Нет худа без добра

Андрей Урусовский
 Ночь. Улица. Фонарь… Нет, аптеки не было…
 Был неподалёку какой-то павильончик. Но в нём ни бинта, ни зелёнки. То есть кроме палёного спирта, ни черта имеющего отношение к медицине не нашлось. Да и фонарь, будем выражаться прямо, присутствовал только символически – совсем ничего не озаряя. То есть стоял буквально как бесполезный столб, а ни как фонарь.
И вот в этот чудесный пейзаж недавно вписался я. В половине второго ночи. О том, что это не дружественный пейзаж, я догадался сразу же когда в нём появились ещё три персонажа. Они возникли из-за угла, перегородили мне путь и широко используя всю красоту великого могучего вежливо попросили:
- Многоуважаемый, не будете ли так добры угостить сигареткой хороших ребят, с битой.
То есть про биту они конечно, как люди интеллигентные ничего не сказали. Это я сам добавил, глядя как один поигрывал ею в руках.
По негласным правилам международной гопоты, именно с вежливой просьбы закурить должен начинаться всякий правильный гоп-стоп. Если когда-нибудь вас ограбят предварительно не попросив сигаретку, - знайте вы стали жертвами обычных отщепенцев, так сказать еретиков гоп-движения. Потому, что каждый уважающий себя член этого древнего сообщества именно означенной выше фразой предваряет конфискацию имущества своих жертв, как добрый христианин предваряет молитвой всякую свою трапезу. Мне повстречались староверы, чтущие и соблюдающие священные традиции…
У меня есть знакомый, который ссылаясь на врачей однажды сказал, что тем, кто курит бросать ещё вреднее, чем продолжать курить. Тогда я назвал дураком его и врачей, на которых он ссылался… и бросил. А теперь мне с пугающей беспощадностью открывалась его правота. Я немедленно взял свои слова обратно и переадресовал их себе - за необдуманную поспешность в принятии таких жизненно важных решений. Где приставка жизненно имела буквальный смысл.
Первым побуждением на пути спасения было прочитать хорошим ребятам короткую лекцию о вредном влиянии никотина. Однако не будучи силён в экспромтах я только произнёс: мэ…, ы… и у…
Из чего хорошие ребята извлекли совсем неиметый мною смысл и битоносец воскликнул:
- Тыкавонапаслал?
Это означало, что как лектор я с треском провалился.
И сразу подумал: может попробовать себя как марафонец? Однако память о школьных оценках по физкультуре, возопила, что шансов как у бегуна у меня не больше, чем как у оратора. И бегство отпало.
Остался ещё вариант: испытать себя как боец рукопашник. Но слишком много не завершённых на земле дел: непосаженное дерево, не построенный дом, не рождённый сын - делали этот вариант несколько безответственным что ли. И его я тоже отклонил.
Впрочем, и молчать как трус не собирался, поэтому голосом, которым Таня Буланова пользуется чтобы вызвать у себя и у других слёзы, произнёс:
- Нет, нет, нет…
Вообще-то я имел ввиду: нет - яникавонанепасылал, нет – простите не курю, и третье нет означало, что вид биты уже вспотел мне весь затылок, нельзя ли её убрать.
И всё. Больше ничего.
Но то ли я опять оказался слишком лаконичен, то ли подвёл языковой барьер меж меня и аудитории, и тот который Тыкавонапослал, поставил в нашей интеллектуальной дискуссии жирную точку - засветив мне кулаком в глаз. А тот у кого была бита уронил её… мне на голову. Да как-то так чересчур сильно уронил, со звоном. На мгновение улица озарилась ярким солнечным светом, и зачирикали проснувшиеся от того воробушки. Но затем снова наступила тьма. Кромешная.
Когда я разлепил глаза, то первое, что мне открылось это тайна не горящего фонаря – всё оказалось просто: ему кто-то разбил лампу. Видимо уж такое тут место, что всем всё разбивают, грустно подумал, я ощупывая вспухший глаз. И вдохновлённый сделанным открытием уставился в звёздное небо, надеясь, что может заодно мне откроется и тайна Вселенной. В конце концов, для великого озарения не должно же быть принципиальной разницы, что тебе упало на голову яблоко или бейсбольная бита. Но, увы, очевидно суточный лимит озарений ограничен законом: не более одного в руки. Поэтому второго не случилось.
Не знаю кто во мне расстроился больше: жаждущий открытий учёный или не умеющий питаться святым духом и оставшийся без средств к существованию человек. Но расстройство было сильным, почти как кровотечение из верхней части головы.
Раненым красным командиром, непрерывно делая себе подножки, то одной, то другой ногой, я дошатался до павильона. Девушка продавец оторвалась от маленького телевизора, глянула на меня, равнодушно, как патологоанатом на очередной в его жизни труп и вернулась к тому, что вызывало в ней несомненно большее участия, чем я: Как?! Как этот подлец Венцеслав посмел обидеть Олю из Саратова?!
Я спросил нет ли у них чего-нибудь по медицинской части. Продавщица сказала, что это не к ним.  За этим - в дом напротив, квартира номер семь: там и таблетки, и уколы, и трава (наверно, что-то из народных средств), в общем, всё, чего душа желает.
Однако моя душа в тот момент желала только её неравнодушия и немного водки.
Увы, сочувствующая Оле из Саратова, отказала мне и в том, и в другом.
Я обиделся как, умел: назвал её дура.
Она как умела ответила...
Я молча стёр плевок с лица, и гордо вернулся в пейзаж, из которого пришёл.
Снова делая себе подножки побрёл домой.
Но уже через пятьдесят подножек или пятьдесят одну – не считал, дорогу мне перегородили двое… В руках у одного, как предвестница новых болезненных ощущений, блестела клюшка для гольфа. Наверное, вечером где-то была распродажа спорт инвентаря.
Вообще-то, уравнения где при трёх известных надо найти одно неизвестное, в математике считаются простыми. Но видимо за то, что в школе я был Нобелем и не жаловал математику, (хотя и по другим чем создатель премии мотивам) - решить это уравнение сейчас не мог. То есть решительно не мог найти ответ: как избежать боли, если известно, что: оратор из меня – никудышный, марафонец – фиговый, а рукопашник и вовсе никакущий.
Между тем вооружённый господин, не дожидаясь, когда я что-нибудь скажу, воскликнул:
- Ты чё, щас про меня подумал?!
Если бы он знал, чё, то вероятно уже выбивал бы из моей головы эту гнусную дурь. Но он не знал и я во всю этим пользовался.
Впрочем, его, как Америку в расправе с Ираком - мало интересовала состоятельность казуса белли. И он не дожидаясь ответа замахнулся. Клюшкой.
Удивительно, раньше, когда я видел, как машут клюшками игроки в гольф – это совсем не провоцировало во мне сразу столько забытых воспоминаний – а теперь, все самые красочные моменты жизни словно на ускоренной киноплёнке промелькнули перед моим взором. И отчего то жизнь эта показалась такой интересной прекрасной, удивительной, что как-то невольно подумалось: Эх, ещё бы пожить.
Правду говорят, что в экстремальных ситуациях мозг находит самые неожиданные решения. В дилемме между жизнью и смертью я выбрал жизнь через смерть. И пошёл позорным, но спасительным путём Виргинского опоссума. Упал и притворился мёртвым, тем более грим сделанный мне всего несколько минут назад очень даже соответствовал выбранному амплуа. Я даже слюну пустил, на всякий случай, что бы никто не полез реанимировать меня через верхние дыхательные пути.
И знаете, помогло. Никто не полез. Хотя карманы вывернули, наверное искали таблетки или какой-нибудь ингалятор. Но не нашли и скрылись во тьму.
А я пока лежал случайно нашёл своё призвание. И понял, что во мне живёт актёр. Так что теперь я играю в местном театре, правда пока только неподвижные объекты, мебель там, берёзки всякие. Дескать они наиболее полно раскрывают глубину моего таланта.  А недавно играл утопленника. Коллеги игравшие водоросли, сказали, что у меня очень натурально получается, особенно со слюной. И я в своём роде актёр можно даже сказать гениальный. И даже якобы если посмотреть на меня в профиль, при тусклом свете и через три D очки и прищуриться, то можно найти некоторое сходство моей левой мочки с мочкой Безрукова. 
Я конечно нисколько от этого факта не возношусь. И говорю про него всем подряд, без пустого пафоса и тщеславия. А с другой стороны трактую его как верный знак своей скорой актёрской карьеры.