Я вся промокла под этим осенним моросящим дождем, еще и слезы… Но если я не напишу сейчас, я не напишу никогда, и это все потеряется.
Какая я была дура раньше – ведь я думала, что только необщительные нелюдимые люди обречены на одиночество. Как же я не могла понять, что близкие люди, друзья просто могут умирать, один за другим. И ты можешь остаться совсем один на белом свете, без всяких сил заводить еще знакомства и близких людей.
Я прекрасно знала Савелия Викторовича и его жену. Они общались с моими родителями . Правда, последнее время встречи были очень редки и звонки тоже. Сказывались года. В начале лета при встрече он попросил передать приглашение моим родителям на свое 90-летие. Я грустно улыбнулась, зная, что уже ни на общение, ни на приходы сил у моих родителей нет.
Парой Савелий Викторович и Татьяна Илларионовна были очень интересной, жили в частном доме, за высоким забором, это позволяло им держать собак и кошек в большом количестве. Антисанитария в доме была жуткая, все было на благо четвероногих, которые размножались, не стесняясь. Но при этом общение с хозяевами было просто удивительно приятным и многообразным. Включалась классическая музыка и велись степенные беседы – об искусстве, литературе. Чувствовалось, что люди высокообразованные, многое повидали. А моя семья устроена так, что могла стерпеть и запахи не очень приятные и прочие неудобства, будучи в гостях, так как главную ценность представляли всегда люди с их душевными качествами.
Но вот этим летом, после 90-летия супруга, ушла из жизни Татьяна Илларионовна.
Сегодня, идя от родителей под проливным дождем, я встречаю Савелия Викторовича, одиноко идущего, сгорбленного. Трогаю за плечо( знаю, что плохо слышит). Он узнает, радуется мне и начинает говорить совершенно бодрым, не по возрасту, голосом, о том, что у него есть фотографии наших семейных встреч, где есть и я в таком красном платье и очень красивая, и что эту фотографию надо мне отдать.
Я рассказываю, что родители болеют, но часто вспоминают его, передаю соболезнования. Не знаю, слышит ли он меня, но крепко держит меня за руку , 90-летний старик, и рука у него теплая-претеплая. Я чувствую, как комок подкатывает к горлу, я опять твержу про родителей, а он про фотографии.
- Я отдам их летом…
- Да, да, конечно, мы обязательно встретимся летом.
Взор гаснет.
- Я никак не могу оправиться после смерти Татьянушки. Знаете, теперь я могу открыть вам тайну – ее отец был князем, умер в 1912 году в Киеве.
Я верю, что так и было, я помню эту чудесную женщину. Да, она, пожалуй, была
княгиней.
Хочу что-то расспросить, но он меняет тему, говорит, что это уже никому не надо. А надо мне позаботиться о себе.
- Знаете, эта зима будет очень холодной, я прошу вас, не пожалейте денег, купите очень теплые сапоги, обязательно купите.
- Да, да, киваю я, понимая, что жгучая привычная потребность заботиться о ком-то заставляет произносить его эти слова.
Мы стоим совершенно мокрые под дождем. Надо прощаться, сердце сжимается ( до лета?). Я обнимаю этого мужчину , обнимаю, чтобы спрятать слезы и сопли свои. Ну откуда он узнал, что мне так хотелось этой заботы. Ведь обычно старики при встрече рассказывают про свои беды. Парадокс какой-то. И сейчас это я должна участливо расспрашивать, как он живет, не надо ли помочь.
Я прошмыгиваю домой, сажусь за компьютер и стучу все из себя, чтобы ничего не говорить. Глотаю слезы, думаю про эти фотографии, теперь я знаю, что где-то есть я красивая. Но попадут ли они ко мне? Я знаю, что сейчас Савелий Викторович живет с сыном, который никогда не разделял родительское пристрастие к животным. Как он там, ведь не зря же выглядит таким одиноким.
Этой зимой я куплю себе самые теплые сапоги в мире.