Ангел

    Желто-каменный, подертый гвоздем времени и обвисший грузом истории, квадрат северостоличного двора взмывал вверх пыльцой первой весенней теплоты. Белый лист неба был пуст в предчувствии воскресших, восставших  из пепла льда красок высоты. Потрепанные, когда-то модные, кожаные ботинки, с грозными железными носами, пьяным, дрожащим маршем выбивали гладь полуразбитого, мокрого асфальта . Именно их шорохи свидетельствовали о том, что из темно-сырой арки вот-вот появится черная стать случайного утреннего прохожего. Джинсовый силуэт, выбравшись из лабиринта кирпичных перегородок, волнистыми, сбивчивыми линиями ковылял вдоль прямоугольных краев петровского камня. Трясущиеся руки рассветного первопроходца сонным колыханьем подносили ко рту с сигаретой хрупкий, в эту ветреную погоду парусный, спичечный огонь. Легкий, изогнутый табачный дым косым танцем уходил в воздушную пустоту. Тень, источающая эту прозрачно-белую пелену, когда-то была генеральным директором одного роскошного ночного увеселительного заведения, которое огнями ударов музыки, ревом горячего удовольствия и кружевами лазерных танцев завлекало к себе целые толпы молодежи. Социальная рыночная паранойя оценивала Дениса Александровича Дворцова, а именно так звали утреннего путешественника проходных дворов, как человека статного, успешного, одним словом «хорошего», естественно с точки зрения своего пустого, малодушного, финансового отношения к окружающим. Одним словом все было на высоте, как нельзя замечательно. Но естественно, вакуум фальшивых ценностей, в которой ныне мечтает нырнуть каждый зомби-робот менеджер, бледный отблеск живой человеческой души, рано или поздно дает знать о себе. Хотя и с точки зрения общения, и  наполнености внимаем со стороны, Дворцов был личностью вполне обеспеченной, за исключением отсутствия одной детали, коя впоследствии стала главным двигателем растянувшегося на несколько лет упадка моральной силы и называется она – понимание. Ведь ни для кого не секрета, что круг общения во многом определяет профессиональная деятельность, соответственно Денис Александрович вращался в обществе коммерческих счетчиков, которые в свое время надели на себя живые шкуры и по несчастия, мотивированному отсутствием стремления к чистой, честной и справедливой истине, стали образцами для подражания как те, кто каждый день занимается правильными и нужными делами. Стоит заметить, что в подобных компаниях крайне сложно удержатся тем, у кого по каналам сердца течет вода красоты и улыбчиво снуют огненные птицы луча, прорвавшегося за край горизонта, вот и Дворцов не выдержал железо-бетонный напор сроков и договоров. Хронологическая линия пути земного была у Дениса достаточно равномерной до сорокалетней черты. Начиналось все вполне спокойно: родился будущий путешественник дворовых лабиринтов ещё во времена четного поклонения серпу и молоту в семье успешного инженера – руководителя одного знаменитого  научно-исследовательского института, основная обязанность которого заключалась в изучении сложных химических соединений. Александр Викторович Дворцов, отец героя утренних улиц, неоднократно удостаивался различного рода государственных наград и премий. Мать бродяги, Ольга Петровна, работала директором кинотеатра «Аврора», что находился через дорогу от дома, где и коротала краснознаменные дни простая, равная другим, советская семья Дворцовых. Детство и юность Дениски, именно так называли рассветного странника родители, прошли плавно и размерено без каких-либо инцидентов или особых, экстраординарных случаев. Мальчик рос простым, рядовым октябренком, комсомольцем, а со временем и пионером. В какую  бы то ни было самодеятельность или внешкольную ниву трудов не ввязывался, в учебе особенными успехами не отличался: был скромным хорошистом, с друзьями общался достаточно охотно, однако ни в каких компаниях или юных, слегка романтизированных группировках не состоял. К слову сказать, уже тогда в коммунальной, радостно-трудовой юности Дворцов начал ощущать недосказанность, отсутствие насыщенности и полноты в собственных отношениях с внешним миром. Гипсовые бюсты тогдашних идеологов вовсю твердили о том, что одному быть нельзя, невозможно, гармония с собой имеет место быть только при наличии одобрительных контактов с широкой общественностью. Зашторенные окна инженеров-промышленников, серые лица родителей, которые вроде бы и не ссорились, но все равно какая-то необъяснимая, давящая стать печали витала в накаленном молчанием воздухе, глобальная тоска поиска чего-то нового и светлого поддавленная еще большей тоской размытых, рутинных будней, а также невозможность настоящей истины уже тогда зарождали в юном, не совсем окрепшем и созревшем сознании жаждущую необходимость разрешения пограничных вопросов бытия, выхода к свету, к открытому существования, к утру природы, а не к утру часов. Послешкольные годы точно также проплыли в привычном русле ординарной, тягучей последовательности кислых часов и минут: институт с несметным множеством чертежей и графиков, учился Дворцов на инженера-строителя, и стоит заметить, что на вопрос: почему именно эта специальность? Денис скорее всего не ответил бы, а если бы и последовали какие-нибудь объяснения, то наибольшая вероятность того, что они бы имели характер отговорок пустоголовой станочной заготовки производства общества труда ради труда, где каждый должен с утра до вечера не разгибать спину, ни на секунду не задумываясь о том, на своем ли месте он находится, просто вкалывать, не обращая внимания даже на то, что результаты ратной и усердной жатвы мягко говоря не то что плохого качества, а вообще без качества, абсолютное безформеное безобразие, просто напичканный набор не пойми чего. Как раз на конец беззаботной студенческой жизни Дворцова выпал развал страны советов. Однако,  это событие не сбило героя холодных дворов с пути, а может быть и наоборот в чем-то даже укрепило, ведь несмотря на всю свою склонность к пассивности и наличии такой работы психики личности, которая определенна как интроверт, Денису повезло в свое время получать высшее техническое образование с нужными людьми, которые  впоследствии и предложили ему организовать совместный бизнес: сначала все предпринимательские начинания друзей сошлись на том, что они содержали два ларька в центре города возле станции метро. Постепенно сеть торговых точек расширялась, и институтские товарищи открыли три первых супермаркета в северной столице. Но в век финансового слабоумья деньги способны держать верх над чувствами и отношениями между ближними, соответственно, в итоге  сплаченое партнерское товарищество разбежалось в разные стороны. Каждый на тот момент уже владел немалыми банковскими счетами и имел в арсенале возможность открыть собственное дело. Вот и решил Денис посвятить себя индустрии развлечений, открыв ночной клуб «Кислота», который уже в скором времени в одном авторитетном молодежном журнале занял первую позицию в рейтинге лучших мест для отдыха молодежи. К слову сказать, помимо гулких танцев и веселых диск-жокеев заведение Дворцова предлагало посетителям и другие средства для релаксации и ухода от серости и скуки однообразного бытия, что имели седативное воздействие на организм. Вообще причиной тяги к подобному отдыху является ни что иное, как труд не в своей стези , отторжение к работе, мотивированное неправильностью выбора, нашептанного далекими отголосками еще с первого класса, логичным последствием которого является регулярная неудовлетворенность, запрещающая ловить потоки неба на земле. Личная жизнь Дениса Александровича в целом была стабильной, без эксцессов, без драматических сцен, без ревностных разбирательств, но правда и без ярких, настоящих чувств, как оказалось позже. Биография супруги Дворцова, Дарьи Сергеевны, во многом была схожа с жизнеописанием суженого: также родилась в семье уважаемых людей, папа- директор мясокомбината, мама – преподаватель высшей математики в политехническом институт; росла простой, ни чем не выделяющейся девочкой, закончила лингвистический университет с дипломом переводчика английского языка. Встретились будущие сожители, а по-другому их отношения и восприятие друг друга назвать сложно, при довольно обыденных для данного случая обстоятельствах: в гостях у общих друзей. Стоит заметить, что подобные характеры и не могли познакомится иначе, да и вообще совместная жизнь у таких персонажей держатся на спокойствие, кротости, нежелании и боязни что- либо менять и самое главное- терпении, одним словом картина ,по большому счету, гнусная: ну женились, а что ж одному, оно как-то несподручно, да и принято так, у меня вон и родители, и друзья, и родня – все с кем-то. Одним словом, очередные бесцельные формальности, приводящие в итоге в никуда. Семейное сосуществование снова- таки не отличалось какими-либо колебаниями или же яркими и насыщенными событиями, красочными, запоминающимися случайностями, всё шло по плану, заранее расписанному. Что или кто в этом виноват, определить чрезвычайно сложно, но в одном можно быть уверенным точно: ключевую роль в этой унылой веренице экзистенциального круговорота сыграло ,прежде всего, отсутствие элементарных чувств с обоих сторон, другим же ключом к разгадке тайны первоначальной точки отсчета к возникновению столь грустного, наполовину отчаянного положения стоит искать в морально-ценностных  идеалах и ориентирах супружеской пары. Естественно и в эпоху тотальной механики можно найти свой источник счастья, вдохновения и неиссякаемого подъема духа, превознесенной бодрости, и при этом постоянно находится в рамках социума без каких-либо жертв и утрат, но Дворцов , к своему же собственному сожалению, сколотил свой уют на фундаментальных  принципах рационализма: во всем теория и числовой расчет, который просто не переносит душа. Детей у пары скучных туловищ машинного способа бытия не было. Всё так бы и шло дальше, однако, если человек постоянно пытается заглушить голос своего потаённого Я, оно рано или поздно даёт о себе знать и вырывается наружу, причем в том случае, ежели нутро отзывается после долго придушенного, вынужденного затишья, его выход на арену ярких красок мира сопровождается болезненными выпадами забытого, заброшенного сердца. Дворцов не стал исключением на пути у жестокой, беспощадной, железной машины, которая равняет с землей всех тех, кто в суетливой суматохе сделок и переговоров потерял в своем сознании даже тусклый оттенок мысли о том, что у него над головой бескрайняя, светлоликая небесная высь, а не покрашенный потом подотчетного бега потолок. Важно заметить, что именно в этом смысле все позднее случившееся с Дворцовым является поучительной историей о том, что хоть иногда имеет смысл улыбнутся восходящему солнцу. Со временем Дениса все чаще стали заливать приступы безграничной, непреодолимой тоски, фатальное ощущение непонимания того, что происходит внутри себя самого, гибельная беспомощность перед строгим взором вечности, ёё янтарного блеска. После сорока Дворцова с заметной регулярностью стало посещать чувство разорванной дали с чем-то очень важным, с чем-то таким, без чего идти дальше просто нельзя. По мере нарастания  частоты посещения подобных волн беспредельного уныния Денис начал предпринимать первые меры по ликвидации убийственных наплывов. Сначала ему казалось, что это напоминает о себе многолетняя усталость, ведь серьезный бизнес требует немалых сил, прилаживаемых ежедневно; в связи с таким решением Денис решил устроить себе маленькие каникулы: как раз под Новый Год отправился с супругой встречать сказочно-магический праздник в Альпы, однако на месте отдыха, в котором Дворцов видел утешение и разрешение всех своих  гложущих  эмоциональных нарывов. Но голос свободолюбивого духа начинает плясать свой танец втоптанного зова гораздо сильней и громче при полной внутренней тишине, когда на горизонте уже потихоньку мерещится ощущение вновь добытой гармонии и активной бодрости., готовой к очередным свершениям. Поскольку первое предположение оказалось неверным, Денис решил действовать логическим путем, в данном случаем опять покорно продолжил наступать на свои же грабли: химией лечить природу. Следовательно, затем в ход пошли бесчисленные посещения врачей, которые давали клятву вовсе не Гиппократу, а Золотому Тельцу, заплывшему жиром и липкой похотью собственных чумазых желаний. Соответственно ничего не помогало и выход из затянувшихся поисков долгожданной радости и утешения оказался достаточно банальным: в ход пошло идеальное средство для глобального забытья – алкоголь. Супруга естественно пыталась помочь Дворцову, но опять-таки не из любви, не из сопереживания, отчаянной готовности принести в жертву себя во имя великого спасения человека, сгорающего в кровавой пасти адского дракона, а просто, потому что это ненормально, согласно общественным взглядам и устоям, не потому что близкий погибает, медленно двигается к пропасти, а только в связи с тем, что с таким и рядом ходить стыдно. Боролась Дарья Сергеевна за супруга недолго, отсутствие чувств сказало свой приговор достаточно скоро. В итоге всего вышеописанного Дворцов стремительно полетел вниз по социальной лестнице: бизнес, само собой, вылетел в водосточную трубу и уже не принадлежал когда-то  высокочтимому и глубоко уважаемому Денису Александровичу, супруга тоже,  не выдержав козней злорадного фатума, ушла от сожителя, который по документам числился мужем . В данном случае стоить заметить одну очень любопытную и занимательную вещь: в тот момент, когда с человеком случается определенного рода неприятность, то тяжесть ёё созерцания заключается не только в самой сущности произошедшего, его трагичности и фатальности, а и в чрезвычайно гадком наблюдении за людской подлостью, лицемерием, предательством и прочими смердящими тварями трепетной души, тем более, что в последнее время беда не испытывает на прочность близких, а скорее просто выводит на чистую воду всю их грязь и моральную инвалидность. Одним словом все, что только можно, изменилось в жизни несчастного Дворцова. И это утро, семенящее тенями прошлого, было обыденным в жизни когда-то успешного  директора, настоящего баловня в железных перчатках бухгалтера-надзирателя финансово – экономического муравейника тленной суеты. Как обычно Денис уже не помнил, где уснул, да и то место, где проснулся тоже с трудом различил бы среди многоликой вереницы остаточного тумана спиртного веселья. Шаткий, качающийся взгляд цепко ухватился за асфальтные дыры, дабы, не сбиваясь с курса, дойти до дома. Но вдруг, среди каменного молчания прямоугольных, застывших в сугробах снов кирпичах послышался легкий, шелестящий шум, напоминающий порхание юных листочков после дуновения теплого ветра в самом разгаре весны. Направив свой взор вверх, Денис увидел нечто фантастическое, выходящее за пределы привычных дневных встреч и разговоров: над железной, местами заржавелой, серой крышей в невесомости полыхал ярко-желтый огненный шар. Дворцов застыл в нахлынувшем оцепенении и продолжил вести наблюдение за невиданным явлением. Вдруг из верхней части пламенного круга стали выходить, словно ускоренно вырастать, два глубинно-белых крыла, затем вся капля теплого света начала словно перерождаться и уже через пару мгновений на снежно-скользкой, железной, неживой глади крыши возник ангел. В глазах Дениса кричали кровяные, дышащие наполовину радостью, наполовину страхом нечаянной, сказочной встречи глазные яблоки. Ангел, у которого глаза сияли хрусталю небесно-лазурного золота, а крылья светились легким белым дымом рассветного одеяла, тихо улыбался Дворцову, вокруг стати божьего посланника воздушной пеленой пел оду вечности прозрачный цвет райских сводов. Улыбка, переполненная радостью и безграничной любовью, и еле слышный шорох морозно-искристых крыльев грели невидимой теплотой и зашивали стальными нитями бессмертного спасения насквозь пробитое холодом и пустотой злой гари сиюминутных дней сердце. У Дениса резко защемило в груди, с головы до пят пробежала кутающая огненная струя, с глаз побежали слезы. Что он чувствовал в этот момент объяснить сложно, потому что, когда небесная истина спускается на землю, пропадают любые слова и мысли, в связи с тем, что именно в сей час над сознанием воцаряется высшая правда, ее молох нежно целует душу и соприкосновение с тайной создания и бесконечностью не требует больше никаких лишних разгадок и личных предположений, собственной несовершенной, грубой от невозможности объять высший непостижимый разум логики. В влажных глазах Дворцова впервые за всю жизнь засияли непобедимые искры надежды, веры и любви, чувства, окутавшие расстрепаную жестким прессом не своего пути душу, были непонятны и странны для Дениса, однако их теплый шелк, исцеляющий серую рвань обломков правды в избитых щебнем темной ночи сладострастия и страха высшего, мыслях. Звездный странник продолжал смотреть на Дворцова улыбкой ласкового огня преображения и вдруг в голове сбившегося с пути бытия  быстрокрылой птицей начали пролетать воспоминания, но самым удивительным и чудесным было то, что горечь и тяжесть их постыдной поступи как будто была остужена легким дыханием ветра и бескрайнего пространства мироздания, невыносимое жжение божественным провидением сменялось святым успокоением и мягким исцелением. Денис даже для самого себя не мог точно объяснить те необычайные полеты духа, которые кружили в нем в тот переломный момент. Орда сияющих лучей очищения и искупительного покаяния продолжала омывать поблеклое, измученное стуком бьющейся тоски лицо. Ангел по-прежнему улыбался благоговением тишины и кристальным воздухом райской доброй, светлой милости. Дворцов пристально вглядывался в небесного путешественника и почему-то внезапно вспомнил о том, что вчера, вернувшись домой после очередного пьяного забоя, встретил у подъезда заплаканную мать, которая спустя несколько лет с того момента, как ее любимый и единственный сын начал нырять в аморфный стакан седативного забытья, так и не смогла смирится с невиданной переменой человека, успехам коего еще несколько километров часов назад неустанно радовалась, поэтому и продолжала навещать его, и лелеять надежду на выздоровление. В тот хмельной вечер Денис, шатаясь и валяясь, с огромным трудом кое-как добрел до подъезда, но увидев мать, обругал ее, как только можно, в грубой, чрезвычайно пошлой, гневной, извращенной форме, не придав ни малейшего значения тому, кто перед ним стоит, мотивирую для своего неадекватного сознания это тем, что он немало устал и хочет уединится, дабы отдохнуть. Вслед за этим горьким обрезком грешной памяти возникли скорбные фрагменты скотского обращения с отцом, который и так был слаб сердцем, а после хамских и абсолютно возмутительных выходок сына совсем слег и вскоре отправился в мир иной, не смирившись с тем, что тот, в которого он вложил самого себя без остатка, втоптал в мокрую слякоть все его старания и усердия. После этих экскурсов в прошлое горячий, неистовый страх и мучительное осознание собственной низости и гадливости опять стали штурмовать надломившееся сердце бродяги утренних дворов. Нежный, тлеющий мягкостью стан звездного ныряльщика в бездну вселенской выси на фоне белого, вычищенного оттепелью неба продолжал чаровать проснувшийся от заблудшей страсти взор Дворцова. Муки совести, которая много лет спала в заспиртованном одеяле губительного уныния и горделивого самолюбия , постепенно утихали, на смену терзающим, несовместимым с силами простого смертного, ударами праведного бега по долинам багровых сосудов сердца приходили волны благоговейного моря прощения и любви. Спустя несколько междометий камни скорби по самому себе прекратили обстрел заплаканной души горечью тяжелой расплаты и огонь преображения нежным лоскутом окутал черные слезы упавшего на дно. Смятение, приправленное свежестью утешения и успокоения, обвязывало Дениса двояким настроением души: с одной стороны он абсолютно не понимал, что с ним происходит в данный, конкретный момент, а рассуждения о близком будущем и особенностях его протекания погружали в глубокую яму необъяснимого и неясного, а вместе с тем и пугающе-устрашающего; а уже по другую линию фронта кровавых баталий за самого себя витала бело-солнечная птица чего-то нового, более светлого и радостного. В эту минуту Дворцов был похож на  летящего в никуда ястреба, который завис между двух пространств, возвышенного и низменного, однако все его внутренние духовные и внешние физические силы, нацелены на то, чтобы вырваться в высь и навеки остаться в бесконечной и неиссякаемой голубой небесной бездне отрады и милостивого добра. Усилия раскаявшегося пародиста зверских нечистот впервые за очень много лет вызвали в запыленных углах души осколки радости и умения теплых отношений с окружающим миром. На лице Дениса появилась, выстраданная скорбью и долгими летами аморфного, блудного забытья, улыбка и в это же самое время фантастическим провидением, внезапно вся сияющая стать небесного гостя ещё сильнее засияла и зашелестела мягким, радостным смехом огня преображения, затем ангел помахал Дворцову левым крылом и плавным танцем счастливой бесконечности уплыл вверх, где у самого потолка белого листа весеннего неба божий пришелец растворился легким дымом. Денис опустил голову, посмотрел вперед и уже стойким, уверенным, непоколебимым шагом направился к своему подъезду. Что с ним было далее доподлинно неизвестно, но на следующий же день Дворцов пошел к матери, затем, спустя несколько часов, посетил могилу отца, а также неоднократно был замечен на службах в Александро-Невской лавре. О том, что именно принесла эта встреча заблудшему в пустоте материальных услад точно сказать нельзя, но изменения однозначно привели к лучшему, поскольку мать больше не плакала,  да и из квартиры Дворцова больше никогда не вылетал похотливый гул раззадоренного лукавыми увлечениями зверья. В целом сей случай послужил для всех лично знавших Дениса Александровича веселой, практически сказочной историей о том, что счастье и радость могут быть разными, но не все улыбки на лице в итоге приводят к истине и восторженному трепету перед прекрасной вечностью вселенной и нерукотворной красотой всего сущего на земле, некоторые из них могут погубить и загнать на  дымящую сковородку боли и отчаянья без конца; также пример Дворцова рисует то, что чудо всегда во спасение и дается оно на грани, в состоянии глубочайшего кризиса, за границей свистопляски, совместимой с жизнью; и последнее, о чем шелестящим милостью молчанием прокричал воин света, – это, то, что к честному и настоящему счастью не прикоснешься рукой и не вычислишь на калькуляторе. Многим подобные откровения покажутся примитивными и обыденными, но не стоит забывать о том, что правда всегда одна и та же, просто говорят о ней по-разному.