Все мы, здесь собравшиеся, люди русского слова и русского духа, а стало быть, вопрос «Что было вначале?» для нас не менее – а то и более – важен, чем вопрос «Как стать первым?»
Люди ухитряются давать самые разнообразные ответы на куда более простой вопрос «Что было на самом деле?» - касается ли дело т.н. текучки или Истории. Немудрено, что когда дело касается умозрительного понятия «в Начале» или "Вначале", число ответов только возрастает.
Однако, единственно верный ответ дал на этот вопрос Моисей - именно с этого ответа и начинается Священное Писание: «Вначале Бог создал небо и землю». А всякое вопрошание о том, что было "еще до начала Творения" (что делал Господь до того, как Он создал небо и землю) не только безсмысленно, но и вредно для ума, а главное, души: у нас нет ни слов, ни даже образов, чтобы что-то предполагать здесь. Одним словом, это ведет вникуда - к хаосу.
А на вопрос, Кто Он – Сам Бог, отвечает апостол Иоанн Богослов - и с этого Ответа начинается Четвертое Евангелие: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
Если ты говоришь о Боге, речь твоя должна возвышаться до Бога - и слова эти воистину священны!
(...Есть еще одна попытка ответить на вопрос о Начале. Признаться, когда я впервые услышал слово «Большой Взрыв», я подумал, что это – мрачная ирония фантастов. Так я воспринимаю это и сейчас, хотя гипотеза эта получила статус теории, чтобы не сказать, догмы или [канонизированного] сценария. По мне, слово «Биг-Банг» больше подходит для творца-трикстера из какой-нибудь вуду-мифологии).
(*)
А вопрос ведь - очень и очень серьезный. От того, что было - есть! - Вначале, напрямую зависит наш конец и наша вечность!
На заре немецкой критической мысли был дан еще один ответ: Вначале была вещь. (Некий) субъект, о котором повествует отец немецкой классической философии, пытался познать эту самую вещь, но убедился в одном непреодолимом обстоятельстве: всякая попытка контакта упиралась в пространство и время. А последние относятся– не к вещи, а к этому самому познающему субъекту - в этом и состоит главное открытие Канта.
Субъект, стало быть, остается наедине со своими формами созерцания - временем и пространством - и порожденными ими феноменами. А вещь пребывает просто так, сама по себе. «Вещь-в-себе» - так и назвал ее (с немалой, но невеселой иронией) Кант.
Ну да ладно, Бог с ней, с вещью-в-себе...
А что же время? Вначале субъект создал пространство и время... – так, что ли?
Согласно Канту, время не есть понятие, выводимое из какого-либо опыта, поскольку для того, чтобы воспринять вещи как одновременные или последовательные, у нас УЖЕ должно быть некое представление о времени. И Кант безусловно прав (на то он и Кант! :)
Человек начался не с того, что взял в руки вещь (неважно, какую ;). Вещь может взять если не членистоногое, то уж, во всяком случае, любой примат, и почти любого из них можно научить делать из палки копье. Но ни одного примата не научишь двум вещам: сделать из палки не оружие, а украшение, музыкальный инструмент или ВЕЩЬ-В-СЕБЕ. И еще: никого не научишь пониманию того, что «это – вещь!», осознанию того, что «это – не я, и не он/а, а вещь». Никого, кроме человека – так было, по крайней мере, в золотой век палеолита (человека нынешнего ничему не научишь - недаром, у нас череп сильно уменьшился, по сравнению с тем же питекантропом).
Человек, таким образом, начался с того момента, как осознал все вышеозначенное. А потом, создал/а и сказал/а слово «вещь» (возможно, конечно, не «вещь», а “Ding” :)
...а затем, возможно, – и слово «время»...
Но вот, в чем проблема: у каждого из нас – свой путь в этом мире. Знаем мы о нем или так никогда (в этом мире) и не узнаем, довольны мы этим путем, или пытаемся его отвергнуть – но это именно тот один-единственный путь. Этот путь называется «личность».
Каким бы ни был этот путь, каждый из нас догадывается, что иных путей, возможных более или менее – несоизмеримо больше. Эти пути – сколь возможные, столь и невозможные – а точнее, вне зависимости от их осуществимости - называются одним словом: «время»!
У нас время – только одно, это и есть наша жизнь, то есть, наша личности. Поэтому, говоря о времени, мы отстраняемся от слов «личность» и «жизнь». (Кант, впрочем, отстраняется и от времени, называя его не-немецкими словами «трансцендентальная / имманентная форма [созерцания]» - хотя в немецкой философии сравнительно мало греко-латинских и прочих терминов). Именно так называет время знаменитая "Критика чистого разума": «имманентная форма созерцания». А зачем созерцанию форма? – правильно, чтобы укладывать все вещи – то есть, восприятия и феномены – по-порядку.
Впрочем, время – штука парадоксальная: единственное, что у нас есть, начинает стремительно исчезать, будучи осознанным и названным. Но если мы сумеем осознать и "обработать" время именно не как эту "текучку", а как наш уникальный путь (который мы назвали словом «личность»), как время – вот оно! - вновь сплочено и схвачено, восстановлено в целости!
Пространство - тоже парадокс, но параметры его противоположны. Все, что мы видим вокруг – башни или горы, печные трубы или небо – все мы можем обнять руками словно и вместе с мысленным взором. Но стоит возникнуть слово-образу «пространство», все сразу растягивается, даже растворяется, отодвигаясь в дали, недостижимые и непостижимые (впервые я почувствовал это не в мысли, а в поездке по кыргызской степи).
Мы жили себе в уютном мире, окруженном горными хребтами и океанами. И вдруг – оказались в бездне:
...подхвачены вихрем времен ,
мириадами звезд и миров!..
Это Кант называл «коперниковым переворотом»: именно так великий поляк перевернул – даже не Солнечную систему, а, по сути, само наше сознание! - а великий гражданин Калининграда выразил последнее в словах...
* * *
...Итак, наше едва ли не врожденное, стойкое и незыблемое понятие превращается в несколько представлений, причем совершенно разных, меж которыми общего–то - лишь само это слово: «время».
Некая «форма созерцания» – о чем и писал Кант - позволяет нам осознать, «оценить»: что раньше, что – позже, а что и вовсе одновременно.
Эта форма, это чувство позволяет нам не опаздыват на свидания, успевать на концерты, а порою проводить границы между вот-вот, прошлым и еще не прошедшим. Именно благодаря этому созерцанию мы чувствуем -или только ощущаем - время: когда – приблизительно и туманно, а когда – резко и остро.
В то же время...э-э.., нет и ничего более хрупкого и текучего, почти несуществующего, чем время! О чем мы говорим-то, ребята?
А говорим мы – сейчас! – о ТОМ, ЧТО разрушает дороги и горы, уничтожает планеты, звезды, галактики – а главное, нас с вами! ЭТО ведь, тоже – время...
Наконец, срок. Срок – это тоже «время», но время особое. Он распадается на кванты событий, воспоминаний, но его никогда не составить –
ни из секунд, ни из часов,
ни из годов или столетий...
это – нечто целое, нечто крепкое и цельное. Произнесешь или напишешь: «1799 – 1837», «1879 – 1953», и – словно имя произнес:
этот срок – это словно судьба,
– как врожденный шрам на ладони!..
...И всем этим чувствам, силе или силам, знаку и знакам, образам или судьбе – всем им дано одно-единственное имя: ВРЕМЯ! Притом, название это, или понятие – вроде, точно и недвусмысленно. Точнее, чем швейцарские часы.
Вот и сиди – с пятью понятиями, и – без понятия! Как с пятью тузами на мизере...
А выход-то – один.
Если найти, куда идти – если найти личность – все времена и время сплотятся, восстанут, придут в порядок... И начнут не двигаться, а работать - на нас, а не против нас!
______________
(*)
Недавно, к слову сказать, довелось узнать еще одну версию. «Вначале были бабки» - так звучит ответ, данный одним современным латышским писателем. Зигмунд Бергманс, автор книги «Хартия невольностей» тоже, как видим, не чужд умозрительному, даже трансцендентному – хотя, в его чутких руках оно становится весомым и осязаемым...
Впрочем, на сей раз наш рижанин ограничился детективом. А мастера детективов, как известно, охочи до вопросов и загадок, ответы – не их жанр. Так что, вернемся к нашему вопросу с его версиями.