1.
Время.
Конечно, можно сказать, что во всем виновато время и нельзя было по-другому. Но только это не так. В одно и тоже время кто-то нажимает на спусковой крючок, кто-то зашивает аорты, кто-то пишет стихи, а кто-то просто сидит в темноте у окна и смотрит на звезды. Все дело в нас самих и в том, какими мы были до этого времени.
2.
Первая кровь.
г.Грозный, февраль 1995г.
Зима в Чечне заканчивалась в конце февраля – начале марта. В сквере им. Чехова посреди голой, безлистной растительности, воронок, обгоревших и поваленных деревьев выделялся ярким пятном куст форзиции, усыпанный желтыми цветами в форме колокольчиков. Командир мотострелкового взвода Сергей Стальков, прислонившись к БМП, грел на уже припекающем февральском солнышке бритую голову. «Если отправить Леночке в конверте веточку с этими цветами, то как раз к 8 марта получит» - размышлял он, рассматривая форзицию. На фоне черных, обугленных тополей куст казался нереальным, нарисованным густой желтой гуашью. Картинность пейзажа и лирическое настроение были нарушены пятью человеческими фигурами в камуфляже, показавшимися из-за деревьев. Во главе группы бодро вышагивал командир второго взвода Димка Мальцев, по прозвищу «Демон».
- Серый, здорово! Принимай подарок на 23 февраля! Пополнение тебе! – Весело закричал Мальцев. – Контрактники, - подняв вверх указательный палец и сделав важное лицо, добавил он.
Сергей построил вновь прибывших возле БМП.
- Ну что бойцы, давайте знакомиться. Я ваш командир взвода - старший лейтенант Стальков Сергей Матвеевич.
Первым стоял высокий блондин.
- Рядовой Белогуров. Павел.
- Откуда сам?
- Из Эстонии.
- Понятно, варяг значит, - уважительно-оценивающе посмотрев на великана, сделал вывод Сергей.
Дальше стояли два мужичка глубоко за тридцать, немного запитого вида.
- Сержант Колмогоров Степан Иваныч. С Тамбова, точнее с области.
- Младший сержант Калинин Петр Иваныч, тоже с Тамбова.
- Друзья что ли?
- Ну, так кореша.
- И как вас, Иванычи, в армию занесло-то?- чуть прищурившись, но без всякой насмешки спросил старший лейтенант.
- А че трактористы мы, работы нет ни фига, шабашить надоело, а тут деньги нормальные обещают,- пробубнил один из Иванычей.
- Да и Родину мы любим, - серьезно добавил второй
Последним был совсем молодой, коренастый паренек.
- Рядовой Астанчук, Андрей.
- Срочник?
- Да, после Псковской учебки.
- Откуда родом?
- Из Грозного, - солдат отвечал чётко, прямо смотря в глаза взводному.
- Хм, освобождать приехал? – пошутил Сергей, при этом железобетонно-твердо встретив вгляд рядового.
- Ну вроде того, - вызывающе вздернул подбородок пацан.
- Ладно, грузитесь на броню, поедем накормлю вас.
- У меня во взводе кого только нет, - по дороге рассказывал Стальков, - Есть эвенк, снайпер хороший, два башкира, белорусы. Вот даже один еврей есть Боря Гутберг, - кивнул он на рослого, рыжего солдата, сидевшего справа, - только не похож он совсем на жиденка.
- Я не жиденок, я жидяра! – привычно огрызнулся Боря.
- У нас перемирие небольшое, как закончится, будем выбивать духов из южных районов города, - Стальков продолжал вводить пополнение в курс дела. - Отчаянно бьются гады, но все равно счас уже полегче, не сравнить с тем, что здесь в январе было. Майкопскую бригаду возле ж/д вокзала окружили и почти всю раздолбили, мы, когда к ним прорвались, остатки по подвалам собирали, меньше двух рот от бригады осталось. А когда штурмовали президентский дворец, мой взвод за день полный ГАЗ-66 «Шмелей» отстрелял! Весело в общем было!
Несмотря на то, что возобновившиеся после перемирия боевые действия были уже не такими напряженными и федеральная группировка превосходила по численности дудаевские отряды в несколько раз, они не только удерживали позиции, но и временами умудрялись наносить локальные контрудары. В самом конце февраля разведгруппа Сталькова вляпалась в Заводском районе Грозного, их окружили в полуразрушенном доме. Боевики, видимо не хотевшие сразу идти в лобовую атаку, закричали: «Эй! Русня, сдавайся!». Находившийся ближе всех к пролому в стене Гутберг, незамедлительно вступил в дискуссию: сначала выстрелил из подствольника, а потом добавил на словах: "Отдохни, шлемазл!" Командир тоже выдал громкую тираду, самыми ласковыми выражениями которой являлись: «сраные мартышки» и «петухи полудохлые». А дальше был страшный, жуткий бой. Когда чеченцам удалось подойти достаточно близко, они начали забрасывать окна гранатами. Астанчук понял, что всё – конец, но страха почему-то не было. Была какая-то весёлая злость, отрешённость от всего. В голове одна мысль: «только не подвести». Раненые сами бинтовались, сами обкалывались промедолом и продолжали стрелять. Затем в левом крыле дома началась рукопашная свалка с прорвавшимися боевиками, и это был переломный момент. Два десятка человек с каждой стороны с перекошенными лицами орали и крошили друг друга. Время как-будто остановилось, краски стали ярче. Андрею казалось, что люди вокруг движутся в какой-то замедленной съемке, плавно размахивая руками, а он быстро и точно бил в цель прикладом автомата, в котором закончились патроны. Он видел, как ловко орудовали штык-ножами башкир Алим и Стальков, как брызнула алая струйка из горла Пашки Белогурова – белобрысого эстонского «варяга». И в какой – то момент чеченцы вдруг дрогнули и побежали. Взвод потерял в этом бою двенадцать человек и взял в плен двух боевиков, которые почему-то по собачьи скулили, то ли от боли, то ли от ужаса, глядя на солдат. Стальков нервно смеялся, хлопал Андрея по спине и спрашивал, придерживая левой рукой слегка подрезанную бочину:
- Ну что Андрейка! Как тебе боевое крещение?! Сколько чехов завалил?
- Двух точно - Астанчук еле шевелил языком.
- Маладца! Не подвел! Не посрамил перед хазарами войско русское! Хороший вояка из тебя Андрюха выйдет! – весело кричал взводный. – Видел я, как ты автомат за ствол схватил и крутил им во все стороны, никто подойти не мог! Ты же погнул его, поломал автомат! – продолжал ржать он.
- А где Алим? Он мне точно пару раз жизнь спас! – обеспокоился Стальков. - Ох и красиво работает ножичком татарин нерусский!
Услышав не то хрип, не то сдавленное рычание, бойцы перевернули тело здоровеннейшего чеченца и вытащили из под него полузадохнувшегося, мокрого и липкого от своей и чужой крови башкира.
- Долго уже здесь лежу, что не слышите! - укоризненно произнес Алим, немного отдышавшись.
Оказывается, в самом конце рукопашной он сошелся с исполинских размеров нохчи, явно не своей весовой категории. Выронив нож, и не найдя других убедительных аргументов, Алим из последних сил, почти задохнувшись под тяжестью великана, изловчился и порвал ему глотку зубами, сам при этом окончательно лишившись сил.
Блокированные с юга и юго-востока, чеченские отряды, потеряв возможность подпитки извне, с наступлением весны начали покидать город. 6 марта из чеченской столицы ушел никому еще неизвестный тогда полевой командир Шамиль Басаев со своим «абхазским» батальоном, до последнего удерживавший южный район Грозного – Черноречье. Зима закончилась и с появлением «зеленки» боевые действия постепенно перетекали в равнинную часть Чечни.
3.
Призраки.
Чечня. Март 1995 г.
14 марта роту, в которой служили Стальков и Астанчук, направили для разоружения села Барашки. Основную работу должен был проводить спецназ внутренних войск МВД («вованы» на армейском сленге), а мотострелки только прикрывали их.
Несмотря на то, что выехали рано утром, через час весеннее солнце уже достаточно разогрело землю. Машины вязли в жирной, ржавого цвета жиже, не спеша продвигаясь в сторону села, иногда лишь рыча по гравию. От полей вдоль дороги поднимался пар. Земля, нетронутая и чистая, грелась, готовясь к чему-то новому, расслабленно, по-весеннему нежась.
Суровые и строгие, трезвые Иванычи пристально, с едва заметной грустью, всматривались куда-то вдаль. Стальков, уловив тоскливое настроение мужиков, спросил нарочито бодро:
- Что загрустили Иванычи? Куда-то в поля засмотрелись, сбежать что ли хотите? Надоело уже воевать?
- Та не, смотрим земля хорошая, пахать пора.
- Да, счас бы на трактор, - вздохнул второй Иваныч, поглаживая лопатоподобной ладонью белую щетину.
До места назначения добрались без приключений, о возможном присутствии боевиков, говорили лишь остатки сгоревшего БМП в полутора километрах от села. Опыта подобных операций у командира ВэВэшников, молодого, розовощекого старлея в красном берете, судя по всему еще не было. В Барашки въехали лихо, всей колонной. Остановились в центре, растянувшись техникой почти до самой окраины села, и у первого попавшегося местного жителя потребовали привести председателя сельсовета и «тех, кто тут у вас еще главный есть». Минут через двадцать подошли старейшины и собралась группа любопытствующих, человек тридцать, в основном подростков и женщин, между ними кривлялась пара совсем маленьких детей. Командир вованов, поздоровавшись со стариками, сделал солидное лицо и объявил, что им необходимо в течение двух часов сдать ему 24 «калаша».
«Интересно, это данные разведки, или он просто озвучил свое любимое число?» - подумал Астанчук.
Один из старейшин, видимо самый главный и умный, заявил, что никаких боевиков и оружия в их селе нет, а им нужно создать отряд самообороны, поэтому наоборот федералы должны немедленно выдать 40 автоматов «Калашникова», для полноценного функционирования отряда.
Старлей от такой наглости слегка растерялся, налился краской и как-то притух. Стоявший ближе всех к зевакам «Демон», побледнел, зыркнул нехорошим, бешеным взглядом, подошел к толпе и выдернул из нее горбоносого пацана лет пятнадцати - шестнадцати. Подтащив его к старейшинам, он показал на вытертую на правом плече кожаную куртку:
- Значит, нет боевиков и оружия, говоришь? А это откуда у него? От ремня автоматного?
Не дождавшись ответа, Мальцев сдернул расстегнутую куртку и рубашку, находившуюся под ней, оголив плечо и часть руки парня.
- Это откуда!? – закричал он, тыкая пальцем в красовавшийся на плече синяк. - Откуда синяк я спрашиваю!
Парень молча смотрел на офицера прозрачными голубыми глазами.
- Он не понимает русский. Упал наверно. - спокойно сказал главный.
- Ах не понимает! Упал? Счас поймет! Вы, я вижу, совсем берега потеряли!– Красивое, правильное лицо «Демона» исказила гримаса, он сильно толкнул пацана, повалив его на землю, и дал очередь из автомата. Толпа охнула и отшатнулась, из неё с визгом выскочила женщина в черной одежде и, склонившись над еще елозившим ногами подростком, запричитала на своем языке.
- Сдадите не 24, а 100 стволов и не через два часа, а через час! – Мальцев таращил побелевшие от ненависти, нечеловеческие глаза, наставив на стариков свой автомат. – Пошли! Быстро!
Чеченцы притащили ровно сто калашей, уложившись за тридцать минут.
Уже сидя в машине, Андрей слышал как «Демон» кричал кому-то, скорее всего командиру ВэВэшников:
- Я зверь? Это я зверюга? А ты этих зверей видел? Ты на площади «Минутка» был? Ты дворец Дудаевский штурмовал? Ты видел как они наших пленных замученных, изрезанных и ножами истыканных вывешивали в окнах? К рамам гвоздями прибивали кого живого, кого мертвого и прикрывались ими! Пацанов наших восемнадцатилетних с членами отрезанными и в рот вложенными видел? Нет? Ну так и не звизди мне тогда!
Что-то бубнил старлей. И опять кричал в ответ Мальцев:
- А мне плевать - кто виноват, а кто не виноват! Они все для меня одинаковые зверьки!
Обратно ехали молча, только курили немного больше обычного. Астанчук не одобрял поступка командира второго взвода, но и жалости к чеченскому пареньку не испытывал. Он вспомнил отца, застреленного чеченским снайпером в морозном ноябре 1994 г., когда он пытался убрать с улицы трупы русских солдат. Они с младшей сестрой нашли его ближе к вечеру, папа лежал прислонившись к полуразрушенной стене школы № 2, в своей смешной кроличьей шапочке с козырьком, такой спокойный и умиротворенный, как будто выполнил какое-то очень важное дело, прилег отдохнуть и, засмотревшись на алеющий закат, уснул. Андрей вспомнил маму: после смерти отца она решила отправить детей первым же поездом, а самой ехать после того, как продаст ценные вещи, кое что из мебели и бытовой техники.
На затянутом густым туманом перроне железнодорожного вокзала сестра Ася упрашивала ее:
- Ну, мамуль поедем с нами, мне страшно без тебя!
- Асенька! Я только получу денюжки за наши вещи и сразу уеду, на новом месте они нам ой как понадобятся.
Она дала Андрею и Асе последние указания о том, как вести себя в дороге, куда спрятать деньги, что кушать, какие теплые вещи одеть по приезду в Новосибирск и, почмокав каждого, посадила в вагон. Подруга-сокурсница должна была встретить их.
Когда состав тронулся, Ася сразу прошла в купе и, сев на свое место, заплакала: «Мамочка! Я тебя очень люблю». Андрей стоял в коридоре и смотрел в окно на маму, она сначала скрылась в тумане, но потом вдруг побежала за набирающим скорость поездом, пытаясь разглядеть его в вагоне. У Андрея внутри что-то сжалось, почти до спазма в груди, на глаза навернулись слезы. Почему-то пришла мысль, что видит он ее последний раз в своей жизни. С трудом сдерживая слезы, Андрей зашел в купе и, обняв за плечи сестру, успокаивал ее, слегка покачивая, почти до самого Серноводска.
Мама не вернулась домой с вокзала. Ее обезображенный труп нашли через два дня на окраине города. Над ней долго издевались, насиловали, и только потом убили.
Андрей с тех пор не любил закат и вокзалы, он вспомнил их разрушенный дом на улице Чапаева, свою спокойную и благополучную прежнюю жизнь, вот что ему было жаль, но только ничего уже не вернуть, это он тоже понимал, а бессмысленная жестокость порождает лишь новую жестокость, ненависть рождает новую, еще более сильную ненависть. Но видимо такая и будет здесь странная война, война с «призраками».
И действительно, чем дальше, тем больше воевали в основном с «мирными» жителями, которые периодически доставали из тайников автоматы и уходили в лес, устраивали засады на военных.
Андрею особенно запомнилась маленькая, но красиво проведенная операция в апреле 1995-го.
Разведгруппе Сталькова было приказано обеспечить безопасность одной очень хитрой колонны. Причём настолько хитрой, что потери не допускались даже теоретически. И в помощь Сергею передали местных проводников. Одного взгляда на этих «друзей» было достаточно, чтобы понять, что довериться им, значит положить своих ребят и сорвать выполнение боевой задачи. Пришлось придумать для колонны ложный маршрут, причём логичный и очень правдоподобный. И уже его слить «союзничкам». Стальков вместе с Андреем, переодевшись в гражданское, проехали с ними по этому маршруту, хотя был большой риск попасть в лапы департамента государственной безопасности Ичкерии – оставалось только надеяться, что боевики вместо синицы в руках (молодого офицеришки и одного солдата) предпочтут дождаться жирного журавля. Двигаясь по маршруту, они запоминали потенциальные места, откуда удобнее всего работать по колонне. Вернувшись, Стальков доложил начальству свое предложение: колонну провести по другому пути, а все «срисованные» места на ложном маршруте накрыть артиллерией и авиацией. Сергей не знал, что его «гениальный план» был задуман вышестоящими командирами изначально. Основной целью операции была вовсе не проводка колонны-пустышки, а стравливание Исы Мадоева («проводники» были из его банды) с другим полевым командиром Русланом Гелаевым. Группу Сталькова при этом планировалось использовать «в тёмную». План пришлось слегка подкорректировать, но в целом всё прошло так, как и было задумано – изготовившиеся к атаке на колонну гелаевцы попали под раздачу, а затем еще долго резались с мадоевцами, считая, что это они подставили их.
4.
Мерой за меру.
Чечня, май 1995г.
Абрикосовый цвет задержался в этом году дольше обычного. В середине мая дворы, задыхаясь от медового аромата, утопали в бледно-розовом море. Хаты победнее тонули полностью, дома побогаче, подобротнее горделиво выпирали высокими крышами над розовеющим, зыбким маревом.
Взвод Сталькова уже третью неделю стоял на блок-посту № 13 восточнее Грозного, контролируя участок федеральной трассы «Ростов-Баку». Сергей рассматривал в бинокль «зеленку» по другую сторону дороги, как всегда не обнаружив там ничего интересного, он перевел оптику на село. Весенний ветер дурманил сладковатым запахом абрикосов, будоража кровь и разжигая аппетит.
- Надо сегодня в село сходить, купить чего-нибудь съестного. – Обратился он к Астанчуку, рассматривая сады. – Говорят, черешня уже созрела.
- Да не, рано еще. – Ответил Андрей, покусывая сорванный стебелек какой-то травы. – Ближе к обеду сходим.
Боеприпасов хватало, а вот с питанием было не очень. Хлеб и консервы привозили один раз в неделю, поэтому бойцы иногда бегали в село на рынок за продуктами. Деньги солдаты «снимали» с проезжавших мимо блок-поста автомобилей из других деревень и поселков, тысяч по пять с машины. Чеченцы особо не возмущались и даже относились нормально к таким «правилам». Сам Стальков поборами не занимался, но на «заработок» подчиненных смотрел сквозь пальцы.
В этот раз «продуктовая» группа состояла из командира, Андрея, Гутберга и Алима. Торговля на сельском рынке шла не особенно бойко, поэтому к «денежным» военным там относились хорошо. Почти не торгуясь, но тем не менее очень недорого купили мяса, картошки, сыра, творога с черемшой и свежего, вкусного, чеченского, кукурузного хлеба. Уже на выходе подошли к прилавку, на котором среди прочего продавалась черешня. В тени навеса на старом, едва живом стульчике сидела тетушка Авсет, расслабленно вытянув больные варикозом, пухлые ноги. Непосредственно торговлей занималась молодая, красивая девушка с пронзительными, карими глазами.
- Здравствуйте, черешня спелая? – спросил Астанчук, с интересом разглядывая девушку.
- Конечно спелая! – Улыбнулась она. – Видите какая красная, рубиновая и как будто светится ярко изнутри!
- Так ведь рано еще для черешни?
- Это сорт такой ранний у нас есть! «Апрелька» называется! – Продолжала улыбаться девушка.
- Товсари! – Окрикнула её тетушка Авсет и что-то еще строго добавила на чеченском. Девушка, спрятав улыбку, прикрыла лицо платком, но глаза ее все равно продолжали искриться, разбрызгивая вокруг озорную веселость. Она пристально смотрела на Астанчука, ожидая покупки. Андрей же вдруг начал тонуть в этих жизнерадостных карих глазах, забыв зачем он здесь.
- Взвесьте нам килограмм пять, - решил прервать молчание Стальков, видя, что Андрей «завис» и не собирается ничего покупать. – Что-то мы раньше здесь такой красавицы не видели. Родственница ваша, тётушка Авсет?
- Племянница моя - Товсари. Мне уже тяжело долго стоять, вот она и помогает, - ответила Авсет, не очень довольная вниманием молодых мужчин к племяннице.
Возвращались медленно, нагруженные продуктами. Андрей бережно прижимал к животу двумя руками большой пакет с черешней.
- Что Андрюха, понравилась девушка? Женился бы на ней? – спросил Стальков, единственный, на правах командира, идущий налегке.
- Не знаю.
- Если жениться, то тебе тогда ислам бы пришлось принимать, а иначе никак. Принял бы?
- Не, я в бога не верю. Все религии мира придуманы человеком, чтобы можно было с помощью попов, мулл и прочих священнослужителей управлять другими людьми. Это я еще в школе проходил. Вера – это тоже форма зависимости, как алкоголь или сигареты.
- О, так ты атеист оказывается! Всех глупых вер на этом свете ветренный изменник! - Андрею показалось, что Стальков, шутя, процитировал Шекспира.
- А ты, Боря, в какого бога веришь? – заинтересовался вдруг взводный религиозными предпочтениями подчиненных.
- Я какой-то определенной религии не придерживаюсь, - ответил, немного подумав, Гутберг. – Мне кажется, если бог есть, то он один и он не сделал бы так, что на Земле было бы много различных вероисповеданий. Одни верят в Иисуса, другие в Магомета, третьи в Будду. Получается, что какие-нибудь чукчи, где-то далеко на самом краю света, которые вообще приходят в этот мир и уходят из него, каждый на своих нартах, которые никогда и не слышали, например, об исламе и, поэтому и не могли в него верить, даже если бы и хотели, попадут в ад? Но это ведь неправильно, их же тоже создал бог, и за что он их наказывает, если они не знают о нем? А язычники, жившие до ислама или христианства тоже все в ад попали? Почему? Мне кажется судить нас, если бог есть, будут по делам нашим, «мерой за меру», а не по тому в кого мы верили или не верили.
- Ты вообще, какой-то полуатеист получается, я думал все евреи в Иисуса Христа верят! – Засмеялся Стальков. – А я вот больше к буддизму склоняюсь. Вроде как, наши души пока не соответствуют законам мироздания и появляются в материальном мире, чтобы пройти испытание. Хорошие дела делая, очищаются, светлеют и переходят на следующий уровень. От плохих дел чернеют, и если до конца человеческой жизни так и не очистятся, то опять возвращаются и вселяются в нового человека или животное, или растение.
- А почему тогда, люди не помнят, что они уже жили здесь? – спросил Алим.
- Есть такое религиозное течение – Кабалла называется, я в свое время увлекся и прочитал несколько книг. Так вот, там это очень красиво объясняется: оказывается, за мгновение до рождения младенца ангел прижимает ему палец к губам и говорит: «Забудь все свои предыдущие жизни. Пусть воспоминания о них не смущают тебя в жизни настоящей». И над верхней губой новорожденного остается ложбинка.
- Ложбинка... интересно! Получается, что смерть все-таки необходимая часть жизни нашей души. – Гутберг задумался. – А если человечество придумает лекарство от всех болезней, перестанет болеть, стареть и умирать? Что тогда? Наши души навечно окажутся в плену, никогда не смогут освободиться?
- Ну, кроме естественной смерти, еще ведь есть и насильственная. Чтобы человек стал действительно бессмертным, надо еще придумать лекарство от ненависти, жадности, ревности и еще десятка других человеческих пороков. Люди всегда будут убивать друг друга.
- Эй, по твоему, командир, получается, что смерть – это хорошо и война хорошо? – судя по выражению лица Алима, он серьезно загрузился этой проблемой.
- Выходит так. Ты разве не знаешь, что по ночам над полями сражений пролетают быстрокрылые звездные тени – это души убитых солдат покидают Землю. Никогда не видел? – Сергей усмехнулся.
- А-а, смеешься, как всегда, командир! – недоверчиво протянул башкир.
- Да конечно, шучу я, Алим.
Андрей смотрел на Сталькова, и тоже не понимал серьёзен тот и правда верит в то, что говорит или шутит.
Через неделю им на смену из Ханкалы прибыл второй взвод. Димка Мальцев суетливо бегал, принимая хозяйство.
- А пулемет куда потащили!? – остановил он Иванычей, грузивших в машину оружие.
- Заедает после второго рожка, ремонтировать будем на базе.
- Только быстрее ремонтируйте, а то че я с одним пулеметом остаюсь.
- Да не бойся, у тебя вон танк и три БМП еще, «стреляй - не хочу»! – Стальков вышел из машины попрощаться с Мальцевым. – Ну, бывай, Димон, смотри не расслабляйся тут.
- Да ладно, плавали, знаем! Сами там на базе не расслабляйтесь сильно!
Никто не видел, что в тени абрикосовых деревьев стояла женщина в траурном платье и наблюдала за ними. И еще два дня следили за блок-постом, за командиром второго взвода печальные черные глаза.
На исходе второго дня Андрей, вместе с Иванычами, привез на блок-пост отремонтированный пулемет. Всю ночь перед отъездом и почти все утро лил и лил дождь, небо громыхало и змеилось молниями. Выехали поздно, когда закончилась гроза, дорогу развезло так, что передвигались подобно черепахе и приехали почти к вечеру.
- Куда вы на ночь глядя поедете? Оставайтесь здесь, утром обратно рванете! - Отговорил их Мальцев, да они и сами не хотели ехать.
Андрей заметил, что от Димки пахло спиртным, и некоторые бойцы были не очень трезвы.
- Это нам чечены подогнали свою местную чачу! – пояснил Мальцев.
- В честь чего? Просто так что ли?
- А, неважно. – Димка махнул рукой. – Будете?
Андрей выпил немного, Иванычи приложились хорошо, видно было, что соскучились.
В южных, неожиданно наступивших сумерках мелькнула в одном из дворов и скрылась за деревьями темная женская фигура.
Ночью, часов около трех, в самое сладкое сонное время со стороны села пришли чеченцы и легко сняли дремлющих, хмельных часовых.
- Андрюха, вставай мы в плену.
- Какой еще плен? Ты чего, гонишь что ли, Иваныч? – Андрей с трудом продрал глаза, ему в лицо сразу же уткнулся ствол автомата. Его хозяин, высокий бородач, недвусмысленно передернул затвор. Астанчук под конвоем вышел из вагончика: в густой, черной, чеченской ночи стояли полукругом человек двадцать, наши сидели на корточках, все с поднятыми руками. Солдат обыскали, погрузили в тентованный КамАЗ и увезли куда-то на юг, всех кроме Мальцева. Опять ливанул дождь, смывая следы протекторов.
Бронегруппа первого взвода прибыла на пустой блок-пост к 11 утра. Стальков рассматривал в бинокль «зеленку» и как всегда не видел там ничего интересного, в какую сторону бросаться в погоню, где искать пропавший второй взвод - неизвестно. Сергей посмотрел на село и только сейчас заметил, что облетел наконец-то абрикосовый цвет, уже не было этого дурманящего, сладкого аромата, сбило всё вчерашним дождем, лишь ужасающе чернела огромной, набухшей почкой, насаженная на сук абрикосового дерева, отрезанная голова «Демона».
5. Стальков.
Чечня, июнь 1995 г.
Там на равнине, по утрам, когда воздух прозрачен, казалось, что до черных гор за Сержень-Юртом можно достать рукой. Синие горы Кавказского хребта наоборот всегда оставались прекрасными и далекими, даже когда Сергей рассматривал их в бинокль.
В июне 1995 г. Стальков впервые оказался в горах, его взвод сопровождал тыловую колонну бригады, возвращавшуюся с железнодорожной станции. Уходящие в небо зеленые склоны были похожи на замерших на время, гордых, спокойных, свободных от земной суеты гигантов. Только неспокойно было на душе у комвзвода. Торчащие из леса скалы, или невысокий густой лес, вылезающий из скал, сторожевые чеченские башни – каменные исполины, застывшие в вечном ожидании сигнальных костров, вызывали ощущение тревожности, казалось, кто-то наблюдает за тобой из черных окон-бойниц, из расщелин между камнями, прячется за переплетенными ежевичником и лианами стволами диких яблонь. Сергей не ошибался: из глубины черных гор, где растут буковые деревья, сквозь кроны которых не может проникнуть солнечный луч, из царства полумрака, сырости и безмолвия, где воздух наполнен запахом гнили, а на границе леса, в сырых балках трава достигает такой высоты, что в ней может спрятаться человек на лошади, уже спускалась в ущелье, к дороге смертельная, почти физически ощущаемая взводным опасность.
Сильный порыв ветра в лицо оглушил запахом трав, от полынного воздуха перехватило дыхание и сразу же громыхнул взрыв под головной БМП. Зелеными горошинами посыпались с брони солдатики, прячась за накренившейся на правый бок машиной. Когда взорвался замыкающий колонну БТР, запирая отряд в ущелье, только мелькнуло в голове: «Классика жанра!». И когда ливанул плотный свинцовый дождь, справа и слева, из-за камней и стволов яблонь, скашивая тех, кто не успел укрыться под машинами, разбрызгивая горячие красные фонтанчики из тех, кто уже упал, только успел крикнуть Алиму, лежащему рядом, чтобы вызывал помощь по рации. Но тут что-то грохнуло сзади, отбросив в сторону, служивший прикрытием ЗИЛ. Сталькова ранило в ногу, осколок, застряв в каблуке, сломал кость ступни. «Живой?» - обернулся он к Алиму, морщясь от боли, но друг лишь хрипел, прижимая руку к шее, видимо пробило горло. Бесполезная уже, прошитая автоматными очередями, рация валялась рядом. Осколки следующего взрыва зацепили шею и лицо, две пули прилетели в правое плечо и спину. Стрелять Сергей уже не мог, но оставался в мутнеющем, уплывающем куда-то сознании. В контуженой голове почему-то всплыл кадр из фильма «Калина красная», в котором Шукшин говорит: «Надо жить! Надобно только умно жить! И правильно. Правильно жить». Сквозь красноватую пелену он видел как, оставшись без укрытия, поднялся в полный рост Боря Гутберг и успел дать длинную, отчаянную очередь из пулемета в горы…
Минут через двадцать все было кончено, быстро начали спускаться к дороге горцы, добивая стонущих раненых и собирая трофеи. Если бы Сергей потерял сознание, то тоже бы хрипел и стонал, а так он лежал тихо и слушал как боевики кто на русском, кто на ломаном русском, кто по-чеченски хвалились находками. Слышал, как к нему подошел чеченец, снял с руки часы, вынул из кобуры подаренный разведчиками «стечкин» и обрадованно крикнул кому-то: «О! Стечкин!». Затем наклонился, приподнял за ухо залитую кровью голову лейтенанта, посмотрел медальон, подаренный мамой, медальон был простой, дешевенький, на ниточке, была бы цепочка и он начал ее рвать, неизвестно как бы все обернулось. Отпустив Серёгино ухо, боевик сразу же передернул затвор «стечкина». «Ну, вот и всё!» - секундной вспышкой простелило мозг. И раздался выстрел, хлопок. Сталькова передернуло всего нервной судорогой, не было уже сил сдержаться. Только не заметил чеченец, что вздрогнул лейтенант, лежащий в кровяной луже, в Алима стрелял, захрипевшего вдруг, и без дополнительной пули уже отходившего, улетавшего в другой мир.
Он так и лежал в сознании, еще часа четыре, пока не подошла пехота, отключился уже у самого вертолета, после третьего укола промедолом. Очнулся в вертушке, санитар что-то говорил ему, успокаивал. Лицо было все забинтовано.
- Что с лицом? Ощущение, что его нет вообще.
- Та все нормально товарищ старший лейтенант! Все хорошо будет, главное что живой! - торопливым белорусским говором обманывал молоденький санитар.
- Что с лицом?
- Носа и правого глаза нет, - сдался, недовольный собственной неубедительностью белорус.
Сергей не успел ничего сказать, опять потеряв сознание.
В госпитале, очнувшись, первым делом разорвал бинты вокруг глаза – «Вижу!», ошибся солдатик, видимо сильно заплыла просто правая часть лица.
Демобилизовавшись из армии, Сергей уехал к родственникам на Алтай. Он погиб в алтайских горах в сентябре 2002 года, спасая людей из горящего автобуса, вспыхнул вместе с взорвавшимся бензобаком.
Дольше всех, почти до самой темноты сидел у свежей могилы Андрей Астанчук. Освободившись из плена в 2000 г., он уехал в Новосибирск к сестре. С Сергеем они переписывались, чаще перезванивались, но повидаться в бытовой суете мирной жизни так и не собрались. И теперь Андрей, сидя на скамеечке, смотрел на фотографию командира, что-то шептал, иногда взмахивал руками, прикладывал ладони к сухому, худому лицу и не видел, как в тихом, желтоватом от падающей листвы воздухе, скользнула над верхушками деревьев, легкая, летящая к звездам тень.