Шестидесятилетний Фома Зворыкин всю жизнь отличался от сельчан своим упрямством и самонадеянностью.
- Готовь сани с осени, - любил повторять Фома известную поговорку, когда соседи с удивлением наблюдали за его странными занятиями.
- До зимы ещё полгода, а ты валенки подшиваешь, - смеялся в сторожке сменщик по работе Семёныч. - Лучше бы свежей травы скотине накосил.
- Ещё успею, - спокойно отвечал напарник. - Вот подошью валенки, возьмусь за покос, авось, погода не испортится. Послезавтра и возьмусь. Ты за меня на конюшне подежуришь? – спрашивал Фома.
Семёныч, по прозвищу Криминал, щурился и обещал, "что если к нему в гости родственники не приедут, то обязательно подежурит".
- Ты бы, Фома, лучше погреб поправил, чем дратву сучить, - просила жена. - Вон доски на полках сгнили, стена может завалиться, - предупреждала она.
Но Фома не реагировал,а отмахивался:
- Авось не завалится? то к осени и починю, - и продолжал делать своё очередное «пустое дело».
- Как ты с ним живёшь? – постоянно спрашивали Агафью соседские бабы.
- Так и живу, вот уже сорок лет, - вздыхала женщина. - А куда деваться? Добрый он и меня не обижает. Дети выросли, поразъехались кто куда, а мне, хоть и с таким упрямцем, но вместе веселее в старости доживать, чем одной куковать. Какой никакой, а мужик, - заключала она.
Скоро бабьи разговоры стали надоедать Агафье и она старалась меньше бывать на улице.
- Чего это твою Агафью не видать? - интересовался дед Федор, встречая Фому у колодца. - И в магазин не ходит, и на лавочке не сидит? Уж не заболела ли она?
Фома откровенничал, "что жене некогда разговоры пустые разговаривать, надо по хозяйству управляться, вот она и уединяется".
- А здоровьем её бог не обидел, - ставил Федора в тупик и прижимал: - Что лучше, болтать или работать? Вон твоя Маня тоже на лавке не сидит и сплетни о моей старухе насчёт здоровья не распускает.
Дед Федор отшучивался:
- Хотел я с твоей бабой побалагурить насчёт твоей спекуляции с сеном, теперь вижу, почему ты её прячешь?
- Этого секрета тебе не узнать, понял? – завёлся Фома и пояснил: - Потому, как тёмная ты душа. До всего нужно доходить самому, а не разведывать у других, - поучал он. На этом одногодки и расходились.
Вскоре сельчане окрестили Фому нелепым прозвищем «Авоська». Но кто первый придумал кликуху, так и осталось тайной.
О прозвище Фома не знал, но догадывался, что такое возможно. Сельчане называли Фому «Авоськой» лишь в исключительных случаях, и то в разговорах меж собой, боясь испытать на себе гнев сельчанина, окончательно утратившего к шестидесяти годам чувство юмора.
- Ему про Фому, а он про Ерему, - судачили мужики, собравшись как-то у магазина, обсуждая поведение Фомы. - Всё делает наоборот, как ему не говори.
- И переспорить его, что у комолой коровы рога вырастить, - поддакивали бабы.
- Мы, вчера с дедом Федором ему лекцию прочитали о пользе самогона, - поддержал разговор Афанасий. - А он разговор на брагу перевёл. Спорит, аж слюни летят в разные стороны. Кричит, что ценнее хлебной браги, ещё никто на Руси альтернативного напитка не придумал. Божится, что объединение Руси с браги началось. Да кто бы спорил? Дурак! До Фомы так и не дошло, что государство сейчас намного мощней стало, а «князья» научились из этой самой браги сначала делать первоклассный самогон, а потом и спирт.
Мужики снова одобрительно зашумели.
- Выходит, что наш Афанасий потомок того князя? – выкрикнул сменщик Фомы Семёныч.
С выводами Семёныча согласились не все.
- Тоже сравнил. Какой Афанасий князь? Он всего на всего подпольный самогонщик, - неожиданно подала голос Нинка Морозова.
Чувствуя, что обсуждение с Фомы переходит на одноногого Афанасия, в разговор спешно вмешался Гришка Босов.
- Это ещё что…. Давеча, управляющий моей Варваре рассказал, что попросил по весне у Фомы излишки сена на ферму продать. Тот смекнул, что дело пахнет рублями и купил сено в соседней деревне и перевёз на ферму по цене втридорога. Объясняет управляющему: сейчас в стране идёт предпринимательство, вот он и решил этим воспользоваться и заработать на сене, а разницу меж собой поделить. Управляющий отказал ему тогда. Так Фома после этого целый месяц с ним не разговаривал. Всё жаловался Семёнычу, как тот разорил его. Криминал даже с ним к начальству ходил за возмещением ущерба, но их обоих попёрли с конторы с треском. Так Семёныч? – спросил Босов. Семёныч услужливо кивнул.
- А почему Фома по такой цене торговал, он так и не признался? Сваливает на передачу «Человек и закон». По его словам, в программе одного спекулянта показывали, который драл за товар в три шкуры, и ничего! Вот он и решил: раз по телевизору показывают - значит и ему можно.
Врёт он всё. Жадность его одолела, вот он и решил на бедах совхоза подзаработать. По-всему натура кулацкая…. Да вон он идёт, можете сами спросить, - и Гришка показал на Зворыкина, который неспеша шёл к магазину.
Подошёл Фома и поздоровался.
- Чего гогочите, как гуси на пруду, опять про меня языками чешите? – спросил он у похихикивающих мужиков. Потом огляделся и, увидев на крыльце Босова, в группе стариков и баб, погрозил рукой.
- Этот с перепою про меня всякое может придумать,- объяснил Фома. - Вы его не слушайте мужики и бабы. Ему всегда ейнова умершая тёща с похмелья мерещится.
Гришка на секунду замер, вслушиваясь в очередной наскок Фомы, а потом взорвался.
- Ты мою тёщу не тронь! Она человек заслуженный. Царство ей небесное, - крестился он, - Она, можно сказать, мне, как мать была.
- Вот и я говорю..., тёща к тебе после каждой попойки и приходит, как только у тебя горячка начинается.
После этих слов Гришка сделал вид, что не боится Фомы и толкнул его загрубевшими руками в грудь.
Фома в ответ хорохорился и замахивался на Босова тряпочной авоськой, чем вызывал смех у толпившихся на крыльце сельчан.
Противники, как петухи продолжали наскакивать друг на друга, не стесняясь в выражениях, пока на крыльце не появилась продавщица Любочка. Она жестом и голосом успокоила мужиков.
- Всё, повеселились и хватит! - призвала она очередь. - Прошу в магазин, по одному, водки на всех хватит.
Мужики и бабы послушно выстроились и стали успокаивать драчунов.
- Гришка, ты с Фомой на мировую нас пригласи, - выкрикивала Нинка Морозова.
- Компанией, оно лучше примирение найти, - поддакивал ей одноногий Афанасий.
Фома, раздосадованный своим поражением перед Босовым, вредничал.
- Как-нибудь без меня миритесь. Может, спьяну все передерётесь? - ехидничал он и отходил с водкой, приговаривая: - Все алкаши заодно с Гришкой…
- Он сейчас с Агафьей за мировую сам выпьет, целую неделю бабу держит взаперти, - предположил Гришка. - Может, он фонарь ей посадил за неуступчивость, поэтому и прячет, - подначивал он и скалил прокуренные зубы.
Фома возвращался и прыгал на противника, грозя ему расправой. Гришка отмахивался от соперника и кричал.
- Что, правда, глаза колит? - и пытался толкнуть подстрекателя.
Непримиримость Фомы к вредным привычкам Босова, и наоборот, неприязнь другого к упрямству Зворыкина выглядели настолько явно, что из присутствующих никто не сомневался, что рано или поздно быть беде.
Поэтому при стычках, до дома, каждого сопровождали отдельно.
Гришку уводил сосед Семен Приходько. Фому провожали издалека, чтобы не связываться и не наживать проблем. И быть этой войне бесконечной, если бы не один случай…
Как раз под Новый год, когда в деревне дел-то было скотину накормить, да почистить от навоза стайки, Фома решил отрастить себе бороду, чтобы больше походить на священнослужителя. А подвинула его к этому его внучка Маша.
Перед самой зимой приехал к ним в отпуск их первенец Захар. Вот внучка и подарила деду детскую библию с картинками. В библии Фома увидел молодого Иисуса Христа в светлом облачении и с бородой.
- Ты, деда, отрасти бороду, чтобы на бога походить, - попросила внучка, разглядывая картинки вместе с дедом.
А Захар смеялся и богохульствовал:
- Какой из деда бог может получиться, если он даже себе не верит.
Фома в тот раз сдержался и не стал спорить с сыном. А Агафья после выговаривала сыну:
- Ты с отцом, сынок, аккуратней, как-никак он тебе не чужой. И не суди, во что он верит, а во что, нет.
Слова Захара о его безверие глубоко задели Фому, и когда гости уехали, он взялся за изучение библии.
Воспитанный на советских порядках Фома с трудом понимал содержание книги. Лишь одна глава ему поддалась - это чтение божьих заповедей. Когда Фома закончил чтение библии, он перекрестился иконе, что висела в углу комнаты, и сделал это так, как учили его родители. Агафья любопытствовала у мужа насчёт содержания библии, но Фома только сказал ей:
- Уж больно божьи заповеди в книге на моральный кодекс из коммунизма походят. Не знаю, кому и верить и что правильнее? Ты Агафья, - обращался он к ней, - всё равно не поймешь, о чём там идёт речь, потому как ты неграмотная. Вот, к примеру, - тут же говорил он. - Гришка Босов в своём поведении не подходит ни к заповедям, ни к моральному кодексу. Алкаш он и есть алкаш, - заключал он, и этим его логика ограничивалась.
За крестьянскими заботами незаметно подошёл новый год…
Новый год в деревни отмечали дружно. Веселились в клубе и на улице и, конечно, в семейном кругу. На большую ель во дворе клуба, навесили гирлянды из лампочек по 60 ватт, нарядили ёлку самодельными игрушками, вырезанными учениками из разноцветной бумаги и склеенные столярным клеем. И когда ёлку нарядили и влючили лампочки - было открытие. На торжество собралась, чуть ли не вся деревня.
Люди пришли к клубу, разогретые морозом и самогоном, потолкались около ёлки с получаса и разошлись по домам к застолью.
Начитавшись библии, Фома отмечал Новый год сдержанно и без особого веселья. Накануне Агафья уехала в город, наказав мужу «приглядывать за скотиной».
Их окна Фома видел, как проходили мимо сельчане вместе с ребятишками и отдельные прохожие.
В одном из них, по силуэту, разглядел Гришку Босова. Тот шёл по улице сильно раскачиваясь из стороны в сторону, постепенно отставая от группы остальных.
"Замёрзнет где-нибудь на улице, пьяница", - подумал он и прикрыл занавеску.
Поел немного холодца, выпил кружку хлебной браги, посмотрел немного телевизор и, накинув на себя сынову армейскую шинель, вышел посмотреть, как ночует скотина. Со скотиной был полный порядок и он вышел на улицу.
Около клуба играла гармошка, и сильный женский голос выводил.
- Ой, мороз, мороз, не морозь меня…
Фома прошёл в сторону соседского забора. При лунном свете заметил на снегу большое тёмное пятно.
« Уж не случилось чего с кем-то из сельчан? – подумал он и тут же отогнал эту мысль. - Валет деда Федора, что ли отдыхает?», - вспомнил он про пса.
Когда подошёл ближе и нагнулся, пятно зашевелилось и голосом Босова заговорило.
- Ты кто? - выдохнул перегаром Гришка, уставившись на Фому стеклянным взглядом.
- Я-то? - переспросил Фома и, подумав, ответил: - Я Бог!
Гришка замигал глазами и от света луны прищурился.
- А тёща моя не с тобой?- спросил он, оглядываясь вокруг.
- Она отдыхает, я за неё. Ты можешь идти?
- Какой же ты Бог, когда у тебя нет ангелов? – допытывался Гришка, продолжая крутить головой по сторонам.
- А зачем они мне? Я и без них справляюсь. Рассказывай, кто таков? – грозно спросил Фома.
- Разве тёща про меня вам не сказывала?
- Нет, очередь не дошла. Поторопить её?
Так ты, кто раб божий? – повторил вопрос Фома.
- Гриша я, - тихо ответил Босов. - Вот в гости к тебе собрался, отче. Выпил лишнего на праздник, вот и взлетел к небу, - и он засмеялся.
- Я вижу тебе весело. Много выпил, и с кем?
- Афанасий с Семеном угостил, ну и у Нинки Морозовой чуток, - осмелев, признался Босов.
- Так у тебя есть друзья? – спросил Фома, войдя в новую роль.
- Мало, - немного подумав, ответил Гришка. - Вот с соседом дружу, компанейский мужик! а с Нинкой я опохмеляюсь. Хочешь, я Семёна в следующий раз с собой возьму.
- Нет! он не верующий и жена у него серьёзная. А вот подружку можешь позвать на троицу.
- Спасибо тебе за гостеприимство отче, - растрогался Босов и присел на снег.
- А враги у тебя есть, говори как на духу и не ври? – подняв руки к небу, спросил Фома.
- Есть один. Фомой зовут. Постоянно изводит меня своими выходками, - признался Гришка.
- Так ты не реагируй. Пропускай его придирки и всё у вас наладится. И брось пить! Послушай моего совета.
- Не наладится, - прохрипел в ответ Босов. - Этот «Авоська» решил меня совсем со свету сжить. Случая не было, чтобы мы мирно разошлись с ним при встрече.
Фома, впервые услышав своё прозвище, всё же поинтересовался.
- Фому в деревне «Авоськой» называют, почему? - спросил он.
- Упёртый. Вот люди и называют его меж собой «Авоська».
- И ты его дразнишь так?
- А чем я хуже других? Как все, так и я.
- Но кто-то из вас должен первым начать примирение?
- Только не я, - Гришка привстал. - Если я уступлю хоть раз, тёща моя на том свете меня проклянёт.
- Не проклянёт!
- Почему? – Гришка подозрительно уставился на Фому.
- А я тёщу твою на землю больше не пущу.
- Это как? – изумился Босов. - Выходит, мне придётся завязать с выпивкой? – неожиданно сообразил он.
- Придётся!
- И кто мне поможет с этим?
- Ты сам.
- Тогда помоги подняться и дойти до дома, отче.
Фома подхватил Босова под руки и поставил на ноги, и они пошли в сторону Гришкинова дома. На улице никого не было.Пройдя несколько метров Босов засомневался.
- А ты точно Бог, не врёшь? – спросил он, отстраняясь от Фомы и разглядывая его при лунном свете. - Первый раз вижу так близко Бога, и чтобы он помог мне? Чудеса! Ты случайно не Фома, только он без бороды раньше был, - начал трезветь Гришка.
В ответ, Фома подтолкнул Босова и они продолжили движение. Скоро подошли к дому. В окнах горел свет и звучала музыка.
- Это ты меня в рай привёл?! - засмеялся Босов, увидев знакомые очертания, покосившейся усадьбы.
- Ты ступай, не боись, раз увидел рай в своём доме.
- Выходит, что ты меня домой привёл, – догадался Гришка, а спустя минуту рядом с ним уже никого не было.
Он посмотрел в морозное небо. Небо было усеяно звёздами и ему показалось, что кто-то скрылся за луной. Около клуба слышались голоса…
- Слава богу, дома! - завопил Гришка окончательно узнав свои «хоромы». Но никак не мог взять в толк, как он оказался около своего дома.
«Бывает же такое, что привиделся сам бог... хорошо, что не сатана», - думал Гришка разглядывая звёздное небо.
- Слово даю, боже, что брошу пить, вот тебе крест, - крикнул он и неумело перекрестился.
- Это кому ты кричишь и крестишься? - послышался из калитки голос жены.
- Кому, кому, какая тебе разница? - раздражённо ответил Гришка. - Один Бог меня понял, вот ему и кричу.
«Опять у него горячка с перепоя началась. Раньше к нему моя мама являлась, теперь сам бог», - про себя подумала Варвара, прикрывая за мужем калитку.
После Нового года жизнь Фомы Зворыкина и Гришки Босова круто изменилась. Фома стал набожным человеком и в общении с сельчанами стал выдержанным и внимательным. Скоро он упросил районную управу, чтобы ему отвели место под строительство часовни. В управе долго сомневались: давать место Фоме или нет.
На удивление всем за Фому стал хлопотать Гришка Босов, к тому времени бросивший пить и, вернувшийся к прежней работе в совхозе.
Наконец, земельный участок выделили и Фома приступил к строительству. В свободные часы к нему приходил Гришка и они вместе собирали венцы будущей молебны. Жители деревни никак не могли взять в толк, отчего заклятые враги стали помогать друг другу.
- Наверное, им обоим кто-то помог. Сказывают, что Бог, - предположил у магазина Семёныч.
- Может и Бог! - соглашались с ним мужики и бабы. - Какая нам разница? Теперь от них деревни одна только польза будет.
Часовенку Фома с Гришкой построил ровно через год.
- Жаль, что тебя родители Еремой не окрестили, - говорил Фома другу. - Складно бы получилось.
- Ага, - смеялся Гришка. - Ты бы мне про Фому, а я тебе про Ерему! Точно бы дело загубили.
- Согласен! - не упорствовал Фома. - Пусть наши имена останутся прежними, зато дела наши будут новыми…
В этой истории было продолжение. К моменту окончания строительства часовенки, церковное начальство в районе убедило Фому принять сан священнослужителя, и тот согласился.
Гришка, узнав о выборе товарища - идти в попы, выбор этот не одобрил.
- Уж лучше бы Фома остался, тем, кем был, - досадовал он на следующий день в конторе. - А так получается, вроде в деревне человеком меньше стало. Кажется мне, что в нашей трудной крестьянской жизни Фома был именно тем, кто своими «заскоками» будоражил всю деревню. А теперь поспорить толком не с кем, разве что с бабой своей, но это не такое удовольствие, - признался Босов.
Прошла неделя и управляющий объявил уборку зерновых…
На следующее утро около конторы собрались механизаторы и бабы с тока. Босов, как всегда был в центре внимания и рассуждал с мужиками о своём алкогольном излечении.
- И то, что это приписывают Фоме, не верьте, граждане, - убеждал он. - Потому как в этом мне помог сам Бог. Я его видел, вот, как вас мужики и бабы… хотите, спорьте со мной, хотите, нет!
Но никто из присутствующих с Гришкой спорить не стал. Однако Семён Приходько подковырнул Босова.
- Вот был бы рядом Фома, он бы тебе ответил, - сказал он и осёкся.
- Вот-вот, был бы прежний Фома, что я и говорю…, - Гришка повернулся к двери и тоже замолчал, хлопая глазами.
К толпе механизаторов подошёл Фома Зворыкин без бороды и без рясы, с авоськой в руках.
- Всё хватит мужики балаган разводить, пора на работу расходиться, - послышался голос управляющего. - Я тут с Фомой договорился на всё время уборочной поработать сторожем на стане. Вы как, мужики? Согласны!?
Гришка сразу повеселел, хлопнув себя по промасленным штанам, а в толпе одобрительно зашумели.
- Я тут подумал и решил, что ни к чему мне в конце жизни свою сущность менять, вот и послушался Гришкиного совета вернуться к мирской жизни, - признался Фома.
- Ну, держись теперь Босов! Правильно, что передумал! – раздались одобрительные голоса механизаторов.
Гришка обнял за плечи Фому, и дружелюбно сказал:
- Ну, какой ты, Фома, поп? Ты, что ни есть, самый настоящий крестьянин, каких у нас в деревне раз, два и обчёлся. А в попы пусть идут те, кто моложе…
Голос Босова заглушил треск работающих моторов. Пространство перед конторой наполнилось сизым дымом и с механического двора, одна за другой, стала выезжать сельскохозяйственная техника.
Гришка поднялся на свой комбайн и протянул руку Фоме. Фома оттолкнул, и решительно крикнул:
- Я сам!
Это был прежний Фома, упрямый и несговорчивый.
Через минуту Босов включил скорость и отпустил сцепление. Комбайн, фыркая выхлопными газами, дёрнулся вперёд. Долгожданная уборочная страда на селе началась…