Ошибка доктора Флека. Рассказ

 


     Вместо предисловия:
     В этом рассказе прослеживается история врача, нацистского преступника, который в годы  ВОВ  проводил медицинские эксперименты над малолетними узниками в одном из концентрационных лагерей.     Скрываясь от справедливого возмездия,  врач вначале  прятался  в Аргентине,  а затем и в США.   Фемида долгое время  была  благосклонна  к  нацисту и,  только почти через  полвека   преступник   был опознан  бывшим малолетним узником и сдан Интерполу.

***


     Воздух источал осеннюю прохладу.  Желтые кленовые листья,  кружась,  плавно ложились  на траву,  подернутую холодной  утренней росой.  Доктор Стивенс,  высокий и сухощавый восьмидесятилетний старик, каждое утро спускался к пруду.  Он любил сидеть на лавочке  и  смотреть на спокойную воду.  Мистер Стивенс прожил большую и сложную жизнь.  Куда только не кидала его судьба. Сразу же после второй мировой войны доктор уехал в Южную Америку практиковать медицину в столице Аргентины— Буэнос-Айресе. Удивительно,  но испанский язык дался новому обитателю страны сравнительно легко. Уже через два года молодой и преуспевающий терапевт открыл свою семейную практику. Около двадцати счастливых лет он прожил  в аргентинской столице  рядом со своей спутницей  – красавицей Габриэлой.   Супруга доктора умерла еще там, в Аргентине. Умерла тихо и незаметно.  С вечера она чувствовала себя хорошо,  а утром доктор нашел ее обездвиженное тело...  Обширный инсульт стал причиной ее смерти… 
     В испано-язычной стране  доктор жил под ставшей уже ему привычной фамилией Сэмюэльса.  Эта  страна очень нравилась доктору, и кто знает,  как сложилась бы его жизнь дальше,  если бы он  в столичном  оперном театре  не встретился  он с одним человеком,  который напомнил ему о страшном времени второй мировой войны.   Поэтому сюда,  в пригород калифорнийского Лос-Анжелеса,  доктор прибыл,  имея на руках паспорт на имя Густава Стивенса.  Так,  под новым именем, он и поселился здесь в живописном местечке,  присмотрев себе небольшую виллу с примыкающим к ней гостевым домиком.
     До недавнего времени доктор делил свой досуг с сыном Клаусом, архитектором по профессии.  Благодаря  стараниям  сына, усадьба доктора  приняла жилой вид, а высаженный сад и  выкопанный пруд создали на этом месте настоящий оазис.  Два года назад  Клауса не стало.  Вскрытие показало, что смерть наступила от острого лейкоза. 
     Из жизни доктора ушли самые близкие люди,   но он сам упорно цеплялся за  свою,  радовался каждому новому дню.  Густав Стивенс заботился о своем здоровье.  У него не было вредных привычек:  доктор не курил,  не злоупотреблял спиртными напитками.   Более того,  он старался поддерживать свою физическую форму,  два раза в неделю занимаясь в тренажерном зале.
     Сейчас мистер Стивенс жил на вилле в окружении своих верных помощников по хозяйству:  садовника мистера Маклейна  и  его сестры Джейн,  которая готовила еду   и  занималась другими домашними хлопотами.  Помощники доктора  жили в отдельном помещении и не особенно докучали хозяину,  который любил одиночество.
      Мистер Стивенс много читал,  а по вечерам любил смотреть телевизор. Друзей  у него почти не было.  Крайне редко  в гости приходил сосед-пенсионер  — бывший стоматолог Браун.  Соседи перекидывались   в  карты и баловались пивком.  Иногда доктору  по старой памяти звонили его  бывшие пациенты.   Внуки,  а их было двое,  осели в Европе и не особо баловали деда приездами и письмами,  предпочитая  звонки по мобильному телефону.
     —  Это же надо,  до чего дошел прогресс, — часто  удивлялся  доктор,  разглядывая  беспроводную трубку мобильного телефона, — и как можно было такое  придумать?    Сколько  еще  тайн  хранит   человеческая природа!  Как   загадочен мозг человека…
     С мобильным телефоном  старик  никогда не расставался.   Вот и сейчас мобильник  завибрировал  в  нагрудном кармане  его куртки...   Доктор  поднес трубку телефона к уху.
     Тревожный и взволнованный голос садовника произнес:
     — Хозяин!   Вами интересуются инспекторы дорожной полиции.   В соседнем квартале ночью  была совершена автомобильная авария.  Инспекторы  обходят дома,  чтобы найти и  опросить очевидцев.
     —  Сейчас буду!  —  владелец виллы поправил шейный  платок и застегнул ворот куртки.
     Неторопливой походкой  старик   направился к воротам.  Его руки    немного дрожали,  походка была  слегка скованной.    Но нет,  волноваться,  вроде бы,  причин особых не было.   Врачи  совсем недавно установили у бывшего коллеги болезнь Паркинсона.   Слава Богу, болезнь была в начальной стадии,  и  ее течение можно было приостановить с помощью лекарств.   Правда,  от  выписанных пилюль старик  в  восторге не был.   Но что делать. Что делать… Возраст.
     У ворот дома доктора поджидали двое молодых копов с железными жетонами на груди.
     — Разрешите представиться,  мистер Стивенс, — обратился к старику инспектор в офицерских погонах, —  лейтенант Сондерс.  А  это мой коллега   старший сержант Райли.
     —  Чем я могу быть вам полезен,  господа? — поинтересовался доктор.
     — Мистер Стивенс,  слышали ли  Вы что-нибудь о сегодняшнем ночном происшествии?   Недалеко от вашего квартала  автомобиль  сбил человека.  Водитель  не вызвал сотрудников дорожной полиции.  Более того, он не оказал помощь пострадавшему,  скрывшись  с места происшествия.
     — Нет,  господа, я  ничего такого не слышал. —  Доктор отрицательно покачал головой. 
     —  Могу ли я осмотреть Вашу машину? —  задал  вопрос  старший  сержант Райли.
     —  Да, пожалуйста!   Мой дворник мистер Маклейн   вас проводит.
     Старший сержант ушел, а  лейтенант Сондерс  раскрыл свой блокнот.
     — Когда вы в последний раз пользовались своим автомобилем,  доктор?  — поинтересовался он.
     — Если честно сказать, —  вздохнул  доктор, — я и не припомню.  За руль я уже давно не сажусь.   Зрение  стало совсем  плохим.  Да и ездить мне особо некуда. Все, что мне надо, находится на моей вилле.  А мои помощники сами прекрасно справляются по хозяйству.  У жены садовника –  Джейн есть водительские права,  именно она ездит за продуктами  на моем  стареньком  «опеле».
     — Выезжали  ли  ваши помощники  куда-нибудь вчера  вечером?  — спросил инспектор,  делая какие-то пометки в своем блокноте.
    — Не знаю, — пожал плечами старик. — Это надо спросить у них самих.  Я рано ложусь спать.   Правда, я и встаю рано. Когда вы достигнете  моего возраста, молодой человек, это вам не покажется странным.  Старость, знаете ли…
     Затем доктор плавно  перевел  разговор на другую тему.  Он говорил о  курсе доллара,  о меняющейся  погоде,  о ломоте в суставах.  Жаловался на внуков, которые давно его не навещали,  общаясь  с  дедом  только по мобильному телефону.
     В это время вернулся сержант  Райли.
     —  После осмотра машины, —  обратился он к  лейтенанту,   —  у меня  появились некоторые  вопросы.  Хозяину автомобиля  необходимо  подписать  акт  осмотра. 
     —  Ну и прекрасно, —  заключил офицер, — сейчас  мистер Стивенс  проедет с нами,  и  мы  полностью составим  протокол дознания.  Не беспокойтесь,  мистер.  Это  всего лишь  формальность.
     Сержант Райли открыл заднюю дверь автомобиля,  приглашая старика в салон.
     Доктор   еще не успел,   как следует,   разместиться на кожаном сиденье,  как фраза,  брошенная лейтенантом,  остро резанула  его слух:
      — Мистер Стивенс!  А вам не кажется, что фамилия Флек вам больше к лицу?   Гауптманн  Маркус Флек!  Можно вас теперь так называть?
     Чего-чего, а такого вопроса старый доктор никак не ожидал.   Не ожидал он  и  внезапной встречи с правосудием.  Конечно же,  в  своей голове доктор часто проигрывал подобную встречу,  но всегда старался  отбросить в сторону эти тяжелые  мысли.  Ведь прошло уже  почти  пятьдесят лет,  как окончилась та  проклятая война.    
     Старый мистер Стивенс   смотрел на лейтенанта и молчал.   Он  словно остолбенел.  Нервный спазм сдавил горло старика,  не давая  возможности выдавить хоть одно слово.  Сердце  готово было выскочить наружу,  по лбу тек холодный пот…      
     В считанные секунды мозг старика стал отматывать назад черно-белую катушку памяти, возвращая бывшего офицера вермахта  в  то далекое,   тревожное и страшное прошлое.
***
     —  Неееет! Дяденька, пожалуйста,  не надо! —  худой и бледный мальчишка лет десяти  пытался вырваться из рук  санитара-немца.  Огромные серые глаза мальчика   смотрели жалобно и просительно. —  Не надо… Дяденька!  Нееет! Мне больно!
     — Терпи,  руссиш швайне,  маленькая русская свинья! — смеялся  мужчина.   — Грязная,  русская свинья! 
     Он заставил ребенка оголить руку по локоть,  и каленым железом  нанес  клеймо на детское запястье...  В воздухе запахло горелым  мясом.
     — Аааааа! — надрывался в слезах ребенок. — Мама!!!!
     — Следующий!  —  хладнокровно отдал приказ немец,  и в комнату втолкнули  следующую жертву.

***


     Белоснежный океанский красавец-лайнер «Адмирал Нельсон» совершал двухнедельный круиз по Нилу.  Петр Ильич Малышев,  художник из подмосковного города Подольска,  стоял  у борта  верхней палубы и кормил  прожорливых морских чаек.  Те  кружили буквально в нескольких сантиметрах, схватывая на лету хлебное крошево.  Петру Ильичу очень повезло с  этой интересной поездкой.  Как  давно он  не  был  в активном отпуске!   Изредка,  правда,  выезжал в  Дом отдыха  художников,  но вот такой царский подарок он получил впервые.
     — Петя, тебя срочно вызывают в Союз художников СССР,  —  объявила  ему жена,  как только  Петр Ильич вернулся  с  утренней прогулки.
     Каждое утро  Петр Ильич   выгуливал на улице  общего любимца  семьи  –  кудрявого  пуделя Джерри.  Правда,   кто кого выгуливал, – неизвестно.     Но Петр Ильич  был очень  рад  таким вот прогулкам.  Джерри  весело бегал по парку,  общаясь  со своими сородичами,  а  художник  в это время делал небольшие  зарисовки  в  этюднике.
     —  К десяти часам  просили прибыть, — суетилась  жена.  —    Давай,  Петя, поскорее завтракай и собирайся.  А не то опоздаешь.
     Из Союза художников  Петр Ильич вернулся  в приподнятом настроении.  В руках он держал туристическую путевку не куда-нибудь,  а в круиз по Нилу!   Вот это радость!  Посмотреть мир!     Кто же откажется от такого? 
     В путешествие Петра Ильича  собирала  вся его большая семья.   Пришла дочь с внуками,  заглянули и соседи по подъезду.  Советы давались и смешные, и серьезные.
     —  В Ниле не купайся,  а  вдруг  там крокодилы,  —   предупреждала жена.
     —  Воду из реки не пей, —  наставляла дочь, —   неизвестно,  что за инфекция в ней водится.   
     —  Береги  голову от солнцепека,  и не забывай носить  солнечные очки. —  включались в диалог соседи.
     —  Ну,  и самое  главное:  деньги  и документы храни  отдельно друг от друга.  —   Это было уже общее наставление.
     Вспоминались  курьезные случаи  пребывания за границей  общих  друзей и знакомых. Составлялся список необходимых в  туристическом путешествии вещей.  Петр Ильич  от всех только шутливо отмахивался.  Внук и внучка   с двух сторон висели на  любимом дедушке,  нашептывая ему на ухо просьбы о сувенирах. 
      К вечеру общими усилиями  чемодан был собран.  С собой в поездку Петр Ильич захватил  походный мольберт и несколько холстов.  А вдруг удастся  создать несколько интересных сюжетов?
     У художника  Петра Ильича Малышева за плечами была сложная жизнь. За свои пятьдесят шесть лет он  повидал многое.  И плохое, и хорошее.    Петр Ильич не любил вспоминать детство.  Настоящее детство было у десятилетнего   Петьки  до начала войны.  То время  ассоциировалось у тогдашнего мальчишки с  раем.  А вот война…    На  запястье левой  руки  Петр Ильич носил особую отметку. Эту отметку было не смыть и не стереть.  Она черным клеймом  въелась не только в кожу, но и в память.
     Воспоминания о концентрационном лагере «Грюненхаузен»,  где  ему пришлось побывать,  бросило  художника  в дрожь. Петр Ильич  поднял ворот своей куртки и закурил.  Память невольно возвратила малолетнего узника в то далекое и тревожное детство.

***
     …Десятилетнего Петю привезли в  концентрационный лагерь осенью одна тысяча сорок  третьего  года  из  Украины.   Его мама  умерла  от тифа  еще  по  дороге  в лагерь.   Умерла   прямо в  железнодорожной теплушке. 
     В детском бараке,  куда поселили Петю,  детей  было примерно человек двести.    Малолетние  узники  находились в ужасных условиях.  Холод и   голод,  побои и оскорбления,   грязные отрепья  и  вши  –   это только часть того,        что пришлось пережить маленьким страдальцам. 
     В самом начале   пребывания  в лагере  дети  прошли карантин в своем  блоке,  где их  учили «азбуке лагерной жизни».  Это были тренировочные дни:   малолетних узников строили в шеренги,  заставляли шагать «в ногу».    Дети  беспрекословно выполняли  команды:   направо,   налево,   сесть,  встать, быстрее  и т.д.    Шагать в деревянных колодках на босу ногу было очень  тяжело  –    мозоли  и кровоточащие раны  не заживали.    Дети строем проходили через главные ворота концлагеря,   над которыми было написано:  «Jedem das seirrte» – «Каждому – свое».  Фашисты гордились такими лозунгами,  планомерно выжимая  жизненные силы из душ своих пленников...
      Петин барак был еще и экспериментальным.   Немецкий доктор Гесс и его коллега доктор Флек   испытывали  на  малолетних узниках   действие  вирусных препаратов.    В  детский организм   специально вводился  вирус инфекции,  а затем  немецкие доктора подбирали   курс лечения,   наблюдая за динамикой  болезни.   Именно голод,  болезни и эпидемии были  причиной высокой  детской смертности.   
     Мальчику Пете очень хорошо запомнился доктор Флек.  Это был высокий мужчина  лет тридцати  с улыбчивым интеллигентным лицом.  Ему очень шли крупные очки в роговой оправе. Знакомство с  доктором  произошло при  следующих обстоятельствах.
     Накануне санитар,   кажется, его звали Хельмут,  совершал над новенькими страшную экзекуцию, выжигая  каленым железом номера на их запястьях.      
     Так  уж получилось,  что Пете достался дьявольский номер  –  666.     Когда доктор Флек увидел на руке  мальчика это сатанинское число,  то ехидно ухмыльнулся:
     — Видишь, мальчик,  сам Сатана выбрал тебя!   Посему быть тебе сыном дьявола…    
     Как удалось  Пете выжить в этом аду,  знает только один Бог.  Плакать детям запрещалось,  а смеяться они разучились.  Они были маленькими старичками и старушками,  у которых была единственная «игра»  –  прятки от охранников и надзирателей.  А лагерные охранники  в своих наказаниях изощрялись,   как могли.   
     Чаще всего   наказывали  за самовольный выход за пределы лагеря.   Петя хорошо запомнил  маленькую белобрысую  девочку  из  Белоруссии.   Как ее звали,  он уже не помнил. Территория  их лагерного двора  была вытоптана и утрамбована  сотнями сапог и ботинок.   Здесь не было ни зеленой травы, ни каких-либо цветов.   И вот однажды,  эта крохотная  девочка  увидела за проволокой маленькое  чудо  –  синий колокольчик.  Она потянулась  к нему,  забыв  обо всем на свете.   Истощенное тельце скользнуло под проволоку….  и  в тот же миг град ударов обрушился на голову ребенка.  Побои прекратились только тогда,  когда последние признаки жизни покинули тело малышки.
     Однажды от голода,  от  грязи  в  концентрационном лагере вспыхнула эпидемия дизентерии.  В лагере появился разъяренный доктор Флекс.
     —  Выстроить всех в шеренгу!
     Слабые,   с вздувшимися  животами,  дети покорно стояли под проливным дождем.  Доктор  не спеша обходил строй и  выбирал  больных детей.  Куда уводили грязных и  измученных болезнью детишек,  Петя не знал…  Его самого  лихорадило. Третий день  были высокая температура,   боли в  животе, в горле. 
     — Ну-с, — приходил немецкий доктор, – что здесь у нас?  —  Он выстукивал мальчику спину,  щупал живот,  смотрел горло.   Напевая веселую мелодию,  делал укол  мальчику.  Затем, брезгливо вытирая руки  о белоснежный  носовой платок,  наставлял: 
     —  Выкарабкивайся,   как можешь,  парень.  Только  от тебя зависит твоя жизнь.  Не выдержишь,  –  сдохнешь!  Отправишься вслед за остальными    –  в крематорий.
     Петя  прекрасно  запомнил солнечный апрельский день  одна тысяча сорок пятого года,  когда в лагерь с грохотом ворвались американские союзники и вынесли из детского барака три десятка дистрофиков.  В их числе был и мальчик Петя.   Больше  ста  пятидесяти детишек так и не дожили до этого светлого дня.

***

     …Стал накрапывать мелкий дождик  и  Петр Ильич поспешил к трапу. В каюту идти не хотелось.  Художник остановился в холле  и  прочитал  объявление о том,  что на борту круизного  лайнера  работают  бассейн с  сауной.
     «Неплохо бы посмотреть,  как  выглядит здесь  купальня»,   —  подумал он.  Взяв у портье ключи от своей каюты  и,  заскочив на минутку за халатом и полотенцем,  Петр Ильич  отправился в бассейн.
     В  просторном помещении  бассейна  почти не было народа.  В голубой морской воде  находились   только  двое мужчин.   На одной из дорожек поджарый старичок молодецки колотил по воде ногами,  разбрасывая вокруг себя  брызги.   Параллельно ему  брассом   плыл молодой человек  в резиновой шапочке.
      Вот старик подплыл к никелированному трапу и поднялся на ковровую дорожку.    Петр Ильич  в  это время стоял  в раздумье,   выбирая  глазами свободный шкафчик.   Неожиданно  взгляды мужчин встретились.   Малышев с интересом оглядел фигуру старика:   
          «А дед-то еще –  ого-го!   Молодец!  Находясь  в  почтенном возрасте,   поддерживает  отличную  физическую форму.  Никаких признаков дряхлости,  а  на руках   проглядывается  даже  что-то подобное бицепсам».        –   Малышев  случайно  взглянул  на плечо  старика и...  обомлел от неожиданности.  На левом плече  пожилого мужчины отчетливо виднелась татуировка с  изображением глобуса, обхваченного  со всех сторон щупальцами осьминога. 
     Тревожно заколотилось  сердце.    Петр  Ильич  с  трудом  отвел глаза  от плеча старика  и,   стараясь скрыть волнение,  уселся в кресло.  То,  что он  когда-то  эту  татуировку  уже  видел,  не вызывало  у художника и тени сомнения.  Но вот  у кого и при каких обстоятельствах...
     Старик, тем не менее,  удобно  расположился в шезлонге  неподалеку  от бассейна.  А    Петр Ильич лихорадочно перебирал в памяти,  где же он мог видеть  эту  татуировку.   Параллельно в голове у художника возникла сцена выжигания дьявольского клейма.
     Вспомнил! Кажется, вспомнил!  Сердце Малышева  застучало  как пулемет.  Конечно же,  это тот самый доктор Флек!    Бывший малолетний узник  Петя Малышев  вспомнил жаркий август одна тысяча девятьсот сорок четвертого года.

***
     — Смотри,  смотри,  как я умею!  — Исхудавший  мальчишка  сложил  грязную,  намыленную ладонь трубочкой,  пытаясь  выдуть  мыльный пузырь.
     — Это ерунда! У меня мыльный пузырь получится больше! —  возбужденно перебивал его  парнишка,  как две капли воды,  такой же  изможденный,  и такой же грязный.
     —  Ой,  не расплескивайте  всю воду!  — беспокоился кто-то, — еще не все помылись!
     В тот день светило солнышко.   Несколько  бочек с теплой  водой,  пара кусочков хозяйственного мыла,  порезанных на малые брусочки  –   чем не баня!   А дети  есть дети,  даже  если они  и  в  концентрационном лагере.    Ребятишки,  намылившись,  поливали  друг   друга  водичкой.     Они  не столько омывали свои грязные и зудящие от чесотки тела,   сколько превращали  долгожданную  баньку  в  веселое действо,  пытаясь выдуть из грязных ладошек мыльные пузыри.
     Такая банька в концентрационном лагере  была исключением из правил.  Обычно  мыла  и моющих средств  его узникам    не полагалось.   Голову заставляли мыть  дезинфицирующей жидкостью раствора карболовой кислоты  –  карболкой.   А  вместо самой бани  была так называемая «прожарка»  в  душном,  жарком помещении с густым настоем хлорки.  Многие дети теряли сознание еще до окончания этой процедуры.
    Сейчас же лагерные лишения казались забытыми.  В  чистом воздухе, переливаясь всеми цветами радуги,  летели и лопались разноцветные мыльные пузыри…    
    — Что за шум,  а драки нет?  — к резвящейся детворе подошел доктор Флек. — Как водичка, сорванцы?
     — Тёёёёплая… — при виде  немецкого доктора  мальчишки  притихли.
     Доктор Флек  был в одних трусах.   Пользуясь  приветливым летним   деньком,  он  с удовольствием принимал солнечные ванны,  играя с помощником коменданта лагеря в волейбол.    Дети,  сбившись в  небольшую  кучку,  исподлобья   разглядывали мужчину.   Их внимание привлекла необычная татуировка на плече доктора Флека.
      Один из мальчишек отважился спросить:
     —  Дяденька доктор,  а что это у вас за картинка на руке?
     Эскулап  потрепал  мальца по макушке,  и многозначительно произнес:
     — «Uns geh;rt die ganze wel».
     Уже много позже,  как это выпало у  Пети из  памяти,  он узнал значение этой высокопарной фразы.   «Uns geh;rt die ganze wel»    в переводе с немецкого  языка  означало:    "Нам принадлежит весь мир».

***

     Малышев  незаметным движением  снял со своей  руки часы и ловко  отправил их в карман.  Затем   развернулся и направился к шезлонгу старика.  Глаза  мужчин снова встретились.
     — Простите,  мистер,  — обратился   к  старику художник. — Вы не подскажете, который сейчас час?
     Ничего не подозревающий дед полез в карман халата.
     —  Четверть шестого.  Бассейн сегодня открыт до восьми.  У вас, господин,   еще есть время принять водные процедуры.  —   Лицо старика светилось доброжелательностью.
     Чуть скосив глаза,  Петру Ильичу  удалось все-таки разглядеть текст подписи на татуировке деда.   Так и есть.  Все сходится.   И глобус с осьминогом тоже.
     —  О, нет! Только не сегодня, —  покачал головой художник.  —  В шесть  часов у нас ужин.  А с полным желудком мне  не хочется лезть в воду.  Искупаюсь   завтра с утречка.
     Поблагодарив старика,  Малышев решил  убраться из бассейна.  На то было несколько причин.  Во-первых,  художник сильно переволновался.  Во-вторых,   если бы Петр Ильич разделся,  немецкий  доктор   смог  бы обратить внимание на эти злосчастные три шестерки.  Кто знает,  вдруг  у старика цепкая память?  И,  в-третьих,  Петр  боялся, что своим поведением просто насторожит бывшего доктора.   Слава Богу, что тот ничего не заметил. Теперь нужно быстрее идти  в каюту и по памяти  набросать  портрет старика.  А дальше...   Дальше он предъявит  сделанный эскиз   капитану корабля и попытается,  не вызвав подозрений,  узнать  домашний адрес нацистского преступника.
     От волнения лоб художника покрылся испариной. Художник  обтер лицо носовым платком и зашагал к каюте…

***

     Капитан лайнера  Гарольд  Малиндер сидел в своей каюте и пил чай. Видимо, чай  был еще сильно горячим,  поэтому  мастер изредка помешивал в стакане серебряной ложечкой.  В дверь постучали.
     — К вам можно? —  на плохом английском спросил немолодой,  лет за пятьдесят мужчина. В руках он держал полиэтиленовый пакет.
     — Пожалуйста,  заходите,  — радушно встретил его мастер. –  Чем могу быть  вам полезным?  Не желаете ли  чаю?
     — Спасибо,  я недавно перекусил,  — ответил мужчина. — У  меня к вам  будет небольшая просьба,  сэр.  Я ищу одного человека.
     Капитан поднялся из-за стола.
     —  Я  весь во внимании.
     —  Меня зовут  Петр Ильич Михайлов,   —  представился незнакомец.  — Я  русский.   Сам я  –  художник,    и  у меня хорошая память.  Среди пассажиров я увидел  знакомое лицо.   Помогите  мне  узнать имя  этого господина.   Похоже,  мы с ним когда-то встречались,  но я  боюсь ошибиться. 
     С этими словами художник протянул капитану  сделанный им  портретный набросок.
     —   А почему бы вам самому не подойти к этому джентльмену и не спросить об этом?       —   удивился  капитан Гарольд  Малиндер.
     —   Видите ли, если я не ошибаюсь  в нашем знакомстве,  я бы хотел сделать сюрприз  этому человеку.  К концу нашего турне  я  подарю  ему  уже законченный портрет маслом.  Пусть старик  обрадуется!
     — Туристами у нас ведает пассажирский помощник,  — повертев рисунок в руках,  нехотя  ответил капитан. 
     Он снял телефонную трубку местной связи и скомандовал:
     — Крэнстон!  Зайдите ко мне. И захватите с собой картотеку.  Меня интересуют пассажиры преклонного возраста, начиная от восьмидесяти лет. Может быть чуть моложе.
     Через несколько минут в каюту капитана  ввалился  долговязый помощник капитана Крэнстон.  Серые мешки под его глазами   говорили  об   усталости.  В руках  мужчина  держал тонкую пачку пассажирских карточек.
     —  Меня интересует вот этот человек.  — Малышев  слегка дрожащими пальцами  протянул помощнику  сделанный им набросок.
     —  Давайте сверим.  — Помощник  капитана стал перелистывать карточки.  Его взгляд  остановился на одной  из них.
     —  А вот и он!   Мистер Густав Стивенс,  Калифорния,  — Крэнстон  прочитал адрес вслух и протянул искомую карточку Малышеву.
     На карточке  красовалась паспортная фотография  пассажира.  Да, без сомнений, это был доктор Флек,  но со временем изрядно постаревший.  Правда,   в  его пассажирской карточке  была обозначена совсем другая фамилия.  Да и  адрес был указан североамериканский…  Странно, но за столько лет может измениться не только внешность…
     — Благодарю вас, господа.   Похоже,  я   не ошибся.  Вы оказали мне добрую услугу.  —    Глаза художника светились неподдельной радостью.
      Чтобы не вызвать подозрения у капитана и его помощника,  Петр Ильич вынул из полиэтиленового пакета сувенир   –   русскую матрешку и пол-литровую бутылку  водки «Столичная».
     –— А это вам презент из России!  — Малышев благодарно пожал  руки морскому начальству  и на прощание добавил:
     —   Господа, я  вас очень попрошу о  моем  сюрпризе  для деда  – никому не слова.   Иначе будет потеряна изюминка. И еще. К концу нашей поездки   я приготовлю вам такие же подарки.  Вручу каждому  по цветному  портрету.
     Художник вышел из каюты капитана  лайнера,  а капитан с помощником  еще долго   разглядывали  полученные подарки.  В какой-то момент поведение этого русского показалось им несколько странным,  но потом мнение о пассажире сгладилось.
     И, выражая общее мнение, сослуживцы сошлись на главном:  загадочна и таинственна русская душа…


              ***
     Инспектор Юджин Сондерс служил в  североамериканском департаменте Интерпола уже пять лет. Работу свою он считал интересной. Сколько раз его переманивали в криминальную полицию с повышением по службе, но он непременно отказывался. Здесь его работа была сопряжена с большим риском  и  почти ежедневной динамичной драматургией тех или иных криминальных  сюжетов. 
    Сейчас в руках лейтенант  держал заявление  бывшего  малолетнего  узника концентрационного лагеря  ««Грюненхаузен»  Петра Малышева.  В своем заявлении  Малышев  просил обратить внимание на мужчину такого-то года рождения,  проживающего по такому-то адресу.     Ссылаясь на увиденную им татуировку  на плече  этого человека  с надписью  «Uns geh;rt die ganze wel» («Нам принадлежит весь мир»),   русский утверждал,  что этот мужчина –  нацистский  преступник.   
     Прошло уже несколько недель,  как по заявлению  русского гражданина в департаменте  Интерпола   было заведено дело.   Во все инстанции   были отправлены  необходимые запросы.   
     —   Если честно, Стив,   я сомневаюсь в  положительных результатах  этого  дела,     —    однажды признался  лейтенант Сондерс,   входя  в  кабинет младшего инспектора Стива Райли.   —  Сделанная  на плече татуировка  –  это еще не доказательство вины человека.
     —  Я  такого же  мнения,  —  оторвался от пишущей машинки  младший инспектор.    —   Где гарантии,  что  подобные татуировки  не  были выколоты на плечах других нацистов?
     —  Да, закон толпы многое значит.  Сегодня наколку сделал старший офицер,  завтра ее перенял подчиненный, а через несколько дней этот рисунок может оказаться на плече любого солдата вермахта.
     —   Так называемая  цепная реакция,    —   хмыкнул Стив.
     —   Понимаешь, Стив, за полвека преступник может успеть многое.  Например,  сделать пластическую операцию, получить новый паспорт,   сменить страну  проживания...
     —   Изменить пол…  —   продолжил мысль лейтенанта  Сондерса  Стив Райли.
     ¬—  Тебе бы все шутить,  Стив.   А сроки ведения дела нас уже поджимают.  Но меня лично  больше  беспокоит  то,  что  эта фашистская сволочь  где-то до сих пор  живет и здравствует.  Кто знает,  может быть,  даже припеваючи. 
     —  ¬  И я о том же…  –  младший инспектор вложил в печатную машинку новый лист бумаги.
     —   Сколько тебе лет, Стив?   —   неожиданно спросил Сондерс.
     —  Тридцать два,  а что?
     —  А то, что нам с тобой  очень даже повезло не родиться в то страшное время,  не попасть в  мясорубку войны.
      —   У меня  дед  погиб  во  время  той войны.   Ему тогда  и тридцати  не было.     —   Младший инспектор достал сигареты,  предлагая  закурить  и Сондерсу.    —    Знаете,  господин лейтенант,  как  бы мне хотелось заглянуть  в   глаза   преступнику-нацисту!  Ведь он был   ровесником моего  деда… 
       — Назвать имена нацистских преступников – наша обязанность,  Стив.
     Юджин Сондерс прикурил сигарету,  вдохнул в себя дым.  Сотрудники Интерпола  в тот день еще  долго курили у раскрытого окна. 
     Этот  разговор с младшим инспектором лейтенант  Сондерс вспомнил сегодня,  разбирая  свежую  утреннюю почту.  Он наконец-то  наткнулся на важное сообщение,   касающееся заведенного Интерполом  дела. 
          Юджин  Сондерс поднял трубку телефона и вызвал  к себе младшего инспектора Стива Райли.
      — Стив,  наконец-то наше общее  дело сдвинулось с места, —   взволнованно произнес  он.   —  Только что  получены  отпечатки  пальцев  личного состава комендатуры   концентрационного лагеря  «Грюненхаузен».   Того самого концлагеря,   где находился в неволе малолетний русский узник Петя Малышев.  К нашему  счастью  важные документы  не затерялись.   Здесь  есть   отпечатки   пальцев и гауптманна медицинской службы  Маркуса  Иоганна  Флека. 
      —   А вы были  правы в своих рассуждениях,  господин лейтенант!  Нацист  все же  умудрился сделать себе новые документы,  —  Стив Райли с интересом рассматривал  маленькую архивную  фотографию еще молодого доктора Флека.
      — Да,  Стив.  Последнее время доктор Флек  вел себя как заяц.  Путал следы,  меняя  не только паспорта,  но и страны своего проживания.  Вначале жил в Аргентине, затем  спрятался в штате Калифорния…
      —  Еще  бы… – младший  инспектор не скрывал своего волнения.      
      —   Вот что, Стив.  Запросите полицейский департамент Лос-Анжелеса,  чтобы они сделали  сравнительные характеристики фотоснимков того времени  и тех фотографий,  что имеются в нашей картотеке.  Если экспертиза  докажет идентичность фотоснимков, тогда и косвенные улики сработают на успех.
      —  Не рано ли нам радоваться? –  вздохнул Райли. —   После окончания второй мировой войны прошло уже сорок пять лет.   Старик-то  в возрасте!  Правда,  для  нацистских преступников нет срока давности…   
       —  Да… –   задумчиво протянул Сондерс, —   Старику уже восемьдесят,  наверняка  он имеет проблемы со здоровьем.   Пока будет идти следствие, пока будет  собираться доказательная база,  может пройти и два, и три года…
       —  Знаю  я эту  американскую бюрократию, —  подтвердил  Райли.  —   Что мы получим в итоге?   Наверняка Фемида сжалится над стариком и осудит его на пяток лет лагерей.  Впрочем,  если даже дадут и пожизненное заключение,  это тоже не велико наказание.  Арестант в  таком почтенном возрасте может в любую минуту выкинуть фортель,  сыграв в деревянный ящик.  Эх, раньше надо было чесаться…
      — И все же…  —  Инспектор Юджин Сондерс вышел из-за стола.  О чем-то задумавшись,   он прошелся по кабинету.  —  Видишь ли, Стив.   Речь идет не о том, чтобы  нам побыстрее  осудить престарелого преступника.  Меня мало волнует то,  какое наказание его ожидает.  Речь – об осуждении его преступных действий!
      —  Согласен, господин лейтенант.  Обидно будет, если  нацист уйдет в мир иной, не дождавшись суда земного.  Это будет прямым оскорблением  памяти  его жертв.  Мертвым  преступникам как-то все равно.  Справедливое  осуждение  преступлений  фашизма необходимо живым.
    — Вот что,  Стив.  Хватит нам рассуждать на эту тему. Пора  и делом заняться.  Поезжай-ка ты  к экспертам. Пусть они сделают сравнительную характеристику пальчиков этого старого эскулапа, а заодно проверят и идентичность фотографии.    Кто знает,  может этот прохвост  и правда  сделал себе пластическую операцию?  Только давай,  приятель,   побыстрее.  Думаю,  нам с тобой  пора уже познакомиться  с нашим новым «другом»,  ты не находишь?
     Получив утвердительный кивок младшего инспектора,  лейтенант Сондерс  вновь  вернулся  к  утренней почте.


***

     — Мистер Стивенс,  вам плохо?  —  офицер  держал наготове таблетку нитроглицерина и  только что вытащенную  из бардачка машины  маленькую бутылку  с минеральной водой.
     —  Ничего, друг мой.  Просто я переволновался.  Вы и впрямь можете называть меня  мистером Флеком.  Это действительно моя настоящая фамилия. 
     Старый доктор Флек  обтер вспотевшее лицо и продолжил:
     —  Вы, наверное,  мне не поверите,  но сейчас мне дышится намного легче.  Почти пятьдесят  лет я  прятался от самого себя. Пытался начать новую жизнь, однако от судьбы не уйдешь.
     Немного помолчав,  он добавил:
     —  Смерти я не боюсь, ведь я  на  финишной прямой.  Жена и сын моего позора уже не увидят.  Да и вряд ли  для  правосудия  я буду теперь  интересен.  Прошло столько лет и многие события уже вытерлись из памяти.
     Доктор задумчиво посмотрел в окно автомобиля.
     — Да, наконец-то  я чувствую себя легко и свободно.
      Он  расстегнул  верхнюю пуговицу куртки и неожиданно предложил офицеру:
     — Господин лейтенант,  я прошу выполнить  одну мою стариковскую просьбу.
     —  И какую же, — изумился Сондерс.
     —   Очень простую.  Давайте заедем в ближайший паб и выпьем вместе по глотку виски с содовой.  Я угощаю.  Может быть, это мое последнее прощание с городом,  со светской жизнью. Так как,  уважите старика?
     Младший инспектор  Стив Райли  сидел рядом  с задержанным и  искоса  наблюдал за ним.  Тот совершенно не походил  на  нацистского преступника. У старика на  глазах стояли  слезы.   Доктор Флек стыдливо  отвернул лицо.  Он не хотел выглядеть беспомощным перед этими джентльменами. Наоборот,  он крепился,  как мог,  однако эмоции,  простые человеческие эмоции взяли над ним верх.  Старик обхватил голову руками и,  уткнувшись сцепленными ладонями в переднее кресло, заплакал навзрыд.  И это было не позерство, не игра на жалость. Скорее всего, это были слезы уставшего, побитого страхом и скитаниями человека, который пришел к раскаянию. А может быть, и нет…
     Лично у меня  есть на этот счет сомнение, большое сомнение…


г. Санкт – Петербург, 2003 год.