Второй помощник капитана подписал коносамент (штурманская расписка о приёме груза на борт судна), и подтолкнув его по полированной поверхности стола в сторону экспедитора, немолодого улыбчивого француза, вопросительно посмотрел на капитана. Тот едва заметно кивнул.
Алексей Борисович, так звали помощника, в первый раз в этой должности вышел в рейс, и поэтому немного нервничал. Вообще-то по отчеству его величали редко. В официальной обстановке, или когда «крокодил Гена», (так за глаза любя называли Геннадия Ивановича, капитана судна), был им недоволен.
Три дня назад Лёша при разгрузке пакетированного леса раз пять сподобился прочувствовать себя Алексеем Борисовичем и даже один раз «Борисычем» в купе со специфической морской терминологией, чего за капитаном, следует отдать тому должное, водилось редко.
У Алексея и в мыслях не было обижаться на « Гену». Валютный груз, иноземный порт. Какие уж тут «косяки»! Три года назад, когда Лёша зелёным «трёхой» пришёл на этот пароход, как-то раз они штормовали в Северном море. Вахтенный «секонд» приказал отдать караван леса за борт. Так его за это в пароходстве чуть с водной гладью не сравняли. Спасибо «крокодилу Гене», не дал помощника сожрать доказав комиссии верность принятого штурманом решения. Судно дало критический крен, промедление грозило потерей не то, что каравана - всего груза, судна и экипажа впридачу.
Геннадий Иванович внешне ничего общего не имел с шаблонным «обветренным, как скалы» морским волком. Невысокий, сухопарый. С венчиком седеющих волос вокруг внушительной лысины, и с выступающим, как бульб корабля носом. Вот только глаза... серо-стальные, холодные, как Баренцево море.
Капитана по-настоящему уважали. Не мелочный, не суетливый. Строгий, когда касалось дела. Никогда не лебезивший перед пароходским начальством, и справедливо считавший себя единоправным хозяином на судне.
Он, можно сказать, всю жизнь отработав на море, готовился к заслуженной пенсии. Наверное, ходил бы и дальше, но в чуть ссутулившуюся, но ещё крепкую спину дышала очередь из новоиспечённых капитанов, и что важнее, руководству пароходства изрядно поднадоели его непочтительность и вызывающая независимость.
А посему, примирившись с неизбежной отставкой, он иногда позволял себе некоторые вольности. Иногда в море по несколько дней не поднимался на мостик, уверенный в грамотности им же подготовленных штурманов. Иногда, напротив. На вахте старпома, или второго, когда в его присутствии более нуждался третий, менее опытный, помощник усаживался в вертящееся капитанское кресло меланхолично выводя себе под нос какой-нибудь мотивчик, прищурив живущие своей отдельной жизнью на задумчиво-умиротворённом лице холодные цепкие глаза, часами всматривался в горизонт, распространяя по рубке крепкий дух тройного одеколона.
Как известно, пароход «стеклянный» - все всё про всех знают. Если капитан без видимой необходимости поднимается на мост оставляя за собой шлейф из запаха ядрёного (так и не поддавшись соблазнам буржуазной косметики) отечественного одеколона, а в своей каюте вдохновенно музицирует на баяне «дед», такой же «предпенсионник», экипаж был на все сто уверен, «Гена» со стармехом проредили представительские запасы «Столичной».
Так, размышляя о капитане после традиционного «на посошок», Лёша проводил раскрасневшегося экспедитора к трапу. Вежливо выслушав сбивчивые
пожелания «счастливого плавания» и «семи футов под килем» от захмелевшего француза, Алексей спустился вниз, посмотреть как палубная команда и свободные от вахты под руководством боцмана крепят контейнеры. Особой необходимости в этом не было, экипаж знал своё дело, и Лёша, покрутившись для проформы на палубе несколько минут поднялся в рубку. Ночью отход, как раз на его вахте. Он вышел на «крыло», закурил. Посмотрел на бледнеющие в наступающих сумерках очертания города. Дюнкерк. Кажется здесь в 1940 году англичане облажались при эвакуации своих частей, потеряв почти всё тяжёлое вооружение, технику и сотни тысяч тонн снаряжения. «Так на берегу и не побывал. С этой должностью теперь нигде особо не побываешь. То разгрузка, то погрузка. Привыкай», - рассеяно посетовал себе Лёша, наблюдая за начинающими зажигаться в городе огнями.
В первом часу ночи подошёл буксир, на причале замаячили швартовщики. В прямоугольный иллюминатор Алексей видел, как на бак побежали боцман с третьим помощником в белых, добытых правдами и неправдами «импортных» защитных касках, и матросы в оранжевых наших, с надписью «СТРОИТЕЛЬ». В рубку вошли капитан и французский лоцман. Начался отход. Можно хоть двадцать лет отработать на флоте, но всегда неизбывным останется чувство лёгкого, приятного волнения, когда судно, отдав швартовы, последнее материальное, что связывает его с берегом, отваливает от причала.
«Карманная» Европа не наш, Ледовитый. Прошли Па-де-Кале, справа по борту, в пределах видимости, белея в лунном свете, потянулись меловые скалы Дувра, Ла-Манш – двое суток и вот уже Дублинский залив.
- Какой флаг вешаем? – зевая во весь рот, осведомился у Алексея вахтенный матрос Денис.
Лёша, который находился в состоянии мысленного коллапса вызванного повторением правил передачи грузополучателю контейнеров, ответил вопросом на вопрос:
- Мы в какую страну пришли?
- Ааа, – понимающе протянул Денис, сунулся к ящику-сотам, где хранились флаги, поковырялся там, нашел искомое, и побежал к носовой сигнальной мачте.
Подошёл лоцманский катер. На мостик поднялись, оживлённо разговаривая «Гена» с радостно ухмыляющимся краснолицым лоцманом.
Поднялись на несколько миль вверх по реке Лиффи.
Привязались к причалу, по которому уже сновали докеры. Лоцман, всё ещё чему-то ухмыляясь, сбежал по трапу, к которому наши матросы подвязывали страховочную сеть, подошёл к группе тальманов с планшетками, смеясь, что-то сказал им, показывая на носовую мачту. Те, в свою очередь посмотрев туда же, одобрительно загалдели.
На борт потянулись стропальщики, представители грузополучателя, Shiphandlers и прочая портовая публика. В общем, обычная предразгрузочная суета.
Разгрузка шла полным ходом, ирландцы споро работали, отвлекаясь только на то, чтобы завидев вблизи кого-нибудь из наших моряков показать им растопыренные указательный и средний пальцы, одобряюще при этом улыбаясь.
- Что это Paddy нас так залюбили? – спросил старпом, со спардека наблюдавший за докерами, у пробегавшего мимо плотника. Тот в ответ только скроил гримасу, по его мнению, означающую полное неведение.
Скоро этот вопрос самым малоприятным образом разрешился. Чуть не заезжая на разгрузочную площадку притормозила представительского класса легковушка, из которой выскочил молодой, но уже начинающий заплывать жирком человек в дорогом костюме. Опасливо косясь на портовые краны, он мелкой рысью припустил прямо к трапу и дальше, на борт, где его мягко притормозил несущий стояночную вахту старпом:
- Куда это вы разогнались, молодой человек? – безошибочно определив соотечественника, по-русски спросил он.
- Да вы что здесь!… Да я…!… Вы капитан?! Я из посольства! – с трудом переводя дыхание, заверещал «дипломат».
- Я старший помощник капитана Снегирёв - представился старпом. Капитан на мостике.
- Мне к капитану. Срочно!
- Идите за мной. А что случилось-то? Англия объявила нам войну? – всё ещё не воспринимая «мальчишку» всерьёз поинтересовался Снегирёв.
Проигнорировав вопрос, дипломат, пыхтя, поднялся за старпомом в рубку. Там они застали капитана, безмятежно покручивающегося в кресле и взъерошенного второго помощника, уже получившего пару «Алексеев Борисовичей».
- Тут к вам из э… посольства, Геннадий Иванович, – неуверенно, запнувшись, кивнул в сторону молодого человека Снегирёв, когда «Гена» обратил на них внимание.
Слегка приподняв брови, он покинул кресло, и сделав два-три шага в сторону прибывших остановился. Не говоря ни слова, смотрел в лицо дипломата, предоставляя тому первому начать разговор и изложить цель своего визита.
Как-то сразу сникнув под пронизывающим взглядом серо-стальных глаз, «дипломат» невнятно представился, назвав свою далеко не высокую должность. Затем, видимо вспомнив о своей миссии, несколько взбодрившись, он более уверенно заговорил:
- Товарищ капитан. Это что у вас творится?!
- А что у нас творится? – благодушно поинтересовался Геннадий Иванович.
- Вы какой страны флаг вывесили?
- Вы хотите сказать подняли?- вежливо осведомился капитан, - вывешивают, pardonnez-moi, подштанники.
- Да, да. Подняли! – снова смутился, как теперь выяснилось, дежурный референт.
- Британский я полагаю, - уже догадываясь, в чём дело предположил «Гена», покосившись в иллюминатор, как нарочно перекрытый сгружаемым контейнером.
- Так? Алексей Борисович! – обратился он к Лёше.
Тот стоял, ни жив, ни мёртв, судорожно пытаясь вспомнить, какой именно флаг Денис достал из ящика.
- Не помню, отведя взгляд, обречённо, но твёрдо, чувствуя, как палуба уходит из-под ног, ответил Алексей, рискнув всё же взглянуть на капитана.
- Ирландский! Вы выв… Вы подняли ирландский флаг! – налетел на него референт, нюхом будущего дипломата чувствуя на ком он может отыграться за неприятную робость перед капитаном. – Вы что?! ИРА поддерживаете?! С «загранки» вылетите. Пулей! – всё больше распаляя себя и уже крича, наступал на Алексея «дипломат».
Капитан со старпомом, зная Лёшу не первый год, предчувствуя неладное, попытались было охладить не в меру разошедшегося референта, но опоздали.
Не выспавшийся, без малого сутки на ногах, и без того огорчённый «Алексеями Борисовичами», а тут ещё «это» и этот! Алексей, что называется, «слетел с катушек». Пальцы сами сжались на модных лацканах дорогого пиджака, на бычьей шее шкертами вздулись жилы. Уже не отдавая себе отчёта, Лёха (он был на голову выше и в полтора раза шире в плечах) оторвал одномоментно онемевшего от страха референта от палубы и заорал:
- Это у тебя я с загранки вылечу? Жаба ты посольская! Это ты у меня сейчас за борт вылетишь!
Обезумев от накатившей на него непонятной ярости, он и вправду потащил, нелепо сучащего ногами, бедолагу на противоположное причалу крыло мостика.
Тут подоспевшие «Гена» и «Снегирь» вызволили несчастного дипломата из рук как-то сразу ослабевшего Алексея. Капитан увёл приобнимая за плечи дрожащего от пережитого страха и унижения дежурного референта с моста. Старпом остался.
Подошёл к ящику-сотам, выудил оттуда нарядный британский флаг, вышел на крыло и перегнувшись через планширь крикнул кому-то:
- Вахтенного матроса сюда! Живо!
Прибежал запыхавшийся Денис.
-На, перевесь, – старпом сунул ему в руки флаг, подошёл, к начинавшему приходить в себя Лёше.
- Дурак ты Лёха! – беззлобно, даже с каким-то сочувствием сказал он, - теперь наверняка спишут.
Тот молчал, начиная осознавать весь ужас произошедшего.
Где-то, через полчаса на мостик вернулся капитан.
- Алексей Борисович! Вы собираетесь следить за разгрузкой или как? А вы, Александр Евгеньевич уже забыли обязанности грузового помощника? Могу посодействовать вспомнить.
Старпом видимо углубился в воспоминания до времён своей бытности курсантом первокурсником, судя по прыти, с какой он покинул мостик.
«Гена» вплотную подошёл к уже ко всему готовому Алексею, тронул за погон. Резанул по глазам холодной сталью:
- Вот что Алекс… Лёша. Считай, что тебе очень, очень повезло. Но запомни, ещё одна подобная выходка и я сам тебя спишу. У меня на судне места для истерических дамочек нет, тем более, если они пытаются исполнять обязанности грузового помощника. А теперь иди, работай.
Лёха чуть не плача от радости метнулся к выходу. Что такого мог сказать капитан этому крысёнышу, чтобы делу не дали ход, а в том, что так оно и будет, он ни на йоту не сомневался, Алексей даже не пытался себе представить.
Наконец выгрузили последние контейнеры. Оформили соответствующие документы с минимальным количеством замечаний. Боцман с палубной командой не торопясь убирались в трюмах. Рейс на Ливерпуль предстоял «в баласте». Правда, и ходу-то туда часа четыре от силы. Отход запланировали на завтрашнее утро.
Алексей курил на спардеке, переваривая события последних суток, когда краем глаза заметил подходящего к трапу человека. Это был их краснолицый лоцман. Тот не спеша поднялся по трапу. Лёша, хоть это и была не его вахта, пошёл его встречать. Лоцман, поздоровавшись, попросил Алексея доложить о его визите капитану, что тот и сделал, позвонив «Гене» в каюту по телефону, висевшему на переборке напротив выхода на трап. Капитан пригласил гостя к себе. Лоцман отказался от предложенной помощи в поисках капитанской каюты гордо заявив, что у него феноменальная зрительная память.
Лёша пожал плечами – была бы честь предложена. Заметно похолодало и он поёжившись, отправился в кают-компанию.
По прошествии некоторого времени там его и нашёл вахтенный помощник. Поднимаясь в каюту капитана Алексей гадал, зачем он тому понадобился после того, как они решили все вопросы вплоть до завтрашнего утра. Долго гадать не пришлось. Постучав в дверь, и услышав ответ, он вошёл в капитанские «хоромы».
- Заходи,заходи, виновник торжества! – капитан, судя по всему, находился в отменном расположении духа. Не дав Лёше возможности спросить про торжество (с виновником всё было ясно) он продолжил:
- Вот господин Кланкей устраивает банкет по поводу подъёма ирландского флага, - одними губами улыбнулся «Гена».
- Смеётесь? – обиженно протянул Алексей, не без основания предполагая, что эта история шлейфом потянется за ним до самой пенсии.
- Отнюдь. Правда, господин Кланкей пригласил только старших офицеров, но после того, как я объяснил ему, что никто иной как ты, выступил инициатором этого, мгм, так сказать мероприятия, он немедленно включил тебя в список приглашённых.
Кланкей переводивший во время разговора взгляд с одного на другого, как бы угадав смысл последней фразы, чопорно поклонился.
- Через пятнадцать минут, в парадной форме при всех регалиях на причале у трапа. Будет подано авто, – позволил себе ещё раз улыбнуться капитан.
«Банкет» проходил в одном из портовых пабов из разряда приличных. Добротный интерьер с дубовой мебелью и неплохими картинами в лепных позолоченных рамах, изображающими морские пейзажи и разнообразные парусники. Специально приготовленный сдвоенный стол, покрытый действительно свежей скатертью, расположили в дальнем, наиболее уединённом углу расплывчатого от табачного дыма помещения. В то время борьба с курением ещё не достигла таких масштабов, как сейчас, иногда балансирующая на грани идиотизма. Запрещать курение в заведениях, где собираются люди до поздней ночи добровольно убивающие свою печень, в надежде на то, что они хотя бы заботятся о своих лёгких. Встретить же в пивной после девяти часов вечера ребёнка, добропорядочную леди, пекущуюся о своём здоровье, или свихнувшегося от утренних пробежек физкультурника весьма сомнительно.
Кроме капитана, старшего механика, старшего помощника, господина Кланкея и собственно самого «виновника торжества», за столом должны были разместиться ещё пятеро. Двое из тальманов, участвовавших в разгрузке и трое джентльменов в приличных дорогих костюмах, с такими же красными, как у господина Кланкея лицами. Кланкей представил всех друг другу, гости и хозяева расселись вокруг стола. Да. Три джентльмена оказались представителями профсоюза докеров, что придавало застолью некоторую официальность.
Принесли легкие закуски, виски “Jameson”, пиво “HARP”- самые популярные в то время бренды в Ирландии.
После того, как наполнили стаканы (в смысле брызнули на дно), слово взял господин Кланкей, как организатор встречи. Он сразу пояснил, чтобы русские друзья не чувствовали себя неловко, они знают, что ирландский флаг, как жест доброй воли поднятый на мачте советского судна не более, чем недоразумение, ошибка. Но им всё равно понравилось. Особенно, когда забегало портовое начальство не знавшее, что в подобных случаях следует делать, пока не догадались позвонить в советское посольство. На этом официальная часть закончилась. Дальше всё было как у всех, независимо от политического строя и национальной принадлежности. Выпивали, закусывали, рассказывали байки, анекдоты. Занятно, что с каждой выпитой рюмкой языковый барьер понижается. Чем больше рюмок, тем ниже барьер. Один из тальманов, самый пожилой, произнёс старинный ирландский тост, который Алексей хорошо запомнил: «Полной вам луны в тёмную ночь, тёплой беседы в холодный вечер, и дорогу с холма к порогу вашего дома».
Когда принесли горячее – жареных кур, рядом с тарелками поставили что-то вроде судков с ароматно пахнущей жидкостью в которой плавали лепестки роз. «крокодил Гена» ничтоже сумняшеся обеими руками ухватил этот судок и поднеся к лицу, тускло сверкнув в неярком свете золотыми капитанскими нашивками на рукавах парадного кителя, сделал несколько глотков. Старпом сидевший от него по левую руку, наклонившись к уху капитана начал было нашёптывать, что мол это не напиток, это руки после курицы мыть. Капитан и бровью не повёл:
- Саш! Тут уже кто-то руки мыл?
- Нет, Геннадий Иванович, только принесли. – Отрапортовал старпом.
- Видишь. Только при-нес-ли. – По слогам, не очень внятно резюмировал «Гена». – Вот тебе водро веды… Нет. Ведро воды чистой принесли ноги мыть, а ты пить хочешь. Что ты сделаешь? Ноги начнёшь мыть? А?
- Попью сначала,- попробовал логично мыслить старпом.
- Правильно! А я сейчас что сделал? Ног… Руки помыл? –посчитав разговор оконченным, капитан переключился на «деда».
Старпом понимал, что каким-то образом «Гена» его одурачил, но решил подумать об этом на трезвую голову.
Разошлись, изрядно набравшись, далеко за полночь довольные проведённым временем и друг другом. Ирландцы поймали такси, загрузили в него новых русских друзей и ещё долго бы прощались, окружив машину и опираясь на открытые двери, не давая ей возможности тронуться с места, пока таксист не предложил им «купить эти чёртовы двери, раз уж они не могут от них отцепиться».
Оказавшись на судне все, кроме Лёхи, который на фоне пережитых событий расслабился убедительней остальных, разошлись по каютам.
С трудом отдавая себе отчёт в своих действиях, Лёша спустился на палубу, из ведра со всяким хламом, оставленным у комингса кем-то из команды, вытащил увесистую ржавую скобу, и как тать, стараясь не шуметь, по наружным трапам поднялся на мостик. В рубке горел свет, но никого не было. Стараясь не шуметь, он подкрался к ящику с флагами, опустился на колени, положив рядом с собой скобу и воровато озираясь по сторонам, начал торопливо шарить по ячейкам. «Ну где же ты! А, прячешься!». Перерыв треть ящика, он с победным криком, впрочем тут же заткнувшись, вытянул из ячейки зелёно-бело-оранжевое полотно. Скрутив его жгутом, пропустил сквозь скобу и завязал на два крепких узла. Вышел на крыло и перегнувшись через планширь, бросил его за борт. С тихим всплеском скоба вошла в воду. С мстительной улыбкой полоумного маньяка он наблюдал, как она затягивает за собой в глубину злосчастный флаг, пока вода не скрыла место падения.
Утром, разбуженный вахтенным матросом, он обнаружил себя в койке в парадной форме и одном полуботинке, второй валялся посреди каюты. С того момента, как они простились с ирландцами, он абсолютно ничего не помнил.
В открытый настежь иллюминатор беззастенчиво лезли знакомые звуки, всегда сопровождающие готовящееся к отходу судно.