Осень, теплая, ласковая, какой она чаще всего и бывает в Ростове, перелистала сентябрь и пол-октября. Музей менял экспозицию, загодя прихорашиваясь к очередной годовщине Великого Октября. Собственно, все уже было готово, везде царил идеальный музейный порядок: на стенах висели картины и плакаты соответствующей тематики, в хорошо продуманном беспорядке стояли стенды с прикладным искусством. Скульптура тоже заняла обычные для нее места - в узких простенках между окнами.
И лишь в первом зале, на дверях которого висела табличка "Начало осмотра экспозиции", царил хаос и смятение. Нет, картины там уже были развешаны, и целый табун донских коней проносился по стендам - с конниками и без них. Были здесь всадники в папахах и в островерхих буденовках со звездой, и в фуражках, здоровые и раненые с повязками на головах. И штук 20 разноразмерных Нахаленков смотрели на них с глиняной или деревянной завистью из своих уголков. Были и вазы со звездами, и вазоны с конями, кувшины, чашки и блюда с Григорием и Аксиньей (а как же ж - это ведь Дон, а не хухры-мухры!). Все это было, и все гармонировало друг с другом по теме, форме и цвету, в основном красному.
Одно нарушало революционную гармонию - большая скульптура посреди зала, оставшаяся от выставки "Юг России". Она была не из этого мира и не из этого времени.
Вот уже почти месяц ее авторы, немолодые скульпторы Н., клятвенно обещали, что уж завтра непременно, в крайнем случае, в субботу, они ее разберут и вывезут. Но проходили дни, а скульптура все стояла на месте.
Она была ужасной. Гипсовая, в полтора человеческих роста, окрашенная под бронзу, на огромном квадратном постаменте. Называлась "Рыбаки Дона". Высоченный мужик, в полной рыбачьей экипировке, с сетями и торбой через плечо, стоял на пригорке подозрительно прямо и из-под ладони смотрел куда-то вдаль. За ним, карабкаясь вверх, полз другой, одной рукой он ухватился за чахлый кустик , а другой остервенело прижимал к груди рыбину неизвестной породы. Меж собой сотрудники прозвали этот шедевр "Браконьеры".
Скорее всего, на новой выставке на нее никто и внимания не обратил бы, уж как-нибудь экскурсоводы привязали бы этих рыбаков к революции. И переименовали бы скульптуру в "Разведка в тылу белых" или "На посту трудовом (боевом)". И простоял бы этот монстр безболезненно месяц-другой. Стояла же на выставке "Кубачинские мастера" скульптура "Ленин и птицы". И ничего, землетрясения не было. С легкой руки старшего экскурсовода на экскурсиях стали обыгрывать тему "Цвет и его роль в скульптуре". Дурь, конечно, несусветная, но кто бы это понял? Те, которые понимают, экскурсии на таких выставках не заказывают.
Валерке даже благодарность устно вынесли "за находчивость".
Да, так бы все и было, если бы не какие-то личные "дружеские" отношения директрисы с четой ваятелей.
Накануне на планерке она жестким командирским голосом объявила всему личному составу музея, что если "эти чокнутые не уберут своих алкашей до 12-00, то в 12-05 придут рабочие разбивать это уродище. Потом надо будет все убрать, т.к. в 15-00 явятся полотеры. Поэтому всем быть на местах!"
- Наше дело маленькое, - сказали две пожилые смотрительницы залов. - Прикажут убирать - будем убирать.
Третья смотрительница, высокая худая старая дева, по прозвищу "Бедная Лиза", ойкнула и закатила глазки:
- Зачем же чужой труд ломать? Может, мы ее щитами закроем, а на них плакаты наклеим? А то как-то не по-божески это…. Бог не велел чужой труд ломать.
- А где вы раньше были со своим богом, Елизавета Власьевна? Что ж вы раньше такую дельную мысль не подали? - с раздражением вскинулась директриса. - Или ваше дело - сторона? Так я повторю специально для вас: у нас коллектив маленький, мы все отвечаем за все, а я больше всех - как директор.
"Бедная Лиза" примолкла, сникла, отвела очи к окну, и они вмиг повлажнели. За год работы в музее это добрейшее существо, затурканное деспотичной семьей и "братьями"- иеговистами, так и не смогла привыкнуть к резкой, грубоватой, диктаторской манере общения директрисы с подчиненными.
- Ангелина Львовна,а кто разбивать будет? - это из дальнего угла подал голос Валерий.
- Не волнуйся, тебя не заставлю. Есть мужики, которые за несколько бутылок "Агдама" и музей разнесут по камешку, не то что вот это. Вопросы еще есть?
Вопросов больше не было. Остальные просто-напросто не верили, что возможен такой вандализм по отношению к выставочному экспонату, пусть это и бездарная скульптура.
- Раз всем все ясно и все со всем согласны, о чем говорит ваше молчание, можете идти домой, я отпускаю. Эти два часа отработаете на открытии.
Утро следующего дня было обычным будничным утром. В 8:45 все сотрудники были на своих местах. Не было только кассира и бухгалтера. Кассира, потомучто музей не работал для посетителей, а бухгалтера, потому что он был совместителем и приходил не каждый день. Ничто как будто не предвещало бурю, хотя штормовое предупреждение никто не отменял. И все же что-то необычное витало в пыльном музейном воздухе, что-то тревожащее. Стоило только кому-нибудь заглянуть в помещение кассы, где на полу лежала большая сеть, мешки, ломик и еще какие-то железяки, как его сразу охватывала какая-то нервозность. Необычным было и то, что из-за тонкой дощатой перегородки, отделяющей комнату экскурсоводов и н.с. от директорского кабинета, постоянно слышались телефонные звонки, доносились обрывки разговора….
- А я сказала, что сделаю это..
- Нет, я не шучу…
- Я еще пока в своем уме…
- Сколько же можно ждать?…
- Да ты меня пойми, завтра открытие выставки, будут из Кировского РКП, из РОНО, Вася Креслов из Вечерки обещал заметку дать….
- Нет, я права…
- А я говорю, права…
- нет…
- нет…
- Нет, это не женский каприз…
- Нет, я выше мести…
- А я говорю - нет….
- А я говорю - сделаю…
- Хватит, замолкни! и не тряси передо мной своим членским билетом! Если ты зампред СХ, то что, я на тебя молиться буду? Я, между прочим, уже 10 лет член СХ, чтоб ты знал.
- Да пошел ты….
Девушка тихонько спустилась в полуподвальное помещение, в Царство Главного Хранителя Фондов. Здесь было тихо, спокойно, где-то капала из крана вода, тихо жужжал оконный вентилятор, и это были, пожалуй, самые громкие звуки. За огромным столом сидела хранитель Калерия и заполняла карточки на недавно поступившие картины.
Девушке нравилось здесь бывать. В хранилище царил особый порядок: картины размещались на специальных стойках, небольшая скульптура - на стеллажах, графика - в шкафах, а "прикладнюшки" (фарфор, хрусталь, стекло, керамика, бронза) - в стеклянных шкафчиках, наподобие тех, которые стоят в медкабинетах.. Шторы были наполовину задернуты, и настольная лампа со стеклянным абажуром создавала видимость домашнего уюта.
- Калерия, как Вы думаете, Ангелина Львовна действительно сделает ЭТО?
- Я даже не сомневаюсь.
- Жалко старичков…
- Ну, во-первых, ты же видела - скульптура ценности никакой не представляет. Во-вторых, они еще и не старички - им едва за 50.
- Все равно жалко. Пусть безобразная, но они ведь старались, делали. Говорят, что каждая картина или скульптура для художника все равно, что ребенок. А тут взять и разбить..
- Ни черта они не старались. Это я тебе точно говорю. Они ее за 2 недели склепали. Передний план слямзили у Вовки, а "гада ползучего" из своей старой взяли.
- ??????
- А ты не знала? Ну да, Колосов лепил рыбака в мастерской, а они увидели и сперли.
- Все равно, Калерия, они же потратились на материал, краску, рабочих.…
- Что за беда? пару фонтанов родному городу слепят - окупят.
- Нет, все-таки надо как-то по-другому было бы.
- Надо, согласна. Да кому наше с тобой мнение интересно? Ладно, не мешай. Или смотри молча, что хочешь, или иди к себе наверх с Валеркой лясы точить.
В 11-45 из директорского кабинета раздался пронзительный звонок, созывающий всех в вестибюль.
- Я еду за рабочими, всем быть на месте, на обед выходить по очереди, а здесь тараканов разводить нечего.
Как же! Жди! Как только за директрисой закрылась дверь, Валерий шмелем слетал в магазин и через 10 минут 3 экскурсовода и 3 н.с. дружно накинулись на бутерброды и пирожки, запивая их Тархуном. И это нисколько не мешало интенсивному обмену мнениями по поводу предстоящей бури, рассказыванию искусствоведческих баек, анекдотов и просто болтовне. Не так уж часто выпадали такие совместные обеды.
Минут через 40 внизу послышались громкие мужские голоса вперемешку с визгливым директорским смехом.
Девушка тихонько подошла к перилам и стала наблюдать сверху.
- Так, мальчики, быстренько накинули сеть,разбили это дерьмо и вынесли во двор.
- А что с этой дурой делать, мать? - спросил кто-то из толпы разбивателей.
- Какая я тебе мать, разуй глаза! Мне еще и 50 нет, а тебе, небось, уже все 60. Постамент разбить, а куски тоже во двор.
- Это мне-то 60? А еще в очках! Эх ты, начальник кислых щей! Никакого понимания. Ну, выпил я вчера, выпил, а что, нельзя? На свои пил, не на твои. Ну, не выспался, вот и помятый. Но работу свою я знаю. А мы вчера у Кольки славно посидели, культурно так, без драки… почти.. Ух и самогон же у него! - мечтательно сказал все тот же голос.
- Все, закончили романтические воспоминания о вчерашней пьянке. За работу, мальчики!
И "мальчики", шаркая по мраморному полу подошвами старых растоптанных туфель, нестройно, вразвалку потянулись в зал за директрисой. Вскоре оттуда стали доноситься тяжелые удары, противный до мурашек на коже звук металла по гипсу, брань вперемешку с восклицаниями типа "Эй, ухнем!", потом грохот падающих кусков скульптуры, разносимый услужливым эхо по всем закоулкам старого здания.
Часа через полтора-два внизу все стихло, и по лестнице пополз нестройный топот многих ног. "Мальчики" шли за расчетом.
- Вот тут - как договаривались, - послышалось за стеной.
- Накинула бы червончик, мать. Нам одежу почистить… да и пить охота….
- Какой еще червончик? Мы договаривались на тридцатник? Вот деньги. Что еще надо?
- Жадная ты и злая, и никто на твою выставку не придет!
- А ну, быстро отсюда, и дверь закрыли плотно-плотно!
Снова топот ног, теперь уже вниз, глухое ворчание, мат-перемат, несколько хлопков входной двери - и все стихло.
В директорском кабинете какое-то время еще раздавался какой-то шелест, звон ключей, скрип запираемой дверцы сейфа, зачем-то несколько раз туда-сюда передвигали стул, царапали по стеклу на столе многочисленными серебряными перстнями. Наконец щелкнул замок, и в дверном проеме нарисовалась Сама Хозяйка.
- Вот и все. А вы боялись. И зря. Я сама сделала эту грязную работу. Можете меня осуждать. Мне безразлично.
Но осуждать ее никто не стал. У всех было так гнусно на душе, что требовалось немедленно как-то изгнать это мерзкое ощущение собственного бессилия и безгласности. Все растерянно глядели друг на друга: белокурая красавица Алла Александровна - на смешливую тараторку Леночку, похожая на молодую Ахматову Марина - на девушку, Валера - на строгую, деловую Калерию. Нужно было срочно что-то решать. Чем-то утишить чувство неловкости и стыда друг перед другом.
- Миссисы и мисски, мы так и будем играть в гляделки? - наконец не выдержал Валерий.
- А что, есть идеи?
- Есть. Предлагаю затариться выпивоном и символическим закусоном. И пойти ко мне. Там и поговорим, и выпьем. В конце концов, искусство принадлежит народу, ему и карты в руки. Захотел - разрушил, захочет - создаст. Хотя в конкретной ситуации дело совсем не в искусстве….