Потеря

               



        Когда жена вышла в вестибюль роддома , я взял её под руку.  Это был незнакомый и невесомый тридцатилетний  человек. На улице Люся зажмурила глаза – город утопал в сентябрьской голубой дымке.
- У меня голова закружилась, - тихо сказала жена.
Вот она, моя дорогая, стоит в клетчатом синем пальто, чёрных брюках, а туфли на платформе подгибаются от слабости ног.  Лицо бледное,  с серыми глазами,  пьяными от воздуха и шума улиц.  Глаза потемнели от счастья родиться заново, пройдя сияющий тоннель…Три дня она была в реанимации и не видела умершую нашу девочку…

        -  Подожди, что-то живот болит, - остановила меня моя «незнакомка». – Надо его перетянуть.

        Смотрю и не узнаю свою Люсю. У неё какое-то неземное лицо…

        Она сама расстегнула большие пуговицы пальто. Я обернул вокруг её поясницы бирюзовый шарф и туго завязал его вокруг поясницы. Она сразу заулыбалась – ей стало спокойнее за ноющее кесарево сечение.               
        А вот и такси.
      
        И наш дом на Мясницкой, в котором мы недавно получили  комнату. В общей квартире нас встречали соседи:

        -  Ой, Люсенька, что же это делается! – запричитала Полина Ивановна.

        -  Ничего, деточка, вы ещё своё нагоните! – ласково проворковала огромная Бенуеса Марковна.

        А старенькая Мария Ивановна, подвернув за ухо платок, чтоб лучше слышать, застыла со сковородкой. По её страдальческому лицу было видно – она слабо понимает происходящее.

        Мы поблагодарили соседей за трогательное участие и открыли свою комнату.
- Ой, как душно! – удивилась Люся и открыла шторы и окна.  Комната озарилась заходящим солнцем!

        От снятого женой пальто сильно запахло лекарствами. Она стала двигаться по комнате медленно, но безостановочно, словно рыба в воде.

        - Все цветы мне залил!
 
        « Господи, какая же она лёгонькая», - почувствовал я, снимая её со стула.
 
        Ещё совсем недавно, когда она протирала люстру, я приникал  к её тугому животу и слышал бульканье. Там что-то тенькало и замирало.  «Послушай,  как он толкается!»  В моей душе поднималась горячая волна благодарности. Я говорил что-то ласковое и у жены розовели уши.

        -  Посмотрю, что у нас в холодильнике, – сказала жена и нерешительно взглянула на меня. – Ты, наверное, есть хочешь?

        И я тут же  вдруг почувствовал – наступает какая-то совсем иная жизнь. Мы стали заложниками ожидания – чего-то тайного, сулящего слабенькую надежду в одиночестве своём.

        И лишь  когда ушли в мир иной наши родители –  тогда только мы и почувствовали, что стали друг для друга не только как супруги, но как сын и дочь, как мать и отец, как брат и сестра...

       Но это мы поняли лишь став верующими -  и пятнадцать последних лет жили в счастье необыкновенном.
       Зато пятнадцать лет,  после смерти нашей дочки в роддоме, мы жили неуважительно друг к другу. Я выпивал, а жена, гипертоник, страдала. Я двадцать пять лет ездил по командировкам, а жена, чтоб реже пересекаться со мной,  училась в техникуме, в институте, у астролога П.Глобы, на курсах массажа, на закройных курсах…