весьма короткий срок, убедившись в том, что, чем более знаний, тем горше жизнь. – Я… – невольно припомнила ту роковую ночь, – я всего лишь хотела поблагодарить за то, что… отогнали живую тень.
– Эти твари опасны, – мрачно проговорил Такоб Искра. – Тот глупец, кто вообразил, что сможет управиться с ней. Живая тень – слишком общее понятие. Пламя их знает, кем оно было до войны. Мы, подземельцы, чувствуем их за мелье, иначе пропадёшь во тьме пещер. Подобных тварей у нас хватает. Порой, невольно, возжелаешь каменное сердце, которое, говорят, умели делать волшебники древности.
Меж тем, возницы, отдав должное вину смотрителя станции, разошлись по козлам.
– Прощайте, принцесса, – без обиняков мягко произнёс подземелец и легко, насколько позволяло человеческое тело, занял место рядом с возницей. – Кто знает, свидимся ли мы вновь. Человек, на которого огрызается живая тень, должен быть осторожен. Не могу, право, сказать за что вам такая напасть. Но вам нужен сильный покровитель. Хотя бы и конт-майтра. Она женщина с закавыкой, но бешеный нрав и власть делают её опасной.
– У неё каменное сердце, – невольно вырвалось у Тисы. – Мне бы самой такое, чтобы… чтобы…
– Принцесса, – вкрадчиво проговорил подземелец, не обращая внимание на недовольный окрик смотрителя, – уж, по старой традиции подарю вам на прощание сказочку:
«Жил когда-то в местных краях богатый полководец, любил молодую жену всем сердцем. Но случилась война и, зная, как битвы ожесточают сердце, он упросил колдуна поставить взамен настоящего каменное. Так он воевал, прослыв жестоким воителем. Но едва приходил на отдых, менял камень на орган и вновь становился кротким, любящим мужем. Но однажды, шагая по разрушенному битвой селению, он заметил семью, оплакивающего тяжелораненого ребёнка. И хотя люди эти принадлежали к вражьему королевству, дрогнуло каменное сердце – он помог этим людям. Познав, что и камень может сострадать, он поспешил вернуться домой, не смотря на то, что был нужен своим людям. Заклятием сменил камень на живое сердце и вошёл на половину жены. Та, не чуя беды, развлекалась с молодым купцом. Бешенство затмило разум. Полководец схватился за меч и разрубил обоих одним ударом. И ожесточилось, окаменело живое сердце. А каменное, брошенное на пол и никому не нужное, вдруг начало биться, но чуда этого никто не заметил. Разве камень может быть живым?»
Сказку подземелец заканчивал на ходу – поезд тяжело отправился со станции. Тиса, будто заворожённая, бежала следом.
– Право, принцесса, – торопливо заключил подземелец, которого едва было слышно от грохота движущихся дилижансов, – вы преуменьшаете свои силы. И у камня есть слабина. Прощайте.
Последние слова эхом таяли в чёрном зеве арочного пролёта. Тиса едва не плашмя прижалась к холодному мокрому камню стены. Внутри себя она чувствовала отягощенную пустоту. К чему эта сказка, к чему – встреча, к чему – горькое свидание с прошлым?
Тиса очнулась от забытья – воспоминания холода камня развеяло, как наваждение. Она вновь была на поле. К волокушам селян с воплями и гиканьем мчались несколько всадников. Мальчишки в распахнутых камзолах, а кто и в развевающейся сорочке. Ветер донёс грубый окрик одного из них, едва они взнуздали коней близ волокуш. Селянин, одетый приличнее остальных, – сапоги, куртка и широкополая соломенная шляпа – соскочил с козел и, кланяясь, заговорил с ними. Вновь невнятный окрик мальчишки – пара девушек, молодые, гибкие, тишком покинули воз, навострившись в лес. Это не укрылось от мальчишек. Большинство, обогнув обоз, направили лошадей за ними. Селянин кричал, размахивал руками. Остальные – мужики и неповоротливые бабы – схватились за дреколье. Всадники захохотали.
Тиса вскочила на ноги. Сказка подземельца пошла впрок. Для войска нужно сердце полководца – живое и каменное единовременно. Иначе, пора в отставку.