Не надо помогать, главное, не мешайте. Прежде всего, эта истина полностью отражает моё мироощущение. Так я отношусь к миру, так я хочу чтобы мир относился ко мне. Кроме этого, я считаю, что она является поистине бесценным даром для родителей, если, конечно не понимать её как крайность.
Родитель детям не причина.
Не программист, а провожатый
В невидимость. Отец и мать,
Как я терзал вас, как терзали
И вы меня, судьбу рожая…
О, если б мы не забывали,
что мы друг-друга провожаем.
Не вечность делим, а купе
С вагонным хламом. Сутки, двое,
Не дольше. Удержать живое-
Цветок в линяющей толпе-
И затеряться на вокзале…
О, если б мы не забывали…[1]
---Мама, давай с тобой поговорим.
Отодвигая в сторонку кухонную утварь чтобы освободить на столе пространство для учебника, одновременно кидая продукты уже в закипевшую кастрюлю и ногой спихивая как обычно пригревшегося на табуретке кота, я начинаю обычную будничную проверку устных уроков сына. Сегодня – английский. Рассказ про себя. Не успев ещё забыть мои наставления относительно предшествующего этому заданию военного стихотворения в том же бодром духе громким хорошо поставленным голосом ребёнок начинает декламировать несколько заученных на английском предложений. Когда он отрапортовал, я, от удивления забыв кинуть в суп очередной ингредиент, устало присаживаюсь на край табуретки, слегка подвинув снова запрыгнувшего на её тёплую обшивку кота.
---Переведи, пожалуйста.
---Меня зовут Коля. Я толстый. Но не безобразный. Я не умею летать. Поэтому живу дома.
--- Тебя кто-то обидел?
--- Ты.
Я сажусь, свернув ноги калачиком посередине комнаты, снизу вверх и обратно рассматриваю обои на стенке. Прости меня, сын. Я опять в чём-то перегнула палку.
ИСКУССТВО НЕ ДЕЛАНИЯ [2]. ИЛИ ШПАРГАЛКА ДЛЯ НЕПОСВЯЩЕННЫХ:
Не помогать, главное – не мешать.
Давать, не навязывая.
Наставлять, не оскорбляя.
Не научить, всего лишь не отбить желание учиться.
Учить не презирая.
Не требовать, а только предлагать.
Не утверждать, а сравнивать.
Наказывать не унижая.
Прощать, ещё не наказав.
Любить, не утомляя.
Не подсказывать-заставлять задумываться,
Не быть категоричным - давать сомневаться.
***
Время несостоявшихся детских иллюзий, время несформировавшихся юношеских надежд, время откровенных высказываний и дерзких поступков, как мало ценится невинность его убеждений в зрелости, как очевидна их несостоятельность перед фактами жизненного опыта, как расчётлива с возрастом становится вера, как избирательна становится любовь, как хрупка и призрачна становится надежда… Как легко я ухожу от наивности к осмыслению, от наполненности к пустоте, от общения к одиночеству. И всё же…Временами…Так сладко окуривает душу дурман несбывшихся грёз, так нелепо выглядит повзрослевшее отречение в минуты озарения, и так быстротечны мгновения возвращения назад, в детство.
Давно ли оно ушло? Что изменилось с тех пор? Поменялись игрушки? Выросли амбиции? Почему моя душа босоногой девчонкой всё ещё шлёпает по переулкам бессознательного, пытаясь отыскать дорожку назад, не потому ли, что, повернув в памяти время вспять, можно найти ответы на самые заковыристые вопросы настоящего. Дети живут настоящим. Они не стыдятся прошлого и не боятся будущего. Их души не похожи на скомканный черновик с множеством грамматических ошибок, каждый раз переписываемый заново, в их памяти всё записывается каллиграфическим почерком только один раз начисто.
***
Поэт-это такой человек, который сильно радуется и сильно горюет, легко сердится и крепко любит, который глубоко чувствует, волнуется и сочувствует. И дети такие.
А философ-это такой человек, который глубоко вдумывается и обязательно желает знать, как всё есть на самом деле. И опять дети такие.
Детям трудно самим сказать, что они чувствуют и о чём думают, ведь приходится говорить словами. А ещё труднее написать. Но дети – поэты и философы.[3]
А родители – это дети, имеющие детей. Часто возня которую они затевают друг с другом и называется воспитанием. Границы между возрастами прочерчивают с учётом физиологии, отводя при этом немаловажное место элементарным человеческим инстинктам. Всё что выше чем метр с кепкой - взрослый, то, что ниже – ребёнок. Но всегда ли это так? Вернусь, всё-таки вернусь назад, пролистаю ещё раз жизненные странички в обратном порядке, детскими глазами посмотрю на взрослый мир, может быть, ценой таких усилий замаячит впереди перекрёсток, на котором я прозевала поворот во взрослость.
СОСТОЯНИЕ ПОВЫШЕННОГО ОСОЗНАНИЯ[4].ДЕТСТВО.
Сегодня на ужин у нас молчание. И картошка в мундире. Весь день мы разговаривали друг с другом только по большой нужде, а сейчас равнодушно прожигаем тягомотные вечерние часы, отравленные давящей атмосферой совместного времяпровождения. Не в силах понять причину духовных мытарств собравшегося за трапезой общества, единственный непосвящённый человек среди нас – сосед вот уже в течении пятнадцати минут безуспешно пытается найти тему для разговора. Под ногами бестолково суетится рыжая взъерошенная, ещё не до конца высохшая после купания под теплым весенним ливнем собачонка. Она беспардонно тыкается влажным носом попеременно то в одни то в другие коленки, умоляющим взглядом заглядывая при этом в глаза. Но прожорливой любимице всей компании сегодня перепадает не в пример меньше обычного количества объедков с барского стола.
---Ну ты соображаешь, что-нибудь или нет, а дед? Куда ты горячий чайник на клеёнку поставил. Делать тебе нечего, хватаешься за всё сразу. Сидеть рядом невозможно. На вон, вытри тряпкой, нечего рукавом размазывать…
Почти нечего не ем. Уныло опустив голову вниз, наблюдая размазанную по скатерти жирную каплю майонеза своей неправильной формой причудливо напоминающую кляксу в школьной тетрадке, я терпеливо высиживаю для приличия положенное время, после чего постепенно начинаю искать пути к отступлению. Нехарактерно для себя медленно, стараясь от волнения не задеть никаких предметов в радиусе досягаемости, поднимаюсь из-за стола. Не обращаясь ни к кому конкретно, говорю «спасибо». Я уже готова завершить манёвр исчезновения за специально оставленными полуоткрытыми дверями, как вовремя спохватившийся папа, своим однозначно выраженным приказом, сопровождаемым резким угловатым жестом, так характерным для его начальственной манеры общения, отрезает мне все возможности к отступлению.
От удивления что со мной заговорили, я неловко подсаживаюсь снова к столу и не сумев вовремя сбалансировать вес тела на поверхности табуретки, произвожу много шума из ничего. Явно игнорируя произошедшую неловкость, остальное общество продолжает пить чай, демонстративно выражая этим объявленный мне накануне бойкот.
---Алёна, если ты сделала все уроки и не имеешь больше никаких планов на вечер, то после того как вымоешь посуду, поедем кататься в горы.
Неадекватно среагировав на отцовскую речь, мама выронила из рук, недоубранную ею в холодильник чашку с рыбой, чем моментально воспользовалась вечно голодное вёрткое животное. Я поперхнулась последним глотком вовремя непроглоченной светлой коричневой жидкости, по вкусу слабо напоминавшей явно разбавленный на второй раз «поджененный», как говорила моя бабушка, чай, сегодня чересчур заметно неприятный по вкусу. Я придираюсь особо щепетильно к качеству заварки, в то время как остальные члены семьи относятся к божественному напитку с непозволительной для азиатов небрежностью.
***
Машина резко выскочила на косогор и едва успела затормозить чудом не врезавшись в трактор, стоявший близко к кромке поля без габаритных огней, номеров и любых, принятых в автомобильной среде опознавательных знаков, - дело в общем – то обычное для полузаброшенного удалённого от транспортной магистрали, киргизского аула, так неприветливо издали смотрящего на нас чёрными незастеклёнными окнами – глазницами нежилых полуразвалившихся мазанок.
Где-то вдалеке резко и неприятно громко орал ишак, оглашая округу непередаваемо жуткими, в наступающей темноте казавшимися мифически нереальными звуками и предупреждая нас о возможном существовании в тёмных развалинах человеческих существ, встречаться с которыми почему-то особо не хотелось. Выругавшись на безграмотного тракториста, оставившего свою громоздкую технику на растерзание случайностям, отец уже почти что собрался поворачивать в обратный путь, как вдруг со мной случился казус, я грохнулась в обморок, сказались нечаянные последствия последних, волной набегающих событий уже почти ушедшего дня. На какое-то время нам пришлось задержаться.
Кто его знает, чем бы всё закончилось, не подведи меня тогда моё железобетонное здоровье. Потому, что в тот вечер, вплоть до момента, когда сознание так резво не покинуло тело, я была твёрдо уверена в том, что рассказать правду будет гораздо сложнее, чем не опровергать выдуманную но понятную близким неправду. Я была уверена что людям, окружающим меня удобнее искать в моих поступках подоплёку или отражение элементарных подростковых инстинктов, чем находить объяснения тому, что объяснить нельзя. Вопрос, который бы неизбежно последовал за признанием, был бы один: Зачем? И в то время я не знала как на него ответить.
Вся проблема не стоила и выеденного яйца, если бы ей не придали такую нелепую окраску. Началось всё с того, что под утро, отец, зашедший как обычно перед завтраком в мою комнату, в твёрдом убеждении что я уже не сплю, напевая своё обычное шутливое «Вставай страна огромная», против обыкновения, не нашёл и следов присутствия одушевлённого предмета в моей спальне. Мало того, окно было настежь отворено, к чердаку приставлена лестница…в общем и целом сцена была оформлена в стиле дешёвого рыцарского романа. Даже зная точно что его дочь не читает подобные глупости, пошлые, как я подозреваю, сомнения стали терзать и без того загруженную голову моего родителя. Не решаясь разбудить маму, он так и просидел до восьми часов, когда я, усталая и замученная поздними похождениями, предварительно свалив на чердак принесённые с собой вещи, появилась в комнате. Грязная одежда, растрёпанный вид, замусоленная физиономия с шальными глазами, всё ещё светившимися от впечатлений проведённой ночи, не оставляли для него сомнений, а для меня шансов на вынесение оправдательного приговора.
Дальнейшие объяснения за ненужностью опускаются. Скажу только, что это была не первая моя вылазка из дому, и до тех пор, пока отец не воспользовался своим правом беспрепятственно заходить ко мне в комнату в любое время дня и ночи, лежащая на моей кровати гитара, укрытая одеялом, долгое время усыпляла бдительность родственников. А тут, не повезло просто…, именно так я себе всё и представляла в то время. Ну какие ещё неприятности могут случиться с четырнадцатилетней девчонкой, шесть ночей подряд проведшей на кладбище? Ведь мне нужно было изучить этот вид энергии, мне нужно было увидеть… почувствовать… запомнить… понять… Как это всё теперь объяснить отцу, я не имела ни малейшего понятия… Поэтому молчала.
Мой поступок стал достоянием гласности женской половины населения, бабушки и мамы, после чего драконовские меры были предприняты незамедлительно. Все, много лет ютившиеся на чердаке записи, книги по эзотерике, учебники, личные вещи сомнительного назначения торжественно спалили в печке, специально для такого случая растопленной.
Предприимчивый дед совал в огнедышащее жерло печного отверстия также и колбы с химреагентами, которые взрываясь громкими бухами будоражили всю округу, до тех пор, пока, наконец, не выдержав издевательства над своей психикой соседская многострадальная собака не вцепилась в отвисающую до пола штанину небрежных дедовских рабочих штанов. Мне эти развлечения успокоения не принесли. Семейный совет в качестве наказания постановил сразу после окончания учебного года отправить меня вместе со старым дедом на два месяца в сильно пересечённую горную местность, в которой плотность населения два человека на несколько квадратных километров. Вот такие были дела…
***
Мы сидели спиной к спине совсем молча на сырой земле, спрятавшись от свежего ночного ветра за огромным колесом похороненного в поле трактора и я с восторгом наблюдала появление в тёмном небе всё большего количества звёзд разукрашивающих высокое южное небо огоньками, похожими на новогодние перемигивающиеся гирлянды. Периодически отдельные звёзды – лампочки начинали моргать, как будто перегорая, редко какая – нибудь из них, срывалась вниз, и, погибая, оставляла после себя мимолётный проблеск всего лишь несколько секунд разукрашивающих чёрное полотно завораживающего неба. Наконец наступил момент, когда я уже не смогла больше молча выносить подобное величие, и первая пошла на контакт. Откровенно честно пытаясь не смотреть на нервно теребящего во рту соломинку отца, я выложила ночному небу все почёрпнутые из разных источников свои представления о возможных переходах энергии из одного состояния в другие, сумбурно попыталась сформулировать до конца самой ещё не понятую суть действия стереотипов всемирного шаблона понимания реальности, называемой наукой, а в заключении, обрадовавшись спокойной реакции собеседника на всё вышеизложенное, подробно обрисовала детали сегодняшнего ночного приключения.
---Чушь!!! Какую ты, Алёна, несёшь чушь!!!
Платина, которая сдерживала резервуар негативных эмоций прорвалась и обоих нас понесло в открытое море непонимания.
---Я не могу спокойно наблюдать эту дурость, я вышибу у тебя из головы подобные заблуждения чего бы мне это не стоило. Никаких походов больше в обществе оборванцев, спущу с лестницы первого же из них, кто только посмеет заявиться в дом. Будешь сидеть дома, помогать матери и бабушке по хозяйству. Девушка должна быть женственной, а не сумасшедшей.
Я молчала и только с тоской наблюдала как взрослый мужчина кругами ходит вокруг да около меня выплёскивая в пространство накопившуюся негативную энергию. Мне было его жалко.
---Не мешай мне, папа.
---!!!
Под утро звёзды выглядели тусклыми и утомлёнными. Прохладный ветер докучал своим назойливым желанием досадить нам, тепло шедшее от земли уже не согревало продрогших тел, а бодрый предрассветный пейзаж не давал заряда бодрости нашим уставшим и морально опустошённым за ночь душам. Дорога домой показалась длинной и нудной. Незаметно проскользнув мимо приоткрытых на кухне дверей, из которых сочился свет в свою комнату, я забралась с ногами в любимое дедовское кресло и проплакала там остатки ночи.
***
В течении нескольких последующих лет со свойственной дилетантам скрупулёзностью я пыталась вывести для себя модель поведения приемлемую одновременно для обеих сторон, но чем старше становилась, тем мучительнее больнее ощущались разочарования от попыток сближения с родителями. В быту мы достаточно легко находили общий язык, укладываясь в семейную схему общения, но в остальном я не в силах была скопировать тот шаблон, который мне навязывался. Каждый раз, идя на компромисс и уступая, я отчётливо слышала жёсткое внутреннее «нет» и ничего не могла с собой поделать. В оброненных фразах и сказанных наставлениях, мимолётных откровенных признаниях, случайных жестах, нелепо брошенных замечаниях, невовремя высказанных предостережениях находившихся рядом со мной близких людях мне постоянно слышалось:
---Я отвечаю за тебя, я хочу тебе помочь…
Мучило осознание того, что как бы сильно мне не хотелось жить в унисон с ними, сломать себя настолько сильно я не смогу, поэтому ограничиваясь мелкими уступками и всевозможными знаками внимания, я стараясь не доводить критические ситуации не раз возникающие в дальнейшем до катастрофы.
---Папа, не мешай мне…
Прогулки в горы продолжались и дальше, чем чаще они становились, тем длиннее эмоциональнее становились папины монологи, в конце – концов они стали своей откровенностью напоминать исповеди и часто мы менялись ролями родитель-ребёнок. Одно было неизменно, любые телесные или духовные телодвижения в сторону от общенамеченного родителями для меня пути вызывали всплески откровенного непонимания и осуждения. Возможно, затми небо на моём горизонте более глобальные проблемы и бедствия, было бы не так больно переносить неурядицы с близкими, не так одиноко переживать неудачи, не так трудно осознавать ошибки… Но тогда перед воспитанной в атмосфере тепличной оранжерее девчонке, не знавшей других горестей вечное противостояние мнения родителей казалось самой неразрешимой задачей на свете.
Наверное, всем нам рано или поздно приходится вырастать из подростковых штанишек. Я думаю, что это происходит в тот момент, когда мы перестаём легкомысленно принимать за мираж очертания маячившего впереди взрослого одиночества. Я выросла сразу в один день, когда перестала желать понимания, потому что поняла сама. Родители стали для меня детьми. Их вещи стали игрушками, а убеждения – правилами игры. До сих пор стараюсь не трогать первого и не нарушать второго. Воспоминания о лопнувших мыльных пузырьках детства заставляют меня особенно бережно относиться к детям: они не понимают что это игра, они думают, что это серьёзно…
Я уверена, что миссия воспитателя на этой земле и состоит в том, чтобы принимать детей такими, какие они есть, уважать их выбор, с достоинством относиться к отведённой им роли, не помогать, главное – не мешать. Всегда помнить, что:
Родитель детям не причина.
Не программист, а провожатый
В невидимость…
Примечания:
1. В. Леви. Рисунки на шуме жизни.
2. Термин Кастанеды.
3. Я. Корчак. Правила жизни. Педагогика для детей и взрослых.
4. Термин Кастанеды.