Нет, что ни говорите, а уважают у нас стариков.
Правда, не везде и не все - далеко не везде и не все, - но иногда кое-где кое-кто еще порой уважает.
У меня зазвонил телефон. А до этого он две недели молчал. И каждый день по второму телефону я своим лекторским меццо-сопрано или муж рокочущим баритоном донимали службу ремонта. Поначалу нам вежливо отвечали, что линия проверяется, что ведутся работы, т.е. попросту отмахивались, как от назойливых мух, которых и убить жалко, но и оставлять жить не хочется. А потом и отвечать перестали.
Снимаю трубку, а там – густой гул. И так несколько дней подряд. Мне уже стало мерещиться, что еще секунда – и из этого гула либо выплывет « тяжкий, мрачный голос», поющий « скалы, мой приют», либо вкрадчивый женский шепнет: «не звони... никуда, худо будет…».
Думала я, думала, каким же способом принудить телефонных чиновников к действию, и наконец придумала. Даром что ли 5 студенческих лет в СТЭМе играла. И девушек, и дамочек, и старушек в разных сатирических миниатюрах. Ну и что же что давно? Народная мудрость гласит, что талант не пропьешь...
Набираю номер ремонтной конторы ХХ00008 и, пока цифирьки прокручиваются, быстренько вживаюсь в образ.
Пии........пии......пии.....
Клац....
- Добрый день! Служба ремонта. Евгения. Слушаю Вас.
Сгорбившись, я обеими ручонками ухватила трубочку, заправила за ухо воображаемый белый батистовый платочек с кружавчиками, чтобы лучше слышно было, и шамкающим слабым голоском говорю:
- Унучечка, милая, мне ба телехвончик починить. Совсем бабка замучалась. Ни скорую вызвать, ни соседей на помощь позвать. Вот надысь живот у меня прихватило, маялась я, маялась, а позвонить никуда не могла - молчить телехвончик-то, штоп ему пусто было!
- Клиент, - прерывает меня Евгения, - что у вас с телефоном?
- Да не клиент это, а я, бабушка, ветеран труда и войны.
- Ну, хорошо, бабушка, что у Вас стряслось?
- Дык вот телехвон-то, говорю, не работаеть, проклятый. А ить я за ево денюшки плачу. Ажник целых 150 рупчиков из своей пензии отваливаю.
- Как не работает? Что не работает? - потеплевшим голосом спрашивает Евгения.
- А пес ево знаить, что с им. Ко мне унук дозванивается, а я, стало быть, с ним и погутарить не могу. Вот давеча живот у меня прихватило...
- Бабулечка, про живот потом. А откуда Вы сейчас звоните?
- Дык ето...- со слезой в голосе ною я, - суседка меня впустила. Иди, грит, Михална, вызывай скорую помощь, а то смотреть на тебя жалко. Дай Бог ей здоровья, сердешной!
-Бабушка, а вы знаете, куда вы звоните? В какую скорую помощь?
- Ну как же в какую? - дрожит мой голос. - В телехвонную скорую помощь ХХХ0008. Это мне суседка номер такой дала. Или перепутала? Вот старая, перепутала, значить.
- Нет, все правильно, говорите Ваш адрес.
Еще 10 минут, путаясь, запинаясь и дрожа старческим голосом, я диктую Евгении адрес, объясняю, как добраться. Даю телефон "соседки".
- А код у Вас есть?
- Кот? А какжаж, как без кота? Мыши все припасы сожруть. Серый такой кот, пушистый.
- Да не кот, бабушка, а код? На двери входной.
- И код есть. Щас, я ево на руке записала.
- Да зачем на руке-то?
- А штоб не забыть.
- Ваша заявка принята.
- Женичка, унученька, ты ж скажи мастеру, штоб он в дверь колотил посильнее. Глуховата я, а звонок плохо работаеть. Я перед дверью-то залезной топорище старое для него положу, вот нехай им и колотить.
- Не волнуйтесь, бабушка, все будет нормально.
И девушка Евгения со стоном отключается. Она хрюкает, пытаясь удержать смех.
Вечером мужа прошу:
-Ты завтра побудь дома, пожалуйста, с 8 до 17.
-А что так?
- Да мастера телефонного вызвала. Пришьет еще старушку.
- Какую старушку?
- Какую, какую... меня.
Ну и пришлось ему все рассказать. Он сильно смеялся. А потом сказал, что, мол, правильно меня бабушка называла "артисткой с погорелого театра".
"Ничего, ничего, - подумала я, - хорошо смеется тот, кто смеется последним.
И вот наступил день Ч. Жду мастера.
Он звонит среди дня и предупреждает, что придет через час. Потом, что через полчаса. Потом, что еще через час. И все время мне приходится быть настороже, чтобы вовремя поменять свой голос на старушкин.
Наконец глубоким вечером он появляется,
- А старушка где?
- Какая старушка?
- Ну как какая? Наша клиентка где? Которая меня вызывала где?
Тут я скособочиваюсь, втягиваю голову в плечи и по-птичьи наклоняю ее вбок. Одну руку кладу на поясницу ладошкой кверху, а второй хватаюсь за дверь. И шамкающим голосом, причмокивая, будто у меня нет половины зубов, отвечаю:
- Ах, старушка! Клиентка! А старушку мы это... пришили. Даааа, пришлось пришить старушку-то, надоела она нам своими жалобами. Заходи, мил человек, гостем будешь.
Телефонщик обалдело смотрит на меня, потом на мужа, затем на открытую дверь. На его лице явно читается желание сделать два шага назад, не поворачиваясь к нам спиной. Но через минуту он гулко хохочет, будто в трубу: ух-уху-уху-ух...
- Ну, вы даете, - выхохочивает он. - Старушка, а! А меня девчата взашей вытолкали, иди, говорят, скорее, помоги бабулечке старенькой, ей даже скорую нельзя вызвать, а у нее живот прихватило. А вдруг грипп? Ух-уху-уху-ух!
Просмеявшись, он заходит в прихожую и начинает осматривать провода. Вроде бы находит поломку и вроде бы устраняет ее. Телефон заработал. А мастер дает мне номер своего начальника, чтобы в следующий раз я, значит, прямо с ним обсуждала проблему неработающего телефона.
Как в воду глядел. Стоило только ему уйти - телефон опять замолчал.
И опять я стала думать: кого бы мне еще сыграть по телефону? Может, злую нахальную стервозу?
Или идти сразу на прием? Руки в бока, бюст вперед, ноги врастопырку (чтобы туфли носами друг за друга не зацепились), а губы намазать малиновой помадой. Ослепительный блеск , называется. И полфлакона Клема на блузку. И чтоб блузка вся в бисере, в бисере. И брюки с блескучими кантами. И три цепухи на шею. И перстни на каждый палец. Своих мало - у кумы на часок возьму. Может, опупеет он, начальник этот, от моей красоты нездешней да пришлет супер-пупер специалиста?
Однако больше играть не пришлось. К вечеру телефон заработал всерьез