Утро было обычным, каким и полагалось быть будничному утру. Долгое пробуждение, ненавязчивая зарядка, бутерброд, кофе. Чуть-чуть глаза, немного губы. По крохотной капельке "Быть может" на виски и запястья. Теперь одеваться. И тут - радость: за ночь мама дошила новый костюмчик, можно было пофасонить. Ну и что, что не перед кем! Это с утра, а к вечеру ... в 18 лет жизнь полна приятных неожиданностей.
Костюмчик был чудо как хорош: юбочка до колен в мелкую нежную зеленую клетку и такой же жилет. И ослепительно-белая блузка.
Пять взмахов щеткой - и волосы цвета мёда, вздыбившись над лбом, плавно улеглись за уши.
Плащ, каблучки. Сумка, ключи. Можно идти….
А в Выставочном зале все та же дохлая скука, запах скипидара и…. Нет, за ночь что-то явно изменилось. Кажется, столик новый. И два полумягких кресла из директорского кабинета. И цветы. И пол блестит, как вымытый. Ба! Да его и в самом деле помыли. И посадочные места вытерты не попами зрителей, а мокрой тряпкой уборщицы. С чего бы это?
Девушка толкнула дверь в крохотный кабинетик директора, чтобы оставить там плащ и сумочку.
- Как хорошо, что ты пришла сегодня вовремя, - приветливо заблестел зубным золотом Директор.
"Хам, - подумала девушка, - как будто я когда-нибудь опаздывала"
Она и вправду никогда и никуда не опаздывала, принципиально - никогда и никуда.
- Что-то случилось?
- Пока нет, но у нас сегодня будет Важная Личность из Москвы. И телевидение. Так что ты уж, пожалуйста, без своих штучек, импровизаций и хохмочек!
"Дважды хам, - подумала девушка. - Хотелось бы знать, что он подразумевает под штучками и какие такие импровизации ему привиделись? Впрочем, что взять с отставного полковника с золотыми зубами? Хотя…. папа ведь тоже отставной полковник… У-у-у, - сравнила, - одернула она себя. - То папа, а это товарищ Гончаров."
Она уже было собралась ответить Директору что-нибудь колкое, но зазвонил телефон, и тов. Гончаров, прижав трубку к уху, отчаянно замахал свободной рукой в сторону зала: дескать, иди, иди, да не просто иди, а бегом, гости едут, не до тебя.
Минут через 40 громко захлопали входные двери, послышался топот множества ног, громкие голоса, смех, женское взвизгивание, хлопки, как будто кто-то крепкими ладонями что есть мочи лупил по кожаному директорскому дивану. Потом шум стих. А через некоторое время опять захлопали двери, и в зал, несолидно подпрыгивая и натыкаясь на кресла, вбежали телевизионщики, таща за собой змеистые черные кабели, софиты и небольшую камеру на колесиках. Установив все это, ватага вымелась на улицу.
"Первый курс, журфак, - подумала девушка. - Потому и прыгают. К 3-му перестанут"
И опять все замерло. От скуки девушка стала обходить софиты, осмотрела камеру, построила рожицы в светящееся окошечко, послушала в висящих на штативе камеры наушниках анекдоты, которые травили в автобусе ПТС ассистенты, и вернулась на свой пост.
В третий раз захлопали входные двери, горохом посыпался на свои места телевизионный люд. Затем двери распахнулись настежь, и стало видно, как из каморки Директора, где в мирное время и пятерым тесно, вывалилась целая толпа народа. О! Знакомые все лица. Вон директриса, вон родные сотрудники и председатель правления СХ, художники, скульпторы, пара журналистов и "придворный" фотограф Дворский.
А в дверь уже вплывала окруженная почетным эскортом незнакомая Важная Личность в образе светловолосого немолодого мужчины. Среднего роста, в меру упитанного, в роговых очках, импортном костюме, строгом галстуке и…. о боже!… лаковых остроносых штиблетах.
"Где-то я его видела… и причем совсем недавно, - подумала девушка. - Но не в музее. И не на улице. Значит, по ТВ или в журнале. Но кто же это?"
А Важная Личность, поздоровавшись за руку со всеми встречающими и любопытствующими, а с некоторыми даже обнявшись и облобызавшись, медленно и вальяжно двинулась в зал.
Шествие замыкал оператор, с тылу снимавший лобызательную сцену.
А Важная Личность переходила от картины к картине, что-то вполголоса говорила, порой как-то странно жестикулируя и пританцовывая, а порой яростно кому-то подмигивая. Свита при этом вытягивала шеи, чтобы услышать размеренный, почти лишенный интонаций голос, а на подмигивание отвечала тем, что опускала глаза или старательно уводила их в сторону.
Дольше всего личность задерживалась возле скульптур. Делала над ними оглаживающие пассы, опять что-то говорила и шла дальше. Наконец процессия поравнялась с девушкиным столиком.
Вдруг Важная Личность развернулась на 180 градусов и чуть ли не одним прыжком оказалось напротив девушки.
- С каких это пор казачки стали рыжими? - все также странно подмигивая, спросила личность и заржала, довольная своей шуткой.
"Везет мне сегодня на хамов, - грустно подумала девушка. Вот еще один"
- Это Вы мне?
- Да, да, тебе, тебе. С каких пор казачки порыжели, я спрашиваю?
Личность плюхнулась в кресло напротив.
- Во-первых, я не казачка. Во-вторых, не рыжая. Это цвет меда. А в третьих….
- А в третьих, - перебила ее личность, - вали отсюда, старый хрен! Так?
И личность опять довольно заржала.
- А в-третьих, Вы кто?
- Я - Евгений Викторович. А ты?
Девушка назвалась.
- О! Теперь понятно, почему рыжая. Ну ладно, ладно, не рыжая, а медовая. Только брови не своди и губы не поджимай. Тебе это не идет.
Девушка глубоко вздохнула и с удивлением уставилась на личность. И в следующую минуту, почувствовав неловкость, перевела глаза на свиту. Это было даже не удивление, а род испуга. И вызван он был тем, что личность, до той поры лишь слегка ей подмигивающая, вдруг задергала всеми мускулами лица - бровями, щеками, носом, казалось, даже гладко прилизанные волосы заходили ходуном. Задергались руки, плечи, зашаркали о пол подошвы лакированных туфель. Все это походило на какой-то странный сидячий танец.
"Что это с ним? - подумала девушка. - Как-то жутко и стыдно".
А личность как ни в чем не бывало продолжала что-то говорить. Наконец до девушкиного слуха донеслось:
- Очень колоритно, очень! Зеленое, белое, рыжее. Надо зарисовать….. Посиди немного смирно. Постарайся не двигаться и смотри туда же, куда и сейчас, только не напрягайся и не вытягивайся, будто аршин проглотила...
Девушка замерла. Краем глаза она видела, как личность достала из кармана блокнот, маленькую коробочку с восковыми карандашами и начала быстро рисовать.
Глаз, бровь, второй глаз, нос, щеки, губы, подбородок и шея, руки….потом все лицо….
Девушке было очень неловко: она сидит, свита стоит, а этот странный дергающийся тип на бумаге расчленяет ее лицо, будто снимает с него, как ненужные одежки, одну черту за другой.
Но вот личность захлопнула блокнот и спрятала его в карман.
- Спасибо, хрипловато сказала личность, - мне это пригодится. Я уверен, что из этого что-нибудь выйдет.
Потом, когда вся сопровождавшая Важную Личность толпа двинулась дальше, к девушке подсел местный скульптор Толя Ф., которого она в шутку называла Учителем.
Вообще-то он уже давно был не Толя, а, в силу своего сорокапятилетнего возраста, Анатолий Александрович. Но он ужасно обижался, когда его так называли. "У художников нет отчества. У них есть только имя и фамилия. И еще дата смерти", - говаривал он.
- Ну, ты, коза, и отличилась.
- Толя, кто это?
- Как? Ты не узнала? И чему же я тебя учил? И чем ты слушала? И чем смотрела? Это же ВУЧЕТИЧ! ВУ-ЧЕ-ТИЧ! Он снова на коне, вот потому с ним так и носятся. Чтоб ему сто лет жить. Все планы поломал своим приездом. ….
- Толь, а почему он…
- Дергается, да?
- Да.
- Эх ты, дитё неразумное! Болен он. "Пляска святого Витта" его болезнь называется. Только не спрашивай меня, что это за болезнь и кто такой святой Витт. Я невыспавшийся, голодный и злой. Могу наговорить всякой чепухи. У Галки сегодня защита, а тут изображай из себя гостеприимного хозяина. Лучше пойдем в "Колобок" и выпьем - дети чаю, а старики что-нибудь погорячее. Я тебе даже пирожное куплю, что-то ты малость с лица спала. Опять плясала всю ночь? А эти (он кивнул головой в сторону свиты) еще полчаса будут слонов слонять по залам, никак не меньше.
***
"Ну и что? - спросите вы. - Что-нибудь изменилось в жизни девушки после этой встречи?"
"Нет, - отвечу я вам. - Ничего не изменилось".
Девушка никогда не любила Вучетича - ни до, ни после этой встречи. Слишком он был официальным, грандиозным, холодным, с такой тоталитарной мощью, что она подавляла девушкино воображение.
Просто в памяти ее остался эпизод, как однажды ей довелось пересечься с "церетели" хрущевской эпохи.
Ведь каждая эпоха выталкивает на поверхность своего Церетели. Разновременные представители этого цеха отличаются степенью талантливости и мастерства, школой, стилем, но всех их объединяет одно - гигантомания. Свои выпирающие из всех щелей чувства они не могут передавать иначе, как в гипертрофированно-монументальных мемориалах, этаких Колоссах Родосских, которые на глазах разваливаются, стоит только повеять новым ветрам. Это почти что закон.