Вопросы на засыпку
Читал в оригинале трагедию Гёте «Фауст». Вспомнил, что у Пушкина встречал сцену из «Фауста». Попытался отыскать нечто подобное у Гёте из того, что Пушкин перевел. Найти не удалось. В комментариях обнаружил, что это оригинальные пушкинские стихи, написанные в Михайловском в 1825 году, а опубликованные в «Московском вестнике» на 1828 год, № 8. Тем интереснее понять ход мыслей великого русского поэта, ведь по сути это сделана попытка дополнить великого немецкого поэта, подвести итоги общения великого ученого Фауста и подписавшего с ним договор Мефистофеля.
Мефистофель у Гёте – это гигантская черная, темная сила, отданная волею Бога в услужение Фаусту. У Мефистофеля гигантские возможности, но он не вправе сам эти возможности использовать по своему усмотрению. Он – власть исполнительная.
А есть власть Всевышнего, который все определяет. Фауст в качестве исключения за научные достижения получил от Бога возможность повелевать самим дьяволом. У Фауста в руках вся полнота власти на планете. Но парадокс в том, что сам Фауст об этом не знает. Его возможности огромны, а он не знает об этом и использует от силы два-три процента, если не меньше. Скажут, что такого не бывает? Бывает. Наша черепная коробка вмещает в себе гигантский объем информации, а мы довольствуется, наверное, тысячными долями его. Также и с возможностями человеческого организма, резервы гигантские, а мы используем малую часть.
Мефистофель ничего не предлагает Фаусту, не делает никаких подсказок, дожидаясь, что тот попросит сам, но искушает его постоянно. В набросках к замыслу поэмы о Фаусте в аду Пушкин коснулся многих вопросов, в том числе отношений повелевающего и исполняющего повеленья. Отрывок небольшой, но весьма характерный.
«Скажи, какие заклинанья
Имеют над тобою власть?»
- Все хороши: на все призванья
Готов я как бы с неба пасть.
Довольно одного желанья –
Я, как догадливый холоп,
В ладони по-турецки хлоп,
Присвистни, позвони, и мигом
Явлюсь. Что делать – я служу,
Живу, гряхчу под вечным игом.
Как нянька бедная, хожу
За вами – слушаю, гляжу.
В этом наброске Пушкин развивает ту же тему. Мефистофель сообщает, как он откликается на каждый вызов, на каждый звонок, но ничего не говорит о масштабах своих возможностей. Он только подчеркивает, что он служит.
Кстати, по этому принципу действует бюрократическая система в Германии: чиновник ничего не будет делать для посетителя, пока тот не попросит, даже при консультации касается только того, о чем его спрашивают, не делает намеков на открывшиеся возможности.
Вот с какого диалога начинается сцена у Пушкина. Фауст обращается к Мефистофелю:
«Мне скучно, бес». –
«Что делать, Фауст?»
Мефистофель готов услужить, но он должен получить указание. Мефистофель уверяет, что все разумные существа обречены на скуку, таков закон, нарушить который никто не смеет.
Таков вам положен предел,
Его ж никто не преступает.
Вся тварь разумная скучает:
Иной от лени, тот от дел;
Кто верит, кто утратил веру;
Тот насладиться не успел,
Тот насладился через меру,
И всяк зевает да живет –
И всех вас гроб, зевая, ждет.
Зевай и ты.
Удивительную перспективу нарисовал Мефистофель своему повелителю.
Исполнитель воли откровенно издевается над своим повелителем, демонстрируя, что власть того на короткое время, а его собственная навсегда. У Пушкина Мефистофель как бы подводит итоги общения с ним Фауста, он напоминает Фаусту какие-то моменты, заставляет его вспомнить даже те мысли и чувства, которые Фауст пытается не задевать.
По прошествии многих лет Фауст идеализирует свои отношения с Гретхен, сам себя убеждает, что в то время счастлив был. А Мефистофель опять напоминает, что первое чувство своей победы над простодушной девой у Фауста быстро сменилось неодолимым отвращеньем к невинной жертве. Бес находит такое сравнение, которое вызывает у Фауста отвращение к тому, кто напомнил ему его прошлые ощущения и состояния:
Так безрасчетный дуралей,
Вотще решась на злое дело,
Зарезав нищего в лесу,
Бранит ободранное тело.
Фауст со злостью говорит:
Сокройся адское творенье!
Беги от взора моего!
Похоже, что Гёте провел своего героя через испытания познанием мира, наукой, любовью, забавами и славой. Все это перечисляет Мефистофель в сцене у Пушкина:
Я мелким бесом извивался,
Развеселить тебя старался,
Возил и к ведьмам, и к духам,
И что же? всё по пустякам.
Желал ты славы – и добился,
Хотел влюбиться – и влюбился.
Ты с жизни взял возможну дань,
А был ли счастлив?
У меня такое ощущение, что Пушкин испытывает Фауста еще и властью. Та власть, которую имеет Фауст у Гёте, и власть в сцене у Пушкина, на мой взгляд, разные уровни власти. У Гете Фауст на равных с царями древнего мира и с канцлерами, вместе с Мефистофелем Фауст дает советы самому императору, пытается спасти империю от развала. Фауст у Гете только уверен, что власть дает счастье.
Находить
Во власти счастье должен повелитель.
Пусть высшей воли будет он хранитель,
Но пусть никто не может проследить
Его высоких мыслей. Повеленье
Он только близким отдает;
Чрез них оно свершается – и вот
Невольно мир приходит в изумленье.
Тогда всех выше чтит его народ;
Так он себе всю славу оставляет.
Перевод Н. Холодковского.
Сцена сражения, в котором участвует Фауст в качестве главного генерала (Feldmarschall – у Гёте), завершается победой императорских войск. Помогли «три сильных», три поколения воинов, которые в соответствии с библейской традицией помогли царю Давиду расправиться с врагами (Вторая книга Царств, глава 23, стих 8).
Фауст уже привык жить, имея такого исполнителя воли. Это мечта любого властителя - иметь рядом того, кто владеет всей информацией и способен выполнить любой приказ.
По этому принципу хочет действовать старуха из сказки Пушкина о рыбаке и рыбке:
«Не хочу быть вольною царицей,
Хочу быть владычицей морскою,
Чтобы жить мне в Окияне-море,
Чтобы служила мне рыбка золотая
И была б у меня на посылках».
Фауст уже находится почти в таких условиях. И ему скучно. Это позиция пресыщенного властью.
Покоя не дают вопросы. Что Пушкина заставило обратиться к этой теме? Всесилие царской власти? Положение изгнанника? Ожидание, предчувствие событий в Петербурге в канун выступления декабристов?
Пушкинский Фауст прогоняет Мефистофеля, который зло напомнил прежние мысли и чувства самого Фауста. Мы ведь не любим тех, кто напоминает нам неприятные факты из нашего прошлого. Вот и Фауст прогоняет беса:
«Сокройся, адское творенье!»
А тот не может уйти без команды.
«Изволь».
Слово-то какое! Оно - это изволь - нынче мало употребляется, но в слове содержится прямое предложение исполнителя к повелители: выскажи свою волю, вырази свое желание!
«Задай лишь мне задачу:
Без дела, знаешь, от тебя
Не смею отлучаться я –
Я даром времени не трачу».
Фауст
Что там белеет? говори.
Мефистофель
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно нам подарена.
Фауст
Все утопить.
Мефистофель
Сейчас.
(Исчезает)
От скуки Фауст приказал утопить корабль? Или из соображений безопасности, чтобы модная болезнь не попала на подвластные территории? В трагедии Гёте нет намеков на венерические заболевания, хотя немало сцен, рисующих свободу нравов. Считается, что сифилис был завезен с кораблями из Нового Света в 1493 году, то есть уже через год после открытия Америки. Легенды о докторе Фаусте тоже относятся к XV веку.
По-моему, в этом факте, в этой короткой сцене у Пушкина содержатся намеки на более серьезные темы, чем просто уничтожение испанского корабля из Нового Света.
Давайте разберемся. Вспомним, что во второй части в четвертом акте Гёте отправляет своих героев на высокую горную вершину, там разговор между Фаустом и Мефистофелем идет о власти, Мефистофель предлагает Фаусту заселить живописный уголок, построить просторный замок, создать парк для прогулок с тенистыми аллеями, с хрустальными ручьями и водопадами, заселить небольшие домики прекрасными женщинами и проводить среди них волшебные часы уединенья.
Но такая жизнь уже не устраивает Фауста. Он рассказывает:
Власть, собственность нужна мне с этих пор!
Мне дело – все, а слава – вздор!
Фауст задумал построить страну там, где море, где приливы и отливы без всякой пользы, он решил отвоевать значительные территории у моря. Но этим замыслам сперва помешала война, в которой он помог императору одержать победу, а потом, когда строительство столицы на отвоеванных у моря землях велось вовсю, забота лишила его зрения, но он и после продолжал руководить строительством, найдя в этом счастье для себя. В этот момент и прозвучали его магические слова, поставившие последнюю точку в земной жизни Фауста.
Пушкинская сцена на берегу моря происходит после победы императорских войск и в ходе строительства столицы на морском берегу. Здесь у Пушкина содержится намек на ту историю, которая оказалась под толстым слоем лживой штукатурки. Видимо, Пушкин чувствовал, что великую империю можно было сохранить, если бы какие-то сверхъестественные силы не позволили кораблям из Нового Света везти в Старый Свет бочки с золотом и заразные болезни. Золото позволило создать новые так называемые эмиссионные центры и противостоять имперскому, царскому двору.
Пушкин точно указывает, где Фауст строил свой город. В Голландии. И испанская каравелла шла именно в Голландию. Голландия, видимо, и оказалась одним из детонаторов, приведших к распаду мировой империи. Через Голландию в Европу распространялось и золото из Америки, и венерические болезни. Видимо, не случайно на старых картах Голландия указана как Goldland, а еще Batavia, то есть страна золота, страна Батыя.
Если эта мысль верна и найдет подтверждение, то можно будет сделать и следующий шаг – предположить, что в трагедии Гёте, в факте строительства морской столицы империи нашли отражение два факта сокрытой сегодня истории мировой империи: так называемая Ливонская война, которую вел великий монгольский хан – русский царь Иван Грозный с западноевропейскими реформаторами, и попытка построить гигантскую столицу из многих портов на берегу моря, чтобы из нее можно было воздействовать на Новый Свет.
Оккупировав Россию, Западная Европа переписала мировую историю. Ливонскую войну свели до масштабов борьбы с Литвой в Прибалтике, а строительство имперским центром морской столицы представили как строительство Архангельска на Белом море.
И еще один вопрос хочу поставить попутно. Я считаю, что трагедия Гёте «Фауст» - это очень своеобразная реакция на распад империи, ностальгия по сильной руке, способной объединить множество материальных, денежных, людских и прочих ресурсов для воплощения каких-то великих общественно значимых замыслов.
Почему я заговорил о сильной руке? Да потому, что Фауст – Faust в переводе «кулак». Великий немецкий поэт провел своего героя по основным страницам мировой истории, сделал его как бы участником давно минувших событий, чтобы он, человек ученый, накопил еще больше опыта и мудрости и пришел к убеждению, что строить надо не для себя, а для людей, что только при таком условии он может рассчитывать на память благодарных потомков.