Действующие лица:
Юра – разнорабочий, 30 лет, парень низкого роста и взрывного характера.
Костя – ученик сварщика, 17 лет, почти 18.
Олег – разнорабочий, тучный мужчина 40 с лишним лет, Король.
Валерик – электрик, худой высокий мужчина 40 лет.
Виктор – сварщик, за 40.
Давидыч – электрик, 50 с хвостиком.
Сцена первая.
Бытовка на предприятии «Вторчермет». В центре бытовки стол, на нём колода карт, рассыпано домино. У дальней стены выстроились в ряд верстаки. На них беспорядочно лежат инструменты. Среди них спрятались кружки и трёхлитровая банка с чаем, рядом с банкой – большая пачка заварки и провод с двумя лезвиями от бритвы на конце. Справа находятся кабинки для сменной одежды. С левой стороны дверь. Стол окружён двумя длинными лавками и двумя табуретками, с потолка свисает тусклая лампа.
На одной из лавок дремлет, подогнув ноги, Юра. Под голову он положил рабочую куртку. Дверь с шумом открывается, дохнув холодом в помещение, и в него вваливается Виктор. Окинув бытовку взглядом, он прямиком шагает к лавке с Юрой.
Виктор. Юра, блин. (Толкает лавку.) Вставай. Быстрее, быстрее.
Юра с трудом поднимает голову.
Юра (спросонья). Кто?
Виктор. Конь в пальто. Дождь начинается. Вставай быстрее. Аппарат на склад унести надо. Быстрее.
Юра. Да ладно. Разошёлся. Всё, встаю. (Медленно меняет положение тела, садится, потягивается.)
Виктор. Аппарат намочим. Я бы сам упёр, да он тяжёлый, падла.
Юра. Виктор, Молодого позвал бы. Чуть что, меня дёргать.
Виктор. Ты обнаглел от безделья. Занят Молодой. Он (сквозь зубы) с Олегом цемент убирает. Чтобы не промок. Вставай, вставай. (Тянет Юру за руку. Тот нехотя поднимается, берёт с лавки куртку, надевает её.)
Юра. Костю учеником сварщика взяли. Пусть он и таскает все эти ваши баллоны и аппараты.
Виктор. Юра, пацану семнадцать лет.
Юра. Ну и что? Я в семнадцать такие тяжести таскал. Не то что сейчас.
Виктор. Ага, в молодости крут был. Это сейчас тяжелее сапога ничего не поднимешь. Ходишь всю ночь по женщинам, потом на работе спишь. Передовик производства, блин.
Юра. А если и так, то что?
Виктор. Да ничего. Вставай.
Виктор и Юра уходят. Тусклая лампа в тишине освещает стол. Спустя некоторое время дверь открывается и в бытовку с шумом вваливаются Костя и Давидыч.
Давидыч. …Мы его «Гастрономом» называли. «МИГ-25», сто двадцать литров спирта: хоть упейся. Многие лётчики спиваются. Военные – тем более. А что: спирт есть, закуска тоже. Сухпаёк выдавали. Или везёшь кого-нибудь, – ВДВэшников или ещё кого, – сразу подхожу, кто в звании постарше смотрю, в кабину зову. А там стол накрыт. Так, не богато. Я спирта налью и говорю: «Товарищ майор, надо бы закусить». Он: «Сейчас сделаем», и приносит сухпаёк. Да мы не только сухпаёк. Одеяла выменивали на спирт. У нас всего полно было. Однажды ящик просрочки собрали, ну консервы просроченные. Их для космонавтов делали. Им просроченное нельзя: они в полёте по полгода, а лётчики восемь часов от силы – подумаешь, пронесёт на земле. Это же не в космосе, где из тебя шлангом лишнее откачивают. Короче говоря, мы не сразу заметили, что просрочка, а потом выбрасывать жалко стало. В пожарный ящик сложили. Она у нас так и летала, пока в рейс Валентина не дали. А тот жадный до одурения. Как отчим твой.
Костя. Он мне не отчим.
Давидыч. А кто? Король? А ты кто – слуга его?
Костя психует.
Давидыч. Ладно, я пошутил. Не кипятись – прольётся.
Костя. Толстый – король пивной бутылки и рыбьего хвоста. Дядя Витя мне как отец, а этот…
Давидыч. Виктор?
Костя. Ага, Виктор. С ним шесть лет мать жила. Он, считай, меня вырастил. А Толстый … Мать вечером литровую банку морса наведёт, он понтит: «Куда так много? Мочевой не резиновый», пол-литра отольёт, на тумбочку поставит у кровати. Среди ночи проснётся, всё вылакает и, пока мать не видит, идёт на кухню и ещё наливает.
Давидыч. Валентин вылитый.
Костя (кивает). Тётке на дачу ездили, она еды приготовила на всех, мы поели и спать легли. А на даче стол маленький, тётка не поместилась и говорит: «Я потом перекушу». Ну мы ей тарелку каши оставили. Толстый лёг со всеми, и только мы уснули, встал и сожрал тарелку.
Давидыч. Значит, Толстым его зовёшь?
Костя. За глаза. Ненавижу.
Давидыч. Отчимов никто не любит.
Костя. Да не отчим он мне.
Давидыч. Ладно, я понял. Давай, по чайковскому. Организуй. Не в службу, а в дружбу.
Костя. Сейчас. (Идёт к трёхлитровой банке с водой, кидает в неё провод с лезвиями, другой конец провода вставляет в розетку.) Каменный век: давно бы на чайник скинулись.
Давидыч. С таким коллективом на мышеловку не скинешься, а ты про чайник говоришь. Мыши пешком ходят, скоро посылать будут и пряники со стола тырить.
Костя. У нас пряники есть?
Давидыч (оглядывает стол). Уже стырили.
Костя. Это не мыши, это крысы.
Давидыч. Знаю я эту крысу. Валериком зовут.
Костя. Я о том же.
Давидыч. Коллектив у нас – отстой. На мышеловку предлагал скинуться, а мне: «Давай, лучше кота заведём». А кота собаки порвут. (Молчит.) А, про Валентина. Он пожрать любил. Как экскаватор, жрал. Однажды в рейс поваров дали, из города в город перевезти. Шутки ради говорю: «Если плохо покормите, над морем вас выкинем и дальше полетим». Ну пошутил и пошутил. А обедать пошли, смотрю: тарелки с борщом стоят с такими вот огромными кусками мяса. Мы поели – второе несут: картошка и по три котлеты каждому. Мы котлеты съели, картошку вилками поковыряли, а нам ещё блинчики с мясом несут – по четыре блинчика каждому – и компот. Но мы жрать не стали. Уже компоты вот здесь (показывает на горло), хоть в одно место заливай. Встали из-за стола, выходим, и тут Валентин навстречу. Опоздал. Говорим: «Поесть тебе оставили немного». И стоим, значит, курим и в окно смотрим, как Валентин жрать будет. А окна в аэропорту большие, хорошо видно. Ну Валя блинчики увидел, руки потёр: «О, есть над чем поработать». Взял стакан, налил компота, попросил, чтобы ещё принесли. Два графина. И, представляешь, сожрал всё – сколько: семь на четыре – двадцать восемь блинов и три литра компота.
Костя. Как Толстый.
Давидыч. Угу. Валентин тоже пухленький такой был. Роста маленького, коренастый. А, с консервами этими. Он же сожрал их за рейс. Я ему говорю: «Я тебе сильный свет включать не буду. Аварийное включу, чтобы сильно не светило». А аварийный – красный, не видно ничего. Бородавки на носу не увидишь. Цифры на банке – тем более. Валентин так и сожрал их: и банки, и цифры. Потом говорит: «Ребята, возьмите к себе в рейс, ни в одном экипаже так не кормили». А мы: «Нет, извини, мы тебя не прокормим». А в Туркмению с ним летали. Раньше, не как теперь, фруктов нигде не купишь. И когда в Туркмению или Узбекистан отправляют, нам знакомые сразу заказывают, кому что привезти. Не поверишь: ящиками пёрли. На рынок заходили, сразу на всех покупали. Дыни брали, – знаешь, длинные такие…
Костя. Торпеды.
Давидыч. Торпеды. Вкусные, аж во рту тают. На всех сразу брали, оптом дешевле. Сразу прикидываешь, кому сколько. Мне – семь, мне – десять, кому-то – двадцать. А потом на месте раскидывали, кто сколько заказывал. Валентин, значит, с нами десять штук взял. Мы с рынка вернулись, я смотрю: все дыни кучей лежат, а десять самых крупных в сторонке. Спрашиваю: «Почему отдельно?» Валентин: «Это я так в сторону отложил, чтобы потом не искать – взял, и всё». Я дождался, когда Валентин отлучится, взял ручку и написал, крупно так, на всех дынях слово из трёх букв. Валентин пришёл, видит, а его дыни в мужской орган превратились. Паниковать не стал – надо отдать ему должное, – а отдельно к каждому подходит и типа невзначай: «Дай ручку пописать, а то моя кончилась». Попишет и отойдёт. Ко мне тоже подходил. А у меня ручка синяя была, и, ты знаешь, она, когда в кожуру дыни впиталась, смешалась с жёлтым и стала зелёного такого цвета. Ну явно не моя.
Дверь в бытовку открывается, входит Валерик.
Валерик. О, чаинками запахло. О чём разговор?
Давидыч. О тебе, Валерик.
Валерик. Сплетни? Не успел выйти, уже в спину натолкали.
Давидыч. Да нет. Об армии Косте рассказываю.
Валерик. О, армия – это хорошо. Кто не был, тот будет, кто был, не забудет. У тебя призыв когда?
Костя. Мне рано ещё, восемнадцати нет.
Валерик. Тогда в чём проблема? Армия – хорошая школа жизни, но лучше пройти её заочно. Под осенний попадаешь?
Костя. Нет.
Валерик. Ну и не пережёвывай. Поступишь в училище. Потом в институт. А потом армию отменят.
Костя. Да нет. Я сейчас хочу пойти.
Валерик. Зачем? Баба беременная?
Костя. Нет. У меня нет девушки.
Валерик. А не обязательно со своей. Мало ли где потёрся, залетела, жениться заставляет. А ты в армию, и концы в воду. Шифруешься?
Костя. Нет. Просто хочу сейчас пойти служить.
Валерик. Не понимаю.
Давидыч. Дома проблемы?
Костя. Нет. Просто хочу сразу долг родине отдать. Не затягивать.
Валерик. Ты не пережёвывай: родина не забудет. Долги с лихвой заберёт: и что должен, и что не должен.
Давидыч. Не понтуйся. Дома проблемы?
Костя. Нет.
Давидыч. С бандитами?
Костя. Нет.
Давидыч. Дома, значит? С Олегом?
Костя оглядывается на Валерика.
Давидыч. Ладно, Валера никому не расскажет. Да, Валера?
Валерик. Молчу, как рыба об лёд.
Давидыч. С Олегом поругался?
Костя. Да.
Валерик. Пошли его.
Костя. Попробуй, пошли. (Замолкает.)
Давидыч. Рассказывай. Не ломайся.
Костя. Я не ломаюсь.
Давидыч. Ну?
Костя. Да Толстый дома накурил. Я из комнаты своей выхожу, а по всей квартире воняет этим куревом. Он обычно на кухне дымит. Итак противно. А тут ещё все окна позакрывал. Вонища, как на заводе.
Валерик. Во, точно. На заводе вонизма. Я поэтому на свалку устроился. Свежий воздух всё-таки. И есть что слямзить. На заводе тоже есть, но там охрана везде. Как шакалы охранники эти. Там чтобы незаметно что-нибудь слямзить, надо охраннику по башне настучать.
Давидыч. Валерик, дай парню рассказать.
Валерик. Молчу, как рыба об лёд.
Костя, подождав, когда умолкнет Валерик, продолжает.
Костя. Толстый стоит в дыму – довольный, блин, – и мать рядом с ним, влюблённым взглядом смотрит на него. Давидыч, ну ты же не куришь: для некурящего человека в квартире надымить – всё равно что наложить.
Давидыч. Ну.
Костя. Ну я так Толстому и сказал. Форточки, говорю, позакрывал и куришь. Всё равно, что я наложил бы. А Толстый мне орёт: «Заткнись! Иди в своей комнате закройся и сиди!» Он в моей же квартире мне командует. Он здесь никто по идее. (Замолкает.) На следующий день мать сказала собирать манатки и выметаться. Толстый обиделся, ушёл от неё, а она меня из-за него выгоняет. Сказала: отомстил ей так. За то, что друзей домой приводить запрещает.
Валерик. Надо не друзей, а бабу приводить.
Давидыч. Рыба об лёд, прекрати, а.
Валерик. Да молчу.
Костя. Сказала, или я мирюсь с ним, или чтоб уматывал на все четыре стороны. Сказала, я взрослый, работаю и ей страшно подумать, что возьму и… в её квартире. Сказала, квартира её, а мой отец никакого отношения к ней не имеет. Она сама купила. О квартире отца вообще молчу.
Валерик. А что с ней?
Костя. Ничего. Мы же в суд не подавали.
Валерик. В смысле?
Костя. В смысле, когда отец умер, мы должны были в суд подать на раздел имущества. А его жена с отцом только из-за квартиры и жила. Они и расписались перед его смертью. Он бухал, бил её. Она всё терпела, лишь бы квартира ей досталась. Пожалели, в суд не стали подавать. А теперь поздно. Попрекала меня куском хлеба всё, к отцу когда приходил. Говорила я их «объедаю». В итоге перестал ходить.
Давидыч. А он?
Костя. Он не в курсе был. Я ему не говорил. Просто приходить перестал. Да к нему заходить неохота, он пьяный вечно. На работе только трезвый. А на работу я к нему не поеду.
Давидыч. Давно родители развелись?
Костя. Сразу, как родился.
Валерик. Костя, а хату слабо снять?
Костя. Денег нет. Я только устроился.
Давидыч. А тётя у тебя есть, ты говорил.
Костя. Тётка сказала, чтобы с Толстым и матерью мирился. Сначала предложила у неё пожить, но сразу передумала. Квартира, говорит, твоя, ты в ней прописан, вот и живи с матерью. Мне бы до призыва дотянуть.
Валерик. Тебя же не берут.
Костя. Возьмут. Если родители не против. Короче, опять же с Толстым мириться надо.
Валерик. Мда, дела.
Давидыч. И Виктор наш – перекати поле. А сейчас ты где?
Костя. Три дня у Сани, кента. Но это пока предки с юга не приехали. А дальше... (Пожимает плечами.)
Давидыч. Слушай, я бы тебя к себе взял, но у меня, сам понимаешь: жена, дети, внучка.
Костя. Спасибо, Давидыч.
Валерик отворачивается, будто разговор его не касается. В это время открывается дверь. Входит злой Олег.
Валерик. О, а вот и Король, Ваше Величество.
Олег. Отвали.
Олег прямиком идёт к Косте. Тот поспешно встаёт с лавки, пятится от него.
Олег. Ты куда свалил?
Костя. Да никуда. Я вижу: Вас нет, и ушёл.
Олег. Ушёл, да? Из-за тебя цемент схватился. Куда его теперь? Слышишь: дождь долбит? (По крыше здания молотят капли дождя.) Я железный, что ли? Я, сколько мог, перетаскал. Один! Вы тоже расселись. (Валерику и Давидычу.) Валерик, отвали. (Отталкивает идущего к банке с кипящей водой Валерика.) Оборзел совсем. Салабон. Не мать твоя, давно бы… Я таких, как ты, в молодости голыми руками душил. Я всю округу гонял, а тут шмокодявка какая-то выпенривается. (Костя бледнеет от ярости, продолжая отступать.) Вали теперь и, что осталось, как хочешь, перетаскивай. Может, не всё ещё промокло. (Останавливается.) Слышал?
Костя молча смотрит на Олега.
Олег. Глухой, что ли?
Костя обходит Олега с другой стороны стола, идёт к выходу. Валерик, выдёргивает провода из розетки, из открытой пачки сыплет на руку заварку, кидает её в трёхлитровую банку с горячей водой.
Давидыч. Валерик, иди помоги Косте.
Валерик. Почему я? А ты? Ты сидеть будешь, а я пойду?
Давидыч. Когда бригадиром станешь, ты будешь сидеть, а я ходить буду. Иди, помоги Косте.
Валерик, ворча под нос, уходит. Злой Олег измеряет углы каморки раздражёнными шагами. Достаёт из кармана папиросу, продувает её, закуривает.
Олег. Салабон. Бросил, главное, всё и свалил. Что хочет, то и делает. Мы ведь не такими были, да? Давидыч? Мы же другие были. А у этих никакого уважения к возрасту. Меня все уважают. Я король. Я три года подряд фестиваль выигрываю. В третий раз, между прочим, меня наколоть хотели. Пиво налили в полтора литровую кружку. Всем по литру, а мне полтора. И я всё равно выиграл. Меня даже на завод водили на экскурсию. Я король. А эта малолетка ни во что меня не ставит.
Давидыч. Сядь, Олег.
Олег тушит о стол сигарету, бросает окурок в ведро у стены, садится за стол напротив Давидыча.
Олег. Давидыч, скажи, мы не такими были, наше поколение? Ты всё-таки меня постарше, правильно? Мы взрослых уважали. Взрослых надо уважать, потому что возраст – это уважительно. Это само по себе о себе говорит – возраст.
Давидыч. Если возраст, единственное, чем стоит гордиться…
Олег. Блин, а чем тогда гордиться?
Давидыч. Когда тебе прогулы на кладбище ставят, а ты ничего не сделал в жизни, гордиться нечем.
Олег. А что я должен сделать? Скажи мне, Давидыч, что я, блин, должен сделать в жизни? Дерево посадить – посадил, сына вырастить – школу заканчивает, дом построить – своими руками на даче!
Давидыч. Человеком стать.
Олег. А я кто, по-твоему? Тюк с горы, что ли? Скажешь тоже – человеком. Эти пусть становятся людьми, а то рты на старших разевают, делать ничерта не хотят, не уважают никого. Я король, между прочим. Никто в этом городе не выпьет литр пива быстрее меня. И полтора тоже, кстати. Я полтора литра выпиваю быстрее, чем остальные литр. Давидыч, ты можешь одним глотком за секунду литр выпить?
Давидыч. Нет.
Олег. А я могу.
Давидыч. Давай, лучше чайковского выпьем.
Олег. Наливай. Тебе ближе.
Давидыч встаёт из-за стола, идёт к верстаку, поднимает с него замасленную тряпку, оборачивает ей банку с кипятком, наливает чай в две кружки. Возвращается с кружками к столу.
Давидыч. Олег, что у вас с Костей?
Олег. Что-что? Цемент бросил и свалил. На улице дождь долбит, цемент схватится – его, считай, выкидывать весь.
Давидыч. Я не про это. Вы с Костей поругались.
Олег бросает быстрый взгляд на Давидыча.
Олег. А, пожаловался. Поругались. Навыпендривался твой Костя. Не мать его, прибил бы.
Давидыч. Любишь её?
Олег. Его?
Давидыч. Её.
Олег. А-а. Давидыч, ты как маленький. Какая любовь в наши годы? Мы о любви все песни спели. Это эти малолетки влюбляются, страдают, а мы взрослые. Мы знаем: мужику нужна баба, бабе нужен мужик. Одному плохо просто, ни туда ни сюда. А с бабой и туда, и сюда – ну ты понял. Ты ведь женат?
Давидыч. Конечно. У меня и внуки есть.
Олег. Ну, внуки. А такие вопросы задаёшь. Я когда с женой развёлся, поначалу только из-за квартиры переживал: всё думал, где обитать буду. Моя ведь к мужику свалила.
Давидыч. Да ты что?
Олег. Да. Убил бы обоих. Хотя, может, и к лучшему. Мы с Людкой давно как кошка с собакой… В общем, квартиру оставила с условием, что буду за сыном следить, готовить ему, стирать. Он же несовершеннолетний. К матери валить не захотел, на урода её смотреть. И квартиру делить мы не стали. У урода квартира пятикомнатная, денег камазами, ей наша двушка как скворечник. Год я, в общем, протянул без бабы. Тяжко было. Ну ты понял. А тут Веру встретил.
Давидыч. Мать Кости?
Олег. Ну. Она тоже год как разошлась.
Давидыч. С Виктором?
Олег. С ним.
Давидыч. Олег, ты знаешь, что Костя из дома ушёл?
Олег. Как ушёл?
Давидыч. Ногами.
Олег. Вообще-то, это я свалил. К сыну. (Пьёт чай.) Свалил, значит. Герой – что сказать? А вот, по-честному, Давидыч, Костя твой взрослый, ему пора от сиськи оторваться, в армию пора. Призыв сейчас будет, пускай валит сапоги топтать. Там старших быстро уважать заставят. Дедушка среди ночи проснётся, заорёт: «Рота подъём!» И поднимутся, как миленькие, и сапоги будут драить, и портянки дедушкины стирать, и унитазы. Всё делать будут. Я прошёл через это, теперь пускай молодые полным ртом хлебают, а то моду взяли на старших балоны катить. В армии как прикатят, так и укатят. Там квадратное катают, круглое – носят.
Давидыч. Костя как раз в армию собрался.
Олег. Ну и попутного ветра в горбатую спину.
Давидыч. Ему до призыва у матери дожить надо.
Олег (морщится). Пусть живёт. Я ему что – мешаю? Лишь бы в комнате своей сидел и не выпендривался.
Давидыч. И ещё: ему восемнадцати нет. Только если родители разрешат, берут.
Олег. И что?
Давидыч. А то, что Вера поставила условие с тобой помириться. Тогда даст добро на армию.
Олег (удивлённо). А. Ну, ладно. Если извинится, я, так и быть, прощу. Я добрый. Ха.
Давидыч. Олег, боюсь, он не извинится.
Олег. Ну и пошёл тогда твой Костя.
Давидыч. Олег, ты же взрослый. Ты только что говорил. Будь мудрее. Сам с ним помирись.
Олег. Ну уж нет. Вот вам. Обоим. Чтобы я перед малолеткой извинялся…
Давидыч. Не извиняйся. Просто помирись. Руку первым протяни.
Олег. Нет.
Давидыч. Почему?
Олег. Потому что деды салабонам руку не тянут. Это салабон должен руку дедушке тянуть. И то подумаю, пожать её или нет.
Давидыч. Олег, я тоже служил. И служил гораздо дольше тебя. Я двадцать лет в авиации…
Олег. Давидыч, только без понтов. Ты про авиацию Костику своему расскажи, Юре – он тоже молодой, а мне по ушам ездить не надо. Я три года отслужил, мне хватило. Так что завязываем разговор на этой радостной ноте. (Изображает неприличный звук больше подходящий для туалета, чем для стола. Смеётся.)
Давидыч (морщится). Ну у тебя и шутки.
Олег. Нормальные шутки. В дупле у мишутки. В Германии, между прочим, за столом шептуна пустить – всё равно, что повару «спасибо» сказать. Это вежливость.
Дверь в бытовку открывается, входят мокрые Виктор и Юра.
Юра. Льёт как из ведра. Как думаете, сегодня будем ещё работать?
Давидыч. Ты итак не работал.
Юра. Я работал. Но лёжа.
Олег. Бороться с ленью лучше всего лёжа.
Юра. Точняк.
Виктор, не глядя на Олега, идёт к своему шкафчику, открывает его, достаёт из него полотенце, вытирает им голову и лицо.
Олег. Костю с Валериком видели?
Юра. Нет. А что?
Олег. Да я послал их цемент убирать.
Виктор недовольно смотрит на Олега.
Олег. Работать не хотят. Ни один, ни второй.
Юра. А ты реально хочешь. Никто не хочет. Мне бы лавандосы башляли за то, что я на диване сижу, я видал бы эту свалку, мастера, комиссию и вообще работу.
Давидыч. Блин! Сегодня же комиссия приезжает.
Олег (передразнивая Давидыча). Ох, ёлки. Давидыч, какая комиссия? Ливень за окном. Они же не водолазы. Не подводную же экспедицию отправляют. Комиссия. Не будет никакой комиссии. И вообще время три часа, домой скоро.
Давидыч. Когда домой, я решать буду. И мастер.
Олег. Да, ты и бог. Витя, а ты почему молчишь?
Виктор. Слушаю.
Олег. Присаживайся, чай попьём. Мужики, чай наливайте.
Юра. Виктор, угостишь полотенцем?
Виктор (протягивает полотенце Юре). Держи.
Юра вытирается. Виктор идёт к трёхлиторвой банке, наливает чай в две кружки, несёт их к столу. Юра вешает полотенце на дверку, тоже идёт к столу. Садятся.
Давидыч. В тысячу сыграем? Или в домино?
Юра. Слово бугра – закон. (Начинает переворачивать кости домино рубашкой вверх, остальные помогают ему.)
Олег. А вот раньше закон запрещал за бугор.
Юра. За бугром хорошо кормили потому что.
Олег. У нас тоже не голодали. Раньше вообще жить веселее было. Вот вы сейчас куда ходите? На дискотеки свои?
Юра. Допустим.
Олег. А мы на танцы раньше ходили. Так весело было. (Юре.) Меси давай. (Юра широкими движениями перемешивает кости домино.) Бывало на танцы идёшь, бахнешь обязательно, подходить уже, а кто-то из друзей мёртвый, как попугай. Ты его в кусты положишь, а на обратном пути забираешь. А на картошку, как ездили! Юра, ты-то ездил на картошку?
Юра. Обижаешь.
Олег. Если обижу, за этот стол больше не сядешь.
Юра. Да ладно. Рискни.
Олег. Во, ещё один. Молодёжь оборзела. (Мужики разбирают домино, каждый берёт по семь костей.) У меня тройки.
Виктор. У меня единицы.
Давидыч. Ходи. (Виктор кладёт единицы на стол. Начинается игра.)
Олег. Мы раз на картошку с другом поехали. А там деревня, делать нечего. У кого самогон есть, уже знаешь. Мы с Толяном пузырёк взяли, раздавили вечерком, и Толян говорит: «Сегодня дискотека в клубе будет». Я ему: «Какая дискотека? Народу в деревне нет. Кто пойдёт? Грач этот косой, больше никого и нет». Он мне: «Грузины, говорили, пойдут». Там грузины тоже в колхозе работали. Я говорю: «Давай». Мы пузырь раздавили. Мало показалось. А на дискотеке трезвым делать нечего: ни плясать, ни девок щупать. Пошли мы к одним самогонщикам. Я их не знаю, это Толян уже. А время час ночи. Я говорю Толяну: «А нам откроют?» Он: «Не боись, Олежик, всё пучком будет». Припёрлись мы, девка открывает, – как у коровы, дойки – она нам пузырёк, и Толян договорился ещё сала с хлебом взять. Мы посмотрели: девка молодая, говорим: «Пойдём на дискотеку с нами». Она: «Где?» – «В клубе» – «Пойдём». Она сестру взяла, и мы пошли с ними. Припёрлись в клуб, а там Грач этот косой, первый парень на деревне – и последний – дискотеку устроил. Танцует, орёт по-нерусски: «Вэлкам ава пати».
Юра. Приглашаем на нашу вечеринку?
Олег. Да, как щас помню. Он всю ночь орал, я аж запомнил. В общем, я танцевал, танцевал, поплохело, я – нырк за колонки и струганул там. Грач прилетел. «Убирай, – орёт, – мы вэлкам ава пати, а ты свинья!» И я ему, не дробя, как в торец дал. (Громко бьёт по столу.) Рыба!
Юра. Капец. Ты спецом нам уши заговариваешь.
Олег. Меси давай.
Юра. Капец. Уши заговаривает. (Продолжают игру.)
Олег. Мне девки говорят: «Зря ты так». В общем, дискотека закончилась, мы к девкам домой попёрлись, там ещё у них бахнули, и я к сестре этой самогонщицы поприставал. Она дойки оголила, дальше ни в какую. Ну я плюнул. В пять утра нас из дома гнать стали. Мы: «Давайте ещё выпьём». А девки: «Хватит, утром на работу». На работу им, представь. (Толкает Виктора.) «Тогда ещё самогонки дайте в долг». А они: «Да вы оборзели. И так всю ночь бесплатно пили». А мы: «Нет денег. Завтра вернём». Они нам, в общем, пузырёк дали. Мы на улицу выходим, а там нас ждут Грач Косой и три мужика вот таких здоровенных с ним. Как начали они нас окучивать! Били уж били: и ногами, и по роже. Конкретно отоварили нас, в общем, и ушли. Мы встали, отряхнулись. Идём домой, грязные, в крови все, пьём самогонку из горла, песни орём на всю деревню, а уже светает и рассвет такой ранний. Воздух свежий, вкусный. И тракторист один стоял на крыльце, курил, увидел нас и через забор говорит: «Не орите, мужики. Рано совсем». А мы ему так ласково: «А пошёл бы ты на мелкими шагами». Он взял развернулся и свалил. (Мечтательно вздыхает.) Крастота-а. Молодость. Всё-таки есть, что вспомнить.
Давидыч. Я тоже рассвет люблю.
Юра. А я залипать люблю. После армии всё выспаться не могу. Сначала думал, сутками залипать буду, а, вернулся: шесть утра – и на ногах. Не спится. Потом ничего, привык.
Виктор. Заметил, как ты привык. Я бы тоже сейчас поспал.
Давидыч. Ты сегодня здесь ночуешь?
Виктор. Ага. У Ефима сегодня не получится. Он женщину привести хочет. Я не знаю, надо бутылку взять, наверное. Перед сном уговорить.
Олег. Можно и сейчас уговорить.
Юра. А если реально комиссия?
Олег. Да не будет никакой комиссии. Давидыч, что думаешь?
Давидыч (пожимает плечами). Давай.
Олег. Во, и бугор «за». Парни вернутся – их отправим, как самых молодых и самых мокрых. Им уже нечего терять.
С раскатом грома дверь открывается и в бытовку забегают насквозь мокрые Валерик с Костей.
Олег. Валерик, мы вас так ждали.
Валерик. Зачем?
Давидыч. Не в службу, а в дружбу…
Валерик. О, началось. Ну вас на фиг. Я не пойду.
Олег. А почему сразу идти? Почему так плохо о нас думаешь?
Валерик. Я о вас хорошо думаю. Но не пойду.
Юра. Костя…
Костя. За водкой?
Давидыч. Не в службу, а в дружбу.
Костя. Когда дождь перестанет.
Юра. Да он никогда не перестанет.
Давидыч. Вы всё равно промокли.
Валерик. Блин, а если бы мы уже заболели?
Костя. Да я схожу.
Давидыч. А ты, Валерик?
Валерик. Издеваетесь? Насквозь промокли. Я заболею. У меня только ангина прошла.
Олег. Да не свисти. Воспаление хитрости у тебя прошло. За компанию сходи. Поддержи друга.
Валерик раздумывает.
Костя. Да не надо. Я сам.
Валерик. Во, вот это по-мужицки. Спасибо, друг. (Тянет руку Косте, тот вяло пожимает ладонь Валерика.) По сколько скидываемся?
Виктор. Как обычно. (Достаёт из кармана деньги, Давидыч идёт к своему шкафчику, роется в нём. Все кладут деньги на стол, Костя сгребает их, кладёт в карман.)
Костя. Что брать?
Давидыч. Ну литра мало будет.
Юра. Литр – это горло прополоскать. Бери два.
Давидыч. Ну и закуски: хлеб, консервы какие-нибудь. На что хватит.
Костя. Понятно. Ну, я пошёл?
Давидыч. Давай, иди.
Костя уходит в дождь. Валерик снимает мокрую одежду, развешивает её по бытовке, открывает свой шкафчик, переодевается в сухое.
Давидыч. Хороший парень.
Олег. Ну.
Юра. Да зашибатый пацан. Кто бочку на него прикатит, тот сразу от меня отхватит.
Олег. Ты, я смотрю, смелый такой. Ещё и поэт.
Юра. Ни фига, как я гоню: я стихами говорю. Я всегда смелый. Когда я ем, я глух и нем, умён, хитёр и очень быстр.
Виктор. Если хочешь быть амбалом, жуй один под одеялом.
Давидыч. Олег, видимо, так и делает.
Олег. Ну. Я, если жрать хочу, мне плевать на всё: на деньги, на всё. Если надо что-то сильно, мне на всех плевать. Я сделаю так, как мне надо. Потому что то, что мне надо – важнее всего. Правильно, я говорю?
Юра. Я бы так не сказал.
Олег. Ну, не сказал бы, и молчи.
Юра. Ты мне рот не затыкай.
Олег поднимается из-за стола.
Виктор. Мужики, мужики, завязывайте.
Валерик. Виктор, да не лезь. Пускай морды бьют друг другу. Битву титанов посмотрим. Юра, ты где служил?
Юра. ВДВ. (Тоже поднимается из-за стола. Он сидит как раз напротив Олега.)
Валерик. А ты, Олег?
Олег. На подводной лодке.
Валерик. Во, битва земли с небом.
Олег. Моря с небом.
Юра. Шкафа с табуреткой.
Олег. Это кто табуретка? Ты, что ли?
Давидыч. Олег, прекрати, пожалуйста. И ты Юра. Это ещё пить не начали. А накатите – точно подерётесь.
Юра (садится). Не подерёмся.
Олег. Потому что я тебе просто в торец дам, и приехали.
Юра. Посмотрим, кто кого.
Давидыч. Ладно. О чём говорили?
Виктор. О молодости.
Давидыч (кивает). Ну да. А у тебя что интересного было?
Виктор. Да ничего. Я после армии сразу женился, детей завёл, потом развёлся…
Давидыч. А в студенческие годы?
Виктор (пожимает плечами). Да ничего. Какие студенческие? Я фазанку закончил и сразу в армию.
Валерик переоделся, налил себе чаю и ходит с ним из угла в угол.
Валерик. А хотите расскажу вам историю?
Юра. Трави. У нас тут сегодня этот, испанский… Как в фильме, где мужики толпой от дождя прятались и рассказывали, как баб жарили. Как он… Блин, забыл. Типа биатлона. Де-ка…
Давидыч. Декамерон.
Юра. О, точняк! Дека-тлон.
Давидыч. Декамерон.
Юра. По фиг. Валерик, трави.
Валерик. Ну вот. Это как раз было, когда я учился. Я же на механика учился. Мы ржали, как кони, я чуть не лопнул.
Юра. Да ладно.
Валерик. Да. У нас чисто мужская общага была. К нам бабы только через окно попадали. Нет, если знакомые вахтёрши были, могли и так пустить, но с незнакомыми лучше не связываться: себе дороже будет. Бабки злые, блин.
Олег. Ты нам или про баб или про бабок рассказывай.
Валерик. Всё-всё. Короче говоря, познакомился я с одной бабой, красивой такой, и позвал к нам в гости. Она пришла в нужный день, но с подругой. А подруга толстая такая. Проще перепрыгнуть, чем обойти. На третий этаж её как поднимать? Я пацанам крикнул, они простыни связали, подругу мою мигом подняли, а Толстая завыёживалась: «Не полезу».
Юра. И что?
Валерик. Ну, что? Я уговаривал, уговаривал. Еле уговорил. Пацаны простыни скинули. Она взялась за них, пацаны только поднимать стали, она – ба-бах вниз. И ещё кувыркнулась туда, где лестница в подвал. Я смехом давлюсь, спрашиваю: «У тебя всё нормально?» Она отвечает: «Да». А какой там, на фиг, да: грязная вся, из носа течёт, губу разбила. Давай мы её снова поднимать – опять ба-бах. Она заплакала: «Я больше не полезу». Моя подруга тоже завыла: «Спускайте обратно, я одна не останусь». Я уж уговаривал, уговаривал Толстую. Уговорил.
Юра. И что?
Валерик. Ну что? Мы же технические люди, мы кулибины. Мы скулебячили, придумали сооружение: две сумки привязали к простыням, она в них ногами встала, и пацаны её наверх потащили. И тут что получилось: одни потащили быстрей, другие медленней, сумки перекосились, и Толстая опять ка-а-ак грохнется. Еле уговорил её в четвёртый раз подняться. И что вы думаете? Она под конец башкой об балкон ка-а-ак трахнется. Я так ржал. За угол отбежал, смеялся до коликов. Да приколов море было.
Виктор. Как-то не очень смешно.
Валерик. Это просто ты не видел, иначе тоже бы ржал.
Виктор. Что смешного, когда человек падает? Ему больно.
Юра. Так это же самое прикольное, что ему больно. Вспомни Чарли Чаплина. Полфильма то с лестницы навернётся, то на кожуре банановой грохнется.
Виктор. Но это же кино.
Юра. И что? Ты ведь ржёшь, когда человеку больно в кино.
Виктор. Нет, это другое.
Юра. Я реально не вижу разницы. Прикольно, потому что больно не тебе. Приятно даже: кому-то больно, а тебе хорошо от этого. Поэтому люди друг другу любят морду бить.
Виктор. Чтобы посмеяться?
Юра. Да ну тебя, Витя.
Валерик. А я не понимаю, за что этим из телевизора такие деньги большие дают. Они кривляются и бабло лопатой гребут…
Юра. Какой лопатой? Штыковой или совковой?
Валерик. А какая, на фиг, разница?
Юра. Совковой больше получается.
Валерик. Значит, совковой лопатой бабло гребут, а мы пашем, и нифига не получаем.
Давидыч. Учиться надо было. Сейчас бы тоже в телевизоре кривлялся.
Валерик. А, может, я не хочу на этих телевизоров учиться. И кривляться не хочу. Я вот себя уважаю.
Давидыч. Не хочешь, получай, что имеешь.
Валерик. Вот именно, что я ничего не имею.
Давидыч. Если ты не имеешь, значит имеют тебя.
Валерик. Кто?
Давидыч. Да все. Мастер, правительство, гаишник, жена.
Валерик. Ой, давай только про жену не будем.
Юра. Что, опять сковородкой фигачит?
Валерик. Я сказал: не будем.
Юра. Расслабься. Подумаешь: кого жена сковородкой не фигачила? Кто с фингалом от жены не ходил?
Все, кроме Валерика, смеются.
Валерик. Не смешно.
Олег. Нет, очень смешно.
Давидыч. Видишь, Валера, жена тебя не любит, мастер не любит, Олег не любит – никто тебя не любит.
Виктор. Мастер, по-моему, всех не любит, не только Валеру.
Давидыч. А поэтов и певцов люди любят. Их любит много незнакомых людей просто потому, что они известны и сделали такое что-то – песню спели, например. И за это их любят. Высоцкого, например, тысячи людей любят, которые никогда его живым не видели. Один голос слышали – хриплый, блин, голос, – и то когда умер. А любят. Даже мёртвого.
Валерик. И что мне теперь, чтобы жена любила, песню написать?
Виктор. И умереть, для полного счастья.
Юра. Зарплату притащить не пробовал?
Валерик. Пробовал. Всю зарплату отдаю, а она мне с неё деньги на сигареты выделяет.
Юра. Валерик, ты придурок или как?
Валерик. Сам придурок.
Юра. Я не придурок: я зарплату не отдаю. У нас общий котёл, но чтобы все деньги отдавать и потом на сигареты клянчить – фигушки.
Валерик. Я не клянчу. Она сама даёт.
Олег. Даёт?
Валерик. В смысле?
Олег. В смысле «даёт».
Валерик. По празникам и выходным, и то если сильно попросишь.
Олег. И как? Сильно просишь? Или рукопашным боем в туалете?
Валерик. Не смешно.
Олег. Как раз смешно. А начерта с бабой тогда жить? Юра, скажи. Юра. (Толкает его.)
Юра. Не знаю.
Олег. Почему не знаешь? Юра, ты чего кислый такой?
Юра. Нифига.
Олег. О, Юру тоже никто не любит.
Давидыч. А нас, работяг, никто не любит: электриков, сварщиков, водителей.
Олег. Опять шарманку свою завёл.
Давидыч. Нас не любят начальник, жена, певцы, музыканты.
Виктор. А за что нас любить?
Давидыч. Кому?
Виктор. Ну всем этим.
Давидыч. Не знаю. Но мы-то их любим.
Олег. А у меня всё нормально с Верой. Так что не надо тут.
Виктор. Когда колымишь, тебя очень любят.
Давидыч. Ой, не надо. Кто любит тех, кому деньги платит? Тех, кто платят, любят, а не наоборот. Нет, если ещё нормально починил проводку, ладно. А если напортачил? И вообще смешно подумать, что какой-нибудь Вася Иванов будет рассказывать о том, как любит электрика Степана Давидыча. А Высоцкого Вася не только будет любить, он даже гордиться этим будет. Плакат повесит на стенку. Вот мой плакат никто не повесит. Так и сдохну никому не нужный и не известный, простой электрик Стёпа. Певца любить нормально, электрика – нет.
Виктор. Ну про сварщика я молчу.
Валерик. Как рыба об лёд.
Олег. Ну как? Где там водка? А то ещё не выпили, а разговоры пьяные. Любит – не любит.
Юра. Партейку пока?
Олег. Меси.
Затемнение.
Сцена вторая.
Там же те же люди. Вся бригада в сборе, включая Костю. На столе стоит пустая бутылка водки, рядом с ней едва начатая вторая. В центре стола хлеб и три открытых дешёвых рыбных консервы. Мужики, за исключением Кости, все пьяные. Они продолжают пьяный же разговор. Костя в это время сооружает в углу стола домик из костей домино.
Юра. Придумали тоже: ненормативная лексика. Это что получается: пара каких-то ушлёпков давно когда-то добазарилась: эти слова базарить ништяк, а эти – нифига не ништяк.
Костя. Я думаю, ушлёпков была не пара, а гораздо больше.
Юра. Значит много ушлёпков собрало своё ушлёпское собрание и решило на нём: это ништяк, а вон то – фигушки. Причём, непонятно, чем их ушлёпские уши так недовольны.
Олег. Туфта это, конечно. Ни одна стройка без мата не обойдётся, и ни один завод работать не будет.
Валерик. А я ни одного кулюторного челдобрека на стройке не встречал. Я не представляю, чтобы прораб так: «Извините, но вы неправильно сделали фундамент дома, и шифер своровали вы напрасно, господа».
Юра. А, прикинь: я на высоте двадцать метров и мне подать что-то можно только на верёвке. Я верёвку вниз скидываю, а внизу Валерик стоит.
Валерик. Почему я опять?
Юра. По кочану. Я Валерику базарю: «Подай мне вон ту фигню». И если он подаёт не то, что надо, я базарю: «Нет, не эту фигню, а вон ту фигню». И Валерик же всечёт, что это за фигня. Да, Валерик?
Валерик. Ясен пень.
Юра. И подаст, что надо. А если Валерик забазарит: «Я не понял какую фигню подать. Скажи, как называется» – всё, капец! Это же мне придётся спуститься, взять справочник, позырить, как эта фигня называется и снова тащиться наверх. Тогда проще сразу за фигнёй спуститься и самому взять. Но с другой стороны, тогда на фига Валерик там стоит и нифига не делает?
Олег даёт подзатыльник Валерику.
Валерик. За что?
Олег. А что ты ничерта не делаешь?
Юра. И если мы лазить будем вверх-вниз целый день, то ни фига не построим. А так залез и тебе только фигню всякую подают, а ты приколачиваешь.
Валерик. На клей садишь.
Юра. На фиг, блин, иди, умник.
Олег. Это всё рожи из телевизора придумывают: можно – нельзя. Всё можно.
Давидыч. И ничего нельзя.
Олег. И нельзя ничерта.
Юра. А ведь на нас всё держится. Вот мы сидим, отдыхаем культурно… А мы ведь не всегда отдыхаем. Если плиты эти не сделаем…
Виктор. Каркас не сварим.
Юра. Если все мужики возьмут и не выйдут на работу, на завод не выйдут, лес не повезут на камазах, если мужики мужицкую работу делать не будут, то всем этим политикам, менеджерам, певцам – капец. Мы-то без них вывезем, а они без нас – фиг с маслом.
Виктор. Да без масла.
Юра. Без масла даже. Просто фиг. То есть совсем не вкусно. А они ещё презирают нас: фу, мол, воняет. Точней, они же культурные: плохо пахнет. Правильно: весь день в бензине и мазуте, руки не отмываются даже.
Виктор. Ты-то в каком мазуте?
Юра. Виктор, ты меня извини, но я не каждый день на лавке залипаю. Так-то я работаю.
Валерик. Нет, ну зрелища тоже нужны. В этом, Древнем Египте, говорили: «Хлеба и зрелищ». Мы хлеб даём, они – зрелища, концерты всякие. Лопатой просто незачем бабло грести.
Костя. В Риме.
Валерик. Что в Риме?
Костя. В Древнем Риме говорили.
Юра. Да по фиг. Жена притащила как-то на концерт. Фигня полная: туда-сюда в лосинах ходят и под фанеру рот открывают. И с пивом внутрь не пустили. И фильмы тоже дурацкие. Тоже жена притащила. Дворянский кто-то там.
Валерик. Дворянское дупло.
Костя. Не дупло, а гнездо. Это Тургенев.
Юра. Да по фиг.
Валерик. А хоть Пушкин, хоть Лермонтов. Стихотворения, кстати, я тоже в детстве учил. Этот… Белеет парус одинокий… В стране далёкой… Что, думаешь, я стихов не знаю, что ли? Если электрик, значит не знаю нифига?
Юра. Ну вот Давидыч как базарил: мы этих всех из ящика любим, а они нас презирают. Причём лавандосы наши без стеснения берут. Они же, по сути, от нас зависят, а мы от них – нет. Вот не пойду я на концерт Киркорова, и ты не пойдёшь, и он – никто из наших не пойдёт, и всё – капец ему без нашего лавандоса.
Виктор. Нет, ну ты-то работяга… Певцы поют, а ты что? В компьютер свой играешь? Время только зря тратишь. Ну что в твоём компьютере? Кого там победил?
Юра. Я в компьютер фигачу, чтобы наконец дать всем по щам. В жизни за это или посадят, или отфигачат, или завалят вообще. А в компьютере зашёл в игру и отфигачил всех – хотя бы здесь справедливость. А эти что? Бла-бла, бла-бла – целый день в ящике.
Давидыч. Юра, тебя куда-то не туда несёт.
Юра. Да всё туда.
Давидыч. Ты просто завидуешь.
Юра. Да никому я не завидую.
Давидыч. А я завидую.
Всё внимание обращается к Давидычу.
Давидыч. Да, завидую. И что? Я год назад на родину ездил и проездом в Москве оказался. Попал на концерт Ал Ди Меолы. Знаете, кто это?
Виктор. Вроде, да.
Давидыч. Да ничего вы не знаете. Это гитарист такой, лучший в мире. Он концерт отыграл, а после концерта стал автографы раздавать. И весь зал, несколько тысяч человек, в очередь встало к нему, и он каждому диски, билеты – всё, что совали, подписывал. Я смотрел на него и, знаете, что думал?
Виктор. Что?
Давидыч. Я думал: «Хоть бы раз в жизни кто-нибудь у меня взял автограф».
Валерик. Кому нужны автографы тупого быдла?
Юра. А почему тупого? Я не тупой.
Валерик. Ещё скажи, что не быдло.
Юра. И не быдло.
Валерик. А фиг ли тогда здесь сидишь? Мне тыкаете: «Учиться надо, лопатой бы деньги грёб». Я-то и школу, и фазанку закончил. В институт только не захотел. А у тебя сколько классов?
Юра. Все, десять. Одиннадцать.
Валерик. И?
Юра. Что и?
Валерик. Фазанка или что?
Юра. Ничего.
Валерик. Вот поэтому ты принеси-подай-пошёл-на-и-не-мешай.
Юра. Ты лучше что ли? Электрик.
Валерик. Не лучше. Вот (показывает на Костю) – пацан молодой. Учись, Костя. Получай высшее. Человеком будешь, будешь такими, как я командовать. Мы-то быдло.
Костя. Я в армию хочу.
Валерик. Успеешь. Отучись сначала, потом – в армию. Да и на фиг она нужна?
Олег. Не-не, армия нужна.
Валерик. Ну, нужна. Отучись, потом служи. Я бы в своё время захотел, отучился, сейчас бы не с вами сидел, а мастерил бы, вами, быдлом, командовал, комиссии по корпусам водил, кренделями бы вас крыл.
Юра. Валерик, рамсы попутал?
Валерик. Да так и было бы. А я пахал всю жизнь. Как лошадь поле пашет, и я так всю жизнь по полю пашу. У меня не руки, а мозоли. Гадалке руку протянешь, она посмотрит и скажет: «Ты пахал всю жизнь, пашешь и пахать будешь, пока не сдохнешь». А больше ничего на руке и не увидишь – на ней линий нет, мозоли только.
Юра. У тебя какие мозоли? Ты электрик.
Валерик. Я два года электрик. И то меня Давидыч натаскал, потому что ставить некого было и милитричества я не боюсь. А всю жизнь я пахал, сорок лет почти.
Юра. С детского сада?
Валерик. Да ещё раньше.
Юра. У мамки в пузе кирпичи таскал?
Валерик. Таскал.
Виктор. Завязывайте спорить. Лучше выпьем.
Олег. Ну, это дело.
Давидыч. Юра, наливай.
Юра разливает по кружкам водку, мужики отламывают хлеб, кто-то подцепляет ложкой или вилкой консервированную рыбу.
Юра. Костя, накатишь?
Костя. Нет, я не пью.
Юра. Моё дело предложить.
Виктор. За что выпьем?
Олег. За нас с вами и вот с ними. Без тоста. Выпьем, и всё.
Мужики разбирают кружки. Выпивают.
Виктор. А я, если бы книгу писал про сварщиков, такое бы написал…
Юра. Что?
Виктор. Я бы написал: «Спрашивают сварщика: «Что умеешь делать?» Он отвечает: «Могу варить». Его спрашивают: «А что ещё умеешь?» – «Могу и не варить»».
Давидыч. Виктор, вы с Верой почему разошлись?
Олег недовольно смотрит на Давидыча.
Костя (Олегу). Можно с Вами поговорить?
Олег. Что надо?
Костя. Поговорить.
Олег. Ну говори.
Виктор. Я пил сильно.
Костя. Можно отойти?
Олег. Отойти? Оборзел, что ли? Ну пошли, отойдём.
Виктор. С ножом как-то кидался, она милицию вызывала.
Олег с Костей встают из-за стола, отходят в сторону.
Олег. Ну?
Костя. Я хотел поговорить с Вами.
Олег. Ну говори.
Костя. Даже не знаю, с чего начать.
Олег. Не знаешь – молчи. Мозги не компостируй: или говори, или нет.
Костя давит в себе злость. Больше всего на свете он хотел бы заехать сейчас в морду лже-отчиму.
Костя. Я хотел вам сказать…
Олег. Говорю: «Мозги не компостируй».
Костя сжимает кулаки, прячет руки за спину, на всякий случай отступает на шаг назад. Битву с Пивным Королём он явно проиграет, так что не стоит и начинать.
Костя. Я не компостирую.
Олег надменно смотрит на Костю, оглядывается на стол, переводит взгляд на Костю.
Олег. В общем, малолетка, отвали, а.
Виктор. В кабаке с Верой познакомился. От жены ушёл. Она поначалу бегала, звала обратно, потом перестала.
Костя. Если бы не мать…
Олег. Вот именно, если бы не мать.
Виктор. Ну вот, а как Вера меня из дома выгнала, совсем плохо стало. И обратного хода нет – жена своё за мной отбегала, – и отсюда выгнали.
Костя. Ладно, в другой раз.
Костя разворачивается, идёт к столу. Олег наблюдает за его спиной.
Олег. Куда пошёл?! Стоять!
Давидыч. Подожди, Витя. Что-то у Кости с Олегом.
Олег. Куда пошёл, говорю?! Вернулся реще!
Юра. Что у вас там за фигня?
Виктор с сомнением привстаёт из-за стола.
Олег. Вернулся, говорю!
Юра. Олег, ты прибурел вообще! Отвянь от пацана.
Олег. Варежку закрой!
Юра. Я сейчас так закрою. (Встаёт из-за стола, освобождает ноги от лавки, идёт к Олегу.)
Олег. Ну, давай, иди сюда. По роже получишь.
Виктор. Завязывайте, мужики.
Юра. Витя, а ты-то что? Твоего сына, считай, грузят, а ты за него не впрягаешься. Испугался, что ли?
Виктор. Да нет, почему испугался?
Олег задумчиво смотрит на правую руку, медленно сжимая её в кулак.
Костя. Да не надо, Юра.
Валерик. Да вы оба трусы. Всё бегаете.
Костя. Кто оба?
Валерик. Ты и Виктор. Один от жены сбежал, второй – от мамки. Как дети. Сами не можете свои проблемы решить.
Юра. Ты больно много решил. Тебя жена вообще сковородкой фигачит.
Валерик. Ой, разок было. И то случайно. Ну я, по крайней мере, с ней общий язык нашёл. Живём как-то всё-таки.
Юра. Ты, Валерик, тряпка. (Остановился, точно забыв, для чего он направлялся к Олегу.)
Валерик. Не больше, чем ты. У тебя прямо с женой всё отлично? На одной кровати спите?
Юра. На одной реально. Мы не олигархи, семь кроватей не держим. А вы на разных?
Валерик. Много лет. Вместе – по праздникам, выходным и в день зарплаты.
Юра. Капец.
Валерик. А что капец-то?
Олег. Тебе «капец». (Наотмашь бьёт Юру. Юра падает, тут же подскакивает, как мячик, и кидается на Олега, сбивая его с ног. С грохотом они рушатся на пол. Бой моментально переходит в борцовский поединок. Понятно, что слону забороть муравья гораздо легче. Мужики спешат разнять бойцов без правил.)
Давидыч. Харе, харе. Всё.
Мужикам с трудом удаётся оторвать лапы Олега от Юриной головы.
Давидыч. Всё, мир.
Юра. Мир, дружба, жевачка, блин. Мы с тобой ещё пересечёмся, гнида.
Олег. Ты что, урод, – мало получил?
Давидыч. Всё, всё, прекращайте. Повеселились, и хватит.
Валерик. Вот уж веселье так веселье.
Давидыч. За стол садитесь. Пить будем.
Олег (поднимаясь). С этим уродом за стол?
Юра. За базаром следи.
Давидыч. Всё, я сказал. Садитесь, а то завтра напишу докладную мастеру – оба с работы, как пробки, полетите.
Юра (под нос). Да ладно, испугал.
Олег молча переставляет что-то на столе. Садятся. Давидыч разливает водку по стаканам.
Давидыч. Вас надо в разные бригады переводить. Вдвоём не уживётесь.
Костя. Мамка так же мне сказала.
Виктор. Что?
Костя. Сказала: «Уматывай. Вместе не уживёмся».
Виктор. Почему?
Давидыч. Костя, ты зачем такие вещи рассказываешь? У тебя мозги есть?
Костя. Валерик всё равно проговорился.
Валерик. Когда?
Костя. Только что. Сказал: «Один от жены ушёл, второй – от мамки».
Олег. Давно надо было от сиськи оторваться. Присосался, как телёнок. Паспорт получил – вали из дома. А то привыкли на шее у родителей сидеть.
Костя. А куда мне идти?
Олег. В армию вали.
Костя. Ну вот и пойду.
Олег. Ну вот и вали.
Костя. И пойду.
Олег. Да вали, я говорю!
Давидыч. Прекращайте. Хватит уже.
Олег. Да прекратили. Я добрый. Ха.
Юра. Добряк. Моряк.
Давидыч. Хватит. Разошлись больно.
Олег. Мы разошлись, как в море корабли.
Давидыч. Мы разошлись, как в небе самолёты. Так правильно. Пить будем? Стаканы греете.
Олег. Будем. За нас с вами. (Морщится, выпивает. Остальные следуют его примеру.)
Виктор. Костя, так тебя Вера из дома выгнала?
Костя. Да.
Виктор. За что?
Олег. За хорошее поведение.
Виктор. Олег, я не с тобой говорю.
Так отвечать Олегу не стоило. Он ещё не успел остыть от драки с Юрой.
Костя. Вон с ним поругался. (Показывает на Олега.)
Виктор. И за это тебя из дома?
Олег. Он обещал в квартире навалить. Вот его и выгнали, пока толчок из дома не устроил.
Виктор (Косте). Это правда?
Костя. Что правда?
Олег. Что в доме гадишь. Что за глупые вопросы?
Виктор. Олег, я с тобой потом поговорю.
Олег. Ну почему потом? Говори сейчас. Вы больно разговорчивые сегодня.
Давидыч. Мужики, пожалуйста…
Олег. Спасибо. Не кашляй.
Юра. Остроумие так и прёт.
Олег. Зато из тебя тупоумие прёт.
Давидыч. Олег…
Валерик. Давидыч, да не лезь. Пусть сами разбираются.
Виктор. Костя, что случилось?
Костя. С дядей Олегом поругался.
Олег. Надо же – дядя. Видишь, Витя, меня дядей зовут, на «вы» называют. Не то что тебя.
Виктор. Олег, позже поговорим.
Олег. А давай сейчас. Почему позже? Сейчас и решим. Ты же всё на меня жлобу давишь.
Виктор. Нет, не давлю. С чего ты взял?
Олег. Я не слепой. Вижу. Счастью моему завидуешь. Профукал своё, теперь моему завидуешь.
Виктор. Олег, я не хочу об этом.
Олег. А я хочу. При всех раз и навсегда решим вопрос.
Давидыч. Мужики, что решать? Всё решено. Ты (показывает на Олега) с Верой, ты (показывает на Виктора)…
Олег. С фигом. С тем самым, без масла. Всё профукал сам. По-честному, Витя: тебя же никто из дома не гнал. От жены сам ушёл. Думать раньше надо было. Надо было о будущем думать. Вот я, хотя и ушёл от жены, но с хаты нашей не съехал. Я грамотно поступил, и теперь я вольная птица. Я, что хочу, то и делаю. Я волен решать: захотел – пришёл, захотел – ушёл. Как ты, не бомжую. В конце концов, ты квартиру мог бы снимать. А ты же все деньги пропиваешь.
Валерик. Я то же говорю: хату мог бы снимать.
Олег. Ну, и Валерик то же говорит. Послушай умных людей.
Виктор. Я сам не совсем, чтобы...
Олег. А по-моему, совсем. Как ты живёшь? Не голодное же время. Нет, я помню, когда завод закрывали, когда получку год – два не платили, народ на работу ходил, а денег не получал, когда за картошку на твоей же даче убивали, но это время прошло. Снял бы квартиру и жил. Или бабу нашёл бы с квартирой.
Виктор. Не могу.
Олег. Почему? Слишком правильный, что ли?
Виктор. Нет, не поэтому.
Олег. Ну а почему?
Виктор. Потому.
Олег. Почему «потому»?
Давидыч. Да потому что Веру Витя любит. В отличие от тебя.
Олег. Ох, ёлки. Ну извини. Этот поезд ушёл, идите на другой рейс.
Валерик. Да, на другие теплоходы. Где не курят в салоне.
Олег. Валерик, ты в каждой бочке затычка. Курят – не курят – какая разница?
Валерик. Не, ну вы же из-за курева поругались.
Олег пристально смотрит на Валерика.
Олег. Вот урод. Рассказал, значит.
Давидыч (Валерику). Ты же обещал: рыба об лёд.
Валерик. Да заколебали вы со своими тайнами. Сами вы рыбы. Вас под дождь вынести, чтобы плавали там, как… как бревно по течению.
Виктор. Что там с куревом?
Олег. Да ничерта. Сопляк этот оборзевший предъявил мне: «Не кури в квартире». Раскомандовался тоже. Командир, блин.
Виктор. И что?
Олег. Я ему сказал, чтобы не командовал. Говорю: «Сиди в своей комнате, а мы, взрослые, сами разберёмся». А он орёт: «Я тогда сейчас навалю здесь».
Виктор (Косте). Так было?
Костя. Нет. Он в квартире накурил и даже форточки не открыл. Я ему говорю: «Вы почему даже форточки не открыли?»
Олег. Ничерта себе – говорю. Ты мне орать там на всю начал. И: «Навалю! Навалю!»
Костя. Да нет. Я сказал: «Накурить в квартире – это всё равно что...
Олег. Ты сказал: навалишь.
Костя. Сказал: «Всё равно, что я бы здесь»...
Валерик. О, вы пока всю хату не уделаете, не успокоитесь.
Костя. А дядя Олег: «Заткнись, закройся в своей комнате и сиди».
Давидыч. А Вера после этого сказала Косте, чтобы он из дома уходил.
Виктор с больным выражением и даже страхом на лице опустил голову, будто не хочет верить в то, что слышит. Да и слышать этого не хочет.
Виктор. Олег, пойдём выйдем.
Олег. Куда? Там дождь.
Виктор. Да он, вроде, заканчивается. Поговорить. Пойдём, поговорим.
Олег. Мы уже говорим.
Юра. Испугался, что ли? Король.
Олег. Варежку закрой.
Виктор поднимается с лавки.
Виктор. Пойдём, как мужики поговорим. Цирк не будем устраивать.
Олег. Ну пойдём. Витя, у меня, на самом деле, к тебе претензий нет. Ты мужик грамотный. Нет, ты не подумай, что я боюсь. Я никого не боюсь. Просто хочу, чтобы ты знал. Ну, чтобы в курсе был.
Виктор. Хорошо. Пойдём.
Олег. Ну пойдём.
Олег грузно и нехотя поднимается с лавки, уверенными и неторопливыми шагами идёт к выходу. Виктор в замешательстве проводит ладонью по лицу, идёт вслед за Олегом. На пороге оборачивается.
Виктор. Вы за нами не ходите. Мы сейчас поговорим и вернёмся. Мы просто поговорить. Хорошо?
Не дождавшись ответа, Виктор растворяется в дверном проёме.
Давидыч. Не нравится мне это.
Юра. Забей. Наливай лучше. Витя королевскую морду разобьёт и вернётся. Он хоть и спокойный, а если задеть, может так накостылять – мало не покажется.
Давидыч. Ты хоть раз видел?
Юра. Нет, но догоняю. Витя – сварщик. Он такие баллоны таскает, что не всякий штангист потащит. Кислородный семьдесят весит, с пропаном – полтинник, а он их на плечи закидывает и как с соломинкой идёт.
Костя (пытаясь подняться). Я, наверное, пойду.
Давидыч. Сиди уже. (Валерику.) А ты, блин, какого чёрта болтаешь лишнего?
Валерик. Что лишнего? Как есть, так и сказал. Я не как эти из телевизора.
Юра. Костя, тебя из дома пнули, что ли?
Костя. Да, выгнали.
Сев на лавку, Костя сгребает кости домино в горку, месит их, разглядывает, ставит одну на ребро, вторую, третью, четвёртую, кладёт на них пятую. Постепенно из них вырастает игрушечный домик. Давидыч со странным чувством наблюдает за постройкой миниатюрного приюта.
Давидыч. Вот всю жизнь так. Всю дурацкую, идиотскую жизнь. Вошкаемся, вошкаемся, ерундой какой-то занимаемся, обратно оглянуться некогда.
Юра. Давидыч, я наливаю? (Давидыч кивает, и Юра разливает водку по стаканам.)
Давидыч. Всё бегом, всё на ходу, кое-как, кое-где, всё под ноги глядим – на небо глядеть некогда. В авиации только на небо и смотрел. Там, кроме него, ничего больше нет. А тут как черви. И так хрупко всё, рвётся же моментально. Оступился – и всё. Живём как черви, договориться ни о чём не можем, в коллективе своём же. А могли бы жить хорошо. А мы как эти… Вон, как домино – дунул, и развалился наш дом. Оно же хрупкое, счастье-то. Всего-то надо уметь между собой договариваться. Ну, элементарно же. Мы как эти вон, под дождём. Мокнем, потому что договориться не можем, кто будет зонт держать.
Юра. Давидыч, накатим? Тебя на философию какую-то потянуло. Какие-то темы задвигаешь. Под дождём. Дождь, блин, домино. Накатим уже. Валерик, бери стакан. Костя.
Костя. Я не пью.
Юра. Пьёшь – не пьёшь. Стакан бери. Валера, ты что?
Валерик, прислушиваясь, идёт к двери.
Валерик. Мне почудилось, или голоса какие-то?
Юра. Приглючилось. Бери стакан. Накатим. За нас с вами, за вот с ними. С ними со всеми.
Валерик. Мне почудилось: говорит кто-то.
Юра. Да никто не базарит. Иди сюда.
Костя. Действительно, говорит кто-то.
Валерик. И я про то же.
Юра. Это мужики. (Грустному Давидычу.) Давидыч, ну ты ещё заплачь. Мужики базарят, Олег с Витей. Они же побазарить вышли.
Валерик. Да не их голоса.
Костя. Это, наверное, комиссия приехала.
Юра. Теперь-то какая, на фиг, комиссия? Конец рабочего дня.
Валерик. Она так обычно и приезжает. (Разворачивается.) Сворачиваем лавочку. Не дай бог, нашу поляну накроют. Давидыч, ты чего? Ты как индус в медитации. Давидыч! (Проводит рукой около его лица.)
Давидыч (отстранено). Да, убираться надо. Сейчас, если комиссия нас с водкой застанет, поувольняют всех к чертям собачим.
Юра. Вы как хотите, а я накачу. (Опрокидывает в рот стакан, шумно выдыхает, занюхивает коркой хлеба.) Ништяк пошла.
Давидыч. Давайте уберёмся. (Вяло собирает со стола. Все остальные, поддавшись настроению бригадира, так же неторопливо прячут водку и стаканы).
Юра. Валерик, сбегай на разведку. Проверь, чтобы комиссия не нагрянула, а то нас реально уволят.
Валерик. А почему я опять?
Юра. По кочану. Сбегай глянь.
Валерик. Пусть Костя сходит.
Юра. Косте и без тебя фигово.
Валерик. Почему без меня-то?
Юра. Валерик, ты пререкаешься больше. Одна нога – там, вторая – тоже там, и все дела. Пробей почву.
Валерик. Я тебе не подчиняюсь. Не надо командовать мной. Здесь посижу.
Давидыч. Валера, посмотри действительно. Вдруг показалось – голоса.
Валерик. Ну всё, сговорились. Толпа гиен слона мутузит.
Юра. Глюки у тебя. Ты и пробивай, ходит там кто или не ходит.
Валерик. Костя тоже слышал.
Юра. Валерик, ты уже давно сбегал бы. Какого фига?
Валерик. А, фиг с вами.
Дверь в дождь распахивается, и Валерик, натянув на голову куртку, выскакивает за порог.
Юра. Пререкался больше. Валерик – тот ещё кадр. Жена его дома сковородкой фигачит, а на работе он пальцы гнёт.
Давидыч. Вообще-то Валера – нормальный мужик.
Юра. Да ладно. Когда спит зубами к стенке.
Давидыч. Юра, ты слишком строг к людям. Это молодость. Со временем спокойней будешь относиться.
Юра. Ну уж нет. Фигушки. Я к себе строг, и к людям тоже. Не знаю, Костя, я бы на твоём месте, если бы меня из дома пнули, ушёл бы, не раздумывая. Я так и сделал. Мне вообще некуда тащиться было. У меня с собой паспорт был и одежда, которая на мне. И ничего, выгреб как-то.
Костя. Так я ушёл. Просто обидно. Да и вообще, жить негде.
Давидыч. Предательство – самое страшное.
Юра. Да ладно, какое предательство? Родоки ничего не должны. Они тебя вырастили, этого достаточно. А теперь сами побалтеть хотят. И нечего жлобу на них давить. Самим выгребать надо.
Давидыч. Весь ужас в том, что тебя предают люди, на которых ты рассчитывал, которым доверял и от которых зависишь. Предательство родителей – самое страшное.
Юра. Не преумножай. Из мухи реально слона раздуваешь. Блин, Валерик сбежал, а дверь открытой оставил. По ногам тянет, холодно. Костя, будь добр…
Костя с готовностью бросается выполнять поручение. Уже у самой двери, когда он прикрывает её, с другой стороны кто-то нервно толкает дверь обратно. Толкает с силой. Она распахивается, и Костя нос к носу оказывается с лже-отчимом. Лицо у Олега злое, правая щека дергается от раздражения, глаза горят. Костя инстинктивно отступает назад, ожидая, что отчим вот-вот его ударит.
Олег. Приехали.
Юра. Почему?
Олег. Промок насквозь. Потоп на улице. Вся работа насмарку. Плиты, которые сделали, просто размыло водой. Мы что работали, что не работали.
Юра. А Виктор где?
Олег. Там где-то. (Показывает за спину.)
Давидыч. Поговорили?
Олег. В торец дал два раза – вот и весь разговор. Нет, ну а что? Что вы ожидали? Мне там предъявы свои начал… Я, между прочим, у него бабу не уводил, дорогу ему не перебегал. Я вообще нормально старался с ним. Он сам в эту трубу, или как там – рожон, или на рожок… Как там правильно, блин? Полез, короче, сам. Я ему в рожу и заехал, а то оборзели все. Этот выпендривается (показывает на Костю), тот (на Юру). Благо, Давидыч нормальный мужик. Да, Давидыч? Нет, ну ты-то меня понимаешь? А водка вообще есть? Куда дели? Попрятали, что ли? Или выжрали, пока я разговаривал? Налейте королю, что ли, для сугрева. Вы чего такие кислые?
Олег направляется к одной из лавок, плюхается на неё.
Олег. Наливай (обращается непонятно к кому).
Давидыч. Похоже, комиссия приехала. Мы всё убрали.
Олег. Да никто не приехал.
Давидыч. Костя с Валерой голоса слышали.
Олег. А, показалось. Под шум дождя что только не покажется. Наливайте. Давидыч, ты что? Ты какой-то кислый совсем. Нормально всё будет. Наливай.
Давидыч. Да я боюсь, нормально уже не будет.
Олег. Подумаешь, подрались. Было бы из-за чего переживать. Все дерутся. Куда убрали-то? Мне самому, что ли, искать? Давидыч.
Появляется Валерик. Олег сразу переключается на него.
Олег. Валерик, куда водку дели? Промок тоже? Я весь мокрый. Согреться бы.
Валерик. Успеешь ещё.
Олег. Что? Валерик, ты оборзел или как? Вы все оборзели здесь, что ли? Водка где?
Валерик. Не знаю.
Юра. Ну что там? Комиссию нашёл?
Валерик. Нет.
Олег. Я же говорил. Какая комиссия? Кто будет под дождём проверять? Работа насмарку. Все плиты. В строители зря пошёл. Надо было, как Юра, в поэты идти. Сочинял бы: «Весь мир – бардак, все бабы – твари и солнце – долбанный фонарь». И ещё это: «Рыжий хвост – помощник солнца». Да, Юра? Хорошо стихи я сочиняю? Вы что такие кислые все? Пиво – королю! Или водки.
Валерик. В последний разок чтобы.
Олег. Валерик, ты что там говоришь? Подойди поближе, скажи погромче. Мы тебя и услышим.
Валерик. Я к тебе на пушечный выстрел не подойду.
Олег. А-а. Ну и вали тогда отсюда.
Валерик. Да я-то уйду. А вот тебя точно посадят.
Олег. За что меня посадят? За стол? За стол переговоров, да? Как тогда, на пивзаводе. За такой стол посадили огромный, человек на двадцать. И пива сортов тоже двадцать где-то поставили, и я пил его, пил. Бочку выпил. Литров, не знаю, тоже двадцать.
Давидыч. Валера, Витя где?
Валерик. А Витя на складе остался.
Давидыч. Что он там делает?
Валерик. Лежит.
Олег. Отдыхает.
Юра. А ещё мне базарил, что я залипаю много.
Давидыч. Сюда бы шёл. Что он там?
Олег. Стыдно. В торец получил.
Валерик. Да нет, не стыдно. Мёртвым стыдно не бывает.
Юра. Почему это мёртвым?
Валерик. А вот так вот.
Юра. Валерик, ты сечь несёшь отборную.
Валерик. Иди и проверь.
Повисает пауза.
Юра. Что, прямо мёртвый?
Прерванная пауза густеет и превращается в воздухе в кусок камня. Олег медленно меняется в лице, нижняя губа его непроизвольно начинает подрагивать. Костя разгребает на столе домино. Мужики убрали со стола только водку и стаканы с кружками, закуска и столовые приборы остались на своих местах.
Олег. Да нет.
Юра. Прямо совсем? Реально?
Валерик. Совсем-совсем. Пульса нет. Искусственное дыхание делать не стал. Не буду же я рот в рот… Да и так всё понятно: пульса нет.
Олег (дрожащим голосом). Богом клянусь, мужики, это не я. Мы просто поговорили. Я один раз буквально стукнул и ушёл. Он упал, и я ушёл. Но я не то чтобы сильно ударил.
Юра. Так вы на склад потащились?
Олег. Не под дождём ведь стоять. Но я богом клянусь, я вообще ничего…
Давидыч в это время зачем-то разводит руки в стороны, вытягивает вперёд правую ногу.
Юра (Олегу). Ну ты гнида, Олег. Витя муху не обидит. Нашёл кого бить.
Олег. Да я говорю: легонько так стукнул, он упал, и я ушёл. Честное слово. Мужики, вы мне не верите? Клянусь.
Юра. Свои клятвы можешь в одно место засунуть. По этапу поедешь.
Олег. Да не, мужики…
Юра. А нас выпнут, на фиг, всех. Только работу, блин, нашёл. За пьянку и выпнут.
Валерик. Дождь заканчивается.
Юра. Да по фиг на дождь. Человек умер, а ты про дождь.
Олег. Я не хотел, клянусь. Мужики, это не я. Это, не знаю, как… это вообще… да как бы… это… не то чтобы… как бывает… я видел, он шевелился… он упал, но встал… да, встал и пошёл… он живой такой был, улыбался, мы же просто поговорили… ничерта такого… он там, я не знаю, может, притворялся… ну не я это…
Олег пытается встать с лавки, но не успевает. На него кидается Костя с ножом в руке, который он достал из груды костей домино. Лавка переворачивается вместе с Олегом. При падении отчим задевает коленями стол. Тот подпрыгивает на ножках, закуска и игральные кости летят на пол, но сам стол, покачнувшись, остаётся на месте. Первый удар попадает в горло и этим решает исход поединка. Второй удар проникает в живот, третий – в бок между рёбер. Валерик, как заворожённый, следит, как Костя, навалившись всем весом на Олега, втыкает в него нож.
Юра. Костя!
Юра бросается на помощь Олегу, спотыкается, поскальзывается на кильке в томатной пасте, падает, поднимается, на коленях рваными шагами бежит к Косте. Вцепляется в его руку. Давидыч дальше вытягивает ногу, машет руками, словно крыльями. Костя с Юрой дерутся за нож. Юра изо всех сил старается разжать Костины пальцы, Костя шипит.
Костя. Отпусти!
Юра не отпускает. Наконец, ему удаётся разжать один палец. Он старается сам держаться подальше от холодного оружия.
Юра. Костя, ты придурок. Оба по этапу поедете.
Костя не сдаётся. Заканчивается борьба тем, что Юра резко дёргает Костину руку, в ней что-то хрустит, и она обмякает.
Костя. Ой, блин.
Юра (выдыхает). Извини.
Оба в бесчувствии валятся на пол. Давидыч делает шаг, машет крыльями.
Давидыч. Как птицы. Далеко-далеко. И будет только небо, синее бескрайнее небо над нами.
Валерик (выходя из оцепенения). Давидыч, крыша поехала?
Давидыч продолжает полёт.
Давидыч. Когда-нибудь взлетим высоко-высоко. И за облаками, там, откуда бог наблюдает за нами, всё будет по-другому.
Валерик. Давидыч, хватит. Костя, блин, Олега завалил, Виктор повесился. Ты ещё, блин, в небо. Давай, я ещё в землю зароюсь, и вообще зашибись будет.
Юра откидывается на спину.
Юра. Валерик, ты что базаришь?
Валерик. Говорю: «Зашибись будет. Давайте, все навернёмся, и всё будет зашибись».
Юра. Раньше. Раньше, что ляпнул.
Валерик. Говорю: «Один – повесился, второго – ножом пырнули, у третьего крыша поехала».
Юра. Ох, ё-пэ-рэ-сэ-тэ. А ты не мог раньше сказать, что Виктор повесился? Мы думали, его Олег убил. (Юра поднимается.) Зашибись.
Костя скрючился на полу рядом с трупом недавнего короля. От него ползёт лужа крови.
Валерик. А ничего, королей надо сбрасывать с трона.
Давидыч. Мы сами виноваты, что не птицы. Не обязательно крылья, чтобы летать. Всегда мечтал встать на краю обрыва, раскинуть руки и чтобы вокруг были просторы, чтобы никого вокруг. Только облака, луга, солнце, тонкая полоска леса внизу, вдали, далеко. Прыгнуть вперёд, к облакам, и лететь, лететь. Могло быть и так, правильно? Для этого не так много нужно. Правильно? Ведь я правильно говорю?
Валерик. В дурдоме тебе ответят. (Косте.) А тебе в другом месте. А, в армию уже точно не идёшь.
Давидыч продолжает изображать птицу, Юра рыщет по ящикам в поисках спрятанной водки, Костя впитывает в себя кровь убитого отчима. Валерик переводит взгляд с одного на другого, дождь заканчивает концерт, последние ленивые капли жестяными ударами с большими паузами падают на крышу. В открытую в бытовку дверь проскальзывает Виктор, окидывает взором сумасшедшую картину, встречается глазами с Валериком.
Виктор. Дождь закончился.
Дождь закончился.
31.03.2013, 15.04.2018