Серая ветка. Народу мало - так часто бывает на окраинных станциях, когда день переваливает за половину. В полупустом вагоне на сиденье скраю - дымчатый старик, от которого не отвести глаз.
По какой-то необъяснимой причине внимание мое привлекают красивые пожилые люди, но в большей степени – люди лет очень преклонных. Должно быть, усталый, замыленный взгляд признает в них гостей из прошлого, казалось бы, незаметных, но тем не менее обладающих странной и будто бы давно знакомой красотой. Разумеется, не все они таковы, но те, что запоминаются,остаются в памяти надолго. Где бы я ни была, выцепляю их зрением из толпы практически моментально – они бредут зачастую против направления движения, подтягивая за собой расшатавшиеся коляски и тележки. Они слабо видят, не осознают себя частью толпы – задирают голову вверх, не замечая раздраженных, вечно спешащих людей вокруг себя,- «Ну поживее, дед!»
Этот – созерцатель. В мешковатой, некогда бирюзовой или голубой куртке,сплющенном берете, с рюкзаком, со спортивной сумкой на коленях, из которой свесила морду лохматая коричневая собачка с вытянутой мордой. Заметил, что я смотрю на него. Даже неудобно.
Замирая в неустойчивой качке вагона, рывками, все же сажусь на место поодаль, продолжая наблюдать. Взглянула украдкой – он оглядывается по сторонам скользящим, невидящим взглядом. Быть может, он плохо слышит.
Ему лет восемьдесят, не меньше - но его руки не так стары и не так истерзаны годами, пальцы сморщены, но форма их божественно спокойна без старческой крюковатости, без юношеской цепкости. Старик гладит мохнатые уши собаки, то ласково, словно уговаривая ее не высовываться, то откровенно запихивая собакину мордочку в прорезь молнии, стараясь не зацепить шелковистую шерсть, но она упорно вылезает наружу. Оттянутые ушами назад, влажные в уголках глаза собака вскидывает на старика, словно вопрошая " Скоро?"
Ведь собирал же дома свою сумку, что-то в нее укладывал трясущимися руками, одевался, опрятно застегивал рюкзачок, степенно шел к метро. Медленно, медленно лезет в карман за телефоном – старым и простым. Вытягивая руку, дальнозорко всматривается в маленький экран. Звонит ли ему кто-нибудь?
Люди занимают пустые места, скрывают от меня эту странную компанию. Остается только стариков профиль - худой нос, глаза под нависшими веками. Ему все равно, куда смотреть. Старость не тратит движений попусту, и он не хочет следить за постоянно меняющимися объектами: глядит прямо. Если в поле зрения появляется что-то, привлекающее его внимание, то в глазах его отражается небывалая причастность к происходящему.
"Серпуховская", мне надо выходить. С потоком людей двигаюсь к дверям, бросаю на него последний взгляд , запечатлевая его образ. Знает ли он, что может думать о нем незнакомая девушка в вагоне? Дело ли ей до него? Фильмы, прогулки, дела.. Молодость не останавливается, чтобы полюбоваться старостью. Как же хочется сказать ему добрые, ободряющие слова. Не отстраненно-праздничное "дай Бог вам здоровья", а наклониться к самому уху, пусть услышит, что он красив, нужен, любим.
Хочется взять эти сухие старческие руки:"Дедушка, я вижу, я знаю..."
Но меня вытесняет толпа.