Протолкались. Стюардесса, выглянув из-за портьеры, точно указала наше место где-то у хвостового туалета. Плюхнулись у оконца. Блаженно прижались друг к другу, уступая сиденье третьему седоку. Молодая женщина, садясь на краешек, всем своим видом показала, что нам можно расправить ноги и расклеиться. Расклеились. Расправили руки. Подняли головы. Поискали привязные ремни друг под другом. Щелкнули замками. Теперь можно осмотреться. Салон забит до отказа. И багажные полки. Местами сумки в проходе. Спортсмены, что ли? Не похоже. В центре салона впереди справа от нас шумно. Какой-то широкоплечий пассажир, успевший скинуть с себя пиджак, очень знакомым и зычным голосом объясняется с соседями, лица которых смутно знакомы. Нет, не спортсмены. Обернись же, парень! Ну да, конечно, не спортсмены.
Театр. Артисты. И не случайно в аэродромном автобусе тебя прижали к спине очень высокого человека, показавшегося нам знакомым. Ты была ему как раз по пояс. Он еле удержался, упершись руками в потолок. Александр Михайлов, подумалось. А тот впереди нас Ливанов младший. Наконец-то повернул свою величественную голову в нашу сторону. Стало хорошо на душе. Сразу куда-то делось недовольство аэропортовским начальством.
Ну, гнали нас толпой: «скорей, скорей!» по лестницам куда-то вниз. Потом долго ждали стоячего автобуса, который оказался в полном одиночестве. И запихивали в него звезд, как мы теперь догадались, и нас стариков. Остальных собрали, побросав тяжелую ручную кладь одному из счастливчиков в автобусе и, марш-марш! – бегом к самолету. И пока автобус рулил, останавливаясь поминутно зачем-то, молодежь со стюардессой во главе пересекла запрещенными ходами взлетное поле и встречала нас шумными радостными возгласами у трапа старенького «Боинга», поблескивавшего темным лаком, ну прямо, как мой «чезет» каких – нибудь сорок лет назад.
Соседка, костюмерша, по ее словам, подтвердила наши догадки. И не успели все пассажиры разместиться по местам и прекратить беготню, как на «сцене» появились две красотки, начав бурно жестикулировать руками, объясняя, что делать, если самолету, видимо, ввиду его старости не суждено будет долететь до назначенного места. Так любезно объяснил нам это выступление впереди сидящий товарищ. Ну, хорошо. Мы то уж полетали по свету на разных аппаратах, но откуда у этих молодых и веселых такой оптимизм? Кресла под нами ржавые в тех местах, где через рваную обшивку виден был металл. Тем временем красотки скрылись, и в проходе, здороваясь с пассажирами, появился летун в кремовой рубашке со знаками, похожими на знаки железнодорожников. Сказал, что нам уже дали добро на взлет и, что лететь нам предстоит несколько больше времени по независящим от него обстоятельствам. И главное, смеясь, объявил он, что транзитным пассажирам не надо беспокоиться по поводу длительных проверок в Калининграде. Он подождет столько, сколько нужно и отвезет домой в целости и сохранности. Сказал и бодро зашагал в хвост салона.
«Сцена» же не опустела, а вместо отправившегося в туалет пилота появился мужик с кипящим чайником и бумажными стаканчиками в руках. «Кому чаю!» – возвестил он и двинулся по проходу, то и дело, поворачиваясь и виртуозно наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Я заворожено наблюдал за ним и не откликнулся на чайное предложение даже тогда, когда, наливая кипяток в твой стаканчик, стюард, вдруг потерял равновесие и вылил остатки кипятка мне на колени. Сильная боль обваренной коленки не смогла остановить истерического хохота, который сотряс все мое существо, когда вышедший из туалета летчик упал на клоуна с чайником от рывка двинувшегося на взлет (без первого пилота) нашего «Боинга».
Озабоченные моим состоянием соседи предлагали разные варианты облегчения боли вплоть до прижигания собственной мочой. Огромных усилий стоило удержаться от выполнения рекомендаций здесь же на глазах у всего театра.
Смущенный командир воздушного судна растворился в воздухе, и уже через минуту своим обворожительным голосом веселил пассажиров различными сведениями о том, как трудно ему выбраться на «полоску» в хаосе подмосковного аэродрома. Но когда, взревев двигателями, лайнер с ходу легко набрал взлетную скорость, а, едва оторвавшись от «полоски» лихо заложил четкий вираж, в самолете мне стало уютно, как дома. Не зря в объявлении было отмечено «летчик первого класса».
Потом после посадки в пограничном порту я попросил информацию о летчиках отряда и с удовольствием узнал в них группу уволенных в запас военных пилотов, попытавшихся в первые годы перестроечной разрухи создать конкурентоспособный аэропорт на окраине страны. Летчики они были замечательные и водили изношенные свои суда, великолепно справляясь с их старостью.
Через месяц приятель возвращался из отпуска на одном из этих самолетов. Была аварийная посадка на одно колесо. Летчик балагурил весь час борьбы с невыпущенным шасси и сброса лишнего топлива, и когда на земле остановившаяся машина мягко легла на «брюхо», убрав «лишнее», как сказал герой-летун колесо, только тогда люди поняли весь смысл часового опоздания, выходя на летное поле без лестницы, которая одиноко стояла в сторонке. Артисты же вышли в Калининграде, и это единственная подробность, которую, прощаясь, сообщила нам неразговорчивая соседка.