(или воспоминание о будущем)
Она медленно приближалась к подъезду. Господи, сколько десятков лет по грязи и снегу, по лужам и пыли, с сумками и налегке она проделывала этот путь. Ноги сами находили дорогу, даже тогда, когда она в мыслях была очень далеко от дома. Они помнили каждый камешек, каждую ямку, каждую неровность и осторожно обходили все, что могло причинить ей боль. Они берегли ее, хотя порой и бывали очень непослушными.
Ступенька…ступенька… правая нога… левая нога…. опять ступенька… подтянуть сумку…дверь … код… сумрак подъезда.
Жарко…она остановилась, пережидая, пока дыхание станет спокойнее. Потом уцепилась левой рукой за перила, подтянулась. Ступенька… еще ступенька… ну вот, почти уже и дома.
С лязгом отворилась дверь лифта и оттуда по-птичьи скакнула тощая остроносая старушонка.
- Ой, а я тебе звоню, звоню, а тебя все нет и нет. Кудай-то ты в самое пекло бегала?
- - Хммм… бегала… в магазин сползала. Девочку завтра выписывают, надо было молока да творога свежего со сметаной купить.
- Ну, все, пропал теперь твой покой, малец пищать будет, молодые ругаться начнут.
- Почему это они ругаться начнут? Дитя в дом - радость в дом. А ты говоришь - ругаться. Несуразная ты какая-то, Таисия.
- Да неее… это я так, может, и не будут. Ты вот что, как жара-то спадет, выходи во двор, мы сегодня Нинку прорабатывать будем.
- За что же ее?
- А она взамуж собралась, дура старая, 75 лет, а она взамуж….
- Ее дело, а ругать-то за что? Не пойму никак.
- Ты, главное, выходи, а там поглядим - ругать или хвалить. Как дело обернется.
- Ага, сейчас, так я и вышла, - незлобиво подумала она. - Вот только меня и не хватает в вашей Думе.
Балаболки, и как только не надоедает каждый вечер перемывать косточки соседям да вспоминать, какими гарными дивчинами они были да сколько любовников имели. Тогда их называли бой-френдами.
И все им не так, и все не такие. И вода была чище, и солнце ласковее, и люди добрее…
Не любила она эти посиделки и дышать воздухом предпочитала у открытого окна или на балконе.
Щелкнул дверной замок. И она с удовольствием вдохнула привычные запахи родного жилья.
Кажется, сын заходил, запах его парфюма едва уловимо витал справа. Так и есть, пиджак оставил.
В квартире было чисто и прохладно. Заставила-таки вчера внука сделать ответственную уборку. У самой сил уже на все не хватало.
Нет, ну что это такое? Все стало трудно, быстро подступала усталость, движения уже не были ни ловкими, ни красивыми
Всунув ноги в растоптанные тапочки, она прошла на кухню, убрала в холодильник купленные продукты, хлебнула из горлышка минералки и поплелась в свою комнату.
- Отдохну чуточку и буду оладышки жарить, внук любит мои оладышки. Да и дед тоже. Хммм… дед – прадед уже.
Женщина тяжело плюхнулась в кресло. Она не была ни грузной, ни тощей, как Таська, а, что называется, в теле. Но и этот груз стал уже тяжел.
А интересно, какой он, этот малыш, которого завтра привезут в ее дом? На кого похож?
Тьфу ты, ну на кого он может быть похож пяти дней от роду? На младенца, конечно. На всех младенцев. Вот потом - да, начнут проступать "фамильные" черты: глазки, реснички, волосики. Сын, маленький, был кудрявым, как ангелочек, волосики шелковые, пепельные, ресницы длинные, загнутые, глазенки серые-серые, как ноябрьское небо. Потом это все куда-то делось - шелковые пепельные кудряшки, загнутые ресницы. А глаза так и остались цвета ноябрьского неба. А внук зеленоглазый, как она в молодости была. Шевелюрой в мать пошел – русый. А тонкостью, звонкостью и прозрачностью –в отца.
А этот… Надо же, еще и имени нету. Как же она будет его на руках держать? А вдруг уронит… Да ей, поди, еще и не дадут его подержать, скажут - тебе трудно, ты уже старенькая. Набегут молодые бабки, закудахчут, у них он первый внук-то. Даааа… а у нее правнук первый. Да не такие уж они и молодые, но все еще красивые: блондинка и брюнетка… разговорчивые, улыбчивые, и обе с характером… а сейчас и нельзя без характера-то, сомнут.
А может, все же дадут подержать и ничего не скажут? Внук не позволит, он славный мальчик, да и жена у него вроде ничего, уважительная девочка.
Нет, все же очень интересно, какой он, этот незнакомый человечек, ее правнук?
Эх-хе-хе… Надо же… дожила, и не думала, не гадала…На восьмой десяток перевалило, а все еще… А зачем? Чтобы посмотреть на правнука? Ну, посмотрит, а дальше что? Молодые сами по себе со своей радостью, а она сама по себе со своим одиночеством.
Нет, пора, пора уже собираться на покой… устала.
Покой покоем, но жить-то все-таки хорошо… несмотря на боли, горсти таблеток, уколы. Вот здесь, в этой комнате, с любимыми книгами, музыкой, фильмами. С дорогими воспоминаниями. Которые приходят к ней каждую ночь. Да и днем тоже, стоит только сесть в это кресло. Когда-то оно стояло возле стола с компьютером.
Стоит только сесть в это кресло, и жизнь возвращается на 30 лет назад. А иногда и на 40, 50...
А чего она там, в этом покое, увидит? Да ничего не увидит. Тогда зачем туда? Вот если бы она встретилась там с дорогими ей людьми, тогда ладно, тогда даже и поскорее бы... Вот так бы сесть в кресло, закрыть глаза... и уже там, с ними.
Она закрыла глаза, и действительность стала расплываться, исчезать, и вот уже перед ней любимые лица, и голоса, и глаза, и руки.
Родные мои, любимые, как же я по вам соскучилась. Я скоро, скоро, еще немного подождите, и я буду с вами уже навсегда.
Они обступили ее, прикасались к рукам, гладили по волосам, легонько похлопывали по плечу…
И вдруг исчезли лица, замолкли голоса, лишь один, самый любимый голос (все еще по-мальчишески звонкий) слышался то справа, то слева, то за спиной…
- Мама, мама, да мама же, ну проснись, глаза-то открой, - легонько похлопывал ее по плечу сын.
Она нехотя открыла глаза, досадуя, что прервана такая приятная встреча...
Мальчик мой, какой же ты у меня красивый. И седина так идет к твоим темным волосам и бледному лицу. А усы уже почти седые.
- Ма, так как же мы назовем моего внука?
- И моего правнука…
- Ну да, и твоего правнука. Как мы его назовем?
Она на секунду прикрыла глаза, будто там, в не совсем еще отступившем сне, пыталась прочесть имя.
- Ромушкой мы его назовем. Романом. Ромкой.
Сын взял в свои ладони ее морщинистую, с выступающими венами руку и ласково заглянул в глаза.
- Хорошо, ма, пусть он будет Романом.