Богомол

   1. Машков.

   Квартира Стрельниковых - на третьем этаже. Сколько раз я в нее поднимался – всегда летел, как на крыльях, а сейчас мне каждый шаг давался с трудом. Ноги деревянные, на груди каменная плита, горло словно пылью забито. Да, не думал я, что все так обернется.
   Вчера Стрельников вломился ко мне в кабинет и сгреб за шею. "Получилось! Ты понял, старший по званию? У нас получилось!" - тряся меня как погремушку и едва сдерживаясь, чтобы не в голос, вопил он мне в ухо диким шепотом – и демонстрировал что-то вроде электронного градусника с двумя полосочками в окошке. "Терпение и труд – все перетрут, понял, старший по званию? - сияя от счастья как начищенная сковородка, важничал он. – Так что мы с Катюхой – большие молодцы, тебе ясно?" Я жал ему руку и предлагал взять отгул, но он отмахивался: мол, потом еще понадобится. "А сейчас так, старший по званию: сегодня вечером ждем у нас. И не забудь шампанское! А Катеньке – сладенькое. Ну, сам знаешь", - он подмигнул и повернулся было уже уходить, как вдруг замер.
   - Вот еще что, - сказал он тихо. – Кажется, я сел на хвост Богомолу. Похоже, ему не долго осталось.
   Вечером все прошло на ура: Катя накрыла шикарный стол, испекла свой фирменный яблочный штрудель, шампанское салютировало в потолок и лилось фонтаном во все стороны, все больше мимо фужеров, мы смеялись, обнимались и даже танцевали рок-н-ролл. Потом Кате вдруг сделалось нехорошо, Леша пошел ее укладывать, и мне пришлось уйти домой несколько раньше, чем планировал.
   А сегодня утром позвонил дежурный: Стрельников убит выстрелом в голову. В своей собственной квартире.
   На лестничной площадке меня встретил лейтенант Плетнев.
   - Где Катя? – спросил я сходу.
   - В комнате у себя, товарищ майор. Плачет, успокоиться не может.
   - Понятно, - я привалился к стене и достал сигареты. – Будешь?
   - Спасибо, товарищ майор, но я лучше пойду соседей опрашивать. Разрешите?
   - Подожди, Плетнев, успеешь еще. Мне сейчас с Катей разговаривать, а я никак успокоиться не могу. Вот тут комок в горле, а как ее увижу – вообще, не знаю, что со мной будет. Она же мне как дочь, сам знаешь.
   - Знаю, товарищ майор. Хотите, я вместо вас с ней поговорю?
   - Да нет, я сам. Сейчас покурим – и пойду.
   Мы закурили и с минуту молча дымили в пол. Потом я спросил:
   - Что нашли?
   - Так все и нашли, товарищ майор, - ответил Плетнев. - И четыре пули, и все четыре гильзы. Выстрелы произведены из собственного табельного оружия Стрельникова. Отпечатков на оружии нет, но в квартире их с избытком. Они вчера что-то праздновали...
   - Знаю. Тоже с ними вчера праздновал.
   - Вы? Вчера?.. – опешил лейтенант.
   - Вчера, - вздохнул я, ломая недокуренную сигарету о ладонь. – Вчера, Плетнев, все было иначе. Так-то вот.
   В гостиной комнате с Катей уже беседовал следователь.
   Увидев меня, Катюша побледнела и как-то странно дернулась, а следователь тут же вскочил со своего стула и бросился ко мне.
   - Майор Машков? Старший следователь Терехин. Нужно с вами поговорить. Давайте пройдем в другую комнату.
   - Катя, здравствуй, - я даже не счел нужным отреагировать на слова следователя. – Извини, что так поздно – приехал, как только мне позвонили...
   - Товарищ майор, - следователь встал передо мной, не давая пройти. – Я вас очень прошу проследовать за мной в другое помещение.
   - В чем дело, Терехин? – тихо сказал я. – Какие-то проблемы?
   - Совершенно верно, товарищ майор. Давайте поговорим на кухне.
   - Ладно, - кивнул я. – Катюша, подожди еще минутку, хорошо?
   Катя в ответ только прикусила губу и отвернулась.
   На кухне следователь предложил мне сигарету, я  не стал отказываться.
   - Ну, - сказал я. – И в чем дело?
   - Прежде всего, в том, что вчера вечером вы были здесь, так?
   - Так, - кивнул я. - И что?
   - Прежде всего, то, что вы последний, кто видел Стрельникова живым.
   - Почему я? Катя...
   - Гражданка Стрельникова уже дала показания, товарищ майор. По ее словам, ей сделалось плохо, и муж отвел ее в спальню. Это было еще до вашего ухода. Верно?
   - Да, - сказал я, закипая. – Но я почти сразу вслед за этим ушел. Минут через пять, не больше.
   - Этого гражданка Стрельникова подтвердить не может, товарищ майор. По ее словам, она потеряла сознание и находилась в бессознательном состоянии до четырех утра. Так что, она не видела, что происходило в квартире в эти пять минут, о которых вы говорите.
   - Не понял? – вскипел я. - Вы к чему клоните, Терехин?
   - Хотите еще сигарету?
   - Нет! – рявкнул я. – К чему клоните?!
   Терехин поднялся и отвернулся к окну.
   - Товарищ майор, - сказал он медленно, с расстановкой, - я прошу меня извинить, но на данный момент вы – первый подозреваемый в убийстве старшего лейтенанта Стрельникова.
   - Что ты сказал? – вскочил я. – Ты в своем уме, Терехин?
   - В своем, - повернулся ко мне Терехин. – Второй подозреваемый – гражданка Стрельникова. Но, кажется, у нее есть алиби.
   - Катя? – не поверил я своим ушам. – Подозреваемая в убийстве?
   - Чисто формально – да. До получения результатов экспертизы.
   - Экспертизы чего? – я осел на стул.
   - Видите ли, товарищ майор, наш медэксперт обнаружил признаки наркотического отравления у гражданки Стрельниковой. Он считает, что в еду или питье было подмешано сильное снотворное. Мы отослали пробы крови, еды и питья в лабораторию.
   - Уволить нужно вашего эксперта, - устало сказал я. – Ты-то хоть, Терехин, понимаешь, что это бред?
   Терехин опять отвернулся к окну.
   - Нет, товарищ майор, не понимаю, - сказал он. – Гражданка Стрельникова дала показания. Она полагает, что убийца – вы.
   Наверное, минуты три я сидел, как громом пораженный. Катя могла такое сказать? Про меня?! Это же в голове не укладывается! Нет, Катя бы ни за что такое не сказала! Она ведь меня знает лучше, чем кто-либо в целом мире!
   - Катя! – рванулся я с места. – Катя!
   Но за дверью уже ждал ОМОН – следователь, такая сволочь, тянул время, поджидая, когда они приедут. Меня скрутили, прижали лицом к стене, за спиной звонко щелкнули наручники, и уже через час экстренные новости радостно сообщили, что пойман серийный убийца, известный как Богомол. Правда, я этого уже не увидел. В моей камере телевизора не было.

   2. Катя.

   Знаете, о чем я всегда молилась? Чтобы Господь послал нам ребеночка. А еще – чтобы скорее поймали этого самого Богомола. Сами понимаете, мой муж был все время в напряжении, он ведь второе лицо в отделе, а им сверху дали отмашку: пока маньяк на свободе – никому не расслабляться. Это значит, работать, пока не упадешь, понимаете? Вот они и носились по городу, искали, делали облавы, пытались даже на живца поймать – и все напрасно. Вы же знаете, богомолы – ну, я имею в виду насекомые, - они чем знамениты? А вот тем, что умеют маскироваться и выжидать. И этот маньяк был в точности такой же: его семь лет поймать не могли, правильно? С чего они вдруг там себе решили, что в этом году получится – ума не приложу!
   В общем, когда мы, наконец, надумали завести малыша, у нас ничего не получилось. Точнее, у мужа не получилось. Нервы, сами понимаете. Он все больше во сне отстреливался, а как со мной – так сплошные осечки. Я все перепробовала, но что поделаешь? Работа у него такая. Богомол ведь не на шутку разошелся: каждую неделю – новая жертва. И какие жертвы... извините, как начну думать об этом, так сразу слезы на глаза. Я все понимаю: можно там убивать кого угодно, насиловать и все такое, но этот выродок ведь делал что-то совсем уж несусветное! Господи, как Ты вообще мог такое допустить?! Он же убивал только младенцев, понимаете, совсем невинных, которые еще и головку не держат. Вы представьте себе: мать на секунду отвлеклась, а потом раз – в коляске записка:  будь внимательнее! И ребенок уже не дышит. Я не понимаю, что он хотел этим доказать?
   Мой муж говорил: как только стало ясно, что орудует маньяк, они принялись регулярно обращаться к этому душегубу через газеты, по радио и даже по телевидению, но Богомол молчал, и все эти шишки в Управлении никак не могли взять в толк, чего же он добивается. А количество жертв-то росло как снежный ком: в первый год всего две или три, во второй уже восемь, а потом он меньше чем две дюжины в год и не убивал. Но зачем – кто бы объяснил! Все гадали, гадали, а сделать никто ничего не мог, потому что ни мотива, ни объяснений, ни логики – ничего!
   Знаете, обычно все эти серийные убийцы хотят что-то доказать или просто выставиться, ну, чтобы о них услышали, написали во всех газетах, чтобы потом громкий суд – это если при захвате не подстрелят. Им же нужны интервью, открытые слушания, и чтобы встать во весь рост и разразиться: мол, вы все твари ползучие, недостойные жить, а они, мол, посланы очистить землю и все такое или что-то в этом роде. Но Богомол-то все делал молча, и от этого только страшнее становилось. Думаете, только у нас с мужем были проблемы? Какое там! Муж показывал статистику: в городе рождаемость упала – просто катастрофа. Ну, и правильно: зачем рожать, если на свободе гуляет это чудовище, которое может в любой момент просто так подойти и придушить ребенка, вроде как из воспитательных целей.
   Я вообще не понимаю, на что он рассчитывал. Что все матери станут безупречно ответственными? Или что? А может, он как раз и хотел, чтобы мы перестали рожать? Знаете, Господь повелел "плодитесь и размножайтесь", а Богомол решил встать поперек Бога? Я не знаю... Честное слово! Это же каким выродком нужно быть, чтобы пытаться улучшить мир вот таким вот способом? И главное, ребенок-то в чем виноват? Ну, отвлеклась мать – так и накажи ее, зачем же ребенка?..

   Судья: Свидетель Стрельникова, старайтесь говорить по существу.
   Прокурор: Екатерина Викторовна, расскажите, что произошло вечером, за день до убийства вашего мужа.

   Что произошло? Так вот оно и произошло: я сделала тест, и он оказался положительным. Знаете, как я плакала от радости? А потом Леша пришел с работы. Уставший, как обычно. Мы сели ужинать, и я предложила выпить вина. Леша удивился, потому что мы редко пили. Ну, знаете, мы ведь почти каждый день пытались, а врачи рекомендуют воздерживаться. Тогда я ему и сказала, что беременна. Показала тест. Как он смеялся!.. песни пел... Схватил этот тест и носился по комнате, как будто ему звезду героя дали... Потом меня на руках кружил и... Пожалуйста, извините... Мне тяжело об этом говорить...

   Прокурор: Что было потом? Продолжайте, Екатерина Викторовна, это важно.

   Потом? Потом он увидел, что я плачу. И спрашивает: почему? – А я говорю: мне страшно. А он сразу все понял: из-за Богомола? – Я отвечаю: да.
   Тогда он меня обнял, прижал к себе и говорит: твоего ребенка он не тронет, обещаю. Потом отстранился и серьезно так сказал: я у него на хвосте. Еще чуть-чуть – и я его засажу за решетку. Но этого пока никто не знает, так что – никому ни слова, договорились? У него, кажется, есть прикрытие в Управлении. Только я его все равно возьму, вот увидишь. Не сегодня – завтра. Обещаю.
   
   Прокурор: Хорошо, Екатерина Викторовна. А вечером следующего дня ваш муж привел на ужин майора Машкова, так?

   Да. Владимир Сергеевич наш давний семейный друг. Он нам всегда во всем очень помогал. Если честно, я просто не представляю, как он мог...

   Адвокат: Протестую! Вина моего подзащитного не доказана.
   Судья: Протест принимается. Свидетель, излагайте только факты.

   А какие факты? Не понимаю... Я приготовила ужин, испекла пирог. Потом пришли Леша и Владимир Сергеевич, мы сели за стол. Все было как обычно, пока у меня не начались резкие боли. Такие странные. Сразу и в желудке, и с головой... Я ушла в свою комнату, и почти тут же провалилась в кошмарный сон. А потом просыпаюсь среди ночи, Леши рядом нет... И такое чувство жуткое... потому что свет и в коридоре, и на кухне, и кругом беспорядок... а потом я захожу ванную, а там – это... Господи, ну за что?! Леша, Лешенька! И кругом все красное, а головы – нет! Понимаете? Нет! Мама! Мамочка!..

   Судья: Стрельникова, успокойтесь!
   Прокурор: Екатерина Викторовна!..

   Как я могу успокоиться? Как?!! Зачем вы меня мучаете? Я не видела, кто убил Лешу, не видела! Может, Володя, а может кто-то другой! Откуда я знаю? Я лежала без сознания, ничего не слышала, ничего не видела, что вы еще от меня хотите?! Что еще?!!

   Судья: Все! Слушания приостанавливаются! Перерыв – полчаса.

   3. Машков.

   Во время перерыва я подозвал старшего следователя и сказал, что готов сделать признание. Ну, не мог я смотреть на то, в каком состоянии была Катя. Это выше моих сил. К тому же, я вдруг все окончательно понял. Понял, что был глуп и слеп. А нужно было наоборот.
   Я изложил всю историю так: да, я убил Стрельникова. Но можно сказать и по-другому: я, дорогой мой товарищ старший следователь, убил Богомола. Впрочем, можете меня не благодарить.
   У меня уже были подозрения, что Стрельников – и есть Богомол, но полной уверенности я не испытывал. Хотя бы потому, что про Богомола мы знали катастрофически мало, чтобы быть хоть в чем-то уверенным.
   Управление занималось поисками Богомола сразу в нескольких направлениях. Отдел, в котором работал Стрельников, осуществлял оперативно-разыскную работу, еще были аналитики, психологи и отдел внутренних расследований. Я как раз и занимался версией, что Богомол – сотрудник Управления.
   Версия появилась далеко не сразу, но я за нее зацепился. Уж очень ловко Богомол уходил от нас, как будто знал каждый наш шаг. Но мотив был по-прежнему не понятен. И только совсем недавно я стал присматриваться к Стрельникову. Причина была: Стрельниковы давно мечтали о ребенке.
   Мечтали, да. Но у них ничего не получалось. Из-за этого и в семье отношения стали напряженными, и на работе Стрельников часто срывался. Они с Катей любили друг друга совершенно беззаветно, но у Кати желание стать матерью оказалось просто вселенского масштаба, она только об этом и думала. Все время составляла списки, что нужно будет купить, куда что расставить, приносила пачками книги про воспитание и уход, ходила на курсы будущих мам. А по ночам они с Лешей и правда старались, очень старались, он часто об этом говорил, но в результате только две ложных беременности - и больше ничего. Лечились, но без результата.
   Думаю, это сводило Стрельникова с ума и в конечном счете сделало из него чудовище. Знаете, как это бывает: один спонтанный порыв, а потом – мания. Конечно, сейчас уже кто скажет, как именно это началось, но просто представьте себе: идет Стрельников по улице, а тут стоит коляска, и никого вокруг. Ребенок плачет, надрывается, а мать где-то бегает. И у Стрельникова в голове как взрыв бомбы: как же так? Нас с Катей Бог лишает такого счастья, а какая-то дрянь бросает собственного ребенка без присмотра! Нельзя так делать! А если кто просто заденет коляску, она опрокинется  - и ребенок может погибнуть. Да мало ли что!
   В общем, как-то так, я думаю, у него и возникла мысль воспитывать в нерадивых матерях чувство ответственности. Мол, не блюдешь – вот и получи. Я хорошо знал Стрельникова,  было в нем это баранье чувство справедливости: все должно быть правильно, и никак иначе. Если ему втемяшилось в голову, что проявившая беспечность мать должна получить по заслугам, он любое наказание счел бы адекватным. Подвергаешь ребенка риску – не зачем такому ребенку жить с такой матерью. Нам кажется это дикостью, а для него это, вполне вероятно, было естественней, чем пить или есть. Богомолы, кстати, и не пьют.
   Почему он выбрал себе такое имя, я даже вообразить не в силах. Может, он и правда Богу молился, кто его знает? Стрельниковы были верующими, Катя на каждую воскресную службу ходила. Может, и Алексей ходил – вымаливал прощение. Если, конечно, он считал, что ему есть за что его вымаливать.
   Не помню уже, что именно меня навело на эту мысль, но я стал тщательно изучать все материалы по делу Богомола и сверять со служебным расписанием и отчетами Стрельникова. И довольно скоро я уже был уверен на все сто, что он и есть Богомол. А в тот день, когда Стрельников прибежал ко мне со своей радостной новостью, у меня на столе были разложены кое-какие бумаги касательно моего расследования, и, скорее всего, Стрельников их увидел и все понял. Наверно, для того он и сказал эту свою фразу, что он, мол, на хвосте у Богомола. Хотел сбить меня с толку.
   Стрельников позвал меня на ужин, а я заранее знал, что он попытается сделать. Простейший трюк: в одном из трех фужеров будет яд или снотворное. Думаю, он собирался разыграть перед женой сцену, будто мне вдруг стало плохо, и он бы взялся меня отвезти домой, а по дороге бы сбросил в реку или еще куда. Но я успел фужеры поменять, так что отравленный достался Кате. Ну, а как только я увидел, что зрачки у Кати расширились и двигаться она стала немного заторможено, я изобразил, что это у меня началось отравление. Попросился в ванную, Стрельников отвел, и там я попытался  его оглушить. Не получилось. Дальше - драка, он выхватил оружие, я выполнил захват и вывернул ему руку. Затем выстрел, и ему разнесло голову.
   А потом я просто ушел. Сам не знаю, почему. Увидел, что Катя лежит без сознания, схватил свои вещи и вон из квартиры. В голове образовалась пустота, подумать, что нужно что-то там сделать, позвонить, вызвать, у меня не было ни сил, ни желания. Знаете, ведь Алексей с Катей мне были как родные дети, а тут такая беда. Все отошло на второй план, потому что меньше всего на свете в тот момент мне хотелось, чтобы Катюша думала, будто это я убил Лешу. Если честно, я и тогда, да и сейчас, был уверен, что я его не убивал. Он сам себя убил. Когда стал Богомолом.

   ...Самое странное, что мне сразу поверили. Наверное, так всем было удобнее. Процесс дальше пошел как по маслу, Катю больше особо не тревожили, а меня осудили на двенадцать лет, приняв во внимание смягчающие обстоятельства.
   Я ни о чем не жалею. Ради Катюши я бы и под расстрел пошел, но, слава Богу, не понадобилось. Я просто представил себе, как ей стало страшно, когда она вдруг осознала, что все это время жила рядом с серийным убийцей. Что ее Леша, Алексей – безжалостный душитель младенцев. Думаю, у нее внутри все перевернулось. Одно для меня осталось загадкой: почему она никому ничего не сказала? Почему не доверилась мне? Зачем, черт возьми, она убила Богомола своими собственными руками?
   Не знаю. Впрочем, один ответ напрашивается сам собой: просто потому, что она его очень любила. Больше, чем себя.

   4. Маша.

   Дверь мне открыла девочка. Лет двенадцати, тоненькая, высокая и очень похожая на мать.
   - Вы к маме? – спросила она, внимательно меня разглядывая.
   - К маме. Она дома?
   - Нет. Мама сегодня работает во вторую смену. Но вы заходите, она скоро придет. Вы же дядя Володя, правда?
   - Правда, - кивнул я, несколько ошарашенный. – А как ты узнала?
   - Очень просто, - серьезно сказала девочка. – Мама предупредила, что вы сегодня придете. Заходите, я вас чаем напою. У нас есть яблочный штрудель.
   Я замялся немного, но все же зашел.
   Интерьер в квартире ощутимо изменился. Вместо доминировавшего раньше зеленого цвета, теперь кругом были светлые тона. Квартира казалась просторнее и прозрачнее.
   - Как у вас светло, - сказал я.
   - Спасибо, - улыбнулась девочка Катиной улыбкой. - Меня Маша зовут.
   - Маша? Славное имя.
   - А это в честь вас! Так мама решила.
   Я смутился:
   - В честь меня?
   - Ну, да, - Маша показала не стену, где висела большая фотография: Катя, Леша и я в обнимку на крыше моего дома. – Мама часто повторяет, что вы были ей единственным другом. Это ведь правда?
   - Другом был, - кивнул я. – Насчет единственного – не знаю. Мама у тебя общительная, друзей у нее много.
   - Пойдемте на кухню, - Маша взяла меня за руку и повела за собой. – Вы какой чай любите?
   - Черный.
   - Я тоже. А мама не пьет. Совсем.
   - Чай не пьет?
   - Нет, вообще ничего не пьет. Говорит, ей влажности воздуха вполне хватает. Прямо как богомол, - Маша рассмеялась. – Вы же знаете, у нас с мамой увлечение – мы разводим богомолов. Хотите, покажу? У нас их сейчас двадцать две пары!
   - Давай, после чая, - сказал я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
   - Давайте, - легко согласилась Маша. – А знаете, я недавно сделала открытие! Настоящее научное открытие!
   - И какое же?
   - Вот вы слышали, что самка богомола после спаривания отгрызаете самцу голову? Как вы думаете, зачем?
   - Даже не знаю... – сдавленно проговорил я.
   - Вот! – подняла Маша пальчик. – В научной литературе по этому поводу есть много разных версий, даже всякие абсурдные. Ну, вроде того, что самец не желает спариваться пока у него голова на плечах! – Маша звонко рассмеялась. – Типа, соображает, что такое семейная жизнь – и ну ее в болото! А самой достоверной версией считается, что самке после оплодотворения нужно очень много белка, вот она и жрет мужа, раз уж все равно под рукой. Но я разгадала секрет!
   - И в чем же он? – спросил я с замиранием.
   - Так это очень просто! – широко улыбнулась Маша. – Самка откусывает самцу голову, чтобы он не съел ее будущих детей! Вот и все! Сама-то она собственных малышей ни за что не тронет, а вот папаша может. Отцы – они такие ненадежные, им до детей никакого дела нет. Теперь понимаете, в чем дело?
   Я кивнул.
   Что тут скажешь? Вот теперь я все понял. Например то, что глупость – действительно, худший из грехов.
   Я допил чай, извинился, что не могу остаться, и ушел.
   Надо будет купить цветы и съездить на кладбище.